Купеческая вольница- глава 3
КУПЕЧЕСКАЯ ВОЛЬНИЦА
( на фото г.Сызрань Самарской губернии)
ГЛАВА 1. Сотворение Самары
Под зонтиком гильдий
Купечество прорастало из так называемых неблагородных: крестьян, мещан и ремесленников. Лапотные неграмотные мужики прорывались из глубинки в город, где начинали свое дело с простой уличной торговли. Они не знали высоких слов, не имели представлений о морали, нравственности, опирались лишь на свои пудовые кулачищи, проворотливость. Вырвались россияне из-под помещичьего кнута и совсем озверели. Выпрямилась пружина, что столетия сжималась крепостным правом. “Эй, барин, посторонись”, - кричали ухари, проносясь в тройке по пыльной дороге. Бывшие подневольные, пустившись во все тяжкие, за несколько лет делали целые состояния и во всем копировали своих бывших господ: покупали фраки, строили особняки в стиле модерн, на золоте ели, дворянок в жены брали. Рядом с пачкой ассигнаций тускнели гербы аристократических фамилий. Зашевелилось человеческое море, забурлило. Императорский рубль стал мерилом всех ценностей. Все в сторону, идет новый хозяин жизни, жестокий, беспощадный, грубый, неотесанный мужик! Холодели от страха дворяне, сжималось сердце в груди у Императора. Как обуздать это чудовище, как направить его на процветание России?
Прояви власти в то время нерешительность, нетвердость и всему конец. Страну бы растащили на куски, разворовали, разменяли, распродали. Никакого патриотизма у освободившегося от крепостного права крестьянства не существовало. Крепкие мужики просто хотели встать на ноги любой ценой. Как же удалось самодержавию направить всю эту мощь по рельсам цивилизованного рынка?
Сложная задача ввести предпринимательство в цивилизованное русло ложилась на плечи купеческого собрания. Никто не мог заниматься бизнесом помимо этого общественного заведения. Мещанин или крестьянин мог любыми правдами и неправдами получить в свои руки капитал, но он оставался у него мертвым грузом до тех пор, пока гражданин не заявлял о нем. Без объявления своего состояния, царская власть не позволяла заниматься ни какими видами финансовой, торговой и производственной деятельности. Огромный штат служителей закона, начиная от дворников и кончая полицмейстером, следили, чтобы в бизнесе не появлялись неизвестные люди.
Купеческое собрание регистрировало три гильдии, которые подтверждать приходилось в каждом декабре. Вот к примеру сколько пришлось бы выложить предпринимателю за принадлежность ко II гильдии в 1874 году: «гильдейских пошлин – 55 рублей, с них военный постой по 10% - 5 рублей 50 копеек, за билет на лавку 17 рублей, с него за военный постой по 10% - 1 рубль 70 копеек, государственных земских повинностей 12 рублей, в губернский сбор 5 рублей50 копеек, в уездный сбор 8 рублей 23 копейки, в губернский сбор с билетов 68 копеек, в уездный сбор с билетов 1 рубль 23 копейки, и за билет для начальника семейства 1 рубль, а всего 107 рублей 65 копеек».(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.29,с.76)
Городская управа контролировала уплату налогов и передавала информацию купеческому собранию, которое принимало решение выдавать гильдию или снимать ее с купца. Гильдия давала большие возможности предпринимателю. Так I гильдия позволяла заниматься внешней торговлей и напрямую из Самары заключать сделки с иностранными фирмами. Кроме того, дозволялось строить заводы и фабрики, открывать банки и акционерные общества.
Первая гильдия стоила в несколько раз дороже второй и оказывалась по карману лишь очень богатым и ответственным предпринимателям
Вторая гильдия не давала права на внешнюю торговлю, не открывала возможностей для создания совместных предприятий, а вот торговые дома, крупные магазины, гостиницы, бани, пароходы она позволяла иметь.
Третья гильдия служила подспорьем мелким и средним купцам. Ее владельцы занимались уличной торговлей, открывали мелкие лавки, закусочные, булочные, парикмахерские, чайные, пивные ларьки.
Самарское купеческое собрание на 1873 год имело в своих рядах 16 купцов I гильдии и 230 купцов II гильдии. Через 20 лет в 1893 году купцов I гильдии стало 26, 11 – 395. (ГАСО,Ф.146,оп.1,д.51,с.47). Как мы видим, количество выданных купеческих свидетельств увеличилось почти вдвое, что свидетельствует о расширении экономических возможностей самарского предпринимательства.
I и II гильдии позволяли брать ссуду в банках под 10 - 12% годовых. Именно эти деньги, полученные под недвижимость, пускались в оборот. Такая постановка дела оказывалась выгодной как банкам, так и предпринимателям. Да, государство выиграло, получая налоговый сбор с коммерческой деятельности. К концу финансового года сводился дебет с кредитом, и если купец ошибался, неумело расположив инвестиционные средства, то банк забирал его недвижимость и продавал на аукционе. Чаще же коммерсант оставался с прибылью, вкладывая ее в новую недвижимость, и опять брал ссуду на следующий год. Такие операции проводились без особого труда, так как отсутствовала инфляция, и ссудный процент отличался фиксированностью и стабильностью.1895 году 172 самарских купца брали ссуду на расширение своего дела, среди них: купцы I гильдии Семен Илларионович Аржанов, Николай Емельянович Башкиров, Могика Лейзерович Боберман, Василий Васильевич Борисов, Абрагам Адольф Наахов Гиршфельд, Александр Иванович Гребежев, Иосиф Егорович Дочар, Николай Федорович Дунаев, Павел Михайлович Журавлев, Николай Гаврилович Неклютин, Ларион Михеевич Наймушин, Федор Иванович Никонов, Яков Гаврилович Соколов, Николай Иванович Шихобалов, Антон Николаевич Шихобалов, Евно Мордухович Шефтель, Алексей Николаевич Шадрин ; остальные принадлежали ко второй гильдии. Все перечисленные купцы считались членами богатейших фамилий, владевших колоссальными капиталами и землями, заводами, домами.
Гильдия вообще меняла статус человека. Так, войдя в сословие купцов, глава семейства вписывал туда и бесчисленное множество своих родственников, давая право детям поступать в средние и высшие учебные заведения. Старшие сыновья как наследники капитала освобождались от рекрутской повинности. Все остальные родственники получали право свободно разъезжать по России, так как купеческое собрание выдавало им виды на жительство. Вот, например: «Свидетельство сие от Самарской Городской Управы ... Иосифу Петровичу Подурову, рождения 7 февраля 1869 года на свободное проживание во всех городах и селениях Российской Империи сроком на 1 год ... 20 сентября 1886 года». Бумага, на которой писалось прошение, стоила 20 копеек серебром, а за само разрешение приходилось платить рубль. Обратимся снова к архиву: “ От самарского II гильдии купца Никифора Ефимовича Мясникова. Прошение. Прошу Вас выдать сыну моему Михаилу Никифоровичу Мясникову свидетельство на беспрепятственное поступление его в самарскую гимназию или другие подобные высшие учебные заведения для прохождения наук. Это прошение написал мещанин Иван Перчаточников, так как Никифор Мясников, впрочем как и его отец Ефим Степанович неграмотны». (ГАСО,Ф.146,оп.1,д.29,с.31) Да, господа, потрясающий факт. Знаменитые рыбопромышленники, впрочем, как и некоторые другие богачи, умели ворочать сотнями тысяч рублей, но не прочитали в своей жизни даже букварь. В материалах купеческого собрания обнаруживается, что читать-писать не могли также Михаил Федорович Сапунков, Иван Яковлевич Жуков, Игнатий Прокофьевич Волков и другие. Случалось, купцы подписывали фамилию печатным старославянским шрифтом, а то и просто ставили крестик. Они всю жизнь свою положили на то, чтобы выбиться в люди, а до образования так руки и не дошли. Однако своих детей они отправляли в гимназии, а потом иногда и в университет.
Хочется отметить, что в купеческих семьях существовал культ наследника. Старшего сына готовили стать новым хозяином. В делах купеческого собрания постоянно встречаются подобные документы: «..от купеческого сына Лукьяна Давидовича Жукова. Заявление. По случая смерти отца моего самарского купца Давида Яковлевича Жукова желаю возобновить капитал на 1875 год от имени моего с принятием в свой капитал следующих членов семейства: жены Татьяны Петровны, сына Василия 4 года, дочь Анна 1 год, братьев моих Матвея 36 лет, жены Анисьи Петровны 24 года, сына Петра 6 лет, дочери Клавдии 8 месяцев, второго брата Алексея 25 лет, жены его 22 года, дочери - 3 года. Прошу выдать мне справку на получение из Самарской Городской Управы документов по II гильдии на 1875 год с включением приписанных выше семейства и мать мою, вдову Акулину Ивановну 52 лет».(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.29,с.66) Удостоверение выдал Член Управы Сурошников, поскольку все братья с 1862 года состояли при капитале отца.
