В ту ночь я проснулся, так же, как и засыпал: под раскатистые соловьиные трели. Лежа с закрытыми глазами, слушал как неведомый певец начинал где-то вдалеке, ему вторил другой, уже поближе, а затем прямо под окнами, в невысоком березовом подлеске отчетливо и звучно подхватывал третий.
Я открыл глаза и вскинулся было в тревоге: неужели проспал? В комнате на мансардном этаже было почти светло от бьющего из окна голубоватого сияния. Конечно, это луна. Ее абсолютно круглый, кажущийся нереально огромным, диск заглядывал в затянутый москитной сеткой оконный проем. Сразу отлегло, хотя спать уже абсолютно не хотелось.
Я тихонько поднялся, стараясь не стучать сланцами, чтобы не разбудить жену, вышел из комнаты. Под лестницей, на коротком диванчике, свернувшись калачиком и спрятавшись с головой под легкое одеяльце, спал мой шестилетний внучонок.
Я сначала завернул в ванную, затем дошел до кухни, включил электрический чайник и начал делать бутерброды.
И только потом пошел будить внука. Он вскочил почти мгновенно, едва проснувшись, и что-то тепло и радостно отдалось у меня в душе.
Точно также больше полувека назад я вскакивал при первом прикосновении руки отца. Но в отличие от внука я вставал ни свет, ни заря еще много лет, и летом перед походом на рыбалку, и в осеннюю непогоду накануне охоты. И меня всегда манила эта предрассветная рань и загадочное и волнующее чувство первобытного охотника: что-то ждет еще впереди.
А внучонок будет послушно просыпаться все это лето, а потом еще одно, а затем им будет постепенно овладевать лень, доставшаяся ему от другой, чуждой нам породы. И ему покажутся все менее интересными походы со мной на речку и постепенно будет исчезать родство душ, скрепленных ожиданием чего-то неизведанного в эти утренние часы.
И мне придется с горечью признать этот разлад, неожиданную досаду от потери детской дружбы и я перестану будить его до рассвета.
Но это будет еще впереди, а сейчас он незряче тыкался мне в руку своим маленьким дрожащим тельцем, и я начал энергично растирать ладонью его худенькую спинку, пока он не согрелся. Потом я велел ему надеть теплый джемпер и усадил за стол пить горячий «Nesguik» с бутербродом.
Соловьиная ночь еще продолжалась, когда мы вышли на улицу и прошагали по дачному проулку между высокими заборами. Здесь лежали темные тени, которые внезапно растаяли, когда мы свернули на асфальтированную дорогу, ведущую к лежащей вдоль реки деревне.
Трели соловьев были уже привычны для моего внучонка, а вот луна не могла не привлечь его внимания.
- Деда, расскажи мне что-нибудь из своей жизни, - попросил он, и я, видя, что он продолжает смотреть на луну, стал рассказывать, как уже много лет назад я почти два года провел в расположенной в горах обсерватории, где мы каждую ночь смотрели в телескоп на Луну.
Он не дослушал, перебил, и стал взахлеб рассказывать только что придуманную историю о том, что он придумает такую ракету, которая будет летать не только на Луну, но и на другие планеты и даже на Солнце.
Я привык к его манере общения и не прерывал, только иногда поправлял его, когда он употреблял не те падежи.
Так мы шли, рядышком, в лунном сиянии, сопровождаемые нескончаемыми птичьими трелями. На крутом спуске вниз к реке нас обступили высокие деревья и снова стало темно. Вдруг через дорогу бесшумно проскользнула темная фигура, похожая на большую собаку, и заставила внучонка замолчать и тесно ко мне прижаться.
- Ну, ну не бойся, на нас с тобой никто не посмеет напасть, - подбодрил я оробевшего внука.
Мы спустились вниз и поравнялись с «кошкиным домом», как назвал его внук из-за странной крыши над несуразным строением. Здесь деревья расступились и снова показалась яркая луна, но уже в совсем другом месте.
Еще немного, и мы вышли к реке. Совсем еще темной, маслянисто поблескивающей узкой лентой за успевшей вытянуться за последние дни густой порослью травы.
С полкилометра мы шли по грунтовой дороге вдоль реки, а основная улочка деревни располагалась выше нас на небольшой террасе.
- Так, Санек, ты, пожалуйста, сейчас помолчи,- остановил я не в меру разошедшегося внука, потому, что мы подошли к месту нашей рыбалки. Здесь располагался последний дом на этой улице, хозяином которого был наш общий знакомый «дядя Саша». Дорога заканчивалась тупиком и совсем поросла травой, а дальше начинался лес.
Выходящий к реке склон был всегда аккуратно подстрижен стараниями рабочих «дяди Саши», а с берега к воде на расстоянии метров в тридцать друг от друга спускались два пролета бетонных ступенек. Рабочие углубили дно между пролетами, вытащив на берег изрядное количество крупной гальки, в результате чего образовалась купальня глубиной около метра.
