<b>Краткое содержание: Ксанка, Валерка и Данька — юные национал-большевики. Перед 7 ноября они решают водрузить красное знамя на старую, заброшенную парашютную вышку. Но они и не подозревают, что под вышкой их поджидает неведомое Нечто. Чудовище, у которого наступила фаза охоты...
Время действия — середина 90-х.
* * *
Их звали точно так же, как Неуловимых в знаменитом советском кино, которое по сию пору иногда крутилось в зомбоящике: Ксанка, Валерка и Данька.
И они этим страшно гордились.
Они даже внешне были похожи на тех Неуловимых, на «красных дьяволят», которым повезло родиться в Великую Революцию и драться с беляками: Ксанка, тоненькая, глазастая, коротко стриженная, серьёзный тщедушный очкарик Валерка и Данька, светловолосый, улыбчивый и крепко сбитый.
Они жили в одном доме и зажигали вместе с самого детства: сперва во дворе, где росли, потом — в авиастроительном технаре, куда поступили учиться, а теперь ещё и у нацболов, к которым заявились всей дружной троицей.
Потому что нацболы отстаивали справедливость для всех. А Ксанка, Данька и Валерка были за справедливость и за революцию! Против всех этих богатеньких буратин, буржуинов недорезанных, которые повылезали неизвестно откуда и возомнили, что они — хозяева жизни!
И ещё у нацболов, этой полузапрещённой, почти партизанской организации, было круто. И весело! Даже Егор Летов, лидер легендарной «Гражданки», вписался к нацболам. Ведь не зря же!
Ксанка, Данька и Валерка по ночам с упоением выводили баллончиками на заборах: «Буржуев — на нары, рабочих — на Канары!», распевали на набережной под гитару: «Один дедушка Ленин хороший был вождь, а все другие остальные — такое дерьмо!», разбрасывали в технаре листовки, на которых красовался Ильич с панковским ирокезом, и были отчаянно горды тем, что они — почти как «те» Неуловимые!
Идея поднять красное знамя на старой парашютной вышке принадлежала, конечно, Даньке. Из всей троицы он был самым шебутным и безбашенным. Валерка, как и в фильме, являлся мозговым центром. Он прочитал всего Лимонова, Ницше и даже Кастанеду. Если Данька был стратегом, то Валерка — тактиком, Данька решал, что надо делать, а Валерка — как.
Ксанка же была их боевой подругой и своим парнем. Валерка и Данька были бы не прочь перевести эти свойские отношения в другую категорию, если бы Ксанка согласилась выбрать кого-то из них. Но она принципиально не хотела выбирать, заяснив обоим друзьям, что секс только всё портит. С чем те, скрепя сердце, согласились, и Ксанка так и осталась боевой подругой.
Парашютная вышка возносилась над городом с послевоенной поры. Точнее, не совсем над городом. Она стояла в лесопарке, отделявшем один городской район от другого. Лесопарк же был очень обширным, слегка окультуренным куском тайги. По нему даже речка протекала, очень мелкая, но всё-таки речка.
Друзья как раз возвращались в автобусе из технаря, когда Данька посмотрел в окно на тёмный остов вышки, маячивший метрах в пятистах от остановки, и задумчиво проговорил:
— Братцы, а ведь если во-он туда, на верхотуру, флаг поднять, его ведь нипочём никто не снимет. И всему городу видно будет! Взять и как раз к седьмому ноября повесить. А?!
Они ошеломлённо переглянулись. Каждый видел в глазах другого отражение собственного, махом вспыхнувшего азарта.
Красный советский флаг, видный отовсюду! Не какой-то новодельный власовский триколор, а боевое знамя, как то, что развевалось над рейхстагом!
Валерка поправил очки. Он уже напряжённо обдумывал план предстоящей операции.
— Давайте начнём вот с чего… — спокойно сказал он.
…Пока Ксанка прилежно шила знамя из нескольких метров красного сатина, Данька с Валеркой отправились на вышку — в разведку. Пробираться к этому славному реликту советских времён было не очень-то легко из-за бурелома и то и дело попадавшихся мелких овражков с раскисшими глинистыми берегами. Но они всё-таки достигли цели примерно через полчаса пути от шоссе. Встали возле вышки и притихли, запрокинув головы и с уважением пялясь на ржавую громадину, похожую на Эйфелеву башню.
