Зерновой гигант
К 80-м годам XIX века в России сложилась крупная школа экономистов. Собрал их вокруг себя Государственный банк. Ученые исследовали экономическое состояние страны как части мировой системы. Они пришли к выводу, что возникает зерновая цивилизация и успеха в ней добьется то государство, которое поставит сельское хозяйство на высокотехнологический уровень.
Самим главным становилось не столько производство, сколько стандартизация готовой продукции. Неожиданно лидером здесь становились Северо-американские штаты. Известный экономист профессор Л.Н.Яснопольский в начале XX века бил в набатный колокол, что в США имеются терминальные портовые элеваторы, способные принимать и отгружать в час до 170 тысяч пудов дерна. На Европу угрожающе надвигался вал американской пшеницы. Русское зерно хоть и считалось качеством выше за счет более богатого содержания клейковины, но... В этом «но» заключается российский менталитет. В русской пшенице не была заложена гарантия качества, не было равнозначности зерен, процветала разносортица. Иностранные биржевики порой шутили – у России два сорта пшеницы – пшеница есть и пшеницы нет. Конечно Россия все еще оставалась главной житницей Европы. Страна собирала астрономическую цифру – 4 миллиарда пудов хлеба в год, из которых экспортировала от 600 до 800 миллионов пудов. При этом доля Самарской губернии составляла от 10 до 14 процентов.
Однако тенденция, складывавшаяся на Западном рынке, не радовала. Русскую пшеницу старались лишь добавлять при помоле для повышения качества муки. Стало наблюдаться падение цен. В 1883 году пуд пшеницы стоил 1 руб. 04 коп.; в 1989 году уже 70 копеек. Цена на овес упала с 98 копеек до 63 копеек. В 1898 урожайном году русский овес в Лондоне стоил 1 рубль за пуд, а в Воронежской губернии в это время его цена упала до 31 копейки за пуд; в Оренбургской губернии до 22 копеек за пуд. Такие ножницы в ценах напоминали фарцовщину и вели к ограблению крестьян и обнищанию латифундистов. Богатели лишь посредники, имевшие право на торговлю с заграницей.
Назрела необходимость в специальной правительственной программе по строительству современных исключительно емких зернохранилищ. В России к концу XIX века имелось лишь 60 элеваторов с общей вместимостью 22 миллиона пудов. Портовых элеваторов насчитывалось 7. Самарская губерния располагала 9 элеваторами в районе Бугуруслана. Там могло содержаться лишь 1 900 тысяч пудов. Все эти цифры хранения – капля в море при хорошем урожае. В Самаре по этому поводу шутили так – плохой урожай – голод, хороший урожай – беда.
В ноябре 1910 года Совет министров предложил Государственному банку соорудить и эксплуатировать восемь собственных элеваторов в юго-восточных губерниях, в городах Воронеже, Тамбове, Пензе, Симбирске, Саратове, Оренбурге, Уфе и Самаре. Выбор пал на Госбанк не случайно. Эта мощная финансовая система участвовала в зернопроизводстве, вкладывая в него свои капиталы. Приведем динамику: в 1885 году – 3,6 миллиона рублей; в 1890 году – 11,5 миллионов рублей; и в 1895 году уже 35 миллионов рублей...
24 марта 1911 года председатель самарского отделения Госбанка Александр Константинович Ершов выступил на заседании биржевого комитета, где заявил: «...пора упорядочить хлебное дело и очистить зерно. Для этого надо построить гигантский элеватор, который дает возможность удержать хлеб в стране от выбрасывания на заграничные рынки во время понижения цен. Элеватор удержит излишки хлеба урожайных годов для неурожайных, даст уверенность банкам, исключит порчу хлеба». Он также отметил: «Элеватор повысит закупочные цены на хлеб, увеличит состояние, покупную и платежную способность землевладельцев, посевщиков и крестьян. А так как землепашцев в губернии более 90 процентов населения – ясно, что от правильного хранения зерна зависит расцвет торговли и промышленности Самары».
Эта речь с воодушевлением была встречена членами биржевого комитета. Среди них назовем М.Д.Челышева, Е.А.Зубчанинова, В.М.Догадина, И.Г.Немцева, А.Ф. фон Вакано, И.С.Пензина, Н.Ф.Колесникова, В.П.Ушакова... Председатель биржевого комитета В.И. Ромашов в своей речи отметил: «Хранение хлеба в амбарах сопряжено с большими накладными расходами, растет потеря при перевозке гужом не менее 10 пудов с вагона, тратится до 5 копеек с пуда при загрузке и выгрузке». Речь Ершова подхватили журналисты, распечатав во всех газетах. Город заговорил о новом элеваторе-гиганте. Это касалось всех, ведь к тому времени ежегодно в Самару поступало около 12 миллионов пудов зерна гужом. Отсюда 8 миллионов пудов отправлялось баржами, 2 миллиона уходило железной дорогой на российский рынок. Остальное хранилось в частных амбарах.
300 тысяч пудов содержалось на складе железной дороги. Отсутствовала техника, способная сортировать зерно, правильно сушить его. Город мог брать дешевое зерно и, повысив его качество, придержать до повышения цен, а затем уже выбросить на рынок. Экономические магнаты мечтали влиять на цены мирового зернового рынка. Сконцентрировав в своих руках самарскую твердую пшеницу, они могли бы диктовать свои законы всем передовым индустриальным странам. Зерновая конкуренция с каждым годом становилась все жестче. Экспортерами становились Канада, Аргентина, Австралия. Вчера про эти страны узнавали лишь из произведений Жюля Верна, а сегодня они готовы были зачеркнуть труд тамбовского мужика и оренбургского казака. Если не касаться большой политики, то чудо-элеватор навсегда бы снял опасность голода во всем регионе при неурожае. Хранитель зерна рассчитывался на 3 миллиона 400 тысяч пудов зерна тяжелой пшеницы.
