Остров руян

  ОСТРОВ  РУЯН.

                МОЗГЛЫ.

  Ночь опустилась над островом прежде обычного срока. Высоко в небе висела рыжая луна, огромная, кривая, словно выщербленная монета.  Ее бок окрашен пурпуром, казалось, планета напилась крови.  Трава покрыта серебристым инеем, будто щедрая рука осыпала землю серебром.  Тревожная тишина сковала прохваченную ранними заморозками землю,  ощущение опасности витало в воздухе.
  Две большие тени перемахнули через бревенчатый частокол. Высота ограды не менее семи локтей, почва в этом месте вспаханная, мягкая. Молодые древичи роют день и ночь, надеясь разыскать сокровища древних вентов,  но кроме старых кореньев, да крытых вековой ржой обломков железа ничего не обнаружили. Ржа старая, проеденная дырами, железо лежало в земле еще до Потопа, так брешут ведуны.  Коренастый мужчина угодил босой ногой в лужу, шлепок разнесся в ночном воздухе. Беглецы  затаились, не решаясь двигаться дальше. Через просеку темной громадой застыл лес. Враждебный, таинственный, мохнатые ветви елей угрожающе тянут колючие руки, хотят ужалить. К беглецам приблизился мохнатый зверек, блестящие  бусинки глаз сверкают во мраке.
  - Брыль, режь твой дух медью, сорванец!
Высокий юноша погладил животное, зверь доверительно тявкнул.
  - Чует Брыль?! – спросил коренастый.
  - Они здесь! – едва слышно прошептал беглый. Он провел ладонью по лбу,  будто хотел стереть багровый шрам в виде переплетающихся тарантулов.  Рана была совсем свежей, края воспалены. Она причиняла немало беспокойства молодому человеку. Он часто доставал из полотняной сумы керамическую склянку, смазывал ладошку лечебным бальзамом, и прикладывал пахучую, клейкую массу к коже.
  - Мозглы?! – бледно, без звука, одними губами вопрошал здоровяк. В отличие от стройного, хорошо сложенного товарища, он был приземистым, массивным, но двигался на удивление проворно. Уродливый нарост на спине не сковывал движения, а длинные, свисающие до земли руки выдавали недюжинную физическую мощь.
  - Мозглы, режь их медью, кто же еще?! – раздраженно сказал беглый. Он склонился к лису, и внимательно слушал. Пес тявкал, острые уши напряглись, слушая шум ветра.
  - Кость в горле, кость злым девам в горло…  – бубнил горбун. – Почем ты все ведаешь, Борщ?!
  - Брыль чует. Его не обмануть.
 – Ужели  мозглы  подошли к стенам Городища, кость им  в глотку дважды!
  - Холод. Темнота. Мозглы голодны, – лаконично отвечал Борщ. – Говори тише, Щипач, стражи услышат.
 Щипач стиснул топорище, пальцы свело судорогой. Он приглушенно бормотал заговоры, перебирал амулеты на груди. Новый порыв ветра принес запах огня, аромат жареной оленины, отголоски женского смеха. Звенели струны донки, хмельной голос затянул удалую песню. За бревенчатым частоколом  жизнь шла своим чередом. Короткое лето пролетело незаметно, впереди череда нескончаемых гуляний. День Омелы, Седмица Всадников, Встреча Снега.  Молодежь пьет эль, веселится всласть, в период праздников старейшина Всеслав благосклонно относится к свальным забавам – как называют жители Городища массовые совокупления. Впереди долгая зима, приметы сулят ранние морозы, не за горами время, когда сумерки окутают остров.  Солнечный диск окаймлен серой пеленой, словно щупальца душат желтый диск. К зиме он станет размером с медный грошик. Осень пришла в долину с первым дуновением холодного ветра.  Уныло поникли алые соцветия лепестки чертополоха, съежились,  в ожидании стужи бархатные листья папоротников, что мягким ковром выстилают долину возле истока реки. Листья пожелтели, и жалобно трепетали на ветру, издавая прощальный стон. А в предрассветные часы изумрудную траву покрывает серебристым инеем.  В апогее зимы солнечный свет почти не проникает сквозь пелену облаков. Борщ пережил двадцать три зимы, впереди двадцать четвертая. Скальды перебирают струны донок, поют грустные песни. Зима приносит холод. Зима приносит стужу. Зима – это маленькая смерть.  Лис дернул поводок, дважды тявкнул.
  - Что молвит Брыль? – переспросил горбун.
  - Ты – чуня безмозглая, Щипач! Не умеешь распознавать чужую речь!
  - И тебе кость в глотку, Борщ! – беззлобно ответил товарищ. – Толмач по-доброму, не юли как шняка!
  - Брыль мозглов чует. Две дюжины, или больше.
  - Мозглы не волят подойти к Городищу! – убежденно твердил горбун.
  - Две стадии отсюда…
  - Зенки в кашу! Режь медью, зенки в кашу! Пропадем!
  Лис предупредительно завыл.
  - Тихо!
  Мужчин замерли, прижавшись спинами к грубо вытесанным бревнам.  Горбун был одет в овечью безрукавку, оставляющую голыми его мускулистые плечи и руки, покрытые цветной татуировкой. Острая щепа впилась в плечо, он стерпел, не издав звука.  Они стояли неподвижно, похожие на вытесанные из дерева скульптуры, скрывшись в мертвой зоне. Изнутри прилетел взрыв смеха. Борщ в бессильной злобе сжал кулаки.  День Омелы. Девушки раздеваются донага, и пляшут вокруг большого костра. Пунцовые блики пламени играют на смуглых бедрах. Донки стонут в умелых руках музыкантов, песни любви будоражат кровь. Девушки машут  ветвями омелы – согласно поверьям, та счастливица, чье растение пощадит огонь, выбирает парня на нынешнюю зиму. Он становится ее рабом. Прошлой осенью его выбрала красавица Веселина. Огненные лепестки жалили бархатные листья, но ветвь оставалась невредимой. Веселина дурачась, хлопнула его веткой по лицу. Два волшебных месяца рабства. Пока не пришли мунгиты. То была славная битва! Борщ получил отравленную стрелу в бедро,  острие его топора дважды окрасилось  кровью захватчиков. Мунгиты увели в Орду Веселину, но не сумел им помешать. После этого пришло время разочарований, время горести. Он видел двадцать три зимы, но хорошо знает, что такое боль.
  - Борзо двинем, родное сердце! - в темноте глаза Щипача сверкали как надраенные медные монеты.
  - Погоди. Стража сменится, после пойдем!
  - Словят сторожи, шняки окаянные! – маялся горбун.
 На высотках топтались озябшие лучники. Было слышно тихое бормотание, треск костей в кубке.  Заслышав лай лисицы, молоденький страж отложил кости, выхватил стрелу из колчана, цевье нырнуло в паз, охнула натянутая тетива. Его товарищ осторожно выглянул из укрытия, всматривался в темноту. Беглецы старались не дышать. Шаг вперед, и их обнаружат. Лис прильнул к ногам людей, животное била мелкая дрожь.
  - Что узрел, бродяга?! – спросил часовой, судя по голосу немолодой древич.
  - Лисы, режь их медью!
  - Лисы вне закона!
  - Пойди, лови его, сучья черень! – выругался пожилой, чиркнул огнивом, занялось пламя, пляшущие языки осветили темные стволы деревьев.
  Лучник ослабил тетиву, аккуратно положил стрелу в колчан.
  - Должно кликать старейшину Всеслава!
  Стражник расхохотался металлическим, режущим смехом.
  - Что ведать будешь, малой? Лиса учуял?
  - Лисы вне закона! – упрямо повторил лучник. Он был совсем юным, нежный пушок покрывал румяные скулы. Первая стража, мальчишка хочет выслужиться. -  Если воет лис, ищи неподалеку беглого.  А беглые – враги Городища, враги Боярского чина и всей Окраины!
  - Хошь докладывай, хошь спи, режь тебя медью!  - равнодушно зевнул страж. Он помахал для виду длинным цевьем копья, на острие которого пылал сухой трут. Алый багрянец огня отбрасывал черные тени. – Черно… Смена буде! Пошто  старейшину тревожить? Набреши кормчему из смены, пусть  решает! – он щелкнул ногтем по фишке. – Везучий ты малой! Семь против четырех!
  В предложении опытного вояки  имелась доля хитрости и здравого смысла. Стража менялась каждые четыре часа. Полчаса между сменами – время неопределенности. Едва ли кормчие угадают подвох! К тому же слышать лиса, но не увидеть его – большая разница! Известно, что выпь умело копирует голоса обитателей леса, и делает это зачастую ради собственного удовольствия.
  - Твоя правда, родное сердце…  - неохотно согласился лучник. Он швырнул на стол кости, игра возобновилась.
 Дальше ждать было небезопасно. Мозглы быстры, в  канун холодов у них зверский аппетит. Лис  перебирал лапами, кончик пушистого хвоста часто вибрировал. Впереди стоял лес. Темная громада чернела в десятке посохов,  мрачно и загадочно. Лес будил в людях первобытные инстинкты,  завораживал своей величественной непостижимостью.
  - Ходу! – бесшумно произнес Борщ, и прыгнул под свод высоких деревьев. С вышки донесся громкий смех, звякнули монеты.
  Оказавшись вдалеке от стен Городища, мужчины почувствовали себя неуверенно. Лис тянул поводок, рыскал носом промеж зарослей самшита. Умелый проводник безошибочно находил дорогу, избегая непроходимой чащобы, и болотистых пойм, коварно укрывшихся под зеленой ряской.  Тугие ветви хлестали беглецов по лицам, и обнаженным рукам.  Борщ перемахнул через устье ручья, спугнув огромную жабу. Жаба негодующе фыркнула, - ведуны говорят, что старые жабы умеют наводить глаз почище опытного колдуна. Из колчана беглеца выпала стрела, булькнула в прибрежной тине. Борщ мысленно выругался. Он собственноручно вытесывал древки для своих стрел, обматывал пенькой медное жало, а для оперения использовал красочные алые перья селезня. На поиск упавшей стрелы времени нет. Лис тянул повод, за спиной шумно сопел Щипач. Выпуклые глаза жабы буравили спину. Ведуны дело говорят, в лунную ночь лучше не встречаться с жабой взглядом! Ему почудилось быстрое движение за спиной, словно тень промелькнула. Страх сковал члены, спина покрылась лютой изморозью. Оборотни! Листва трепетала на ветру, скрипела дубовая кора, мрак прорезала пара светящихся глаз. Шумный взмах крыльев, и уносящееся в небытие уханье. Филин – властелин здешних мест охотился на кроликов. Борщ прибавил шагу. Ему было стыдно за приступ малодушия, но Щипач ничего не заметил. Он бежал вслед за лисом, загребая босыми ступнями павшую листву.
    Через четверть часа быстрого бега, они выскочили на поляну. Свет полной луны посеребрил высокую траву. Горбун завалился на бок, тяжело дыша. На низком лбу выступила испарина, широкая грудь вздымалась и опадала. Как и все уроженцы  Этерии, он обладал способностью амфибии, мог подолгу задерживать дыхание под водой, и нырял как рыба. Щипач любил хвастать, что переплывал пролив в те времена, когда Руян дрейфовал в сравнительной близости от континента.  У южного побережья сильное течение, рычащие буруны разбиваются вдребезги о каменные скалы. Там и на ладьях причалить непросто, только по ночам, когда стихает ветер. Но горбун стоял на своем, предлагал заключить сделку. Полукровки все такие, - упрямые и кичливые. Хотя следует признать, горбун  здорово плавал, а под водой мог находиться до получаса. Но эта особенность лишала его способности долго бежать.  Щипач нечистый. Отец - пришелец с континента, мать – островитянка, из коренных древичей. Уроженка Городища, гулящая девица. Горбун шумно выдохнул, почесал лиса за ухом.
  - Брыль чует мозглов?
  Борщ наклонился к другу, прошептал на ухо. Лис негромко гавкнул.
  - Отстали…
  - Кость им в глотку! – пренебрежительно сказал  горбун, и вытянулся во весь рост на траве, мечтательно глядя на звездное небо. Осень – время звездопада, однако нынче ни одна звездочка не решалась покинуть уютный небосклон. Очередная примета грядущей суровой зимы.  Борщ опустился на четвереньки, лис тотчас прильнул к человеку теплым боком, свернулся в калачик.  Некоторое время вся троица сохраняла молчание. Треснула ветка под поступью зверя, Брыль повел носом, равнодушно фыркнул. Надо полагать, мул отбился от стада, и теперь рыскает по лесу, или вездесущие шняки хитрят путников. В нынешних местах опасность для мирного животного представляют медведи,  осенью они озабочены поиском места для зимовки. Охота начнется позже, когда первый снег припорошит мерзлую землю. Драконы водятся южнее, в горной части острова. Если и забредет такой скиталец, взрослый мул ускользнет от хищника. Огромные, неповоротливые ящеры охотятся на старых животных, раненых. Мунгиты поклоняются драконам и паукам, как истинные язычники, так брешут ведуны.  Они приносят драконам в жертву молодых девиц. Не хочется думать, что такая участь постигла Веселину.
  Опять хрустнула ветка, теперь ближе. Щипач всматривался в темноту леса. Золотые глаза сверкали в ночной мгле.
  - Шняки?
  - Едва ли. Шняки – духи, не станут ветки ломать.
  - Ведуны молвят, от шняк  беды случаются!
  - Не все правда, что рассказывают ведуны…
  Обломился сук, некто продирался через сухой валежник. 
  - Оборотни?! – голос горбуна предательски дрогнул.
  - Нет. Это точно не оборотни. – Речь Борща отличалась от разговора древичей. Он правильно строил предложения, ругательные слова в его исполнении звучали неубедительно, как у робкой служницы. Это служило поводом для насмешек в Городище, и привело молодого человека к трагическому финалу. Суд ведунов был кратким и беспощадным. Чужак. Чужаков нигде не любят!
  Лис настороженно поднял морду, влажный нос жадно втягивал осеннюю свежесть ночного леса. Он потянул зубами друга за штанину, но Борщ проигнорировал предупреждение, погруженный в мрачные раздумья.  Ветви раздвинулись, на краю лужайки объявился мул. Карие глаза смотрели недоверчиво, он всхрапнул, ударил копытом землю. Щипач одним прыжком вскочил на ноги, усталости как не бывало! Глаза этерийца горели жадным огнем. Последний раз они ели вчера утром, пустая похлебка из корневищ и мерзлых грибов. При виде легкой добычи у беглых заурчало в животах. Брыль настойчиво шмыгал носом, но голод – плохой советчик! Борщ бесшумно скользил  вдоль канавы, цевье лука удобно легло в ладонь. Перед мысленным взором возникла освежеванная туша. Он даже ощутил запах жареного мяса, сладкий жир с шипением падает на раскаленные уголья. Яростно зарычал лис, взвился на месте, будто его ужалила оса.  Проводник обернулся к непроходимому бурелому. Весной здесь бушевали нешуточные грозы, молнии били в верхушки корабельных сосен, образовался завал из  обгорелых стволов. Там и шакал не проскользнет! Лис заливался кашлем. Мул отпрянул в сторону, взрыхлил почву копытом. Промеж сплетений сучковатых стволов наваленных в бесформенную кучу  проскользнула тень.  Животное почуяло опасность, под его натиском ломались тонкие ветки. Мозглы атакуют сообща. Рыжая бестия взлетела на спину мула одним прыжком.  Вторая особь повисла на плече жертвы, багровый рот впился в яремную вену. Еще один охотник оседлал круп, длинные липкие пальцы оплели шкуру. Борщ поймал в прицел замешкавшегося мозгла, в призрачном свете отразились огромные голубые глаза. Угольные точки зрачков пристально смотрят на беглеца, читая историю, угадывая потаенные мысли. Ведуны считают, что мозглы умеют предугадывать намерения, подавлять волю. Только избранные воины владеют искусством защиты. Борщ не тратил времени на размышления. Тетива стонала в руках, как влюбленная женщина. Также стонала Веселина в его объятьях, ее губы истекали медом. Стрела просвистела в ночном воздухе, темная кровь брызнула на траву, голубые глаза померкли. Мозглы умирают молча. Щипач размахивал  топором, не давая тварям приблизиться.
  - Кость вам в глотку! Кость в глотку! – горбун рычал, словно пойманный в капкан медведь.
 Мозгл остановил немигающий взор на этерийце. Горбун безвольно опустил топор, на широком лице блуждала растерянная улыбка.
  - Не смотри на него, Щипач! – орал во весь голос Борщ. – Режь медью! Не смотри!
  Горбун виновато пожал широченными плечами, дескать прости, родное сердце, ничего не поделаешь! Ему в ноги нырнула тварь, широкая пасть, усеянная мелкими зубами готова вонзиться в икру. Стрелять из лука по рыжим теням небезопасно. Они сгрудились подле этерийца, вместо цели стрела может угодить в  друга. Он перехватил топорище, и очертя голову кинулся вперед. Нежный запах весеннего цветения опутал беглеца. Так пахнут мозглы, аромат роз и цветущих крокусов. Две пары чудесных голубых глаз смотрят  в упор. Мысль течет вязко, как ложка в медовой патоке. Чудные образы возникают в сознании помимо воли, хочется улечься на пушистый ковер девственной чистой травы, закрыть глаза. Он слышит чудные голоса поющих девушек, звенят струны донок.  Старая песня.  Древичи унаследовали колыбельную от предков вентов, так гласит легенда. Однажды ему пела Веселина, его голова лежала на девичьих коленях, члены наливались непреодолимой тяжестью, веки слипались.  Воспаленный зев мозгла возник рядом. От приторного запаха сладких цветов тошнота подкатывает к горлу. Брыль впился острыми зубками в его бедро. Человек очнулся от дурмана, взмахнул оружием. Топор обрушивается промеж глаз хищника. Череп мозгла хрупок, изнутри брызнула зеленая кашица, на тонкой белой нити повис светящийся зеленый глаз. Глаз источает  власть и ярость, игольчатый зрачок поворачивается вслед за противником. Очередной удар отбросил тварь на дюжину локтей.
Пока Борщ расправлялся с тварями, окружившими Щипача, остальные мозглы стелились по траве, быстрые, бесшумные как призраки. Только огромные, в пол лица бирюзовые глаза искрятся во мраке, жадные рты источают слюну. Тонкие колени мула подломились, животное издало мучительный хрип. Из раны на шее сочится кровь. Завидя легкую добычу, мозглы отвлеклись, подарив беглым шанс на спасение. Теперь все решает скорость.
  - Ходу, Щипач! – так громко Борщ не кричал даже во время битвы с мунгитами.
Горбун очнулся, будто пробудившись от сна. Мозглы роились подле ног – темные спины едва различимы на фоне черной травы.  Щипач совершил головокружительный прыжок, и мчался, не выбирая дороги. Впереди бежал лис, люди едва поспевали следом за проводником.  Над верхушками сосен маячила круглая луна, ущербный бок планеты похож на демоническую ухмылку оборотня. Он обагрен красной каймой. Точно – недобрая примета! Спустя десять минут бешеной гонки,  Брыль вывел друзей на окраину. Дальше начинался крутой обрыв, поросший кое где густой травой, в долине синели пятна озер. Дальше заканчиваются владения Боярского чина.  Лис тянул друзей вперед, но беглые неуверенно всматривались в чужие земли.
  - Молвят, там рыщут оборотни… - зычный бас Щипача выдал позорного петуха.
  - Брешут! – отмахнулся Борщ.
  - Ведуны шепчут, мол, с приходом зимы, оборотни повсюду. 
  - Ведуны лгут!
  - Ты так брешешь потому, что они заклеймили тебя?
 Борщ с трудом подавил вспышку гнева. Содрать кожу со лба, лишь бы избавиться от позорного клейма!
  - Всем беглым наводят знаки!
  - Вот и нет! Клеймят словами. А у тебя пауки!
  - Это великая честь!  - хотел пошутить Борщ, но голос молодого человека дрогнул. 
  - У меня такого нет! – Щипач торжествующе улыбался. Он поднес шестипалую руку ко лбу, демонстрируя глубокие морщины. – Я – ловок, как те мозглы! Инде убег с судилища, вот я каков!
  - Это я вызволил тебя из темницы. Забыл?
  - Все древичи брешут! – упрямо бубнил полукровка. – Мы вместе бежали. Такому как я не накернишь клеймо на лоб! Всех катов медью порешу, не дозволю шкуру портить!
  - Поймают в Городище, будет! – жестко ответил Борщ.
  - Брешут, беглых вельми пытают?
  - Можешь проверить, Щипач! – с едкой ухмылкой отвечал беглый. – Возвращайся в Городище, иди на поклон к старейшине Всеславу. Скажи ему, так мол и так. Я – беглый полукровка, сын  гулящей девицы Роксаны. Мой отец –  этериец Ром, казнокрад и доносчик. Вернулся на твою милость, старейшина, зови ведунов, пусть чинят надо мной правый суд!
  Горбун побагровел, на толстой шее надулись вены как канаты. Глаза, цвета червонного золота побелели.
 - Толмачишь как шпион! Инде шняка воет!
 Борщ пожалел, о том, что сказал. Задел горбуна за больное. Полукровки – отщепенцы рода. Их отвергают чистокровные этерийцы, презирают древичи. Они  - чужаки, их нахальство – форма защиты, уязвленной гордыни. Погружаясь в размышления, молодой человек  удивлялся. Откуда ему это известно? Чудные мысли, облеченные в диковинную словесную формулировку возникали в голове без всякого усилия. Он выглядел как коренной житель Руяна – светлые волосы, голубые глаза, но земляки угадывали в нем чужака. Даже красавица Веселина сказала однажды.
  «Чуешь, бродяга, отчего я тебя восхитила? Ты  на древнего вента похож!»
  «Ты их видела?» - он смеялся, и целовал ее удивительные миндалевидные глаза. Глаза встревоженной лани.
  «Не чуди, малой!» - смеялась девушка. – «Ты брешешь чудно. Старики молвят, так брешут инородцы. Ты – вент, мой раб – вент!»
 Чужой. Поэтому ему легче в компании с отверженными полукровками. Он положил товарищу руку на плечо, примирительно проговорил.
  - Не сердись, брат! Мне тошно, когда напоминают о клейме.
 Щипач понимающе кивнул. Он был вспыльчив, но отходчив.
  - В Семиозерье брендят мастерицы,  изничтожат метку. Стоит недорого, - пять монет.
  - Останется шрам…
  - Шрам всяко лучше, чем клеймо! – горбун мялся, не решаясь сказать. – Ты спас меня, родное сердце!
  - Чести ради, Щипач, чести ради…
  - Как ты гораздо деешь, бродяга?!
  - Ты о чем?
  - Мозглы. Они чуяли тебя, но ты рубил поганцев топором! 
  - Мне повезло… - вежливо улыбнулся Борщ.
  - Брешешь, бродяга! Шибкая сила в воле мозглов. А ты деешь… - в золотых глазах угадывался суеверный страх.
 Следовало успокоить мнительного друга. А то впрямь примет его за оборотня – решил Борщ.
  - Меня укусил Брыль за бедро! – он ласково потрепал проводника по загривку. – Вероятно, боль помогла…
  - Мука не в жилу! – упрямо твердил Щипач. – Коли мозгл высасывает кровь – мука лихая, молви нет! Стоишь как чуня оглушенный!
  В словах этерийца угадывалась железная логика. Зубы у мозглов маленькие, слабые. Не зубы, и острые пластины, будто у хищной рыбы. Мальчишками они обнаружили труп мозгла в лесу. Приволоки в Городище. Он лежал на площади, серый, пористый, словно выпотрошенные останки протухшей рыбины. Длинные руки с пальцами присосками свисали вдоль тела, распахнутый в немом крике рот в две трети головы монстра. Борщ, любопытные, как все подростки, засунул руку в пасть чудовищу. Пальцы нащупали короткие острые заусенцы, повернутые вовнутрь. Наружу вывалился черный толстый язык. Мальчишки со смехом отпрянули. Даже трупа мозгла издавал яркий цветочный аромат, и помертвевшие, затянутые полупрозрачной пленкой глаза источали власть и силу.  Щипач прав. Такими зубами не под силу порвать яремную вену жертвы, они пожирают свои добычи заживо, впившись в кожу, как гигантские пиявки. Жертва умирает долго, предвкушая близость неминуемой кончины, не в силах освободиться от магического взора бездонных синих глаз.
  - На меня не действует власть мозглов! – торжественно объявил Борщ.
  На удивление, такая версия пришлась товарищу по душе. Он понимающе кивнул.
  - Ты – вельми сильный древич, бродяга! – сказал он с уважением.
  - Чести ради, дружище!
 Лис нетерпеливо скулил, оглядываясь на деревья.
  - Брыль считает, нам надо спускаться вниз…
    - Ты чуял жабу? – уклонился Щипач от ответа.
   - Видел. И что?
  - Она глядела нам вслед… - голос горбуна благоговейно дрожал.
  Этерийцы отличались повышенной мнительностью, и верили в приметы больше чем в Голос Духа. Широкую грудь Щипача украшали многочисленные амулеты, висящие на шнурках. При ходьбе медные колокольчики издавали мелодичный перезвон. Будто отбившаяся от стада овечка ищет пастуха.
  - Зенки в кашу! – беззлобно выругался Борщ. Он неуверенно топтался на краю обрыва, всматриваясь в темные пятна зелени на песке. Лис тянул поводок, призывно тявкнул.
  - Что Брыль брешет? – встрепенулся горбун.
  - Мозглы. Расправились с мулом, идут по следу. У нас мало времени, – он судорожно тер лоб, мысли крутились в голове.  Оставаться на месте – верная погибель. Мозглов много, они утолили голод, и терзаемы местью.  Возвращаться в Городище – суд, позор и  мучительная казнь. Старейшина Всеслав не жалует беглых. Выход один -  двигаться вперед. Порыв ветра принес тихий стон, едва уловимый аромат цветения. Они приближаются. – Надо идти вперед! – подытожил  размышления Борщ.
  - Сигаем долу, бродяга? – Щипач подозрительно всматривался в темень оврага.
  - Ходу!
  Борщ отвязал поводок, и лис, не раздумывая покатился по крутому склону. Беглый прыгнул следом, пружинисто приземлился на ступни, и побежал вниз, кувырнулся дважды, рискуя напороться на корягу. Спустя несколько минут он стоял на дне оврага. Наверху темнела маленькая фигурка горбуна. Борщ сложил ладони рупором, и громко прокричал.
  - Прыгай живо, кость тебе в горло!
  Щипач охнул, покачнулся, и прихрамывая,  бежал по склону. Он неловко падал, поднимался, и хромая, несся вниз. Борщ недоуменно смотрел на товарища, не понимая причин такой неуклюжести. Наконец горбун остановился, и тотчас рухнул на бок. Из его бедра торчала стрела. Происхождение стрелы не вызвало сомнений. Он узнал бы свои стрелы из тысяч других. Никто из Городища не вязал наконечник таким узлом кроме него. И конечно, перья – отличительный знак. Он бережно выдернул острие из раны, Щипач мужественно стерпел, только скрипел зубами, и тихонько ругался. Рана была не опасна, артерии не задеты, лучник бил издалека, или скверно натянул тетиву. Наконечник повредил мягкие ткани. Борщ достал из сумки бальзам, полил ранку, перетянул ногу лоскутом ткани.
  - Кто стрелял?
  - Не чую… - горбун припал к фляге, и жадно лакал воду. – Кость ему в горло!
  Борщ внимательно осмотрел стрелу. Сомнения отпали, его хозяйство. Та самая, что оборонил возле ручья, засмотревшись на жабу. Вот и не верь после такого в приметы! Жаба была огромной, пол локтя роста, и веса почти пуд. Круглые глаза навыкате сверлили беглых. По ранней весне  чешуя изобилует липкой слизью. Тронешь такую, через месяц-другой начнется проказа. Плоть становится мягкой, кости гниют. Помогают горячие ключи, которые бьют круглогодично на востоке острова. Всякую хворь отпускают.  Рану от стрелы он лечил в тех ключах. Мунгиты смазывают наконечники своих стрел отваром из трав. Снадобье держат в тайне. После ранения конечность сохнет,  а вскоре и сам воин погибает. Вода в горячих ключах шибко смердит, но боль как рукой снимает. Борщ вытер кровь с наконечника охапкой травы, спрятал стрелу в колчан. Размышлять на непонятную тему не хотелось, на востоке забрезжил рассвет, а лис нетерпеливо тявкал, призывая людей двигаться дальше.
  - Идти можешь?
  - Инде могу, кашу мне в зенки…  - Щипач поднялся на ноги, прихрамывая, шел вперед, оставляя косолапые следы босых ступней в глине. Впереди простиралась чужая земля. Опасная, манящая, таинственная. Гасли звезды на розовеющем небосклоне, таяла голубая луна. Черную синь горизонта сменил малиновый свет. Первые лучи тронули верхушки деревьев, простуженно запели птицы. Новый день уверенно вступал в свои права. Осенний день, последней декады нисходящего лемма.