— Вот это бандура… — почтительно протянул Данька.
— Нужен монтажный пояс, чтобы не сорваться — хотя бы тому, кто флаг на верхушку закреплять полезет, — рассудительно заметил Валерка.
— И это точно буду я, — хмыкнул Данька, похлопав друга по плечу. — Я и так не сорвусь, но чтобы вы с Ксанкой не психовали без толку, позаимствую пояс у Витальича, так и быть.
Витальич, Данькин сосед, шабашивший на строительстве коттеджей для «новых русских», почесал в затылке, но за бутыль бавленого «Рояля» пояс всё-таки выдал.
Наконец всё было готово. И погода не подкачала: дожди не шли уже с неделю, что даже удивляло в конце октября. И предкам нашлось, что соврать: мол, срочно надо ехать на дачу к Валеркиной маме, помочь картошку вывезти. С ночевой.
На самом деле, Ольга Пална, Валеркина мама, на даче давно не обреталась, а картошку держала в соседском погребе. Но родители поверили. Сама же Ольга Пална в «ночь Х» ушла на суточное дежурство — она была акушеркой в роддоме.
В общем, всё сложилось как нельзя более удачно, и вот. в субботу, когда начало темнеть, Валерка, Данька и Ксанка, одетые по-походному, встретились во дворе. Задуманная авантюра требовала именно темноты и отсутствия посторонних глаз. Когда автобус довёз ребят до лесопарка, на хмуром небе уже высыпали первые звёзды.
Данька тащил рюкзак с инструментами, монтажным поясом и мотком каната. Валерка нёс железный штырь, из которого они намеревались сделать древко для знамени, ну а само знамя бережно несла Ксанка. Было по-осеннему холодно, но они даже вспотели, пробираясь через бурелом между корявыми лиственницами и подсвечивая себе дорогу фонариками. Сухие сучья хрустели под ногами. Данька зацепился рукавом куртки за сосновую ветку и шёпотом выругался.
Ксанка вдруг ухватила его за локоть. В чахлом свете фонарика её лицо казалось очень бледным, а глаза — огромными.
— За нами кто-то идёт, — едва слышно проговорила она, переводя взгляд с Даньки на Валерку.
Все трое застыли на месте, прислушиваясь, но до них донеслось лишь отдалённое собачье тявканье из окраинных дворов.
— Фигня, — весело сказал Данька. — Кому надо за нами шляться? Если даже какому-то бомжу не спится, тут ему всё равно ловить нечего, в лесу-то, — он покосился на Ксанку и вдруг прыснул: — Ты прямо как та мышка с охотником… — он проговорил сперва басом, а потом тоненьким голоском: — Ты кто? Я мышка. А почему у тебя такие большие глаза? Я какаю.
— Дурак!
Ксанка ловко пнула хохочущего Даньку под коленку, и они несколько минут со смехом возились, а Валерка снисходительно взирал на это безобразие.
— Ну вы, чудики, хватит уже, — обронил он наконец. — Детсад какой-то на выезде. Пошли.
Утихомирившись, они снова зашагали вперёд, и вскоре вышка прорезала ночное небо прямо над их головами, устремляясь в зенит.
— Как скелет динозавра, — зачарованно прошептала Ксанка, осторожно проводя пальцами по её ржавому железному ребру.
— Скоро её кто-нибудь спилит на металлолом, — небрежно заметил Данька, сбрасывая с плеча брякнувший рюкзак,
Полотнище легко наделось на штырь, а Данька сосредоточенно нацепил пояс, рассовав по его карманам кусачки и прочую лабуду из рюкзака. И посмотрел на Валерку:
— Ксанка со знаменем полезет за мной, а ты оставайся на стрёме. Ещё сорвёшься нафиг. У тебя же куриная слепота. Стой и свети нам.
Валерка не возразил и не обиделся. На что обижаться, если он и вправду очень плохо видел в темноте, ориентируясь без фонарика разве что на ощупь.
— Светить всегда, светить везде, — процитировал он своего любимого Маяковского, включая запасной мощный фонарь, которым они пока не пользовались, опасаясь раньше времени посадить батарейки. Включил и направил вверх яркий луч.
