Дача

Владимир Будько
Настоящий человек должен
сотворить три вещи:
родить сына, выстроить дом
и посадить дерево.

Приехав в мой загородный дом после многолетнего перерыва, я начал мало-помалу обживать его: сготовил с друзьями уху на костре, надел материны пимы и выспался на кровати, на которой некогда спала моя московская тетка. – Пару-раз на ней спал даже мой внук, который не считает Здоровье родным домом. Родным домом дом № 246 на ул. Вишневой является лишь для меня, поскольку я строил его с самого начала. Для всех остальных – это всего лишь пошлая недвижимость и предмет торга, о котором считает нужным заговаривать со мной знакомая «женчина-риэлтор». – Женщиной я ее просто не называю, поскольку это для меня – какой-то природный механизм на русский манер – «конь с яйцами».
Старых носильных вещей предков в доме не оказалось , но остальное живо напомнило мне историю грандиозного строительства, фактически – подвиг родителей, которые на начальном этапе носили на себе и гвозди, и стекло, и всякий на то «шанцевый инструмент». – В первые годы строительства автобусы на садоводство еще не ходили, а потому все доезжали до конечной остановки маршрута в д. Втроя, ок. 5-ти км от нашей улицы. – Достаточно далеко.
Дом этот в надлежащем порядке сегодня уже предстоит поддерживать мне. Я с грустью понимаю, что пару-банок краски на фасад я еще как-то куплю, но вот доски и покрытие крыши мой нищенский бюджет не выдержит. – Не в том государстве мы существуем.
Мне надо нанять мастеров залезть на березы, чтобы спилить сучья, поскольку деревья грозят упасть на меня и на моих соседей. Зачем дед оставил нерациональную красоту, не знаю. 30 лет она радовала глаз, а сейчас ее надо убрать .
Друзья осмотрели местные достопримечательности, поохали, поахали, и поехали куда-то ловить рыбу. – Я остался один на один с дачной своей проблемой и небольшим компьютером, который удачно купил для этой цели еще в первопрестольной. Это теперь мой главный жизненный инструмент, а отцовы инструменты по части столярки я намереваюсь частью сдать в музей. Там сегодня осуществляют вредительскую политику, направленную на то, чтобы вещи, имеющие значение для местной истории, ни за что не попали на государственное хранение.
В Здоровье мне предстоит создать шедевры, варить суп и наладить пару-грядок укропа. Для этого надо взять лопату и отвернуть застоявшийся дерн. – Я думаю возродить здесь малину и собрать ягоды с оставшихся кустов смородины.
Соседи мои, с которыми мы дружно начали строительство, а потом громко стучали молотками, практически все ушли, за исключением немногих . – Вишневая улица и с утра, и с вечера теперь пустынна. Тут уже не с кем переброситься словом. Исчез пивной павильончик на пляже. Садоводство не пользуется былой популярностью, поскольку было спланировано на постулатах коммунистического бреда.
6 соток садоводства, когда-то считавшиеся в городе шиком и роскошью, сегодня малы уже для возросших потребностей человека. Норматив о «диких сотках» придумали кремлевские шизофреники, которых никто не стал защищать при крушении СССР.
Люди не любили КПСС, как старую жену, – за просчеты. – Эта партия не смогла унять глупого генсека, который открыто за иудины тугрики шел на поводу Бнай Брит. – Все смотрели на него и наблюдали концерт, а у спецслужб на него пули не нашлось. – Какие в верхах предатели и трусы!
Судя по всему, никто их никогда там не зачищал. – То было категорически запрещено со времен смерти Сталина. Знающие люди знали, что делали. Президенту же люди закулисы сказали: «Низяяя» чистить элиту. – И он слушался. – Страшно.
Есть ли смысл ходить по Здоровью, осматривать нововведения и постройки? – Думаю, нет. – Так поступают кондовые дачники, которые заняты делом. Тут понастроили «скворечники с вытребеньками», но еще большие скворечники и вытребеньки выстроены в Москве. – Чему удивляться. – Там после 1917 г. все деньги. Живое творчество масс неизбывно, и напрасно приснопамятный Ильич пытался вогнать его в «прокрустово ложе» кибуца.
Для многих возделывание земли – это как бы момент единения с природой. Между тем, кое от кого тут разит «воткой». Ею торгуют тут в частном порядке сразу несколько «точек». – «Се – Русь. Я, между тем, не хотел бы видеть в родовом гнезде знакомых мне личностей с сизыми носами.
