При выходе из автобуса на остановке "Дача Ковалевского - улица Амундсена", взору приезжих открывалась впечатляющая панорама санатория "Якорь". Примыкавшая к его воротам асфальтированная дорога шла вверх - мимо дикорастущих кустов сирени, мимо густо обвитого вьюнами невысокого забора, отделявшего проезжую часть улицы от территории школьного интерната. Далее, слегка огибая кирпичные здания духовной семинарии, детского сада, она постепенно суживалась и заканчивалась у старого православного монастыря, купол которого ярко сверкал сусальным золотом, дабы умягчить суровые души мирян красотой божественной, нетленной.
Свежесть прохладного утра стремительно уступала место жаркому дню, как-никак Август месяц. Мир проснулся: открывал норки, порхал, мчался. И только Леночка медленно шла по направлению к детскому учреждению; всякий раз останавливалась, умиляясь то диковинной травинке, то чудной букашке.
Начинался первый день первой в её жизни настоящей работы. В восемнадцать лет она, уже целый месяц, была замужем за Адамом, успела перевестись из института родного города на вечерний факультет местного ОГУ имени И. И. Мечникова и устроилась на работу.
Молодость тем хороша, что способна легко преодолевать трудности. Спортсменка, лучшая по успеваемости среди студентов первокурсников, молодая женщина смотрела в будущее с оптимизмом, верила в благородство преподавательской профессии и, более всего на свете, желала сеять в неокрепших умах маленьких людей справедливое, возвышенное, честное. Моральные ценности, которыми регулировались её собственные поступки.
Сначала настрой на работу нельзя было назвать оптимистичным. Хоть институтские лекции по психологии чётко определяли методы когнитивного, эстетического развития детских личностей, тем не менее, границы обязанностей воспитательницы в детском саду представлялись смутно. "Ничего, справлюсь!", неожиданно вслух произнесла Лена и, решительно откинув назад русую широкую косу, убыстрила шаг.
В опрятном кабинете, с белыми казёнными занавесками на единственном окне и несколькими простыми деревянными предметами офисного предназначения, суровая на вид товарищ Картошкина вручила новой воспитательнице журнал со списком группы, состоявшей из сорока трёх малышей. Непродолжительная беседа завершилась тщедушным рукопожатием. "Добро пожаловать в наш коллектив”, тихо, без пафоса, произнесла директриса. Её шерстяной вяло-синего цвета костюм, следы акне на худых щеках, тщательно скрытые под тональным кремом и пудрой, вызывали сочувствие. Как бы, угадывая мысли воспитательницы, директриса обнадёжила:
- Не всё так серо, как может показаться с первого взгляда. Дальше будет гораздо веселее. Видишь вон ту дверь - справа по коридору? Там сейчас играют “твои” детки. Моя доченька Алёнушка Картошкина среди них. Идём, провожу.
- Можно я пойду одна?
- Смелая значит? Ну-ну. Планы занятий не забудь отдавать на утверждение методистке Мире Шаповаловой. С детьми будь терпелива, полюби их. Желаю удачи ...
********
В самые неподходящие моменты Жизнь, вероломная дамочка, ловко расставляет скрытые подножки. Мы ударяемся, залечиваем раны и, незаметно для себя, вырабатываем иммунитет, название которому - опыт. Переступая через порог светлого зала, Лена не догадывалась о многом: каждый второй из её подопечных имел странных, как ей покажется, родственников; каждый третий - числился круглосуточником, жил в неблагополучной семье, страдал от проблем со здоровьем различного уровня серьёзности. И она - наивная юная неумелость, должна была заменить им дневную маму ...
Как только Лена приступила к работе, первоначальные страхи прошли. Нравилось почти всё: и дети - очаровательные каждый по-своему, и коллектив - девчата оказались простецкими, смешливыми. Таисия, нянечка группы, полная тридцатилетняя украинка, активно помогала не только содержать игрушки и помещение в чистоте, но и подкармливала деток "добавками", заботилась о гигиенической обработке матрасов, на которых спали ребята из круглосуточной группы. Не зря славянские женщины известны умением уютно и чисто вести хозяйство, не зря. Лена многому училась у старшей подруги.
