Ванька послонялся по своему двору, затем подошёл к забору, за которым начинался огород деда Ефима. Мальчик внимательно обвёл глазами подворье: не мелькнёт ли где знакомый картуз? Не видать! Наверное, дед, как всегда в это время, прилёг отдохнуть. И тревожить его нельзя, бабушка не даст.
Бегая к ним, Ванька давно заприметил на огороде репу. Она была крупной и, заманчиво желтея, вольготно разлеглась на грядке. Вот и сейчас она прямо лезла Ваньке на глаза! Его воображение быстро превратило эту грядку в минное поле. Значит, враг недалеко. Надо осмотреть местность.
Ванька скруглил большие и указательные пальцы на руках и приставил к глазам, как бинокль. Ага, слева около колхозного склада на верхушке ёлки сидит ястребок – «вражеский снайпер». Снизу по речке поднимается лодка. Это танк немецкий идёт на деревню. Деду с бабушкой незаметно выбраться можно только по огороду, а там мины. Надо спасать! Пробраться к минному полю может только такой разведчик, как Ванька.
Мальчик протиснул своё худенькое тельце между нижними жердями и ползком стал продвигаться к «минному полю». Для начала нужно было незаметно пробраться через ложбину, то есть между грядками с морковкой и луком. Они были узкими, но длинными. Ванька продвигался не быстро, потому как по пути отпихивал «вражеских лазутчиков» - шустрых муравьёв и прочих букашек. Головы он не поднимал, чтобы не засветиться макушкой, и поэтому почти «пахал» носом междугрядье, ничего не видя впереди себя.
Тем неожиданнее было для него, когда прямо перед этим самым носом появились… сапоги. Полдеревни носило похожую обувку, но эту он признал сразу. Такие добротные яловые сапоги были только у деда, тот сам их сшил. Ванька поднял глаза. Ну, конечно, кому здесь быть, как не хозяину? Прищуренные глаза и насупленные брови деда не предвещали ничего хорошего.
- Далеко собрался, пострел? Что потерял на моём огороде?
Ванька машинально махнул рукой в сторону репной грядки и хотел объяснить, что он тут делает. Но дед уже завёлся и слушать ничего не хотел.
- Полакомиться захотел? Дома репы мало, да? Я давно за тобой наблюдаю. Раз ползком – значит, по воровскому делу. Чё ж рубаху-то приметную такую напялил?
Говоря всё это, дед снимал со своей, надетой по-толстовски рубахи плетёный поясок. Бежать Ваньке было некуда. Вперёд хода нет. А развернувшись, он подставил бы деду, для самого что ни на есть удобства, нужное место. Ванька обречённо положил голову на скрещенные руки. Всё-таки ему не верилось, что дед решится наказать его, не выслушав и не узнав правды. Мальчик знал, что он – дедов любимец. Тот и не скрывал этого, всегда подчёркивая рассудительность, понятливость и любознательность самого младшего внука.
Но сейчас дед разозлился, и поясок всё-таки несколько раз хлестанул по не самому худому месту в Ванькином организме. Было совсем не больно, но мальчик, представив происходящее со стороны, вдруг понял, как это позорно выглядит. Обида охватила его душу. Дед, не выслушав и не разобравшись, из-за какой-то несчастной репы посчитал его воришкой, да ещё и отлупил!
Но на этом Ванькины мытарства не закончились. Неожиданно сильные руки взметнули его вверх и поставили на ноги. Мальчик, не глядя на деда, упрямо сжал губы, стараясь не дать воли слезам. Наверное, если бы на его щеках появилась мокрота, то он, скорее всего, после небольшого внушения был бы отпущен с Богом. Но Ванькино упрямство завело деда ещё сильнее, и вскоре сын предстал перед глазами родителей. Мать сразу поняла: что-то случилось. Она крепко прижала к себе своего Ванятку.
- Чё не смотрите за мальцом? – громко начал выговаривать дед.
- Ты, батя, не шуми, говори спокойно, - ответил Ванькин отец, наклонив голову и взглянув на деда поверх очков.
- Дак я и говорю! – ещё повысил голос тот. - Репу полез воровать! Неужто своей мало? Плохая привычка развивается. Поедет в школу учиться, выбьется из-под родительского контролю, будет брать чужое – вот тогда и нахлебаетесь.
- Разберёмся, - всё так же спокойно ответил Ванькин отец. Мать молчала и гладила сына по голове. Она знала: шалит он иногда. Да и кто не озорует в этом возрасте! Но на серьёзную провинность он не пойдёт.
- Хорошо, если разберётесь. Смотрите, не опоздайте, - оставил дед за собой последнее слово.