За грехи молодости надо платить в старости. – Явился ко мне на Горького мэн и заявил вдруг, что ему, видите ли, приятно пить пиво в компании с местным писателем.– Он был знаком со мной когда-то на почве Бахуса. У Лермонтова в окружении всегда были какие-то дурные гусары, а у меня всегда были – какие-то дурные алкоголики. – Так Лермонтов познавал жизнь, а я познавал свой непутевый народ.
В свое время я хорошо помнил классовый постулат: «Только в труде с рабочим и крестьянами можно стать настоящим коммунистом», а потому я всегда был заодно с народом. Как историк я должен был знать страну изнутри, непосредственно участвуя в процессе. Потому-то я не пошел в бизнесмены и не пошел в чиновники. – А мог бы.
Писание книг – это как бы писание бесконечного Дневника. В каждой строке моей исторической повести есть нечто и из моей биографии. Без этого нельзя. Я как бы пропускаю нить повествования через себя. Вот уж и написаны «Записки креативного краеведа». Согласно «личному плану» я сотворил их в Москве, в предпенсионные годы. Со временем и они кому-то сгодятся.
Был я тут в Выскатке, дак там ни с того, ни с сего вдруг стали изучать творчество ветерана, жившего в д. Савиновщина, Сулимова (†). Он выступал в школе с воспоминаниями и написал в своей деревне, ни много, не мало – поэму на военную тему. То был активный дедок, – корреспондент, который был женат 4 раза. – Всех женщин своих он схоронил.
Некоторых на дачу, в ссылку, в это своеобразное «Михайловское», просто сослали жены, дабы не видеть перед собой их надоевшие физии. – Таким образом на Руси сохраняются еще распавшиеся фактически семьи. – Я тоже «смылся» в провинцию подальше от баб, дабы в очередной раз не получить инфаркт от их глупых проделок.
Я приехал в дальний мой загородный удел за покоем и творчеством, ровно за тем, за чем ездил в Марьинское, в гдовское имение свое, писатель А.В. Дружинин. Только «системно пишущий» научится излагать мысли, глядь, а отпущенный временной «лимит» подходит к концу. – В буквальном смысле: «Ничего не попишешь».
А.В. Дружинин, согласно фамилии, – друг и знакомый всех писателей 1850-х гг., умер молодым, так и не сумев воплотить обширные свои замыслы. Он, между тем, оставил 8 томов не очень умных сочинений, что свидетельствует о том, что человек зря времени не терял.
Я так же стараюсь по объему написанного приблизиться к объему его сочинений, но сделать это сегодня без всякого на то стимула – непросто. На Александра Васильевича, между тем, работало порядка трехсот крепостных, а на меня теперь уж никто не работает. – Жена шлет иногда какую-то копейку, но надежды на нее практически уже нет. – Без моего водительства она в этой жизни просто запуталась. Я это чувствую.
Вообще, дореволюционные, да и советские уже писатели, чаще жили на два дома. Советская власть организовала им разного рода писательские поселки и Дома творчества. – Предполагалось, что ассы литературы на свежем воздухе пишут особо талантливые произведения. – Так же предполагал и я, но теперь мне без города скучно, равно как скучно без города было Пушкину и Лермонтову. А как скучал в деревне Онегин! Ах, как скучал Онегин, – даже безвинного человека убил, сволочь!
Если горожанин сидит в деревне, то в гнусном его сидении в принципе мало веселого. – Он скучает без променада, который стал неизбывной его системой, скучает без магазина шаговой доступности, в котором все его знают и любят. – Он так же не может без асфальтированного тротуара с наспех подстриженными деревьями.
Человек города не может без ванны, подъезда и без соседей, которых «на нюх не переносит». В городе во множестве живут «сукины дети», но это любимые им «сукины дети».
О чем на даче думала мать моя, не пойму. Видимо, у нее тут сложился особый внутренний мир, сложились какие-то контакты, духовность, все то, чему она отдала четверть века. – Смогу ли я восстановить порушенную связь поколений, сказать сложно. На ум невольно приходят строки поэта о том, что Онегин «летел на почтовых» в деревню к дяде, где «деревенский старожил… смотрел в окно и мух давил». – Когда-то я хорошо знал начало поэмы и часто пел его под гитару.
Дух затворничества в принципе чужд горожанину, и если у него на лоне нет кондового хобби, он в принципе не способен находиться за городом. – Он будет бывать в нем наездами, устраивать походы на озеро и в магазин, а в промежутках жарить шашлык. – Кто-то и цветами займется от случая к случаю.
