Возлюбите друг друга...

                И возлюбите друг друга….

                1 глава   Сущее от начала…
                « Много замыслов в сердце человека ,но состоится      только    определенное Господом.»
                (Книга притчей Соломоновых).

         В тот ,день , вторник 15 июня 1869 года, у старообрядца-безпоповца  крестьянина села Субботинского Козьмы Берестова закончилось деревянное масло. И он решил сначала, попроведовать могилку  новопреставленной супруги Федоры Ананьевны, а затем по дороге домой зайти и прикупить полбутылки  маслица у церковного старосты.  Пока была жива Федора, она  рачительно заботилась  о домашнем хозяйстве и масла этого было всегда в достатке у Козьмы Вессарионова. Голова на этот предмет у него не болела.
            А тут как занемогла  и слегла вдруг его  жена от какой-то бабьей хворобы. Зачахла за месяц и прибрал ее Господь. И теперь вот спохватился Козьма, что маслица то в бутылке зелёного стекла нету... ни тебе лампадку перед святой иконой возжечь , ни разбавить кашу.  Петров  пост не строгий ,сухую  пшенную кашу деревянным маслом разбавить не возбраняется, да и вечор  в темноте коротать не хочется.
     Маятно вдовцу одному длинными летними вечерами. Истово молится Козьма за упокой души новопреставленной, перебирая заскорузлыми  пальцами сплетенную из овечьей кожи вияльную лестовку. Стоит в переднем углу  на коленях, упираясь ладонями в пёстрый  лоскутный коврик, кладёт сто глубоких  поклонов, касаясь лбом листвянных половиц …  Затем прибирается в избе, сметая мусор голиком в передний угол. Моет мочальной  вехоткой  деревянные чашки и расписные березовые ложки.Накрывает перекрещенными лучинами глиняный , с расплывами бордово-синих красок  кувшин с отваром брусничника, творит молитву, оберегающую питье от блудного  беса. Закрывает дверь избы на щеколду от мирских и идет попроведовать Федорину могилку.
              Раскольничье кладбище находится в дальнем конце общего кладбища на взгорках заросших дудками пучек с ажурными белыми зонтиками соцветий , звездочками чистотела ,отцветшими одуванчиками, ветвистой пижмой .Отделено оно от мирского   широкой бороздой. Светлые березы , обступив староверческий погост , опустили обвислые плети  ветвей и грустят над свежей  могилкой.  Лишь легкий ветерок слегка шевелит резные пушистые листья тысячелистника, качает его   жёлтые корзинки цветов . Солнце печет знойно, полуденно. Марево дрожит над высокой сочной травой. Светло, тихо, покойно, благолепно...
        Козьма обметает  веточкой двускатную крышу «голубца» ,бережно обтирает тряпицей запыленную иконку Божьей матери, двуперстно крестится, читает краткую поминальную молитву по усопшей жене. А душу  бередят  греховные воспоминания.
*Листовки вияльные-разукрашенные,красивые.
*Голик-веник      
 
                Глава 2  Плоть единая…
                «   Крепость и красота- одежда ее…»
                ( Библия)
            Двадцать годков назад как сосватали ему из соседнего села смешливую пухлощекую кержачку Федору. Сначала, конечно, крёстные устроили будущей невесте основательные смотрины: нет ли изъяна тайного у девки. Заставили несколько раз пройтись по половицам - не хрома ли ; сыпанули  ей под ноги иголки ,чтоб все до единой собрала - хорошо ли  зрит...Крёстная даже в баню девку сводила: ладна ли  телом. ...Порешили, что девка и собою баска*, и работяща , хоть и хохотлива , семейства доброго, и веры правильной ...В невесты молодцу  Козьме  гожа.
         Зато невеста , как она, спустя год после свадьбы, призналась Козьме, сватовству этому была вовсе не рада….Впервые увидела Козьму - обомлела, слезы прыснули : о таком ли суженном она мечтала  душными июньскими ночами, такого ли жениха выглядывала на петровских гуляниях в хороводе?! Крупный, кряжистый , сутулый  парнище ,с лица совсем  непригляден. И волосья-то как-то  пучками растут на исполосованной шрамами голове. С виду угрюм, нелюдим. Потупленные блёклые глаза изредка вскидывает  на   нее ,хоть  смотрит стеснительно, по доброму.               
      А сваты уже, пройдя в избу, не чинясь , садятся  на лавку.  Дядя жениха растопыривает  ноги  на полгорницы, чтоб невеста не ускользнула, крестная украдкой касается  рукой печи, чтоб сватовство не сорвалось . И далее по обряду: «У вас есть невеста, а у нас-жених, нельзя ли их свести вместе да нам породниться ли ?»
      Козьме  же  невеста сразу приглянулась:  девка ладненькая,  не толста и  не худа ,а груди - полна пазуха , круглолика , кожа белая как  березовая береста. Родители Федоры польщены: Берестовы зажиточны, часовенное согласие блюдут  крепко.      
            Батькин взор  грозно сверкает в сторону потупившейся Федоры :
          -  Не перечь!  Глава семейства- Савва Илларионович Берестов-сам благославенный отец, Уставщик. Честь- то какая! А што у жениха голова и лоб порепаный* такой...не бяда! Зато нрава смиренного, худого слова о нем ни от кого не слыхано...Стерпится- слюбится!
         Девка под гнетом отцовского взгляда трепщет и в знак согласия покорно прислоняется к свежебелёной печи.       
           Утром после бани Козьма наряжается в свадебную атласную голубую рубаху, накидывает куртку со стоячим воротом, с вышитыми шелком лацканами, надевает  синие самотканные штаны. На ноги натягивает батькины ичиги*, на голову- новый картуз. Нетерпеливо поглядывает в окно , ждет подружек невесты- молчан*. Пока батька не шикает:
              -Идут! .
     Торжественно ступают на порог  избы две девки-молчаны. Поджаты их  губы в ниточку, чтоб слово случайного не сронить. Строго глядят в  женихову сторону , стелят к его ногам чистый белый плат. Одаривают молчальниц дружки жениховы и рублевиками, и пряниками медовыми,и орехами, и конфетами, и лентами атласными ,и бусиками разноцветными  до тех пор ,пока плат не полнится до краев. Тогда свертывают   молчаны  белый плат ,улыбаются, из под стеганых вышитых разноцветным бисером кичек*, наконец,  размыкают уста  :
            -Дорогой женишок, пожалуй в дом невестушки!
               А там невеста зареванная, как кукла разряженная: в кокошнике с узорочьем , кумач рубашки оттеняет бледные пухлые щёки, на кумаче –стеклянные искристые бусы ,из под кокошника длинная в руку толщиной белобрысая коса. В уголках глаз, свежезелёных  как  молодые березовые  листочки, блестят росинки-слезинки…Зубками прикусила нижнюю пунцовую губу…. И дрожит, и трясется округлый с нежной ямочкой подбородок. Пальцы суетливо, слепо перебирают, теребят  конец льняной косы   . На жениха  она даже и не глядит.
      « Не боись , девонька,  ни за што  не обижу   тебя….лапонька! Руки ни в жизть на тебя не подниму, худого  слова  сроду не услышишь… »,-мысленно уговаривает Козьма  суженую.
     Благославляют родители новобрачных :
     -Благословение вам господне и наше тож. Отныне и присно и вовеки веков...
     Прикладываются молодые поочередно целованием к святой иконе. Воют молодухи , расплетая толстенную косу невесты, сплетая ее на две косы. Обмениваются жених с невестой кольцами, покрывают  девичью красу шамшурой* ,а потом белым платочком повязывают  да еще сверху  широким  платом накрывают.
 Спрашивают жениха :
        -Узнаешь невесту свою али  не узнаешь?
         -Узнаю.
       И стали жить молодые как дедами было велено: молодая жена тишком, опустив глаза , в мужнином доме ходит да на всякие дела у свекра и свекрови  разрешенья да благословения просит .
    Только в первую ночь Федора позволила себе понасмешничать  над новоиспеченным мужем, проводя пальцем по шрамам на голове Козьмы:
          -Эт за это штоль тебя «грызенной башкой» кличут? И кто это тебя так порепал?
      -Медведи.-кротко, не осердясь, ответил тот.
      -Да ты што! Сердешный, и как это  тебя угораздило?
     -Прошлый год это было, в августе . Пошел я тайгу  за ягодой да забрел в  малоросник*, он малинистый* был.  Оббираю я с малинняжины ягоды в торбу, глянь откуда ни возьмись катятся ко мне два медвежонка, ну, примерно, пятимесячных. Глянь, а невдалеке их мамаша малининой себе мамон* набивает. Жрет, чавкает, едва не хрюкает. А я с наветренной стороны стою, она меня не чует. А эти два оглоеда лезут на меня как на дерево. Когтями одежу и кожу дерут, уши жуют, обсасывают, кровь слизывают. Я и шевельнуться боюсь, стою столбом , молитву  про себя творю. Стряхнуть медвежат не могу. Пискнет хоть один из них ,медведица услышит, учует, на ленточки порвет. Но обошлось. Подрали меня медвежата, подрали , наигрались , надоело им. Слезли  да к мамаше и свалили. А я чуть живой тишком –тишком в сторону да домой.
       - Больно было?-пожалела Федора.
        -Ишо как, но слава богу сил хватило все перетерпеть, потому и жив остался. Вот теперь таким красавцем и хожу...Думал, сроду не пойдешь за меня. Ты не гляди, што я такой…страхолюдный. Может пообвыкнешься  со временем,а?!…
       -Я тебя жалеть буду.-пообещала молодайка.
           И стерпелося им и слюбилося. Федора сдержала обещание: жалела и чтила мужа как богом было велено .
         И вот теперь она померла, и остался Козьма один, потому что бог им детей не дал: не углядели сваты ее тайного изъяна , не рожалая девка оказалась. Почти двадцать пять лет прожили Козьма и Федора душа в душу без попреков и ругани.
        Козьма тоскливо вздохнул, обихаживая Федорину могилку. Смел нанесенный ветром сор , выполол  уже проросший сорняк. Пригорюнился. Не удержался от греха  и  пожаловался, укорил покойницу:
          -Вот вишь, Федора, померла ты зачем-то, оставила меня в сиротстве...Как мне дальше-то?... Тебе тут хорошо, а мне теперь без тебя худо стало. Дома толком прибора нету… Корова твоя дикошаро на всех зырит, башкой крутит , не подступиться  для дойки .Суседки отказываются ее доить: «Больно бодливая у тебя, Козьма, Бурёнка.» Шибко боятся они ее……Болдыниха было насмелилась, так эта подлюга рогатая сбила ее с ног и давай по земле катать…Еле палкой отогнал зверюгу. А вот когда у нее вымя пораспёрло невмочь, так и подпустила меня к себе. Пришлось самому приноровляться, доить. А мужщинское ли это дело?! Хвостом то ,подлюга, то и дело  лупит по ведру. Поверишь, одной рукой ведро держу, а другой за сиськи дергаю. Да и палку-то, на всякий случай, рядом  держу , того и гляди самого на рога подденет...  Одна поруха без тебя в хозяйстве!  Рукав у рубахи порвал, а зашить некому.  Прихватил ,как смог, на живульку да и  хожу так себе… А сегодня, вишь, хватился , и масло-то деревянное  кончилось. Раньше ты все заботилась, а ныне мне придется идти на поклон к мирским - никонианам поганым, бритобородым...А куды деться?! В мангазине деревянного масла нет. До маковкина заговенья будешь ждать когда привезут, а у церковного старосты оно завсегда есть. А мне вить нож вострый просить у него. Уж больно он важный, ломливый, манерный , а я на поклоны, сама знаешь, малоохочий...
*Молчаны-подруги невесты,которые по обряду должны сохранять молчание до выкупа женихом будущей жены.
*Кичка-праздничный головной убор замужней женщины..
*Баска-красива
*Порепаный-испорченный, потрепанный.
*Ичиги-легкая обувь без каблуков на мягкой подошве.
*Кокошник- народный головной убор руских женщин, в виде опахала или округлого щита вкруг головы.
*Шамшура-головной убор замужней женщины, род чепца.
*Малоросник -небольшой  ,невысокий подлесок.
*Малинняжина- ветка малинового куста
*Мамон- брюхо,живот.
*На живульку- крупными стежками, слегка закрепив (сшить, пришить).