Мы подошли к ближним ступенькам, когда небо на горизонте чуть начало бледнеть. Здесь я, на всякий случай, оставил одну удочку и пакет. И по свежескошенной траве мы прошли к дальним ступенькам.
Заря разгоралась, луна становилась все бледнее и к дежурным соловьям на опушке леса присоединилась кукушка. Я размотал удочку и забросил без наживки, чтобы проверить глубину. Течение здесь было достаточно быстрым, но все-таки не таким, как у первых ступенек, и глубина вполне подходящей, чтобы ловить в проводку.
Я достал пакет с приманкой в виде колобков, втиснул для веса в каждый из них по камешку и бросил в воду на место проводки поплавка.
Затем нацепил на крючок пару распаренных зерен перловой крупы и забросил удочку. Со вчерашнего дня рыба явно успела проголодаться, потому, что у меня сразу клюнула приличная плотва. Я сунул рыбку в пакет, сполоснул руки и нацепил новую насадку.
Видя, что мой внучонок прямо пританцовывает от нетерпения, я передал удочку ему и он тоже с первой проводки поймал плотвичку.
- Ну вот, надеюсь, что сегодня мы с тобой без рыбы не останемся, не то, что вчера, - сказал я, - ты только, смотри, не дергай сильно, а то опять запутаешь леску.
-Не-а! –ответил мой внучок, и тут же запутал.
Хорошо еще, леска была новой, и я быстро распутал «бороду». Нацепив приманку, снова передал ему удочку и отправился к первым ступенькам.
Между тем уже успела упасть роса, и обернувшись, я увидел темную полосу на траве и внучонка, который вытаскивал очередную рыбешку. Я зашел по ступенькам к самой воде и опустил ладонь, чтобы почувствовать скорость течения.
И тут я увидел, как из еще темной глубины прямо ко мне приближается странное существо.
Оно было довольно большим, размером с полено, с круглой тупой головой. Оно медленно приблизилось ко мне и посмотрело сбоку большим умным глазом, а потом так же медленно, ничем больше не двигая из того что было у него в наличии: не знаю плавником или лапами, - удалилось. Что это было: рыба, бобер или выдра, я так до сих пор и не понял, - настолько неожиданным было его появление в паре метров от меня.
Из оцепенения меня вывел голос внука, который опять запутал леску. Я отправился по темному следу распутывать, а потом снова вернулся и начал налаживать вторую удочку.
Там, куда не добрались руки «дяди Сашиных» рабочих, речка уже успела сильно зарасти. Между чистой поверхностью воды и зеленой шевелящейся массой водорослей оставалось сантиметров двадцать. А чуть дальше от берега водоросли уже успели захватить весь объем. Но недостаток свободного пространства река словно пыталась возместить стремительностью своего течения – она так и бурлила в становящейся все уже протоке.
Стало уже совсем светло, небо сделалось ослепительно голубым, и где-то за изгибом высокого берега, поросшего корабельными соснами, вставало солнце. А вдоль реки, движимый тишайшим ветерком, клубясь, тянулся белый туман.
Сначала мой кузнечик никак не хотел приводняться на нужном расстоянии. После нескольких попыток мне все-таки удалось резким взмахом гибкого кивка отправить его так далеко, что он перелетел через всю струю и опустился на границе водорослей. Крючок зацепился за ближайший зеленый росток и мне пришлось отцеплять его, отчего бедный кузнечик вышел из этой схватки далеко не в лучшем состоянии.
Я проявил настойчивость и все-таки отправил его в плавание. Однако стоило ему проплыть по струе каких-нибудь пару метров, как какой-то молодой нахал, лихо выскочил из-за ближайшего зеленого покачивающегося стебля и одним движением стащил моего кузнечика с крючка.
В отместку я на нацепил на крючок целых два кузнечика и уже заученным движение отправил их в свободное плавание. Леска беззвучно соскальзывала колечками с моей безынерционной катушки и, когда уже не видимый за камышами кузнечик отплыл на положенное расстояние, я застопорил катушку и сейчас же почувствовал ощутимый удар.
– Есть!
Ах, как забьется сердце каждого истинного рыбака, когда почувствует он, что на другом конце лесы борется драгоценная добыча!
Я помню, как в далеком детстве мне больше нравилось ловить пескарей в крохотном ручейке, вытекающем из так называемого «военного» озера, чем в самом озере. Уже тогда я бессознательно понимал, что важно соотносить размеры добычи с возможностью ее добыть. Пескарь для озера – это маловато, а для ручейка - в самый раз.
Для мелкой, почти пересыхающей, зарастающей травой подмосковной речушки полукилограммовый голавль – это круто!
Я снял его с крючка и, торжествуя, поднял высоко над головой.
Ко мне прибежал внучонок, который к тому времен успел снова запутать леску. Второго такого же голавля я поймал уже при нем. А затем, уступая его притопыванию и повизгиванию, нацепил кузнечиков, закинул удочку и передал ему.
