Работа в ведомственной, организационно подчиняющейся политотделу округа газете — это как постоянная ходьба всей редакцией по сложно-пересечённой местности, изобилующей ямами-ловушками и засадами. Никогда не знаешь, где напорешься.
Впрочем, иногда ты можешь, конечно, предвидеть реакцию на тот или иной свой материал. При условии, что редактор решил поставить его в номер, беря тем самым основную часть ответственности на себя. Но будь уверен: если что, прилетит и тебе. А бывает, что беда приходит, откуда не ждёшь. И мин информационных никто вроде бы не закладывал. И материалов дерзких не ваял. А рвануло — будьте нате, как говорится!
…Я привожу себя в порядок в отрядной комнате для приезжих. Это трудно. Поскольку пыль не просто покрыла форму. Она намертво въелась в неё. А что вы хотите? Добирался с границы до отряда самым распространённым способом — «по стыкам». Это когда тебя передают с заставы на заставу, как эстафетную палочку. Отработал на одной и отправляешься на следующую. Как правило, в кузове «шишиги». И, как правило, до стыка. А там тебя — когда сразу, а когда и часок-другой погодя — забирает другая машина. А на азиатских дорогах пыль, как тальк, только оттенки — от серого до терракотового. Всепроникающа и неотвратима. Да плюс адское сухое пекло, заставляющее тебя буквально вариться в собственном соку.
(Кто бы знал, как я по всему этому скучаю!)
Понятно, каждый раз ты «чистишься, стираешься, гладишься». Вот как сейчас. Слава богу, осталось только на брюках стрелочки навести. Потом пойду, доложу отрядному начальнику политотдела о результатах командировки и — бегом на автобусную станцию. Через два часа оттуда уйдёт последний на сегодня автобус до Ашхабада. Настроение у меня замечательное, ибо удалось «нарыть» неплохую фактуру. Да и так, количественно, тоже весьма неплохо получилось. За пять дней на двенадцать больших материалов накопал, не считая мелочёвки и нескольких отдельных снимков с текстовками. Теперь можно достаточно долго трудиться до следующей командировки.
Иду к штабу весь такой чистенький, наглаженный. Да ещё и после душа. Лепота! Особо не тороплюсь. Во-первых, запас времени есть, поскольку до станции от пограничной части идти всего минут семь-десять. А во-вторых, чтобы опять не вспотеть.
Стучусь в массивную дверь кабинета:
— Разрешите?
— Входите. А-а, корреспондент!
— Так точно. Здравия желаю!
— Здравствуйте. Как отработали? — тускло интересуется начальник политотдела.
—Нормально, товарищ подполковник. Будет несколько зарисовок о передовиках службы, корреспонденция о подсобном хозяйстве заставы, отчёт с комсомольского собрания комендатуры, репортажи со стрельб, с поста наблюдения, с выезда на участок по сработке сигнализационной системы, с проверки пограничного наряда, ну и десятка три заметок из разных подразделений. Вполне продуктивно, в общем. Разрешите убыть?
Обычно-то нет никаких проблем. Алгоритм известный — может, чайку на дорожку? Нет? Ну что ж, бывай. Попутного ветра! Ну и это… приезжай ещё. А мы тут посмотрим, что ты про нас напишешь. Будем ждать. Показательно-крепкое рукопожатие на прощание, аудиенция закончена. Свободен. Но тут… Что-то не по «протоколу» пошло.
Подполковник, не поднимая головы, молча выслушал доклад, потом сумрачно взглянул на меня из-под бровей и тяжело придавил обличающей фразой:
— Ну, вы и натворили…
Как обухом по голове! Я?!! Где?! Когда?! Ничего из ряда вон за собой во время работы на заставах не знаю. Может, в каком-нибудь материале из тех, что сдал перед выездом в командировку, что-то прошло? Да ничего я «подрывного» не писал! Это точно. Но что тогда мог натворить?! Не ангел, конечно, но… Как-то даже уточнять страшно. А надо.
— Не понял, товарищ подполковник. Ничего особенного вроде не творил…
— Конкретно вы тут не причём, как я понимаю, — досадливо машет рукой начпо. — А вот у редакции серьёзный прокол.
— Да что случилось-то?!
— А то и случилось, что по всей границе тираж последнего номера «Дзержинца» изымают!
— Как изымают?! И-и… в чём крамола?
Начальник политотдела жестом подзывает к своему рабочему столу и тыкает пальцем в лежащую на нём раскрытую газету.
— Полюбуйтесь!