                Глава 3  Валтасаров пир
                «Язык– небольшой член, но много делает. Он исполнен    смертоносного яда…»
                (Святое евангелие от Луки).
                На обратном пути Козьма сверачивает на улицу к большому рубленому дому с четырехскатной тесовой литвенничной  крышей. Окна дома большие, в  голубых резных наличниках. Ставни   распахнуты на улицу. Двор широкий, закрытый, с высокими глухими воротами и утепленными хозяйственными постройками.
       Он стучится в оббитые войлоком двери. Стоит у порога, скромно сняв шапку, с достоинством здоровается, двуперстно крестится на иконы  божницы  в красном углу.
      Церковный староста Никита Афанасьевич Карякин, дородный тридцатилетний мужик, от досады смущенно крякает, увидев у порога широкобородого с легкой проседью кряжистого раскольника : на дворе пост, а у него застолье. Неурочно Козьма приперся...
      Насупившись тяжело встает, попытаясь загородить спиной хмельную компанию:  вдребезги пьяного  шурина  Ивана Григорьевича Бабкина  и  двух своих работников Никона Радыгина и Ефимия Загребина. Шурин-гость приезжий, гость нечастый…Ну как тут отставного солдата Гумского егерьского полка бутылкой не уважить?!  А тот ,как нарочно, перед   старовером   куражится, громко  бахвалится своими медалями. Заносчиво топорщатся зеленые погоны с белым кантом и  золотой пуговкой.
           -Во, хвастливо вертит он на линялой   суконной походной рубахе наградную серебряную медаль на двойной Андреевско-Владимирской ленте.
       Никон Радыгин -угривый молодчик, наглые глаза навылупку, почтительно косит осоловевшие взглядом  в  сторону отставного солдата.
       - Это за войну в Венгрии в 1848 году. Дали мы тамошним бунтовщикам… Ишь чо удумали, австрийский королишка им не по ндраву! Дали мы им по рогам, тока шуба завернулась.
         А энта -,Иван Бабкин настырно суёт вторую медальку под дряблый нос старого  Ефимия Загребина, - за втору войну в 54 году. Мы там за гроб Господень стояли, за святые места воевали, штоб проклятые турки не кобенились и   не указывали русскому царю-батюшке, кому и как  надобно чинить купол Вифлеемского храма в Константинополе. Штоб знали  малоумные басурмане ,што русская православная церковь и вера - самые главные на всем белом свете. А, значится, православному царю лучше знать хде и как и каким манером  надо крыть крыши и купола...хуть дранкой, хуть тёсом.
      От услышанного Козьму  чуть не скосоротило, но терпит, молчит.
     Никон Радыгин раскорячившись сидит на табурете. Рыгает, смолит цыгарку, пуская дым в потолок. Тычет вилкой в копчёного налима. Щурит глаза на старовера.
        «Сами как басурмане ,-мысленно судит хмельную компанию Козьма.      -Сидят без чину, Божий дар –пищу вилкой колют, да и пища-то без разбору, нечистая. Налим утопленников жрет,а они- его.Хлеб крошат! Без почтения по столу-престолу Божию кулаком стучат. Одно слово …щепотники.»
         -Что тебе?- мямлит церковный староста Козьме.
          -Да я это...не продашь ли, Никита Афанасьич, мне деревяного маслица, хоть с полбутылочки.
          -Ты проходь, Козьма Виссирионов, не толчись у порога, чайку с нами испей.
          -Благодарствую, Никита Афанасьич, не пообидься, мы чай не потребляем, нельзя нам.
 Козьма достал из кармана гаманок* с медной мелочью:
         -Ты лучше  не манежь меня, продай маслица да я с богом уйду, мешать вам не буду.
         -Как же, изопьет с нами чаек, грызенная башка! Не по чину ему с мирскими за одним столом сидеть. - глумливо ухмыляется вдруг Никон Радыгин.
       -Маслица тебе, длиннобородый , да от мирских … А не побрезгаешь?
     Он вытирает сальные пальцы о ситцевую заношенную рубаху в мелкий горошек и складывает их в дулю:
        - А вот этого не хочешь?!  Афанасьич, не давай! Хрен ему, а не маслица! Давича я проходил мимо его двора да попросил водицы испить, так он опосля меня кружку аж в нужник кинул, как будта я кыра вдуснастной* или сифилитик заразный! Он брезгает нами, а ты яму маслица от святой православной церквы оторвешь?!...
Он грязно матерится.
   Никита Афанасьич исподлобья бычится на Козьму.
           -И то верно, святую церковь не признаёшь, нехристь..-
           -Пошто обижаешь, нехристем зовешь? Погружённый я.-с досадой возражает  Козьма.
           -Эт как? Вас как щенят в проточну воду кидают и уже хрещённые?-ржёт Радыгин.
           -Ишь мазурик какой! -серчает про себя Козьма и сквозь зубы цедит:
            -Почему только окунают?! Уставщик и крест на головке младенчика выстригат и читает положенные молитвы. Все как положено...
            -А правда што вы как турки какие с бабами в блуде живёте?- встревает Ефимий Загребин. Мотает  в сторону старосты лысоватой с редким венчиком седых волосенок и угодливо хихикает.
           -И бабы ваши как лярвы какие распоследние под кустом просватаны, без попа повенчаны?
           И тут встала перед мысленным взором Козьмы дорогая покойница Федора Ананьевна и  укоризненно головой покачала : «Заступись!»
         -Я со своей бабой чесно век прожил с божьего соизволения и родительского благословения…И узы наши покрепше ваших церковных будут, без блуда, измен и разводов.-злится и багровеет  уже Берестов.
       - Што там венчание! У них ,у поганцев –раскольников,  вместо попов какие то уставщики исповедуют. У нас бабу , когда у нее поганые дни, и близко  к причастию не допускают, а у них уставщиками и бабы бывают ,во как !-прицельно харкает под ноги Берестову  Никон Радыгин.
         -.Даже святого  таинства Причастия  у них нет!-вопиёт и топает ногами церковный староста.
В ярости Козьма рявкает:
         -Не тебе , вы****ок кобелиный, судить нас  и устав наш! Вон рожа-то от пьянства вся опухла, табачищем наскрозь провонял...Это зелие сатанинское произросло от срамных истечений пьяной блудницы, что на огороде с псами снюхивалась, а ты эту погань в рот свой толкашь! А мы веру крепко блюдем: дых свой табачищем не поганим и пречистое вкушаем! Нет у нас причастия?! Есть, но свое… А разве у вас не табашники исповедают?-хлобыснул дверью и домой пошел.
                После его ухода Никон трескает  кулаком о столешницу:
        -И ты, Никита Афаеасьевич, стерпишь такие поносные слова о себе и святой церкви?!
         -Не-е-зя такую хулу клятому раскольнику спустить...-отмирает на своем табурете   Иван Бабкин:
      -Мы за веру православную кровя свои проливали…-он стучит себя кулаком в грудь и рвет ворот ,только медные пуговки сыплются на крашеный пол. И заливается пьяной слезой.
         -Я самому благочинному пожалюсь..-посулился староста.
           -Плесни-ка, Никита Афанасьич, первачка. Покумекаем вместе , как бы такое удумать, чтобы Козьма да за такие свои слова не только слезой  горючей умылся, кровавой юшкой сморкался, а штоб заживо в гроб залег и радовался при этом. Штоб свет белый в глазах его померк!- вкрадчиво предлагает угривый молодчик.
*Кыра двуснастной – гемофродит
* Гаманок-кошелек   



                Глава 4  Власть передержащие….
                «Наушник оскверняет свою душу ….»
                (Книга Премудрости  Иисуса ,сына Сирахова.)
             Чинно ведёт вечерню протоирей Георгий Бенедиктов. Колокольно  гудит его низкий бас над главопреклонённым народом:
        -Безначальный и бесконечный боже, творец и попечитель всего во Христе, сотворивший день для упокоения нашей немощи...Ты ныне, человеколюбивый и преблагий владыко, милостиво прими на-аше-е-е  вечернее бла-аго-о-даре-е-ение-е-е....Подай нам мирный вечер и безгрешную ночь и сподоби нас вечной жи-изн-и-и-и ....Ами-и-инь....    
        Выглядывая из за под богатых окладов в обрамлениях серебристой фольги с пристрастием . требовательно смотрят на прихожан лики святых с расписных церковных стен. Тускло освещает колеблющиеся огоньки  свечей ризу благочинного с наперстным  бронзовым  крестом,  торжественную бархатно-фиолетовую камиловку*. На правой стороне его груди бликует  красной эмалью с золотой вязью узоров орден Святой Анны первой  степени. Только сегодня благочинный получил от Священного синода грамоту и благодарность «за обращение  в православие девяти человек ,совративших в секту жидовствующих».
     Гордо и просветленно глядит протоиерей на подошедшего к нему после службы церковного старосту Никиту Афанасьевича Карякина.
      --Благочинный, дозволь перемолвиться с тобой.?
      -Кто таков?
       --Староста храма иконы Божьей Матери «Казанская» села Субботина.-низко прогибается Никита Афанасьич.
        -Выслушай, отче, обиду мою на раскольника Козьму Виссарионова  Берестова.
     Ябедничает староста убедительно, со слезой и дрожью в голосе:
         - Старообрядец Козьма Берестов говорил хулительные слова на таинство святого  причастия. Ваши священники, грит,  на причастии  лжицей гавно свое подают...
        -Что-о-оо?!- ужасается протоиерей. Недавно он со священником Иоанном Серебрянниковым  посещал с актом увещания  деревню Иудино, где несмотря на сделанное им  самое тщательное вразумление , наставление в правилах истинной веры,  махрово процветала секта скопцов. Они давно  укрепились там  и уже взяли в свои руки  все  торговые операции с зерном по всей округе а также  прибирали в свои чадолюбивые семьи осиротевших ребятишек и обращали их в свою веру.
         -Сколь упорен сей человек в своем богохульстве? И есть ли словам тем хулительным  свидетели?
           - Есть, благочинный...я, мой шурин Иван Бабкин и мои работники Никон Радыгин да Ефимий Загребин.
   В этот же вечер благочинный протоиерей Георгий Бенедиктов утверждается в намерении оградить от подобной ереси свою паству и отправляет письмо преосвященному Енисейскому и Красноярскому епископу Никодиму.       Архиерей  гневается и направляет к губернатору  прошение о жесточайшем наказании непокорника-раскольника.
       «Благочинный протоирей Георгий Бнедиктов от 2 ноября №711 донёс , что крестьянин села Субботинского Козьма Берестов в споре с православными о верах высказал на Таинство Святого Причастия такие слова: «Ваши  Священники лжицей вам кал свой подают», что слышали и письменно показали в присутствии Шушенского старшины крестьяне села Субботина  Никита Карякин, Ефимий Загребин, Никон Радыгин и отставной солдат  рядовой Иван Григорьевич Бабкин.
    Прилагается при сём письменное удостоверение поименованных Вами лиц. Покорнейше прошу начальственного распоряжения о возбуждении формального следствия о богохульстве крестьянина Берестова.»
       От Губернатора в Минусинское  окружное Управление незамедлительно следует приказ ; «...сделать распоряжение о предоставлении письму данному формального следствия ,которое по окончании и послать по принадлежности ,а мне о времени окончания этого дела донести.»

