Говорили, что в таком незначительном пепельносером городишке, похожем то ли на старую брошенную собаку, то ли, по другой из версий, одинокую крысу, столь же старую, как сам сатана, не могло уместиться столько горечи и зла по самой банальной причине: концентрированный раствор медного купороса давно бы осел синим инеем на проводах местных электрических линий, и город умер бы от передозировки ядовитых паров.
Так говорили и говорят, но уже не столь уверенно. Городок, погрязший во лжи больше никому не верит, а разговоры уносит постоянно меняющий свои направления ветер, буран, сухман. Когда как. Посему ненадёжность местного климата стала выдувать убежденность в своей правоте из самых дубовых голов.
Между тем серая, неприметная для Вселенной, но считающая себя, безусловно, эпицентром местного колорита местная городская знать, как индюк, распустив крылья и надув красную шишку, пытается перехитрить самоё себя: выдавая первых за вторых, зеленых за голубых, розы за тюльпаны. И под спудом сознания исчезают реальные истории странного города.
Когда-то, на заре рассвета, принесённого в город инородной цивилизацией, заполнившие улочки птичьи стаи щебетали об алых парусах и верных ассолях, о галактических странниках и уставших пилигримах, подводных лодках в вымышленных морях, более похожих на настоящие, чем реальные моря. Однако заря, становясь всё более кроваво-красной, тем самым смущала невинные души залётных птах – и пичуги постепенно покинули город-мираж. Алые паруса скрылись за внешним горизонтом, оставив после себя горькое послевкусие очередного, никому из местных не нужного обмана. На смену им пришли черные ветрази. Неожиданно. Но честно. Они никого не манили и не уводили в миры гриновского Лисса. Судя по всему, шкиперам теперешних парусников были не нужны химеры о собственном присутствии в умах горожан. За такую позицию можно было бы уважать морских бродяг – летучих голландцев – за отсутствие навязывания растиражированных пустых надежд.
Крысы, назвавшиеся «летучими голландцами», прошли над городским подсознанием вскользь, по дуге, несколько раньше кораблей с черными парусами. Они сбежали из Польши и включив в траекторию «восточный обход» направились в сторону западного побережья Понта, а может быть ещё дальше: в Грецию или Северную Африку. Городок даже не шелохнулся на этот маневр. Знать делила места и портфели, тасовала властную колоду и мало интересовалась тенями польских крыс.
Некоторое время до этого, грустный собака, в облике города, мог видеть более яркую шоу-программу: может оттого и голландские миражи, мало смутили одинокий разум псины. Западный ветер принёс голоса, которые напитали тревогой чуткое собачье сердце. И заметим, животное не ошиблось. Если бы оно могло понимать человечью речь, то недалеко от мусорного контейнера маленькой местной забегаловки, до сознания собаки перемежаясь с музыкальными вставками дошла бы новость: глава польский разбился, пронесясь на стальной птице всё с того же запада на восток над территорией неподалёку от собственно бездомной бедолаги и обрезков оболочки сервелата, которой лакомился в эту минуту брошенный кобель.
Кроме того, трезор, уже давно потерявший знание за «ночной дозор», мог услышать ещё много интересного, правда, чуть погодя, когда обыватели городка, справившись с будними делами, улеглись в теплых конурах, отдохнуть в объятьях сновидений.
Старый доходяга-пёс, между тем, всматривался в ночное небо и тосковал. Видимо, та его часть, что так и неодомашнилась, беспокойно взирала на яркий ночной светильник, который казался животному большим городским фонарем. В небе не было ничего необычного. Чрезвычайные дела творились на земле, только никто, кроме трезора не мог наблюдать сих чудес. Собаке же до человеческой безалаберности дела, как уже отмечалось, не было никакого.
Шум же, тем временем , создавался сразу в нескольких местах, отчего сливался в единый фон перебранки. В каком-то из припаркованных на местной импровизированной придомовой стоянке авто работал радиоприёмник, приправляя проводы позднего вечера покуривающим хозяином обычным бессмысленным лепетом, в котором лишь угадывалось осуждение непонятным далеким отсюда комментатором польских гонористых патриотов, требовавших два гектара земли под оборудование мемориала памяти, недавно погибшему их президенту.
- Меня для того и берут на работу, чтобы я мог достать его языком, - похвалялся мужской голос из динамика.
Развития языкового стеба узнать не представилось возможным, так как владелец машины, наконец-то отбросил окурок и вырубил вещуна, направившись к дому.
Теперь в ночной тиши четче слало слышно другую точку:
- У русской дифинзивы крыша поехала? Когда это мы посылали запрос с требованием двух гектаров земли под Смоленском?
Пес только повел глуховаты ухом: чего шуметь, завтра будет день – будет пища. Спали бы уже. Словно, не соглашаясь с миролюбивой позицией засыпающего дворняги, где-то истошно завопил кот.
- Что б тебе! - выругался странноватый тип, отиравшийся у ряда машин.
«Ищет чего то», - отметил про себя собака, но выдавать свое присутствие не стал. Второй мыслью было: ««что» это я сейчас подумал?». Бессвязные, потерявшие смысл в реалиях сегодняшнего состояния бедолаги мысли уже давно не тревожили старческий разум: уходя туда – откуда и приходили.
На фоне лунного диска промелькнуло черное пятно, словно, где-то далеко от здешних мест, между землёй и её спутником прошмыгнул какой-то темный предмет.
«Цвета попела», - так говорила когда-то хозяйка», - вновь подумал пёс. Но вспомнить, что значит хоть одно из эти слов собака так и не смог.
А между тем, Попелкой звали ксендза в той деревушке, где жил когда-то городской бродяга. Только было это в другой жизни, когда старый пёс, больше похожий нынче на крысу, ещё знал такое слово «ночнойдозор».
Потом хозяина распяли на двери сарая, прибив черными грязными гвоздями руки и ноги. Никогда старый пес не вспоминал, как пах свежей кровью труп того, кого он почитал больше всего на свете. Сначала животное специально старалось забыть, потом всё забылось само по себе.
- Попелка-а-а! – вот что кричала его хозяйка, когда снимали мужа с деревянных ворот. А тот ничем не мог помочь, как понимал метавшийся от крика женщины по двору сторож: не уберег!
Теперь польская деревушка была далеко. Хозяйку забрали какие-то странные люди, галдя, что в таком состоянии она сожжёт деревню. Дом отошёл пришлым, которые, судя по всему, предполагали оставить сторожевого пса стеречь подворье, хотя бы пока не найдётся тому замена. Да только осатаневший трезор ни в какую не подпускал к дому чужих.
Животное безжалостно избили палками и бросили под леском умирать. Почему не добили – собака знать не мог. Своё выживание – считал само собой разумеющимся: за что его убивать? Разве он сделал что плохое? Вернётся хозяйка – а в доме чужие: что ты за сторож?
Однако хозяйка не вернулась: собака каждую ночь всю зиму проверял двор – нет, той словно след простыл. Иногда забыв бдительность, пёс близко подходил ко двору, чем злил и нежданного хозяина и его барбоса. На лай недруга здоровенный мужик выбегал за ворота и бросал, похоже заранее припасенные для такого случая булыжники в непрошеного окрысившегося бродягу:
- Пся крэв!
Но случай убить бедолагу так и не представился, а по весне пёс ушёл. Попал в старый грязный городок, который нагло лгал, что мил и беззаботен. Но собаку не проведёшь. Пусть и идти ему отсюда было уже некуда.