Дежавю. Когда-то меня вот почти так морской начальник носом тыкал в мой материал. Но теперь-то точно не во мне дело! С минуту я честно таращусь на газетный разворот формата А-2. Разворот, как разворот. Таких за последнее время десятки прошло. Эпоха энергично призывала «углубить, расширить, достичь консенсуса». Заголовок не помню, но примерно такой: «Речь генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва на…». В общем, «мистер Перестройка» где-то произнёс очередную пространную и, конечно, программную речь. Это что же, подполковник предлагает мне сходу найти «блоху» в эдаком нехилом массиве текста?!
— Да вы не читайте саму статью. Вы заголовок внимательно просмотрите!
Н-да, не слабо. 72-м кеглем, жирным шрифтом — М.С. ГорбачёБа. Да уж, всем ляпам — ляп! Невольно я покачал головой.
— Ну и как вам это, товарищ корреспондент?
— Даже не знаю, что сказать.
— Вот именно.
— Но всё-таки… из-за этого изымать тираж по всей границе…
— Вы что, не понимаете? Мало того, что… Слушайте, неужели у вас никакая ассоциация не напрашивается?
Я пожал плечами. Именно что никакой ассоциации у меня в тот момент вообще… не напросилось.
— Да как же?! Это же первое, что приходит в голову: Горбачёб — долбогрёб. А?! Да ещё такими огромными буквами! Понимаете теперь?
Некоторое время я ошарашенно молчал. Всё-таки у некоторых политотдельцев мозги по-особенному устроены. Хорошо, что подполковник меня просветил, а то так и уехал бы… неподкованным.
Парясь в передвижной сауне на колёсах (в рейсовом автобусе), я прикидывал, как могло произойти то, что произошло. А ларчик просто открывался.
Мы ведь все подобные большие официальные тексты по договорённости забирали из редакции «Туркменской искры» — флагмана партийной республиканской прессы. Этакой местной «Правды». А забирали либо в виде шпека — свёрстанного отработавшего набора, пригодного для повторного использования, либо в виде цинковой пластины с вытравленным на ней текстом, заголовками и иллюстрациями. Обычно официоз привозили на пластинах. Чему несказанно были рады и корректоры и дежурные по номеру. Оттиски с них вычитывать не надо.
А в тот раз привезли шпек. Его, как правило, проверяли лишь на переносы в конце колонок. Заголовок же надо было набирать самим. Бойцы-верстальщики и набрали его по-быстрому, не особо заморачиваясь. Ведь будут же читать корректоры, дежурный по номеру, свежая голова, редактор. Поправят, если что. И действительно: читали корректоры, дежурный по номеру, свежая голова, редактор. И никто из них не поправил. Не читали потому что. Пластинчатая привычка сработала.
Дежурный по номеру, гражданский сотрудник, был уволен. Старший корректор получил строгий выговор. Кто-то, как гласила молва, схлопотал НСС — неполное служебное соответствие, именуемое на военном жаргоне «насосом». Редактора сняли и перевели с понижением в должности на новое место службы. А у меня было «алиби» — находился в командировке.
После того случая я стал вычитывать даже пластины. Заголовки, по крайней мере.
А вообще этот М.С.Горбачёв… Этот генеральный секретарь… Этот перво-последний президент СССР… Сколько же в редакции было от него неприятностей! Прямо рок какой-то! Впрочем, виноват в этом он всё-таки не был. Разве что по гамбургскому счёту.
Однажды я дежурил по номеру. И вот уже во втором часу ночи приступили к печати. (Тираж газеты был 15 000 экземпляров). Машина грохочет, а у меня прямо душа не на месте. Что-то не то. Останавливаю процесс и начинаю перечитывать передовицу с портретом дорогого Михал Сергеича. Вот она, мина! «В ответном слове генеральный сеРРетарь ЦК КПСС…» А уже три тысячи номеров отпечатано. Ну что, сажаю нескольких бойцов с пузырьками чёрной типографской краски и спичками за столы. Бойцы макают размочаленные кончики спичек в краску и делают «марашки» на слове с ошибкой. Лучше уж малюсенькое пятнышко краски в тексте, чем генеральный сеРРетарь! Отправим потом эти три тысячи в отдалённые отряды, и дело с концом. Не в обиду отдалённым отрядам.
А в следующий раз другой уже редактор со справедливейшим негодованием вопил на весь коридор:
— Почему ЭТО увидел только я?!
Редактор обнаружил новую интерпретацию фамилии в заголовке. Правда, следует отметить, кегль шрифта был существенно меньше, а напрашивающаяся ассоциация гораздо прозрачнее. ГРОбачёв снова где-то с кем-то достигал консенсуса, требовал углубить и расширить.
Как же мы его… любили.