*Камиловка-  головной убор в виде расширяющегося кверху цилиндра.      



                Глава 5   Скрежет зубовный

                «Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски…»
                (Книга пророка Исаии )
        А Козьма ни сном ни духом не ведает, что пока он хлопочет по хозяйству, плетет лукошки из тальника на продажу , довольствуясь светом коптящей свечи, да дергает за тугие сосцы свою бодливую Буренку,  его ссора с церковным старостой и его нетрезвыми гостями постепенно приобретает оттенок уголовщины. Махина государственного аппарата, встав на защиту официальной церкви, набирает угрожающие обороты, обрастает актами, рапортами, распоряжениями от начальствующих лиц и прочими бумагами ,и вскоре перед  их суровыми очами уже предстает не смирный старовер-лукошечник ,копающийся на своем огороде ,а  разбойник – с  кистенем и топором. Тать нощной....
     Вспоминая этот злополучный день,  он досадует прежде всего на себя. И понес же его нечистик к замирщённым за деревянным маслом, обошелся бы и огарком свечи...Ясен перец , ничего путнего от этих замирщенных  и  не жди! Грех рядом с ними ходит ...
    Он заглядывает в стайку и кидает на пол под ноги корове лизунец. Затем  решает, что приспело время поить  пойлом из  молозива и хлебных крошек  летошную телушку Звездуньку. Та взбрыкивает, вертит  хвостом, сопит, обсасывая опущенное в пойло пальцы  руки. Другой рукой Козьма накрепко придерживает  ведро, чтобы глупая телушка от жадности не опрокинула его на землю. Упрел , присел отдохнуть на крыльцо.  А тут к к калитке  подходит и сам сельский староста Харин  Осип Петрович с полицейскими.
         - Сбирай, Козьма, манатки в дорогу, велено произвесть у тебя обыск и препроводить в тюремный замок, в Минусинск.
            Заломили руки за спину и в телегу. Только и успел крикнуть глазеющим  соседям-единоверцам:
            -Приглядите за моей скотиной!
            -Што так спешно мужика волокете- то в Минусинск? Нельзя ли погодить, хоть о добре своем Козьма позаботился бы .- проворчал  староста Осип Петрович .
              Полицейский буркнул в ответ:
            - Ни к чему оно ему тепереча…
       Еще издали, трясясь связанным в телеге, Козьма признал золочённые купола Спасского собора в центре Минусинска. Этот городишко ещё маленький, сильно-то не заблудишься. Больше похож на большую деревню. Ещё толком он  не вылез из навозных куч. Ещё сенной трухой усеяна земля на главной площади у Спасского собора, где стоят крытые торговые прилавки   и лавки Гостиного двора. Ещё заполонен он телегами с привезённой на базар  крестьянской утварью. Ещё понурые терпеливые лошаденки в базарный день ждут, когда расторгуются их хозяева, чтобы неторопливо приплестись  назад в окрестную деревеньку  к знакомому стойлу.
          Не раз с Федорой он наезжал в Минусинск на ярмарку. Торговал лукошками, а она-помидорной и цветочной рассадой. Копили деньги на телушку, а Федоре приглянулась бодливая строптивая Бурёёнка. Продавец честно предупредил их:
            -Корова с норовом! Иначе так дёшево не отдал бы…
И посоветовал:
          -Вы ей рога-то спилите!
 Но по каким-то , известным только ей  приметам, Федора  угадала:
       -Удоистая коровка будет.
И не ошиблась. А уродовать свою кормилицу так и  не дала, лаской к себе Бурёнку приручила.
           В город повозка с арестантом въехала  в полдень. Уже солнце вовсю палило деревянные крыши двухэтажных купеческих домов с богатой  кружевной  резьбой наличников и огороды скромненько притулившихся  домишек мещан ,мастерские  пимокатчиков, кожевенников и гончаров.
      Козьме так напекло ярым солнцем голову, что рот пересох,  будто набит раскалённым песком. Сознание мутится …Воды хотя бы глоток!
      Осип Харитонов протягивает ему фляжку, но Козьма упрямо мотает головой. Нельзя ему пить из одной посуды с мирскими. Сельский староста  только пожал плечами: «Хозяин- барин!» 
      Дробненько перестукиваются кузнечные молоты с жестяным  колокольным  перезвоном Спасского собора. Как айсберги среди крытых тёсом крыш возвышаются каменные здания богодельни, казначейства и твердыни  законопорядка  -городского суда.
    Уже на следующий день  с утра везут арестанта Козьму Берестова из тюремного замка  сразу в  городской суд . Сельский староста  Осип Харин свидетельствует ,что повальный обыск среди крестьян Субботинского села показал: «Крестьянин Берестов поведения доброго, как человека не замеченного ни в каких дурных поступках или пьянстве ,или в воровстве  и связи с подозрительными лицами, кроме того ,что порицавшему церковные порядки из-за того ,что он  принадлежит к числу старообрядцев». Таким образом, опрошено было  десять человек.
   Никон был хмур и трезв.  Под суровым взглядом судьи  он сникает, робеет, потеет под ситцем горошковой рубашки ,но бодрится ,когда чует на себе прищуренный  буравящий взгляд церковного старосты.
         -Приведите свидетеля к присяге.
        -Я, Никон Радыгин, обещаюсь и клянусь всемогущим богом перед святым его евангилием  и животворящим крестом, что по делу к которому я ныне во свидетельство призван и испрашиван буду, имею показать  самую сущую правду, неправды же отнюдь, не для дружбы ,вражды, родства, корысти ради сильных лиц не показывать, в чем мне господом богом да поможет душевно ,телесно, в том я как перед богом  и судом его страшным ответ дать должен. В заключении сей моей клятвы целую слова и крест спасителя моего. Аминь. Подтверждаю, что  слышал собственными ушами, как раскольник  Козьма Берестов сказал, что попы нас на обряде святого таинства лжицей дерьмом кормят.
           Ухмыляется, крестится, слюняво лобызает Евангелие и не воротит в сторону бесстыжие  зенки от оторопевшего Козьмы.
            В ужасе вопиет Козьма:
                -Побойся бога ,клятвопреступник! Пошто поклеп на меня возводишь , черт угривый, чтоб халипа* штоб тебя взяла?! Да когда я это говорил?!
            Сердито стучит судейский молоток.
        -Господин судья, я только сказал: «Разви у вас не табашники исповедают?» И затем, не желая больше ссориться , ушел и каких либо слов ,что « ваши священники  лжицей вам дерьмо  свое  подают» никогда не произносил. Истинный крест, правду говорю!
     Церковный староста Карякин Никита Афанасьевич и отставной солдат Иван Бабкин под святой присягой подтверждают показания Радыгина.
        Неумолимый стук судейского молотка и- возмездие  приговора:
«Суд, рассмотрев показания сторон, следуя Указу его императорского Величества Самодержавца Всероссийского вынес решение: «Кто в публичном месте ,при собрании более или менее многолюдном дерзнёт с умыслом порицать христианскую веру или православную церковь, или ругаться над Священным писанием подвергается лишению всех прав состояния и  ссылке на заводах на время от 6 до 8 лет.  Когда же преступление совершено не в публичном собрании, но однако, при свидетелях и с намерением поколебать их веру или произвести соблазн, то виновный приговаривается к лишению всего состояния и в ссылку на поселение в отдаленные места Сибири.»
     После суда Берестова перед отправкой в ссылку везут назад в село. Упросил полицейских сельский староста Осип Харин
          -Пусть Козьма из дома свою посуду да лопоть* какую с собой в дорогу возьмет.Человек-же!
         - И то верно,- соглашаются те.-Кержачье они и кержачье. Уж така вера ихна. Такой народ упёртый  ни дай боже! Было как-то один из них случаем так и подох в тюрьме от голода. Ни за што не хотел жрать из тюремной посуды. Этот тоже ишо куска во рту не держал. Окачурится в дороге, отвечай за него.
                Чёрный сидит на табурете посреди свой избы Козьма и пустыми глазами смотрит , как полицейские  за гроши распродают годами нажитое добро. Так было проще: все распродать, а вырученные деньги- в государственную казну. Не гнать же скот в Минусинск!
          Берестов взвивается с табурета, увидев как  сгребают и скидывают  в кучу на пол  древние  иконописные образа, бронзовый  восьмиконечный с синей глазурью крест, старинные рукописные духовные соборные книги с железными застежками.  Молнией  полощет в  нем гнев .
       Как раз перед  самой смертью  Федора  сильно   исхудавшими руками протянула ему   « Семидесятник» и   попросила:
      - Сбереги! Эта книга еще моей матушке от ее бабки досталась .  Так из рода в род по бабьей линии и передается  на великое бережение  .И долго , гляди, без меня не холостякуй …
      Козьма было вскинулся возразить:
             -Что ты буровишь-то ?!Оздоровишь поди-ка…
       Та спокойно усмехнулась:
              -Не болобонь без толку. Сам уже догадался поди: не оздоровлю ужо! А без бабы в доме одичаешь! А как женишься, жонке и передашь. А там, гляди, и детки пойдут, не совсем старой ишо …Вот самой лучшей девке твоей и завещаю книгу, пусть дальше по родове и хранят ее бабы. А сейчас прибери ее  понадежней ,вишь, кожа на деревянных створках  иструхла.
         Деревянные створки «Семидесятника» Козьма вечерами перетянул домотканным полотном, показал свою работу жене. Федора осталась довольна. 
              И сейчас этот береженый покойницей «Семидесятник» скинут полицейским  с божницы на пол ,как ненужный никому хлам,  и рассыпался  на полу пожелтевшими листами. Козьма кидается его подбирать, но натыкается на мосластую зуботычину и валится кулем в красный угол, хрипит:
           -За што?!
            -Притухни, еретик . Не замай -улики!
         Избу за полцены берет отставной солдат Иван Бабкин. Телушку Звездуньку со двора сводит церковный староста Никита Карякин. Угривый Никон Радыгин роется в кованом сундуке, растрясает лопоть* Федоры –фартуки, юбки да платья, приценяется к порткам да ичигам* Козьмы. А бодливую Буренку, так и не подпустившую к себе соседку-единоверку, с  нераздоенным выменем ,завтра пустят под нож, чтоб распродать мясом. Мычит корова, болезненно опухшее её вымя, тоскует она по баловнице -телушке Звездуньке.  Козьме  как ножом по сердцу  трубный тоскующий рёв...
       Завтра  Козьму угонят в ссылку  туда, куда Макар сроду телят не гонял: туда, где плуг никогда не  взрыхлял  мёрзлую почву и хлебороб никогда  не осеменял ее хлебным зерном...Тундряная  земля не знает сладких родовых мук  нового урожая...Там только мох, тучи едкого гнуса да тявкают песцы, а дикие иноверцы мажут жертвенной оленьей кровью костяные губы  идолам и временами порют их кожаными ремешками за неисполнение просьб.
       Так думает, притворно смежив веки в неразобранной постели Козьма. Шумит, вздыхает за окном осенний ветер-листодёр. Громадный вековой тополь скребет сучьями о тёмное стекло. Шуршит холодный колючий дождик о пожухлую траву. Беззвучно, крадучись, из-за черной тучи подглядывает в окно бледный осколок луны. Сторожко ловит Козьма каждый звук....Вот, наконец-то,  всхрапнул закимаривший у дверей  молоденький часовой-полицейский. Пора! Старовер прихватывает с собой свою свадебную куртку со стоячим воротником и с вышитыми шёлком лацканами, суёт подмышку ичиги* и  тенью скользит к порогу.
     Не скрипят предательски половицы, беззвучно откидывается крючок с двери. Козьма босиком  шагает в мрак осенней ночи. И только родная изба  безотрывно и молча  смотрит ему вслед и  безутешно плачут   подслеповатые окна холодными колючими дождинками...
     А впереди,  за огородами глухо шумит тайга…..
*Халипа-нечистая сила
*Лопоть- одежда
 *Закемарить-задремать
  *Ичиги-легкая обувь без каблуков на мягкой подошве.