— Надо было ещё шахтёрскую каску с лампочкой у кого-нибудь позаимствовать, — хмыкнул Данька, кое-как подвязав фонарик к своему поясу. — Ладно, погнали.
Ловко подтянувшись на руках, он залез на нижнюю балку, подал руку Ксанке, и они начали медленно карабкаться всё выше и выше. Дело упрощалось тем, что кое-где уцелели железные ступеньки ведущей наверх лестницы.
— Поаккуратнее там! — крикнул Валерка, запрокинув голову, и вздохнул. Иногда слабое зрение заставляло его чувствовать себя обузой для остальных.
— Не ссы! — отозвался сверху Данька и рассмеялся. — Свети давай!
Валерка стоял и добросовестно светил, пока две тёмные фигурки не поднялись туда, куда луч его фонаря уже не доставал. Теперь ему были видны лишь отблески света от их фонариков. У Валерки затекла шея и рука, он ещё раз ругнул собственную дурацкую немощность и опустил фонарь.
Свет на миг прорезал окружавшую его тьму и мазнул по ближайшим кустам.
И из этих кустов, выхваченные лучом фонаря, неожиданно сверкнули чьи-то глаза.
Всего лишь на одно мгновение, когда луч описывал полукруг.
Взгляд этих глаз, немигающий, ледяной, но необычайно злобный, парализовал Валерку, будто взгляд огромной змеи или ещё какой-то гигантской рептилии. Он, конечно, знал, что в лесопарке отродясь не водилось никаких таких рептилий, как и любых хищников вообще — здесь, в черте города! Ерунда какая, бредятина… Показалось. Помстилось, как говорила Данькина бабушка, Мария Афанасьевна.
Но ведь и Ксанке по дороге «мстилось», что за ними кто-то идёт!
Валерка вспомнил Данькин анекдот про два больших глаза в кустах, но анекдот этот уже не казался ему смешным.
Он сглотнул и неверной рукой снова поднял фонарь, направляя пляшущий луч туда, где ему только что почудился чей-то злобный пристальный взгляд.
Там, конечно же, никого не было, и Валерка от облегчения даже привалился спиной к ржавой балке.
Сверху доносилось деловитое мерное постукивание железа по железу и невнятные разговоры: Данька с Ксанкой явно достигли верхней площадки. Теперь Даньке предстояло закрепиться на самом верху и как следует примотать самодельное древко знамени к наиболее прочным частям конструкции. Чтобы флаг не сорвало ветром.
Сбоку от успокоившегося было Валерки послышался шорох. Опять похолодев, он мгновенно развернулся и направил туда луч фонаря.
Никого и ничего. Ветер, наверное, прошелестел в ильмах. Но сердце у Валерки так и запрыгало.
Да что же это такое, он даже на стрёме постоять не способен! Всё ему что-то кажется да мерещится!
Отчаянно разозлившись на себя, Валерка крикнул во всё горло:
— Эй! Чего там у вас?
— Закрепляем! — звонко отозвалась Ксанка, и у Валерки полегчало на душе. Скоро они спустятся, и все вместе спокойно отправятся домой, чтобы провести остаток ночи у него дома, поддерживая версию о ночёвке на даче. Попьют чаю, согреются, и тогда Валерка расскажет им, как смешно он испугался невесть чего… расскажет, что…
Снова зашуршало — совсем близко, и фонарь едва не вывалился из Валеркиной вспотевшей ладони, когда подрагивающий луч осветил на земле какие-то окровавленные ошмётки.
Валерка почувствовал, что глаза его становятся больше стёкол собственных очков. Он судорожно поправил очки и ещё раз вгляделся в траву. Туша собаки, вернее, половина туши, раскромсанная или отгрызенная, с торчащими наружу белыми отломками костей, валялась в этой примятой жухлой траве всего в паре шагов от него.
Он не заорал только потому, что у него перехватило дыхание. Его затошнило, и впервые в жизни он пожалел о том, что всё-таки не совсем уж подслеповат. Он машинально отвёл луч в сторону от жуткого зрелища, а когда, сделав над собой невероятное усилие, всё-таки направил фонарь на прежнее место, никакой туши там уже и в помине не было!