Позитивный настрой сотрудниц детского сада располагал к интересному, во многом познавательному, общению. Со всеми, кроме Миры. Хоть Шаповалова и пыталась выглядеть свойской, иногда даже шутила, но получалось у неё не совсем остроумно, часто невпопад. Мелкозубые деланные улыбки выглядели чуждыми её серьёзному лицу, высокой и тяжеловесной фигуре. Кроме того, она задавала странные вопросы, касающиеся сугубо личной жизни Елены. На уклончивые ответы подчинённой методистка реагировала неадекватно: краснела, покрывалась пятнами; янтарного цвета глаза начинали необъяснимо блестеть.
Ввек бы Лене не догадаться о причине удивительного поведения коллеги, если бы “ЭмШа”, однажды, сама не “взорвалась” от излишних эмоций. Нежданно-негаданно, она ударилась в воспоминания о давнем знакомстве с Адамом, вместе с которым училась в педагогическом училище. В заключение пространного обзора мемуаров она загадочно хмыкнула:
- Вообще-то, твой благоверный муженёк - довольно "шустрый веник”, раз - два, и в дамы.
- Что ты имеешь в виду? - насторожилась Лена.
- Одно единственное: на свидание к нему приходит девушка, а уходит дамочка. И надо же, какой пройдоха: насильник, а всё сходит с рук, - она двусмысленно улыбнулась и направилась в свой кабинет.
"Как же, на-силь-ник, а у самой глаза так и вспыхивают при упоминании его имени. Что же не заявила в милицию? Да и мне выслушивать твои советы поздно: что случилось, того не исправить. После брака, кулаками не машут", - мысленно парировала новенькая воспитательница,
Лена замечала за супругом много негативного, но молчала. Не обращала внимания на его развязные выходки. Относилась, как планета к спутнику: вращается по орбите синхронно, особо не докучает, куда ж от него деться? Не сама выбирала мужа - родители приказали. Поэтому и уходить было некуда, и плакаться некому. С другой стороны, мужчин можно оправдать в некоторой степени, почему не воспользоваться шансом, если жена нелюбимая, тоже родители заставили "остепениться", а соседки сами зазывали в гости на “файв о,клок шампусик”. Да и район местожительства не отличался целомудренностью: санатории, приезжие, “девочки”, пляжи.
Вечерами не только светские ребята, но и семинаристы не могли спокойно усидеть в кельях. Потемну, будущие рукоположенные в священные чины, держа в зубах узелочки с мирской одеждой, лихо перепрыгивали через забор монастырской семинарии. Наспех переодевались в кустах, прятали длинные волосы под залихватские фуражки, и разбегались, кто на танцы, кто на свидания с подружками. Против зова Природы уставы бессильны.
Через пару часов после семинаристов, чуть ближе к ночи, на тропу охоты вступали преподавательницы местного школьного интерната. Дамы весьма соблазнительные впотьмах. Яркие пергидрольные блондинки, знойные урзольные брюнетки, чувственные фуксиновые шатенки, могли потрясти воображение и удовлетворить гормональные всплески самых требовательных отдыхающих по "плавающему тарифу". Иными словами: если у учительниц денег не хватало до получки, то и на один рубль можно было купить три буханки хлеба.
И кто бы днём мог вообразить, глядя на их постные обезличенные филейные части, обтянутые скучными шкрабовскими юбками, какими жизнерадостными, искромётными гранями артистических натур переливались в сумерках украинские красавицы из общеобразовательного набора "Блуд заблудшим”.
Нужно заметить, что работницы народного просвещения чтили узы взаимной терпимости с соседками, мужья которых освобождались от вознаграждений за интимные услуги. Данный факт милосердия был весьма справедлив, ведь кому, как не жрицам любви доподлинно известна стоимость продолжительного лечения их клиентов. "За удовольствия мужей всегда расплачиваются жёны", вздыхала Леночка через год после свадьбы, расплачиваясь последней сотней с Елизаветой Эманнуиловной - доктором дерма-венерологом местной поликлиники, которая окончательно измучила её и Адама инъекциями “Протаргола”.
********
До замужества Елене казалось, что брак хоть немного облегчит её ежедневные моральные и физические нагрузки. Но не тут-то было. Хоть она работала совсем близко от дома, вечерние занятия проходили в центре города, всего в двух кварталах от основного здания университета, в котором учился Адам. Ездили они порознь, и когда Лена возвращалась домой, тёмная ночь полностью окутывала город. После дневной смены, после вечерних лекций, женщине нужно было доезжать троллейбусом до железнодорожного вокзала, затем пройти пешком Куликово Поле до остановки трамвая, проехать на нём все станции Большого Фонтана. Там, у "Золотого Берега", пересесть на узкоколейный вагончик и, спустя минут пятнадцать, уже от него пешком идти к дому.