               

              Глава 6  Земля обетованная…
                «Блаженны милостливые, ибо они помилованы будут.»
                (Библия.Новый Завет)
           Тихо шелестит опадающая листва. Пламенеет рясными ягодами и листьями рябина. Не ворохнутся под лёгким ветерком сизые от утреннего холодного тумана ветви кедрача. Запасливо шныряет по ним пушистохвостая белка . Суетится, прячет семена и орешки , торопливо  их зарывает в землю под мох. Изредка она прекращает свою заготовительную работу и смотрит вниз в просвет ветвей   на небольшую прогалызину в лесу. Любопытствует…
     Там на крошечной полянке ерошит, распускает веером смоляной хвост и запоздало токует краснобровый глухарь. Только напрасно он кружится и чиркает концами растопыренных крыльев по пожухлой траве. Не срок его любовной песне. Капалуха лишь невозмутимо клюет хвойные кончики сосенок. Безшумно  в траве крадется к ним молодая рысь.  На гольцах злобно рявкнул, зафыркал и тревожно засвистел горный козел…Он что-то почуял…
       -Як-як-тррр-трр-тррр!- гневно оповестила таёжных жителей о появлении чужака кедровка.
          Уже не первый день бредёт по тайге человек. Ягоды черники , шиповника ,сырые грибы, мучнистые клубни саранки еще как-то заглушают его голод.
        - Пищи бы посытней добыть  да к реке выбраться, иначе хана тебе, друг ситный!-невесело думает бродяга.
      Впрочем, голодное брюхо не  брезгует никакой  малой живностью, что  попадается ему в пути . Он  выковыривает из под сосновой коры личинки короеда. На гнилом болотце ловит и съедает зазевавшихся лягушек.
         Однажды натыкается на «купальницу»* рябчиков. Рядом на бугорке под густой ёлкой видит обильный птичий помёт. Радуется: значит, здесь их днёвка и ночёвка. Руками вырывает на том месте  в земле  яму, прикрывает ее решёточкой из тонких прутиков ,засыпает ловушку травой и сухими листьями. Отползает подальше от «купальницы», чтоб не тревожить птицу. Всю ночь терпеливо скрадывает добычу, слушая как шумно хлопают крыльями  , взлетая на низковиснувшие хвойные ветви рябчики. Лишь под утро обострившимся чутьем угадывает как в темноте хрустнули над ловушкой сухие прутки и заполошно, пытаясь выбраться и взлететь, бьется в яме птица. Кидается к ней, сворачивает шею,  торопливо ощипывает, грызёт сырое белое мясо. На какое-то время  сыт.
       Но  отсутствие воды изнуряет ещё сильней. А еще жалеет он о том, что не успел прихватить  с собой спичек или, на худой конец, огниво. Худо в одном легком пиджаке коротать промозглую осеннюю ночь в волглом еловом балагане. Прозяб в одну из самых холодных ночей до последней жилочки . Теперь душит сухой свистящий кашель , жаром  ломит виски, ноги словно отлиты из чугуна.
     Но сквозь шелест листвы и шум ветвей уже слышит человек легкое журчание воды по каменистому дну. Выйдя на  отлогий берег узкой речушки, бродяга падает на колени на мокрую гальку и жадно черпает – черпает грязными ладонями студёную воду. Пьет и напиться не может…
          -Все, - думает он ,-теперь отсрочка от лютой  смертушки…Теперь ,если вверх по  течению подниматься, может, попадутся людишки не русские, охотники узкоглазые. Нехристи, конечно, но народец милостливый! Пропасть не дадут. Им без разницы сколькими перстами ты крестишься…
           В верховьях  гор на  каменистых   порогах гремит вода реки Сочур, там, где она промывает себе путь через ледниковые морены.*И в сторону от нее ответвилась  речка Безымянка. Под угор у самого курумника* несет она неторопливые, тихие воды среди бесконечного количества песчаных кос, длинных закоряженных плесов и мелких перекатов.  А у полуострова « Монашки» Безымянка совсем стишала и почтительно  безмолвно крадется мимо кержацкого скита, что стоит на полуострове. Со стороны реки за увалом скит огорожен каменной стеной. От часовни к воде ведет узкий проход ,выложеный почерневшими ступенями из стесанных лиственничных кремлин*. Сразу за стеной начинаются обветшалые постройки с множеством внутренних переходов, темных боковушек, тесных чуланчиков с подклетями и подпольями. Все эти постройки перекрыты одной сплошной крышей из березового корья.
       На левом берегу Безымянки в буреломе глухой тайги едва проглядывают из под мха и лишайников могильные надгробные камни старого кладбища. Еще до основания скита хоронили там  староверов. Второе- более новое кладбище расположено на правом берегу речки. На нем еще сохранились кресты и ограды. Есть там особо почитаемая могила старца Леонида.
      Недалеко от кладбища находится кувшинообразный, выложенный камнем колодец со святой водой. Вода в нем имеет большую целебную силу, годами в крытой посуде не портится. Когда-то исстари тянулся народ в этот скит залечивать душевную и телесную хворь.
       А сейчас скит стоит в запустении. Дурелом с его вывороченными комелями  сгнивших вековых кедров, валежинами сухого хвороста сделал путь  в скит непролазным. И тропки к нему позаросли лопушистой пучкой* и чистотелом..
    Всюду торчат стебельки ятрышника с его нарядными пестро-фиолетовыми кисточками. Дурманяще тянет медвянным запахом от ярко-желтых венчиков первоцвета из тенистого лога. Здесь в укромном логу и скрылась от посторонних никонианских глаз обитель старообрядцев. Живут там, по слухам, только три старицы. И  строгий чин там держит  Матушка Секлетекея.

            Неведомо откуда прибивается к этому скиту пришлый человек, кряжистый   сутулый лохмач с исполосованной шрамами башкой. Одет худо, не по погоде:на ногах дырявые ичиги,* поверх домотканой  рубахи - потертый  пиджак с шитыми полинялым шелком лацканами, обрымканые по низу синие  штаны, в руках- сучковатый бадок.*  Мужик двуперстно крестится , кланяется и беспамятно заваливается у порога молельни. Стало ясно: лядащий совсем лямочник*, сильно он залиховал от простудной болезни. То ли добрый человек, то ли разбойник , кто его знает...Матушка  Секлетекея уповает на божью волю и помещает его в окраинную избу, выделяет поганую, для мирских, посуду да приставляет сестру Феодосию для обихода за нищебродом.
                Третий день в горячке   мечется пришлый нищеброд на одре, покрытом потертой оленьей шкурой, мотает лохматой башкой по подложенному в изголовье вместо подушки расколотому полену. Долгий надсадный кашель рвет его исхудавшую грудь. Изредка вскидывает  пришлый человек воспалённые  веки и сквозь мутную пелену блазятся ему расплывчатый ореол белёсых  волос и зелёные  как берёзовые листочки заботливые глаза .

                - Федора-а-а…- шарит он руками по бревенчатой стене, только пальцы нащупывают лохмотья иссохшего мха между пазами темных бревен.
                -Феодосия я, а в миру Фёкла…Накось, глотни травяного взвару. Да испей-испей , не артачься…- мягонькие руки старицы настойчиво  подносят к запёкшимся губам деревянный жбанчик, кутают  его тело  в козью даху.
      Хлопнула входная дверь. Порог перешагнула долговязая, под потолок,  сухопарая старуха  с корявым лицом и живыми умными глазами.На ней сарафан из темного ситца особого покроя, очень чистый и опрятный. На голове небольшая черная шапочка, с виду как бы повязка. Старуха приставляет к порогу бадажок, на скамью ставит берестяной туесок. Степенно поворачивается изрытым глубокими оспинами ликом к задней стороне избы до потолка уставленной иконами. Двуперстно крестится, низко кланяется старинного письма иконам:
                -Здорово бутте!
      Феодосия навстречу ей просияла улыбочкой сморщенных губ, заиграла лучиками мелких морщинок, дряблыми ямочками на щечках и пухлом подбородочке. Ярче заголубели ее незабудковые глазки. Сложила округлые ручки на животе, поклонилась в ответ:
                - Буть жива- здорова!
                -Я вам снедь принесла. В трапезную не ходи, заразу-то не таскай.
Секлетекея внимательно вглядывается в лицо незнакомца. Вздыхает:                - Господи, страхолюдный – то какой! Не очурался* ишо?
                -Да нет, Матушка. Только што уторкался, а то кавкается* да кавкает без останову. Ажно в груди все хрипит. То бунчит* всякий вздор…Все бабу какую-то поминат, то ли  жонку, то ли  сестру.
                -Бабу?! Эт хорошо! Значит, не отбился ишо от семьи , не варнак* какой лихой. Я тебе трав лечебных захватила ,сама взвар для болящего делать будешь.

