Живёт Нюра. Ни о чём она не задумывается: что там в селе, что в стране...
Сыта, обута, одета даже и получше своих подруг. С Васей, её ненаглядой,
каждый день встречаются. Он такой же внимательный, любящий.
Мало того, что вечером гостинцами её одаривал, ещё и утром, когда
она на телегу впрыгнет, свою корзиночку рядом пристроит, он
обязательно в эту минутку подойдёт степенно, важно -
по сторонам и не оглянется. Смотрит не в глаза, а прямо в душу:
- Чем сегодня будете заниматься? - тихо так спрашивает, - а сам в корзиночку
узелок с чем-то незаметно положил...
- Полоть будем,- еле проговаривает смущённая девушка. А в глаза-то ему только
мельком и глянет, на большее сил нет.
Дома из-за Васи война с матерью не утихает - не пара он тебе и всё.
Но Нюра к этому почти привыкла, а более притерпелась, да и папаня ничего
не говорит, ни одну из них не поддерживает.
Объявили в колхозе, что набираются женские курсы трактористок. Что будут за время обучения хорошо платить: денег сколько-то, зерна - по окончании и... по буханке подового на каждый день!
А буханки были огромные! Их на под в печку с лопаты скидывали. До пяти килограммов буханка тянула!
Потянулись девушки и молодые женщины к правлению колхоза. Брали всех, даже и совершенно безграмотных - новое веяние посадить на тракторы колхозников.
Нюра пришла к Мане, дочке Соломона, подружке своей закадычной.
Отец её дома был.
- Ооо! Нюрунчик пришла! Ну что? Трактор будешь изучать? -
спрашивает дядя Иван, отец Мани.
- Да нет, мама не пускает,- скромно отвечает ему девушка.
- "Мама не пускает" - не то передразнивает, не то шутит Соломон, но и раздражение
проскальзывает, - отец-то, что говорит? Он ведь - головааа.
- Папаня говорит, что надо поучиться, а там видно будет.
- Вот поэтому и говорю: голова твой отец! Завтра с уторка пораньше идите с Маней в правление. А матери скажи, чтобы в большие дела не мешалась, ей и тех, что поменьше, хватит.
Нюра удивилась речам дяди Ивана. Особенно про мать: он ведь никогда напрямую ничего не скажет, всё с оговорочками.
За ужином Нюра пересказала слова Соломона. Только про мать промолчала - братишки и сестрёнки не должны про мать такое слышать.
- Ну, и обсуждать нечего, - "иди, учись", - в тюрьму сяду, а на трактор тебя не пущу!..
Знаю, зачем ты рвёшься в трактористки - с Васькой своим рядом быть...
Но учиться Нюрочка пошла и училась с удовольствием! С истинным, захватывающим интересом: каждое новое слово отзывалось в ней каким-то невыразимым чудом: Двигатель! Впуск! Сжатие! Рабочий ход(!) Выхлоп! Поршень! Коленчатый вал! Поршень! Втулка!...
Господи, да что же это такое?!! И всему есть место. И, если всё на своём месте и не испорчено, то трактор(!) не только сам будет двигаться, но выполнять работу, посильную не одной лошади, а нескольким десяткам!
Дома она всё пересказывала своим братьям. Но они так и не "заразились"
тракторным делом.
Всю зиму учились девчата теории.
Вот не знали они мудрость Ходжи Насреддина, взявшегося обучать грамоте
ишака: или ишак сдохнет, или эмир помрёт, или... я умру: найдётся выход, так
надо понимать.
И точно - тракторов не пригнали, от работы отказываться не надо было, и за обучение плата взыскана не была.
С Маней, дочерью Соломона, Нюра дружит, водой не разольёшь, большие подруги,
У Мани и жених обозначился. Она в нём - Ванюшке Пантелееве - души не чает, хотя он и бесчестный. Опять же - какое племя, такое семя - сын он Митрия Палыча, ну, того, что ворованными у жены намыками из шерсти пытался любовь запретную купить.
Видит Соломон, что не с тем дочь хочет судьбу свою связать, да ведь это
теперь думают, что "бывало", то есть, раньше, как скажут родители, так по их воле и выходит.
Родители-то во все времена говорили, советовали, предостерегали...да не все дети
их слушали.
Вот и Маня пошла за Ванюшку. А ведь, как невестой станешь, так уж носа за порог
казать не положено. Сидит она дома, ждёт вечерами жениха, а он, как таскался по ветреным бабёнкам, так и не бросил этого "увлечения". Свадьба была шумная, Соломон для единственной дочери не поскупился! Даже гармонистов откуда-то привёз!
Пели и плясали от души. Взглядывает Соломон на парочку молодых за столом,
душа кровью обливается: Манечка, красота ненаглядная, доченька его, любимица, себя от счастья не помнит, а жених... что тебе сверчок поганый на шестке вертится, на невесту и не смотрит, то гогочет, как жеребец стоялый, то задевает гостей... да ясно - за приданым погнался.
Ничего не мог поделать Соломон со своей дочкой-голубкой. Не мог он грубой волей удержать её от этого шага, боялся - не простит она его вовеки за это... - одно утешение, не бросит он свою доченьку, во всём ей помогой будет надёжной.