Леночка всегда старалась успеть к последнему “бегунку”, но допотопное скрипучее чудо то уходило раньше расписания, то его просто не было. Тогда, под покровом тьмы, восемнадцатилетняя замужняя женщина, шла пешком по пригороду Одессы. Пугалась, вздрагивала, иногда от зелёных фосфорических глаз какого-нибудь зверька, внимательно следившего за ней из-за куста; иногда от кошки, выскочившей наперерез из высокой травы; от неожиданного лая хозяйской собаки …
Она едва различала дорогу в частые туманные ночи, когда маяк монотонно гудел по несколько дней кряду, и не было ни луны, ни звёзд, чтобы осветить дорогу. Было бы вовсе ни зги не видно, если бы ни свет из окон, едва освещавший маленькие участки тропинки.
К этому времени суток Леночка была никакая - уставшая, несчастная от сознания собственной ничтожности, ненужности. Адам без складного ножа никогда не выходил из дома, боялся за свою жизнь, Одесса всё-таки, а ей, одной и беззащитной, надлежало бродить впотьмах, ночь за полночь. Всем было безразлично. Никто ни провожал, ни встречал.
Могла ли она унизиться и спросить мужа - своего мужчину, почему у него - молодожёна, нет желания находиться рядом, угостить "любимую" конфеткой, подарить цветок? Не могла. Гордость не позволяла. Не делал, значит не хотел. Точка.
Ещё бы захотеть. В "Москвиче" сокурсницы Ниночки Киселёвой было гораздо приятней, чем на разбитой тропинке среди сновавших возле ног огромных крыс, перебегавших от санаториев к мусорным ящикам во дворах.
Удивительно, ни одного раза к ней никто не приставал. Не пытались избить, ограбить, изнасиловать. Преступники, наверное, не предполагали встретить женщину здравого рассудка в таком месте, в такой час. Возможно бандиты тех времён были человечней сегодняшних пай-мальчиков.
Чем дальше, тем хуже. На работе, во время прогулки с детьми, пока неопытная воспитательница отвлеклась от группы, чтобы завязать одному мальчику шнурок ботинка, на ножку другого наехала тяжёлая деревянная каталка. Кроха был лучиком света для немолодых родителей. Через день Елена купила игрушку, навестила ребёнка - поинтересоваться о его самочувствии, попросить извинения за случившееся. А малыш, явно настроенный разговорами родителей, отпрянул в сторону от неё. Елена не смогла вынести несправедливость. Уволилась по собственному желанию, вопреки стараниям заведующей.
Ох, ещё раз браво. Сюрприз. Безработная жена преподнесла Адаму счастливую весть: "Ур-ра! У нас будет ребёнок!".
Потрясённый неожиданностью, будущий отец кисло сник, поспешно вышел в гостиную комнату пошептаться с отцом, единственно чьим мнением дорожил, и удалился на работу по-английски - без прощального “so long”.
Елена тоже ушла. Накануне она видела объявление на воротах соседнего санатория: "Требуется официантка". Домой вернулась сотрудницей столовой. Устав с дороги, присела на диван. Тут к ней подошла мама Фаина.
- Адинька нам рассказал про твою беременность. Что будешь делать?
- "Мою" беременность?! - растерялась несчастная.
Озабоченная Фаина Абрамовна беспокойно заглянула в глаза невестки, желая найти в них неозвученный ответ. Свекрови было нелегко готовить, стирать, убирать на всю семью, пусть даже с помощницей - приживалкой Татьяной, а тут ещё прибавится малыш… Лене пришлось бы оставить работу, взять академический отпуск в университете. А как же тогда собрать деньги на первый взнос за кооперативную квартиру, и возможно ли вечно занимать кухню Фаины, которой она пожертвовала ради устройства семейной жизни сына?
Елена долго перебирала в уме все варианты - целых полчаса, но ничего лучшего, чем многие молоденькие женщины, разделённые с кровными родителями городами, придумать не сумела.
“Прости меня, мой родной, никто тебя не хочет. Ты никому не нужен: ни своему папе, ни этой женщине, ни другой бабушке, которая сама нездорова, и всю жизнь мучается с больным мужем. Всем - не до тебя. У меня, твоей неудачливой мамки, нет даже крошечного местечка для детской коляски, сама живу здесь на птичьих правах: ни специальности, ни денег, ни друзей. Мы оба - лишние в этом мире. Прости меня, мой мальчик, боль моя. Чем быть всем в тягость, лучше совсем не родиться. Верь мне, я знаю”, - глядя в пол, Леночка мысленно пыталась оправдать назревающее страшное решение. Отчего-то она разговаривала с сыном, а не с дочкой. Неужели он давал знать о себе?