                - А как же Лукерья?!  Рази я лекарка как она... Рази я знаю каки из них и как нужно правильно запаривать…
         - Да… запаривай все подряд и пои недужного . Господь сам  разберёт каку из них на пользу болящего употребить.  А с Лукерьей  бяда опеть вышла… Как увидела чужово мужика , так враз и сомлела. Опеть сполох* на нее напал , опеть  худоумная изделалась…Глаз да глаз за ней теперя надо… Того и гляди, кажну минуту  стриганет   в тайгу искать священно Беловодье. Кабы укараулить ее, дурничку-то нашу! Так я ее в избе заперла, дверь снаруже на вертушку закрыла и бревнышком приперла пока она в разум снова не войдет. А сама в огород пойду робить. Ох- ох- ох! Огород- вот и вся наша надёжа нынче. ..Упустим время, с голодухи примрем…
              -Благослави, Матушка, на обиход болящего!
             - Благославляю!
       К утру жар начал спадать и приблуд тревожно заметался . Опамятовался .  Заполошно огляделся: тусклый жировик на приоконье еле тлеет и  едва освещает келейку из коричневых бревен. Тусклая лампадка теплится у икон. Он –на  узком одре. Напротив  - некрашеная лавка. На лавке - улыбчивая старушечка в черном в крапину ситцевом платочке… Сидит, носочек  шерстяной вяжет.    
          -В скиту ты…,- успокаивает она его.
          -Очурался*, наконец-то, а то все бунчал* да бунчал в жару. Сам- то хто таков будешь? Не дай боже, варнак* или убивец какой…Ужо думала, не оклемаешься вовсе. Так, безпамятный,  без покаяния и преставишься богу…. ,
            -Беглый я, мать,-признался болящий.-Только не убивец и не разбойник. За веру пострадал. От царских слуг убег.
            - А ты не брахаешь*? Наложи крест святой.
            -Святой крест, правду говорю…
  Приблуд двуперстно перекрестился трясущейся рукой, слабо уронил ее на пеструю шерсть дахи.
        - Какого толка-то будешь? – обласкала его незабудковыми глазами Феодосия. Залучилась морщинистыми улыбочками , заиграла дряблыми ямочками по всему лицу.
        - Часовенного, мать.
       - Не боись, страдалец, - она погладила его спутанные лохмы мягкой ладошечкой - оладушкой. - Здесь , у нас как у Христа за пазухой будешь. Скит наш давно уж запустелый… Такая глухомань, што сам черт ногу сломит сюда добирацца. Да ты поворачивайся на живот, я те спину –то барсучьим жиром натру…Господи, исцели немощи наша имене твоего ради…
      Она ладошечками- оладушками мягко втирает пахучую мазь в кожу спины, тычет в лицо пришлого деревянной ложкой, словоохотливо бормочет:
               - Допрежь сглотни –ка жира и во внутрь да вдень голову в кабатуху*, тебе как следоват пропариться нада. Да сам, сам приподнимись , мне ведь с тобой не  управиться одной…Вишь ,какой ты могутный , ровно мой покойный мужик был.
       Пришлый с трудом приподнявшись, путается в рукавах толстой шерстяной рубахи. Старушка помогает ему вдеть голову в ворот. Снова плотно кутает его в даху.
           - А хде твой мужик-то? Помер што ли?
          -Да давно ужо…Почитай с годков этак двадцать пять как будет. Тиф
    скосил. Сначала мужика , а потом младенчика Ванюшку, челядинушку* мою….Одна я ,зачем-то уцелела…
         Феодосия жалостливо всхлипывает, сморкается. Она снова присаживается у одра на лавку. Пришлый дивится: старушка вроде и дремлет уже…И глазоньки  вон совсем  прикрыла , а спицы в ее  пухлых пальцах  мелькают быстро-быстро. А слова как мелкий бисер из дырявого мешочка так  сами собой   сыплются:
              - Так тошнехонько мне стало жить на белом свете, так пусто…Вот и подалась я в скит. Мне што, я хоть замужем побыла, когда от мира удалилась, а Матушка Секлетекея  девой так и осталась. Поэтому она к тебе на обиход меня и приставила. Мне голово мужика зрить не в новину… .Шабалы* твои мы ведь все  пожгли…Уж больно лопоть*–то твоя вся поистрепалась. Да ты чай зрил ее, Матушку-то, глазоньки  слегка приоткрывал…Как жа, заходила тебя  попроведовать. Не упомнишь? Така жарова* оря-я-ясина!…Не приведи господи, как  взглянешь на нее… Челядинушкой* ишо переболела она оспой . Не чаяли , што и жива-то останется. Но господь миловал…А как корочки-то поотпали, так  матерь ее  в голос еньчить* стала:
      -Што делать, отец , будем? У  челядинушки*-то нашей, личико- то совсем  весноватое* стало. Сырында* уличная, сопливая да по малоумию своему  галиться* над ней  станет ,проходу не дадут…От насмешек робеночка как ладошками  прикроешь?…
    Вот девчонкой и отдали ее в скит ростить  к Матушке Тавифе. Отец-то ее, бают,  сам купец  Осип Федорович Сизинцев! Богатейший вклад пожертвовал он  скиту…
       Всему выучилась девчонка у Матушки Тавифы : и искусно писать полезные письма ,и петь по «крюкам», и знанию всей Псалтыри. А также памяти всех святых в течение года. А ишо она стала вышивальщицей бисерных икон. И могла вырезать из дерева кресты. А как в девку вымахала так, по своей воле , и осталась далее жить в скиту.
               -Кому я нужна –то, корявая дрынношшепина ?! Не хочу, баит, штоб женихи на приданное мое зарились, а меня лишь терпели.
     Так иноческий чин и приняла, а когда Матушка Тавифа ей свой посох передала, так и пововсе настоятельницей стала. Теперя она Матушкой  у нас…Уж така она характерна, но милостлива…Да ты сомлел  ужо…Ты дремли, дремли, а я тебе ишо сказ- утешенье души, расскажу.
      Старица садится на лавку, складывает пухлые морщинистые ручки на животе и , полузакрыв глаза, слегка раскачиваясь, напевно продолжает:
            - В далеких странах, за великими озерами, за горами высокими находится священно место, где царит вечна справедливость . В дивных обителях там пребыват лучезарные, долготерпеливые , сострадательные и прозорливые старцы. Великие мудрецы они. Дух божий живет в них, как в храме своем. Много людей отовсюду стремятся в страну заповедную в поисках правды…Но за каждые сто лет проникат туда лишь семь позванных. Шесть из них возвращаются , унося с собою сокровенные знания , сияние души и сердца. И только один остается…Труден путь туда. Коли не заблукаешь в тайге, то придешь  к  соленым озерам.  А от них дорога дорога через самые непролазные топи болот. Самое гиблое-то место и есть…Много людей уже утопло в их. А коли не утопнешь , то путь твой дале будет  через часты горы с глыбокими пропастями. Ежели душа твоя готова достичь  это место через все погибельные опасности, то примут  тебя жители Беловодья. Коли найдут они тебя гожим, то может быть, и позволят тебе с ними остаться.  Но это редко случается…
        Певучий дребезжащий говорок ватным теплым коконом закутывает, убаюкивает дремлющее сознание пришлого.

         И снится ему, как бредет он непролазными болотами, топями к горам Богорше. А там еще труднее дорога. Частым гребнем высятся скалы, окутанные облаками. Падает он на колени и просит бога дать ему силы одолеть эти горы. И дает господь ему чудную силу. Птицей Козьма воспаряет, руки крыльями раскинув, и переносится через острые пики непреодолимых гор в священную долину страны Беловодья.
      И выходят к нему навстречу щесть старцев. Мудрые их глаза лучезарны как солнца. Сияют, развеваются в воздухе белоснежные одеяния. И говорят они:
             - С чем пожаловал к нам , добрый человек?
Падает перед ними на колени Козьма и молит о праведном суде.
              - Быть по сему ! -хлопнули они в ладони.
    И вот уже лучезарные старцы , опираясь на посохи, входят в его деревню. Прозорливо и гневно зрят они на церковного старосту Никиту Афанасьевича Корякина, на Ефимия Загребина, Никона Радыгина и отставного солдата Ивана Бабкина. Воют клятвопреступники, валяются в ногах у святых подвижников. Лобзают им руки, молят о прощении. Но неумолимы старцы. Хлопают они в ладоши и слуги сатаны – мелкие бесы – турят грешников –лжесвидетелей в самое пекло ада лизать своим лживым языком раскаленные сковородки…
Тогда оборачиваются старцы к Козьме:
     -Раз  пострадал ты за нашу истинную веру и не отступился от нее, то
Оставайся с нами в священном Беловодье.

*«Купальница»-место ,где рябчики купаются в пыли,чистят перья от насекомых.
*Под угор- под горку
*Курумник-насыпь камней
*Пучка-растение,сибирский борщевик.
*Бодак- палка-трость
*Кремлина-твердая древесина

*Комель –нижний конец дерева
*Лямочник- заплечный мешок или нищий, живущий подаянием.
*Лиховать- болеть.
     * Очураться-опомниться
       *Кавкаться-сильно кашлять
       *Исполох- испуг 
      * Брахать-лгать
      * Бунчать-болтать чепуху
       *Челядинушка- ребенок
       *Шабалы-старые вещи
        *Лопоть –одежда
        *Жаровая-поджарая, сухощавая
         *Еньчить-плакать
         *Весноватое- рябое
          *Сырында-ребятня
           *Галиться-издеваться
            *Баить-говорить
            *Петь по «крюкам»-исполнять знаменные песнопения не по современным нотам ,а по древнерусским знамениям.





Глава 7   Послушание

«Сами знаете , что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии.»
(Библия.Деяния 20:34-35)