Купеческие семьи отличались многочисленностью. Даже 10-15 детей никого не удивляло. Так, у Николая Николаевича Зуева 65 лет купца II гильдии числились на иждивении жена Фекла Тимофеевна 62 лет, их сыновья Ефим 37 лет, Степан 33 лет, Ларион 28 лет, сноха Анастасия Никитична 36 лет, вторая сноха Анисья Максимовна 28 лет, их дочь Наталья 8 лет, и третья сноха Пелагея Николаевна 26 лет, их сыновья Александр 6 лет и Иван 7 месяцев. Купец I гильдии Николай Гаврилович Неклютин 52 лет содержал при своем капитале жену Анастасию Матвеевну 48 лет, их сыновей Матвея 30 лет, Ивана 25 лет, Виктора 23 лет, Владимира 13 лет, Константина 7 лет, дочерей Александру 17 лет, Марию 10 лет; сноху Антонину Павловну 25 лет, их сына 5 лет, дочь 1 года, а также вторую сноху Елизавету Аркадьевну 24 лет, их дочь Екатерину 8 месяцев. Иудей М.Л.Боберман 65 лет имел жену Руфь Вольфовну 54 лет, сына Вольфа 37 лет, Абрама 29 лет, Ицкоха 22 лет, дочь Риву 20 лет, сноху Басю 32 лет, их дочь Сарру 8 лет, вторую сноху Сару-Рахель 22 лет, их дочь Клару 3 лет. Несмотря на такое обилие, детей купеческие фамилии иногда оставалась без наследника. Говорят у семи нянек дитя - без глазу. Богачи нанимали горничных, кормилиц и все равно болезни, эпидемии оставляли их одинокими. Самарцы подмечали, что такие напасти случаются чаще с теми, кто заработал капитал неправедным путем. У некоторых предпринимателей вообще не было детей. Назовем здесь бакалейщика Ивана Львовича Санина, Кузьму Степановича Оборина. Некоторые усыновляли сирот и передавали им свое дело. Так, в июне 1874 года купец Павел Федорович Жижин написал прошение об усыновлении воспитанника Петра, сына погибшего обер-офицера Гаврилы Григорьевича Сосновцева, и о передаче ему всех прав наследования. П.Ф.Жижин дважды вступал в брак, но Бог детей не дал.(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.29,с.28). Подобным образом поступил и заводчик Василий Ермолаевич Буслаев. В прошениях обязательно указывалось, что семейство не проповедует вредного сектанства и обладает финансовым достатком.
Принадлежность к гильдии давала купцам широкие возможности, но при этом предприниматели в эпоху первоначального накопления капитала подвергали свою жизнь опасности. Чтобы продвинуть дело, приходилось отправляться за пределы губернии. Иногда такие вояжи оканчивались трагически. В Москве и Петербурге действовало немало мошенников, аферистов, которые стремились надуть наивных провинциалов. На удочку злоумышленников попадались и самарские купцы, сдавшие товар на реализацию, а потом... Уважаемый читатель уже представляет, что случалось в последствие. В декабре 1874 года жена купца Петра Филипповича Колесникова обратилась в купеческое собрание с просьбой помочь найти мужа, отправившегося в Москву «для учинения расчета» с предпринимателями Морозовыми, Румянцевыми, Зимиными еще год назад.(ГАСО,ф.146,оп.1,д.29,с.59) Купеческое собрание сделало запрос в Московскую Управу благочиния, но следов купца обнаружить не удалось. Подобные запросы приходили и в Самару. Люди исчезали бесследно, а вместе с ними пропадали капиталы. А где-нибудь появлялся новоявленный богатей.
Не один только криминал приводил купцов в кабинеты Самарского окружного суда. Случалось так, что неверное вложение капиталов и неумелое пользование кредитами также приводило к юридическим баталиям с применением тяжелой артиллерии коммерческих адвокатов и судебных приставов. 14 июня 1871года Самарский общественный банк обратился в городское полицейское управление по вопросу о взыскании с купца Ивана Ивановича Розова, а также с мещан Ивана Михайловича Дьячкова и Федора Андреевича Полуэктова по просроченному векселю 1 000 рублей. Купеческого старосту обязали представить оценщиков для описи имущества должников. (ГАСО,Ф.146,оп.1,д.15,с.5). А вот перед нами дело бузулукского купца Тимофея Семеновича Лоскутова. В 1890 году по требованию Самарского отделения Государственного Банка Окружной суд признал купца несостоятельным должником. Его присяжным попечителем стал Алексей Ефимович Волчанский. 11 января 1891 года приставы арестовали и провели опись всего движимого и недвижимого имущества на общую сумму около 10 тысяч рублей. Долги же составляли более 30 тысяч рублей, из них Самарскому отделению Государственного Банка по векселю полагалось 4 тысячи рублей, Самарскому Общественному Банку по векселю – 2 тысячи рублей, Самарскому обществу взаимного кредита по векселям – 5 тысяч рублей и так далее. С Госбанка судебные органы взяли 25 рублей на содержание Лоскутова Тимофея Семеновича в долговой яме при Бузулукском тюремном замке и как говорится пишите письма по новым адресам. А в это время с молотка уже шел его скарб: пестрая корова 16 лет – за 5 рублей, водовозка – за 2 рубля, большой обеденный раздвижной стол за 3 рубля и так далее. (ГАСО,Ф.8,оп.1, д.424,с.61)
Строго разбиралось государство с купцами. Те в свою очередь устраивали юридические междусобойчики с применением тяжелой артиллерии из присяжных поверенных. Так Александр Григорьевич Елшин крупнейший самарский адвокат получил письмо от Торгового дома «Кудряшов и Чесноков» с просьбой решить вопрос с приказчиком Шубиным из Мелекеса. Последний взял у фирмы товара на 3 тысячи рублей, а вернул лишь 700. Елшин выяснил, что Шубин раздал товар по предпринимателям в кредит, а получить с них денег не может за несостоятельностью последних. Из неловкой ситуации молодой коммерсант вышел с достоинством, уйдя добровольцем на фронт, ведь дело происходило в 1917 году. А.Г. Елшин предложил фирме «Кудряшов и Чесноков» больше о своих деньгах не беспокоиться.(ГАСО,Ф.352,оп.1,д.32).
Как известно главное в профессии вора – вовремя смыться, в профессии купца же – вовремя продать. Так Торговый дом «М.Франк и сын» в 1912 году обратился в Самарский Окружной суд с иском к купцу Ивлеву с требованием наложить арест на мебельный товар, принадлежавший последнему.(ГАСО,Ф.352,оп.1,д.32). Суть дела в том, что Максим Еремеевич Ивлиев, будучи владельцем лавки на Троицкой улице, взял кредит у Торгового дома. Когда подошли сроки возвращения капитала, оказалось, что Ивлиев загодя продал свою лавку по нотариальному договору Дубининой и Михееву. Кроме того выяснилось, что торговую площадь давно арендует Федор Сергеевич Комаров, который и торговал собственной мебелью. Так что с Ивлиева взять было просто нечего, да и его самого судебные приставы не обнаружили ни в городе, ни в губернии.
Иногда друг друга накрывали компаньоны. В начале XX века на Дворянской пользовался популярностью магазин Жирнова-Полякова. Здесь приобретали электротехнические изделия, водопроводные трубы, различные виды сантехники, сельскохозяйственные машины. Иван Константинович Жирнов жил душа в душу сосвоим товарищем по бизнесу Петром Николаевичем Поляковым. Друзья не были мелочными и при необходимости обменивались ссудами и векселями. Жирнов не мог поверить в случившиеся, когда к нему в 1909 году явился присяжный поверенный Константин Филиппович Белоцерковский от купца Виктора Николаевича Неклютина. Потомственный почетный гражданин В. Н. Неклютин, сын городского головы выставил иск к Жирнову в 14 тысяч 300 рублей. Оказалось, что хитро-мудрый Неклютин буквально устроил в течение нескольких месяцев охоту на несчастного предпринимателя, тайно скупая его долги, как компаньону Полякову, так и к Петру Николаевичу Арефьеву, Петру Павловичу Новокрещенову и другим. (ГАСО,Ф.9,оп.1,д.48). Хотя сроки погашения векселей еще не заканчивались, Неклютин потребовал немедленно рассчитаться по долгам движимым и недвижимым имуществом. Купец и охнуть не успел, как судебные приставы начали и вытаскивать из его квартиры горку красного дерева, шубы из гардероба, германские сервизы, ковры, из конюшни вывели лошадей с экипажами. А что касается господина Полякова, то он стал компаньоном удальца Неклютина. Как говорится деньги к деньгам, друзья к друзьям.
В 1915 году началось шумное судебное дело по иску крупного Туркестанского Торгового дома «Тарон» сразу к двум самарским фирмам. Е. Ерусалимчик и М. Каганович должны были поставить в Среднюю Азию сахарного песка 5 тысяч рублей, но не сделали этого, ссылаясь на отсутствие вагонов и вернули часть предоплаты через Русский торгово-промышленный банк.(ГАСО,Ф.352,оп.1,д.59,с.8). В свою очередь самарцы Р. З. Маршак и А. И. Либинзон должны были предоставить все тому же Торговому дому раскурочную бумагу. Единственным объяснением этих коммерсантов – почему нет поставок – бумага осталась зимовать в Нижнем Новгороде, а значит цена на нее будет совершенно иной. В расчетном обосновании иска указывались суммы в несколько сот рублей.