Глянув на уставшую ждать ответа свекровь, Лена мягко положила руку на плечо не старой ещё женщины и успокоила, мол никому не доставит неприятностей или неудобств, не нужно так волноваться. Мама-по-закону облегчённо выдохнула. У двери остановилась и, виновато улыбаясь, предложила сопроводить невестку к гинекологу.
"Добрая женщина. Спасибо большое за душевную заботу", - грустно подумала Елена и кивнула в знак согласия.
“К какому гинекологу? Нечто я не помню сумасшедшую боль во время лечения зубов у стоматолога? А гинекологическое кресло - какой стыд! Хватит с меня достижений медицинских пыток”, - разнервничалась Леночка. - "Побегу-ка я к Таисии, может, хоть она чего дельного подскажет".
“Тю-у-у, та плёвое дело. Не дрейфь, подруга. Купи в хозмаге … , натри на тёрке, завари … , набери в … , легонько … и зашпринцай. Усё! Мы, бабы, туточки завсегда так делаем”, - блистательно разрешила проблему наставница.
“Приступать к новой работе велели только через неделю. Времени предостаточно”, - рассудила легкомысленная мамочка, и вечером, когда домочадцы улеглись спать, подвергла себя радикальному террору по методике местных знахарок. Без тени опасения за свою жизнь. А через час, почувствовав резкую боль, она постеснялась разбудить кого-нибудь, вышла из квартиры во двор, и там чуть не потеряла сознание от невыносимых болевых спазмов внизу живота. К рассвету вернулась домой, моментально заcнула от усталости. Никто не заметил её отсутствия. Когда же бедняжка встала приготовить завтрак мужу, случилось то, к чему она стремилась. Адам настолько испугался, что сбежал на работу без завтрака, так и не вызвал машину скорой помощи, - шок отбил не только аппетит, но и смекалку.
Елена с трудом добралась до постели. Свекровь целый день приносила ей старенькие хлопчатобумажные сарафанчики, потом отстирывала их. Невестка не велела родителям звать врачей, боялась людей в белых халатах. Взрослые не особенно настаивали, во избежание соседских пересудов. Через три дня грешнице стало легче, опасность миновала, через месяц болезнь прошла - молодой организм победил. Одним мучеником на свете стало меньше.
Прощай сыночек. Прощай беспечная юность.
Лена состарилась на несколько лет, всего, за четыре недели болезни. Однако, впадать в хандру было непозволительной роскошью, планы на будущее требовали самоотверженности, непоколебимого трудолюбия и упорства. Первое, что предстояло молодожёнам - накопить деньги на первый взнос за кооперативную квартиру. Адам не мог представить себе, где можно заработать столько денег и записался в очередь на однокомнатную секцию. Лена настаивала только на двухкомнатной квартире с отдельной спальней, в тайной надежде на будущего ребёнка. Упрашивала родителей повлиять на беспечное решение сына. Победили сообща. Но с тех пор она часто слышала упрёки в свой адрес: “Это же была твоя идея выплачивать “двушку”, теперь не жалуйся.” Супруги не ходили на концерты, в кино, в рестораны, почти не покупали одежду, обувь. “Приймачка” ходила в отремонтированных, перекрашенных туфлях, а деньги, почему-то, копились совсем медленно, непропорционально лишениям.
Лене всё больше хотелось находиться в одиночестве. Директриса столовой разрешила ей обедать и готовиться к занятиям на работе, в подсобке. Поначалу голова кружилась от потери крови, но ей было всё равно, душа зачерствела от обиды. Она работала без выходных, носила подносы с тяжелыми тарелками каждый день, вплоть до закрытия столовой на мёртвый сезон.
После смены домой не приходила, сразу уезжала в университет. Если оставалось в запасе немного времени, могла погулять по центру города. К двенадцати часам ночи приезжала домой, полушёпотом здоровалась с теми, кто ещё не спал, принимала душ, а утром снова на работу.
- Скажи мне, Лена, ты предохраняешься от беременности? - как-то раз спросила мама Фаина.
- В этом нужды нет. У меня не будет больше детей, - ответила невестка, наблюдавшая из окна за игрой краснощёких, перепачканных в грязи, мальчишек - будущих футболистов, лётчиков, пожарных.