Несколько дней Ванька не ходил к деду и не показывался ему на глаза. Если Ефим Ефимыч зачем-нибудь приходил к ним, мальчик старался незаметно исчезнуть. Дед понял, что внук затаил на него нешуточную обиду. А чего обижаться-то, если по делу получил?
- Чё это Ванька тает с глаз, как видит меня? – спросил он, придя к сыну в очередной раз.
- А сам спроси у него. Ты ж тогда ему и рта не дал раскрыть. Больно крутой нрав у тебя, батя. Что на взрослого, что на дитёнка – всё одно, прёшь как танк. И плёткой зачем хлестал? Он у нас не битый растёт.
- Вот-вот, у тебя и вовсе никакого воспитания нету. Тебе бы только книги читать да по собраниям бегать.
- Ну-ну, батя, не заходи далеко! Книги худому не научат, если их с умом читать. Хорошо, что Иванко тянется к ним. Читать начал помаленьку. Он у нас толковый, большой человек из него может получиться.
На это деду ответить было нечего, но он нашёл другой довод, чтобы возразить:
- Мальца надо приучать к хозяйству, к охоте с рыбалкой. Это испокон веку наш промысел. Се’мью содержать придётся.
- Пускай сам выберет такую жизнь, какую захочет. Строжи’ть и насаждать свою волю не стану.
- Это мне упрёк, что ли? Рази ж плохо я вас, шестерых детей своих воспитал? Все вон в люди вышли.
- Вышли, да только и доставалось нам от тебя. Строгости было через край, а вот доброты мы видели мало. Ну, ладно, это дело прошлое. А теперь время другое. Ребёнок – тоже человек, и душу его понять нужно. А ты забыл, что пацаны любят в разведчиков да в шпионов играть? Эх, не разобрался ты в своём внуке. Репы пожалел! А Ванька, между прочим, вам с бабушкой жизнь спасал! Так что цель у него была не воровская, а вполне себе благородная. Оскорбил ты его крепко, вот что, батя, я тебе скажу. Обижайся – не обижайся…
- Да не жалко мне этой репы, будь она неладна! И Ваньке я ничего худого не желал!
Махнув рукой, Ефим Ефимыч ушёл. Слова сына встревожили его. Да, он был строг со своими детьми, не считал грехом и ремнём стегануть. Но ведь и его самого отец так воспитывал. И чего это они, все шестеро, ни разу не попрекнули его? Вона когда всё выскочило наружу! И всё из-за Ваньки. «Видать, переступил я границу и впрямь обидел мальца, - раздосадовался старик. - И чего налетел на него? Чего так всполошился, старый дурень? Никогда Ванька не брал чужого, нет у него такой привычки. Может, и вправду парень заигрался».
Чем больше Ефим Ефимыч думал о происшедшем, тем больше ощущал свою вину. В его голове роились мысли, от которых он был далёк прежде. Сын-то ведь прав: маленький человек – тоже человек. Почему не думал об этом раньше? Он представил Ваньку: в такой-то худобе и душа, должно быть, хрупкая совсем. Ранить её легко, потому как дитё перед взрослой силой беззащитно. Не заронил ли он в детскую душу, как в землю, уже готовую родить, сорное семя, что быстро даст не годный для жизни росток, название которому – недоверие?
В сердце деда зародилась тревога: «Умру я, а Ванька останется с этим маленьким росточком. И кто знает, во что это обернётся? Может, парень так и пойдёт по жизни баламутной, не веря никому, и я буду боле всех виноват».
Страшно было потерять любовь и доверие внука. Не будет этого – не будет и радости в жизни. Что же делать? Как растопить Ванькино сердце, чтобы не заледенело оно, не ожесточилось? Выход был один: идти к внуку с повинной.
Но неожиданно всё разрешилось по-другому. Ванька с другом Васькой решили построить на противоположном берегу шалаш, подальше от посторонних глаз, чтоб выслеживать в бинокль чужаков, то есть туристов, коих много здесь развелось в последнее время. Зачем им это было нужно, "следаки" пока не решили. Но к тому времени, когда будет готов шалаш, всё определится. Переходили реку вброд по перекату.
Вдруг Ваньке показалось, что меж камешками что-то слабо сверкнуло. Это была хорошо знакомая ему блесна. Дед сделал её из серебряной ложки. Снасть оказалась очень уловистой. Дед замечал, как внук смотрит на неё, и понимал, что тому тоже хочется заиметь такую. Он пообещал Ваньке сделать новую, ещё лучше, да только всё это дело затянулось: то ложки подходящей не было, то времени.
А тут в деревне опять появились геологи, которые всё время что-то искали в здешних местах. Ну, и дал Ефим Ефимыч одному из них на время свою удачливую блесну. Тот тянул её за лодкой, «доро’жил», да не заметил, в каком месте снасть за что-то зацепилась и леска оборвалась. Долгие поиски блесны тогда к успеху не привели. И вот сегодня она неожиданно нашлась. Шалаш сразу же был забыт напрочь.
