Я поехал в отпуск. Одинокий, разбитый и злой. Я жил в Сочи. Двенадцать дней. В санатории «Дружба».
На первом приёме у психотерапевта, я спросил:
— Чем ты тут занимаешься?
На втором, после ночи кошмарных сновидений, я позволил себе высказаться:
— А я знаю, чем ты тут занимаешься, ты перебираешь возможные социальные, материальные и эхом отдающиеся проблемы собственного отражения в зеркале. Кооороток — перечень возможных душевных ранок. Выравниваешь ментальность по своему пресному подобию. Убираешь мужиков из этого кабинета, боишься их реакций, и вгоняешь оставшихся баб в переживания. Выходя, они почувствуют облегчение. Похвально чё.
Он был жирный. После сказанного мной, он начал заикаться. Он тоже говорил, он попадал в меня — я, молча, слушал. Он говорил, нечто похожее, на общее положение дел в моей семье, только не знал, что мне преимущественно она безразлична, преимущественно безразлично всё. У меня в глазах крутятся лишь цветные рисунки, идентичные тем, что находятся на пятитысячных купюрах валюты тенге. Он умел говорить — раздавливающий нутро разговор был его работой. Моей же работой была железная дорога. Я стоял по восемь часов на лопате или бегал в неврозе пытаясь восстановить работу советской электроаппаратуры. Моя зарплата двести семьдесят долларов в месяц. Мой организм не успевал восстанавливаться. Я курил анашу и занимался сексом практически постоянно, приглушая боль.
Я жил там, где хорошие люди не выходили на улицу просто так. Я выходил всегда и без цели, и так получилось, что да, я ходил на квартирную кражу. Вместе с другом, туговатым на новую информацию, но умеющим открывать самый распространённый замок. У меня в кармане находился травматический пистолет, с заряженными пулями силой по восемьдесят джоулей.
Он открыл квартиру, зашел и тут же выскочил. Резко захлопнув за собой дверь, но она не закрылась, потому что в ней, застряла голова добермана. Он придавил её. Собака заскулила и начала прорываться вперёд. Кент, видя это, прижимает её ещё сильнее, она пищит на весь подъезд, но назад она не идёт, она хочет только вперёд, я слышал, как скреблись её лапы. Прошло наверно секунд пятнадцать, они показались мне целым часом. Собака гавкнула. Я, недолго думая, начал бить её по морде ногой. Первые три удара он давил на дверь, как и давил, на четвёртый или пятый он подстраивается под удар и ослабляет дверь, и я пропинываю голову собаки внутрь. Я слышал, как чиркнул её кончик носа об дверную грань. Кончику носа, а возможно и всему носу, пришел конец.
Мы вылетели из дома, забежали за него, перешли на шаг.
Первое слово, — что он сказал:
— Укусила сука! — и показал пропитавшуюся кровью ляжку в красно-черных синтетических спортивных штанах.