                Городище.

  - Лис выл дважды?!  – пытал старейшина молоденького стража. – Дважды или один раз?! Ты чуешь науку счета? Ведуны учили? Покажи пальцы на длани?! – он растопырил ладонь, унизанную тяжелыми перстнями, и махал ею перед лицом перепуганного лучника.
  - Два… Два или три раза, родное сердце! Верно чую – два!
 На безусом юного древича лице синели кровоподтеки. Он часто икал, и моргал белесыми ресницами, когда массивный, пахнущий элем  и махоркой кулак старейшины появлялся перед его носом. Обнаженный до пояса кат вдел петлю в крепленную на потолочной балке дыбу. В подвале было жарко, пот ручьями стекал с лица незадачливого стражника, пегие завитки подмышками слиплись, на разбитых губах пузырилась кровавая слюна.
  - Верно чуешь два раза?
  - Точно так родное сердце! Точно два раза!!!
  - Два раза, – с удовольствием повторил старейшина. – А что велит молитва стража? Толмач!
  - Заслышав лиса… - он дважды икнул, сбился, и частил, выплевывая слова через редкие зубы. – Заслышав вой лиса дважды, или же лай его… Надлежит немедля доложить кормчему, или в отсутствие его, старейшине!
  - Молитву чуешь. Честь памяти твоей, малой! А теперь зачти – отчего важен вой лиса?
  - Беглые, родное сердце! Беглые и полукровки! Инде рыщут тропы в лесу, лисы им в подспорье!
 - Толмач!
  - Инде шняки и оборотни! Шняки морочат добрый люд, всякую пакость норовят учинить,  извести, погубить.  Оборотень всякий вид имеет, что волит…
 - Умница, малой! – кабы не дыба, и изготовившийся к кровавой драме кат, можно было подумать, что взыскательный учитель наставляет ученика. – Там где воют лисы, рыщут беглые. Чуешь, малой?
  - Чую, родное сердце, точно чую! – захлебывался слезами мальчишка. Кату наскучило ждать, он тихонько потянул канат, страшно заскрипели сухожилия. – Нет!!! Не надо! – визжал мальчик.
  - Осади малость… - недовольно поморщился Всеслав. Он опустился в кресло, отпил эля из братины. Это был крепкий мужчина, высокого роста. Сросшиеся густые брови, крючковатый нос и миндалевидные глаза  заставляли предположить в нем примесь южной крови. Веспы или чуди. Кочевые племена, обитатели материка. Чистокровные древичи имели светлые волосы, круглые глаза голубого или серого оттенка, высокие скулы.  Старейшина барабанил пальцами по подлокотнику кресла, кат терпеливо ждал. На стене висели плети разного калибра, замысловатые орудия пыток, крючья, щипцы, длинные иглы. В камине пылал огонь, в жаровне ждали своей очереди раскаленные добела щипцы. Потекли томительные минуты ожидания. Тишину нарушал веселый треск поленьев,  и стоны часового. Больше всего Всеслав желал оказаться дома, раздеться донага, уткнуться лицом в гладкие колени новой жены, молодицы Горицы, и лежать так долго, покойно, вдыхая терпкий запах женского лона. А две другие жены будут ходить едва слышно, на цыпочках, не смея нарушить покой мужа и господина. Он взял третью жену на прошлой седмице, и толком не успел опробовать вкус ее нежного тела. Сначала она была нечистой, а потом круговорот неотлучных дел закрутил его в бурном водовороте. Последнюю ночь он провел на ногах. Сводники доложили, что в лесу замечены лазутчики мунгиты. Старейшина немедля собрал дружину, и шел по следу  как охочий барс. Мунгитов удалось настигнуть на рассвете. Остроконечная шапка туймена мелькнула в лучах восходящего солнца. Пришельцы поняли, что обнаружены, пытались скрыться в кедровой роще, но было поздно. Жаркий азарт погони обуял преследователей.  Древичи кинулись на мунгитов как свора голодных псов. В мгновение ока лазутчики были растерзаны на части, сочная молодая трава побурела от  крови. Воины отрезали уши врагов, и шагали назад, переживая триумф. Один Всеслав не разделял восторгов боевых товарищей. Старейшина допустил непростительную ошибку – следовало доставить пленных в Городище. Он понимал, что толку от языков мало, хан Мункат опытный стратег, - он отправлял на вылазку тех туйменов, кто в случае плена ничего важного рассказать не мог. И тем не менее, его мучила досада за поспешность. Хотелось умыться кровью врагов – как говорят древичи! Он нес в суме отрубленное ухо, в мочке болталась простенькая серьга из белого металла. Подарит ухо врага Горице – решил Всеслав, молодица будет с ним ласкова. Но по прибытии в Городище его ждала новость. Ночью из темницы совершили побег двое. Заклейменный юноша и нечистый ублюдок. Старейшина зажмурился, пытаясь отогнать соблазнительное видение. Старшие жены подводят молодицу, задирают подол ее рубашки, розовые бедра  плотно сомкнуты, бедная поросль цвета спелой ржи клубится в темном мыску.
  - Кость им в горло! – в сердцах произнес старейшина.
  - Что волит боярин? – кат с готовностью схватил клещи.
  - Осади! – досадливо поморщился Всеслав. По закону, следовало пытать мальчишку. Не до смерти, без увечий. Побаловать каленым железом, выдернуть пару ногтей, и будет с него.
  - Окромя воя лиса ты ничего не чуял, малой? – спросил он.
  - Нет! Голосом Духа клянусь!  Токмо лис, родное сердце! Я набрехал об том кормчему, но напарник отговорил…
  Всеслав вопросительно взглянул на ката.
  - Издох…  – палач отчаянно шепелявил, заячья губа обнажала сточенные передние зубы до розовых десен. – Порку сдюжил, железо, кипяток стерпел. – он монотонно перечислял произведенные действия. – А на дыбе издох, родное сердце, кость ему в горло!
  - Что толмачил?
  - Тоже, что и мальчишка. Вой лиса. 
  - Пытать не требно!  – отрезал старейшина, и  стремительно вышел наружу, не обращая внимания на изумленный взгляд ката, не слушая слова благодарности юнца, которые неслись ему вслед. Ему хотелось как можно скорее покинуть застенки. Запах крови, огня и блевотины навеки въелись в бревенчатые стены подпола. Он поднялся по узкой лесенке, распахнул дверцу, в лицо ударили бледные лучи осеннего солнца. Загорелась столбом сухая пыль, навстречу бежал посыльный. Добежав остановился,  вскинул сомкнутый кулак в приветственном жесте.
  - Вера и верность! – крик воина оглушил, старейшина раздраженно махнул рукой.
  - Что волишь?
  -  Велено доложить весть Боярского чина! Совет нынче к полудню! – природа одарила вестника не только зычным голосом, но и золотыми веснушками, щедро осыпавшими его молочно-белую шею и румяное лицо.
  - Режь тебя медью, рыжик! – выругался Всеслав. Манящий образ обнаженной молодицы уплывал куда то далеко, на юг, через Воронье горло, на континент, в империю Этерию, а оттуда еще дальше в опаленные солнцем пустыни. Края веспов и чудей. – Точно в полдень, бродяга?
  - Точно так, родное сердце! Осталось десять хвелин! – надрывался парень, явно гордящийся своим заданием.
  - Ступай…
  - Каков дать ответ Совету?!
  - Молви, я услышал. На том, все.
  Воин повернулся вокруг своей оси, и побежал по дороге.  Всеслав нарочно медленно шел по дороге, озираясь по сторонам. Жители неохотно просыпались после праздника. День Омелы. Возле потухших костров спали полуобнаженные парочки. Прогретая огнем осенняя земля неохотно отдавала  тепло. Повсюду валялись опорожненные емкости, сладко пахло элем, вокруг пепелища шныряли откормленные крысы. Остатки пиршества привлекали умных животных. С тех пор как лисы были объявлены вне закона, крыс развелось в Городище сверх всякой меры. Жители привыкли к зверькам, некоторые специально прикармливали их. Крысы были совершенно бесполезными созданиями. Они равнодушно относились к новым хозяевам, не предупреждали о грядущем вторжении мунгитов. Сложная иерархия их прайдов предполагала жесткую дисциплину. Во главе рода стоял крысиный король. Ведуны пророчествовали, дескать, наступят тяжелые времена, и от крыс начнется великая хворь. А случится это в тот час, когда остров Руян завершит свой дрейф, и приблизится к полюсу. Не всегда следует верить тому, что говорят ведуны! Руян дрейфует после свершения Потопа, как пишут в рунах. Конечно, в этом году курс оказался севернее обычного, вот и холода наступают прежде положенного срока. Но старейшина помнит времена, когда остров сместился на юг. Воронье горло стало настолько узким, что умелые пловцы в спокойную погоду доплывали до континента. Лето длилось полгода, а зимой не выпадало снега.  Земля плодоносила выше меры, не следовало делать запасов, все разленились. Когда напали мунгиты, развращением бездельем древичи  оказались не готовы к вторжению.
 Всеслав остановился  на перекрестке.  Дорога направо вела к его дому, прямо – в терем Боярского чина. Если он пропустит Совет, жди худых сплетен! Ведун Ждан ищет повода досадить верховному старейшине.  Едва ли они посмеет учинить заговор, но с ведунами следует быть начеку.
   Навстречу вышла большая крыса.  Черные глаза бусинки без тени страха смотрели на человека.  Голову пасюка венчала искусно выполненная золотая корона, на роскошной перевязи в ножнах покоилась миниатюрная шпага.
  - Как кличут? – спросил старейшина.
  - А тебя? – высокомерно пискнул король.
  - Я – верховный старейшина Боярского чина! – Всеслав не сумел сдержать улыбку. Такая малость, как ряженная крыса развлекла его.
  - Это ты так думаешь, родное сердце! - неопределенно протянул пасюк. – К твоим услугам, Инцитатус, наследный принц …..
  - Дивная молва у тебя Инцитатус!
  - Ради чести, старейшина!
  - Привет, Инцитатус! Меня кличут Всеслав сын Драгана.
 Приглядевшись, Всеслав сумел разглядеть миниатюрную гравировку на короне, острые зубцы венчали яркие алмазы. В подземных лабиринтах крысиного царства сокрыты залежи золота, серебра, россыпи самоцветов, алмазов. Драгоценности находятся там с древних времен.  Венты собирали дань с порабощенных народов, и прятали сокровища в кладовых, так излагают ведуны. Наслушавшись басен, многие искатели приключений принимались рыть ямы в лесу, надеясь обнаружить клады, но кроме желудей и кореньев ничего не находили.
  - Мой народ решил обосноваться в здешних местах, – рассуждал грызун. – Скоро грядут холода. Здесь много еды, нет этих ужасных лис!
  - Лисы вне закона! – кивнул старейшина.
  - Тебе нужен хороший советник?
  - Мне требно лоно молодой жены! -  с тоской в голове произнес Всеслав. – Вот я и размышляю, куда идти. К ней, или в Боярский чин.
  - У тебя нынче Совет, родное сердце! – уверенно пищал король. – Я чую заговор.
  - Почему мне следует верить крысе?
 - Наши интересны совпадают.  Если начнется бунт, моему народу придется искать новое место для зимовки. Бунты приводят к голоду. А моим подданным следует хорошо питаться. Жена обождет, а тебе следует быть начеку, родное сердце! Ждан – коварный враг!
  Улыбка слетела с лица старейшины, губы втянулись в тонкую нить.
  - Добрые веды для крысы, приятель! Почем знаешь?!
  - Я – принц крови! – веско повторил Инцитатус. – Под землей тайн нет. Решай! Нужен тебе умный советник?!
  - Что волишь взамен?
  - Ваши  деньги мне без надобности! – снисходительно чихнул пасюк. – За пригоршню монет я могу купить твою дружину, старейшина! От услуг не откажусь…
  - О каких услугах брешешь, пасюк?!
  - Забудь это слово! Мое имя Инцитатус! – писк стал раздраженным.
  - Чести ради, Инцитатус! Что волишь?
  - Ничего сущего! Твои молодцы роют возле стен Городища, сокровища ищут. Так?
 - Всякая всячина! Пару ржавых железяк нашли. Тебе к чему?!
  - Покажешь, что нашли? Я шибко охочий до кладов и подземных сокровищ!
 Старейшина рассмеялся. Он давно не хохотал вот так, по-ребячьи, от души. Крыса заслуживает общения, - решил он. Во всяком случае, в роли весельчака.
  - Речь твоя в жилу, покажу!
 Он протянул руку, Инцитатус ловко вскарабкалась по одежде, цепляясь острыми коготками, прильнула к уху, смешно щекоча усиками.
  Из проулка вышла голая девица. Длинные волосы цвета плавящейся меди едва прикрывали маленькие груди, девушка размахивала опаленной огнем веткой омелы. Завидя старейшину она хриплым голосом затянула разудалую песенку.  Вслед за девицей шел музыкант. Он прижимал к груди квадратную донку, с шестью парными струнами. Инструмент был расстроен, исторгаемые звуки напоминали удушение кота.
  - Я гуляла и пила!
  И давала всем подряд.
  А когда пришла зима,
 Я осталась без раба!
  Пропела девушка, и прильнула к старейшине голой грудью, пунцовые губы бесстыдно раскрылись, обнажая маленькие острые зубки.
  - Ты станешь моим рабом на эту зиму, красюк?
  Всеслав оттолкнул девушку, сдерживая приступ вожделения.
  - Мне не требно рабыни!
  - Бери четвертой женой, старейшина! – смеялась девица. – Я не такая недотрога, как твоя молодица!
  Старейшина зарделся, слова гулящей задели за живое. Он боялся признаться себе, что в глубине души побивается новой жены. В нарочитой покорности юной девы угадывались горделивый вызов и неповиновение. Из таких женщин получаются хорошие ведьмы. Добрая жена должна желать господину добра всем сердцем своим, без затаенной мысли. Иначе – жди беды!
  - Моя жена – честная молодица! – проговорил он вслух. Сказывались усталость и недосып, он оправдывается перед гулящей!
  - Честная. – кивнула девушка. – Но коварная и хитрая. Все полукровки такие!
  - Почем знаешь, что Дорица – полукровка?!
 Гулящая рассмеялась, уперши руки в бока, смерила старейшину оценивающим взором.
  - Скоро познакомимся ближе, родное сердце!  - она обняла за плечи музыканта, и ушла,  виляя стройными бедрами. Фальшивые звуки донки, хриплый, не проспавшийся голос певца разносились в прозрачном осеннем воздухе. Взгляд старейшины манили крепкие икры гулящей, сильная, сухая спина, острые лопатки. Он хотел окликнуть ее, расспросить насчет Дорицы, но сдержал порыв. Он подозревал, что молодица – нечистая по крови, но доказательств тому не было. Внешне она выглядела как древич, родословную свою излагала бойко, без запинки. Она родом с Семиозерья, в Городище пришла с остальными жителями. Родичей увели мунгиты в плен, она пряталась в камышовых зарослях, пока туймены резали защитников крепости. Ведуны свидетельствовали непорочность беглянки. Всеслав немедля взял ее под свое покровительство. Старшая жена – Граля была тяжелой, а Весна ему  надоела. Красивая и холодная как рыба из прудов Семиозерья! Горячий по крови  мужчина не мог утолить страсть в ее помертвелых губах и вялом лоне! В потупленном взоре молодицы он угадал неутоленный животный голод. Похоть юной кошки в период течки. Перед тем как взять девицу в жены, Всеслав тщательно обследовал ее тело на предмет хворобы. Упругие груди венчали крупные алые соски, а бедра источали манящий запах. Дорица смотрела в упор, жадный взгляд голодной кошки смутил опытного древича. Он с трудом подавил желание овладеть ею тут же, на глазах у вездесущих ведунов. Отвернулся, с нарочитой небрежностью, велел беглянке одеваться, а на следующий день объявил о намерении взять Дорицу  третьей женой. По закону старейшина не имел право брать новую жену до той поры, пока тяжелая не разрешиться от бремени. Но похоть – плохой советчик, а пользоваться услугами гулящих, он брезговал. Не по чину это старейшине! Слова хмельной девицы накрепко засели в голове, как дурная заноза. Саднит, ноет, и наружу не вытащить!
   Он тряхнул головы, изгоняя сумрачные мысли, и зашагал по направлению к терему Боярского чина. Инцитатус вцепился коготками в ворот куртки, ловко удерживая равновесие.
  - Почему ты пожалел мальчишку? – пискнул в ухо Инцитатус.
  - Что молвишь? – Всеслав не мог привыкнуть к чрезмерной осведомленности грызуна.
  - Ты не пытал стража. – терпеливо пояснил принц. – Скажи, почему?
  - Тебе какая радость?! – огрызнулся старейшина. Умников не любят, а пасюк похоже, был из таких.
  - Мне все равно. Но на Совете старейшин тебе аукнется доброта!
  - Кость им в горле! - проворчал Всеслав. – Я пожалел малого…