Колени у него подогнулись, как у резиновой куклы.
Самым страшным в происходящем для Валерки была его необъяснимость. Даже увлекаясь Кастанедой, он оставался убеждённым материалистом, уверенным в том, что всё в мире, даже кажущееся ирреальным, имеет свои реальные корни.
Но что, что сейчас подходило к нему из кустов?!
Медведь? Валерка знал о том, что медведи очень умны, но те глаза, которые он видел раньше — теперь он точно знал, что видел их! — принадлежали не медведю... и потом, разве мог такой крупный хищник, как медведь, двигаться настолько бесшумно? Или всё-таки мог? А если это действительно какой-нибудь спятивший бомж, который решил попугать троих недорослей в надежде поживиться их манатками? Но для чего бомжу, пусть и с извращённым чувством юмора, таскать по лесу собачьи останки?!
Валерка изо всех сил напряг слух.
Тишина. Только ветер чуть посвистывает в рёбрах огромной железной конструкции, да Ксанка с Данькой перекликаются наверху. Позвать их? Но если ему и вправду только мерещится весь этот бредовый дикий морок? Сослепу и от испуга?
Ну, а вдруг они, спустившись вниз, найдут уже не собачий, а его, Валеркин, растерзанный труп?! Если неведомая тварь кинется тогда и на них?!
Валерка переглотнул и закричал, не задирая головы и лихорадочно шаря лучом по кустам:
— Вы скоро?
— Почти-и! — весело откликнулась Ксанка, но потом, видимо, расслышав в его голосе странные нотки, озабоченно добавила: — А что там у тебя?
— Ничего! — крикнул Валерка, плотнее прижимаясь к балке и думая о том, не попробовать ли ему тоже взобраться наверх. Но тогда ему придётся выпустить из рук фонарь и повернуться к неведомому, таившемуся в ильмах, спиной. Этого он никак не мог сделать!
Снова шорох в кустах! Свет! Никого…
Валерка сжал свободную руку в кулак. Нет, он не будет звать на помощь, он дождётся!
Сверху опять послышались невнятные голоса, приближавшиеся довольно медленно. Слишком медленно! Валерка продолжал кое-как водить лучом фонаря вокруг себя, покрываясь ледяным потом, и ждал, ждал...
— Ты чего тут, играешь в дискотеку? — радостно проорал сверху Данька, и раздался дружный смех.
«Меня сейчас сожрут, идиоты, а потом — вас!» — хотел заорать Валерка, но из горла у него вырвался лишь невнятный сип и бульканье.
— Че-го-о? — беззаботно прыснул Данька, а Ксанка воскликнула уже с явной тревогой:
— Валер! Что с тобой?
Валерка точно знал, что они опаздывают, что они не успеют. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, он с почти звериным рычанием со всего размаху саданул тяжёлым фонарём — своим единственным оружием — по тому тёмному и зловонному, что вдруг возникло прямо перед ним. Раздалось то ли шипение, то ли свист, фонарь выпал у Валерки из рук, и он, всхлипывая от ужаса, сам не помня, как, взлетел на нижнюю перекладину вышки.
Тут у него наконец прорезался голос.
— Не спускайтесь! Не спускайтесь! — закричал он что было мочи. — Светите вниз! Вниз!
Он надрывно закашлялся.
Ксанка взвизгнула, а Данька ошалело выругался, когда бледный свет их фонариков упал на то тёмное и огромное, что быстро двигалось там, внизу, посвистывая и шипя.
Валерка же, глянув вниз, снова не заметил, каким образом очутился уже на следующей по высоте перекладине. Китайские тряпочные кроссовки скользили по железу, он кое-как хватался за всё, что подворачивалось под руку, обдирая пальцы, но карабкался всё выше. Пока ему в плечо не вцепились чьи-то пальцы, и рядом с ним на балке не очутился Данька. Валерка чуть не разревелся от облегчения, ухватившись за него обеими руками. С другой стороны на балку легко спрыгнула Ксанка и сама схватила Валерку за локоть. Все трое замерли, затаив дыхание.
Снизу снова донеслось зловещее посвистывание, и они обречённо переглянулись.
— Не померещилось, — облизнув губы, выдавил Данька.
