- Наташка, ты должна богу каждый день спасибо говорить за то, что у тебя такие родители!
- И чем же они особенные? Родители как родители. Как у всех.
- Тьфу на тебя, девка! Зачем бога гневишь? У тебя и мать хорошая, работящая, в коллективе ее уважают. И отец – красивый мужик, не пьющий. И комнату свою тебе дали, мебелю какую купили. Телевизер и ентот, видик, тебе поставили. Кино можешь какую хошь смотреть. И платьев у тебя сколько?
- Бабуль, ну так все живут!
- Кто все? Вон, смотри на Корякиных – платье друг другу передают, девки в колхоз на полставки устроились, чтобы купить себе чего.
- Бабушка, у них просто детей много, и они в деревне. А в Петербурге почти все так живут.
- Слово придумали – Петербург. Ленинград енто, а петербургов я не знаю. Вот не ценишь, что у тебя есть… Давай-ка я тебе про свое детство и мамку, Наташу, расскажу.
Свою прабабушку Наташу я помнила очень хорошо. Умерла она в день, когда мне исполнилось 13. Последние лет пять была парализованной, и меня всегда бесил запах болезни в комнате. Хотя бабуля убирала за ней постоянно, и мыла несколько раз в день. Прабабушка до старости (умерла она в 86 лет) была стройной, высокой, с прямой спиной и, что удивительно, с совершенно черными волосами. Очень сильная и несгибаемая. Когда я родилась, потребовала, чтобы назвали в честь нее. Никто ослушаться и не попытался. И говорила она, как городской житель. Меня очень удивляло то, что она мать моей бабушки. Бабуля очень маленькая, всего около 1,5 метра, вся усыпанная конопушками, полненькая, с большой грудью. Полная противоположность своей матери.
- Родила меня мать без мужа. Ты же про моего деда, твоего прапрадеда ничего не знаешь? Ну так вот. Был он богатым, кулаком. Не из благородных, конечно, но работников мог нанять, и даже для ухода за прабабкой твоей бабу какую-то из города вызвал. Она ее и манерам, и вилке с ножом учила. А прабабка твоя, Наташа, красивой была. Ее мать, моя бабка, в родах померла, так отец ее и воспитывал. А потом революция с Лениным случилась. Деда, как кулака, убили. А мать моя спряталась. Пришли к нам колхоз строить коммунисты. И в одном бараке с матерью жили. Ну, там не только она жила. Барак для многих семей был построен. Ей просто комната там дадена была. А когда праздник какой-то гуляли коммунисты, один и ввалился к ней в комнату. И снасильничал ее. Говорят, она потом и к бабкам бегала, хотела скинуть меня – а не вышло. Вот я и родилась. Нежеланная. Кто был мой папа, так и не знаю. Помню, маленка совсем была, играла у барака. Подходит ко мне мужик один – весь рыжий, в веснушках. Говорит, мол он мой папа. А мать как увидела его, так выскочила, и поленом прогнала. А меня потом хворостиной избила. Нет, говорит, у тебя папки. Выбл…ыш ты. Он к нам, помню, заходил, пытался с мамкой поговорить, сватал ее. Не пошла она, гоняла его. А меня – никогда не любила. И игрушек у меня не было, и юбка только одна. Я, когда уже девкой была, юбку то в складочку утюгом поглажу, то солнцеклеш сделаю. Модной-то хотелось быть. А уж как меня мамка била! Съем много, али кому пожалуюсь – лупила. Голову мне кочергой пробила однажды. А еще косу отстригла. Что-то я ей ответила, а она ножницы схватила – и отстригла. Под самый корень. Коса-то у девки – это красота. Вот у тебя длинные волосы, так любо поглядеть. А то постригутся сейчас девки, и ходят как пуделя растрепанные. Рыдала я тогда – долго. Так и не отрОстила больше косу. А когда мне 14 было, мамка за Марата-татарина замуж вышла. Он военный был, тогда уже многие говорили, что война скоро, вот и разместили у нас гарнизон. Он меня не обижал, а мамке часто выговаривал, что ребенка без мужа прижила. А она потом меня по-всякому обзывала. Срывалась, значит. Пять детей мамка татарину родила. Когда война началась – нас эвакуировали. Я на заводе работала, и генералу одному портки грязные стирала, чтобы еще немного на карточку надбавил. А мамка от голода ослепла. Потом, правда, отошла. Я с робятками малыми и сидела. А потом они умирать начали. Сначала два мальчика, потом девочки. Последнюю девочку в 46-ом схоронили. Ей мамка даже имя не дала, маленькая была, когда умерла. Татарин очень убивался по ней. И мне говорил – была бы моя – одел бы как куколку. А мать ругал – моих всех заморила, а свою выкормила. Какое выкормила! Я после войны тощая была, волосы выпали, титьки как два мешка пустых болтались. А потом вернулись мы из эвакуации, я на парикмахера выучилась. А татарин запил. И сгинул где-то. Говорят – в лес пошел. Искали его потом мужики – не нашли. Ну и стали мы с мамкой вдвоем жить. А потом с дедом твоим я познакомилась…
Бабушка замолчала. Видимо, вспоминала то страшное время. А я вдруг очень захотела домой, к своим маме и папе.