 Верховный правитель Городища говорил правду. Он пожалел мальчишку. По закону, следовало отдать провинившегося кату, затем казнить. Милость старейшины могла проявиться в выборе щадящего выбора казни. Удушение вместо колесования, водой, а не огнем. Немногие доживали до казни после пыток, в том и заключено искусство ката. Мучить, но не убивать. Старейшины могут задать вопрос. Почему он пощадил растяпу? Минутная слабость?  Или в поступке верховного старейшины кроется умысел? Особливо горазды спрашивать ведуны. Они скрывают лица под пологом непроницаемых капюшонов, глаз не видать, слышны только вкрадчивые голоса.
  - Что опасного в юном страже, вся вина которого в нарушении молитвы! – воскликнул он, ведя мысленный спор с ведунами.
  - Поглядим… - загадочно ответил Инцитаус.
 Всеслав вышел на площадь. Шест семи аршин в высоту возвышался над теремом Боярского чина. Алое полотнище безжизненно поникло. Волчья пасть вписана в черную свастику – символ Городища. Вытянутый вдоль стены штандарт чернеет от строк. Вписанные  в историю чина старейшины и воеводы, со дня основания Мидгарды. Вотчина Городища, и входящие в ее состав провинции ведут летосчисление со дня Потопа. Отцы основатели чина – Ратибор Гордый, и Лемм Одноглазый заложили Окраину в день и час возрождения Мирдгарды. С того дня минуло сто сорок шесть високосных зим – таково мнения астрологов. Летописцы неукоснительно заносят в список имена всех правителей Окраины. Будет ли там и его имя? По спине древича побежали мурашки. Он одернул рубаху, положил ладонь на рукоять кинжала. Лезвие ковали по его личному заказу, клинок  меру тяжелый, налитый к острию. Дол глубокий, ровный, чтобы кровь жертвы свободно вытекала наружу.  Пяту кинжала венчает оскалившаяся голова волка, как штандарте.  Добрая работа местных кузнецов, старейшина не поскупился, отвалил дюжину монет. Он вытер капли пота со лба. Скоро полдень. Солнце ползло по небосклону, но тепла не дарило. Чрезмерно холодный месяц лемма в нынешнем году!  Он потеет от волнения, вот что плохо!
  Донесся детский смех, свист, восторженные крики. По дороге вели  этерийца. Пленный шагал к пыточному дому, сопровождаемый двумя стражниками. Руки накрепко связаны за спиной, лучник  держит конец веревки, меченосец целит копьем в голову горбуна. Одно движение – и каленая сталь пронзит шею. Этериец был обнажен до пояса,  сложная вязь татуировки покрывает могучий торс, плечи и шею. Хмурое лицо покрыто синяками и кровоподтеками. Золотого оттенка глаза бессмысленно смотрят в пустоту. Он покорно идет навстречу своей участи. Этериец знает, что ждет его дальше! Долгие истязания,  клеймо на лоб, и вероятнее всего, мучительная смерть. Окончательную судьбу пленника решают ведуны, а они последнее время настроены весьма кровожадно. Снисхождения ждать не приходится. Многие нарушители молитвы после пыток и клеймения ударяются в бега. Их участи не позавидуешь. Лес изобилует опасностями. Мозглы, ящеры, волчьи стаи рыщут в поисках добычи, неуловимые шняки  - падшие духи. Немногим удается добраться до побережья. И там не безопасно. В пещерах обитают оборотни, и неизвестно что лучше. Быть сожранным заживо мозглами, или стать заложником оборотня! Почему этериец, вся провинность которого заключена в ином цвете глаз, причудливом горбе и шести пальцев на руках не предпринимает попыток к бегству?! На его родине сейчас в самом разгаре пора цветения жимолости, цветут хризантемы и гиацинты.
  Старейшине довелось  однажды побывать на континенте. В те времена он был молодым воином, служил в ратником в войске верховного старейшины Горича.  Дружина отважных древичей отправилась на поиски золота. Ведуны утверждали,  что в песчаных пустынях Этерии самородки валяются под ногами.  Плененные пираты из веспов и чудей  рассказывали истории про несметные залежи сокровищ на юге континента, за горным перевалом. В ту пору Руян дрейфовал в пяти стадиях от материка. В хорошую погоду с мыса острова можно было наблюдать рельефные очертания берегов. Дружина разместилась в двух просторных ладьях, провианта взяли с собой в пол веса каждого воина. Предстоял долгий переход, неизвестно, что ожидает смельчаков на чужой земле.  Отправились весной – погода благоприятствовала путникам. Дул попутный ветер, наполняя паруса, и сердца древичей также исполнялись смелости и надежды на благоприятный исход путешествия. Воронье горло пересекли за пятьдесят хвелин. Берег изобиловал изрезанными бухточками – пристать не составляло труда, но невесть откуда возникли пираты. Проворное суденышко уверенно отсекло неповоротливые ладьи, град стрел обрушился на мореходов, в корму вонзились  зубцы абордажей. Пираты состояли преимущественно из веспов – жилистые, смуглые, ловкие как рыси. Дружина Всеслава насилу отбилась, потеряв троих воинов. Следовало возвращаться назад,  но уязвленная гордыня толкала путников вперед, в чужие земли южного.
  Жара здесь царила нестерпимая, а ночи были холодные. В камнях в изобилии водились огромные двухголовые аспиды. На пути в Этерию, ратник пал от укусов змей. Здесь не было целительных ключей Семиозерья, набухающие гнойные раны цвели воспаленным перламутром Этерия оказалась кучкой заброшенных крепостей, утопающей в зарослях цветущих магнолий. Над землей плыл дурманный аромат. По пыльным улицам шныряли худые гиены, с проваленными животами и свалявшейся на боках палевой шерстью.  Жители скрывались в низких строениях, вода являлась в здешних местах высшей ценностью и мерилом благосостояния жителей. И никаких намеков на золото! К древичам привязался молодой этериец, умоляя забрать его с собой на остров. Общаясь с недружелюбными горбунами, Всеслав понял причину, побуждавшую обитателей материка искать пристанища на Руяне. Они возвращались домой с тяжелым сердцем…
И сейчас, глядя на этерийца, он вторично за нынешнее утро испытал нечто похожее на сострадания.  Лучше быстрая смерть, чем муки на позорном столбе!
  - Будь внимателен, старейшина! – пискнул на ухо Инцитатус. – Этот бедолага может в будущем оказаться тебе полезен.
  - Дряхлая польза от ничтожного этерийца! – воскликнул Всеслав. – Они поганее шелудивых псов!
  - Иногда дерьмо бродячего пса способно изменить ход истории… - загадочно пищал король.
 Всеслав остановил процессию.
  - Вера и верность, родное сердце! – салютовали стражник.
  - Где его взяли?
  - Подле ворот Городища. Я – Радгар, Радгар сын Хвоста!  Я учуял движение в кустах, немедля поведал кормчему, родное сердце! – хвастливо сказал воин.
  - Получишь награду, Радгар! Скажешь, моя воля.
  - Вера и верность! – орал стражник, вне себя от восторга.
  Всеслав обратился к пленнику.
  - Толмач имя, инородец!
  - Мешок… - этериец отвечал хмуро, не поднимая окровавленного лица. –  Мешок сын Расты. 
 Мальчишки радостно хохотали, услышав смешное имя. В пленника летели камешки, огрызки овощей.
  - Тихо! – прикрикнул на детей стражник.
  - Ты чистокровный? – продолжал допрос Всеслав.
  - Точно так, родное сердце!
  - Чистокровные этерийцы достойны презрения, унижения, побоев, но не смерти! – он обернулся к стражникам. – Так гласит молитва, служивые?
  - Точно так, родное сердце! – радостно кивал головой Радгар. – Этот рыскал подле ворот, как шкодливый лис, кость ему в горло!
  - В былые времена им обривали голову, и отпускали прочь… - пробормотал старейшина. – Теперь все жаждут крови!  Что ты чуял возле ворот Городища, Мешок? Разве не ведаешь, что этерицам вход  в Городище воспрещен? Ты рыскал для мунгитов?
  - Н-нет… Я боюсь мунгитов.
  - А нас ты не боишься?
  - И вас боюсь… - этериец шмыгнул носом. – И шняк, и оборотней боюсь.  Мунгиты пашут землю. Используют нас как мулов.
  Мальчишки рассмеялись, пущенный меткой рукой камень угодил пленнику в плечо. Он вздрогнул, но не пошевелился.
  - Осадить! – крикнул Всеслав. –  Что ты деял у ворот Городища?
  - Собирал грибы…
 - Собирал грибы?! – старейшина удивленно поднял бровь.
  - Собирал грибы, – подтвердил Мешок. –  Осенью в лесу холодно, грибницы померзли. От ворот Городища идет тепло.
  - У южной стороны зело вельми грибов! – подтвердил стражник. – Мы всегда там собираем.
  - Пошто его взяли?! Он не беглый, не полукровка.
  Радгар стал топтаться на месте, как ужаленный оводом мул.
  - Мы почуяли, он – шпион… Он пытался убежать. Насилу связали, здоровый леший, родное сердце! Впятером едва совладали. Кормчий велел отдать кату, вот он и поведает шпион или  бродяга…
 Всеслав подавил вспышку ярости, тепло, по-отечески смотрел на рачительного стража.
  - Если я тебя отдам кату, ты поведаешь, что являешься ведуном у  мунгитов? Или оборотнем?!
 - Нет… Не чую, родное сердце! – парень заикался, теребил перевязь  топора. Его лицо покрылось алыми пятнами.
  - Поведаешь! – усмехнулся старейшина. – Любой поведает! Каты умеют развязывать языки. Наказ верховного старейшины Всеслава! Отпустить бродягу. Выгоните его  долу, пусть мозглы наедятся всласть!
 Стражники растерянно переглянулись, улыбка сползла с лиц.
  - Вы худо чуете, служивые?! – повысил голос старейшина. – Немедля поступать, как велю! Вашу награду за ретивость я не отменяю.
  - Вера и верность, родное сердце!
  Вся процессия повернулась, и зашагала назад к воротам. Разочарованные мальчишки утратили интерес к пленнику,  затеяли игру. Кидали камешки о стену дома. Тот, чей камешек улетал дальше остальных имел право плюнуть в лицо проигравшему.
Этериец неожиданно опустился на колени, и поцеловал пыльную землю.
  - Лобзаю следы твоих ног, добрый человек! – в золотых глазах сверкнули слезы.
  Радгар презрительно ухмыльнулся, надеясь на ответную улыбку со стороны верховного старейшины. Всеслав сохранял суровое выражение лица.
  - Как ты меня кличешь?!
  - Добрый человек…
  - Откуда ведаешь такие слова, Мешок?
  - У меня на родине так брешут. Это далеко отсюда, на континенте, - он махнул шестипалой рукой в сторону гор. – За проливом находится земля Этерия…
  - Я ведаю устройство Мидгарды, и бывал в Этерии. Как ты оказался на Руяне?
  - Вепсы. Наша семья проживала на отшибе. Мы выращивали рис для двора герцога. Разбойники вепсы перебили всех, а меня продали пиратам.
  - Отчего душегубы проявили такую милость к тебе, Мешок?
  - Я умею делать чудеса… - горбун робко улыбнулся.
  - Покажи!
  Этериец нашел на земле камешек, небрежно спрятал его в широкой ладони.
  - Угадай, в какой руке камень?
  Старейшина рассмеялся.
  - Глупый бродяга! Всякому ведомо – здесь! – он ткнул в левую ладонь горбуна.
  Мешок разжал шестипалую ладонь, там ничего не было. Камешек покоился в правом кулаке.
  - Славно, чести ради, славно! –  хохотал Всеслав. – Еще покажи!
  Этериец нашел прутик, тщательно сломал его на две части, затем переломил еще раз. На широкой ладони лежали четыре обломка. Он дал старейшине потрогать прутики, чтобы тот не сомневался, затем накрыл их другой ладонью, пошептал, плюнул на руки, и предъявил целый и невредимый прут.
  Всеслав восхищенно хлопнул себя по коленям.
  - Зенки мне в кашу, ежели я чуял такие чудеса! – воскликнул он. – Как ты это деешь?!
  - Умею… - уклончиво отвечал горбун.
  - Как ты попал на остров?
  - Пираты заменяли меня со стражниками Брана, – горестно вздохнул пленный. – Там меня мучили, и я сбежал… - золотые глаза наполнились слезами.
  -Тебе не добраться до своей родины, этериец! – в голосе старейшины послышалась тоска. Стражники удивленно переглянулись.
  - Я чую, добрый человек! В лесу один пропадешь. Это чудо, что я дожил до осени.
  - Я желаю тебе удачи! Ступай!
  Мешок не заставил просить себя дважды. Его освободили от пут, и этериец приспустил бегом к воротам. Нельзя дразнить капризную судьбу!  Стражники смотрели на грозного старейшину, открыв рты от изумления. Слыханное дело! Грозный Всеслав ратник племени Седого Волка, участник трех боевых походов, и легендарный защитник Городища во время прошлогодней осады крепости, запросто общается с презренным этерийцем! Раньше, при старейшине Бранимире, гулящие женщины имели любовные связи с этерийцами. Это не порицалось. Этерийцы слонялись по улицам Городища, увешанные своими амулетами. Они были неплохими мастеровыми, сапожниками. Сами горбуны ходят босиком круглогодично, и в жар и в стужу, а сапоги тачают знатные! Сносу им не было. Приличная девица едва ли решилась выбрать раба их уродливых этерийцев. Ходили слухи, что горбуны отменные любовники. Некоторые рожали от них детей. Полукровки отличались от чистокровных горбунов упрямым норовом и честолюбием. Они стали требовать равных прав с остальными горожанами. С той поры началось гонение.  На континенте им жилось привольно, женщины их рода отличались красотой и гордым нравом. В Боярской вотчине  участь чужаков была незавидной. Вечные изгои. Даже мунгиты обращались с пленными этерийцами хуже, чем с домашним скотом. Старейшина смотрел вслед горбуну, и сердце его наполнялось болью и ожесточением. 
  - Мой отец так брехал… - проговорил он тихо. -  Добрый человек!
  Крыс требовательно пискнул.
  - Мой совет оказался полезен для тебя, старейшина?
  - Горбун напомнил мою истинную родословную. Отец был вепсом, родом с материка.
  - Об этом знают ведуны?
  - Не чую… Род Драганов ведет летосчисление от племени Седого Волка. – он ткнул пальцем в исписанный штандарт. – Так мое имя занесут в историю.
  - Может быть занесут, а может и нет… - неопределенно протянул Инцитатус.   - У твоих недругов появится козырь в борьбе против верховного старейшины. Боярский чин возглавляет полукровка! Чистота расы под угрозой. Если они возьмут верх, тебя заклеймят! Вопрос! Какое клеймо они используют?
  - Кость в горло! – выругался старейшина, стиснул рукоять кинжала. – Это непросто будет сделать!
  - Каким клеймом пометили беглого? – задал неожиданный вопрос крысиный король.
  - Режь тебя медью, Инцитатус! – озадаченно потряс головой Всеслав, отгоняя худые мысли. – Это так важно?
  - Я любопытен!
  - После Совета свожу тебя в пыточную, разыщем клейма. – усмехнулся он.
  - Слово древича?
  - Слово древича!
  - Мой совет оказался полезен? – настойчиво повторил крыс.
  - Не зря я с тобой связался! – горько усмехнулся Всеслав.
  - Следует поблагодарить короля крови.
  - Какую благодарность ты ждешь?! – изумленно воскликнул старейшина.
  - Для начала всего лишь твое слово. Дай обещание верховного старейшины Боярского чина, всей Окраины острова Руян. Если мои советы помогут тебе сохранить власть, и укрепить могущество, ты наделишь мой народ равными правами со всеми обитателями Городища.
  - Пошто тебе это надо?!
  - Это мое дело… - уклончиво ответил король. – Я войду в Совет старейшин, а мои поданные смогут занимать должности наравне с остальными жителями Городища.
  - Ведуны не согласятся видеть в Совете грызунов!
  - От тебя требуется  дать слово, верховный старейшина! – бойко излагал король. – И еще клеймо…
  - Помню! Уже молвил!
  - Подаришь мне железо, которым клеймили беглого?
  - Пошто оно тебе?! – изумленно воскликнул старейшина.
  - Так, пустяки… - небрежно отвечал пасюк. – Собираю старое добро. А тебе оно без надобности. Слово?
  - Слово древича!
  Всеслав прищурившись, смотрел на бледный солнечный диск. В предложении крысиного короля  не угадывалось  подвоха. Данное слово обычной крысе, пусть даже облаченной в золотую корону, ни к чему не обязывает. В пыточной полно валяется приспособлений для клеймения преступников. Пусть забирает! Как не крути, но благодаря этерийцу, и его чудной речи, он вспомнил своего отца. И сделал это по совету Инцитатуса. Такой пустяк позволил старейшине вспомнить о своих корнях.  Он – полукровка. До поры – ничего опасного в таком родстве не кроется, вепсы – воинственная раса. Но если начнется заварушка, ведуны припомнят ему неполноценного родителя. К чему приведет такой поворот событий, одному Голосу Духа ведомо! Предупрежден, значит вооружен! Похоже, грызун знает о чем то таком, чего не известно верховному старейшине!
  Тягучий звон колокола несся над Городищем. Близился час Совета старейшин. Всеслав направился к высокому терему.
  - Каково твое слово, старейшина? – вибрисы щекотали ухо.
  - Будь по твоему! Чести ради, пасюк!
  - Ты не пожалеешь, родное сердце! – пообещал крысиный король. – Слушай мои советы, и мы выйдем победителями.

