Какое-то время человек и квекс продолжали путь в молчании. Потом остановились передохнуть и закусить. Ляух немного покопался в своём рюкзаке, извлёк две прямоугольные блестящие упаковки и предложил Василию поискать в своей сумке что-нибудь подобное. Подобное, а на поверхностный взгляд — точно такое же, быстро нашлось. На внешней оболочке, напоминающей мягкую фольгу, темнели непонятные буквы.
— Это еда, — хлопнул Ляух по одной упаковке, взглянув на надпись, — а это вода, — шлепок по другой.
Затем он достал прозрачную плошку и такую же чашку. В мягком пакете вместе с ними лежала необычно изогнутая ложка.
Вначале Василий обрадовался, что рюкзаки, которыми их снабдили хррги, не слишком тяжелы. Поскольку речь шла о пустыне, он предполагал, что не только пищу, но и воду им придётся брать с собой, и его воображение уже нарисовало картину изнурительного пути с тяжеленными канистрами драгоценной влаги под безжалостным палящим солнцем.
Но раз сумки оказались лёгкими, он решил, что и идти придётся недалеко, а разговоры о долгом путешествии — не более чем, красочное преувеличение. Да и то сказать, раз этот путь приходится проделывать принцессам, он, конечно, не должен быть так уж тяжёл.
А с другой стороны — кто их знает? Возможно, принцессу поджидает припрятанная в условленном месте машина, благодаря которой она мигом оказывается в благоустроенном замке. Должны же туда как-то доставляться припасы, не птички же их переносят, в самом-то деле!
Ляух может сколько угодно верить во все эти сказки о самоотверженных принцессах, добровольно подвергающихся разного рода лишениям и испытаниям с целью возвышения духа, но он, Василий, не был настолько наивен. Он хорошо усвоил одну простую истину: сильные мира — хоть того, хоть сего, хоть Центрального — себя не обидят.
Они всегда стараются выглядеть этакими святыми мучениками, которые думают исключительно о благе народном, причём занимаются этим практически круглосуточно. Но что взять с квекса, который всегда жил на всём готовом и периодически подвергался принудительному лечению от депрессии, каковая могла у него возникнуть от скуки и регулярного ничегонеделания.
В больших дозах — это весьма изнурительная штука — тут уж не поспоришь. Ему бы какую-нибудь лопату в лапы... Да-а... где-то он это уже слышал...
В общем, когда Василий осознал, что все их припасы заключаются в двух небольших упаковках из толстой "фольги", он понял, что рано радовался, измеряя дальность пути весом вещмешков. Этого даже на один день не хватит, а Пустыня ещё и не начиналась.
Значит, они должны будут добывать себе пропитание сами? Хорошо ещё, если Ляух имеет хоть какое-то представление о том, как это делается.
Тем временем, квекс что-то осторожно оторвал от своих упаковок, куда-то там нажал, и маленькая коричневая гранула выкатилась в его мисочку. Из другой упаковки он добыл две прозрачные гранулы — одну добавил к первой — коричневой, а другую положил в чашку. Проделав это, он занялся упаковками Василия, действуя медленно, чтобы человек всё увидел и запомнил.
— Что же это такое? — озадачился Вася.
— Это — еда, — показал Ляух на миску с двумя гранулами, тёмной и прозрачной, — а это — вода. — Он взял чашку в руки и стал с нескрываемым удовольствием наблюдать, как крохотная гранула стремительно разбухает, превращаясь в колышущийся желеобразный комочек.
Вскоре прозрачная влага заполнила чашку до краёв. Ляух отпил глоток и причмокнул, блаженно щурясь. Миски заполнились какой-то коричневой кашей. Василий осторожно попробовал и вынужден был признать, что на вкус она довольно приятна. Вода тоже оказалась вкусной и свежей, будто только что из родника.
— Вот это вы молодцы, — одобрил он. — Нам бы так.
— Это не мы, — отозвался погрустневший квекс, — это хррги. Я даже не знаю, как следует, как это получается.
— А не как следует, знаешь?
— Примерно... — далее последовали объяснения, в которых Василий не понял ровным счётом ничего, хотя, наверное, какой-нибудь учёный и мог бы что-то из этого извлечь. Василий же извлёк только одну мысль — квекс разбирается в этом гораздо лучше, чем большинство людей в устройствах, которые их окружают.
Когда яркий оранжевый шар приблизился к линии горизонта (всё-таки они шли на запад), Василий уже чувствовал себя совершенно измученным. Квекс то и дело останавливался, но лишь затем, чтобы дождаться отставшего "принца Вясю", а потом — снова убегал вперёд.
— Вот дойдём до Пустыни — там и отдохнём, — сказал Ляух и отступать от этого плана не собирался.
Василий не жаловался — стыдно было, тем более, что он видел — квекс тоже сильно устал.
Как же мы одолеем Пустыню? — думал он с отчаянием. — Здесь не жарко, не холодно, приятный ветерок, а там... — О том, каково придётся "там", пока что лучше было даже не задумываться.
Наконец пружинистый зелёный ковёр под ногами заметно поредел, деревья остались позади, и только маленькие кустики, похожие на пушистые кисточки, ещё попадались им на пути.
Василий перестал смотреть по сторонам и поднял глаза только тогда, когда зелень под его ногами окончательно иссякла, уступив место светло-жёлтому песку. Он остановился, ожидая увидеть нечто уныло-однообразное, не пейзаж, а воплощение безнадёжности, но Пустыня Центрального Мира обманула его ожидания.
В косых лучах заходящего солнца она мягко переливалась почти всеми цветами радуги. Бледно-лимонный песок местами становился совсем белым, местами наливался зеленью или синевой, а где-то далеко впереди поднималась пологая песчаная волна тёмно-красного цвета. Кое-где попадались тёмные вкрапления шоколадного.
По этому песчаному океану, словно кто-то пригоршнями разбросал мельчайшие, размером не больше песчинки, кристаллики, и когда солнечный луч касался их, они вспыхивали россыпями алмазов, рубинов, изумрудов и других, неизвестных Василию, а может и никому из людей, драгоценностей.
Возможно, они сверкали куда красивее, чем любые драгоценные камни, если бы кто-то сумел собрать их в таком количестве. Эти мягкие переливы и неожиданные сверкающие вспышки, это пустынное и в то же время невероятно живое царство заставило Василия забыть про усталость.
Квекс стоял немного впереди и, так же как и человек, не мог оторвать взгляда от многоцветного искрящегося великолепия, которое, как видно по какому-то недоразумению, называлось Пустыней.
Через несколько минут Ляух усадил Василия на тёплый песок и сам опустился рядом.
— Ты тоже никогда её не видел? — спросил Вася.
— Видел. Но к ней невозможно привыкнуть.
Они опять замолчали и долго ещё смотрели в полной тишине, как краски, теряя яркость, наливаются нежностью, покоем и глубиной. Только когда почти совсем стемнело, Ляух достал из рюкзаков их спальные мешки, и они улеглись спать.
Уже в полусне Василий несколько раз приоткрывал глаза и видел, как в потемневшем просторе то там, то тут вдруг вспыхивали неяркие россыпи искр, словно Пустыня, так же как и он, постепенно погружается в сон, дремлет, время от времени вздрагивая и на несколько секунд возвращаясь к своим загадочным мыслям, чтобы снова успокоиться и уплыть в ещё более загадочный сон, полный неясных, недоступных человеческому пониманию сновидений.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/10/26/2299