Как обычно, правительство объявило конкурс на лучший проект. Ведущие инженеры взялись разрабатывать конструкцию будущего хлебного гиганта. Было представлено 4 проекта. 17 июля 1913 года при обсуждении приняли чертежи инженера В.Г. Петрова. Они подкупали простой технической грамотностью и дешевизной строительства.
Одним из самых сложных вопросов стал выбор места расположения зернохранилища. Существовали две точки зрения, как бы два враждебных лагеря. Хлеботорогвцы, имевшие свои амбары по реке Самарке, требовали возведения элеватора вблизи Полицейской площади, так как самарский лед вскрывался первым и можно было заранее загрузить баржи зерном. Кроме того, проведение железной дороги к элеватору не требовало строительства длинной железнодорожной ветки, что также удешевляло проект. Казанские предприниматели, заинтересованные в строительстве элеватора, взяли обязательство за свой счет углубить бухту при впадении Самарки в Волгу. Тем самым они обеспечили бы зимовку 66 баржам емкостью от 3 360 тысяч пудов до 3 960 тысяч пудов. Работы обещали закончить к осени 1913 года.
Другая группа новых хлеботорговцев требовала строительства элеватора на Волге вблизи Шадринской мельницы (у завода Кинап). Их цель заключалась не в том, чтобы как можно раньше по весне выбросить хлеб на рынок, а наоборот, как можно дольше его держать, ориентируясь на цены Западной Европы. В биржевом комитете началась настоящая война, писались письма протеста, собирались подписи, созывались чрезвычайные заседания. Так, например, 16 августа 1912 года в 10.00 на чрезвычайном собрании биржевого комитета обсуждалось письмо пяти членов Биржи. Присутствовало 29 человек. А.И. Кан, Г.И. Лесинский, А.Я. Слободчиков, С.Н. Постников и Н.Т. Якушев потребовали строительства элеватора на Волге. Им резко возразила другая группа биржевиков. Так И.В. Лосев ответил, что на бухте за подачу вагонов не платить, а на Волге – платить.
В качестве аргумента звучало, что плата за подачу вагонов до Шадринской мельницы – стоит 3 рубля 25 копеек. С.Н. Постников в ответ заявил, что бухта на Самарке мала и резко снизит обороты. Госбанк соглашался заплатить любые деньги за земли на Волге, так как был заинтересован в увеличении экспорта зерна, а не в его выгодной продаже на внутренний рынок. Представители городских властей заявили, что отдадут безвозмездно в бухте у реки Самарки земли, так как городу самому нужно зерно и право им распоряжаться.
В конечном итоге строительство началось в бухте. В сентябре 1912 года город приступил к подготовительным работам и заготовке стройматериалов. В 1913 году был вырыт котлован под главное здание и построена железная дорога, которая обошлась в 1,5 миллиона рублей. Вблизи строительства сконцентрировалось до 180 тысяч пудов железа, тысяча кубов песка, около 40 тысяч бочек цемента. Железобетонные работы проводились 11 месяцев и закончились к 1 января 1915 года. В августе 1914 года началось строительство силовой станции и закончилось в декабре 1915 года. В то же время возродилась насосная башня и шестиэтажный комфортабельный жилой дом для обслуживающего персонала элеватора. Там же была оборудована лаборатория и контора. Квартиры предоставлялись смотрителю, бухгалтеру, электротехнику, двум весовщикам. Двум сторожам.
Сам чудо-элеватор открылся 21 сентября 1916 года. На торжественном собрании присутствовали представители фирм, участвовавших в его создании. Механическое оборудование поставило Товарищество Антона Эрлангера и К. Силовую установку конструировали заводы Шведского Акционерного общества де Лаваль, котлы – завод Бари в Москве. Прокладку проводов, освещение взяло на себя Акционерное общество Вольта. Телефонную и световую сигнализацию провело Акционерное общество «Борьба с огнем».
Именинником на этом заседании чувствовал себя инженер В.Г.Петров, ведь он лично руководил всем строительством. Хочется отметить, что хранитель зерна строился в тяжелейших условиях, когда Россия вела кровопролитную мировую войну. И тем не менее правительство выделило на осуществление этого величественного проекта 2 973 607 рублей. Денег царь не жалел, так как понимал, что зерно относился к стратегическому сырью. Элеватор должен был служить огранкой Столыпинской аграрной реформы. Он являлся кирпичиком в фундаменте военно-промышленного комплексе Империи, знаком монополизации и укреплении производства. Увы, судьба распорядилась иначе. Урожай лета 1917 года в связи с февральской революцией и надвигающейся анархией, не попал в закрома хранителя зерна. Последующие годы также не востребовали хлебный гигант. Он оказался летучим Голландцем в Самарских просторах, памятником неосуществившейся экономической мечте. Ставшее ненужным здание приспособили под комбикормовый завод. В памяти самарских старожилов осталась частушка, вот, пожалуй и все: «Мой милок как элеватор, потому что в три обхвата. В элеваторе - зерно, а в моем милке – вино».