                ***

 В тереме было жарко. Стоял несмолкаемый гул, старейшины спорили, бранились, выпивали. Кто-то смеялся, шутил, по столу катились кости. Служницы сноровисто бегали промеж рядов, наполняя братины отменным элем. Виночерпии  варили эль, добавляя в снадобье еловую хвою, отчего напиток приобретал дополнительную крепость. Столы ломились от яств. Тушеные в собственном соку грибы, приправленные сладкими кореньями, овечий сыр нарезанный толстыми ломтями, пригоршни орехов утопали в янтарном желе, отварные овощи – капуста, репа в сметане, пряно пахнущие лесные травы, ломти оленины. За последние сутки Всеслав перекусывал дважды, на ходу. Пожевал сыра, и пару холодных картофелин, да проглотил кусок вяленной рыбы. При  виде разносолов у него заурчало в животе, но гнетущая тревога мешала сосредоточиться на еде. Он угостил Инцитатуса кусочком сыра, и лениво пережевывал сочные коренья. Стены терема украшали чучела красочные парсуны. Они изображали верховных старейшин Боярского чина, от Перемысла Хромого, до участника славной битвы при Семиозерье Велимудра Храброго. Велимудр пал на поле брани – две стрелы мунгитов пронзили его грудь. С тех пор его имя обросло легендами. Утверждалось, что перед самой кончиной, в пылу горячей схватки, старейшина умудрился порубать своим топором дюжину недругов, и уже смертельно раненый прикончил еще двоих. С парсуны взирал голубоглазый красавец. Вислые усы и спадающие до плеч русые волосы делают его похожим на легендарных вентов, какими их представляют в рассказах летописцы. Над парсуной висит чучело головы волка. Острые клыки в пол пяди каждый сверкают в оскаленной пасти хищники. Холодные зеленые глаза налиты яростью бешеного зверя. Седой волк – символ Боярского чина, и рода древичей. Голова хищника два локтя, от основания черепа до кончика носа. Ради убийства зверя требовалось специальное разрешение Совета. Это случилось два високосных года назад. Во время травли волк задрал троих воинов, и пал утыканный стрелами как лесной еж. Отважный хищник, властелин местных лесов. Зимой, к волчьим заимкам не рискуют приближаться даже горные медведи. Ведуны нарочно распорядились, повесить чучело рядом с парсуной. У зрителя создавалось впечатление единства отважного древича, и лютого хищника.
  Всеслав неприязненно смотрел на портрет. Он был мальчишкой, когда Велимудр правил в Боярском чине. Верховный старейшина имел хлипкое телосложение, малый рост, и хромал не левую ногу. Частица правды в легенде все-таки имелась. В молодости, при осаде Городища, он получил отравленную стрелу в бедро. Горячие ключи спасли ему жизнь, но мышца сохла, старейшина хромал до своей героической гибели, которая в реальности сильно отличалась от истины. Битва с мунгитами разворачивалась с Ведьмином ущелье, на западной оконечности Руяна. Воины сдерживали превосходящих числом противников трое суток. Узкий проход между скал не позволял мунгитами использовать численное превосходство, а каменные козырьки спасали войско Ратибора от стрел противника.  Однако, нашелся изменник из числа беглых. Он указал недругам тайную тропу в лесу, и те атаковали воинов с тыла. С той поры беглых начали клеймить, а верховного старейшину действительно поразила вражеская стрела, но не в грудь, как гласила легенда, а в спину. Личная охрана Велимудр билась на славу, пока героический персонаж пытался скрыться бегством в тенистой роще западного Руяна. Их имена покрыты пеленой забвения, а усатый красавец взирает с бревенчатых стен терема и поныне.
Инцитатус шевельнулся, тронул вибрисами ухо старейшины.
  - Как зовут ведуна?
   Всеслав оторвался от воспоминаний. Он сидел во главе стола, как и подобает верховному старейшине. Наполненная до краев братина, стоящая перед ним, оставалась нетронутой. Дважды мимо пробегала служница. Длинные русые волосы спадали на обнаженные плечи, под серыми глазами темнели круги.  Девушка провела ночь, выплясывая в чем мать родила перед кострищем. Она не успела привести себя в порядок, и обслуживала старейшин в нижней юбке, надетой наспех. Небольшие  груди с пунцовыми сосками едва прикрывали густые волосы. Старейшина узнал давешнюю знакомую с обгорелой веткой омелы. Их глаза встретились, служница вопросительно подняла черные брови. Всеслав отрицательно покачал головой. Он также провел бессонную ночь, следует сохранять трезвый ум. Совет Боярского чина похож на змеиный клубок в канун летнего солнцестояния. Зазеваешься – зажалят до смерти.
  - Дарина… - шепнула девушка.
  - Что?!
  - Меня кличут Дарина, родное сердце! – она повернулась и убежала, держа навесу тяжелый кувшин, наполненный элем.
  - Как ведуна зовут? – пасюк нетерпеливо прикусил человека за мочку уха.
  - Кость тебе в горло! – откликнулся старейшина. – Ты можешь не кусаться?!
  - Как иначе отвлечь твое внимание от голой девки? – в писке крысиного короля угадывались издевательские нотки.  - Справа сидит, не пьет ничего. Зыркает на тебя, глаз не видать. Под капюшоном спрятал.
   Инцитатус указывал на Ждана. Ведуны любят рассуждать, что у них нет начальства. Мол де, они руководствуются коллективным разумом, принимая решения. Это ложь. Также, как и их вынужденная аскета, во имя высоких целей. Всеслав наверняка знает, что старухи сводницы поставляют свидетелям Голоса Духа молодых девиц.  Ждан - негласный лидер в среде ведунов. Вот он сидит, прислонясь спиной к стене, демонстрируя равнодушие ко всему происходящему вокруг. И это тоже ложь.  Из под непроницаемого капюшона следят цепкие острые глаза. Он вежливо наклонил голову в знак приветствия. Ждан не отреагировал. Дурной знак.
  - Ждан. Его кличут  Ждан.
  - Ты в большой опасности, родное сердце! – пищал Инцитатус.
  - Почем чуешь?
  - Точно говорю! Заговор сегодня будет. Ждан имеет виды на нового старейшину.
  - Кто таков?
  - Локоть. Локоть из Брана.
  - Срамота! – Всеслав не сумел сдержать негодующий крик. – Срамота, режь их медью!
  - Вовсе нет! – крысиный король уселся на плече как в кресле, и держа двумя лапами головку сыра, тщательно ее обгладывал. – Локоть удобен. Он не спорщик,  любит идти на поводу у ведунов.
  - Локоть – трус и слабак! И к тому же он пришлый!
  - Ты тоже не чистокровный, родное сердце! – не без ехидства напомнил Инцитатус.
  Всеслав прикусил губу.
  - И что они волят деять?
  - Если все пойдет по их плану, тебя низложат. Возможно, заклеймят, и отправят в изгнание. Едва ли новый преемник станет тебя пытать, хотя этого я знать не могу…
  - Кость в горло! – Всеслав ударил кулаком по столу. Локоть кинул на опального старейшину затравленный взгляд. Это был худощавый молодой мужчина. Голубые глаза цвета весеннего неба и длинные льняные волосы безошибочно выдавали в нем чистокровного уроженца Руяна. Ни следов инородной примеси. Бран – местечко на восточной оконечности Окраины. Раньше там находился пограничный фор пост. До той поры, пока старейшина Драгомысл не заключил перемирие с пиратами, длящееся и поныне. Боевые ладьи причаливали с восточной стороны. Опоясывающие побережье кольцом горы защищают от бухты от волн.  Жители Брана первыми встречали неприятеля. В Городище отправлялся гонец с худой вестью, пока воины сдерживали натиск врага. Отцом Всеслава был безвестный захватчик  вепс из числа пиратов.  – Кость в горле! – повторил старейшина. – Что делать?!
  Инцитатус отбросил недоеденный огрызок.
  -  Ждан объявит начало жеребьевки. За минувшие дни они успели неплохо подготовиться. Ты прозевал заговор, родное сердце!
  - Они не волят обносить жеребьевку без моего ведома!
  - Прав тот, у кого больше прав! – парировал крысиный король.
Представители боярского чина приглушенно переговаривались, глядя на опального старейшину. Многие нарядились по случаю Совета. Массивные золотые цепи опоясывали шеи, громоздкие браслеты оттягивают запястья.  Верховный старейшина выглядел как простой ратник. Простая рубаха, кожаная безрукавка, широкий пояс. Он даже не смыл дорожную пыль после похода! Такое пренебрежение к Совету следовало расценивать как не уважение. Конечно, их удивляло, что Всеслав оживленно общается с крысой. Старейшина ловил взгляды товарищей, они отворачивались, или же делали вид, что увлечены едой. Как он раньше этого не замечал?! Заговор начался давно, а он беспечно правил Городищем, миловал осужденных, отпускал на волю плененного этерийца думая, что власть его будет длиться вечно! А палач уже раздувает меха в  жаровне, позорное клеймо  ждет своей участи. Локоть из Брана не поднимал глаз, щеки сбрызнул румянец. Худого старейшину наметил в преемники Ждан! Впрочем, такой ведунам правитель и нужен. Слабый, безвольный, уступчивый. Верховный старейшина одарил ведуна открытой улыбкой. Пусть думает, что он ни о чем не подозревает! Ждан беседовал с соседом. Он даже не счел нужным кивнуть в ответ! Они уже вынесли ему приговор.  Две служницы вынесли большой медный кубок. Емкость для голосования. Сомнения отпали.
  - Что мне деять, Инцитатус! – тихо, не разжимая губ, спросил Всеслав. Единственный, кому он мог доверять в этом зале оставался заурядный грызун! Впрочем, не так он прост – крысиный король! – Дай совет, родное сердце!
  - Сейчас они начнут тебя обвинять, – бойко пищал пасюк. – Все припомнят, и прошлогоднюю осаду Городища, и нынешние холода, третью жену, и освобожденного этерийца…
  - При чем  этериец?!
  - Не при чем! – невозмутимо отвечал Инцитатус. – И в осенних холодах ты не виноват. Это повод. Больше всего Ждана тревожит сбежавший юноша.
  - Борщ.  Ждан волил, чтобы его заклеймили. Я согласился, но на  юноше не было вины. Чудная молва, ничего более вредного в нем нет.
  - Теперь он беглый. Вместе с ним сбежал полукровка. Они бояться… - снисходительно добавил пасюк.
  - Беглых?! Срамота! Их сожрали мозглы!
  - Может быть так, а может и нет… - пищал Инцитатус. – Чтобы сохранить жизнь и честь, тебе придется убить Ждана.
  - Режь тебя медью за такие слова! – выдохнул Всеслав. – Как я это сделаю?!
  - Ударишь его топором. Или кинжалом поразишь, – равнодушно перечислял пасюк. – На твой вкус! Но не сейчас, позже, нынешней ночью. Не давай волю чувствам. Согласишься с результатами голосования, по закону должны пройти сутки, прежде чем оно вступит в силу.  Ночью ты убьешь Ждана, и объявишь убийцей Локтя. Пока начнется суматоха, объяви военное положение в Городище.
  - Так никто не деял…
  - Ты будешь первым! – вещал пасюк. – Славная доля! Но сразу после голосования, отведешь меня в пыточную, покажешь, где лежит то самое клеймо…
  - Пошто сам не можешь слазить в пыточную, разыскать свое сокровище? – огрызнулся Всеслав.
  - Уже был там. – откровенно сказал пасюк. – Нужен древич, чтобы клеймо обнаружить!
  - Кость вам всем в горло!
  Старейшина собственноручно налил себе в братину эля, нарушив многолетнюю традицию – ожидать  служницу. Он видел, как на него покосился сосед. Кость ему в горло! Пусть смотрит! Кость им всем в горло, если они намереваются низложить своего старейшину! Подчас убийство является единственным выходом, крысиный король прав. Он залпом выпил пахучий напиток, но не ощутил вкуса. В голове зашумело, появилась шальная смелость, пальцы нащупали рукоять кинжала. Он готов защищать титул и честь, даже если  придется замарать себя кровью.
  Ждан незаметно кивнул, поднялся ведун, нерешительно прокашлялся. Совсем юный, неопытный служитель Голоса Духа. Наверняка недавно принял посвящение в сан. Он не научился скрывать глаза под покровом непроницаемого капюшона, как это делают опытные ведуны. Голос дрожит, пальцы рук нервно перебирают костяные четки.
  - Я – Гойник, сын Добромила, присягаю на веру и верность Боярскому чину, и всей Окраине! Жребий предписывает мне огласить молитву нынешнего Совета. Слава! Слава и честь Вселенной и Голосу Духа, что слушает каждый, но услышать могут лишь избранные! Слава и честь Совету старейшин, Боярскому чину слава, и всему люду Окраины! – Ведунам дозволялось говорить на  диалекте вентов, отчего говор звучал непривычно для слуха горожанина. Язык вентов изобиловал сложными предложениями, лишней вычурностью. На нем читались молитвы. Голос юного ведуна окреп, звенел под высокими сводами терема. Старейшины повторяли молитву, на как то неохотно, вяло, без огонька. Они бубнили заветные слова, не прекращая жевать, отчего слоги звучали не разборчиво.
  - Слава нашим топорам, стрелам, слава меди, что разит врага… - нараспев, копируя манеру ведуна, бубнил верховный Всеслав. Он опорожнил еще одну братину, и чувствовал зудящее нетерпение. Желание покарать заговорщика стало навязчивым.
  - Слава лесам, что дают Руяну живность, слава доброму урожаю! – закончил чтение молитвы Гойник. – Честь и слава! – он повернул голову к Ждану, ведун незаметно кивнул.
 Всеслав ждал с болезненным нетерпением драматической развязки.
  - Сейчас начнется! – пищал Инцитатус.
  - Окаянные шняки! – процедил сквозь зубы старейшина.
  Молодой ведун распахнул свиток, и читал повестку Совета. Все как обычно. Прогнозы звездочетов на дрейф Руяна, ожидание суровой зимы. Вести с юга. Мунгиты готовятся к новому вторжению. На границе Окраины, в окрестностях Семиозерья замечены вражеские лазутчики. Было совершено два нападения на поселения пастухов, женщины уведены в плен. Всеслав слушал невнимательно, прикрыв глаза, кивая в такт речи ведуна, разморенный доброй дозой эля, старейшина задремал на мгновение, Инцитатус разбудил его, прикусив мочку уха.
  - Началось!
  Старейшина протер воспаленные веки.
  - Вера и верность, старейшине Всеславу! – звучный бас сотрясал могучие стены терема.
  - Вера и верность! – гудели члены Совета.
  Похоже, он ненадолго прикорнул. Гойник сидел за столом, жадно поглощал куски сыра. Выступал Ждан. Он говорил медленно, экономно,  процеживая слова через сито. Язык вентов вмещал большое количество лишних слов, но был понятен каждому горожанину.
  - Мы благодарны речи молодого служителя Голоса Духа, из нее следует, что Окраина в опасности. Что мы видим? Мунгиты у ворот Городища, нас ждут небывалые холода этой зимой, а что предпринимает наш добрый старейшина тем временем? – он мельком глянул в свиток. – Запасы пищи скудны, а он объявляет Праздник Омелы! В то время, когда следует готовиться к войне! Далее… Вместо того, чтобы заклеймить провинившегося стража, он отправляет его в рабство на континент! И это в канун войны, когда каждый лучник на счету. И только что мы получаем известие, что ночью из Городища сбежали два опаснейших заговорщика. Изменник Борщ и полукровка Щипач. Кто виноват? – голос Ждана набирал силу, крепчал. В тоне слышались обличающие нотки. – Оказывается, верховный старейшина ослабил охрану узников, отпустив праздновать День Омелы. Это называется – доброта,  члены Совета, спрошу я вас?! Мы уповаем на то, что беглецы сгинут в лесу, в канун грядущих морозов чащобы кишат мозглами. А если им удаться избежать погибели?! Куда они направят стопы? Ответ прост. Они доложат мунгитам, как организована охрана Городища, смены часовых, слабые места в обороне…
  Старейшины выражали свое одобрение шумным ропотом, стучали братинами по дубовым столам.  На старейшину не смели поднять глаз. Его уже приговорили. Жребий – пустая затея. Всеслав ощутил на себе взгляд. Он обернулся. Дарина смотрела на него в упор.
  - Мы уважаем храброго старейшину, честь ему и слава! – продолжал речь Ждан. – Мы задаем себе вопрос. Если это предательство, то с какой целью?! Разве Всеслав не плоть от нашей плоти, не частица нас, -  единого народа, славных потомков вентов, коренных жителей Руяна?! Он берет в третью жену, в то время как старшая жена готова принести ему наследник. Нарушение традиций допустимо для храброго старейшины, но я задал себе вопрос. Кого Всеслав, потоком рода Седого Волка избрал новой женой? Молодица оказывается нечистокровной пришелицей. По нашим сведениям в ней лишь четверть крови древичей, а мать были презренная этерийка. Такой выбор объясняет снисходительность нашего старейшины к чужакам, не так ли?! – в тоне Ждана слышались ироничный нотки, члены Совета громкими возгласами выражали свое неодобрение. Ведун умело правил собранием, вел его под узцы, как умелый пастух непокорного мула.
 Всеслав исподлобья смотрел на Ждана, пытаясь словить взгляд недруга. Тщетно. Капюшон умело скрывал верхнюю часть лица, оставляя на виду скошенную нижнюю челюсть, и капризную, отвисшую нижнюю губу. Одно стало ему ясно из речи ведуна. Страсть к Дорице имела вполне прозаическое объяснение. Этерийские жены славятся искусством любви и обольщения. Тем временем, Ждан набрал полную грудь воздуха, намереваясь, похоже, выкинуть решающий козырь.
  -  Я, как простой служитель Голоса Духа позволил себе заглянуть в тайные скрижали горожан. И вот, что удалось обнаружить… - ведун с фальшивой озабоченностью перелистнул страницу свитка, якобы потеряв искомую строчку.
  - Сейчас начнется! – пискнул Инцитатус. –  Он огласит тайну твоего рождения, и все пропало! Они обвинят тебя в измене как инородца полукровку! Тебе следует взять слово, заткнуть этого красноречивого болтуна, а ночью убить. Понял?!
  - Понял! – прошептал бледными губами Всеслав. Он поймал взгляд служницы. Девушка опустила пушистые ресницы в знак согласия.
  - Соглашайся со всеми обвинениями, кроме родства. Тогда тебя не возьмут под стражу. Ночью втихую прикончишь Ждана. Не сейчас, родное сердце! – кричал в самое ухо крысиный король, но старейшина его не слушал. Приступ гнева захлестнул его сполна. Привычное благоразумие потонуло в клокочущей магме лютой, не поддающейся осмысления ярости. Он опрокинул стол, на дощатый пол сыпались братины, катился кочан капусты, как отрубленная голова. Вдребезги разбился глиняный кувшин, сладкий эль забрызгал темными каплями белоснежные одеяния ведуна Гойника. Одним прыжком Всеслав преодолел расстояние до недруга. В горячке, он не успел заметить, что Инцитатус соскользнул с его плеча, и скрылся среди поваленных скамей. Рукоять кинжала жгла ладонь. Ждан отшатнулся, упал капюшон, явив миру полное безбородое лицо, усыпанное красными прыщиками. Длинное, в полторы пяди лезвие вошло  точно в сердечную сумку, ведун не успел почувствовать боли.  Его прозрачные как вода в горячих ключах глаза недоуменно смотрели в пустоту. Густая алая кровь орошала грубые доски, оставляя бурые пятна. Всеслав ощутил толчок в спину, не удержал равновесия, упал лицом вниз. Следующий удар обрушился ему на темечко. Сознание ожгла вспышка боли, и воцарилась благословенная темнота.

                БЕГЛЕЦЫ.