На Здоровье садово-огородные изыски процветают не везде. То понятно: все благоразумные горожане давно включились в рабочий процесс по добыче презренного металла. На истинное созидание закулиса времени не дает. Цены растут, зарплаты тают. – Все по плану. Кое-где, между тем, уже буйно растет трава, которую кое-где еще кое-кто и постригает.
Эксплуатация в сегодняшней России процветает в самом гнусном ее классическом виде, о котором не подозревал даже маэстро Маркс. Это не случайно: «Если вокруг вас что-то происходит, значит это «что-то» было кем-то спланировано и задумано».
Когда я смотрю на прибитые отцом доски, навешенные двери и нарезанные стекла, то думаю, что, наверное, так делать никогда не буду, да и не смогу. – Бог дал мне иной творческий талант, за который, видимо, с меня еще спросится. – Видимо, дом за городом выстроен для того, чтобы я в итоге написал тут пару краеведческих книг и нарисовал с десяток картин. – Мечтать на пленере – не вредно.
Больше ни для чего в практическом плане дом тот служить не может, да и не будет. – Ближайшая родня может тут скашивать траву, прибивать сайдинг, но это некардинальные работы по поддержанию строения, которое предназначено для реальной созидательной жизни.
Дом – своеобразный дневник нашей семьи, который хранит еще дух предков. С. выбросила носильные их вещи, но обстановка и интерьер остались без изменений. – Столы поменяли расположение, и все. – Далее надо было вкладываться деньгами, на что моя родня не решилась. Вкладываться теперь придется мне, – а это для пенсионера России – дело нелегкое.
За 3 перестроечные десятилетия пенсионеры страны обнищали. Родители мои брали беспроцентную ссуду на производстве в 1 тыс. руб., которой вполне хватало на постройку деревянного сруба разм. 6х6 м, в котором было внизу 3 комнаты, и сверху одна большая. Путем питейных ухищрений с главным лесничим мне удалось скостить цену покупаемого леса с 32 до 6 руб. за куб. Спасибо человеку за доброту, только, 10 кубов у нас в Лесхозе украли. И на том – спасибо. Мы с отцом оказались ушлыми, а, потому, соорудили дом из оставшихся 20-ти кубов вместо 30-ти. – И ничего получилось.
Сегодня, в мае 2015 г., пока на улице дождливо и холодно, садоводство представляет унылое зрелище. Первое поколение огородников практически сошло на нет. На смену пришло поколение, которому физические упражнения на грядках нравятся мало, или совсем не нравятся.
За окном стоит оглушительная тишина. По моим подсчетам по улице за день прошло 2 человека, из тех, что я видел в окно. Видимо, то «специфическая специфика» всех дачных поселков России, – мертворожденное безлюдье, которое некоторые называют счастьем .
В годы тотальной глобализации плоды земли вдруг стали доступны всем, а потому основная масса россиян на десерт ест картошку ГМО. То же самое относится и к иным овощам и фруктам. Не беда, если от этой гадости дохнут крысы.
В садоводстве по дорожкам и к воде ходят одинокие странники, «последние из могикан». – Они бродят со старыми псами. Озеро в ветреную погоду шумит так, что его слышно за пол-версты. Где-то у горизонта стоит и полощется фелюга, которая ловит местные деликатесы: плотву, окуня, щуку. Ловят здесь и сига. Со снетком, и особенно ряпушкой, которую здесь мастерски коптят, у нас давно проблемы. – Это брэнд гдовских мест, но он давно в прошлом. Снетки, сказывают, даже царь-Петр любил и заказывал светлешему Меньшикову.
Народ даже говаривал: «Чудское озеро кормит всех на 200 верст». – Вот сколько рыбы здесь было, а сегодня колхозные рыбаки солярки при лове жгут на большую сумму, чем стоит улов. – Говорят еще, что рыболовецкие артели на озере все вывелись.
Дача – это место, куда человек уходит от городской цивилизации, уходит в свой особый, выстроенный им мир, в котором ему хорошо и комфортно. Это своеобразное затворничество, конца-края которому не видно. – Здесь на досуге можно поразмышлять «о том, о сем», и в частности – о т.н. «смысле жизни».
О подобных «мелочах» в пыльном городе думать некогда. Примечательно, что в Дневнике А.В. Дружинина отмечалось, что гдовские помещики в деревне по вечерам так же говаривали бог весть о чем.

Когда усталая натура
Захочет лирой промышлять,
Влюбись скорей в любую дуру, –
И ты научишься писать.

Езжай спокойненько на дачу, –
Под видом водки – кушать чачу,
И там, испртив пару-баб,
Кричи, что прадед твой, – арап.

Суть жизни нашей – что б не спитцца. –
Для протрезвленья есть столица,
А там – графини и князья,
При них пьянеть никак нельзя.