Чтобы уйти от ответственности предприниматели порой пользовались любыми обстоятельствами. В октябре 1917 года С. З. Коган взял ссуду в Самарском отделении Петроградского международного коммерческого банка под гарантию товара и собственного магазина на Саратовской, 140.(ГАСО,Ф.352,оп.1,д.83,с.3). Тут в Петрограде случилась заваруха. Хитрый предприниматель распродал товар в своей лавке, все наличные средства обернул в золотые изделия и стал дружить с большевиками. Те в свою очередь отстранили от банковских дел служащих и искали новых специалистов, лояльных к Советам. Коган всеми силами помогал новой власти, в результате чего исчезли бесследно все его долговые обязательства в Самарском отделении столичного банка. На его беду в июне 1918 года в Самару пришел Комуч, который начал восстанавливать рыночную финансово-экономическую систему. Сотрудники банка предъявили новым властным органам чудом сохранившуюся частную книгу кассира о денежных операциях. Господин Коган был изобличен. Его погубила самоуверенность и недостаточное знание движения финансовых документов.
С жульничеством царские власти боролись не только полицейскими мерами, но и гласностью. Специальные коммерческие издания публиковали списки купцов различных гильдий, приписанных ко всем губерниям Империи. Однако и здесь не обходилось без курьезов. Так, 16 сентября 1893 года редакция Санкт-Петербургских “Биржевых Ведомостей“ запросила “... список торгующих самарцев с обозначением рода их деятельности “. Купеческое собрание отправило бандероль с документами наложенным платежом, оценив в 15 рублей. Через месяц из редакции пришел ответ: «Получить не можем, так как очень дорого». Как видим, купцы пытались извлечь прибыль из всего, а может быть, они сознательно скрывали информацию.
Как мы видим, гильдии становились тем средством, при помощи которого правительство направляло купцов в русло цивилизованного рынка. Чем больше оказывалось предпринимателей, взявших первую и вторую гильдию, тем крепче становилась Держава.
Купеческое собрание
Поначалу отношения между купечеством и государством регулировала городская управа. Вопрос о выдаче гильдий рассматривал председатель Сиротского суда, он же составлял гильдейские списки. Вместе с реформами Александра II купцы получили самоуправление и право решать свои вопросы на специальных купеческих собраниях, которые стали проводиться регулярно с согласия губернатора. Ежегодно выбирался купеческий староста путем тайной баллотировки шарами, правда, кандидатуру последнего опять-таки утверждал губернатор. Купеческий староста выдвигал двух товарищей, за которых также проводилось голосование. Товарищи купеческого старосты составляли гильдейские списки, вели бухгалтерию. Не менее ответственным считалось избрать присяжных оценщиков недвижимого и движимого имущества при купеческом собрании. Именно на последних ложилась обязанность делать экономическую экспертизу состояния капиталов и различных коммерческих проектов.
Самарское купеческое собрание проводилось на Дворянской в здании Городской управы. В отличие от дворян, предпочитавших утренние заседания, купцы съезжались вечером в 18.00, а то и в 19.00. Целый день они крутились как белки в колесе, заключая контракты, проверяя качество товара, тщательно оформляя бухгалтерские документы. О предстоящем собрании купцов оповещали через газеты, а также специальными повестками. Для этого в штате купеческого старосты числился писарь-разносчик. Он лично объезжал всех именитых предпринимателей, и те расписывались в специальном журнале. Таким образом, информировали порядка 150 купцов, на собрание съезжалось гораздо меньше. Так 23 августа 1871 года решался вопрос об избрании в должность присяжных оценщиков. Собрание голосовало за Николая Ларионовича Тюрина, Гаврилу Пахомовича Головкина, Ивана Васильевича Немцева, Семена Ларионовича Аржанова.
С конца 60-х годов купеческим старостой постоянно выбирали Николая Матвеевича Парыгина. Однако на очередном собрании 11 ноября 1871 года, на котором присутствовало 32 человека, Николай Кондратьевич Соколов обрушился на старосту с уничтожающей критикой, обвинив его во всех грехах, вплоть до подлогов и прочих нарушений законов. 13 декабря 1871 года большинство голосов получил Н.К.Соколов, возглавивший купеческое собрание. 22 января в присутствии Городского головы, членов Управы он произнес следующую клятву: “Я, нижепоименованный обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен при выборе в установленные гражданские должности купечества г. Самары для отправления правосудия и собственной корысти, устраняя вражду и связи родства и дружбы, избирать из моих собратий таких, которых по качествам и совести их, нахожу я способным и достойным и от которых надеюсь, что они в возлагаемых на них должностях окажут себя ревностными к службе Императорского Величества и попечительными о пользе общественной, если же я инако поступлю, то как нерадивый о благе общественном в коем и мое собственное заключается подвергаю себя нареканию собратий моих, а в будущей жизни отвечу перед Богом и страшным судов Его. В заключении моей клятвы о беспристрастном выборе целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь». Подобные клятвы произносили самарцы, вступавшие в купеческое сословие. Несмотря на такую торжественность и благопристойность за кулисами купеческого собрания постоянно шли дрязги, склоки и межклановые скандалы. Купцы не просто, как говорится, умели считать копейку. Они проявляли себя настоящими скрягами и сутягами. Постоянно раздавались голоса об уменьшении жалования купеческому старосте, а последнему полагалось в год 300 рублей, собираемых с купеческого сословия Самары. Требовали отменить должности товарищей старосты, составляли независимые комиссии по проверке бухгалтерии купеческого старосты. Так Соколов, готовя свержение старосты Парыгина, сколотил целую группу оппозиционеров в лице Первовского, Дмитриевского, Арычкина, Колесникова, Полозова и Печерского.(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.16,с.29). По их требованию купец II гильдии Михаил Захарович Кулагин провел дознание и составил доклад губернатору от 30 апреля 1872 года, где говорилось: «По проверке отчета Парыгина. Книга не пронумерована и не прошнурована, 2 и 3 лист вместе склеены, что влечет к сомнениям. Приход 190 руб. 35 коп. Израсходовано 145 руб. 85 коп. Писцу выдано по 7 руб., а следовало выдавать по 5 руб. 56 коп. Передано писцу лишнее 1 руб. 63 и 1/3 коп. Писцу выдано 20 руб., а следовало 19 руб. 53 и 1/3 коп. Передано 46 и 2/3 коп. Выдано думскому десятнику за разноску 2 руб. 50 коп. Расписки в получении нет. Парыгин взял себе на жалованье 18 руб. 34 коп. из денег на канцелярские расходы ..»ГАСО,Ф.146,оп.1,д.29,с.68)
Купцы не хотели ударять пальцем о палец пока им не заплатят. Постоянно отказывались работать присяжные оценщики. Их заставляли выполнять свои обязанности под угрозой суда. Так полицейское управление не могло взыскать 1000 рублей по просроченному векселю с И.И. Розова, И.М. Дьячкова и Ф.А. Полуэктова за неявкой оценщиков.
Купцы постоянно отбояривались нести общественные функции в лице ктиторов при самарских церквях. Такая работа прибыли не давала, а канители хоть отбавляй.Церковный староста Всехсвятской кладбищенской церкви, владелец свечного завода Гаврила Похомович Головкин писал купеческому собранию: «Священник Словоохотов допускает неприличное обращение, занимается самоуправством, незаконно увольняет сторожей и могильщиков... быть старостою при таком священнике не желаю...»
В 1892 году купцы Иван Григорьевич, Дмитрий Павлович и Петр Павлович Новокрещеновы в поданном заявлении губернатору писали: «...согласно духовному завещанию покойного купца Григория Семеновича Новокрещенова жертвуют в пользу самарского городского купеческого сословия, находящегося в общем их владении, часть дворового места с каменным домом и другими постройками на углу Преображенской и Заводской... на учреждение приюта для престарелых больных и бедных лиц купеческого сословия». Материал об этом даре попал даже на страницы столичных газет. Однако попечительский совет в лице Н.Г.Неклютина, В.Е.Буслаева, С.М.Маликова, В.Г.Яковлева, Я.Г.Соколова, Ф.И.Никонова принял решение в августе 1896 года передать здание под городской ломбард на условиях аренды.(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.50,с.3-10). Купцы воспользовались материальной необеспеченностью благотворительного заведения и просто стали извлекать из него прибыль. Этот прекрасный двухэтажный каменный дом с широкими светлыми окнами до сих пор стоит на углу улицы Венцека и Водников, нетронутый временем переворотов, застоев и коллективного разграбления.