  Полдень застал беглых в дороге. Солнце стояло в зените, на плоских камнях развалились большие серые ящерицы, грея толстые, с рыжих крапинках животы. После долгих споров, друзья приняли решение зажарить ящерицу на обед. Щипач неожиданно заупрямился.
  - Те, чуни, что пожирают безмозглых тварей, в будущей жизни такими и рождаются! – так он объяснял свое нежелание употреблять в пищу земноводных.
 - Они неплохо соображают! – возразил Борщ. Он поднял с земли кусок сухой глины и метнул в ящерицу. Здоровенная тварь открыла зубастую пасть и злобно зашипела. Черный раздвоенный язычок выскользнул из пасти чудовища, горбун с удвоенной энергией принялся шептать свои бесконечные заговоры.
  - Зело ядовитые паскуды! – привел он весомый аргумент.
  - Точно ядовитые. Но если мы не поедим, то к вечеру упадем без сил от голода. И Брыль хочет есть…
 Лис часто закивал головой. Он подбежал к луже, и жадно лакал стоячую воду.
  Голод – плохой советчик, Щипач роптал недолго, а после того, как ящерица плюнула в его сторону желтым ядом, согласился.
  - Требно долго жарить, чтобы яд выпарился…
  Пущенная Борщом стрела угодила земноводному промеж глаз. Прочие ящерицы равнодушно наблюдали за гибелью своего товарища, не пытаясь спрятаться в скалах. Горбун оказался прав – грозные с виду чудовища были лишены зачатков интеллекта. Друзья развели костер на берегу ручья, и скоро туша копилась на огне, издавая приличную вонь. Запасливый Щипач достал из сумки тряпицу. Внутри лежали коренья, и пригоршня серой соли. На вкус мясо получилось вполне сносным, немного волокнистое, и малость горчило. Лис рвал острыми зубками свою долю,  Щипач отбросил предубеждения, и громко чавкал. Липкий жир тек по щекам, золотые глаза этерийца искрились от удовольствия. Наевшись, трое путников завалились вокруг костра, и мгновенно заснули. Мирно журчал ручей, солнце ползло по небу, тени от камней вытянулись как кривые пальцы великана. Светлый день недолог в месяц лемма. Они проснулись, когда багряный закат оросил верхушки скал медью. Щипач поделил остатки пиршества, после ужина беглые держали совет, что делать дальше. Брыль настойчиво увлекал друзей на юг, требовательно тявкал, прихватывал за голень зубами.
  - Может, закорчуем здесь на пару дней? – зевал объевшийся Щипач. – Ящериц полно, в роще растут грибы, коренья, вода рядом…
  - Брыль считает, оставаться на месте опасно. – сказал Борщ.
  - Он много чего считает, режь их медью! – недовольно бурчал горбун. – На юге драконы живут, на юге вотчина мунгитов. Впереди соляные копи, полно оборотней!
  - Ты там был хоть раз?
  - Там никто не был! – с оттенком суеверного страха в голосе отвечал Щипач. – Дальше Семиозерья ни один живой человек не ходил.  Оттуда нет возврата! – он звенел своими колокольчиками, перебирал толстыми пальцами кроваво-красные бусы. В числе прочих сокровищ,  на кожаном шнурке висела сомнительного вида косточка, пожелтевшая от времени. Горбун утверждал, что это молочный зуб дракона. Известно, что у молодых драконов меняются зубы на протяжении жизни. Суеверные полукровки убеждены, что зуб юного дракона оберегает от опасностей и болезни. Защищает при встрече с оборотнем.
  - Мы будем первыми! – беззаботно тряхнул головой Борщ. Сытость вернула ему утраченную бодрость духа. Только утерянная стрела не давала покоя. Если предположить, что в Щипача стреляли лучники Всеслава, то почему они воспользовались его обороненной стрелой?! Не проще было использовать свое личное, пристрелянное оружие! Каждому хорошему лучнику известно, что оружие обладает своим норовом. Чтобы усмирить его, подладить под свой характер требуется немалая воля воина!
  - Ты чуял мунгитов всадников? – спрашивал Щипач.
  - Видел, – неохотно ответил Борщ. Воспоминание об унизительном поражении при осаде Городища вызывали у него болезненные эмоции. Память услужливо демонстрировала зловещую картинку. Улицы Городища превратились в арену боя. Воины отчаянно сражаются за каждый дом, за каждую пядь родной земли. Под натиском неприятеля падают массивные ворота, врываются всадники. Они несутся, сея смерть, на своих низкорослых лошадках. Похожи на обычных мулов,  длинные рыжие гривы спадают на круп, и мохнатые копыта выбивают дробь по мерзлой земле. Всадники вооружены длинными пиками, косматая шерсть на головах и груди делает их похожими на чудовищ из детских сказок. Мунгиты тащат за волосы рыдающих девиц. Борщ видит Веселину, она обнажена, русые волосы стекают по плечам как непокорные змеи. Превозмогая страх перед всадниками, он кидается вперед. Ему повезло. Стрела лучника попала лошади в бок, она завалилась на бок, придавив своей тяжестью воина. Борщ взмахнул топор, встретился взором с туйменом. Ничего человеческого не было в его обличии. Узкие глаза, приплюснутый нос, густая звериная шерсть на голове, такая же рыжая поросль на груди и руках. Мунгиты сражаются без одежды. Только кожаный пояс, на нем крепится булава, и короткий кривой меч с изогнутым клинком. Лошадь хрипела, на черных губах животного закипала пена. Мунгит не молил о пощаде, узкие глаза источали мрачное торжество. И тогда Борщ понял. Они не страшатся смерти, они к ней готовы. От удара топора череп захватчика лопнул как перезрелая тыква. Темная кровь забрызгала сапоги. Крик Веселины раздавался уже за воротами Городища. Он опоздал. Борщ мчался вперед, ярость и боль утраты придали ему сил. На его пути возник замешкавшийся лучник. Он вдевал стрелу в тетиву. Расстояние между воинами – двадцать локтей. Лучник проворен, он поднял лук, но за мгновение до этого Борщ метнул свой топор, уповая на чудо. Вероятность того, что оружие угодит врагу острием, а не тупым концом невысока. Но в тот день Голос Духа был на его стороне! Сверкающее лезвие угодило мунгиту в грудь. Он все таки успел выпустить стрелу, и попал в бедро. От неожиданности Борщ упал на землю, нога налилась свинцовой тяжестью, и тотчас онемела. Боли не было, только деревянная неподвижность. Он слышал,  что мунгиты смазывают наконечники стрел ядом, но едва ли зелье могло подействовать так быстро. Крик любимой девушки становился тише, едва перекрывая шум яростной баталии. Мунгиты уводили  пленниц. Борщ попытался подняться, и был сбит с ног несущейся в атаку лошадью. Он упал вторично, и потерял сознание.
  - Я видел всадников. – повторил он. – Но не хочу об этом рассказывать.
  - Это – демоны! – убежденно твердил Щипач. – Только демоны могут сесть верхом на другого зверя, и помыкать им как хочется.
  Лис нетерпеливо выл, глядя на заходящее солнце.
  - Брыль торопит. Пора идти!
  – На десятки стадий нет воды и кореньев.  Ты был на материке?
  - Не был…
  - Конечно, не был! – обрадовался почему то Щипач. – Оттуда родом мой отец. Там осенью стоит жара, и зимой не бывает снега.
 - Сам откуда знаешь? Ты родился на острове!
  - Я переплывал пролив! – горбун раздул и без того широкую грудь, казалось он сейчас лопнет от гордости.
  - И что с того?!
  - На юге жарко! Мы там пропадем!
  - Пар костей не ломит! – брякнул первое, что пришло на ум Борщ.
  - Перетолмач! – полукровка изумленно смотрел на товарища.
  - Что здесь переводить?!
 - Родное сердце, ты верно не оборотень? – жалобно спросил Щипач.
  - Тьфу – тьфу! – Борщ переплюнул через левое плечо.
 Горбун смотрел подозрительно, нахмурив густые брови. Пришлось привести более убедительные аргументы. Мужчина приложил острие ножа к тыльной стороне ладони,  алые капли брызнули на землю.
 – Убедился?!
  Щипач наклонился, понюхал следы крови.
 - Убедился?!
  - Подчас ты так брешешь, будто не человек молвит, а оборотень колдует!
  - Если останемся здесь, пропадем. – устало сказал Борщ. –  Оборотни приходят к тем, кто дважды остается ночевать на одном месте. Здешняя земля не освящена Голосом Духа. Нам следует уходить.
  Он чувствовал сильное раздражение. Ладно – ведуны. Их недоверчивость объяснима. Вокруг полно врагов, шпионов. Один оборотень, внедрившийся в Городище, стоит набега мунгитов. Ему не верит единственный товарищ – вот, что скверно!  Спорить с полукровкой – занятие бессмысленное. Он приведет целый ворох доводов, и ответить нечем! Он промакнул рану тряпкой. Иного способа убедить суеверного этерийца Борщ не видел.
  - Я ради чести просил… - Щипач выглядел смущенным.
  - Нормально. Заживет. Ты идешь или нет?!
  - Чуял жабу в лесу? – не унимался горбун. – Это сглаз!
  Борщ сдал ладонями гудящую голову. Следовало сменить тему, иначе они проспорят до поздней ночи.
  - Как твоя рана?
  - Тщетно малость, кость лучнику в горло! – он отдернул тряпицу, любуясь на след от стрелы. Края зарубцевались, воспаленная ткань имела розовый цвет заживающей плоти.
  - Значит, идти можешь! – кратко сказал беглый. – Собирайся!
  Щипач немного поупрямился, но спорить не стал. Аргумент с порезом сработал. Вечерело. Лучше встретить опасность в пути, чем у костра, за дружеской беседой. Они покидали нехитрый скарб в сумки, и двинулись по дороге. Лис безошибочно указывал направление, почва в здешних местах была твердой и ровной, идти по такой одно удовольствие.  Сумерки еще не наступили, на востоке загорались бледные звездочки. Из скалистых расщелин выскакивали небольшие зверьки, похожие на енотов.   Мех переливался всеми цветами радуги, пушистый хвост искрился в лучах заходящего солнца. Зверьки доверчиво смотрели на путников, Борщ не решился достать стрелу из колчана, убить ласкового зверя – навлечь на себя проклятие Голоса Духа. Предания гласят, что венты поймав добычу, испрашивали у духа животного прощения.
 - Это табы! – авторитетно заявил Щипач. – Про них молвили старые этерийцы. Табы умеют предсказывать будущее.
  - И нам скажут?
  - Ежели уважишь таба - скажут. Кашу им в зенки! – горбун с нескрываемым восхищением любовался красивыми животными. В природе этерийцев заложена страсть ко всему прекрасному. Они способны восхищаться закатом солнца, блестками золотых лучей на тихой воде. Особенность зрения делает их такими.
   Борщ опустился на четвереньки, поманил зверька. Таб распушил длинный хвост, подбежал без  опаски, тронул розовым носом руку человека. Лис предостерегающе зарычал, но не двинулся с места. Одним взмахом острых клыков хищник мог порвать беззащитных прорицателей, но оставался неподвижен. Щипач достал из сумки пару кореньев, протянул зверьку. Таб осторожно понюхал, равнодушно фыркнул. Блестящие глазки неотрывно смотрели на человека.
  - Предскажи мне будущее, приятель! – усмехнулся мужчина.
  Зверек переступил на месте, замешкался ненадолго, издал мелодичный свист. Борщ зажмурился, перед сомкнутыми веками возникла картина. Дома Городища объяты пламенем. Жадные языки лижут терем Боярского чина, весело трещат поленья, словно День Омелы невиданных масштабов обуял Окраину. По улицам несутся всадники мунгиты. Орда ликует на пепелище. На центральной площади беглый Борщ увидел себя. Топор в его руке мелькает как серебряный серп, разя врагов. Ноги топчут поверженные тела. Он владеет смертельными приемами боя, одолел полдюжины недругов. Свистит стрела, но Борщ угадывает направление, и взмахом топора отбивает ее в сторону. Такое искусство не под силу обычному ратнику! Зарево пожара сверкает в огромных глазах Веселины. Девушка  прильнула к возлюбленному. Он закрывает ее  от выпадов кривых мечей. Над лесом ползет черное облако – словно пар сгустился. Так случается во время грозы, но зимой гроз не бывает. В недрах облака полыхают оранжевые зарницы, гигантский  диск заслонил солнце, он похож на светящееся серсо – будто топор духов опоясывает огненные круги. Сферический диск поглощает свет, словно из палитры исчезли все краски поимо красной. Пурпурная мгла окутывает землю, через пелену кровавой мантии полыхает терем Боярского чина. Картинка мелькнула и погасла. На камне сидит зверек, и преспокойно умывается.
  - Что это было?! – воскликнул Борщ.
  Таб отрицательно качнул головой.
  - Покажи, что будет дальше!
  Зверек проявил беспокойство. Он огляделся по сторонам, коротко свистнул, одним прыжком скрылся в скалах. Стая устремилась  за вожаком.
  - Что почуял? – тянул товарища за рукав куртки Щипач.
  - Брехня! – коротко ответил Борщ. Продемонстрированная табом сцена, вызвала у него приступ беспричинной тревоги. Хотелось как можно скорее уносить отсюда ноги.
  - Молви, что чуял! – настаивал горбун.
  - Все хорошо… - отшутился беглый. – Мы  пируем в компании твоих любимых духов, дружище!
  - Чести ради молвишь? – недоверчиво переспрашивал Щипач.
  - Чести ради!
  - И дух Говорун там был?
  - Конечно, был!
  - И дух Дробыш тоже с нами? И верхний дух Громобой?
  - Все с нами, дружище, все там были!
  - Не лукавишь, бродяга? – подозрительно косился горбун.
  - Чести ради, говорю!
 - Ну, тогда ходу! – обрадованный этериец бодро шагал вперед. Борщ шел по следу лиса, пытаясь сосредоточиться на дороге, однако мысли неуклонно возвращались к увиденной сцене. Точно – это плод его фантазии! Ему и раньше грезились необычные пейзажи. Он пробовал поделиться ими с Веселиной, но девушка не приняла всерьез, рассмеялась, и велела в тот раз рабу быть серьезней. Воспоминания о возлюбленной вызвали приступ горечи и раскаяния, словно в ее пленении имелась частица его вины. Так и оно и было! Он не сумел защитить свою женщину от мунгитов! Здравый смысл подсказывал – ты сделал все, что мог, воин! Сражался на славу, одолел двух недругов, и бился бы дальше, кабы не отравленная стрела. Рассудок приводил весомые аргументы, но душа  болела. И боль  не стихала со временем. Он думал о Веселине, лежа в горячих ключах Семиозерья, чувствуя ломоту в раненой ноге. Ее облик незримо плыл в туманной дымке помраченного сознания, когда он корчился в безжалостных руках ката.  Он помнил медовый вкус ее губ, а раскаленное клеймо прижалось ко лбу, и бесстрастный голос ведуна зачитывал молитву приговоренного к смерти. Он выбирал путь на юг осознанно, не зная, что ждет его в стане мунгитов.  Чужая воля толкала беглого вперед, навстречу смертельной опасности, как гонимый охотниками олень мчит к неминуемой гибели.
 Лис натянул поводок, осторожно тявкнул.
  - Что молвит, Брыль?
  - Друзья или враги… - Борщ отвлекся от раздумий, остановился, слушал проводника.
  - Враги! – как эхо повторил Щипач.
  Сумерки быстро окутывали землю. Вьющаяся промеж скал дорога упиралась в черную пещеру. Словно распахнутый в немом крике рот великана заглатывает добычу.
  - Тупик?! – горбун пятился назад, повторяя заклинания.
  Лис деловито фыркал, дважды негромко гавкнул.
  -  Там проход между скалами! -  сказал Борщ.
  - Оборотни! – золотые глаза полукровки помертвели.
  Борщ взял наизготовку топор, медленными шажками двигался к черному провалу. Изнутри пахнуло человеческим теплом, сладкий запах дыма принес аромат жареного мяса. Оборотни огней не разводят, мунгиты в пещерах не прячутся. Лис одобрительно фыркнул. Это – друзья или враги. Холодная сырость пещеры окутала его, беглый зябко пожал плечами. На расстоянии пятидесяти саженей горел костерок.  Темная фигура целится копьем, их силуэты, на фоне пятная дневного света – отменная мишень! С такого расстояния и ребенок попадет без хлопот! Сердито сопел Щипач, Брыль одобрительно пискнул. Следует идти вперед, лис не угадывает опасности.
  - Я не враг! – прокричал древич. – Меня зовут Борщ, сын Ратмира. Мы с товарищем идем из Городища. С нами лис…
 Некоторое время царила тишина, затем невидимый человек дважды цокнул языком, и проговорил тоненьким голосом.
  - Что нужно чуням в этом краю? Владения Боярского чина далеко отсюда!
  - Мы – путники… - уклонился от прямого ответа Борщ.
  В ответ раздалось громкое цоканье.
  - Ты слышишь, Полип?! Глупые чуни брешут, что они путники!
  Из затемненного угла пещеры донесся сочный храп и смачное хрюканье.
  - Ты разрешишь нам подойти?! – кричал древич.
  - Положите оружие на землю, цок-цок, там поглядим…
  - Не слушай его! – ныл за спиной Щипач. – Мы не ведаем, что за сыч там сидит! Бойся неведомых пришлых,  учит дух Топтун!
  Борщ  положил на камни топор, скинул с плеча лук.
  - Я  сделал как ты велел! 
  - Все да не все, цок! – в голосе незнакомца появились капризные нотки. – Кинжал!
  - Будь по-твоему! – кинжал лег рядом с топором. – Теперь я могу подойти?!
  Опять долгая пауза, наконец, ответ.
  - Можешь! Только тихо ступай, иначе Полип проснется…
  Аккуратно ступая по каменным плитам, Борщ приблизился. В свете костра он обнаружил маленького смешного человечка. Он множество раз слышал крики шняк в лесу, знал, что они копируют голоса животных птиц и людей, но видеть живого духа собственной персоной ни доводилось. Обычно, они скрывались в своих пещерах, выползая в лес темными, безлунными ночами.  Ведуны учили, что шняки – великие лжецы и притворщики. Они колдуют на молоко, делая кислым, и оружие хрупким. Выследить, а тем паче убить шняку – задача непосильная. Они чуют приближение врага за много стадий, могут жить под землей, в глубоких норах. Шняки пьют человеческую кровь, и варят мясо в своих котлах. В старину древичи уводили старых и больных членов племени в лес и оставляли их там. Если бедолагу не задирал медведь и не обнаруживали мозглы, то непременно выпотрошат шняки. Новый знакомый выглядел таким, как его описывали. Похож на человека, только очень худой, небольшого росточка, будто подросток. Личико сморщенное, как ссохшийся фрукт. Пара черных глаз подозрительно сверлят пришельца. Ни век не бровей над глазами не было. Длинные пальцы с присосками как у слизняка крепко сжимают простецкое копье с деревянным наконечником.  Шняка расхаживал совершенно голый, будто подземная стужа ему не по чем.
  - Оружия нет?!
  - Все положил на землю…
  - Ты не один! – голос у шняки подстать телосложению, - тонкий, звонкий, будто девица кричит.
  - Со мной друг, он не причинит тебе вреда!
  - И еще лис!
  - Брыль послушный… - Борщ погладил шелковистую гриву животного.
  Осторожно приблизился Щипач, косо поглядывая на шняку. Он сложил топор возле босых ступней.
  - Что вылупился, цок-цок! –  дух смешно цокал языком.
  - Ради чести, родное сердце! Ради чести… - горбун отчаянно трусил, вцепившись толстыми пальцами в свои амулеты.
  - Твой друг боится меня! – самодовольно объявил шняка. Он повернулся к коптящейся над огнем туше, и  утратил интерес к новым знакомым. Вонзил трезубую вилку в сочную мякоть, отхватил приличный шмат. Брыль насторожился, поднял ухо. В затемненном углу пещеры слышалось шумное ворчание, шлепок грузного тела, тяжкий вздох.
  - Это Полип, цок! – шняка прожевал кусок, запил снедь жидкостью из пузатой бутыли. – Полип много спит, цок-цок! Но ежели проснется, держись! Я не хотел бы оказаться на вашем месте, коли разбудите Полипа!
  - Мы не собираемся будить твоего друга! – быстро возразил Борщ. – Нас привела сюда дорога. Проводник считает, что пещера имеет выход. Мы ни с кем не хотим ссориться, мы сбежали из Городища!
  - Вижу, что беглые! – ворчливо заметил дух. – Не следовало врать, что путники!
 Он бесцеремонно разглядывал татуировку на лбу человека.
  – Сплетенные пауки. Так я знал, цок! Бестолковые чуни используют древний символ, не понимая толком его значения. Они тебя пометили, чуешь?!
  - Честно говоря, нет!
  Шняка хлопнул себя по коленям ладонями, словно намеревался пуститься в пляс.
  - Жалко, что Полип спит, вот бы смеху было! У Полипа славное чувство юмора…
  Борщ ощутил, как краска прилила к лицу.
  - Что смешного в клейме?!
  - Ты – глупая, горделивая чуня, путник! – назидательно говорил дух. – В древние времена ради такого знака на челе, могущественные правители отдавали полцарства! Что вам говорить, все одно не поймете!
 - Верно говоришь, не понимаю! - - сокрушенно вздохнул мужчина. – Я многое готов отдать, лишь бы избавиться от клейма!
  - Сменяемся? – лукаво прищурил безбровый глаз шняка.
  - Не понимаю…
  - Что непонятного?! Ты отдашь пауков, а я тебе тушку кролика, и пару тумаков в придачу!
  - Мне не до шуток! - Борщ начинал терять терпение. – Ты можешь серьезно отвечать?!
 - Я и не собирался шутить! Пропадало что-нибудь из вещей?
  - Я оборонил стрелу в лесу…
  - Нашлась? – утвердительно хмыкнул шняка.
  - Откуда ты знаешь?!
  - Меня зовут Лютик. Такое имя у меня, цок-цок! Ты, бродяга, теперь вроде как судьбой помеченный. И раньше, небось отличался от остальных, верно говорю?
  - Верно… - Борщ смотрел на духа широко распахнутыми глазами. – А как ты догадался?!
  - Особенный ты, вот и заклеймили… - чавкал Лютик. –  Теперь будь готов. Чудеса всяческие с тобой станут происходить. Если не тупой,  кой чему научишься. Великая сила в сплетенных на челе пауках сокрыта. Но для того, чтобы подействовало, надо через боль и страдания их принять. Вроде как безвинная жертва.
  - Почему ты решил, что я – особенный?
  Шняка часто цокал и тряс головой,  вероятно, это означало у духа смех.
  - Что делает чуня, если встречает чужака на пути?
  - Убьет или скроется бегством!
  - Точно говоришь! А ты вступил в переговоры. Избранный, цок!
  - Попытай насчет прохода… - шепнул этериец.
  - Сам слышу, не шепчи, убогий, уши ломит! Топайте прямо, держась правой стороны. Подземная речка далее будет, не тушуйтесь. Вода – кипяток, ногу до костей обваришь! Под скалой лежат салазки. Переберетесь, там  рукой подать, цок-цок! Пошевеливайтесь, Полип сейчас проснется!
  Брыль сдержанно зарычал. Туша в углу зашевелилась, миролюбивое урчание сменилось на гневный стон. Друзья не заставили просить себя дважды, и устремились по указанному маршруту. Борщ замешкался на минуту.
  - Чести ради тебе, Лютик! Чести ради!
  - Свидимся! Избранные чуни так просто не исчезают!
  Вторично раздался рык загадочного Полипа. На фоне скалы громоздилась необъятная масса. Льющийся из проема свет померк – чудовище очнулось от спячки. С потолка сыпалась каменная известь, сноп искр взвился над сводом пещеры. Лис мчался вперед, за ним по пятам едва поспевал Щипач, замыкал шествие Борщ. Подземный ход делал крутой поворот, здесь стало совсем темно, беглецы рисковали разбить лбы о стены. Рев Полипа стих, лис замедлил бег, перешел на трусцу. Некоторое время путники шагали молча, полностью доверяясь проводнику. Горбун чиркнул огнивом, пляшущий язычок пламени осветил гладкие стены подземелья. Борщ приложил ладонь, удивленно воскликнул.
  - Она теплая!
  - Кость в горло, нечистым духам! – подал голос этериец. Он постепенно оправился от страха, подозрительно озирался по сторонам.
  - Я раньше думал, что шняки – злые духи!
  - Верно думал!
  - Лютик нам помог! Указал дорогу…
  -  Подвох! – ворчал Щипач. – Чуял, что за чудище Полип?!
  - Не успел рассмотреть, – признался Борщ. – Я от страха едва в штаны не напрудил!
  - Кость в горле! – непонятно в чей адрес выругался этериец.
 Далее шагали молча, следуя указаниям Лютика. Это оказалось несложно, стена источала тепло, а лис отменно видел в темноте. Дорога сделала еще два поворота, прежде чем послышался шум реки. Звуки в подземелье разносились далеко, и путники миновали пол стадии, прежде чем наткнулись на бурлящий поток. Дух не обманул. От воды поднимался пар, одежда мгновенно намокла, стала тяжелой, пропитанной влагой. Борщ наощупь пошарил под каменным козырьком, наткнулся на грубо вытесанные слеги. Для того, чтобы навести мост, потребовалась вся богатырская мощь Щипача. Борщ держал в руке горящий кусок трута, пока не опалил кончики волос, а этериец водружал переправу. Ширина реки не превышала семи локтей, первым на другую сторону перебрался лис, сидел на берегу, нервно тявкая, подгоняя друзей. Вторым шел горбун, дерево жалобно стонало под массой здоровяка. Борщ  зажигал новые порции трута, чтобы напарник не оступился. Внизу клокотала бурлящая вода. Щипач ступил на берег, мужчина перебежал за ним следом, и облегченно перевел дыхание. Лис не давал людям времени на передышку, уверенно семенил по дороге. Дальнейший путь дался нелегко, почва стала вязкой, и шла под уклоном наверх. Через час на горизонте замаячило размытое пятнышко света. Даже Щипач приободрился, и зашагал быстрее. Еще пара сотней саженей, и перед уставшими беглецами зиял широкий проем. Лис радостно залаял, и выскочил наружу. Борщ выбежал следом, и замер на месте. По его расчетам сейчас должна быть ночь. Месяц лемма – время темных ночей. Сзади чернел лаз в пещеру, а перед ними раскинулась цветущая долина. Светило жаркое солнце, как в разгар лета, спелая трава ластилась к ногам, красноголовые родедроны распускали сочные бутоны. Касаясь острыми крыльями мохнатых лопухов, промчались две ласточки. Щипач проводил птиц изумленным взором, и прошептал.
  - Режь меня медью, нас оборотни попутали…
 Борщ упал ничком на траву, зажмурил глаза. Ласковые стебли щекотали кожу. Мыслей не было. Перед сомкнутым взором объявилась Веселина. Ее губы пахли земляникой и вереском.
  - Ты – самый милый раб, из всех, что знала Вселенная!  - шепот ожег ухо.
  - Я найду тебя… - беззвучно ответил мужчина.

                ТРОЛЬБОРН. Подземелье.

