Глава двадцать третья
- Что ж, продолжим, - сказал Кузьмин другим, уже спокойным тоном, когда они вернулись в комнату, в которой велся допрос. - Согласно тому, как мы договорились на Лубянке, я ходатайствовал о предоставлении вам последней возможности; ваше присутствие в этом доме обозначает то, что я этого добился. Посмотрим, не обманете ли вы нас.
- А какой смысл мне это делать? – спросил Раковский. – У меня совсем другие планы.
- Но предварительно: благородное предупреждение, - не унимался Кузьмин. - Теперь дело идет о чистой правде. Не о правде «официальной», той, которая должна выявиться на процессе в свете признаний всех обвиняемых... Нечто, как вы знаете, подчиняющееся целиком политическим соображениям или «соображениям государственным», как бы выразились на Западе. Требования интернациональной политики заставят нас скрыть всю правду. Вы понимаете? Итак, вы - троцкисты, имели контакт с немецким штабом. Не так ли?
- Мы не являемся шпионами Гитлера, - усмехнулся Раковский, - видно было, что он наперед просчитывает все вопросы Кузьмина, - мы ненавидим Гитлера так, как можете ненавидеть его вы, так, как может ненавидеть его Сталин; пожалуй, еще больше, но это вещь очень сложная... Да, мы вошли в контакт с немцами. Я не знаю точной даты, но вскоре после падения Троцкого. Разумеется, до прихода к власти Гитлера.
- И с какой целью? С целью подарить Германии победу и несколько советских территорий? Или за деньги?
- За деньги? Никто не получал ни одной марки от Германии... Разве у Ленина не было высших соображений при получении помощи от Германии для въезда в Россию? И нужно ли признавать верными те клеветнические вымыслы, которые были пущены в ход для его обременения? Не называли ли его также шпионом кайзера? Его сношения с императором и вмешательство немцев в дело отправки в Россию разрушителей - большевиков – очевидны, и не является ли фактом, что деятельность Ленина вначале была благоприятна для немецких войск? Вот сепаратный мир в Бресте, на котором Германии были уступлены огромные территории СССР. Кто объявил пораженчество в качестве оружия большевиков в 1918 году?
— Дойдем ли мы когда-нибудь до окончательного заключения? – вдруг раздраженно спросил Кузьмин. – Вы постоянно пускаетесь в какие-то мудрствования!
- Но вы сами меня на них наталкиваете! – парировал Раковский. – Вы не стали слушать меня, когда я заговорил о США, а это весьма важно. Это именно то, что я хотел поведать товарищу Сталину. Если вы готовы слушать и не перебивать мою речь, я готов вернуться к своей теме. Итак?
- Говорите! – махнул рукой Кузьмин.
- Вы здесь, в СССР не понимаете того, что сейчас происходит! А происходит сращивание интересов: в своей экономической борьбе пролетарский Интернационал совпадает с Интернационалом финансовым, ибо оба производят инфляцию, а где имеется совпадение, там, надо думать, имеется и договоренность. Не делайте удивленные глаза, вы же полностью согласны со мной! Теперь, припомните умеренность Маркса и его буржуазную ортодоксальность при изучении вопроса о деньгах. В вопросе о деньгах у него не появляются его знаменитые противоречия. Финансы не существуют для него, как вещь, имеющая значение сама в себе; торговля и циркуляция денег являются последствиями проклятой системы капиталистического производства, которая подчиняет их себе и целиком определяет. В вопросе о деньгах Маркс — реакционер; к величайшему удивлению, он им и был! Примите во внимание «пятиконечную звезду», подобную советской, сияющую во всей Европе, звезду из пяти братьев Ротшильдов с их банками, обладающими колоссальным скоплением богатств, когда-либо слыханных… И вот этот факт, настолько колоссальный, что он вводил в заблуждение воображение людей той эпохи, проходит незамеченным для Маркса. Нечто странное, не правда ли? Возможно, что от этой, столь странной слепоты Маркса и происходит феномен, общий для всех последующих социальных революций. А именно, все мы можем подтвердить, что когда массы овладевают городом или государством, то они всегда проявляют что-то вроде суеверного страха перед банками и банкирами. Убивали королей, генералов, епископов, полицейских, священников и прочих представителей ненавистных привилегированных классов; грабили и сжигали дворцы, церкви и даже центры науки, но хотя революции были экономически-социальными, жизнь банкиров была уважаема, и в результате великолепные здания банков оставались нетронутыми. По моим сведениям, пока я не был арестован, это продолжается и теперь… Как видите, пролетарский Интернационал и Интернационал финансовый, объективно они идентичны. Как я это доказал, Коминтерн, дублируемый реформистским движением и всем синдикализмом, вызывает анархию производства, инфляцию, нищету и безнадежность в массах. Финансы, главным образом финансовый Интернационал, дублируемый сознательно или бессознательно частными финансами, создают те же самые противоречия, но еще в большем количестве… Теперь мы бы могли уже догадаться о причинах, по каким Маркс скрыл финансовые противоречия, каковые не могли бы укрыться от его проницательного взора, если бы не имелось у финансов союзника, воздействие которого, объективно-революционное, уже тогда было необычайно значительно.