Я был почти уверен, что такого клева больше не будет и поэтому отправился к дальним ступенькам разбираться с очередной «бородой».
Но едва я дошел до места, как услышал истошный вопль внука и, обернувшись, увидел все происходящее: внучонка, вцепившегося в удочку и с усилием подматывающего катушку, а там, в отдалении – выпрыгивающего из воды красноперого красавца.
- Деда, помоги!
Когда я подошел, он уже почти справился самостоятельно и только мокрое пятно на джинсах показывало, каких усилий это ему стоило. Я помог вытащить рыбу на берег.
Мы были полны впечатлений и единогласно решили рыбалку на этом закончить.
Стояло раннее утро, солнце только взошло над гребнем сосен и щедро золотило реку и берег своими лучами. На том и на этом берегу жалобно переговаривались между собой иволги.
Пока я сматывал удочки, стало совсем жарко. Мы скинули куртки и весело болтали, вспоминая все перипетии рыбалки.
Нечего говорить, что мы были совершенно счастливы.
- А что, деда, правильно я решил, что нужно ловить на кузнечика?
- Совершенно правильно,- соглашался я с моим находчивым внуком.
И, действительно, вчера мы были просто обескуражены результатами рыбалки. Такое складывалось впечатление, что рыба вообще исчезла из здешней реки.
Но тут произошло событие, которое в корне изменило наше представление о присутствии рыбы в этом водоеме. В воздухе появились странные создания: нечто среднее между большими мухами и бабочками.
Мой внук сначала опасливо отмахивался, косясь на длинные хвостики, торчащие у них из брюшка.
- Санек, не бойся, они не кусаются, - успокоил я внука, и вспомнил название этих созданий, - это поденки.
- А почему «поденки»? - не понял мой пацаненок.
- Потому, что живут они всего один день, даже меньше. Посмотри сам.
Поденки бестолково толклись в воздухе, постепенно их становилось все больше, и вот они уже начали падать на траву и на воду. И что тут началось! Вода как будто закипела от множества рыб и рыбешек, которые вдруг появились на поверхности и, совершенно не обращая на нас внимания, набрасывались на беспомощных насекомых.
Конечно, мы с любопытством смотрели на творящееся вокруг безобразие, но было совершенно ясно, что про рыбалку на сегодня можно было забыть.
И тут мой внук вспомнил, как несколько дней назад, прогуливаясь вдоль речки с коляской, в которой находился мой младшенький на тот момент внук, мы встретили проходившего мимо нас молодого человека со странной удочкой. Оказывается, он ловил на кузнечика, без грузила и поплавка, поверху воды. Ну, нечто вроде упрощенного способа «нахлыстом».
Придя домой после неудачной рыбалки, я оборудовал подходящую удочку, а затем мы отправились на соседний не огороженный участок ловить кузнечиков.
А уже на следующее утро мы осваивали новый способ ловли, и, честно говоря, совсем не рассчитывали добиться подобного успеха.
Я отдал внучонку пакет с рыбой, и он горло вышагивал с ним немного впереди, дожидаясь, чтобы какой-нибудь прохожий спросил, как у нас дела.
Но мимо нас все никто не проходил, потому что было все еще раннее утро. И только когда мы совсем приблизились к даче, пробежал трусцой холеный гражданин, который снисходительно глянул на нас, мгновенно оценив наши немудреные снасти, и спросил: «Ну, как дела, рыбаки?».
Здесь наступил момент нашего торжества, потому что улыбка у спортсмена угасла, едва он увидел раскрытый внуком пакет.
Дома я сфотографировал внука с выложенной в пластмассовый тазик рыбой на фоне куста цветущего жасмина, который, вообще-то, правильно называется «чубушник».
С тех пор крупных голавлей мне удавалось ловить только когда зацветал жасмин.
Каждый год, зимой, особенно, когда на душе «кошки скребли», я вспоминал соловьиную пору и белый куст жасмина.
Тем временем для меня наступили тяжелые времена. Мне приходилось бороться на два фронта: с бывшим издательством, присвоившим все созданные мною диски и с интернет – пиратами, довершавшими разворовывать плоды моих десятилетних трудов.
Я еще храбрился, и не собирался сдаваться, но уже чувствовал, как все ближе ко мне подступает болезнь.
В тот июньский день, я пошел на рыбалку один, уже без внука. Опять кружил голову запах цветущего жасмина во дворе и пели соловьи над рекой. Но на душе была тяжелая пустота, и мне почему-то никак не удавалось насадить на крючок кузнечика. Я все же поймал пару мерных голавлей, а третий сорвался и упал прямо под ступеньки у самой кромки воды. Я проводил его равнодушным взглядом и долго не мог унять подступающую дурноту.
Потом я с трудом взобрался на ведущий к даче подъем, а днем мы с женой уехали в Москву. Здесь она почти силой отвела меня в районную поликлинику, где врачи без труда констатировали, что со мной случился инсульт. В результате я почти месяц провалялся в больнице и сезон охоты на голавля в то лето был безнадежно испорчен.