Коммунисты
рассказ
Владимир Андреев в начале тридцатых годов поступил и окончил ветеринарный институт. Работать вернулся в свою родную деревню. В их три года от роду колхозе, в колхозах соседних деревень живности было не много: сотни по полторы крупного рогатого скота, десятка по два, от силы три, лошадей, по сотне - другой свиней. С первых дней работы в хозяйстве молодой ветеринарный врач обладатель диплома с отличием с головой погрузился в работу. До Андреева в колхозе, ясное дело, ветеринара не было. Молодому специалисту пришлось с первых дней заводить учёт о прививках животным хозяйства и результатах анализов крови, заболеваемости скота, падежа от заболеваний и прочем и прочем. Как ухаживать за животными колхозников учить надобности не было, а вот внедрять по научному селекцию, уход за коровами и свинопоголовьем, чтобы повышалась продуктивность животных, пришлось. Разумеется, пришлось для этого ломать и веками сложившиеся у сельчан некоторые ненаучные правила содержания животных. Дело это оказалось не простым, но когда внедряемые ветеринаром методы кормления и ухода за животными стали давать первые положительные результаты и колхозники убедились в правильности его требований, работать стало легче. Через пару лет о молодом специалисте заговорили во всём Ояшском районе, а парторг колхоза поставил вопрос о приёме его в члены ВКП(б). Перед самой войной Владимира Ивановича перевели на работу в свиноводческий совхоз района. Контора хозяйства находилась в райцентре, а свиней выращивал совхоз в нескольких соседних деревнях.
С началом Великой Отечественной войны из области в район пришло распоряжение о резком увеличении поставок государству мяса. На экстренном совещании в райкоме партии было принято решение об увеличении в хозяйствах района поголовья свиней. Хозяйствам, где имелись пойменные луга, приказали увеличить количество крупного рогатого скота. От всех хозяйств потребовали как можно больше заводить лошадей. Лошади требовались для работы в хозяйствах, а райвоенкомат требовал сотни и сотни лошадей для отправки в Красную армию. После того памятного совещания секретарь райкома партии попросил Андреева задержаться. А когда кабинет опустел, сказал ему: «Военком срочно рассылает всем мужикам с образованием повестки. Таковых у нас в районе единицы. Списки мы с ним согласовали, на тебя направили ходатайство о наложении брони. Твоя война будет в коровниках, свинарниках и конюшнях. Это вопрос политический. Без харчей армия воевать не сможет. К тому же, в нашу область уже идут эшелоны с эвакуированными из Западных областей страны заводами. С ними едут сотни рабочих и инженеров. Госпоставки увеличивают и увеличивают. Срочно разрабатывай мероприятия по увеличению поголовья свиней и представишь их нам на утверждение».
Так и «воевал» Владимир Иванович до сорок третьего года. Только свиней под его надзором было более десяти тысяч голов. Днём и ночью колесил в кошеве ветврач по деревням, в которых располагались свинарники совхоза. Он строго контролировал уход и кормление животных, лечил заболевших, проводил профилактику заболеваемости, учил колхозных баб и пацанов давать лекарства заболевшим животным и делать уколы. Не было в деревнях, да и в райцентре достаточного количества врачей для жителей. Приходилось лечить и заболевших колхозников. В райцентре, а стало быть и дома, появлялся Владимир Иванович только если вызывали на совещания в райком или проездом через райцентр.
Осенью сорок третьего года к Владимиру Ивановичу подошла работница райисполкома и попросила на целых два дня лошадь и кошеву. В соседнем районе жила её сестра и ей нужно было срочно её навестить. Андреев женщину выслушал, но в просьбе вежливо отказал, заявив, что, во-первых, у него в разных деревнях куча дел, а во-вторых, за это его могут здорово наказать.
Недели через две Владимира Ивановича вызвали к оперуполномоченному НКВД по району. Как только промокший, давно не бритый Андреев появился в кабинете уполномоченного. Тот, не здороваясь, не предложив садиться, сразу задал ему вопрос:
- Свиньи в хозяйстве дохнут?
- По несколько голов от недоедания, от болезней, из-за недостатка лекарств и отсутствия ветеринаров в нужном количестве дохнут постоянно. Несколько голов для такого поголовья в наших условиях, это ещё хорошо, - ответил насторожившийся Владимир Иванович.
