Двое

Никита Хониат
 – А помнишь, как всё произошло?
– Что?
– Ну, когда звезда с неба свалилась в кусты и спугнула дрыхнувших воробьёв?
– А он сидел как ни в чём не бывало с девушкой на скамейке, крепко прижавшись к ней как последний негодяй, и на ухо шептал: гляди звезда – загадывай желание!
– С такой ещё наигранно-наивной улыбкой – тьфу! – и одной только целью: пока отвлечётся, шлёпнуть ей губами по губам. А?
– Нет, я в это время валялся прямо в сырой траве. И не то чтобы в чистом поле, что в таком случае было бы вполне уместно, – вовсе нет, развалился я прямо посреди газона, на видном месте, где гуляют с собаками, разутый и обделавшийся. В общем, некультурно расположился я по отношению к ближним своим.
– Хотя было темно и безлюдно, что в общем-то как-то тебя поощряет.
– Но только не перед теми двумя-тремя прохожими за час, которые нет-нет да обращали на меня внимание и уходили с испорченным настроением. Хотя какое кому дело до моего настроение ночью?
– Вот-вот!
– Что вот-вот, ты между прочим мог бы обо мне побеспокоиться и привести в чувства.
– Но мне не было тогда до тебя никакого дела, ведь ятак удивился, что, несмотря на всё это безобразие, оставляя в небе седую борозду, звезда пустилась прямиком в кусты, растущие рядом со мной, и глухо ударилась там о чью-то чугунную башку.
– И владелец её издал тяжкий вздох и, выбравшись, машинально побрёл, как мотылёк, на свет магазинных витрин. Да-да.
– И ты тоже видел его?
– Конечно, видел.
– И шапка его дымилась?
– И шапка дымилась.
– И голову он прикрывал руками, видимо, ожидая по привычке от жизни новых ударов.
– Да-да, так всё и было вероятно, хотя именно это я помню хуже всего, но ведь это был я, баран ты этакий.
– Ах, вот оно как! А я-то думал, как это ты бросил меня во время дела. Меня это тогда прямо в удивление повергло, знаешь?.. Конечно, не человек, которого я хоть и не знал, но, вполне возможно, несколько часов назад даже уважал, ведь я и сам тогда только проснулся и тоже на земле… – но падение звезды, всегда принимавшееся мною за сказку, выдуманную, чтобы охмурять девчонок, подало мне повод к сомнению.
– Ты прав! Что может заставить упасть с небо то, что до этого там очень хорошо держалось и не падало?
– Во-во, это же не полка, прибитая гвоздями.
– Так что если верить в подобное, можно и с лёгкостью поверить в то, что какому-то чудаку вздумалось вырезать из неба, как из картона, звёзды ножницами – и швырять их куда попало.
– Но теперь-то все эти романтические выдумки я должен признать правдой, держа в кармане ту самую звезду, что при падении ничуть не увеличилась, как ожидал того я ранее, а от головы твоей страдальческой отскочила, как резиновый мячик.
– Поэтому не исключено, что это всего лишь осколок звезды, или пылинка звезды. А может, просто какой-то неведомый мне овощ, кем-то брошенный в меня.
– А я-то размечтался: звезда! Вот тебе тухлой по голове картошкой.
– Это мне тухлой картошкой досталось, а не тебе.
– Но даже если и так, всё же луна или картошка летела, но – я точно видел – прямо с небо и упала прямо в кусты, спугнув дрыхнувших воробьёв. И, как выяснилось, не только их. Осенённый падшей звездой ты, вымотанный блудом человек побрёл куда-то машинально. И этот факт доказывает, что никакие другие факторы, кроме таких влиятельных как падшая луна или осколок её, повлиять на тебя, побрёдшего на свет витрин человека, не могли.
– Да, от моей-то башки звезда и отскочила уже к тебе. Что, полагаю, носит тоже весьма судьбоносный характер.