Первым желанием Ваньки было побежать к деду и обрадовать его. Но снова вспомнилось, как тот обошёлся с ним. Обида опять «посвежела» и вспыхнула протестом в душе мальчика. «Оставлю блесну себе, - решил Ванька, - всё равно дед считает меня вором. И нашёл её не он, а я. А если верну, то подумает, что подлизываюсь, потому что виноват». Но от принятого решения было почему-то не по себе. Что ни говори, а вещь-то чужая, да и ценная к тому же, не то, что эта дедкина репка! Ванька долго сидел на сеновале, глядя на вожделенную блесну, и решал, как поступить. Слишком большой соблазн и такой трудный вопрос для неполных семи лет!
Мальчик вспомнил, как дед любовно обтачивал кусочек металла, отколотый от ложки, как припаивал к нему крючки, как испытывал готовую блесну. А потом угощал внука пойманной на неё рыбой, которую бабушка вкусно, как-то по-особенному готовила. И вдруг Ванька отчётливо осознал, что не сможет украдкой пользоваться этой блесной, не только из-за боязни быть разоблачённым в нечестном поступке. Просто это было противно всему его существу. Но как вернуть деду находку? И мальчик пошёл к отцу.
- Понимаешь, Иванко, я думаю, что правильнее и честнее будет, если ты сам отдашь деду его блесну.
- Не пойду я к нему. Он злой.
- Да не злой он, просто хотел как лучше, да вот вишь, нескладно всё вышло. А ведь воровать и впрямь негоже. За это людей в тюрьму садют.
- Но ведь я не своровать хотел! Подумаешь, одну мину разрядил бы…
- Но дед-то на воровство подумал. Вот и надо было ему всё объяснить.
- Я хотел, а он… сразу хлестать…
- Кричать надо было. За своё бороться нужно. Нельзя молчать. Раз промолчал, два… вошло в привычку - и стал человек малодушным. Ни себя не защитит, ни кого другого. Конечно, дед у нас горячий, тут ты прав. Быстро закипает, как самовар, когда его хорошо раскочегаришь.
Ванька улыбнулся: этот процесс был ему хорошо знаком. Он с удовольствием возился с «пузаном», называя так самовар из-за слишком округлых боков.
- Но ведь дед всё равно любит тебя, - продолжил отец.
- Да я знаю.
- А знаешь, так беги к нему. Ему тоже сейчас несладко. Приходил тут давеча, поговорили. Ушёл смурной, значит, мучается теперь.
Ванька представил, как дед гладит его заскорузлой ладонью по голове, и понял, как сильно соскучился по нему. Да и обида после слов отца уже не казалась такой страшной. Подойдя к огороду, мальчик помедлил - совсем чуток - и перемахнул через изгородь. Проходя между грядками, он старался не смотреть на злосчастную репу. Дед сидел на лавочке под открытым окном и о чём-то сосредоточенно думал, сведя вместе широкие брови. Когда он увидел внука, лицо сразу посветлело, глаза повеселели. Ванька молча стоял, не зная, как вести себя дальше.
- Садись, коли пришёл. В ногах правды нет, сам знаешь.
Бабушка Арина наблюдала за ними из раскрытого окна, переживая за обоих. Она знала: в мужской разговор вмешиваться нельзя. Ванька осторожно присел на самый краешек лавочки. Опять возникла некоторая неловкость. Тогда мальчик протянул к деду руку и разжал ладошку, на которой лежала потускневшая от воды блесна.
- Нашлась, значится. Где была?
- На перекате. Почистить надо… шкуркой…
Ванька положил блесну рядом с дедом. Тот посмотрел сначала на неё, затем на внука, притянул любимца к себе и вложил находку в его ладошку.
- Ты её нашёл, стало быть, она твоя.
Ванька уткнулся головой в плечо деда:
- Не надо. Я хотел её себе оставить … назло тебе … значит, не заслужил. Прости меня, дед.
Непрошеные слёзы потекли из глаз. Крупные капли исчезали в складках дедовой рубахи, образуя на ней мокрое пятно. Ванькино сердце свобождалось от гнёта, который и взрослому-то выдержать нелегко.
- Ты, дед, знай: я никогда не буду вором, - глухо проговорил мальчик.
- Ну-ну, не разводи… мокроту-то. И прости меня… старого дурака… родная ты моя душа…
Услышав прерывистый голос деда, внук поднял голову. В стариковских глазах стояли слёзы. Ванька осторожно вытер их своими ладошками и обхватил деда ручонками:
- Ну, не плачь, не надо. Ты же большой!
Затем пригнул голову деда к своей и жарко зашептал:
- Знаешь, как сильно я тебя люблю!
2015 г.