- Значит полученный нами сигнал правильный! Ты враг народа! Вместо того, чтобы лечить свиней, ты им делаешь специальные уколы и они дохнут. Ты арестован! – подвёл итог краткому разговору энкэвэдэшник.
2
Так Владимир Иванович Андреев оказался в следственной тюрьме областного центра. Какими только изуверствами не пытались выбить из бывшего члена ВКП(б) признание в подрывной деятельности ретивые особисты. Андреев из последних сил терпел, все наветы отрицал.
. Однажды поздно вечером на допрос Андреева вызвали к другому следователю. Лысый маленького росточка, в очках с толстенными линзами старикашка, сначала, не открывая лежавшее на столе дело подследственного, долго расспрашивал Владимира Ивановича о его прежней, дотюремной жизни. Расспрашивал про учёбу в институте, про работу в колхозе и свиноводческом совхозе, о родственниках и друзьях, о его отношении к политике партии и прочем, и прочем. После этих расспросов, следователь развязал тесёмочки личного дела подследственного, говоря при этом: «Вы, конечно, знаете, что наша партия осудила имевшие у нас место перегибы в борьбе с контрреволюционными элементами. Партия требует от нас по каждому советскому человеку обвиняемому в измене Родине тщательно разбираться, чтобы не допускать больше ошибок. Вот мне и поручено ещё раз изучить ваше дело, проверить, не допустил ли наш следователь в отношении вас ошибки. Открывши дело, старикашка низко склонился над столом, навёл бинокли своих очков на страницы дела и стал читать. В это самое время в тюрьме погас свет. Несколько минут следователь и подследственный сидели молча в кромешной темноте. Но вот открылась дверь, и молодая женщина внесла в кабинет и поставила на стол следователя керосиновый фонарь. Следователь при слабом свете фонаря наклонился над столом ещё ниже. С трудом читая бумаги, он медленно водил костлявым пальцем по строчкам бумаг, не обращая ни какого внимания на подследственного. Владимир Иванович, тоже уставился в бумаги своего дела. Чёткий текст, напечатанный на пишущей машинке и подписанный секретарём райкома партии, он прочёл в одно мгновение. Некогда расхваливавший лучшего специалиста района секретарь писал о том, что враг народа Андреев исключен из партии, райком партии требует покарать его по всей строгости советского закона… Ещё один лист в его деле был написан аккуратным каллиграфическим почерком партийной активисткой из числа эвакуированных, работавшей уполномоченной по госпоставкам и всегда пламенно выступавшей на партийных собраниях. Той самой, которой Владимир Иванович не дал попользоваться своей служебной лошадью. Это и был донос о смертельных уколах свиньям.
А допросы, пытки и разные издевательства продолжались. Только на испуг расстрелом его выводили трижды. Делалось это всякий раз так. В ходе допроса особист говорил ему: «Сознаёшся в подрывной работе в пользу Гитлера, будешь жить. Отправим тебя в шрафники, или в трудармию, будешь там искупать свою вину. Не сознаешься - сейчас же выведем и расстреляем». Их, таких как Андреев, выводили на испуг расстрелом по семь человек. Семь стрелков заряжали по команде винтовки, целились и стреляли холостыми патронами или мимо. Некоторые бедолаги такую пытку не выдерживали, сходили с ума, а иные ещё до команды «пли» мёртвыми падали от разрыва сердца.
Несговорчивых, таких как Андреев, выдержавших даже угрозу расстрела, часто помещали в камеры к блатным. Последним, по всем признакам, разрешалось творить с политическими всё, что угодно Конец этой придумке тюремщиков положил один случай.
Как-то под утро в камеру, где находился Андреев, охранники впихнули здоровенного, ростом в два метра, прилично одетого мужчину с небольшим чемоданом. Блатные сразу поинтересовались кто он, за что арестован и что у него в чемодане. Новенький без испуга перед наглой братвой ответил, что он заслуженный геолог орденоносец. Орден получил за открытие важных для страны полезных ископаемых, коммунист, арестован по недоразумению.
-Ясно, - процедил главарь рецидивист, - тут все такие, как ты по недоразумению. А что в чемодане?