Заревели гармонии, Соломон вышел первый в круг, не стерпел он
и "подковырнул" новоиспечённого, ненавистного зятя, жившего под горой:
- "Подгоршина!
Непутёвшина!
Непутём росла!
Нищетой трясла!"
Сердцем вывел припевку и вышел из круга, ушёл в дальнюю горенку, слезами изошёл...
Двадцать лет Манечке. Из такой холи попала она в семью бедняцкую, детей у них
куча, есть и девери женатые, не отделённые. И любовь такая или человек она такой - словно и не видит ничего, бегает, как заполошная, везде успеть хочет, всем угодить. Зашла к ней как-то Нюра, а Манечке и словом перекинуться с подругой некогда: собрала она ворох одежды со всех, стирает, от корыта не разгибается.
- Манюш, с кем пойдёшь на речку настиранное полоскать? - спрашивает она подругу.
- Не с кем мне, подруженька, идти, сама на коромысло навешаю и пойду одна.
- Ну, стирай, я ещё забегу и пойдём с тобой. Там хоть и поговорим одни.
Нюра взяла ещё коромысло, разделили они с Маней бельё, пошли.
Полоскают, полоскают. Руки с пару расходятся - мороз лютый. А потом
уже и не чувствуют холода.
- Нюрочка, а ведь я тяжёлая...
- Какая ты тяжёлая, кожа да кости остались, - не поняла наивная подруга.
- Маленький у меня будет, бестолковая какая, - зарделась молодка.
Нюрочка всплеснула руками: Манюша! Возьми меня кумой!
- Я там не хозяйка.
- Отец-то проведывает тебя?- спросила Нюра.
Нет. Говорит, не может он порог этих... переступить. Мы могли бы в доме у папани и мамы жить - такая обельма*- дом почти пустует. Папаня и предлагал, и просил - да Ванюшка наотрез отказался. Сама я к ним забегаю. Да после свадьбы-то раза два, может и была - братец по мне тоскует, плачет. Он же ведь дитё-дитём... и не выдержала, сама залилась горючими слезами.
Обнялись подружки, плачут навзрыд.
- Манюш, уходи ты от них. Дядя Иван и приданого назад не возьмёт,
только бы ты домой вернулась.
-Не одна я теперь, забыла?
Не знали подруги, что видятся они в последний раз.
Манюша подняла тяжело и открылось у неё кровотечение. И некому ей было
пожаловаться. А, как хватились, - поздно было.
Обрядили Маню, на дубовую доску под окном положили. Закрылись её голубые
глазоньки и не видят, что Ванюша её ненаглядный пошёл куда-то из дому,
в такой страшный вечер...
А пошёл он в избу-читальню. Вышел к молодёжи, распахнул полушубок,
подарок тестя, приплясывает, припевку хотел какую-то затянуть, но
подхватили его под руки "хорошие ребятки", вывели за угол:
- Пошёл отсюда, нелюдь, позор нашего села! Не уедешь отсюда насовсем - убьём!
После похорон сразу и уехал. И приезжать стал уже постаревшим, каким-то осевшим, с женой, детишками. У жены его паралич лица - губы не смыкались, поэтому она не могла произнести звуки "М", "Б" "П" , заменяла его на "К". Вот и получалось: встань с кола. Свёкра называла - каканя. А то и вовсе трудно было понять, что говорит. Но Иван обходился с ней ровно, даже уважительно...
***
Недороды и всевозможные поставки натуральной продукции государству подорвали и так неустойчивое материальное положение на селе.
И потянулись эшелоны по железной дороге с вокзала райцентра. Они были набиты трудоспособным населением, в своей основной массе, молодёжью. Выезжали на торфяные разработки и другие "вербовки".
Положение в семье МЯгковых не было критическим, но мать, заправлявшая всем
укладом в семье, жизни не давала мужу: вон какая судьба у Мани. Вот и наша Нюра, выйдет, не дай Бог, за этого Ваську и потеряем мы её... и в слёзы, где настоящие, где притворные.
Вот и решили её отправить по вербовке во Владимирскую область, в Вязники:
- Это не торф и не разработки леса. Под крышей будет, в тепле. И от Васьки этого подальше. Деньги, говорят, там платят, - приводила доводы мать. Уговорила отца,
а Нюру никто и не спрашивал.
И поехала Нюра.
Всё девушке было в новинку, всё интересно!
Но ничего она не не умела, ничего не знала. Прошла по цехам фабрики, в какой определиться - понятия не имеет. Нашлась добрая душа. Слесарь-наладчик подсказал ей, куда идти: грохот везде одинаковый, а в этом цеху хоть пыли нет.
И вот она в отделе кадров. А там толпятся человек двадцать. Среди них оказалась заведующая детским садом. Заметила она Нюру - с дороги только что, а аккуратная, спокойная, какая-то уверенная, но не нахальная. И предложила она девушке
работать в садике в ясельной группе нянечкой.