         Болезнь постепенно отступает. В одно утро Феодосия принесла Козьме серые льняные низники* , косоворотку и собственноручно связаный поясок «телешок».
        -Примерь, голубь, сама Секлетекея сшила для тебя. Она утренню заканчиват служить, самое время к ней на поклон и исповедь иттить…Айда , я дорогу-то укажу…
     Она ведет его к моленной ,старой покосившейся  избе, стоящей на особицу от других келий и  хозяйственных построек. Козьма, нагнув голову , входит в просторную горницу, освещенную несколькими сальными свечами.
 Секлетекея, упав на колени, уткнув корявое лицо в  руки упертые ладонями  в вышитые подручники* , усердно молится около передней стены у многоярусного иконостаса.
     Колеблется слабый огонек свечи на боковой стене , украшенной иконой Страшного Суда. Воспаряет на ней в кудрявых облаках господь в небесном покрывале, а ангел-хранитель протягивает архангелу Михаилу длинный список деяний грешника.  Сама душа грешника стоит в безнадежно унылом ожидании ,потому как предчувствует ,что не будет ей помилования. И мрачные предчувствия ее вполне сбываются. Толкает душу ликующий сатана вниз головой в самое пекло, в красные языки адского пламени. И вот уже  мучается грешная душа , подвешенная крючьями за ребра коричневыми рогатыми чертями с кожаными перепончатыми крыльями в гиене огненной среди других душ сваленных в одну кучу около кипящего котла.
     А перед иконостасом на подпорках лежит большая цельная доска, накрытая златотканной парчой. На ней  спасение души-древнее евангелие... По боковым стенам тянутся деревянные лавки. На стенах крючки, на которых висят ковровые  подручники.
         Три раза положив глубокие земные поклоны иконостасу,  Феодосия подталкивает Козьму в спину навстречу Секлетекее и спешно удаляется из избы. Терпеливо выжидает Козьма окончания  службы. С душевным трепетом крестится двуперстно на древнюю икону Спаса Вседержителя. Секлетекея  особо почитает эту чудодейственный  образ. Говорили святые старцы, что никогда не дается эта  икона   в руки поганых  «никониан», сколь не  пытались они снять её с того места, где она находится. Каменеет в срубе избы. И топором не вырубается  и огонь ее не жгет…
   - Прими исповедь, Матушка.-застенчиво гудит Козьма, глядя и согбенную длинную спину с острыми выпирающими  лопатками. А после исповеди низко  кланяется старице :   - Дозволь, Матушка, остаться в скиту.
     -Что ж, человек ты, видно, богобоязненный, но…-она покачала головой ,-в сам скит пока  не пущу ... Прими послушание, стань трудником , а там через полгодика позрим, што делать дале с тобой…Но место для житья я тебе определю.-смилостивилась Секлетекея.
        -Благослави, Матушка, потрудиться…-покладисто соглашается Козьма.
         -Аминь. Бог благославит.
      И повела его старица по черным ступеням узкого прохода за каменные стены скита, указала на невысокий поросший диким смородишником холм рядом с кладбищем у реки Безымянки. Не сразу углядеть человеческому взору врытую в склон холма сложенную из  необработанного камня крохотную  келейку.    
Она толкнула щелеватую дверцу на ременных петлях. Козьма нагнулся и  заглянул в полутьму келейки. Пахнуло затхлой сыростью. В стене келейки только небольшая ниша для икон, и крохотная печурка да сложенный из камней одр, покрытый грубой шкурой .
        -Эта келейка самово  праведника Леонида.
        -Это ево самый ближний  высокий тополевый  крест на могилке у холма?
        - Ево…
   Секлетекея  присела на край  одра, поставила в нишу икону русских святых целителей и святых заступников. Аккуратно расправила складки опрятного темного платья. Перекрестилась. Серые глаза ее слегка увлажнились, корявины на лице  осветлились.
    -Ему здеся место,.-указала она сухим перстом на изображение иконы. - чудотворец  он был…  Присядь рядком да потолкуем ладком, штоб ведал ты в каком святом месте жить будешь и не опорочил ево.       Необыкновенный, святой человек здеся жил… Бают, был он писарем волостным. Был из себя маломочен* и хром. Но дал господь дар Леониду-так звали писаря -писать четко, свободно и красиво…И  любовь к чтению святоотеческих  книг в него вложил.  Но с годами стал писарь так худо зрить, што перестал он различать буквицы печатные и писанные. Со службы  Леонид был уволен и впал он в великое оскуднение.  Лямочником* наощупь с бадаком* бродил он от деревни к деревне, просил милостыню у добрых людей. Лохматьё * подавало милостыню из последнего, а богатеи галились.*
Раз постучался он в ворота к сельскому старшине, дружку своему прежнему. Тот жил справно, жировал ажно, но такой еще жила оказался... Гнать писаря взашей  велел ,сухой корки не подал. И тогда взроптал Леонид в великой обиде к господу:
        - Сколько, господи, мне ишо маяться на белом свете? Мало того, што я кулявый*, еле хожу , так ишо слепотье! Либо дай мне исцеление телесное, либо прибери к себе навовсе!
         Улегся Леонид в глухом овраге под кусток, сложил руки на груди, изготовился помирать. Явился ему во сне светолепный муж в сияющем облачении. В левой воздвигнутой руке своей  держал он святое Евангелие, а светлоблистающей десницею указал на важный документ-государственные «Привилегии», подписанные ишо императором Иосифом вторым. В ем венценосец староверам даровал полную свободу на исповедание ими  своей веры и отправление всех необходимых таинств и священнодействий. И глаголил  муж Леониду:
    -Зри на мя и виждь якоже аз есмь, так все есть!
И повелел писцу сделать список с этого документа и хранить как зеницу ока. После этого святитель преобразился ,словно светлосиянный ангел, и указал ему место, где найдет писарь свое исцеление. И догадался тогда Леонид, что зрил во сне  Николу-Чудотворца.
   Столь велико было у писца желание исцелиться, што в глухой тайге  изыскал он место указанное чудотворцем. Обессиленный пал на колени у холма, поросшего крапивой и начал копать землю прямо руками. Вскоре забила вода струей. Вода студеная, ключевая. Допрежь омыл Леонид этой водой глаза и прозрел. Опеть же своими руками вырыл преподобный  в холме пещерку и из камня сложил себе эвонде-ка келейку. Сложил и колодец энтот на месте целебного источника. И остался на этом святом месте Леонид и стал праведником. И носил каменные вериги. И принял подвиг молчания . Молился он под открытым небом. Спал в свой келье на одре из камней. Теперя мало сам он заботился о своем пропитании. Ибо сказано: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить.» Господь не оставлял его в своей милости и посылал на кажний  день скромну пищу.
      Больше заботился праведник о выполнении зарока данного им  Николе Чудотворцу. И изготовил он берестяну книгу. Проткнул кажну страницу шилом и скрепил листы кожаным шнурком.
И написал в той книге список с «Привилегий» виденный им в вещем сне своими четкими буквицами синими чернилами . И баско изукрасил страницы пурпурными заголовками и инициалами . А  чернила  праведник изготовил из ягод бузины и крушины. И хранил после  эту книгу  как зеницу ока.
     После долгих лет безмолвия и испытаний господь даровал преподобному еще один дар- дар чудотворения. И указал ему исцелять страждущих. Подвиги старца стали известны многим. Жители окрестных деревень устремились к отшельнику за духовным советом и исцелением от болезней. Многие христиане , помолившись  испивали и обливались водой из чудесного  колодца. Делая это с глубокой верой, они получали облегчение или полное исцеление. Вскоре рядом с кельей начали селиться другие иноки. И получился целый скит.  Наш скит…
   Старица прервалась , помолчала и благоговейно продолжила:
       -Тихо , скромно и благочестиво преподобный Леонид  преставился ко  господу и тело его было нетленным. А на его могилке по ночам господь явил две негасимые горящие свечи , указуя путь страдальцам,  просящим  исцеления телесного и духовного здравия.         
      Секлетекея указала на сырое место у заваленного колодца:
          -Вишь, ужо  мало источает источник…- Эх, сейчас бы окунуть в сей источник старицу Лукерью ,враз бы бесноватость-то с нее как рукой сняло…Только в Федулово раззорение нечестивцы завалили колодец каменьями.
     -Што тако за Федулово раззорение?-любопытствует Козьма.
    - Эт ,я тебе другой раз расскажу …Делов ешо невпроворот.Пока отдыхай,а завтра я тебе послушание назначу. Ну, оставайся с богом! А как  в било* загремим, так приходи в трапезную потрапезничать. Только к  крайней избе во дворе не подходи. Не дай бог, на глаза старице Лукерье попадешься, бяды не миновать...Тока-тока в разум входить стала….
     - А кто така Лукерья-то? Чем я ей шибко помешаю?
     -Ой , и не бай, … Старица Лукерья  чужих мужшин зрить  не может, боится шибко, сразу дурничка на нее нападат, колготни с ей потом много…
       -Што так?
       - Из рудничных она. Молоденька она красивенька была. Сиротка.
Секлетекея задумалась:
       -Видно,  шипко силен сатана ….А сатана откуда? Когда Господь воскрес, Сатану вот приковал на два тысяч лет. На тыщу лет Сатана был прикованный, значит, а тыщу значит уже откованный бегат.  Его расковали, так он всех и теребит , на грех толкает. Вот под чужой грех  и подвел сатана Лукерью. Приказчиков сынок с дружками под пьяну лавочку затащили сиротку на брошенную штольню , ссильничали , галялись*. Заступиться за нее ведь некому…. Чаю, сатана   теперь прямо вот дубинкой в ад всех скопом их и  погонит . И поделом им!
Дряблые щеки  старицы  обвисают и горестно трясутся. Глаза  тускнеют.
      -Паскудник не только ссильничал   девку, но и охаял на весь рудник. А у ей жених был. Так тот сразу и бросил ее. Вот и стали мужики и парни таскать безответную по кустам и изгаляться. Заступиться ведь за сироту некому… Только с тех пор Лукерья как бы рехнулась маненько. Как увидит  мущшину  ,так на нее морок и нападает …
       Старица встает и торжественно кланяется чудотворной иконе святых заступников.
     - Господи, ты мя прости! Господи, ты мя прости!  Вот и увела  я  ее подальше  от греха и сраму  в скит .
 Встрепенулась, привстала с места, когда кто-то зашубуршился в  кустах смородишника. Пыхтя, отдуваясь, ломая сучья, сквозь кустарник ломилась взопревшая грузная Феодосия. Не доходя до кельи, всплеснула  пухлыми ладошечками , завыла, заголосила:
       -Бяда, Матушка-а! Лукерья-то сб-е-егла-а…Пока я в трапезной-то колготилась, кашу пщонну варила, она в дверь-то торкалась-торкалась и вертушку на котору дверь-то я заперла вышибла-а-а и сиганула через ворота-то  в тайгу!
    - А ты што не задержала бесноватую-то!-попрекнула ее Секлетекея.
Феодосия только ладошечками всплеснула:
     - Да рази я за ней, быструхой-то угоню-ю-ся?… У ей ажно пятки засверкали…А я вить совсем ведь обезно-о-жила-а-а…Да и в тайгу я не ходок,  в трех соснах заблукаю-ю-ю…
Она жалобно  завсхлипывала. Помрачнела, пригорюнилась Матушка:
       - Хде ее теперя ссыщешь…У ей, малоумной,- семь дорог, а у нас- одна. Поди угадай по какой она теперя блудит? Сгинет, дурничка, либо зверь задерет! Сколь нас старушья -то осталось. Ране мужики скитские ее из тайги отловют и домой оттартают*. А теперя  я и ума не приложу, што  делать-то?!
Козьма встал и поклонился старицам.
           -Дозволь, Матушка, послужить…Как – никак , я мужик таежный, по следкам вашу Лукерью поди-ко ссыщу.
  Секлетекея воспрянула духом, с надеждой воззрилась на него:
        - Маломочный* ты ишо ,а она ведь добром назад не идет. Прийдется на себе ее волокчи…Ране было: она, знай себе ,вижжит , ногами упиратся….А иноки тащщут ее и молятся ,помочи себе просят. Так ухряпаются все, так изопреют ,пока до  скита ее  оттартают*…Справишься ли ишо один-то?!…
      - С божьей помощью, Матушка!
      - Поспешай, сынок, поспешай! Зайдем сперва в скит. Я тебе и ружжишко в дорогу  дам, не дай бог, зверя стренешь…
    Из сарая она принесла подржавевшую одноствольную бескурковку с сеткой мелких трещин на деревянном прикладе.
      - Откель така дудорка *? !- изумился Козьма.
       -«Круг благодетелей» пожертвовал.-туманно и  односложно поясняет Секлетекея.
         -А жаканы к ней есть?
         - А как же…
Феодосия  шепчет ему:
          - Жаль, милок, потрапезничать не успел. На-ка в дороге пожулькаешь маненько….
  И сунула мужику за пазуху изрядный ломоть черного хлеба.
  И перекрестила ему спину:
         -Храни тебя, господь! 


*Низники-легкие широкие льняные штаны.
*Подручники- коврики на которые кладут ладони во время коленнопреклонной молитвы.
*Лохматьё-беднота
*Галились-издевались
* Кулявый-хромой
*Император Иосиф Второй- император Священной Римской империи.В 1781 году издал знаменитый Указ от 13 октября о веротерпимости.С 1782 года отступления от господствующей веры перестало считаться уголовным преступлением.
*Било- огромная железная труба, по которой, раскачиваясь, бьет столь же большой камень, издавая глухой, но сильный звук. Призывом била сопровождают все соборные действия  .
*Оттартать-утащить
 


                Глава 8

            «Кто из вас без греха,пусть первый бросит в нее камень.»

              (Евангилие от Иоанна (гл.8 ,ст.7)

 Размашисто  шагает по тайге Козьма. Цепким взглядом примечает : вот мох примят и  взрыт носком обуви. Вон сучок надломлен….Вон  сыроежечка сломлена и брошена .Червива. Вон отпечаток баретки* на мокрой земле….
        Верст пять так уже отмахал мужик. Хмарно небо. Сеет –сеет мелкий колючий бус* сквозь волглый* сосновый лапник. Зябко Козьме в легкой косоворотке. Жалеет, что не одел шерстяную кабатуху*, спешно собирался. Отсырели ичиги*в мокрой траве. Дивится Козьма: уже смеркается, а ветхую старушку он еще так и не нагнал. Прыткая какая-то бабулька попалась…
       Наконец,  поднялся на увал , заросший седым кедрачом  с серыми лохмотьями лишайника на черных оголенных ветвях. Спустился по пологому склону курумника*  и вышел на  полянку.
      А там на пенечке щупленькая маленькая старушонка сидит и сыроежечку передними зубками грызет. Зыркнула в его сторону черными бусинками глазенок, завизжала и ящеркой юркнула в малоросник*. Забилась под густозеленую елочку  в сырой траве, притихла. Через раз дышит…
Сидит Козьма на волглой пожухлой траве у малоросника и думает:
         -Силой Лукерью из ельника ташшить , ишо  больше старушечка испужается .Вдруг у ней серце со страху и  лопнет ?!
 Сидит, не шелохнется…Терпит, выжидает неизвестно чего….Вспоминает про ломоть черного хлеба в кармане. Думает:
         - Сколь ишо годить-то придется? Не худо бы перекусить с устатку…
   Жуёт…Поглядывает в сторону малоросника*. Тихо там. Затаилась Лукерья. Отломил маленький кусочек и положил на пенек. Подождал….Высунулась коричневая лапка из густой травы. Цап-царап кусочек с пенька и снова затихло все в ельничке. Усмехается Козьма:
        - Голод-то не тетка , сильнее страха…
   Скукожилась в траве Лукерья, сосет-мюслит мякиш беззубыми деснами. Кажется ей, что высокая трава надежно укрывает ее от глаз страхолюдного мужика со шрамами по всей голове. И блазнится* ей, что это его шершавая ладонь зажимала ей когда-то рот. Это он со звериным оскалом  смрадно вонял ей в лицо самогонищем…Это он шипел :
        -Ты ишо подрыгайси мне. Ножонками – то  посучи-и ка!
 И в лицо кулачищем-хрясь! Хрясь! До черноты в глазах…До беспамятства!
 Выглянет Лукерья из под лапника ели.
       - Нету-ка, вроде не тот вовсе…У этого взгляд из под лохмов волос другой какой-то……Нету-ка пока  от него  никакого вреда старице…
Выхватит старушка очередной кусочек хлебца, жулькает его, вспоминает, как слюбилась в девках с Харитоном.