Купеческое собрание конечно разбирало не только скандалы, но и выполняло различные государственные заказы. Главное интендантское управление Военного Министерства, представители Казанского военного округа, куда входила Самарская губерния, постоянно обращались к купеческому старосте с просьбой назначить торги по провианту и овсу для армии. Купцы поставляли также обмундирование, вооружение. Самарские училища, гимназии писали прошения купеческому собранию о предоставлении дров, учебных принадлежностей. Читаем уведомление Духовного училища от 18 декабря 1872 года: «Училищное управление имеет надобность вступить с торговцами и рабочими в торг на поставку съестных припасов разного рода: пшена, муки, круп, говядины, масла скоромного и постного, рыбы разного рода, грибов, дров дубовых и липовых, сапогов, драпу, сукна, канцелярских принадлежностей, фаянсовой посуды, переплета книг».(ГАСО,Ф.146,оп.1,д.24,с.72) Именно купеческое собрание запрашивало разрешение у губернатора на проведение сезонных ярмарок и прочих распродаж промышленной и сельскохозяйственной продукции.
Купеческий староста жестко контролировал состояние гильдейских списков на каждый год. Тех, кто не оплатил с 1 ноября до 1 января ,беспощадно исключали из купеческого сословия и переводили мещан. Рекрутская комиссия Городской управы получала эти сведения и направляла повестки для пополнения армии. В 1895 году к мещанскому сословию приписали 15 семейств за невзнос капитала, среди них: Николай Иванович Белоусов с женой, Сергей Трофимович Колпаков с женой и тремя детьми, Илья Алексеевич Рытиков с женой и двумя детьми... Исключались из сословий в связи со смертью, с замужеством, с уходом на военную службу, по постановлению суда. (ГАСО,Ф.146,оп.1,д.56,с.4)
Как мы уже говорили, после отмены крепостного права, на ниве дарованной свободы, стали быстро подниматься новые хозяева жизни. Самодержавие переводило жестокость в целесообразность, алчность в напористость, беспощадность в инициативность. И вот в 90 годы XIX века, когда необузданный зверский мужик - “тысячник” превратился в импозантного господина с миллионным состоянием. Пришла пора допустить последнего к власти. Указом Александра III купеческое собрание получило право выдвигать представителей в Губернское правление. На тот период обязанности купеческого старосты выполнял Егор Михайлович Симонов. В феврале 1894 года в Податное присутствие выбрали членов Николая Ермолаевича Полякова и Семена Михайловича Маликова, кандидатов Федора Григорьевича Первовского и Матвея МихайловичаНазарова. Правительство строило свою политику в отношении купечества не только на налогах, запретах и полицейских методах контроля. Предпринимателей, которые своей деятельностью способствовали укреплению экономики края, всячески поощряли, награждали, наделяли привилегиями. Читаем формулярный список Федора Григорьевича Первовского 64 лет: «Православный, содержания за общественную деятельность не получал. Знаки отличия: серебряная и золотая медали с надписью «За усердие» на Станиславских лентах. Проживает на Дворянской улице в каменном доме, где имеет свою часовую мастерскую. Квалификацию мастера получил в Москве. Регулярно избирался гласным Городской думы, а также ктитором Всесвятской церкви». Перед тем как поощрить купца губернатор всегда запрашивал полицейское управление - нет ли за награждаемым каких-либо грехов, не состоял ли тот под судом или следствием. В феврале 1872 года духовная консистория запросила городскую Управу о купце Бахареве: « …не быд ли под судом и следствием и вообще нет ли препятстсвий к награждению его золотой медалью на Станиславской ленте за службу его по должности церковного старосты Преображенской церкви».(ГАСО,Ф. 146, оп.1,д.29,с68).
Иногда купеческие награды приводили к курьезам и анекдотическим случаям. Праздничным днем в 1898 году на Троицкую площадь в мундирах пятого класса, что соответствовало чину вице-губернатора, вышли семь самарских купцов. Полицмейстер приказал их арестовать за глумление над мундиром в общественном месте. Каково же было удивление самарской аристократии, когда «купчишки» предоставили соответствующие документы на право ношения мундиров, подписанное Высочайшей Особой. Выяснилось, что новоиспеченные господа три года оказывали благотворительную помощь Петергофским Богодельным заведениям, став их почетными попечителями. Пресса еще долго злословила: «Не родовитые, не именитые, с такими кучерскими… именами и вдруг – «Высший свет». А отмеченные царской милостью были Авксентий Степанович Злобин, Петр Андреевич Коновалов, Николай Фиофанович Иванцов, Петр Агапович Жижин, Семен Михайлович Маликов, Алексей Алксеевич Савельев, Николай Иванович Лебедев и всего то за 100 рублей в год с каждого.( ГАСО,Ф.3,оп.233,д.1651,с.5)
За особые заслуги предпринимателям предоставляли звание личного, а то и потомственного Почетного гражданина. К 1915 году числилось 41 семейство с правами Почетных граждан. К ним относились Климовы, Шихобаловы, Вощакины, Тетевские, Головачевы, Ястребцовы, Плотниковы, Катетовы, Рябковы, Лавровы, Миртовы, Багратионовы, Головцевы, Сахаровы, Духовниковы, Вайнштейны, Изергины, Курлины, Воронцовы, Чистиковы, Дунаевы, Благовещенские, Санины, Арефьевы, Морозовы, Неклютины, Сурошниковы, Злобины, Субботины, Пензины, Осиповы, Ушаковы, Егоровы, Грачевы. (ГАСО,Ф.146,оп.1,д.14,с.6) Вот перед вами цвет самарских коммерсантов, которые держали в руках экономику губернии.
Деловые торговые отношения сложны. Они создаются десятилетиями, прорастают множеством формальных и неформальных связей, систематизируются взвешенными и продуманными выверенными временем юридическими нормами. При этом рыночные связи можно разрушить по мановению волшебной палочки. Все это похоже на бриллиант, огранку которого делают лучшие мастера годами, а достаточно бросить его в огонь и ничего, кроме копоти не останется. Попробуйте-ка из этой копоти снова восстановить бриллиант. Не получится. Экономисты царской России это понимали, а потому как зеницу ока берегли рыночную инфраструктуру - величайшее достояние государства.
Магия шурум-бурума
Торговля во все времена являлась основой жизни любого общества. По ее законам и правилам можно судить о культуре населения, о его уровне цивилизованности и менталитете. Самара здесь не исключение.
До образования Самарской губернии в 1851 года в городе насчитывалось всего три приличных лавки, да и то с залежалыми товарами с Нижегородской ярмарки. Помещения были темные, что способствовало обману и надувательству несчастных покупателей: обсчет и недовес считались нормой. Дошлые самарцы часами торговались, сбивая цену. Основные торговые ряды располагались на Алексеевской площади. Маленькие лавчонки были занавешены разноцветными тряпками. Вот и вся эстетика торговли, а за ней открывался сущий кошмар: грязь, вонь, гниль. Торговали чем угодно, тут же забивали телят и баранов, кровь брызгала на прохожих. Иногда возникали драки, в которых в которых купцы выступали как единое братство, сокрушая любого обидчика. Полиция была насквозь куплена и только потирала руки в предвкушении очередных взяток.
На берегу Волги находился бурлацкий базар, куда ходить было просто опасно, государеву власть там представлял хромой инвалид полицейский. Купив гнилую рыбу, да еще с червями, самарцы говорили: «Ладно, хоть так отделался», а уж о том, чтобы вернуть непригодный к употреблению товар и речи быть не могло. Подобные неприглядные картинки из жизни самарской торговли увидел дворянин и интеллигент Петр Владимирович Алабин, посвятивший свою деятельность на посту Городской головы задаче придания городу цивилизованного облика. Подобную цель осуществить было непросто, так как варварство встречалось на каждом шагу, прорастало из пыли немощеных улиц.
Своими необузданными нравами поражал старинный Троицкий рынок. Самарскому полицмейстеру постоянно докладывали об очередных массовых драках между продавцами и покупателями, из Запанского сюда врывались ватаги горчичников, которые просто отбирали рыбу, мясо, сахарные головы. Усмиряли хулиганов лишь специальные отряды конной полиции. (ГАСО, Ф.1,оп.12,д.3425). Процветало здесь и мелкое воровство. То здесь, то там раздавался истошный крик: «Держи его, колбасу украл!» И опять начиналась свалка. При этом сами продавцы тоже не были ангелами. Обсчеты и обвесы считались нормой. В красный перец добавляли толченый кирпич, в черный – золу, сушеную воблу замачивали в воде, сметану разбавляли кефиром, молоко – водой.
Исключительной дикостью отличались торговки Троицкого рынка. Они готовы были вцепиться друг дружке в волосы, воспользовавшись любым ничтожным поводом. Так однажды две женщины за прилавком поспорили о новом городовом. «Он стрижен», - сказала одна. «Нет брит», - возразила другая. «Стрижен – брит, стрижен – брит!» Началась потасовка. Тетки катались по земле, царапались и кусались. Разнимать их пришел городовой. Он оказался лысым. Эту историю рассказала старожилка Мария ПетровнаВарламова. А вот еще одно ее воспоминание о традициях. Когда у самарца дрожали руки, его хлопали по плечу и участливо спрашивали: «Что, кур на Троице воровал?» Кстати, было отчего трястить рукам, так как власти достаточно жестоко относились к нарушителям спокойствия.