- В чемодане у меня только шелковые майки и трусы. Я привык носить только такое, вот и взял с собой, как самое необходимое.
- А нам тоже шелковые ма-е-ч-ки и тру-си-ки подойдут, - с ухмылкой протянул бандит, - открывай чемодан, посмотрим.
- Это ещё зачем? Не буду я вам ни чего показывать. Оставьте меня в покое, - сказал гордый геолог.
Главарь кивнул своей шестёрке и тот, кривляясь, с наглой ухмылкой на помеченной шрамами морде, направляясь к геологу сказал: «Щас, братва, я его сделаю сговорчивым». На что геолог невозмутимо сказал, чтобы его оставили в покое, иначе он ни за что не отвечает. И только подошедший бандюга замахнулся на геолога кулаком, как тот долбанул его по морде так, что тот с окровавленным лицом отлетел метра на два и недвижимо улёгся головой к узкому оконцу камеры, широко раскинув в стороны руки. Как по команде все блатные попрыгали с нар и кинулись к великану. А тот ловким движением руки вырвал с рядом стоявших деревянных нар доску и начал нею по головам и спинам их лупить. Двоих он забил до смерти, остальным наломал костей рук, ног и рёбер. Оставшиеся в живых уркаганы, расползаясь по своим нарам, из окровавленных ртов выплёвывали зубы, зажимали обильно кровоточившие раны на стриженых головах, стонали, матерясь последними словами.
Открылась дверь камеры и вошел начальник караула в сопровождении нескольких вооруженных охранников. Начальник караула осмотревшись, спокойно сказал: «Он же вас предупреждал, зачем полезли? - а после короткой паузы добавил, - пожалуй, новенькому и политическому у вас будет не очень удобно. Мы заберём их в другую камеру».
За ноги охранники выволокли из камеры убиенных, а геолога и Андреева перевели в камеры, где содержались только политические.
После суда тройки в трюме старого скрипучего парохода по широкой и быстрой Оби Андреев отбыл в лагерь на лесоповал. В день прибытия в лагерь Владимира Ивановича отвели в кабинет к начальнику. Поздоровавшись с новичком за руку, седовласый начальник лагеря велел Андрееву снять свой добротный пиджак, повесить его в шкаф, стоявший тут же в кабинете. Там взять и одеть другой.
- Будешь у меня прорабом, - ошарашил полковник Андреева.
- Но я же могу только коровам хвосты крутить, - возразил Владимир Иванович.
- Живности у нас в лагере нет никакой, поэтому нет и ветеринарной должности, а грамотный человек, к тому же бывший член нашей партии, на прораба подойдёт.
3
Отсидев от звонка до звонка свою десятку, Андреев вернулся домой. Узнавший о возвращении Андреева секретарь райкома партии, пригласил его к себе на беседу. Начал разговор с вопроса о делах, а увидав, как набычился Владимир Иванович, быстро перевёл разговор на тему о том, что он помнит его как прекрасного специалиста, без которого району все эти годы, особенно в войну, было очень тяжело. А когда секретарь сказал, что Владимира Ивановича решили назначить на должность главного ветеринарного врача района, и что незамедлительно ему дадут хорошую квартиру, Андреев, вскипел. Не помня себя, он подскочил к секретарю, обеими руками схватил его за горло и, весь дрожа, сквозь стиснутые до боли зубы прохрипел: «Ты сука тогда за меня не заступился, поддакнул той дешевой бабёнке. Теперь я урка, если я ещё раз тебя увижу, загрызу зубами, порву на куски этими руками. Мне уже терять нечего. В лагере туберкулёз съел мои лёгкие».
Переведя дыхание, Владимир Иванович швырнул хозяина района на стул и сильно хлопнув дверью вышел.
Через неделю секретарь из района куда-то исчез. Новый секретарь райкома партии фронтовик орденоносец тоже пригласил Андреева на беседу. Почти до конца своей недолгой жизни Андреев отвечал за здоровье и благополучие всей живности района. Его полностью реабилитировали, восстановили в партии, как и раньше его уважало районное начальство и жители всех деревень района. Вот только пожил он после лагеря очень мало. Арест, допросы и лагерь подорвали здоровье некогда крепкого сибиряка.
А. Перепелятников
-