       Маганый* был парень ,золотые кудри вились кольцо в кольцо, а ласковый ровно теленок….Как раз перед самой  свадьбой за околицей  повинилась своему жениху Лукерья в сотворенном над нею грехе. Тот прищурился, процедил сквозь зубы:
         -Щас проверим!- и завалил ее на землю.
 А потом встал злее черта, зубами заскрежетал:
        -И впрямь порченая! А я то гулял с тобой по чесному…Берег ,хотел штоб все как у людей было…свадебка да брачна ночь, а ты … Единственное што у тебя и  было-девство. И то не уберегла!
   В ногах ползала у жениха Лукерья ,пыталась оправдаться …Молила  покрыть чесным венцом ее позор от людских пересудов. Но тот только брезгливо  оттолкнул ее от себя как паршивую собачонку:
        -На кой ляд ты теперя мне нужна? Лярва гуляща… Што я себе побогаче непорченну девку не найду што ли?
И харкнул  ей в лицо…
           Сильно иззябла в сырой одежонке старица, трясется, как осиновый лист на ветру... Слава богу, дождь на убыль сошел. Кутается в сырую шальку. Скрозь дрему слышит как улещает-уговаривает ее страхолюдный чужак:
        -Пойдем ,бабушка ,домой. Там  старица Феодосия кашку для нас пшону сварганила…
      Старица колеблется: и кашки-то хочется… И в животе от голода присосало. И выйти страшно…Мышонком пищит она из пушистого низкорослого ельничка :
           - А ты не  сильчаешь меня?
Ухмыляется  страхолюдный :
         - Бог с тобой, старушечка!  И мыслях такого сроду  не держал….
          - Осени чело !- требует Лукерья.
 Крест незнакомец кладет правильный, старообрядческий….
        Но сильно в ней сомнение. Мнится ей, это змей лукавый ее обольщает, выманивает ,чтоб накинуться и терзать тело ее белое…Кукиш показывает  старица терпеливо сидящему у пенька мужику и клубочком сворачивается   в своем убежище.
     И снится Лукерье, что это ее суженный Харитон пришел за ней в ночную тайгу и сидит у горящего костра. Раскрывает он ей навстречу теплые объятия,  ласкова его речь  и добры его  глаза:
         - Пойдем-ка ,моя нареченная, домой да за чесной свадебный стол….
 И , завывая, подползает Лукерья  поближе  к  теплу и свету огня.
     А когда ободнялось , заря заиграла рубиновыми искорками на мокрой  листве. Рясной россыпью заискрилась в сосновых хвоинках и засеребрила  паутину мизгиря*. Раскинулась в проясневшей голубизне семицветной  божьей дугой*. Золотой короной жарких лучей воссияло светило над кудлатой с проседью головой незнакомца. Глянула на него Лукерья и обомела :сидит перед нею лучезарный старец . Сам до нее снизошел. Нет более нужды Лукерье добираться до Беловодья.
     Доверчиво выползает она из малоросника* к старцу. Припадает к его святым  коленям , слезами  обливается и горько-горько жалуется:
          -Зазря ее люди обижали…Ни в чем она ни перед людьми и Харито-о-ошей не виноват-а-а-я!
       Жалеющей ладонью гладит святой мудрец ее по жиденьким волосам. Поднимает с колен:
         - Пойдем-ка, болезная, домой, в скит.
         -Совсем я околела от холода, ноженьки гудут, не ходют.-скулит старушка.
          -А ты с пенечка-то взберись мне на кукорочки,  я тебя и сволоку в скит.
       Взопрел Козьма  пока  тащил на горбу старушонку. Она вроде и невиличка ,а с каждой верстою все тяжелее. И солнце в зените не по осеннему жарит макушку. И пот со лба солонит и щиплет глаза… Не раз останавливается он в пути. Ссаживает Лукерью на траву. Та ищет что-то, щиплет какие-то целебные травки в передничек, воркует себе под нос. Вроде недалече уже. С  надеждой смотрит он на старицу, может своими ногами она дойдет до скита? Но та уже привычно вскарабкивается ему на горбушку, нетерпеливо ёрзает на ней. Кашки ей очень хочется!
             -Ты, старушечка , не шибко понужай* меня коленочками-то… Ты ж  не фунт поди-ка весишь… Азойно* ведь мне .Да и  не мерин я скоком до скита бежать.-ласково ворчит Козьма.
       Но вот ,наконец-то, и завиднелись каменные скитские стены !

     *  Маломочный-слабый
    *Блазнится-чудится
               *Баретки-  закрытые туфли на шнурках или пуговицах; полуботинки.                *Годить –ждать
               * Меганый –белокурый
                *Азойно-тяжело.
                * Понужать-подгонять
                *Божья дуга-радуга
                *Мизгирь- паук
                *Баретки-закрытые туфли на каблуке со шнуровкой или на пуговицах.







                Глава 9     Хлеб насущный
                « Пища для чрева,и чрево для пищи…»
                ( Первое послание к коринфянам.)

           На следующее утро ,когда из своей кельи Козьма услышал глухое бряканье била ,он  пошел в молельную  на  службу отправления полунощницы. Секлетекея встретила его скупой улыбкой. Феодосия навстречу воссияла незабудковыми глазками . Из-за их спин исподлобья зыркала черными бусинками Лукерья. После общей молитвы Секлетекея приказала:
      - Я с Лукерьей –картошку копать, а ты, Феодосия, келарьскую обиходь да снедать изготовь. Да в обед в било* побрякаешь , штоб Козьма услыхал.…А тебе ,Козьма, дрова  к зиме готовить…У нас ведь поленницы-то кончаются, дров почитай, на одно истеплье* и осталось…Топор и пилу в сарайке у моей кельи возьмешь…
      В тайге Козьма выбирал для рубки сухостой. Пилил изъеденные древесным  червем  сосны  на чурки и в крошнях* таскал их в скит. Колку чурок на поленья решил оставить на предзимье. На крошнях* много не упрешь на горбу, поэтому  далеко не уходил от каменных скитских стен. И все таки к обеду заморился. Глухому бряканью била обрадовался: вчера поужинать не довелось, а на завтрак Феодосия дала  только ломоть хлеба со взваром из чаги и смородишника. Впрочем, как и всем…
.А мужицкое тело и тяжкий труд требовали сытной пищи.
     После чтения «Начала» в трапезной Секлетекея попробовала вареной картошки и редьки с квасом. Одобрительно кивнула.
               -Благослови, вкусить трапезу, Матушка,- пискнула из-за стола Лукерья.
     Во время обеда Козьма осторожно спросил Секлетекею:
              -Отчего так скудно живете, Матушка ? Ведь не пост на дворе…
              -Душа и редечкой напитается,-  отшутилась  старица, бесшумно  отхлебывая из деревянной ложки.




 Феодосия завздыхала:
              - Да…до раззорения мы и кедровое молочко и сметанку вкушали…а по праздничкам пироги с грибами и брюсникой я пекла. Да и мясцо на столе бывало…А теперяча и хлебушко к концу идет, а крупы на кашу пригоршни осталось …Из чего готовить ужо и ума не приложу!
               - И худой квас лучше хорошей воды.-проворчала Секлетекея.-Дай только брюху волю…
Феодосия вдруг неуступчиво поджала пухлые  губы, дряблые ямочки на ее округлом лице углубились :
              -Только ангелы с неба не просят хлеба ,а лучше бы суп да нет-ка круп…А главно, соль-то на исходе…Ты-то  много на себе не утарташь*? Лукерью в лес допущщать пока ишо нельзя. А я, сама знашь, не ходок…Может, Козьму  сам господь в помочь нам  послал ,чтоб нам, старухам , безголодно век свой дотянуть…Покажь, Матушка, ему дорогу к лабазу, пока ишо реку льдом не схватило…Глянь, как  он  чурки на себе тягат, ровно бугай какой…Ты очами –то, Матушка, не сверкай!  Человек из еды живет….
               - И то,-помрачнев, неохотно согласилась  Секлетекея,-  Ртов у нас прибавилось , одним огородом зиму  не проживешь.  Думать буду…. 
       Почти всю ночь металась старица по моленной. В  смятении обращала взоры к иконе Спаса Вседержителя:
                -Помоги, господи! Господи, вразуми! Как доверить пришлому великую тайну помощи опальному скиту от «круга благодетелей, в который не токмо ее купеческая родня вхожа, но и многие богатейшие уральские заводчики?! Всех разом  можно под опалу подвесть!… И этот путь к заветному лабазу заповедан ей ишо покойной Матушкой Тавифой! А с другой стороны, нету-ка у ей другого хода : не дай бог, неурочно примрет она… Вон как сердце порой стискиват. Околеют девки без нее с лютой голодухи. Тож грех будет на  ее душе!
   Рано утром  она сама явилась к Козьме в келейку за каменную ограду. Торкнула в спину:
              - Вставай,Козьма! Сбирайся в путь, одевайся-ка потеплей….
В моленной   погрозила сухим  перстом и указала на икону Страшного суда:
               -Целуй икону, што в тайности сохранишь путь, который укажу тебе . И во благо  употребишь знание о нем токмо для пользы скита или людей старой веры!
Откинула дверку в лаз подполья. Поманила  за собой рукой:
               -Крошни* прихвати.
 В темноте Козьма брякнулся затылком о половые лежи* , старица хмыкнула и запалила сальную свечу.
                -Вишь, за бочкой-то полог, отодвинь-ка.
      Открылся круглый лаз в черноту. Старица  согнулась и проползла внутрь, Козьма пополз следом.
  Чавкала  и скользила под коленями сырая глина. С потолка, где в трещинках скапливалась сырость, хлюпали  и обрывались вниз  ледяные капли. Через некоторое время старица разогнулась, отряхнулась. Узкое колеблющееся пламя едва освещало каменные ступени вниз и осклизлые  стены коридора.
      Секлетекея прислонилась к стене, переводя дух. В глазах медленно темнело. Стоял шум в ушах. Под левой лопаткой сильно ломило. Она присела на ступеньку, помахала Козьме рукой:
           -Присядь-ка…
        Черной молнией в  голове   всполыхнуло и высветило то, как  во  тьме, тогда еще наугад ,цепляясь пальцами за скользкий плетняк , она волокла за собой  визжащую Лукерью. И зажимала ей рот ладонью. А та извивалась и дрыгала ногами.  Как тяжело шаркая ногами, спотыкаясь, и пыхтя под ношей узла со святыми книгами и иконами, за ней шарашилась пухлощекая Феодосия.