Посреди базара возвышался Позорный столб, к которому привязывали провинившегося и били кнутом под восторг и ликование зевак, кричавших: «Так ему, поддай еще!» Подобным образом наказывали не только воров, хулиганов и драчунов, но и спекулянтов-перекупщиков, презрительно называвшихся в народе «мартышками». Полиция допускала к торговле прямых производителей, снижая таким образом цены.
Коренные изменения в торговле начались с отменой крепостного права. Целая серия успешных экономических реформ буквально на глазах меняла все вокруг. Так случается в природе лишь с быстрым приходом весны. Снег, лед, холод, а через неделю зеленая трава и яркое солнце… На Троицу снесли Позорный столб, отменили должность палача. Начал действовать Окружной суд, а также мировые и третейские судьи.
Если раньше торговали с возов, и бабки ставили мешки с семечками где угодно, то буквально через десятилетие город покрылся сетью лавок, павильонов и магазинов. Если в 1840 году Самара насчитывала 120 лавок, то в 1875 году уже 697 лавок и 71 магазин. Большинство купцов вели торговлю в собственных частных помещениях. Традиционным тогда являлся особняк такого типа: огромный подвал, забитый товарами, первый этаж – магазин, цивилизованного европейского типа с ценниками, кассой, бухгалтерскими счетами и галантными продавцами. На втором этаже жил сам хозяин с семьей. Подобное построение торгового заведения создавало особые доверительные отношения между покупателями и продавцами. Товар в подвале всегда являлся гарантом любой сделки, да и хозяин, куда бы мог деться из собственного дома. Отсюда и доверие к качеству.
Первый бакалейный магазин подобного типа открыл купец Григорий Санин на Вознесенской улице, затем перенес на Дворянскую, а потом в собственный дом на Панскую. Он лично следил, чтобы приказчики не обсчитывали и не обвешивали покупателей. Всех работников, нарушивших его правила, безжалостно выгонял с самой дурной характеристикой. Он резко снизил розничные цены, ведя расчет лишь на серебро и золото. Горожане как на выставку приходили посмотреть на его красиво оформленные прилавки с яркими ценниками. Каждый входящие понимал, что торг здесь не уместен. Никого в Самаре уже не удивляло, что одни и те же товары на Дворянской стоили гораздо дороже, чем на Самарской или в какой-нибудь Солдатской слободе. Зеркальные витрины Дворянской зазывали самых состоятельных самарцев и за престиж покупать в центре нужно было платить особо. Происходило расслоение не только в среде покупателей, но и продавцов.
В 1875 году «Самарский листок объявлений» регулярно публиковал цены на товары потребительской корзины: пуд пшеничной муки 1 сорта – 2 руб. 20 коп. (крупитчатая), размольная – 1 руб. 26 кол., пуд картофеля – 12 коп., пуд. соли – 80 коп., пуд говяжьего сала – 3 руб. 50 коп., фунт коровьего масла – 22 коп., фунт подсолнечного масла – 16 коп., фунт говядины I сорта – 7 коп, фунт баранины I сорта – 6 коп., фунт телятины – 10 коп. Ждвая курица стоила 50 коп., гусь – 1 руб. Поросенок от 80 коп. до 1 руб. Как здесь не вспомнить знаменитую частушку: «Заводов знать не знала Русь, зато рублевку стоил гусь». Самарские бакалейные лавки пополнялись капустой из Симбирска и Казани, арбузами, дынями, виноградом, вишней, грушами, сливами из Астраханской губернии, яблоками из Саратовской, Симбирской губернии, Крыма, апельсинами, лимонами из Таганрога, но лучшие цитрусовые, впрочем, как и бананы с ананасами, везли из Санкт-Петербурга. Настоящими королями бакалеи становятся династии купцов Егоровых, Луковниковых, Мятовых, Аннаевых, Жуковых.
Бакалея привлекала возможностью продавать по сути дела все что угодно. Без получения дополнительных резрешений от властей, можно было быстро переориентироваться с одного товара на другой и получать высокую прибыль с оборота. В самарских газетах можно найти объявления, что в бакалейном магазине В. Я. Санина продаются то «спелые осетровые балыки», то «ревельские кильки» малосоленые Энрот, Демина, Таль и Меррекюль, то сливочное масло Шелашниковой и многое другое. Самарские бакалейщики умели продавать кислое с пресным. Не отставал в оперативности торговли Г. П. Сапрыкин. Газеты пестрели его рекламами: «Яблоки Антоновские и Крымские. Для украшения елки – груши, апельсины, лимоны, мандарины». Не проходит и месяца, как мы читаем: «Только у Г. П. Сапрыкина масло без подмеси: горчичное, подсолнечное, конопляное. Скоромное и сливочное – лучших экономий». Купец И. И. Бокарев продавал то лучшие окорока по 20 копеек за фунт, то самые сладкие конфеты, шоколад, печенье, вафли, мармелад, пастилу. Купцы внимательно следили за конъюнктурой. К Рождеству выбрасывали экзотические фрукты, к Масленице муку, масло, патоку, во время Поста увеличивали продажу рыбы.
Товары в те времена особой рекламы не требовали. Гарантией качества являлся Закон самодержавного государства, державшийся на могучем и разветвленном полицейском аппарате. Купцам всех гильдий подчас крепко доставалось от стражей порядка и судебных приставов. Мелкие уличные торговцы просто трепетали перед мундирами. Так за продажу гнилого мяса мещанка Матрена Абрамова была арестована на 5 недель. На 15 дней задержали мещанку Анну Павлову за продажу испорченной капусты. За торговлю негодным бульоном получила 3 недели тюрьмы мещанка Ольга Суховская. Мещанин Михаил Константинович Куркин подвергся штрафу в 10 рублей за продажу непригодной к употреблению солонины. За сбыт негодных фруктов Якубу Саркизову присудили штраф 5 рублей.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.839 ).Этот список можно продолжать до бесконечности, важно лишь отметить, что полиция сажала в тюрьму из гуманных соображений, так как отравившиеся негодной пищей могли просто устроить самосуд.
Объявленная Императором свобода торговли предполагала понимание свободы ответственности и узаконенной регламентации. Околоточные надзиратели носились по дворовым участкам и проводили обыски в сараях и погребах в поисках контрабандного товара. Подспорьем полиции служили секретные агенты-стукачи и дворники, следившие за тем, что, куда, кто носит, кому чего привозят. Вот типичный рапорт полицмейстеру от 21 февраля 1917 года: «При собирании сведений на Садовой ул., д.34 у мещанина Ковенской губернии Урия Ицкова Хаешь обнаружено во дворе в дровянике 7 мешков махорки и в бакалейной лавочке 6 мешков, весом 24 пуда 15 фунтов, 11 пудовых ящиков нюхательного табаку, 10 ящиков спичек».
Однако сила мелких торговцев заключалась в их умении объединяться и противостоять полицейскому произволу. Торговцы все того же знаменитого Троицкого рынка написали коллективное послание самарскому полицмейстеру: «4 февраля 1914 года. Городовые Троицкого базара Макаров и Титов занимаются вымогательством. Гонят с базара мелких торговцев, крестьян, мещан Самары. Мнут товар ногами у тех нищих торговцев, которые не в состоянии дать 20-30 копеек. Жаль смотреть на нищих мальчиков, продающих мелкую стеклянную посуду на руках. Вот у таких бьют посуду, бьют их по голове за то, что те не могут дать денег… Макаров и Титов получают с шинкарей каждый месяц по 50 рублей. Добрый наш начальник, пошлите переодетых сыщиков и наши слова подтвердятся. Макаров и Титов – господа базара, что хотят, то и делают, свежий товар арестуют, тухлый нет… Если все это не будет прекращено, пожалуемся Его Величеству Государю Императору». Проверкой материалов занимался начальник сыскного отдела Юдин.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2714,с.3).
О тяготах открытия собственного мелкого торгового дела рассказывает следующая самарская байка. Приехал в 70-е годы XIX века купец из Одессы и открыл на Заводской бакалейный магазин. Открыл-таки и ждет. Тут дамочка заходит. Он ей как положено на Молдаванке: «Что вам угодно, рыбонька?» Она так остановилась, подбоченилась: «Ага, я – рыбонька, значится – щука, значит у меня зубы есть, стало быть я кусаюсь, проще, я – собака? Граждане, он меня с… назвал». Вцепилась ногтями в лицо бедного купца. «Ну ничего, - подумал он, - первый блин комом». Другая дамочка в лавку заходит. Он ей: «Чего, голубушка, изволите? Она как закричит: «Я – голубушка, значит я птица, а потому порхаю, я – бабочка ночная, ветреная. Господа, он меня шлюхой назвал». Тоже вцепилась. Бедный купец уже еле живой, а тут новая мамзель заходит. Он ей без приколок: «Что угодно-с?» Она как завизжит: «Так если я – вдова, то со мной и перемолвиться нельзя. Вы что думаете, что я мужа своего действительного статского советника со свету сжила? Так вот вам за это!» Батон колбасы полетел в голову несчастного бакалейщика. Тот подумал: «Ничего, я с Молдаванки, все стерплю». На все товары повесил ярлыки и решил: «Больше слова не скажу, пусть попробуют «наедут». Тут в лавку ворвалась команда горчичников и палками перебила все витрины. Наш бакалейщик заплакал, а подошедший к нему полицейский заметил: «Ты что, брат, взгрустнул, это же наш околоточный так шутит, ты ж ему подарка не принес…».
