Глава двадцать вторая
25 января 1938 года Сербина вызвал исполняющий обязанности начальника разведупра старший майор Гендин Семен Григорьевич. Встреча проходила на конспиративной квартире, а не в служебном кабинете, и это насторожило Сербина. Он вообще не слишком доверял Гендину, но это был единственный человек, с которым Сталин разрешил ему контактировать.
Они встретились в назначенный час, и начальник разведупра РККА без предисловий (его совсем не смущала разница в званиях) заявил:
- Генерал, завтра в 9-00 вы должны присутствовать на допросе одного очень интересного для нас человека. Нам важно знать, где он говорит правду, а где уводит нас от истины. Эта персона настолько важна для нашей разведки, что допрашивать его будет человек, направленный для допроса лично товарищем Сталиным. Вы знаете французский?
- Могу поговорить с французом по самым бытовым вопросам, - сказал Сербин. – Но разговорную речь понимаю. Если в разговоре будут употребляться какие-то специальные термины, боюсь, не пойму. А что, переводчика не будет?
- Нет! – отрезал руководитель советской разведки. – Допрашиваться будет тайный французский агент, он же – наш посол во Франции Хаим Георгиевич Раковский. Он изъявил желание давать показания на французском языке.
- И кто же будет его допрашивать? – удивился Сербин.
- Для всех посвященных – Гавриил Гавриилович Кузьмин, - ответил начальник разведупра. – Но вы имеете право знать, - товарищ Сталин разрешил поставить вас в известность: допрос будет вести агент Габриэль Ренэ Дювалье. Но и это не настоящее его имя. Да, еще… Раковский задержан по процессу троцкистов Бухарина, Рыкова, Ягоду, Карахана, Левина и других.
- В чем суть моего задания? – Сербин все еще пребывал в недоумении.
- Раковский дал понять, думаю, лишь с целью облегчения своей участи, что он может сообщить нечто, имеющее специальный интерес для товарища Сталина. Чтобы исключить утечку информации, он хочет давать показания на французском, без переводчика. Но… Разговор будет записан на магнитную ленту из соседней комнаты, а затем переведен с ленты Кузьминым. Но Кузьмин, естественно, не знает, что второй перевод будет сделан вами, генерал. В единственном экземпляре. Будьте готовы, Сербин, в 8-30 за вами придет авто. Шофера вы знаете, это проверенный сотрудник. Он и офицер сопровождения доставят вас на место.
Гендин поднялся с кресла и, открыв портфель, протянул Сербину тонкую папку.
- Здесь выписка из личного дела Раковского, - сказал он. – У вас есть десять минут, чтобы ознакомиться с ней.
Сербин читал скупые строки досье: «Раковский Христиан (Хаим) Георгиевич родился в 1873 году в Болгарии, в семье зажиточного торговца. Учился на медицинских факультетах университетов ряда европейских стран. Диплом получил в Женевском университете. Участвовал в социал-демократическом движении Болгарии, Швейцарии, Германии, Франции и Румынии. Прошел службу в румынской армии. В 1917 году вступил в РСДРП(б) и находился на партийной работе в Одессе и Петрограде. Участник Гражданской войны, один из организаторов Советской власти на Украине. В 1918 году - председатель Верховной коллегии по борьбе с контрреволюцией на Украине, затем председатель Временного рабоче-крестьянского правительства Украины. С 1919 по 1923 год - председатель Совнаркома и нарком иностранных дел Украины.
С 1923 года - полпред СССР в Англии, в 1925 - 1927 годах - во Франции, одновременно с 1923 года - заместитель наркома иностранных дел СССР. В 1927 году исключен из партии XV съездом ВКП(б) как один из участников троцкистской оппозиции. С 1928 года - в ссылке. С 1934 года - начальник управления средних медицинских учебных заведений Наркомата здравоохранения РСФСР. В 1935 году был восстановлен в партии и стал председателем Советского общества Красного Креста. В январе 1937 года арестован, признал себя виновным в участии в различных заговорах, а также в том, что был английским и японским шпионом».
Сербин вернул папку Гендину и кивнул головой.
- Послужной список впечатляет, - сказал он. – Как и география его партийной деятельности.
- Вот это и пугает! – заявил старший майор. – Он слишком много знал, работая на французскую разведку. Но нас больше интересует то, что он знает о французах и их закулисных играх.