Сербина необычайно заинтересовала речь Раковского. Принимая революцию душой, он никогда не предавался раздумьям о тех тесных внутренних связях, о которых говорил сейчас «троцкист». И во много м вынужден был признать правоту последнего. Сербин видел, что те же чувства терзают и Кузьмина. Но тем не менее, тот не сдавался.
- Бессознательное совпадение, - сказал Кузьмин, - но не союз, предполагающий ум, волю, соглашение…
— Да полноте вам, сударь! – воскликнул Раковский. - Интернациональная сущность денег достаточно известна. Из этого факта вытекает то, что организация, которая ими владеет и их накапливает, является организацией космополитической. Финансы в своем апогее, как самоцель, как финансовый Интернационал, отрицают и не признают ничего национального, не признают государства, а потому объективно он анархичен и был бы анархичен абсолютно, если бы он, отрицатель всякого национального государства, не был бы сам, по необходимости, государством по своей сущности. Государство как таковое — это т о л ь к о власть. А деньги — это и с к л ю ч и т е л ь н а я власть!
- Наше коммунистическое государство… - начал было Кузьмин…
- Оставьте это для митингов, сударь! – оборвал его Раковский. – Ваше государство – это коммунистическое сверхгосударство, которое вы создаете в страшных муках для народа, вот уже в течение почти четверти века и схемой которого является Интернационал Маркса. Проанализируйте — и вы разглядите его сущность. Схема — Интернационал и его прототип СССР — это тоже чистая власть. Подобие по существу между обоими творениями — абсолютно. Нечто фатальное, неизбежное, ибо персональность их авторов была идентична: финансист настолько же интернационален, как и коммунист. Оба под разными предлогами и при помощи различных средств борются с национальным буржуазным государством и его отрицают. Вынужден повториться, сударь, именно для вас: власть - это деньги, а деньги — это власть. Деньги — это сегодня центр всемирной тяжести! Надеюсь, что вы со мной согласны?
— Продолжайте, Раковский, прошу вас, - наконец, заинтересованность победила разумные доводы в пользу коммунизма, и Кузьмин готов был воспринимать то, что говорил его собеседник.
- Понимание того, как финансовый Интернационал постепенно, вплоть до теперешней эпохи, сделался хозяином денег, этого магического талисмана, ставшего для людей тем же, чем был для них Бог и нация, есть нечто, что превышает в научном интересе даже искусство революционной стратегии, ибо это тоже искусство и тоже революция. Я вам это истолкую. Историографы и массы, ослепленные воплями и помпой Французской революции, народ, опьяненный тем, что ему удалось отнять у короля — у привилегированного — всю его власть, не приметили, как горсточка таинственных осторожных и незначительных людей овладела настоящей королевской властью, властью магической, почти что божественной, которой она овладела, сама этого не зная. Не приметили массы, что эту власть присвоили себе другие и что они вскоре подвергли их рабству более жестокому, чем король, ибо тот в силу своих религиозных и моральных предрассудков, был неспособен воспользоваться подобной властью. Таким образом получилось, что высшей королевской властью овладели люди, моральные, интеллектуальные и космополитические качества которых позволили им ею воспользоваться. Ясно, что это были люди, которые от рождения не были христианами, но были космополитами.
— Что же это за мифическая власть, которой они овладели? О чем вы говорите?
— О н и присвоили себе реальную привилегию чеканить деньги… Не улыбайтесь, Кузьмин, иначе мне придется поверить в то, что вы не знаете, что такое деньги. Но я могу объяснить себе ваше неведение и могу вам простить его. Наш язык употребляет слова, которые вызывают неправильные мысли о вещах и поступках благодаря силе умственной инерции, и не соответствует реальным, и точным понятиям. Я сказал: деньги; ясно, что в вашем воображении моментально изобразились очертания реальных денег из металла и бумаги. Но это не так. Деньги — это теперь уже не то - реальная циркулирующая монета — это настоящий анахронизм. Если она еще существует и циркулирует, то только в силу атавизма, только потому, что удобно поддерживать иллюзию, чисто воображаемую фикцию на сегодняшний день. Деньги сейчас – это нечто, не имеющее влияния, какой-то минимум перед лицом нарастающего прилива все наводняющей финансовой монеты. О н и - тончайшие психологи, безнаказанно добились еще большего благодаря всеобщему невежеству. Кроме колоссально пестрого разнообразия финансовых денег, они создали деньги-кредит, с целью сделать их объем бесконечным. И придать им быстроту мысли. Это — абстракция, существо разума, цифра, число, кредит, вера. Понимаете ли вы уже?
- Не совсем! – честно признался Кузьмин. – Вы хотите сказать, что мировая финансовая система – это настоящие творцы революции? Но как?!