Конечно, в Самаре всякое случалось, но уж слишком чернить полицию нельзя. Сотрудники МВД зачастую рисковали собственной жизнью, защищая порядок. Их стараниями пресекались мошенничество, ограбления и убийства. Хулиганы и дебоширы как огня боялись людей в мундирах. Старожилы вспоминали, что в те времена горожане, практически, не имели замков на дверях. Молочницы ставили по утрам своим постоянным покупателям продукцию на крыльцо, зная, что ее никто не украдет.
В 1900 году на Троицкой площади мы находим огромные бакалейные склады оптовой торговли: Вайнберга Исаака Герцевича, Каргина Ильи Васильевича, Каплуна Лейзера Шлеимовича, Корунова Ивана Петровича, Мецлера Александра Михайловича, Савинова Александра Александровича, Федорова Ивана Абрамовича. Интерес к оптовым складам возрастал. Городские власти в апреле 1909 года пошли навстречу купечеству и выделили в аренду еще три места на Троицкой площади в корпусе № 7 сроком с 1 мая 1909 года по 1 мая 1910 года для торговли картузами и шапками за 690 рублей, два места на городском выгоне около Постникова оврага и сада Колесникова с 1 мая 1909 года на год для торговли бакалейными товарами за 360 рублей, пять из шести мест на набережной реки Волги, против 43 квартала сроком со дня утверждения сдачи Городской думой до окончания навигации в 1909 году для торговли сухой рыбой за 335 рублей. Подобное интересовало, конечно, лишь купцов III гильдии
Наиболее известными владельцами розничной бакалеи были А. И, Егоров, В. Я. Санин, А. А. Новокрещенова на Дворянской, И. А. Журавлев, П. Н. Рухлов, Т. П. Свешникова, Е. П. Кремнев на Панской, Е. Я. Жукова угол Заводской и Николаевской, угол Соборной Г. И. Иванов, угол Сокольничьей Ф. Е. Колесов. На Л. Толстого содержал бакалею армянин А. Акопьянц, на Почтовой - немцы братья Мецлер. Ряд бакалейных магазинов на Троицкой принадлежали татарам.
Самарская бакалея, как мы видим, была интернациональна и разбросана по всему городу. Кроме бакалейных магазинов действовали сотни бакалейных лавок и лавчонок, повсюду бакалейные товары продавали с лотков. Любой самарец мог получить право на торговлю. К началу века Самара стала одним большим прилавком. Так в нашем городе формировался европейский рынок, школу которого горожане начинали познавать с раннего детства. При лавках и магазинах было множество посыльных, разносчиков товаров зачастую в возрасте до 12 лет.
Разбогатевшие уличные торговцы оказывались владельцами магазинов. А в свою очередь последние иногда становились заводчиками, владельцами крупных торговых домов, хозяевами гостиниц, домовладельцами. Знаменитые династии Головкиных, Новокрещеновых, как и многие другие начинали с простых коробейников. Бакалейщик Аннаев стал владельцем престижных спитрозавода, дачи и гостиницы.
Бакалея – родоначальница всей самарской торговли – в начале XX века претерпевает серьезные изменения. Если в 1900 году мы находим около 400 лавок и магазинов с бакалейным товаром, то в 1911 году – около 30, а к 1915 году они практически отсутствуют. В Самаре, как и во всей цивилизованной Европе, начинается процесс зарождения так называемых супермаркетов и универсальных магазинов. В 1911 году на углу Соборной и Панской был построен Новотроицкий торговый комплекс или товарная биржа. Неискушенный читатель скажет: «Ну, что здесь такого? Открыли и Бог с ним». А Бог действительно был рядом с ним. Торговый центр воздвигали бок о бок с Троицкой церковью, что являлось по тем временам немыслимым святотатством. Известно как Христос изгонял торговцев из храма, но толстосумы I и II гильдии имели настолько большой экономический и политический вес, что заставляли самого губернатора как царского наместника закрывать глаза на эту оказию. Как говорится, когда капитал действует, православие должно потесниться.
Исчезают оптовые бакалейные склады с Троицкой площади. Ассоциации купцов закупают огромные партии товаров и не пользуются услугами посредников. Вместо бакалейного «шурум-бурума» возникают специализированные чайные, кондитерские, винные, булочные, колбасные, фруктовые и прочие магазины со своими особенностями, со своими торговыми марками. Эпоха бакалеи для Самары, да и для всей России была школой бизнеса.
Вот так и жила Самара, разделившись на тех, кто стоял по одну сторону прилавка и тех, кто по другую, а объединяло всех стремление к процветанию города. Тогда понимали, что чем меньше бедных, тем меньше проблем у богатых. А закончить хочется еще одной самарской байкой о трудностях купеческой жизни. Один приказчик звал другого приказчика в воскресенье в гости. Иван Петрович, приходи ко мне завтра посидеть. Когда? Часа в четыре. Не могу. Почему? Надо Деревянное масло перепускать с подсолнечным. Ну, тогда в пять. Не могу. Нужно чай с капорскою травою мешать. Коли в пять нельзя, то приходи в шесть. С удовольствием бы, но тоже не могу. Надо соленые грибы водою разбавлять. Заходи в семь. И в семь не могу. Гнилые орехи маслом буду вспрыскивать и в мешке перетряхивать. Если и в семь нельзя, то приходи в восемь. Тоже некогда. Жареный кофе с цикорием нужно перемешивать. Неужели и в девять нельзя? Нельзя. В сахарный песок буду картофельную муку прибавлять. Фу, черт возьми! Приходи в десять. Не могу. Очистки из кадок русского масла необходимо перетопить. Надеюсь в одиннадцать придешь? Не приду. Почему? Русский крахмал в заграничные этикетки буду запаковывать. Если уж и в одиннадцать нельзя, то жду в двенадцать. Не могу. Почему? Спать ложусь. Утром в пять часов вставать надо, следы заметать.
Этот разговор записали в 1913 году владельцы ресторана «Аквариум» братья Ивановы, а они то уж знали толк в торговле.
Как пальмы съели овец
Герб нашего города изображает козу на зеленом лугу. Если у самарца спросить: «Почему это рогатое животное является символом города?» – то он вряд ли ответит. Даже многие краеведы ссылаются на какую-то случайность – мол, когда-то наши предки увидели горную козу в Жигулях и перенесли ее на герб. Другие говорят, что Самара была крепостью и оборонялась от врагов также неистово как разъяренная коза, бьющая рогами, противника. Одним словом – это символ бодливости и возможно жесткого характера местных жителей. Нам же все представляется гораздо проще.
Князь Г. О. Засекин строил крепость не на пустых землях. Во все заволжские дали простирались бескрайние пастбища кочевников. По реке Самарке проходила граница двух великих степных государств: ниже по течению – Ногайская орда, выше – Казанское ханство. Ногайцы, киргизы (казахи) перегоняли здесь огромные стада крупного рогатого скота и курдючных овец. Слава местных пастушечьих собак, способных биться с волками и вести стадо точно по маршруту без всяких карт распространилась далеко за пределы края. Этих огромных мохнатых помощников человека называли меделянами. До сих пор в деревнях существует выражение «меделянская сука», в котором отражена агрессивность и прекрасные сторожевые качества этой поволжской породы. Местность была подходящей для скотоводства: море травы и воды. Помимо самой реки Итиль (Волги) плато прорезали бесконечные, мелкие притоки. Только вслушайтесь в звучание их названий на исконном тюркском языке: Кинель, Сок, Кондурча, Безенчук, Бузулук, Иргиз, Курумоч, Сызрань, Крымза, Моча и другие. Сколько в этих словах какой-то неожиданной и тревожной музыки. В них навсегда застыл особый аромат степных трав. Они напоминают, что эти земли чужие для славян, и как бы ждут возвращения старых хозяев со своими улусами, юртами. Всю эту древнюю историю и воплощает в себе коза на Самарском гербе.