То, что на следующий день происходило на глазах Сербина, мало напоминало допрос. Скорей, разговор двух приятелей, собравшихся обсудить кое-какие вопросы за рюмкой коньяка.
- Хотя сталинский бонапартизм противостоит коммунизму, как наполеоновский — революции, - говорил Раковский, - но очевиден тот факт, что все-таки СССР продолжает сохранять свою коммунистическую форму и догмат; это — коммунизм формальный, а не реальный. И, таким образом, подобно тому, как исчезновение Троцкого дало возможность Сталину автоматически превратить настоящий коммунизм в формальный, так и исчезновение Сталина позволит нам превратить его формальный коммунизм в реальный. Нам достаточно было бы одного часа. Вы меня понимаете?
- Разумеется! – отвечал Кузьмин-Дювалье. - Вы высказали классическую правду о том, что никто не разрушает того, что он желает наследовать. Ну, хорошо; все остальное — это софистическая сноровка. Вы базируетесь на предположении явно опровержимом: на предположении о сталинском антикоммунизме… Имеется ли частная собственность в СССР? Есть ли личная прибавочная стоимость? Классы? Не буду ссылаться на факты: для чего?
— Я уже согласился с тем, что существует формальный коммунизм, - сказал Раковский. - Все, что вы перечисляете, это только формы. Поймите, невозможно удержать материалистическую эволюцию истории; самое большое — ее можно затормозить… И какой ценой? Ценой ее теоретического принятия, чтобы провалить ее практически. Сила, которая влечет человечество к коммунизму, настолько непобедима, что эта самая, но искаженная сила, противопоставленная самой себе, может добиться только замедления быстроты развития; более точно — замедлить ход перманентной революции. Пример? Извольте – с Гитлером, как наиболее очевидный. Ему нужен был социализм для победы над социализмом; вот этот самый его антисоциалистический социализм, каковым является национал-социализм. Сталину же нужен коммунизм, чтобы победить коммунизм. Параллель здесь очевидна. Но, несмотря на гитлеровский антисоциализм и сталинский антикоммунизм, оба, против своей воли, трансцендентно создают социализм и коммунизм… Хотят или не хотят, знают или не знают, но создают формальный социализм и коммунизм, который мы, коммунисты-марксисты, должны неизбежно получить в наследство.
— Наследство? – переспросил Кузьмин. – И кто наследует? Троцкизм ликвидирован полностью!
— Хотя вы это и говорите, но сами этому не верите. Какими колоссальными ни будут чистки, мы коммунисты, переживем их. Не до всех коммунистов может добраться Сталин, как ни длинны руки у его охранников.
— Раковский, прошу вас, воздерживаться от оскорбительных намеков! – приказал Кузьмин. - Не злоупотребляйте своей «дипломатической неприкосновенностью».
— Это я-то имею полномочия? – ухмыльнулся Раковский. – Чей же я посол?
— Именно этого недосягаемого троцкизма, если мы договорились так его называть…
Сербин слушал разговор и не мог понять, чем мог заинтересовать Сталина этот субъект. Не отрицая своего участия в троцкистском заговоре, он, тем не менее, ничего существенного он не сказал. Но Кузьмин был умелым следователем, и все-таки вывел разговор в нужное русло. Сербин, задумавшись, пропустил начало фразы и теперь ловил каждое слово Раковского…
- …гитлеровское наступление нужно перенацелить не на восток, а на запад! – Рачковский горячился. – То есть, достигнуть того, что капиталистические государства уничтожат друг друга, если столкнуть их два крыла: фашистское с буржуазным, понимаете? А для начала надо подтолкнуть Гитлера к нападению на Польшу, на защиту которой встанут Франция и Великобритания.
- И каким же образом СССР может добиться этого? – Кузьмин внешне оставался спокойным, но Сербин видел, какие страсти разбудил в его душе оппонент.
- Вы не понимаете? – удивился Раковский. – Хорошо, я вам объясню. Вы думаете, что революция 1917 года в России сыграла какую-то роль в мировой политике? Нет! Это был укус комара, весьма безболезненный для быка. А то, что произошло в Нью-Йорке, вы даже не заметили… Так вот, исключительно важную роль в мировой политике сыграла не ваша революция, а события 24 октября 1929 года, связанные с крахом биржи в Нью-Йорке! Придет время, когда этот день будет для истории революции более важным днем, чем октябрь 1917 года. Крах биржи в Нью-Йорке положил начало так называемой «депрессии», и вот она - настоящая революция... В феврале 1933 года произошел последний толчок кризиса с закрытием банков. Трудно сделать больше, чем сделал капитал для того, чтобы разбить «классического американца», находящегося еще в своем индустриальном оплоте и в экономическом отношении порабощенного Уолл-стрит.
