Как горох с фасолью воевал.
Исторические хроники из жизни одного Огорода.
Э.10. В госпитале.
И все-таки я выжил!
И причиной этому был вовсе не промах того здоровенного «айдаровца», который чуть не угробил меня, прострелив грудь в нескольких местах.
Моим спасителем оказался сурового вида ополченец, который сам будучи раненым в ногу, завернул, чтобы справить нужду, за разрушенный памятник на центральной площади нашего бывшего села.
Здесь он и обнаружил меня лежащим среди всякого хлама, истекающего кровью, но еще что-то шепчущего запекшимися губами. После этого он волочил меня на себе с добрый километр до места сбора ополченцев.
- Повезло же тебе, Витаминыч,- еще не раз высказывал он мне, когда мы лежали рядом на кроватях в местном госпитале, оборудованном на месте бывшего родильного дома, - не будь ты таким легким, почти как дитя, бросил бы я тебя помирать в твоем раздолбаном «градами» селе, и никто бы меня не осудил за это, ведь я тоже был серьезно ранен.
- Да видно богу ты зачем-то на этом свете еще понадобился, вот и спас он тебя, направив меня отлить аккурат на ту самую мусорку, где ты изволил прохлаждаться.
- Ну, не тяни, дед, выкладывай, за какие богоугодные дела ты удостоился такой чести?
А мне и самому было невдомек, какому чуду я был обязан своим воскресением. Думал, думал, но ничего достойного из событий моей жизни припомнить не мог. И еще я сильно беспокоился за судьбу своих внучат. Сколько не спрашивал лежащих вокруг раненых, никто о двух мальчиках не слышал. Скрепя сердце отважился позвонить жене в Уфу, чтобы покаяться в ужасной пропаже, в которой я винил одного себя, и вдруг услышал в трубке голос моего старшего внука.
Оказалось, что по какой-то счастливой случайности, когда они отважились выбраться из погреба, мимо проезжала самоходка с ополченцами, которые отвезли их в город. Окольными путями добрались они к российской границе, где уже поджидала их извещенная заранее моя жена.
- Деда, а ты знаешь, как нравится всем твоя сказка! – буквально огорошил меня старший внук, - я много кому ее успел пересказать. Говорят, что она действительно оригинальна.
И тогда я понял, что я еще обязан сделать в жизни: закончить свою Сказку!
Когда, мой суровый спаситель в очередной раз завел свою канитель, я ему так и признался – мол, придумал сказку, а закончить ее не успел.
- А ну расскажи! - потребовал он.
И вот лежу я на кровати, весь перевязанный бинтами, и тихим голосом рассказываю свою сказку, а вокруг меня сгрудились раненые.
От слабости я часто останавливаюсь и даже закрываю глаза, но меня никто не торопит, и, вообще, в палате во время моего рассказа стоит полная тишина.
- А что дальше? – спросил кто-то, когда я закончил.
- Дальше я еще не придумал, - ответил я.
- Ну, так, придумывай скорей! – нетерпеливо начал тот же голос, но на него зацыкали с разных сторон.
- Да не торопи ты! Человек, можно сказать, с того света вернулся, а ты: давай, давай! Когда сможет, тогда и придумает.
С тех пор я еще много раз повторял свою сказку. Некоторые выучили ее почти наизусть и поправляли меня, когда я запинался или начинал говорить что-то не так.
А я и сам замечал, что вместо одного эпизода у меня иногда вдруг появлялся какой-то другой, и я уже не мог припомнить, когда я его успел придумать.
И уж совсем неожиданно было услышать мою сказку, к тому же дополненную еще несколькими эпизодами, из уст одного недавно поступившего раненого, который клялся, что услышал ее по радио в исполнении известного артиста, и только имени автора не запомнил.
- Да вот он, этот автор, - показали на меня сразу несколько рук. Словом, моя сказка начинала жить совершенно независимо от меня, и я был этому только рад.
Постепенно я поправился и начал потихоньку ухаживать за ранеными, точно так же, как другие ухаживали раньше за мной.
Идти мне было больше не куда, и я даже обрадовался, когда мне предложили остаться в госпитале в должности медбрата.
А перерывах между дежурствами или во время ночных дежурств, когда все спали, я продолжал придумывать свою сказку.