На лужах сегодня можно было гадать, как на кофейной гуще. Судите сами, утренний дождик собирал с неба всю серость и сыпал на головы бедных людей такими крохотными капельками, почти водяным паром, который растворялся в воздухе и действовал не хуже горчичного газа. Коснувшись земли, дождик скапливался в лужах, и вся земля, покрытая водной рябью, волновалась и дрожала. Вместе с ней дрожали люди, удрученные миллионом земных трагедий, больших и малых, их бессмысленные утренние обиды отражались в серой воде, текли по мостовым, образуя большую кровеносную систему осенней тоски.
Сергей Николаевич, молодой человек тридцати лет, чертовски интеллигентный в своём сером пальто, ехал в маршрутном такси на работу. Ничем выделяться Сергей не пытался, но вышло так, что у него зазвонил телефон, и он, не выдержав, рассмеялся - дочка причитала в трубку: "Папуня-папуня". Следует добавить, что она едва научилась говорить и пробуждала в папуне бездну умиления. Однако, уже через мгновение Сергею сделали замечание: "Может будем смеяться в другом месте?". Он прервал разговор по телефону, глянул на женщину, сделавшую замечание, на лица людей вокруг - ни одной улыбки, как на похоронах. Сергея самого иногда раздражали весёлые, но он даже помыслить не мог о том, чтобы сделать замечание. Да просто чем же обосновать своё замечание, думал он, от чего нельзя смеяться? С ума сошли что ли?
- Водитель, на ближайшей остановке! Идите к дьяволу, милейшая, не пяльтесь на меня. Причёска у вас конечно, будто змеи на башке, в камень меня превратить хочешь? А-ха-ха! Пошла к чёрту, не интересно вообще, что ты там мямлишь.
С этими словами уважаемый Сергей Николаевич выскочил из маршрутки. Конечно не красиво вышло, весь возбуждённый бежал он по мокрой мостовой, крутил в голове свой поступок. Пытался найти оправдание: "Тяжко смотреть на их рожи. Особенно эти муниципальные работники: разные учителя школьные, сотрудники больничных регистратур, паспортных столов, ЖЭУ, почтовых отделений и другая дрянь, давно променявшая жизнь на едкие гнилые плевки, которыми они общаются. Лица их, сморщенные старостью и презрением, всегда ярко накрашены, как всё догнивающее они имеют неестественный окрас: ярко красные губы, фиолетовые подводки для глаз, гигантские комки туши на ресницах, таких редких, что сосчитаешь по пальцам одной руки. Само разложение воплоти, размалёванное ядовитыми красками, запрещает мне смеяться!".
Сергей, окутанный мраком мыслей, наступил с разбега в лужу, забрызгал себе все штаны сзади, и конечно опоздал на работу, ведь выскочил он из маршрутки на три остановки раньше положенного. Коллега по работе, после того как Сергей начал рассказывать ему про случай в маршрутке, незамедлительно посоветовал: "Дак ты сказал бы ему, мол, слышь ты, че ржешь, а ну вылазь". Сергей Николаевич вдруг как никогда ощутил страшный резонанс с обществом. "Да нет, это я же и смеялся, и замечание мне сделали... Ладно, забудь".
Бедняга сел, закрыл глаза: "Господи, что со мной не так, я просто рассмеялся, только и всего, неужели это невыполнимая просьба к обществу - позволить мне рассмеяться? Просто от умиления над дочкой и всё, от чего я должен покинуть их транспорт, и куда в таком случае они едут?"
Оно и к лучшему, милый мой. Хочется написать дальше: к лучшему для Сергея, потому что водителю той маршрутки сделали столько замечаний в этот день, столько плевков отвесили вдогонку, выходя на своей остановке, что бедолаге ничего не оставалось кроме неудачного поворота, на котором он угробил всех скопившихся внутри его жестяной банки существ. Но не будем так жестоки к людям, водитель справился с собой и с управлением, он молодец, он выносливый, закалённый в боях с пассажирами мужик. Того же и Сергею желаем, будь умницей, Сергей, будь сильным, не дуйся и находи в себе силы смеяться.