- Но нам-то что до этого?! – Кузьмин был напряжен и взвинчен. – Как крах биржи в Нью-Йорке может повлиять на ход истории СССР?
- Вам бы работы товарища Троцкого почитать! – Раковский осуждающе покачал головой. – Тогда вам было бы известно, что всякое обеднение в экономике, будь то в отношении общества или животных, дает расцвет паразитизма, а капитал - это крупный паразит. Но эта американская революция имела в виду не одну только цель - увеличить власть денег для лиц, имеющих право пользования ими; она претендовала на большее! Хотя власть денег и является политической властью, но до этого таковая применялась только косвенным образом, а теперь она должна была превратить ее в непосредственную прямую власть. Вы понимаете? Человек, через посредство которого Штаты воспользовались такой властью, был Франклин Рузвельт... Заметьте себе следующее: в этом 1929 году, первом году американской революции, в феврале выезжает из России Троцкий; крах происходит в октябре месяце... Финансирование Гитлера договорено в июле 1929 года. Вы думаете, что все это случайно?
Кузьмин глубоко задумался. Раковский молчал…
- Что вы предлагаете? – голос Кузьмина стал сиплым, и он прокашлялся. – Что вы предлагаете лично товарищу Сталину?
- Я предлагаю товарищу Сталину геополитическую стратегию, от которой в выигрыше окажутся и СССР и США. Идеологически и экономически России и Америке желательно разрушение европейского колониального империализма, будь он прямой или косвенный. Соединенным Штатам желательно это даже еще больше, чем Сталину. Если бы Европа потеряла в новой войне всю свою мощь, то Англия, не имеющая своих собственных сил, с исчезновением Европы как силы, как власти, с первого же дня легла бы всей тяжестью со всей своей империей, говорящей на английском языке, на Соединенные Штаты. И это было бы неизбежно и в политическом, и в экономическом отношении. И Сталину, и Рузвельту это выгодно, - чтобы мощь Великобритании и Франции значительно ослабла, они утратили большую часть своих колониальных владений, и сверхдержавами номер один и номер два стали США и СССР.
— Вы хотите сказать, что в данный момент оппозицию не может интересовать пораженчество и падение Сталина, поскольку вы не имеете физической возможности заместить его? – спросил Кузьмин, и Сербин ужаснулся – следователь сознательно или нет уводил разговор от главного…
- Это то, в чем мы согласны оба, - спокойно ответил Раковский. - Сейчас это неоспоримый факт. Однако имеется налицо возможный агрессор. Вот он, этот великий нигилист Гитлер, нацелившийся своим грозным оружием вермахта по всему горизонту! Хотим мы этого или не хотим, но ведь он употребит его против СССР! Согласитесь же наконец, что для нас — это решающее неизвестное! Считаете ли вы, что проблема поставлена правильно?
— Да! – твердо ответил Кузьмин. - Для меня тут нет неизвестного. Я считаю неизбежным наступление Гитлера на СССР!
— Но почему?!
— Очень просто! Потому, что к этому расположен тот, кто этим распоряжается. Гитлер — это только кондотьер интернационального капитализма… Его толкают на это все те капиталистические государства, которые разрешили ему перевооружение и захват всех необходимых экономических и стратегических баз. Это само собой очевидно.
— Вы забываете кое-что очень важное, сударь! – Раковский снова скривил рот в ухмылке. - Перевооружение Гитлера и те льготы, которые получены им в настоящий момент от наций Версаля, заметьте себе это хорошо, были получены им в особый период, когда мы еще могли бы стать наследниками Сталина в случае его поражения, когда оппозиция еще существовала… Считаете ли вы этот факт случайным или только совпадающим по времени?
— Не вижу никакой связи между разрешением версальских властей на перевооружение немцев и существованием оппозиции! – Кузьмин уже откровенно горячился. - Траектория гитлеризма сама по себе ясна и логична. Нападение на СССР уже давно входило в его программу. Разрушение коммунизма и экспансия на восток — это догматы из книги Гитлера «Моя борьба», этого талмуда национал-социализма… А то, что ваши пораженцы желали бы использовать наличие этой угрозы против СССР — это, конечно, соответствует ходу ваших мыслей.