— Какое там померещилось! — простонал Валерка, содрогнувшись. — Там… там… была ещё и дохлая собака. Половина дохлой собаки! — он быстро глянул на Ксанку и осёкся, а та охнула, прижавшись к нему вплотную.
— Эй, ты! — крикнул Данька, свешиваясь вниз. — Ты кто такой? А ну, вали отсюда!
Ответом ему было всё тоже издевательское посвистывание. А Валерка и Ксанка, не сговариваясь, обхватили Даньку за плечи.
— С ума сошёл?! — выдохнул Валерка, а Ксанка отчаянно закивала. — Это же… это не человек!
— Да брось ты… — начал было Данька, но умолк. Лицо его побледнело. Он посмотрел прямо в глаза Валерке и начал сосредоточенно рыться в карманах своего монтажного пояса.
В руке у него очутилась отвёртка — с рукояткой, обмотанной изолентой, с длинным острым жалом.
— Не знаю, зачем брал, — отрывисто сказал он. — Почему-то подумал: вдруг пригодится.
— И мне дай что-нибудь. — решительно скомандовала Ксанка.
— И мне! — не менее решительно произнёс Валерка, рефлекторно поправив очки.
Они разобрали имеющиеся у Даньки инструменты и почувствовали себя не такими уж и беззащитными перед лицом неведомого врага. Лицом… или мордой, что там было у того тёмного, зловещего, пропахшего кровью и падалью, что кругами ходило внизу.
Теперь оно уже не скрывалось. Длинно выдыхало, с шелестом проносясь по траве, раздвигая шуршащие ветки ильмов и снова возвращаясь к вышке. Чуяло добычу.
— Что это может быть? — дрожащим шёпотом спросила Ксанка, прижимаясь к Валерке ещё теснее, и от тепла её тела его обдавало жаром. Стало неловко, но зато хоть немного рассеялся охвативший его леденящий ужас.
— Не знаю, — как мог спокойно ответил он. — Здесь не водится таких… животных. Но, чтобы это ни было, оно уйдёт с рассветом. Как любой оборотень. Вы что, в кино не видели?
Данька резко повернул голову, уткнувшись носом в Валеркину скулу.
— Думаешь? — с надеждой спросил он.
Валерка кивнул с уверенностью, которой вовсе не испытывал. Просто ему надо было самому в это верить, чтобы спастись от иррационального первобытного ужаса, грозившего затопить его рассудок.
— А если это какой-то ино… инопланетянин, а не нечисть вовсе? — с запинками вымолвила Ксанка, и Валерка крепче сжал её тонкую руку, пытаясь ободрить.
— Если оно не исчезнет к утру, будем прорываться отсюда, — с силой проговорил Данька. Он тоже не отстранялся от Валерки, так и стоял, обнимая его свободной рукой. Взлохмаченные Данькины вихры щекотали тому ухо. — А пока просто ждём рассвета, и всё.
И они ждали, застыв, закаменев в нескольких метрах над землёй, балансируя на стонущей под порывами ветра конструкции, не замечая, как затекает тело, как немеют пальцы, намертво вцепившиеся в ржавое железо.
Когда начало светать, они до рези в глазах принялись вглядываться в рассеивающийся туманный сумрак. Ожидая увидеть скользкое тело, покрытое чешуёй… либо хищно разинутую пасть с окровавленными клыками… либо нечто совсем уж запредельное, чудовищное!
Но внизу и правда никого уже не было видно.
Кусты, залитые утренними лучами солнца, едва слышно шелестели под ветром. В ветвях беззаботно чирикали воробьи. И только, очень внимательно присмотревшись, Валерка увидел в блестевшей от росы траве чуть заметные бурые пятна.
— Притаился? — пробормотала Ксанка и прикусила пересохшие губы. Глаза её запали и казались ещё огромнее. Валерка с болью в груди вдруг осознал, какая же она красивая.
— Эх, хвост, чешуя, не поймал я… ничего! — гаркнул вдруг Данька и, разжав руки, лихо прыгнул вниз. Валерка и Ксанка успели только ахнуть. Валерку пробрала холодная дрожь, и он, даже не задумываясь о том, что тут слишком высоко, тоже сиганул на землю, выпустив Ксанкину руку. Не мог же он оставить Даньку одного!