                Глава 10   Федулово раззорение               
                « Не останется здесь камня на камне;все будет разрушено.»
                Евангелие от Матфея)               

         Давно это было…В федулово раззорение ….Она еще была молода, а настоятельницей в ските была Матушка  Тавифа . И их скит процветал. И так прихожанам окрестных сел полюбились моления настоятельницы скита, что почти  весь приход отца Якова Федулова откачнулся от православной церкви  и потек непрерывным ручейком в скитскую моленную Матушки Тавифы. Приход немалый, в семнадцать деревень. Вскоре моленная Матушки оказалась для прихожан тесна и прихожане прирубили к ней алтарь, а перед входом сделали паперть. Верх моленной украсили медной  маковкой  купола с крестом ,повесили гулкий  колокол. Для удобства проживания для Матушки Тавифы была прирублена отдельная комната.
       Обозленный батюшка православной церкви накрапал донос: «В таежном скиту ширится и растет «гнездо осинное», «гнездо раскольников». Самовольно выстроили они моленную и незаконно ведут «воровские» богослужения в ней…»
          В канун Успеньева дня в скит нагрянули полицейские во главе с приставом и батюшкой Яковом Федуловым. Грозный, суровый явился пристав в часовню, где молились староверы и строго сказал Матушке Тавифе:
              -Ну, берите скорее все ваше барахло и уходите прочь из этих мест! Заутро , штоб вашего духу здеся не было!»
       А батюшка Яков ходил по кельям инокинь и уговаривал их принять единоверие. Но инокини упорствовали и двупестно от него открещивались. .Покорно молились  и слезно выли- пели:
              - У нас были здесь молены, они подобны были раю…У нас звон был удивлённый….Удивлённый звон подобен грому…О, прекрасный ты наш раю, прелюбезный драгой скит ,нам в тебе уж не живати, святые службы не стояти. Тихие радости не видати…
      Солдаты их в тычки гнали из келий во двор.
 До моленной ни батюшка Яков Федулов, ни полиция  еще добраться не успели, когда туда уже грузно ввалилась Феодосия . Она захлопнула за собой дверь и задвинула щеколду. Матушка Тавифа отливала святой колодезной водой задурковавшую Лукерью , торопливо бормотала:
                -Изгоняем тебя дух всякой нечисти, всякая сила сатанинская,…всякий посягатель адский враждебный…именем нашего Исуса искоренись и беги от душ  по образу божьему сотворенных….
     Растрепанная Секлетекея с трудом удерживала в  руках корчившуюся худенькую инокиню. Лукерья изловчилась и изо всех сил лягнула ее  в колено. Та ойкнула и сморщилась от боли. И тут Феодосия взвыла так, что  Матушка Тавифа  кружку из рук выронила:
           - Вы тут, а они там!…Костер во дворе запалили и святые книги, иконы туда кидат!…Плоты сколотили, инокинь вяжут да на плоты  как мешки с картошкой швырят!… Черноризцев раздеват, стегат кнутами из ветвей  и нагишом гонят к реке! Хотят  вниз по воде весь скит сплавить! Сюда идут ,Матушка, моленну опечатывать!
     И тут Матушка Тавифа заметалась по горнице, срывая со стен образа. Спешно складывала их на  растеленную  простынь со своего одра .Сверху, чуть поколебавшись, положила  драгоценную икону Спаса Вседержителя и берестяную книгу старца Леонида. А в дверь моленной уже колотили солдаты, когда старица открыла дверцу в лаз подпола.
 Сунула узел Феодосии  и прикрикнула на Секлетекею :
    - Ну, што столбом стоишь?!Айда в подвал, там подземный ход есть и сидитя там, пока солдаты не уйдут! И дурничку за собой тащщите!
  -А ты,Матушка?!-взрыдала Феодосия.
  -А я…-она строго выпрямилась- а я вместе со своими  прихожанами приму  крест. Ну, живо, не мешкайте…Тебе , Секлетекея, передаю свой посох!


*Крошни- приспособление для переноса грузов летом. Представляют собой две дуги, соединенные под прямым углом, одна из дуг обтягивается берестой и плотно ложится к спине, на вторую дугу ложится груз. На крошнях возможно унести до 50 килограммов.


                Глава 11    Лепта «круга благодетелей»
                «  Давайте и воздастся вам…»
                (Евангелие от Луки)
      
      Да, давно это было…-вздохнула Секлетекея:-С тех пор скит захряс, скрытно живут они здесь. Слава богу, «круг благодетелей» помогат, а то б давно ноги с голодухи протянули ! А сейчас ужо и сил нет к лабазу*  добираться. Время на прок припасы делать , а много ль с собой она, старуха, унесет? Видно , права Федосия : господь им прислал Козьму в помочь!
   Она искоса взглянула на широкоплечего кряжистого Козьму :
      -Силен ишо мужик , зараз мешок с продуктами упрет и не охнет…А она ужо скоко может поташшит…
     Козьма спокойно выжидал, когда старица отдохнет и поднимется со ступенек. Через некоторое время просвет в конце подземного коридора вывел их на заросший кустарником  берег  Безымянки. Секлетекея махнула в сторону голубеющего в тумане увала:
              - Щас ,как поднимемся вдоль по этой релке*, так в  мендраче* начинай затеси на деревьях  для памяти делать…В другой раз ужо один ходить будешь…Не  сегодня-завтра падера* падет…Пока лед на реке не станет, надо припасов натаскать! А мы с огородом доуправимся да грибов-ягод скоко ишо успеем пособирам …На тебя теперя вся  наша надежа…
    Верст десять отмахали по кедрачу, когда увидели стоящий на трех сваях с односкатной кровлей лабаз* .
Секлетекея указала Козьме на лежащую под ним трехметровую лестницу:
          -Приставь-ка ее к низу пола, пошараборься, там серединна доска выниматца…Через проход энтот и лазить внутрь будешь…Щас я слажу, наберу всего из лагунов помаленьку на первое время. Круп разных, мучицы да сольки…А потом ты, посмотри для себя разну лопоть* на зиму и охотничью справу. Там на полочке у потолка-то и будешь писульки-то оставлять о всякой нужде…
     На обратном пути Матушка поучала мужика:-Как путь хорошо вызнашь, то затеси то замажь и ходи туда разными путями ,штоб тропки не стоптать….
      Следующие полмесяца ежедневно после чтения Псалтыри за благодетелей и двадцати кафизм , отбив тысячу положенных поклонов у икон ,Козьма  таскал на крошнях* припасы к зиме.
     Потом ворочал в тайге  срубленные на дрова бревна. Бил орех, охотился на рябчиков ,ловил рыбу .В воскресенье Секлетекея  после отправления «начала» учила его петь по  « крюкам». Учение это давалось ему туго, «крюки» запоминаись тяжко, гудел молитвы сильно фальшивя. Но Секлетекея была неумолима и терпелива.

*Лагун-- кадка с двойным дном.
*Лабаз-постройка на деревянных столбах-сваях.
*Релка- гряда,возвышенность.
*Мендрач –редкий лес.
*Падера –первый снег.


                Глава 12  Накрытие
                «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.»
                (Святое Евангелие от Луки)

         Так год прожил он в келье Леонтия за стеной скита, потом снова пришёл на поклон к Матушке :
        -Хочу накрыться.
Секлетекея  собрала старух в моленную.
     Принарядившаяся по этому случаю Феодосия поощрительно  лучилась улыбочками, играла  ямочками дряблых щек, лукаво подмаргивала незабудковым глазом. Приткнувшееся к ней Лукерья доверчиво смотрела на Козьму чеными бусинками и напряженно перебирала пальцами «Лестовку». 
  Секлетекея торжественно обратилась к ним:
        - Сестры, этот прихожанин, который в миру прозывается Козьма Берестов, - она ткнула в сторону Козьмы посохом и ее рябое лицо приняло непроницаемое выражение, точно она впервые видит его ,-хочет принять на себя иноческий чин и просится в наш скит. Есть ли возражения к тому? Феодосия?….
   Феодосия дробненько  зачастила:
           -Худого о Козьме не скажу… Послушание несёт чесно. Истошник*   тот еще…Робит уёмисто*, дай бог кажному мужику так робить…Я и тесто на  пироги по сему случаю сотворила…- закончила она.
            -Очёсливый* он,- пискнула со своего места Лукерья,-слова худого от  него не слыхивала…
            -Послуханный* он прихожанин,-согласилась и ними Секлетекея,-все службы исправно посещает. По знаменам- «крюкам»,-она посмотрела в его сторону, замялась,- петь выучился…Что ж , благославляю тебя, Козьма, встать на  сорокодневное оглашение. Аминь!
              На сорок дней Козьма заперся в  своей келье.  Молился  без устали . Усердно бил низкие поклоны ,никого не зрил  и не слышал .Только принимал в маленькое оконце скудную пищу : кружку  воды и кусок хлеба. На сороковой день он был посвящен в чин отче и стал прозываться Клементом  Боголепом. И выделили ему крайную от ворот избу
*Истошник- трудолюбивый человек.
*Уемисто-много
*Очесливый-вежливый


                Глава 13  Пожар.
               
                «И ототрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже….»
                (Откровение 21:4)

         В этот день с неба сначала сыпануло мелкой снежной крупой и грязные лывы приморозились , подернулись  ледяной пленкой. Хрусткие тонкие  забереги* окаймили Безымянку. К вечеру снег покрыл скитский двор и лег  толстым пушистым  слоем на  крытые тесом крыши келий .
       В ранние сумерки по окончанию малой повечерицы и отпуста Козьма сотый поклон  уже отбивал у иконы ,когда неурочно и запалошно загремело било* во дворе. Глянул в  подслеповатое мутное оконце и ахнул: полыхает зарево над моленной! Выскочил в чем был : низники* да рубаха. В било* гремела камнем зареваная  простоволосая Феодосия. Около нее в припадке  билась на снегу в темной   сорочке Лукерья. Старица Феодосия увидела Козьму , вцепилась  пальцами ему в рубаху, завыла :
         -Спаси-и-и за ради Христа!   Секлетекею приспичило нынче  в моленной ночевать….Поди-ка, разжигала кадило да невзначай сронила уголек малый под половицу….Сгори-и-ит жа-а-а!
      Вышиб плечом дверь в моленную. В избе задымленно, пламя подбирается к иконостасу…В соседней комнате удушливо хрипит и ползает по половицам Матушка Секлетекея. Козьма  нащупывает ее на полу, перекидывает через плечо, тащит к выходу. Но старица вдруг дергается и с силой отталкивается от него, тянет руки к образам . Ее рябое лицо кривится  , глаза мучительно выпучены. Она сипит:
           -  Спа-а-с-с Вседержи-и-и-тель!...Берястяна-а-а книга за ни-и-им…
  Сунул в клубящийся дым руку. Выхватил, обжигая пальцы, из  подбирающемуся по стене  огня   святой образ , леонидову книгу  и поволок   обеспамятевшую старицу.
       Вытянувшись в струнку в Феодосьевой келье  лежит Матушка Секлетекея, отчего ее  сухопарое тело  в льняной сорочке кажется еще долговязее .Голые жилистые ноги торчат через  край одра. Тусклые серые глаза смутно зрят из корявин на лике на окруживших ее плачущих стариц. Она сосредоточивает блуждающий взгляд на Козьме , слабо шевелит пальцами руки, подзывает к себе:
      - Подойди , отче Клемент,…оставляю …тебе. Береги…как зеницу ока . Посох передаю …боле не на кого оставить!


                Глава 14   Эпилог. Святая святых…
                « Память  праведников пребудет благославенна.»
                (Библия. Притча 10:7)
         Говорят, в глухой тайге   под угор  у курумника*  ,где течет неторопливая, речка Безымянка  есть земля обетованная- полуостров « Монашки». А со стороны реки за увалом стоит там старый скит, огороженный каменной стеной. А от новой часовни, срубленной без единого гвоздя, к воде ведет  узкий проход, выложенный почерневшими  ступенями из  стесанных лиственничных кремлин*.
     В новой же часовне стоит неопалимый образ Спаса Вседержителя. И никогда не дается эта икона в руки «никонианам» поганым.
     Так же здесь хранится берестяная книга старца Леонида, дарующая староверам право на древнюю свою веру. День и ночь гремит над скитом оплавленный колокол, сзывая прихожан на службу…
    А строгий чин там держит лучезарный прозорливец-старец Клемент Боголепов. И тихим ручейком течет в скит люд с окрестных деревень на поклонение к святому месту, ища сострадательного  и милосердного слова . И со временем этот ручеек становится все заметней и шире…
      И еще говорят, что чудотворный колодец очищен и полон животворительной ключевой воды, дающей телесное и душевной здравие. Путь же к нему  по ночам  освещают две негасимые свечи на  могиле святого старца Леонида.
       Так же говорят, что   на скитском  кладбище   похоронены три старицы. В их могилах запрятаны несметные богатства. Разрыли одну из них лихие корыстные люди и увидели только долговязое тощее тело не тронутое тленом с оловянным крестиком на жилистой шее. В страхе кладоискатели разбежались в разные стороны. Что сталось далее с телом- неизвестно. Только у разрытой могилы остался  валяться сроненный ворами деревянный крест с резной надписью « Возлюбите друг друга и возлюблены будете Богом»….









   
   
    -
   -
 




       
      


       -










Ф