— Да, на первый взгляд все это кажется естественным и логичным, слишком логичным и естественным для правды, - Раковский на протяжении нескольких часов беседы оставался на удивление спокойным. — Если мы будем вести беседу только на базе тех понятий, каковые употребляются на массовых митингах, то вы вполне правы. Но если вы искренни, говоря так, то, извините, я разочарован; я думал, что политика знаменитой сталинской полиции стоит на большей высоте.
— Для того, чтобы этого не случилось, чтобы Гитлер не напал на нас, нам нужно было бы довериться союзу с Францией… - Кузьмин горячился все больше и больше. – Да, но это было бы таки наивностью. Это бы означало поверить в то, что капитализм согласен пойти на жертву ради спасения коммунизма.
Раковский откровенно рассмеялся.
— Итак, сударь, поверьте мне, что, при наличии вашей схоластической диалектики, у меня сформировалось самое неблагоприятное впечатление о политической культуре сталинизма. Я слушаю ваши речи, как мог бы слушать Эйнштейн ученика лицея, говорящего о физике с четырьмя измерениями. Вижу, что вы знакомы только с элементарным марксизмом, то есть, с демагогическим, популярным. Тут нет никакой иронии; я говорю, будучи воодушевлен наилучшими желаниями… В этом же самом элементарном марксизме, который преподают даже у вас в сталинском университете, вы можете найти довод, который противоречит вашему тезису о неизбежности гитлеровской атаки на СССР. Вас обучают еще и тому, что краеугольным камнем марксизма является утверждение, будто противоречия — это неизлечимая и смертельная болезнь капитализма… Не так ли?
- Послушайте!..
- Позвольте мне закончить мысль, - Сербин поражался самообладанию Раковского. – Вы перебили меня своими чисто теоретическими рассуждениями, не дав развить мысль по поводу США. Так вот, США заинтересованы в затяжке предполагаемой войны между Германией и «европейскими демократиями» и поэтому могли бы помогать последним. Америка не вступала раньше и никогда не вступит в войну, если она не подвергнется нападению. Ее правители смогут устроить так, что на них нападут, если это будет им удобно. В этом я вас уверяю. В тех случаях, когда провокация не имела успеха, и враг на нее не реагировал, то агрессия изобреталась. В первой своей интернациональной войне, в войне против Испании, в поражении которой не сомневались, Штаты придумали агрессию, или вернее ее изобрели. Эта великолепная американская техника, которую я приветствую, в любой момент подчиняется одному условию: чтобы агрессия произошла в подходящий момент, то есть, в момент, нужный подвергшимся нападению Соединенным Штатам, - это значит тогда, когда они будут иметь вооружение и армию, готовую его отразить. Есть ли сейчас налицо это условие? Вполне очевидно, что нет. В Америке имеются сейчас немного меньше ста тысяч человек под ружьем и посредственная военная авиация, у нее есть только внушительная эскадра.
- Господи, теперь мы обсуждаем Соединенные Штаты! – воскликнул Кузьмин. – Вы хотели что-то сказать важное лично для товарища Сталина, а на самом…
- Достаточно, пожалуй, для вашего напряженного ума! – резко сказал Раковский. – Давайте сделаем перерыв. Я думаю, вам нужно связаться с вашим руководством и доложить ему, что вы не хотите меня слушать…
- Он прав! – решил вмешаться Сербин, понимая, что Кузьмин может все погубить. – Давайте выйдем с вами, товарищ Кузьмин, на пару слов.
В комнату вошел конвоир, вызванный звонком Кузьмина, а разведчики вышли в тесный коридор, пропахший запахами тюрьмы.
- Послушайте, Кузьмин, - Сербин кипел от ярости. – Если вы будете постоянно перебивать вашего визави и сбивать его с мысли, мы так и не услышим того главного, ради чего он попросил выслушать его и передать то, что он скажет товарищу Сталину. Не дергайте Раковского! Дайте же ему высказаться!
- Хорошо! Я понял! – Кузьмин пытался взять себя в руки. – У вас нет папиросы?
- Я не курю! – ответил Сербин. – Давайте работать!
Продолжение следует -