А Ксанка, конечно же, немедля ухнула следом, чуть ли не им на головы, но Данька успел извернуться и подхватить её, не дав грохнуться оземь.
— И чего вам там не сиделось! — проворчал он, зорко озирая кусты и сжимая в руке отвёртку. — Я бы один всё разведал!
— Ага, щас-с! — не сговариваясь, выпалили Валерка и Ксанка, а Данька нервно хохотнул:
— Шипите, прямо как этот…
Ксанка мгновенно зажала ему рот.
— Накликаешь! — на выдохе объяснила она.
— Побежали! — скомандовал Валерка.
И все трое бросились бегом через мокрые кусты. Данька с Валеркой, не сговариваясь, держались по обе стороны от Ксанки, прикрывая её от возможного нападения. Они оскальзывались и оступались на влажной траве, тяжело дыша и не выпуская из рук своё оружие. Когда кто-то спотыкался, остальные мгновенно подхватывали его, ставя на ноги, и продолжая свой бешеный бег.
Им всё время чудилось, что по пятам за ними, шурша хворостом и опавшей листвой, шипя и коротко присвистывая, несётся то, неведомое, невообразимо жуткое, что караулило их ночтю, и они отчаянно вертели головами, пытаясь разглядеть его на бегу.
Когда впереди замаячила автобусная остановка, такая родная, с бетонными щербатыми стенками, с болтавшимся на ней облезлым расписанием, разрисованная матерными надписями, Валерка понял, что сейчас грохнется на колени и навзрыд заревёт от счастья. Он оглянулся на Ксанку — та и в самом деле всхлипывала, не стесняясь. А Данька… Данька радостно смеялся.
Всё ему было нипочём, чёрту этакому!
Валерка, совершенно неожиданно для себя, но так естественно, словно это и надо было сделать в ознаменование их чудесного спасения, обхватил Даньку одной рукой, а Ксанку — другой, притискивая их к бетонной стене остановки. И те тоже вцепились в него так же крепко, как недавно — на вышке.
Они заговорили одновременно.
— Я вас люблю, — прошептала Ксанка.
— А где монтажный пояс? — выпалил Данька.
— Сейчас первый автобус придёт, — пробормотал Валерка.
Они посмотрели друг на друга и снова были вынуждены ухватиться один за другого, чтобы не упасть — уже от хохота. Господи, как же это было прекрасно — вот так вот стоять и смеяться… и знать, что они — живы, что они — вместе!
— Витальич меня пришибёт, — отсмеявшись, сообщил Данька и почесал в затылке.
— Но знамя-то мы всё-таки подняли, — задумчиво сказал Валерка.
Они обернулись и посмотрели туда, где в синем, пронзительно чистом и холодном октябрьском небе, высоко-высоко над землёй, реяло алое, как кровь, знамя.
— Людей надо предупредить, что в парке опасно, — серьёзно проговорил Данька, блеснув глазами. — Понятно, что никто не поверит, но хоть слухи распустить. Испугаются и не будут шляться поодиночке. Я бабуле расскажу — она такое сарафанное радио организует...
— И объявление в газету дать, что в парке потерялся Чужой, типа, возьмите в хорошие руки, — покачал головой Валерка, застёгивая куртку.
— Слушай! — выдохнул Данька, крепко схватив его за руку. — Этого Чужого надо попробовать самим поймать, вот что!
— Я тебе попробую! — пригрозил Валерка и стукнул его по макушке костяшками пальцев.
— Пойдёмте, вон наш автобус, — негромко окликнула Ксанка, потянув Валерку за плечо.
Они отдали сонной пожилой кондукторше чудом не высыпавшуюся из карманов мелочь, залезли на заднее сиденье, снова крепко обнялись и сами не заметили, как заснули.
Всё-таки они не спали всю ночь.
Но то, что обитало в кустах под вышкой, не спало. Оно лежало, заползя под свесившиеся вниз ветви ильма, и терпеливо дожидалось темноты. Оно умело терпеть, выжидать и становиться незамеченным. А также засыпать надолго, очень надолго, просыпаясь только для того, чтобы пополнить живой плотью иссякшие запасы энергии.
Фаза его бодрствования — пора охоты — началась.