  - Шерсть в зубы вам, милейший Етун Скряга!  - Шерсть в зубы, повторяю! Хоть нефтью упейтесь, а на такую сделку я не согласен! Поняли меня?! – горячился  Гальфрид. Он кричал так громко, и столь активно жестикулировал, что ножны на его бедре издавали отвратительный скрежет. Несмотря на запрет, гордый воитель ворвался в покои императора вооруженным. Короткий  меч – уменьшенная копия римского гладиолуса висел на кожаном поясе в золоченых ножнах,   блестящие латы украшали  мохнатую грудь.  Он снял остроконечный шелом, и держал его на согнутом локте, как подобает храброму баскаку. На кончике шлема болтался мохнатый хвост озерной выдры, покрашенный в голубой цвет. Рыцарь был заправским щеголем.  В его понимании такой аксессуар прибавлял обладателю шика. Выдры заселяли Трольборн с незапамятных времен. Они пришли на остров с континента в ту эпоху, когда Руян являлся частью материка, землю соединял узкий шлейф, сгинувший в бездне в эпоху великих землетрясений.  Убийство коренного обитателя подземелья могло стоить бравому рыцарю титула, если только он не купил хвост у торгашей на невольничьем рынке Трольборна. Там нынче все можно купить от фальшивого жезла силы, до слитка платины весом в пару фунтов.  Выдры периодически скидывали свои роскошные хвосты,  такая драгоценность стоила не меньше сотни монет. Подделок было значительно больше. Пройдохи торговцы красят беличьи хвосты в синий цвет – умелую имитацию непросто отличить.
  - Как не понять, уважаемый грант? Вы кричите столь громко, что кротам оглохнуть впору! – старший поверенный  растянул тонкие губы в ироничной усмешке. Етун Скряга занимал важный пост в Тольборне, и подчинялся напрямую императору. При желании он мог превратить жизнь рыцаря неврастеника в сущий кошмар. Но это всегда успеется! А пока он с благожелательным выражением лица наблюдал за бравым воякой, затянутые сеткой мелких морщинок водянистые глаза покрыла прозрачная пленка.
 Гальфрид сжал костистые кулаки, демонстрируя природную ярость, подошел к столу,  налил в хрустальный бокал цветочной браги, и осушил до дна. Брага оказалась что надо, умеренной крепости, доброго настоя.  Етун Скряга умеет жить, ничего не скажешь! И дипломат проворный, шерсть ему в зубы. Вон, сидит на своем кресле, и носом не повел, наблюдая как разошелся гость! Брага подействовала не воителя умиротворяюще. Он громко рыгнул, вытер тыльной стороной ладони бороду, что свидетельствовало о добром расположении духа. Что делать?! У него такой характер, настроение меняется чрезвычайно стремительно.
  - Доброе пойло, Етун Скряга! – вынужден был признать Гальфрид. – Он налил еще половину бокала, напиток искрился изумрудным цветом, со дна поднимались веселые пузырьки. Они смешно покалывали язык, продолжать сердиться в таком состоянии, было решительно невозможно.
  Поверенный не выказал ни малейшего раздражения, и созерцал приступ гнева визитера, со свойственным настоящему философу равнодушием. Он также налил в хрустальный бокал браги, отпил  малость.
  - Вы успокоились, уважаемый Гальфрид? – надтреснутый, словно прохваченный морозцем голос, недаром, его за глаза именуют «Сиплым». Говорят, что Етун Скряга не терпит этого прозвища, и уже не один хулитель сгинул в крысиной яме, благодаря  длинному языку! Рыцарь сжал рукоять меча. Не наговорил ли он чего лишнего, в приступе гнева? Не хочется прежде срока стать жертвой голодных грызунов. Он слышал крики несчастных, обвиненных в государственной измене. Обычно, их прилюдно раздевали донага, и водили по площади, прежде чем скинуть в яму. Пресыщенные пасюки брезговали сухим мясом пожилых трольборнцев, жертву обливали сладкой патокой перед казнью. Некоторых удавалось выкупить, недаром Етун носит второе имя «скряга»! Но иногда он становился непреклонен, и тогда вопли несчастных оглашали городские окраины. Если казнили молодого, крепкого изменника, он  кричал несколько часов кряду. Впрочем, следует признать, коррупция изъедала могущественную империю как ржа жезлы силы. Принц Инцитатус любил заключать сделки.  Некоторым приговоренным  удавалось договориться с грызунами, но и в Трольборн такому счастливчику путь был заказан. Император Ромул Прекрасный давно отошел от дел, всеми делами в империи заправлял Етун Скряга. Дважды за одно преступление не судят – таков закон. Покинув подземелье, изгнанники становились местным духами. Занятие непыльное, совершенно бесполезное. Но это лучше, чем стать добычей прожорливых грызунов – резонно считали они.
  - Я не наговорил ничего лишнего, уважаемый Етун Скряга? – Гальфрид смотрел в пол.
  - Самую малость! – вежливо кивнул правитель. Он подавил зевок. – Разве я предложил достойному гранту нечистую работенку?
  - А как же иначе, клянусь нефтью! – вновь начал закипать баскак. – Постыдная слежка за неверными!
  - Вы преуспели на этом поприще!
  - Пустил исподтишка стрелу в полукровку! – усмехнулся Гальфрид. – Любой новобранец моего взвода способен на такую ерунду!
  - Ошибаетесь! Только опытный баскак мог совершить столь меткий выстрел! Полукровка ранен, но жив, и может продолжать путь. А избранный теперь знает, что по его следу идут охотники.
  - Он и раньше это знал! Беглые, шерсть им в горло! – смущенно ответил рыцарь. Похвала Етуна Скряги явно пришлась ему по душе. Все рыцари Трольборна были падки на дешевую лесть. Поверенный это отлично знал, и умело использовал в общении с кичливыми баскаками. Подземелье не нуждалось в большой армии. Для усмирения голодных бунтов достаточно пара дюжин хорошо организованных и вооруженных вояк. Вторжения неверных империя не опасалась, жители острова чрезмерно поглощены своими бесконечными войнами, чтобы спускаться в пещеры. К тому же это не так просто сделать. Кипящие воды Стикса преграждают путь смельчаку, а миновать грумов – задача почти неразрешимая. К тому же люди существа суеверные. Они страшатся темноты и подземелий как смерти. Опасться следует предательства со стороны изгнанников. Что собственно и случилось. Изменник Лютик давно шнырял на границе миров. Это был хитроумный и злопамятный дух. Ему удалось подружиться с падшим грумом, и в границе образовалась брешь. Все бы ничего, но сквозь эту брешь в Трольборн просочилась опасная троица. Полукровку в расчет брать не приходится, - трусливые субъекты, верят в свои амулеты безраздельно. Лис – опасен, но предсказуем. Загвоздка кроется в третьем пришельце…
  Сиплый провел кончиками пальцев по подлокотнику кресла. Присоски липли к холодному камню, успокаивающий массаж не внес душевного покоя в сознания поверенного.
  - Это было несложно! – хвалился польщенный Гальфрид. – Я стрелял из рощи. Следовало выбрать точный ракурс – стрела у беглого необычная.
  - Вам это удалось. – кивнул Етну Скряга. – Острый глаз, верная рука, надежное сердце! – продолжал он нахваливать поручика. – Кому еще я могу проучить столь опасное дельце, как не доблестному гранту Гальфирду дон Остаде?!
  - Доброе слово и груму приятно, клянусь нефтью! – бормотал рыцарь. – Хоть убейте меня грант Етун, не могу понять, зачем эта круговерть со стрельбой.
  - Я поясню. Каждый неверный имеет выбор на своем пути. Беглые могли направиться на восток, к Брану. Или же уйти на запад, в район Семиозерья. Но пущенная вашей меткой рукой стрела вынудила их изменить маршрут. Смятение у душе вынуждают принимать нас необычные решения, не так ли, достопочтимый грант?!
  Гальфрид таращил свои выпуклые глаза на поверенного, с наиглупейшим видом. Етун Скряга почувствовал легкое разочарование. Он говорил вполне искренне сейчас, но похоже, безмозглый хорк не в состоянии усвоить мудрость.
  - Шерсть им в горло… - хмыкнул он неопределенно.
  - Беглый заклеймен?! – благодушие поверенного вмиг спало, острые глаза сверлили рыцаря, проникая в самую душу.
  - Свежий ожог на лбу, точно так!
  - Пауки… - с болезненной удовлетворенностью проговорил Етун Скряга.
  - Пауки! – подтвердил Гальфрид. – Обычно, неверные клеймят беглых буквами. А здесь воспользовались  жезлом.
  - Откуда у них жезл силы? – задумчиво, как бы разговаривая сам с собой, произнес поверенный.
  - На рынке полно такого добра!
  - Полно добра… - как эхо отозвался Етун Скряга. – А если беглый клеймен настоящим жезлом?
 Рыцарь поперхнулся, закашлялся. Он изумленно смотрел на поверенного, словно тот на его глазах проглотил заговоренную лягушку. Старый метод для избавления от порчи и сглаза. Чернь по сей день его использует в своих варварских ритуалах, но для высокого сановника такой жест сродни позору. Он, конечно, знал, что Етун Скряга редко шутит, но и поверить в такое заявление, исходящее из уст второй личности в империи, было невозможно. А потому, он на всякий случай улыбнулся, оскалив серебряные накладки на острых клыках.  Поверенный оставался невозмутим. Он даже зевнул, вежливо прикрыв ладошкой рот.
  - Должно быть, остался от вентов.  Древичи постоянно что то копают возле стен Городища. Золото ищут, драгоценности. Видать жезл раскопали! – рассеянно произнес он.
  - Это исключено! – отрезал Гальфрид. – Поиски жезла силы ведутся со дня возрождения Вселенной.  Согласно преданиям жезлом пользовался Верховный Дух в те времена, когда он творил на свой лад Мидгарда. Это случилось немедля после Потопа.  С тех пор никто не видел Его, но подчас избранные могут слышать Голос Духа. Жезл силы – химера, вымысел! Но даже если допустить чудо, и древичи откапали сокровище, едва ли они станут клеймить первого попавшегося бродягу!
  Рыцарь рассуждал вполне здраво. Изложение истории Мидгарды в его устах звучало напыщенно и глуповато, - тупой вояка, но в логике ему не откажешь. В прежние времена неверные клеймили нарушителей словами, указывающими на провинность. «Вор» «Предатель» «Трус» - для дезертиров, и тому подобное. Случайно обнаружили жезл на раскопках, и применили его на первом попавшемся чудаке. Нет, господин поверенный императора! Этот парень отнюдь не первый попавшийся! Он отличается от остальных неверных. Иначе бы Лютик не пропустил беглецов в Трольборн, а грум от пришельцев мокрого места не оставит! Лютик редкостная падаль, шерсть ему в горло, но чует неверных за версту. Беглец  – избранный, а эти господа рождаются раз в эпоху. Последний раз о чем-то подобном упоминали в древних летописях. 
  - Честь вам, грант Гальфрид за урок истории!
  Рыцарь смущенно потупился. Он уловил сарказма в тоне поверенного.
  - Я высказал свое мнение, Етун Скряга… - бубнил он себе под нос.
  - Это оказалось к месту. Вы, правы, доблестный грант! Случись древичам наткнуться на жезл силы, это стало бы известно старейшине Всеславу. Насколько мне известно, старейшина хоть и  полукровка, достаточно сообразителен, чтобы клеймить жезлом кого попало. К тому же  вы правы. Найти реликвию невозможно.
 Етун Скряга допил брагу из бокала. Поверенный выигрывал время. Он испытующе смотрел на рыцаря, не в силах принять окончательное решение. Можно ли ему доверять, или отправить на встречу с Инцитатусом? Сумел ли недалекий рыцарь угадать его намерения? Гальфрид таращился  как настоящий остолоп. Рыжая шерсть на его груди встала дыбом, черные когти на босых ступнях скребли мраморные плиты пола. После краткого раздумья, поверенный пришел к выводу – повременить с крысиной ямой. Он приблизился к поручику, превозмогая отвращение, дружески положил руку на его плечо.
  - Я понял, в чем заключена моя ошибка! Вы меня неверно поняли. Я вовсе не предлагаю доблестному рыцарю шпионить за неверными. Следует наладить с ними контакт. Я прошу вас стать посредником.
  - Зачем это надо?! – удивленно воскликнул рыцарь. – Попросить грума, он сожрет пришельцев и не подавиться! Или я могу выслать дюжину бойцов, они порубают мечами не прошенных гостей!
  - Мысль толковая! – вежливо наклонил голову Етун Скряга, пытаясь скрыть приступ тошноты. От рыцаря сильно разило псиной, а нежную кожу на кончиках пальцев хотелось как можно скорее омыть свежей росой. –  Я хотел бы лично пообщаться с неверными. Считайте, что это просьба императора. Его каприз, поняли?
  - Каприз… - протянул Гальфрид. – Император желает познакомиться с обоими беглыми и с лисом тоже?
  В вопросе крылся подвох. Все таки вояка о чем то догадывался. Следовало увести его по ложному пути.
  - Я разве не сказал?!  – воскликнул поверенный, убедительно демонстрируя изумление. – Чести ради, грант! Части ради! Ну разумеется со всеми тремя беглыми. В том то и заключена сложность вашей миссии! Надо убедить неверных, что им ничего не грозит в покоях Ромула Прекрасного. Хороши мы будем, если доставим императору пронзенные стрелами тела безмозглых чуней!
 Трольборнцы дружно рассмеялись. Шутка подействовала, хорк наверняка не придал значения словам поверенного насчет жезла силы. Доставит беглых ко двору, и добро пожаловать – крысиная яма, со всеми ее прелестями!
  - Едва не забыл! – Етун Скряга хлопнул себя ладонью по лбу. – Работа непростая, клянусь нефтью! Требует особенного умения. По пути зайдите в казначейство, вам выдадут две сотни монет. Будем считать оплату в знак моего личного расположения! – от улыбки поверенного мурашки бежали по коже. Он воздел сомкнутый кулак в приветственном жесте.
  - Слава императору!
  - Трольборну слава!
  Рыцарь повернулся и вышел из залы. Вид он имел весьма глупый и торжественный, ножны хлопали по массивным ягодицам. Покинув приемную залу, он преобразился. Етун Скряга заблуждался насчет тугодума рыцаря. Под непривлекательной личиной получеловека полу зверя таился хитрый, изворотливый ум. Он щелкнул пальцами, тотчас подбежал воин, салютовал, славя императора и подземное царство. Гальфрид оборвал служаку решительным жестом.
  - У восточных ворот замечены неверные. Встретишь, проведешь в Трольборн.  Меня интересует древич. Понятно?
  - Точно так! – воин топтался на месте, как стреноженный конь. – Остальных убить?
  - Нет. Пока нет… - поморщился рыцарь. – Проведешь их через лес, доставишь лично ко мне. Лиса оставь на пороге. Мне лишние провожатые без надобности.
  - Убить?!
  - Нет… Его и так драконы сожрут, пока наружу выберется. А злить прежде времени избранного не к чему.
  - Ясна задача?!
  - Ясная великий грант! – орал хорк. – Яснее неба!
 - И еще… - медленно проговорил Гальфрид. -   Здесь тайна. Про твою миссию никто не должен знать, понял Роальд?
  - Точно так, великий грант! – хорк «ел» глазами начальство.
  - Если вам обнаружат на пути соглядатаи Етуна Скряги, избранного убей! Приказ понятен?!
  - Точно так! – рыцарь салютовал дважды, и  скрылся в конце длинного тоннеля.
Гальфрид исподлобья смотрел ему вслед, вопреки внешнему безразличию в его голове роились тысячи мыслей. Но одна была отчетливее остальных. Етун Скряга – хитер, шерсть ему в глотку, но он проговорился. Жезл силы обнаружен.  И мальчишка заклеймен настоящим жезлом. Не столь важно, по какой причине старейшина Всеслав сделал это. Быть может стечение обстоятельств, или хитрый умысел. Опасно это – недооценивать неверных. Их речь и культура находятся в плачевном состоянии, но им присуще чутье дикого зверя. Поверенный приговорил его, доблестного гранта. После того, как он доставит беглых ко двору дряхлого императора, его со всеми почестями отправят на встречу с Инцитатусом.
  - Поглядим… - усмехнулся Гальфрид, серебро на острых клыках зловеще сверкнуло.

                ***

  Поверенный императора Етун Скряга недолго размышлял после ухода рыцаря. Участь наивного рыцаря решена. Как чистокровный тольборнец он презирал племя хорков. Их животная сущность вызывала отвращение и страх, от смрада дикого зверя мутило. Следовало признать, из хорков получились неплохие воины. В давнюю пору велась борьба за подземное владычество между всемогущими оборотнями и тольборнцами. Чистокровным нелегко пришлось в этом сражении, оборотни умело использовали свои таланты перевоплощения. На подмогу пришли хорки. Уникальная особенность воинственного народца – их универсальное зрение. Они умели видеть сущность оборотней поверх оболочки. Лишенные защиты, те терпели сокрушительное поражение, а воинственный нрав полу зверей способствовал окончательному выдворению недругов за границы империи. Теперь оборотни рыщут в темных лесах Руяна, скрываются в пещерах. Они повержены, но агрессивные амбиции не удовлетворены.  Достаточно любому полу зверю вступить в сговор с оборотнем, судьба всего Тольборна окажется под угрозой. Оборотни чрезвычайно умны, их проницательность, умение угадывать будущее поражают. Они  унижены, мстительны и алчут реванша.  Радует, что хорки глупы и доверчивы. Етун Скряга сформировал армию из этих воинственных недотеп.  Подчас требуется выпускать пар. Пару раз в декаду личный поверенный императора Ромула Прекрасного обнаруживает врагов империи. Хорки громят рынки Трольборна, врываются в жилища мирных жителей, проявляя свою агрессивную сущность. Пойманных «заговорщиков» из числа безобидных ремесленников или торговцев судят, опускают в крысиную яму. На некоторое время кровожадные инстинкты полу-зверей удовлетворены. Не следовало иметь дар прорицателя, чтобы угадать недовольство старшего гранта. Нечто крылось помимо обычного раздражения гневливого дикаря. Поверенный силился понять, что именно, но его острый ум, привыкший к разгадыванию головоломок не находил ответа. Наверняка сейчас отправиться на берег нефтяного озера, станет вдыхать ядовитые пары, созерцать в неподвижном черном зерцале магические знаки. Хорки втайне продолжают оставаться язычниками, хотя повсюду кричат о своей преданности Голосу Духа. Согласно их верованиями, главный дух живет в недрах нефтяных озер. Наступит судный день, когда он вылезет наружу, оставляя смолянистые потеки на скользком берегу, и провозгласит свою волю. И тогда хорки зажгут нефть…  Поверенный императора зябко пожал плечами. В его власти предотвратить грядущий ритуал, но это позже. Пока – жезл силы.
  Етун Скряга постучал тупым концом кинжала по полу. Некоторое время царила тишина, затем плиты двинулись с места, из подполья пахнуло сыростью и гнилым мясом. Брезгливый поверенный сморщился. Наружу ловко выскочил Инцитатус, золотая корона на голове крысиного короля победоносно сияла в свете кирпичного-красного пламени свечей.
  - Опять требуется сожрать одного из твоих многочисленных врагов,  Сиплый? – пропищал крыс вместо приветствия.
  - Ты знаешь, что я не люблю это имя! – усилием воли Етун Скряга подавил вспышку гнева.
  - А не люблю сладкую патоку, которой ты поливаешь деликатесы! – парировал пасюк.
  - Тебе следовало об этом сказать…
  - Шутка. Дело вкуса. Зачем звал, говори!
  - Так, соскучился. Давно не виделся со старым товарищем. – он поднялся с трона, протянул куски яств, разложенные на золотом подносе. Поверенный императора был втрое выше ростом крысиного короля, для доверительной беседы ему пришлось опуститься на пол. Инцитатус понюхал деликатесы, с пренебрежением оттолкнул лапкой сыр, а в сырое мясо впился острыми зубками.
  - Сыр надоел. – так он пояснил свои кулинарные предпочтения. – Объелся давеча на Совете у древичей.
  - В Городище проходил Совет? – непринужденно осведомился Етун Скряга.
  - Точно так. Всеслав низложен. Не послушал моих указаний, чуня безмозглая!
  - Что его ожидает?
  - Пытать едва ли станут.  Все-таки верховный старейшина. Заклеймят, отправят в ссылку на континент. Обычное дело!
  - Заклеймят… - нарочито небрежно проговорил Етун Скряга. – Забавно узнать, какое клеймо используют тамошние каты.
  - Надо полагать – «вор»! – Инцитатус проглотил жирный кусок, и благодарно посмотрел на поверенного. – Чести ради, дружище! Доброе мясцо, откуда взяли?
  - Хорки выходят на поверхность. Они – недурные охотники. Давеча завалили оленя.
  - Честь славным охотникам!
  - Честь гостю!
  Друзья обменялись вежливыми поклонами. Возникла принужденная пауза, наевшийся пасюк мечтательно смотрел на язычки огня догорающих свеч.
  - Ты пригласил меня не ради трапезы? Верно, я говорю, Сиплый?!
 Етун Скряга стерпел оскорбление. Ради поставленной цели можно поступиться честью. Инцитатус гораздо умнее и проницательнее воинственного хорка. Начнешь расспрашивать, мигом догадается, о чем речь. Но и в долю брать его неразумно. После не отцепишься, а сыскать крысиного короля в бесконечных лабиринтах – плевое дело! Жезл силы – то сокровище, ради которого пасюк пожертвует доброй долей своих золотых запасов. Здесь следует хитрить осторожно, будто по острию ножа идешь! Но для начала желательно расположить собеседника откровенностью. Выложить малый козырь. Етун Скряга притворно вздохнул.
  - Трудные времена настали! Нельзя запросто, по дружески поговорить со старым приятелем! Везде подвох угадывается!
 - Давай, Сиплый, не томи! – насмешливо пискнул Инцитатус. – Выкладывай, что нужно. Помогу по старой дружбе.
  -  В Трольборн проникли неверные. Древич и полукровка этериец. Проводником у них служит лис. Брыль – известный пройдоха.
  - Я это знаю. – равнодушно сказал пасюк. – Признателен за откровенность. Говори, что хотел сказать!
  Ай не прост крысиный король! Совсем не прост!
  - Они беглые… - продолжал Етун Скряга.
  - А как же иначе?! Кто к тебе в подземелье по доброй воле пойдет! Пустили шняки?
  - Лютик… - неохотно кивнул поверенный. – Падший дух.
  - Ясное дело! Небось, договорился с грумом.
  - От тебя ничего не скроешь! – натужно рассмеялся Етун Скряга. – Прошли через восточные ворота…
  - Пошли грумов, те с радостью отведают свежего мясца.
  - Древич заклеймен… - выложил поверенный императора сильный козырь.
  - Какое клеймо?! – пасюк сверлил его черными бусинками глазками.
  - Будто ты не знаешь!
  - Знаю. Но хочу услышать это от тебя…
Етун замолчал. Выстроенная им громоздкая конструкция рушилась под натиском неожиданных выпадов крысиного короля. Осведомленность Инцитатуса поражала. По его манере поведения, невозможно угадать, что он знает в действительности, а что считывает с оброненных слов собеседника. Он провел присосками по глади кресла. Обычно массаж подушечек придавал сил, восстанавливал душевное равновесие. Верные мысли приходили сами по себе, без волевых усилий. Но не в этом случае. Черные глаза крысиного короля глядели в упор. Лгать, изворачиваться нет смысла. Тайна, доступная двоим, быстро становится всеобщим достоянием, а избавиться от Инцитатуса непросто. Но иного исхода у поверенного императора нет. Коли завел опасную тему, следует довести ее до конца. Недосказанность для таких умников как пасюк, хуже откровения. А такого субъекта лучше иметь в союзниках, чем в качестве недоброжелателя.
  - У меня нет секретов от старого друга! – широко улыбался Етун Скряга. – У древича на лбу клеймо в виде сплетенных пауков. – он произнесенных слов захватило дыхание. Будто выдал заветную тайну,  и стоит обнаженный, в изгнании, среди неверных чуней и полукровок.  Вопреки ожиданиям, пасюк отреагировал спокойно.
  - Никакого секрета нет. Твоего гостя видели многие, свежий ожог на лбу не скроешь. Табы  предсказали ему судьбу. Налгали как обычно.   Налицо вопросы. Является ли он избранным, откуда древичи раздобыли жезл силы,  и зачем использовали жезл для клеймения обычного парня.
 - Ты веришь,  что подлинный жезл силы существует?
 Смысла нет метать ложные кости, если противник знает твои очки! Инцитатус  владеет отменной информацией, оно и понятно – крысиные норы пронизывают весь остров, на неприметных зверьков не обращают внимания. При них ведут откровенные разговоры, совокупляются, рожают, умирают и убивают себе подобных. Среди козырей у Еутна оставался один, наиболее ценный. Клейменный беглец находится в Трольборне, в его власти немедля умертвить избранного или миловать.
  - Почему бы и нет?! – ухмылялся крысиный король. – Я заключил сделку верховным старейшиной Всеславом. Мне он доверяет. Выпытать подробности обретения жезла не составит труда.
  Один – один! Пасюк без хлопот может проникнуть в застенки, где охранники держат низвергнутого старейшину, и  напуганный пытками древич расскажет, где хранится сокровище. Чаша весов склонилась на сторону крысы. Наличие жезла важнее клейменного пленника. Будто читая его мысли, Инцитатус серьезно проговорил.
  - Нам следует заключить сделку, Сиплый!
  - Ты хочешь в долю, пасюк?
  Время сбрасывать лживые одеяния лестных эпитетов. Етун Скряга с болезненным наслаждением видел, как зажмурился крысиный король. У каждого из нас есть уязвимое место, дружок! Пасюками в крысиной среде именуют низший класс сословия, местную чернь.
  - Я называю это сделкой. – Инцитатус проигнорировал оскорбление. – Давай начистоту, Етун!  Клейменный юноша на твоей земле. Из преданий мы знаем, что сам по себе жезл – обычная железная палка с наконечником, вдохнуть в него власть и могущество способен первый счастливчик, чья плоть им опалена. Так изложено в рунах вентов.  Я выпотрошу наизнанку старейшину, мои поданные разыщут жезл. У тебя фитиль, у меня трут. Выбор за тобой, будущий император Трольборна!
  Етун едва удержался от улыбки. Пасюк угадал его сокровенные чаяния. Он нацедил в бокал браги, осушил до дна. Затекли ноги от сидения на каменных плитах.  Сиплый поднялся, прошелся вдоль стены, разминая затекшие конечности. В темных нишах висели памятные раритеты Трольборна. Бальзамированный череп семиглавой гидры, коготь огнедышащего дракона, - длинный загнутый как кинжал, пол локтя длинной.  Выпуклый огненно алый глаз василиска. Он смотрел будто живой на посетителя залы, проникая в самое сердце. И, конечно главная ценность империи – иссушенный, пожелтевший от времени свиток. Фрагмент легендарных рун могущественных вентов – коренных обитателей Вселенной.
 Инцитатус с преувеличенным вниманием изучал свой орден. Золото, покрытое разноцветной эмалью, усыпанное гроздью искрящихся алмазов.
  - Никто не может прочесть содержимое рун, кроме избранного! – сказал Етун Скряга.
  - Верно говоришь! Но про жезл силы нам известно…
  - Встречаются толмачи среди древичей. – нехотя признался Сиплый. – Они читают руны, но в разрозненных фрагментах немного пользы. Был один умник, прочел почти половину.
 – Худая участь, бродягу сварили в кипятке.  -  усмехнулся крыс. – Ты отвлекся, дружище! Как насчет моего предложения?
  - Сделка!  Будь по-твоему.
  - Я рад, что мы договорились! – кивнул крыс. – Дело осталось за малым. Я отправляюсь в гости к пленному старейшине, на тебе мальчишка.
  - Что посоветуешь делать с его друзьями? – впервые за долгое время поверенный обращался за советом.
  - Лучше не злить избранного…
  - Верная мысль, принц крови! – подсластить похлебку никогда не вредно, а грубая лесть  - лучшая из приправ!
  - Чести ради, дружище! – пищал Инцитатус. – Чести ради… - он собрался было нырнуть в темный лаз, но задержался. – Хочу предупредить , как друга! Мне стало известно, что некоторые из  хорков  заключили договор с оборотнями.
  - Кто?! – зарычал Етун Скряга. Всегда выдержанный, чистокровный преобразился. Голый череп сверкал яростной синью, присоски впились в подлокотники, лишенные ресниц глаза источали огонь. – Назови поименно!!!
  - Этого я не знаю. – вспышка гнева поверенного не смутила крысиного короля. – Пока не знаю. Как только выведаю, сообщу. Честь другу!
  Он скрылся в подземелье, шлепки шагов  затихли. Етун Скряга остался наедине со своими мыслями. Сбывались наихудшие его подозрения. Слава Голосу Духа, он предупрежден. Предупрежден, значит вооружен, так говорили венты. Он снял рукопись со стены, нарушив строжайшее правило – не прикасаться к  священному документу. Листы приглушенно шуршали, словно добрые товарищи ведут беседу. Он всматривался в непонятные значки, силясь постичь заключенный в них смысл. Только избранные могут читать руны – так гласит послание, в среде древчей был один неверный. Сумел прочесть пару строк, касающиеся жезла силы. Потом его казнили. Руны обнаружили древичи. Свиток хранился в колбе из твердого материала. Колбу неверные расплавили в своих печах, а свиток захватили мунгиты при осаде Городища. Выкупить руны у степных воителей не составило труда. Пол кило презренного золота – серьезный аргумент в торговле! Таким образом, бесценный свиток оказался в Трольборне.  Етун Скряга бережно положил руны на прежнее место – в закрытый короб, отлитый из чистого золота. Один козырь все таки остался у него на руках в поединке с Инцитатусом. Мальчишка древич сможет перевести непонятные закорючки, как это удалось сделать его предшественнику. Будущий император Етун Мудрый, как мысленно он себя давно называл, нацедил браги в бокал. Присоски на подушечках утратили присущую им чувствительность, но такая досадная мелочь не могла испортить настроение сиятельному гранту. Общение с крысиным королем прибавило ему уверенности в себе. Он заполучит жезл силы. Это всего лишь вопрос времени.
 