К середине XIX века скотоводство в Самаре достигло наивысшего расцвета. Европа требовала все большего количества сала и хорошо платила за него. Петербург становится центром мировой продажи сала. Его биржа получала из различных губерний миллионы бочек с продуктом. Там все эти объемы сортировались по качеству. Всего было 11 сортов, три из которых доставлял в столицу купец 1 гильдии Плешанов Иван Михайлович. Он владел единоличным правом на вывоз сала из Самары. Умелый бизнесмен на вырученные деньги закупал огромные партии сахара, которые шли в родной город. За эти успешные операции ему было присвоено звание Почетного гражданина Самары.(Трехвековая годовщина города Самары. Самара, 1887г.с. 375-377)
Наш край давал Санкт-Петербургу желтое, мыльное и темное сало. Желтое было двух типов: одножарное из чистого говяжьего сырца, двужарное – более темное с примесью бараньего. Мыльное сало белого или желтого цвета вытапливалось из баранины. Низшего сорта, темное и с тяжелым запахом производилось из всех остатков. Имея перед собой неограниченный европейский рынок, самарские предприниматели поставили дело всерьез и широко. На огромных просторах губернии животноводы киргизы разводили многочисленные стада овец. К середине XIX века Самарская губерния вышла на 4-е место среди 49 губерний Европейской части Империи по количеству овец, а по крупному рогатому скоту была всего лишь на 33. Все лето стада кочевали и набрав около 14 пудов веса подходили к Самаре. На реке Самарке располагалось 20 салганов.
На двух из них действовали городские бойни. Вход туда запрещался всем, недостигшим 18 лет. П. В. Алабин рассказывает: «Убой производится с начала сентября до конца октября, иногда до начала ноября. В день забивается 50 голов крупного рогатого скота и более 5 тысяч овец». Тушки сразу пускались в обработку. Отделялась шкура, мясо, кости. Сало перетапливалось в огромных чанах и сливалось в бочки. Обслуживающий персонал получал в день 4 фунта свежей баранины на 1 человека. Хозяин кормил их три раза в день наваристыми щами, пшенной кашей с салом и лучшими сортами пшеничного белого хлеба. При этом работать приходилось с 5 утра до 20 вечера. Рабочие салманщики считались в городе самыми крепкими, здоровыми мужчинами. П. В. Алабин отмечает: «Во время холерной эпидемии в Самаре в 1870 г. не было холеры на салганах». Бывали даже случаи, когда людей с ранними признаками холеры отправляли на скотобойни и проработав там с месяц, они полностью выздоравливали. С подобным состоянием попавшие в больницу, умирали. Старожилы рассказывали, что салманщиков за большие деньги даже нанимали выносить трупы из чумных бараков. Возможно, что работа на салотопнях повышала иммунитет.
Главными скотопромышленниками в Самаре становятся братья Шихобаловы и братья Курлины. Они получали до 50% барыша с вложенных капиталов. Антон, Емельян иМихей Шихобаловы построили на Самарке 10 скотобоен. Эти промыслы развивали также С.Я. Дьяков, Овчинников, В.З. Карпов, Хохлачев, Кузнецов. Самарского сырья не хватало, и они закупали целые стада у Оренбургских и Уральских казаков, а также у киргизов на территории нынешнего Казахстана. Самарские бизнесмены скупали сало на ярмарках, базарах других городов. Регулярно с городских причалов шли баржи на Москву, груженые до отказа бочками. Интерес к местному товару проявляла и Османская империя. К.П. Головкин пишет, что мясо солилось в больших чанах и продавалось зимой. Кишки шли в струны и колбасные изделия. Эти продукты закупались немцами, которые имели в Самаре свое представительство.( ГАСО,Ф.815, оп.2, д.2,с.19). В Самаре возникает кустарное производство, напрямую связанное с животноводством. Скорняки калмыки научились мастерски обрабатывать овечьи шкуры. Они же делали из них замечательные теплые тулупы. Касимовские татары развозили эту продукцию по всей России. На местном волжском диалекте бараньи шкурки назывались мерлушками. Татары установили к 80-м годам 19 века свою полную мерлушковую монополию. За изготовление тулупов они часто платили мерлушковыми лапками. Целые тулупы за большие деньги продавались в столицах, а сшитые из мерлушковых лапок, недорого шли на местные рынки.
Для холодной заснеженной России мерлушковые тулупы оказывались незаменимой одеждой. 0ни согревали крестьян, извозчиков, ямщиков. Не случайно «мерлушка» звучит так тепло и ласково, как бы согревает душу. Помимо овчинных тулупов, ремесленники шили тапочки, фуражки, шапки, перчатки, резали ремни, изготовляли кошельки, чемоданы, саквояжи. Каждый мастер по коже имел свои секреты, готовил дубильные pacтворы по фамильным рецептам. Товары из кожи реализовывались почти в тридцати точках города. Только на Троицкой площади кожевенными изделиями торговали Ананьев С. И., Быков В. К., Васильев С. П., братья Воронцовы Г. Д. и В. Д., Зейдельман Г., Кобылкина А. А., Середняков С. Ф. и другие.
Однако животноводство в губернии процветало недолго. В 90-е годы XIX века в старый Свет хлынул поток пальмового и кокосового масла. Этот продукт оказался дешевле. Он начал вытеснять русское сало. Выгоднее стало выращивать пшеницу твердых сортов, которая всегда имела спрос на мировом рынке. Шихобаловы одними из первых принялись распахивать свои огромные земли в губернии. Пастбища резко сократились, и животноводство стало второстепенной отраслью хозяйства. В салотопенное и кожевенное дело перестали вкладывать капиталы. Затухала слава самарских мерлушек. Умерла традиция. Только в Оренбурге в пуховых платках еще сохраняется то тепло, что оставили в память о себе скотоводы-кочевники.
Живое серебро
Когда четверо играют в домино, и кто-то громко хлопает костяшкой по столу с криком: «Рыба», то все понимают, что игра окончена. Однако в Самаре с рыбы все только и начиналось, ведь это был один из древнейших промыслов. Рыба иногда оказывалась главным продуктом питания и в голодные годы заменяла хлеб, мясо, овощи. Рыба вошла во все сферы жизни самарцев, культуру, традиции. Первый самарский журналист Леопольдов записал такие приметы, связанные с живым серебром : если во время лова наступил на бредень – не будет ни чешуи, ни хвоста, если снится рыба- к болезни, гнилая рыба – к тяжелой болезни.(ГАСО,Ф.558,оп.1,д.246,с.1). Даже некоторые местные праздники, горячо любимые горожанами, оказались прочно связанными с водой и рыболовством. Когда-то массовые уловы были возможны лишь при объединении людей. Все бросали основную работу и включались в плетение неводов, в забрасывание его в воду, а затем в вытягивание. Это было настоящее искусство, требовавшее необычайного единства. Чья-то ошибка – сосед мог запутаться и утонуть. Чья-то неточность, и огромный косяк сельди или волжских лещей проходил мимо.
Невод забрасывали всей общиной, объединялись кварталами. В этом деле принимали участие воеводы и куренные атаманы. С тех стародавних времен долго бытовал в Самаре праздник. В Масленицу на Дворянскую улицу сани, запряженные лошадьми, вывозили огромную ладью, украшенную коврами и флагами. В лодке играл небольшой оркестр. Там сидели именитые граждане: гласные городской думы, сам, городской Голова, иногда губернатор. Все были слегка навеселе, шутили и своим смехом заражали публику. Лодка символизировала единство самарцев. В ней было что-то от маленького Ноева ковчега, который помогал всем выплыть в годину лихих испытаний. Другим любимым праздником горожан считались «похороны чехони», так называемой волжской сельди. Этот праздник отмечался в первое воскресенье после Троицы. К..П. Головкин вспоминает: «Захватив самовар, выпивку, обыватели едут на лодках на целый день за город на остров по ту сторону Волги и по Самарке, некоторые в Постников овраг. Возвращаются поздно, будучи навеселе, а иногда сильно поддавши». По преданию однажды слишком быстро сошла весенняя вода, и огромные косяки рыбы остались гнить на берегу Волги. Городские власти обратились к населению с просьбой похоронить, то есть закопать погибшую рыбу. Труд оплачивался необычно – водкой. Горожанам это очень понравилось. Так возник народный праздник.( ГАСО,Ф.815,оп.2,д.7,с.12).
Волжане считались мастерскими рыбаками, их уважительно называли «волгарями». С древнейших времен в народе жили специфические способы ловли. За огромными сомами охотились в омутах. Брали маленького утенка и пускали его в тех местах, где предположительно скрывалась «озерная свинья». Если хищник выявлял себя, заглатывая несчастного птенца, то рыбаки быстро подплывали к этому месту и из заранее приготовленного глиняного горшка бросали в воду-ком горячей каши. Сом хватал кашу, обжигался и всплывал на поверхность, где его ждали с острогами. Вот другой способ. Карасей в озерах ловили всей деревней, мутили воду и брали затем рыбу, что называется, «голыми руками». Этот метод часто применяли во времена летней засухи, когда уровень воды резко понижался. На Волге традиционно ловили по ночам. По течению шла лодка, а за ней на толстом шнуре почти по дну тянули несколько огромных крючков с насаженными на них жареными воробьями. Старожилы рассказывают, что на такую снасть иногда попадалась белуга за 100 кг весом. Говорят, она могла тащить за собой лодку от Самары да Ставрополя. В случае шторма такая лодка с белугой становилась неуправляемой, переворачивалась и «счастливчики» тонули.