********
Как-то раз случилось Елене вернуться домой раньше обычного. Дверь открыла рассерженная Татьяна и прямо с порога обрушила на неё восхитительный фонтан украинского просторечия:
- Училки знову заляпали грязюкою вікно в спальні твоєї свекрухи, аж світла Божого не видно. Ось, тепер стоїть Фаина у дворі та і мучиться. Все за ніч засохло, спробуй відмити. Кличе мене. А з чого? Чи це я нахабно вперлася до них у хату лаятися через тарганів? Уявляю, як сусідки повипялівалісь та іржуть. (Училки снова заляпали грязью окно в спальне твоей свекрови, аж света Божьего не видно. Вот, теперь стоит Фаина во дворе и мучается. Всё за ночь засохло, попробуй отмыть. Зовёт меня. А чего ради? Я, что ли, нахально ввалилась в их жилище ругаться из-за тараканов? Представляю, как соседки “пялятся” на неё и “ржут”), - железные зубы пожилой девушки обнажились, она беззвучно сотрясалась от хохота, прикрывая губы руками.
“За что же ты так не любишь Фаину, ведь живёте вместе лет десять?”, - подумала Елена. - "Не иначе, как "cherche un homme" - "ищите мужчину", а ведь раньше мне эта идея не приходила на ум."
Слова Татьяны встревожили Лену, она выбежала во двор. Картина выглядела неприглядно. Будучи совсем маленького роста, Фаиночка с трудом дотягивалась до окна высокого бельэтажа. Вода, перемешанная с ракушечным песком, глиной и пенистым моющим средством, бежала ручейками по стёклам на подоконник; мелкие брызги рикошетом отскакивали на голову, на лицо немолодой женщины. Непокорный чуб, так и норовил выпрыгнуть из-под промокшей косынки. Несчастная выглядела измученной и удручённой.
"Жаль свекровушку, зато получила урок не важничать”, - подумала невестка. - “Хоть, до сих пор, обида бередит душу, но она неплохая, в семье тихая. И свадьбу справила нам, и зимнее пальто помогла заказать в ателье, пусть за мои деньги, всё же, настояла на приобретении, именно, она. Много раз ездила со мной в центр города на примерки, хотела, чтобы я не простудилась. Ладно уж, сама справлюсь."
Размышления прервали проходящие мимо дома Мира с сыном. Бывшая коллега поздоровалась, издалека помахала рукой. Юрочка подбежал, обнял за колени. Лена поцеловала его в маковку, подняла на руки и, увидев лицо мальчика на уровне глаз, застыла.
Наконец-то, тайное стало явным. Она разгадала кого ей напоминал этот малыш: такой же маленький ротик, тонкие поджатые губки. Самое главное - взгляд глубоко посаженных синих глаз, выражение лица, мимика.
Теперь странное встало на правильные места: Мира свою и Адама совместную “дипломную работу” назвала Юрием. Соавтора в известность не поставила.
“Так вот в ком затаилась причина вопросов про секс, про наши семейные планы на будущее. Она ревновала! Наверное, любит до сих пор”, - размышляла Елена.
Глядя вслед незнакомцам, удаляющимся в сторону автомашины, свекровь взволнованно спросила у Лены:
- Кто этот мальчик, твой бывший воспитанник?
"Что, похож? Сердце почувствовало родные гены? Он - Ваш внук, но я про него никому не расскажу. Вместе останемся без детишек", - мстительно подумала Лена, вслух же произнесла:
- Да, воспитанник, очень славный ребёнок, умненький такой. Вы спросите о них у Адама, он должен хорошо их знать. Вы, мама, сейчас примите душ, а я вымою окно.
********
Идеальных людей нет: многие виноваты в чём-нибудь перед кем-нибудь. Однако, мало у кого достаточно мужества просить извинения за содеянное. Большинство провинившихся утешается надуманными оправданиями, некоторые перекладывают ответственность, именно, на пострадавшего.
Однако, Елена умела анализировать свои поступки, как бы, глазами постороннего строгого судьи. Вот и в данный момент она, медленно направляясь в кладовую за шлангом, думала о своём месте в жизни: "Я знаю за что буду наказана судьбой. Всё же, нельзя раскисать. Зацикливаться на бедах - тупиковый путь, необходимо двигаться вперёд: к получению диплома, к усовершенствованию в профессии, к завоеванию любви Адама. Пусть галсами против ветра, но неуклонно к цели.
Прости меня, сынок!".