                ВСЕСЛАВ.

Инцитатус ошибался, предполагая, что ведуны пощадят низложенного старейшину. Новообращенный правитель Городища Локоть из Брана решил продемонстрировать характер.  Ждан мертв, его охладевший труп покоится в тереме Совета старейшин, ожидая торжественного погребения. Место лидера в среде ведунов поневоле занял неопытный юнец Гойник. Голосование прошло стремительно. Напуганные убийством уважаемого ведуна старейшины выбрали чужака почти единогласно. Гойник не решился противоречить новому правителю, по законам молитвы, ему следовало присутствовать во время допроса. Однако, он нарочно тянул время. За всю историю Городища, не было случая, чтобы низложенного правителя подвергли пытке. Как для него обернется участие в кровавом процессе, предугадать невозможно. Ведуны старательно заносят в летопись мельчайшие события из жизни Окраины. Его имя будет навеки связано с пыткой достойного древича! И хотя на экзекуции настаивал новоизбранный верховный старейшина, от этого не легче.
  Гойник сидел в одиночестве в просторной зале Совета.  Старейшины и ведуны давно разошлись, на площади жгли костры, слышался женский смех. Вечером предстоит обряд инициации нового правителя Городища.   В передней мелькнула быстрая тень, ведун насторожился. Он был мнительным, пугливым молодым человеком, свято верил в молитвы Голоса Духа. Бой барабанов, вой рожков с улицы поверг его в уныние. Надо вставать, и идти в пыточную. Мысль о том, что он станет свидетелем расчленения живого человека, была невыносима.  Он не заметил, как рядом присела служанка. Распущенные волосы, миндалевидные глаза испуганной куницы, острые груди вызывающе маячат в локте от лица.
  - Кто ты? Что волишь в тереме? Отчего нагая?! – от смущения ведун начал заикаться.
  - Дарина – мое имя, родное сердце… - голос у девушки низкий, грудной с небольшой хрипотцой. Запах горячего девичьего тела накрыл юношу трепетной волной.
  - Что ты здесь деешь, Дарина?!
  - Выпей! – он поднесла к его губам наполненную братину.
  - Я не пью… - сердце в груди билось часто, тревожно, словно белка в клетке.
  - Сейчас поцелую! – соленые губы против воли  впились в рот.
  Гойник задохнулся,  пальцы случайно коснулись обнаженной женской груди, и это прикосновение вызвало сладостный зуд в паху. Ему показалось, что сейчас он потеряет сознание.
  - Погоди! – он насилу оторвался от девичьего рта, желая усмирить несущееся галопом сердце, жадно выпил предложенный эль. Вкус напитка показался ведуну странным, чрезмерно много пахучих трав, но не придал этому значения. Мысли неслись в голове, обгоняя друг друга. Что надо этой гулящей, и почему его руки помимо воли тянутся к ее бедрам, а алый, словно сбрызнутый клюквенным взваром рот так манит к себе, и запах подмышек сводит с ума!
  - Кто ты, Дарина… - повторял он, но слова звучали тихо, приглушенно. Они как будто поднимались со дна бездонного ущелья, и рассыпались на мелкие щепы. – Кто ты… - не голос его, а едва слышное щебетание птиц касалось ее маленьких ушей, таких розовых и прекрасных, а подле них в сплетении пепельных волос, умирает осеннее солнце.
  - Дарина!  - донеслось чуть слышно, почти беззвучно, и замерло.
  - Дарина… - повторил он счастливо. Ее имя было напоено весенним журчанием ручейков, хрустальным звоном бьющейся капели о наледи. Юноша с изумлением поймал себя на мысли, что ему отвратительны молитвы Боярского чина, надменные речи ведунов. Он вспомнил лицо Ждана, сокрытое капюшоном, пастозно серое, рыхлое, усеянное маленькими красными прыщиками, и порадовался смерти брата. Эта мысль устрашила его, но привела в восторг. В одной мгновение, он ясно понял, что не пойдет в пыточную. Ему всегда нравился верховный старейшина, а Ждан заслуживал смерти, со свирепой радостью подумал молодой ведун. Дарина…
  - Будь счастлив, мальчик… - речь служанки показалась ему необычной. Так говорил Борщ. Хороший парень, честный, смелый. Теперь он беглый.
  - Кто ты, Дарина? – не говорил, а шептал Гойник.
  - Скоро ты все узнаешь! Отдыхай! – ее губы коснулись его лба, поцелуй был целомудренным, ласковым. Так целует мать свое дитя, нежно и заботливо. Он хотел спросить девушку о многом, вопросы роились в голове, как гудящий пчелиный рой, но не успел.  Ведун Гойник крепко спал, уронив голову на сложенные руки.  Девушка провела ладонью по его волосам, вытряхнула на пол остатки эля, и выскользнула из терема. Длинные тени легли на стены залы, гаснущее солнце заблудилось в пушистых верхушках сосен. Близился вечер.
 
                ***
               
  Всеслав очнулся от жгучей боли в черепе. Он лежал, накрепко привязанный к дощатому настилу. Пеньковая веревка впивалась в кожу, опоясывая обнаженную грудь и бедра, свежеструганные доски служили опальному старейшине топчаном. Стражники постарались на славу, он не мог пошевелить не рукой ни ногой. Только голова была свободна. Он с усилием вывернул шею,  пытаясь улучшить обзор.  В пыточной царил зловещий полумрак. На стенах выплясывали дьявольский танец тени факелов, приглушенно скрипели петли дыбы, будто девы напевают грустную мелодию в День Упокоения. Теплый воздух скапливался под низким сводом, потолочная балка была испачкана запекшейся кровью. Когда кат накручивал кишки своей жертве, кровь била ключом, запекшая бурая краска орошала стены тесного помещения.
В поле зрения  старейшины попал кат. Он сидел на скамье, грузный, бесстрастный, и не мигая, смотрел на очередную жертву. От этого пустого взора у Всеслава похолодело в груди. Неожиданно он понял, что не знает имени ката. Множество раз, по долгу службы ему доводилось созерцать пытки узников, но не удосужился спросить, как зовут главного героя кровавых драм. Кат пил из глиняной кружки дурного качества эль. Запах перебродившего зерна смешивался с запахами крови и рвотных масс. По голому торсу стекали ручейки пота – палач сидел подле открытой жаровни, периодически помешивая кочергой раскаленные угли.
  - Эй, друг… - хриплым голосом окликнул Всеслав.
  Кат удивленно моргнул, словно человеческим голосом заговорила плеть, а не привязанный старейшина.
  - Что волишь?
  - Как кличут тебя, друг?
 Каты почитались в Окраине за представителей отверженного племени. Наряду с гулящими женщинами, этерийцами и полукровками. Беседовать с ними без особой надобности – себя не уважать.  Страх  лишил древича гордыни. И о каких кастах может идти речь, если он лежит голый, беззащитный на скамье, и плоть его находится во власти этого угрюмого человека!
  - Не требно молвить с изменниками… - шепелявил кат.
  - Я не изменник… - Слово чести!
  - Не требно! – кат отвернулся, давай понять, что беседа закончена.
  Скрипнула рассохшаяся дверь, тяжелые сапоги грохотали по полу. Пыточная наполнилась людьми. Грубые руки бесцеремонно дернули старейшину за длинные волосы.
  - Вера и верность, родное сердце!
  Локоть из Брана глумливо кривил влажные губы. Мальчишка едва стоял на ногах. Тревогу он пытался утопить в пойле. Оказавшись лицом к лицу со связанным правителем Городища, голым, униженным, низложенным, он почувствовал себя скверно. Обретенная власть будоражила кровь, кружила голову, но здесь, в мрачной темнице, где боль, ужас и отчаяние навеки впитались в бревенчатые стены, новообращенного старейшину охватил трепет. Он пытался скрыть его за бравадой, но выдавали глаза. Детские глаза нашкодившего труса.
 Встретившись взглядом с новым правителем Городища, Всеслав ощутил приступ ярости, и она подавила ужас перед пыткой.
  - Чуешь, молодой? Погодь, хвелину,  займешь это место!
  Локоть пошатнулся, но его окружали хмельные товарищи, и это придавало сил.
  - Чуешь, старейшина! Ворог тебя стращает! – подлил масла в огонь низенький толстяк. – Режь его медью!
 - Зараз пытать будем? Айда! – суетился другой, высокий, худощавый, с выступающим кадыком на цыплячьей шее. Зараз пытать, и кат не требный! Я могу огнивом выжечь! – он схватил раскаленный до бела металлический прут, завыл, швырнул в сторону, крутился на месте. – Шибкая лютень, кость ему в горло!
  Конец отброшенного орудия уткнулся в скамью, которой был привязан Всеслав. По иронии судьбы горячий металл задел скрученные на запястьях веревки, сухая пенька начала медленно тлеть, источая тошнотворный смрад. На это никто не обратил внимания. Товарищи смеялись над незадачливым садистом, Локоть слегка приободрился.
  - Волите приступить? – палач шагнул вперед, огненные блики жаровни отражались в глазах.
  Настроение у воспрявшего было духом Локтя, тотчас упало. На привязанного старейшину он старался не смотреть.
  - Молитва не велит… -  голос срывался на жалобный фальцет. –  Дознание совершается в наличии старейшины и ведуна!
  - Так кличь ведуна, кость в горло! – суетился толстяк. Его липкий, жадный взгляд ощупывал клещи, плети, крючья. – Кличь борзо!
  - Требно обождать! Напился ведун, спит… -  - новообращенный старейшина вымученно улыбнулся. Он оттягивал момент пытки. Он боялся, что ему станет худо, если кат начнет ломать ребра узнику. Ему не раз приходилось слышать пронзительные вопли несчастных, доносящиеся из этого приземистого домика, стоящего на окраине Городища. Бурная фантазия рисовала зловещие сцены расправы над беззащитными жертвами, и в фантазиях этих, отдельное место занимали женщины. Молодые, красивые, обнаженные. Думать так было приятно и жутко. Сладкое томление растеклось в груди. Сейчас ему предстоит наблюдать пытку воочию. Не простого древича, а низложенного верховного старейшину. Он лично отдал приказ, и Совет его поддержал. Сделал это неосознанно,  находясь под впечатлением тех самых юношеских фантазий. И теперь Локоть тянул время. Весть о пьяном ведуне, спящем в тереме Совета, обрадовала его. Пытка откладывается.
  - Вернемся к полуночи! – грубо сказал он, и еще раз дернул Всеслава за волосы.
  - Жду не дождусь! – улыбался старейшина.
  Вся компания спешно покинула пыточную, худой тихо бранился, дул на обожженную руку. Остались кат и низложенный правитель Городища. Всеслав с самого начала обнаружил, что тлеющие  путы ослабли, но старался не лежать смирно. Рукоять прута касалась вывернутого запястья, от нестерпимой боли мутило, на лбу выступили горошины пота, но мышление было ясным и четким. Руки он освободит. Что дальше?! Веревка опутывает грудь и бедра. Узлы несложные, он сам учился вязать такие в юношестве. Дернешь за конец, и развяжешь путы. Сколько это займет времени? Мало, но кат успеет наброситься на него. Веса в нем добрых семь пудов против его пяти с половиной. Тело занемело от крепких уз. Но лучше сделать и пожалеть, чем пожалеть  о том, чего не сделал. Он незаметно потянул руку под скамьей, кат насторожился, выпучил налитые кровью глаза.
  - Что волишь? – он явно заподозрил неладное. Поднялся с места, и шагнул к узнику. Двигался он весьма проворно, несмотря на полноту. Дальше медлить нельзя. Старейшина потянул рукой, обугленные веревки упали на пол.
  - Вот тать! – ахнул кат, и кинулся вперед.
 Все дальнейшее происходило очень быстро и непредсказуемо. Дверь распахнулась, на пороге возник стройный женский силуэт. Одним прыжком девушка преодолела десять локтей, отделяющих ее от ката. В ее руке был зажата миниатюрная булава, наподобие тех, что используют всадники мунгиты. Взмах, и маковка обрушилась на лысую голову, кат пошатнулся, на отечном лице блуждала бессмысленная ухмылка. Следующий удар рассек кожу на потном лбу, толстяк рухнул на пол.
 Всеслав не тратил время ради того, чтобы задавать глупые вопросы. Что надо этой сумасшедшей девице, и где она научилась ловко владеть оружием – неважно. Сначала – бежать, все вопросы потом. Он спешно распутывал тугие узлы. Грохот шагов донесся с улицы, в пыточную ворвались двое стражей. Они толкались в тесном проходе, мешая друг другу.
  - Глупые древичи! – усмехнулась женщина. – Ни разу не видели бабу с оружием?
  Она умело крутила булавой, вынуждая ратников отступить.
  - Пошевелись! – бросила Дарина через плечо. –  Скоро вся рать соберется!
  Старейшина был уже на ногах. Кровообращение в скованных членах восстановилось быстро. Он подхватил жезл, не чуя боли в ладони, и ударил им как палашом, сверху вниз. Попал по плечу стражу, тот охнул, сморщился, будто намереваясь заплакать. Не ожидая такого натиска от голого старейшины и гулящей девицы, его товарищ пятился к выходу.
  - Уходим! – крикнула Дарина, и прыгнула вперед. – Не смущайся, милый, штаны тебе потом найдем!
 Удалой женский смех прокатился над землей, беглецы выскочили на улицу. Сгущались сумерки, на площади горел высокий костер. Второй день празднования Дня Омелы совпал с инициацией нового правителя Городища. Девушка на ходу ударила стража под дых рукоятью булавы, ударила коротко, резко, перебив дыхание. Она бежала в сторону северной стены, Всеслав пустился следом. Они миновали низкое строение, и оказались возле бревенчатого частокола. Здесь уже стояли две деревянные слеги, прислоненные к стене. Девушка упруго, как кошка вскарабкалась на стену, протянула руку.
  - Давай! – гибкая фигурка ловко балансировала на краю частокола, держась за выступающий шест. Кто она такая?! И где научилась таким приемам?! Времени на размышление не оставалось – по дороге  бежали стражи. Тоненько, как назойливый комар, просвистела стрела. Острие впилось в доски, хлестко, звонко. Стреляли в темноте наобум, но шальная стрела найдет своего зайца – как гласит народная мудрость. Всеслав забрался на стену, внизу темнела высокая трава. Высота – десять локтей. Насмерть не убьешься, но ноги поломать – запросто. Дарина прыгнула вниз, он последовал ее примеру. Пятки отозвались острой болью от толчка, по инерции он прокатился кубарем, ободрав спину.
  - За мной! – девушка нырнула в лесную чащу, а за ней следом бежал низложенный верховный старейшина Всеслав сын Драган.   Бежал в чем мать родила, не чуя холода, этой густой осенней ночью, а ветви упруго хлестали древича  по лицу и плечам.

   Через щель в неплотно пригнанных досках появилась крысиная голова. Седые вибриссы дрожали – пасюк тщательно обнюхивал воздух. Он выскочил наружу, за ним следом еще двое. Крысы подбежали к неподвижному телу ката, одна лизнула кровь на виске, древич тихо застонал, махнул рукой пытаясь отогнать зверьков. Для разведчиков он не представлял интереса. Пасюки исследовали обугленные края веревки. Крупный самец поднял голову, издал сигнальный писк. Тотчас объявился принц крови Инцитатус. Золотая корона матово блестела в сумраке. Первым делом, он кинулся к сваленным подле жаровни металлическим прутам, тщательно обнюхал каждый из них, негодующе пискнул. Искомого жезла не оказалось на месте. Инцитатус скрылся в подполе, за ним следом устремились разведчики.
 Кат пришел в чувство, ощупал гладкий череп толстыми пальцами. Он поднялся на ноги, и первым делом выпил остатки эля из братины. После чего, пошатываясь, вышел наружу, притворив за собой дверь. Он и раньше соображал туго, а после двух ударов булавой по макушке, окончательно поглупел. Узник исчез, его освободила гулящая девка. Вот и все, что он доложит старейшине. Про исчезнувший из пыточной жезл, он и не вспоминал…


                ОРДА.