Нюра сроду не слыхала: группы какие-то, что там в них делают. Но уж очень
заведующая ей понравилась: в шляпке, на каблучках и пальто... до чего же красивое!
Работать пришлось с маленькими детками. Всё хорошо: и чистота, и теплота, и еда
непривычная, вкусная, красиво подаётся. Детишки, как ангелочки, тянутся к ней, ласку её ждут.
... Горшки... не смогла Нюра себя пересилить. Отвращение до рвоты.
- Зинаида Васильевна, только не обижайтесь: ухожу я от вас, - тихо, но
решительно сказала она в кабинете заведующей.
- Что случилось? С воспитательницей не поладили? - встрепенулась руководитель.
Ей такое заявление очень не по душе: только всё стало налаживаться - всегда порядок, всегда благоприятная обстановка. Родители довольны новой няней. Теперь её все Нюсей зовут. И нам придётся привыкать к новому имени нашей героини.
- Нюся, я бы не советовала тебе уходить. Замуж выйдешь, детей родишь и будут они при тебе, на глазах...
- Нет. Я всё обдумала, решила, а потом уже к вам пошла.
И снова Нюся пришла на фабрику. Её поставили ученицей ткачихи.
Всё бы хорошо, но невозможность за всю смену отойти от станка, Боже избавь,
вовремя не включить станок! А ночные смены просто выматывали её: это ужасно не спать всю ночь и спать днём.
Но сама работа Нюсе нравилась, да она уже просто обожала её.
Жила Нюся на постое в частном доме у одинокой женщины - Веры, у которой был очаровательный мальчишка - Вовка - четырёх лет. Нюся сразу стала ангелом-хранителем этой семьи.
Очень дородная, обширная хозяйка была малоподвижна. У неё был хороший сад, но всё бы так и пропадало, если бы Нюся, прибежав со смены, не собирала фрукты, ягоды. Что-то крошила, что-то выкладывала для сушки, варила компоты, варенье.
Чистоту и порядок в доме она навела очень быстро и поддерживала неукоснительно.
Вязники небольшой городок, но баня в нём на удивление хорошая. И было заведено брать с собой в помывочный зал небольшую постирушку. Нюся стирала свои вещи и собирала до последней маечки и трусиков её маленького друга, сынишки хозяйки.
Приученная дома беречь каждую копейку, с измальства стремившаяся как-то эту копейку приобрести, Нюся не могла понять и уж тем более одобрить
беспечность и какую-то детскую наивность местных жителей в вопросе траты денег.
Аванс и получка там назывались "дачкой". И вот в день дачки в магазинах было не протолкнуться от очередей. Сметалось всё: колбасы, масло, хлеб, булки, консервы, конфеты... несколько дней все "шиковали", потом, приходилось доедать то, что оставалось, а последние несколько дней ткачихи в обеденное время в кубовой (помещение, где был кубовый бак с кипятком) размачивали корки хлеба и и булок, запивали это пустым кипятком, в чём и состоял весь их обед...
Нюся изобрела верх экономии: она собирала копеечку к копеечке! Из еды покупала хлеб и батон, нарезала хлеб и батон на аккуратные кусочки и складывала их - кусочек хлеба, а на него такой же кусочек батона. У неё получался бутерброд, который ей казался очень вкусным. Запивала его кружкой кипятка с ложкой варенья. Таким образом, она не очень голодала и деньги оставались от каждой дачки.
Вспоминает ли Нюся своего Васю? Да как-то и не очень. Жизнь увлекла её. Писем она ему не писала и от него, поэтому, не ждала. Почему не писала? Очень хотелось написать, но как же? Сразу по селу слух - смотри, пишет, парню прохода не даёт...
И вот подходит как-то утром к ней мастер.
- Нюся, ты о Виноградовой, рекордистке-ткачихе что-нибудь слышала? - спрашивает он.
- Конечно. И о ней, и о Стаханове, - удивляется Нюся вопросу.
Тебя завтра к директору вызовут, будут предлагать поработать на нескольких
станках. Ты не пугайся и не вздумай отказываться: вся фабрика на ногах,
почин надо поддержать. А потом всё успокоится и будешь работать, как и работала.
Рекорд Виноградовой не побить, за ней больше двухсот станков числится, а если откажешься, неприятностей не оберёшься. И не мелких.
Так и вышло, пришлось Нюсе согласиться на предложение, хотя это было представлено, как её горячее желание поддержать стахановское движение, начать борьбу за рекордное количество станков...
Провели репетицию: станки были выверены филигранно, начальник цеха, инженер,
лучшие слесари-наладчики были собраны у сорока станков, на которых должна была работать Нюся.
Девушка внешне уверенно прошла к своим станкам и нечаянно глянула на
молодого человека, стоявшего здесь же и выделявшегося ростом и... красотой...
Ноги у ткачихи подкосились. В молодом человеке она узнала того мальчика, восседавшего на беговой конной повозке, когда они с сестрой продавали груши...
*****************************
* - обельма - просторная, громадина.
*****************************
А будет ли седьмая часть моей так благодатно начавшейся
и продолжившейся повести?
Будет!.. Если на то будет воля и желание читателя.