- Объясню! – Раковский улыбнулся. - Да, творцы! Поймите: это - мошенничество, но мирового масштаба. Нынешние деньги – это бумага, фальшивые деньги, снабженные легальным курсом… Выражаясь другими терминами, чтобы вы меня поняли, банки, биржи и вся мировая финансовая система — это гигантская машина для того, чтобы совершать противонатуральные безобразия, по выражению Аристотеля, - заставлять деньги производить деньги. Это нечто такое, что, если оно является преступлением в экономике, то по отношению к финансам это преступление против уголовного кодекса, ибо оно является ростовщичеством. Я уж не знаю, каким аргументом все это оправдывается: может, тем, что они получают легальные проценты? Даже признавши это, а этого признания и так уж слишком достаточно, но мы видим, что ростовщичество все равно существует, ибо если даже полученные проценты и легальны, то они измышляют и фальсифицируют несуществующий капитал. Банки всегда имеют в качестве вкладов или денег в продуктивном движении какое-то количество денег в пять или даже, может быть, в сто раз больше, чем имеется физически выпущенных денег. Я не буду говорить о тех случаях, когда деньги — кредит, то есть, деньги фальшивые, сфабрикованные, превосходят количество денег, выплаченных как капитал. Имея в виду, что законные проценты устанавливаются не на реальный капитал, а на несуществующий капитал, проценты оказываются незаконными во столько раз, во сколько фиктивный капитал выше реального. Вообразите себе, если сможете, небольшое количество людей, обладающих бесконечной властью в обладании реальными богатствами, и вы увидите, что они являются абсолютными диктаторами биржи, а вследствие этого и диктаторами производства и распределения и также работы и потребления. Если у вас хватит воображения, то возведите все это в мировую степень, и вы увидите его анархическое, моральное и социальное воздействие, то бишь, революционное… Теперь вы понимаете?
— Нет, пока что еще нет.
- Хорошо! Но скажите, разве это не чудо, что деревянная скамья превратилась в храм? А ведь такое чудо люди видели тысячу раз, не моргнув глазом, в течение целого века. Ибо это было необычайным чудом, то, что скамьи, на которых усаживались засаленные ростовщики для торговли своими деньгами, сейчас превратились в храмы, величающиеся на каждом углу современных больших городов своими языческими колоннадами! И туда идут толпы людей с верой, которую им внушают уже не небесные божества, для того, чтобы принести усердно вклады всех своих богатств божеству денег, каковое, как они думают, обитает внутри железных несгораемых касс банкиров, предназначенных в силу своей божественной миссии увеличивать богатства до метафизической бесконечности.
- Ваши взгляды ошибочны…
- Вы так думаете? По-вашему разумению финансы, как определяет их Маркс, а главным образом Энгельс, определяются системой капиталистического производства. Так? Точно, только как раз наоборот: капиталистическая система производства определяется финансами. То, что Энгельс говорит обратное и даже делает попытки доказать это, является самым очевидным доказательствам того, что финансы господствуют над буржуазным производством. Так оно есть, и так было еще до Маркса и Энгельса, что финансы были самой мощной машиной революции, а Коминтерн при них был не более, чем игрушкой. Но ни Маркс, ни Энгельс не станут раскрывать или разъяснять этого. Наоборот, используя свой талант ученых, они должны были вторично закамуфлировать правду для пользы революции. Это они оба и проделали. Оба под разными предлогами и при помощи различных средств борются с национальным буржуазным государством и его отрицают.
— Эта история — не новая! – сказал Кузьмин. - Мне все это несколько напоминает то, что лет десять тому назад написал Троцкий. Когда он заявляет, что Коминтерн — это консервативная организация по сравнению с Биржей в Нью-Йорке, он указывает на крупных банкиров как на изобретателей революции.
— То объяснение, которое я уже дал для того, чтобы понять, почему закамуфлировали правду Энгельс и Маркс, одинаково действительно и для Льва Троцкого.
— Финансисты — бессознательные революционеры, ибо они таковы только объективно… в силу своей умственной неспособности видеть окончательные результаты.
Раковский откровенно расхохотался.
— Вы искренне верите этому? Вы думаете, что среди этих настоящих гениев есть кое-кто бессознательный? Вы считаете идиотами людей, которым на сегодняшний день подчиняется весь мир?! Это-то уж действительно было бы глупейшим противоречием! Кузьмин, просто поразмыслите. Эти люди такие же, как вы и я. То, что они владеют деньгами в неограниченном количестве, поскольку они сами их создали, не дает нам возможности определить предел всех их амбиций… Если человеку доставляет что-либо полное удовлетворение, то это удовлетворение его честолюбия. И больше всего — удовлетворение властолюбия. Почему бы им — этим людям-банкирам — не обладать импульсом к господству? К полному господству?!
— Но если, по-вашему, — так же думаю и я — они уже обладают всемирной политической властью, то какой же еще другой хотят они обладать?
— Я вам уже сказал: полной властью. Властью, как у Сталина в СССР, но всемирной.
— Это интересно! По крайней мере, как пример сумасшествия.
- Теперь, Кузьмин, давайте сделаем перерыв, ибо я хочу перейти к самому главному, и мне нужно, чтобы вы были сосредоточены полностью. Вы не против?
- Нет! – сказал Кузьмин, мельком взглянув на Сербина. Тот молча кивнул. – Двадцать минут, достаточно?
- Вполне!
Продолжение следует -