Волга воспитывала характер. Стать рыбаком – значит научиться бороться с трудностями, уметь выйти, как говорится, «сухим из воды» в любой экстремальной ситуации. Беря сына на рыбалку и первый раз, давая в руки снасть, отец всегда говорил: «Не болтай ногами в воде, особенно «а глубине». Бывали случаи, когда из бездны поднималась огромная рыба и буквально отрывала ногу. Рыбаки грешили на щук весом под центнер. Огромные сомы просто могли засосать пловца. Бывали случаи, однако, когда в сети или на традиционные оттуги попадались рыбы неизвестных пород с огромными головами и костяком, чем-то напоминающим осетровых. Возможно, в волжском бассейне к началу XX века еще сохранились реликтовые рыбы из прошлых эпох.
Человек, не знакомый с рыбным делом в Самаре, может подумать, что каждый здесь мог взять лодку, поехать рыбачить, что рыбы здесь было «хоть пруд пруди, а на рынках ее чуть ли не бесплатно раздавали. В народе до сих пор бытует мнение, что когда в Самаре ели блины с икрой, мать приговаривала дочери:. «Икорки-то побольше накладывай, мука нонче дорогая!» Увы, все было несколько иначе.
В Самаре процветала рыбная монополия. До 1872 года все рыбные промыслы арендовал единолично купец К.Е. Мясников. Он сразу платил в Городскую Думу крупную сумму денег и становился хозяином на целый год. Любой рыбак обязывался сдавать весь улов суровым приказчикам. Цену за рыбу монополист назначал сам заранее... Естественно покупал он дешево, а продавал дорого. Самарцы даже на уху себе не могли просто так рыбки наловить. За это полагалось тоже заплатить. В ином случае нарушитель считался браконьером, и в отношении него применялись меры физического, а то и юридического воздействия.
Конечно Кузьме Ефимовичу было выгодно продавать сразу свежую рыбу. Цены зависели от погоды: в жару падали, в холод поднимались. С постройкой Сызранско-Маршанской железной дороги стоимость «живого серебра» резко подскочила, так как Мясников стал отправлять свой товар в Пензу, Казань и другие города. Цена там, например, на стерлядь, была в четыре раза выше. Вблизи Сызрани рабочие Мясникова с зимы запасали огромные ледяные горы, в которых потом все лето морозили ценные породы перед отправкой. Дело доходило до того, что во время Поста многие горожане вынуждены были питаться лишь привозной сушеной и соленой рыбой. Живая отпугивала своими баснословными ценами.
Городская Дума отменила рыбную монополию на один год в качестве эксперимента. Казна потеряла весь рыбный доход, так как индивидуальные рыбаки стали скрывать уловы. Господин Мясников опять-таки перекупил всю рыбу, ведь он один владел добротными снастями и лодками. Волгари вынуждены были идти на поклон к хозяину. Попытка сломать монополию полностью провалилась. Цены на рыбу не упали. Тогда городская Дума продала с торгов право ловить рыбу на земских участках реки. Купец Слепендяев, обходя закон, переплатив и перекупив всех и вся, сумел оформить документы на себя. Торги оказались недействительными. Началось судебное дело. Заседали гласные городской думы, одним из которых был сам Мясников. Он и предложил дело прекратить, а все рыбные земские промыслы передать ему, за что хозяин готов был заплатить на 1 тысячу рублей больше, чем Слепендяев.( Трехвековая годовщина города Самары. Самара, 1887г.с. 412-413) Началась настоящая заваруха. Если в известной поговорке «делили шкуру неубитого медведя», то в Думе делили «чешую непойманной рыбы». Однако все устали от диктата Кузьмы Ефимовича Мясникова, и права на земские промыслы отдали Слепендяеву. Так монополия оказалась разрушенной. Два «кита», два владельца, два продавца. Одним словом конкуренция. Объединиться они уже не могли – слишком много грязи вылили друг на друга в процессе борьбы за «живое серебро».
Уходили в прошлое жестокие времена, забывались истории о том, как подручные хозяина ловили несчастного рыбака, отнимали у него улов, снасти, лодку и оставляли на отдаленном волжском острове в качестве Робинзона. Защиту реки от браконьеров взяла на себя самарская полиция. На полицейских возлагалась обязанность защищать ценные породы волжской рыбы от истребления. Смотрители рыболовства в 1913 году обратились к губернаторам Поволжья с просьбой принять соответствующие указы о запрещении ряда снастей. Особый вред приносил стерляжий ахан, который состоял из прочного сетяного мешка глубиной от 3 до 6 аршин с железным прутом, растягивавшим отверстие орудия. Всю эту штуковину опускали на дно и канатом тянули за лодкой в местах скопления рыбы. Этот мини-трал мог обойтись рыбакам в несколько лет лишения свободы. Закон суров, но это закон. В тоже время разрешалось осуществлять ловлю вентерями, жаками, ветелями, рюжами, плетёными из прутьев вандами и мордами. Для сетей допускалась лишь крупная ячея, чтобы не губить рыбью мелочь.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2610,с.48).
Газеты в начале 20 века открыто оповещали всех желающих о рыбные торгах. Например, «Самарский справочный листок» в январе 1901 года сообщал: «15 января 1901 г. в 12.00 в Управлении 13 Екатериновском имением в деревне Федоровка Екатерининской волости Самарского уезда будут произведены торги без переторжки на сдачу в арендное содержание на шестилетний срок удельных рыбных ловель в пойме реки Волги под названием юрты: «Линьковский», «Черниговский», «Турлыгин» и части юртов «Пулькинского», «Луговского», «Ильменского». Торг начинается с годового оброка 350 рублей. При торговле – денежные залоги в размере полугодового оброка».
К этому времени рыбной торговлей занимались Иван Никифорович Мясников на углу Соборной и Панской в собственном доме, а также из рыбных садков на берегу Волги. По соседству торговали и его братья Михаил и Николай. На берегу также продавали Портнов Дмитрий Тимофеевич, Сапункова Пелагея Васильевна. На Троицкой площади покупателям предлагали рыбу Сапрыкин Григорий Петрович, Кристелева Анастасия Никитична, Козлов Василий Гаврилович. В магазинах рыбу брали у Аннаньева, Арсеньева, Егорова. К 1911 году число рыботорговцев увеличилось до 23: назовем только Гинзбурга Д., Евдокимова, Шорина С. А., Основина, Гордеева В. С....
Возрос приток привозной рыбы. С Урала везли осетров, белуг, соленых лещей, сомятину. Из Астрахани поступала сельдь, вобла, икра. Самара производила провесные балыки из белорыбицы. Качеством они не уступали привозным, но продавались на 40 копеек дешевле за фунт. Икра стоила около двух рублей за фунт. Цены на нее никогда не были ниже столичных. В Самару поступала амурская семга по 70 копеек за фунт, семга двинская по 3 рубля 50 копеек за фунт, форель кавказская по 2рубля за фунт. Напомним, что учитель получал около 30 целковых в месяц, официант около 10 рублей. Так что рыба была деликатесом и далеко не всем по карману. Газетные рекламы дразнили: «Магазин Г. П. Сапрыкина, что на углу Панской и Троицкой. Белорыбица, семга прима, лососина-_ кизляр, икра багреная, консервы русских и заграничных фирм». С. А. Шорин в своем рыбно-гастрономическом магазине на углу Соборной и Троицкой площади также продавал подобные деликатесы, но кроме того у него была архангельская корюшка настолько жирная и прозрачная, что ее можно было зажигать как свечку. Знаменитый Торговый Дом Рухлова имел всегда в большом выборе консервы: «Одна коробка ревельских мягких килек стоила 1 руб. 30 коп., французские сардины высокого сорта – 2 руб., норвежские сардины – 85 коп., копченые сельди от 35 коп. до 2 руб. за штуку, шотландские – 20 коп., королевские малосоленые от 35 коп. за штуку и выше.» Здесь же продавалась крупная вобла.
Рыба для самарцев становилась неотъемлемой частью их жизни. Некоторые на ней сделали капиталы и выдвинулись в крупные предприниматели и государственные деятели. Несмотря на высокие цены, горожане были весьма разборчивы и некоторые сорта рыбы они брезгливо называли сорными. Мелкую рыбу использовали как удобрение для полей, а сушеной воблой заменяли дорогостоящий уголь в пароходных топках. К I Мировой войне значение самарского рыбного дела значительно упало. На первый план вышли другие отрасли. Однако, старые династии рыбаков хранили свои традиции, как, впрочем, волжские сети и бредни, отличающиеся крупной ячеей. Именно с такими снастями осенью 1921 года вышел ловить рыбу бывший городской голова Д. К. Мясников. Он хотел помочь голодающим Поволжья, накормить бедствующих рыбой. Большевистские власти не оказали ему поддержки, так как комиссары привыкли лишь к страстным речам и перераспределению. Дмитрий Кузьмич все-таки поймал немало рыбы, но простудился в ледяной воде и вскоре умер.