   Степь простиралась вплоть до горизонта. Безжалостное солнце испепелило землю, в пересохшей пойме плескалась мутная вода. Рыжая, выгоревшая на солнце листва к осени побурела, в низинах синели проплешины старой глины. Дождей в нынешнем году выпадало мало, целебная глина утратила лечебные свойства. Рабы без устали скребли дары природы, собирали заскорузлую твердь в мешки, и волоком тащили в яму. Там, содержимое мешков перемалывали вручную, добавляли в толченый порошок имбиря, конский волос и свежую кровь, пущенную из вены молодого жеребенка. Полученной массой воины смазывали наконечники стрел и копей. Без специальных добавок, степная глина, сдобренная дождевой водой спасала от болезней. Древняя мудрость воплощалась в краткой формуле – нас убивает то, что других исцеляет.  Поодаль паслись лошади. Приручить диких животных задача непростая. Мунгиты научились объезжать непокорных скакунов, но когда дело доходило до военных действий, лошади отказывались мчаться в атаку. Всадники применяли военную хитрость. Накануне боя, коней опаивали отваром из серебреницы – дикая трава, чья пора цветения недолга – в начале весны женщины собирают нежные лепестки, и долго варят их больших котлах.  Миролюбивые животные, опоенные зельем,  превращались в одержимых демонов. Они не чувствовали боли и усталости, не страшились летящих над головами стрел, пена закипала на черных губах скакунов. Многие воины также пили отвар. Опасность снадобья заключалась в неправильно подобранной дозе снадобья. Иные мунгиты в горячке баталии падали замертво, но результат превосходил ожидания. Неприятель бежал прочь. Одурманенные воины  шли в атаку нагишом, что порождало у неприятеля легенды о бесовской сущности всадников. Силы бойцов умножались, они не ощущали стужи, не чувствовали боли. Когда действие отвара заканчивалось, мугниты теряли силы настолько, что не могли добраться до отхожего места. 
На холме развевались штандарты – на красном полотнище изображен паук -  символ Орды.  Издавна паук являлся священным животным мунгитов, насекомые в великом множестве бегали по становищу, холодными ночами залезали под одеяла. Виновного в нечаянной или тем хуже в осознанной гибели насекомого  ждала незавидная участь. После длительных пыток, святотатца разрывали лошадьми на четыре части. Напротив, ужаленного пауком счастливца ждала почетная смерть. Яд насекомых действовал медленно, здоровые мужчины жили по несколько дней после укуса. На протяжении этого времени избранный пользовался всеми благами. К его услугам были лучшие рабыни, отменная еда, роскошная одежда. Если мунгит выживал, его умерщвляли насильно, оставляя право выбора вида смерти. Жрецы тщательно следили за исполнением обряда. Исключение делалось для рабов. Ужаленный раб приобретал вольную, становился равным любому мунгиту.
   Под натянутым тентом сидел верховный правитель степной Орды, хан Мункат потомок рода Одеров. Роскошь – непростительная забава для вестников смерти, как именовали себя бойцы мунгиты. Правитель сидел на голой земле, скрестив ноги. Он был облачен в серый мешковатый халат, заросшее густой бородой лицо навек сожжено солнцем, на поясе висит тяжелая булава и короткий, изогнутый обоюдоострый палаш покоится в деревянных ножнах. Согнувшийся под непомерной ношей раб споткнулся, и упал ничком. Комья глины катились по земле. К нему тотчас кинулись слуги,  острая сталь сверкнула в лучах солнца, но хан поднял руку.
  - Как звать? – мунгиты с трудом освоили диалект островитян. В их родном языке преобладали свистящие согласные, будто змея овладела человеческой речью.
  - Топтун, великий хан! Меня кличут Топтун… - раб вытирал кулаком струящийся пот со лба, голубые глаза помертвели от страха. Подле босых ступней рассыпалась в крошево сухая глина.
  - Ты уроженец Городища?
  - Чести ради, великий хан! Я с востока…
  - Ты – древич?
  - Много молвы о предках судачат, – раб осмелился прямо взглянуть в звериное лицо мунгита. – Молвят, предок был чуди, мать – пришлая рабыня с материка. В Городище кличут полукровкой… - он позволил себе улыбнуться.
  - Ты не был воином… - разочарованно протянул Мункат.
  - Чести ради! Я ведал грамоту…
  - Ты ведун?
  - Учился на ведуна, но грамоту ведаю…
  Хан испытующе оглядел раба. Высокого роста, широк в плечах, русая челка закрывает лоб.
  - Подними волосы!
 Топтун откинул со лба густую прядь. Чистая кожа, не следа клейма.
  - Протяни руки!
  - Молву не ведаю… - древич переступил с ноги на ногу.
  - Вот, глупые свищи! – просвистел хан на родном диалекте, а на понятной рабу молве добавил. – Длани накерни! Чуешь?!
  - Чую, родное сердце! Вельми чую! – он вытянул вперед ладони.
 Длинные ровные пальцы, розовые, словно отполированные ногти.  Не удивительно, что древичи терпят поражение в бою. Им не помогают высокие стены Городища, хорошо организованная оборона. И отвар из серебреницы не при чем. Сущность древичей отличается от прочих обитателей Мидгарды.  Хан невольно посмотрел на свои руки. Короткие пальцы, сильные, хваткие, черные грубые ногти. Такими когтями можно порвать кожу, а ладони жесткие, грубые. Руки хищника. Но почему то это открытие не порадовало управителя Орды.
  - Мешок оставь, будешь работать на меня. Чуешь молву?!
 Раб часто закивал головой.
  - Чую, родное сердце!
  - Ты читал руны?!
  - Чести ради, не брешу! Всякий ведун читает руны!
  - И что выведал?
  - Вельми мало мудрости в строках. – толково рассуждал Топтун, несказанно обрадованный тем обстоятельством, что гнев вспыльчивого хана сменился на искреннюю заинтересованность. - Чтецы не разумеют, инде мало писано…
  - Если я тебе дам свои руны, прочтешь?
  - Чести ради, родное сердце! Как есть, зачту! – польщенный раб улыбнулся.
  Топтун  часто кивал головой, и бормоча слова благодарности. Голос Духа подчас дарит удачу своим поданным, самым неожиданным образом!
 Древичи заблуждались, считая мунгитов диким народом. Высокомерных потомков вентов смущал внешний облик пришельцев, звериная природа, чрезмерная простота быта, диковинный язык. Но самую большую ошибку совершал проницательный Етун Скряга, полагая обитателей Орды глупцами. Чрезмерная горделивость трольборнца сослужила с ним скверную службу, он получить фальшивые руны, грубую подделку в обмен на золото! Истинно,  хан Мункат был хитроумным, изобретательным правителем! Нынешней весной он отметил  сорокой день рождения. Время рассвета, время созидания для мудреца! Жители степи не вели летописи, у них не было собственной грамоты. И тем не менее, заблуждением являлось считать,  их невеждами. Правитель Орды отлично знал письменность древичей, заставлял своих десятников изучать чужую культуру. Наивысшей добродетелью вестников смерти считалась война. Смерть в бою почиталось за честь. В недавнем прошлом мунгиты были язычниками, любой род имел право выдумать себе божество, строить персональный фетиш. Особенной популярностью  пользовалась астрология. Воины отказывались идти в бой, если звезды не благоприятствовали походу. Хан Мункат первым принял верование древичей. Идеология Голоса Духа устраивала умного правителя. Голос Духа – универсальный бог. Он не карает, как популярный  в среде мунгитов – Иблис, он не поучает как бог Рагнар. Это очень удобный бог! Отличительное качество Голоса Духа, это обещания. Что бы не натворил мунгит, он будет прощен.  Если все предыдущие боги требовали бессмысленных жертвоприношений, и ничего не давали взамен, то Голос Духа – бестелесный бог.  Он относится с равной симпатией к любому члены Орды, независимо от положения в обществе. Его можно просить о чем угодно, и если делать это с надлежащей искренностью, он все исполнит. Но самое замечательное качество Голоса Духа заключалось в посулах жизни после смерти. Все, что недополучил мунгит в Орде, воздастся в полной мере на том свете. Простодушные жители степи приняли революционное верование с радостью. Из среды образованных мунгитов были назначены жрецы, спешно возводились походные храмы новому богу. Считалось, что Голос Духа общается с избранным поклонниками. Немедленно объявились очевидцы, утверждающие себя пророками. Хан Мункат обладал широкими взглядами, в сочетании с волевым характером. Только верховный правитель Орды имеет право слышать Голос Духа! Самозванцев ждала незавидная участь. Возвеличив свои полномочия до статуса наместника бога на земле, правитель пошел дальше. Знания вентов даруют Орде неслыханные возможности! Предки мунгитов пришли с континента в давние времена, когда перемычки с островом еще не было.  Так как исторические предания степняков передавались примитивным способом – из уст в уста, информация доходила в сильно искаженном варианте. В преданиях мунгитов раньше Вселенная имела другие формы, и заселяли ее необычайно умные существа. Их общество достигло  рассвета, но случилась катастрофа, приведшая коренных обитателей Вселенной к гибели. Следы их присутствия на Мидгарде сохранились в рунах, и преданиях древичей. Умный Мункат полагал, что речь идет о вентах. Он решил докопаться до истины. В результате набегов на Городище мунгиты обнаружили свитки с письменами. И здесь возникла проблема. Большинство рабов древчией знали грамоту, но венты писали свои руны на ином диалекте. Слова понятны, но общий смысл ускользает. Из обрывочных фрагментов следовало, что случился Потоп, приведший к катастрофе. До той поры материки имели устойчивую основу, и не дрейфовали в океане, как Руян или Оловянные острова, расположенные к востоку от материка. Практической пользы информация рун не принесла, но Мункат никогда не останавливался на пол пути. Смысл рун туманен потому, что фрагменты текста обрывочные. Следует собрать все, имеющиеся в наличии манускрипты, и шарада будет разгадана. Во время очередного набега десятники получили от хана ясные инструкции. Пока одурманенные отваром степняки будут грабить терема древичей, им надлежит обследовать тайные кладовые. За них отвечают ведуны – секта местных учителей, носителей духовных традиций Боярского чина. Хан Мункат запретил десятникам употреблять отвар, чтобы иметь ясную голову. Любой ценой выпытать у ведунов о местонахождении старинных реликвий, особое внимание надлежит уделять рунам.
  В тот раз древичи сопротивлялись отчаянно! Более трети туйменов полегло на поле брани, но оно того стоило! Кладовые Городища ломились от старинных украшений, искусно выполненных из золота, серебра, и другого таинственного материала. Он матово сверкал на солнце, отливая свинцовой белизной. Правитель скользнул равнодушным взглядом по сокровищам. Пока жрецы заунывными голосами пели молебны павшим бойцам, хан жадно листал истлевшие страницы. Теперь в его распоряжении были сосредоточены более половины рунов! К сожалению, среди рабов не оказалось грамотных древичей, а те, кто могли прочесть руны, были парализованы страхом. Хан Мункат терпеливо ждал, и счастливый случай представился!
  - Присядь! – ласково сказал правитель. – Ты голоден?
 Топтун скорчил мину, красноречиво значащую, - конечно, голоден! Я – раб, а не боярин в привольном Городище!
  Хан махнул рукой, немедленно подбежали рабыни, гостю была предложена сытная похлебка. Древич накинулся на еду с остервенением изголодавшегося пса. Он поглощал куски мяса, по скулам тек сладкий жир. Насытившись, он благодарно посмотрел на благодетеля.
  - Чести ради, великий туймен! Чести ради…
  Закон степи гласил – прежде всего, путника следовало накормить. После чего его можно пытать, убить или миловать. Хан Мункат порадовался, что он чтит традиции своего рода, хотя ему до дрожи в коленях не терпелось проверить способности раба. Если налгал – разорву лошадьми! Решил он, а пока ласково обратился к древичу.
  - Хочу попросить тебя прочесть те руны, что у меня имеются. – он с трепетом достал из сундука полетевшие от времени листы.
 Топтун прищурился, шевелил пухлыми губами, всматриваясь в бегущие строчки. Возникла долгая пауза. Туймен мысленно вознес молитву к Голосу Духа. Он редко обращался к богу с просьбами. Ни к чему отвлекать всемогущего правителя по мелочам! Но сейчас самое время. Пока раб вглядывался в манускрипт, хна Мункат мысленно возносил молитвы. Багровый край солнца коснулся горизонта, черные тени остроконечных палаток  протянули руки к оврагу с глиной. Звонко кричали надсмотрщики, рабочий день подходил к концу. Рабы уныло плелись к своим становищам. Они жили под открытым небом, в загоне, рядом с лошадьми. Ночью загон охраняли часовые, но случаи побега в степи случались редко. Пустошь опоясывала  горная цепь, в местных пещерах обитали оборотни. Участи беглецов, попавших в руки оборотней, не позавидуешь! Лучше быть разорванным  лошадьми, смерть жуткая, но быстрая. Узники в пещерах умирали долго.
  Наконец Топтун оторвался от листа. На его лбу выступили капли пота, пальцы рук дрожали.
  - Прочел?! – подался всем телом туймен.
  - Здесь мало…
  - Что мало?!
  - Вельми мало строк! – упрямо твердил раб. – Молвят про жезл силы. Тот, кто найдет жезл, изменит мир…
  - Где?! – хан закричал так громко, что чтец побледнел и отшатнулся. – Где найти этот жезл силы, режь тебя медью?!
  Бледность схлынула с лица древича, уступив место алым пятнам. Он оттолкнул свиток, словно держал в руке ядовитую змею.
  - Мало… Вельми мало строк! – повторял он одну и ту же фразу, будто отвык от привычной речи. – Требно больше рун!
  - Понял… - Мункат взял себя в руки. Нет смысла пугать забитого раба. Свое ремесло он знает, и это самое главное. – Что там еще написано?
  - Руны брешут, про избранного древича. Он будет из беглых, придет из Городища. Отмечен жезлом силы, как клеймом. В нем великая власть и сила. На том все!
  - Власть и сила… - кивнул туймен. – Как мыслишь, где сыскать этого беглого?
  - Того не ведаю. Я в рабстве с прошлой весны… 
  - Чести ради тебе, Топтун! – провозгласил туймен. – Будешь жить в моем шатре. Если желаешь, можешь выбрать рабыню на ночь. Все! – не слушая благодарственных слов раба, он повернулся к десятнику.
  - Готовь туйменов! Три дня на сборы. Идем на Городище, дальше Бран и Семиозерье!
  Он легко, по-молодому поднялся на ноги, вышел из под навеса. Жара спала,  вечерело. Небесный свод окрасился золотым дождем, отблески гаснущего солнца тонули за линией горизонта. В просторном шатре мунгиты держали невольниц. Для рядового туймена доступ к рабыням был разрешен с личного разрешения хана. Суеверные древичи сочиняли басни о том, что красивые молодицы достаются драконам. Это был вымысел, молодые воины почитали за честь сразиться с драконом, используя оружие предков – длинное копье с медным наконечником и крупную сеть. Драконы используют свой длинный хвост в бою. Удар может перебить голени человеку, а острые зубы способны порвать мышцы. Два мунгита обычно отвлекали дракона, высоко подпрыгивая в воздух, чтобы избежать смертельного удара хвостом, а третий тем временем наноси смертельный удар копьем в незащищенное горло. Сети туймены пытались накинуть на опасного хищника, тем самым лишить его основного козыря – подвижности. Жертвоприношения совершались паукам, а в последнее время обряд был редкостью. Голос Духа ничего не требовал кроме молитв и уважения. Хан высоко ценил женскую красоту,  мунгитки были низкорослые и дикие, они годились для рождения и воспитания  воинов. В Орде насаждался дух аскеты. Истинный воин должен сосредоточить свои помыслы на войне и смерти. Но сегодня, правитель решил сделать для себя поблажку. Он кивнул стражнику, вошел в шатер. Завидя посетителя, девушки сбились в тесную группу. В полумраке сверкали глаза рабынь, обнаженные невольницы аромат страха, и это подстегивало желание. Мункат остановил взор на высокой девице.
  - Как кличут? – спросил туймен.
  - Дарина! – во взгляде рабыни сквозил вызов, русые волосы спадали на плечи. Пленница не смущалась своей наготы, ни тени робости или смятения .
  - Пойдешь со мной, Дарина! – не дожидаясь ответа, хан покинул шатер.
   
                ТРОЛЬБОРН.

  Цветовая гамма  местного леса сильно отличалась от приглушенно зеленых тонов лесного массива близ Городища. В палитре изобиловали чрезмерно яркие краски, голубые, синие, фиолетовые. Стволы сосен покрывала розовая кора, нежная, мягкая на ощупь, словно бархатная ткань дорогой материи. Пушистая трава отливала опаловым кораллом, змеиные переплетения кустов были окрашены золотом. Необычно пах воздух. Чрезмерно много сладкого, будто патоку разлили. Здесь было очень жарко, паркая взвесь окутала пришельцев туманной дымкой. Странная тишина царила в здешнем мире, не было слышно шума леса, наполненного жизнью. Обычно при такой жаре стрекочут цикады, поют птицы, бесперебойно квакают лягушки. Влажный привкус угадывал на близость воды, следовательно,  должны роиться мухи, комары слепни.  Лес стоял стеной. Разноцветные стволы сгрудились кучно, и не следа на просеку или тропу.
  Борщ опустился на четвереньки, приложил ухо к земле. Чуткий слух уловил гулкие удары, идущие изнутри. Словно таинственные великаны роют подземный ход.  Беглецы нерешительно застыли на месте. Идти назад в пещеру равносильно гибели. Слеги сгинули в кипящем потоке, наверняка пробудился Полип. Щипач вопреки обыкновению молчал, красноречиво глядя на спутника. Мол де, привел друга невесть куда! Теперь ведай, кормчий, что будем деять дальше! Борщ хотел пошутить, разрядить обстановку, но слова стояли колом в горле. Он шутливо хлопнул лиса по загривку – лис молчал. Храбрый проводник прильнул к коленям, его била мелка дрожь. Это совсем худо! Скверные дела, режь их медью!
  Шевельнулись заросли, из кустов чертополоха возникла косматая голова. Щипач вцепился в топор, но Борщ схватил друга за руку.
 - Не спеши…
  Сквозь чащу уверенно продирался маленький человечек. Невзирая на острые колючки, он вылез на поляну, и бесцеремонно уставился на пришельцев. Он был два локтя ростом, с ног до головы заросший густой шерстью, облаченный в сверкающие золотом латы. На поясе малыша висел короткий меч в ножнах, а заросшую голову венчал острый шлем. Он отчаянно бранился, выдергивая из шерсти репейники.
  - В этом году кустарник не на шутку разросся! – голос у малыша был тонким, писклявым, а манера говорить высокомерная. – Я тысячу раз говорил императору. Следует вырубить лес! Зачем он сдался в Трольборне, клянусь нефтью! Всякий раз приходится прорубать тропу домой, как вам это нравится?!
  Беглецы изумленно таращились на незнакомца. Брыль одобрительно тявкнул. Малыш немедля обнажил свой меч, угрожающе замахнулся.
  - Аля гарде! Приструните своего пса, неверные!
  Борщ погладил лиса, успокаивающе махал руками.
  - Не тревожься! Брыль не причинит тебе вреда…
  - Это еще посмотреть надо, кто кому вред принесет! – надменно сказал человечек. Он отвесил поклон. – Роальд Огнегривый, грант рыцарского ордена хорков, к вашим услугам неверные!
  - Меня зовут Борщ. – кивнул беглый, - это мой друг Щипач, наш проводник Брыль. Мы пришли из Городища… - он споткнулся на слове. – Мы – беглые.
  - Вижу, что беглые! – проворчал рыцарь. – Настали худые времена, коли неверные запросто шастают по Трольборну. Ну, ничего не поделаешь! Велено встретить вас, и проводить.
  - Кем велено?
  Роальд неожиданно оскалился, как дикий зверек, обнажив серебряные накладки на острых клыках.
  - Ты хоть шерстью обрасти, неверный, а лишних вопросов не задавай, понял?!
  - Понял, понял! – Борщ примирительно поднял ладони. – Я только спросить хотел…
  - Спросить он хотел! – бурчал малыш. – Неверные только и умеют вопросы задавать! Ты попробуй сквозь лес пройти, вот задача, клянусь нефтью!
  - Почему свозь лес?!
  Рыцарь громко рассмеялся, под аккомпанемент хлопающих по мясистым ляжкам ножен.
  - А как иначе вы собираетесь попасть в Трольборн, неверные?!
  - Нам не требно в Трольборн… - подал голос Щипач. – Там, небось, оборотни рыщут!
  - Угадал, здоровяк! – Роальд с симпатией посмотрел на этерийца. – Раньше Трольборн населяли оборотни и чистокровные. Но это было очень давно, до Потопа.
  - В эпоху вентов? – осторожно спросил Борщ.
  - Ты сам то вентов видал, умник?! – огрызнулся рыцарь.
  - Нет... Их никто не видал!
  - Слушай и не перебивай! – строго приказал Роальд. – Вон, твой друг с уважением слушает, честь его дому!
  - Поведай дальше, родное сердце! – вежливо сказал Щипач.
  - Нет у меня времени басни вам рассказывать, но доброе слово и чуне приятно! Слушайте! Венты были могущественным племенем. Они заселяли всю Мирдгарду, и вели постоянные войны промеж собой. Воевали они не нынешним оружием, а управляли огнем. Могли всю планету спалить, до того могущественные были, шерсть вам в пасть! Тогда в подземелье хранилось много нефти, и в озерах нефтяных жили духи. Венты научились нефть выкачивать из подземелья. А оборотни и чистокровные дружили. Но как стала нефть убывать, духи прогневались. В то время духи много чего умели, не то, что нынешние. Они заговорили воду, и на берег пошла великая волна. Венты пытались спастись в горах, но почти все сгинули в пучине. Среди чистокровных ходят слухи, что те счастливчики, кому удалось найти пристанище в горах, по сей день там живут. Но уже того могущества, что прежде не имеют, шерсть им в пасть! – рыцарь выждал эффектную паузу.
 - А что с оборотнями случилось? – не удержался от вопроса Борщ.
  - Вот любопытный неверный! – вспылил Роальд. – Ты с друга пример бери! Молчит, слушает, не перебивает!
  - Чести ради, Роальд Огнегривый, чести ради…
  - После того как духи покинули озера, там поселилась нечисть. Нефть потеряла благодать. Оборотни решили прибрать власть в свои руки, но чистокровные трольнборнцы тоже не промах! Началась война. И одному Духу Нефти ведомо, чем она могла закончиться, если бы чистокровные не обратились за помощью к нам, хоркам! – рыцарь горделиво приосанился, будто он самолично решил судьбу империи.
  - Хорки заняли сторону чистокровных, не так ли Роальд Огнегривый? – вежливо сказал Щипач.
 Борщ удивленно смотрел на друга. Он не допускал такой учтивости у взбалмошного этерийца.  Его речь менялась на глазах, приобретая слог, на котором говорил хорк.
  - Ты – умный и воспитанный чумак, неверный! – благосклонно кивнул рыцарь. – Жаль, если чистокровные решат тебя прикончить. Обещаю, сделать это быстро, коли мне выпадет миссия стать палачом. Ты изрек точно. Хорки приняли сторону коренных обитателей подземной империи. Мы исстари были отменными воителями, в Мирдгарде нет равных в искусстве боя! Хвастун Мункат болтает, что лучший туймен Орды непобедим, но это чушь, плюю ему в фальшивые глаза! – кипятился хорк. – Каждому известно, что сила вестников смерти, как они себя кличут, напрямую связана с действием зелья! Мунгиты держат в тайне рецепт снадобья, но нет тайны, что не стала бы явью! И тогда поглядим – кто кого!
  - Мунгиты знают тайное зелье?! – вскричал Борщ.
  Рыцарь насмешливо поглядел на неверного.
  - Ты этого не знал, глупый чумак?!
  - Мою возлюбленную увели в Орду… - признался мужчина. Лицо залила краска стыда, он опустил голову, не смея поднять глаза. Впервые, он рассказал посторонним слушателем о своем позоре. Стыд признания оказался мучительнее, чем дыба в тереме Городища! На удивление, хорк оказался понимающим парнем.
  - Сочувствую, дружище! – искренне сказал он. – Я знаю, что такое боль утраты. Мою принцессу опутали шняки, он сбежала с беглым духом, и теперь скитается по пещерам Руяана.
  - Я хочу вернуть Веселину! – тихо, но твердо проговорил Борщ.
  - Это будет непросто сделать, приятель! Мункат неохотно отдает свое добро. Когда окажемся в Трольборне, попроси Етуна Скрягу. Могущественный поверенный императора, если застанешь его в добром расположении духа, поможет. В том случае, коли вас не кинут в яму к Инцитатусу! – добавил он доверительно.
  - Ты не закончил историю, Роальд Огнегривый! – напомнил Щипач.
  - Больше говорить особо нечего. Оборотни бежали прочь, и теперь скрываются в пещерах. Молва такая ходит по земле, что уцелевшие венты водят с ними дружбу, но верится с трудом.
  - Почему, уважаемый грант? – вопрошал этериец. Горбун преображался на глазах. Перспектива быть казненным мохнатым субъектом ростом с собаку, не вызвала у него и тени смущения. Куда подевались робость, подозрительность и нервозность присущая полукровкам! Недоумевал Борщ, искоса глядя на друга.
  - Умный вопрос, неверный! – пищал хорк. -  Отвечу. Оборотень принимает любое обличие, какое захочет. Только хорки обладают даром видеть их истинное обличие.
  - А какое оно, обличие у оборотней? – не удержался Борщ.
  - Лучше тебе этого не видеть! Страшное обличие у них, доложу я вам!
  - А как выглядят венты?
  - Обыкновенно выглядят! – рыцарь пожал плечиками, выдернул очередной репейник из за уха. – На тебя похожи, только без шрама на лбу. Заболтался я с вами! – рыцарь с симпатией глядел на беглых. –  Славные вы парни, жаль будет наблюдать вашу смерть. Время не ждет! Прошу следовать за мной в Трольборн, гости дорогие! – и не оглядываясь, направился в непроглядную темень кустарника.
  Беглые двинулись следом за малышом. Борщ инстинктивно выставил руки вперед, - колючки угрожающе сгрудились  – острые, длинной в пол мизинца шипы готовы впиться в тело. Роальд Огнегривый беззаботно шагал вперед, угадывая  тропу в зарослях. Неожиданно, кусты раздвинулись,  радушно пуская незнакомцев в недра леса. Брыль тянул носом, ободряюще тявкнул. Дорога не представляет опасности, по мнению опытного проводника. Темная спина хорка мелькала в десяти саженях – маленький рыцарь оказался достаточно проворен. Друзья ускорили шаг, колючки проносились в опасной близости, кусты приглушенно шипели, как живые существа, жадно протягивали извилистые руки. Миг – и тысячи острейших, зазубренных жал вонзятся в пришельцев! Борщ заметил, что на кончике острия выступила жирная синяя капля. Едва ли это целебный нектар! Щипач проявлял неслыханную осторожность, для своего грузного телосложения. Он ступал почти неслышно, только сопел по обыкновению громко. Шли долго. Дорога неуклонно снижалась, кусты становились выше, будто врастая в небесную твердь, и вскоре солнце скрылось за верхушками голубых соцветий. Опустилась мгла, пришлось идти наугад, ориентируясь на топот провожатого, и милость Голоса Духа.  Нечто прошмыгнуло под ногами, быстрое, подвижное, как веретеница, острые коготки царапнули босую ступню этерийца. Щипач охнул, махнул лапой, намереваясь покарать обидчика, но веретеницы след простыл. Она вынырнула за спиной, горящие алые глаза насмешливо таращились вслед пришельцам. Шли дальше, горбун не решился окликать хорка по поводу коварного нападения ящерицы.  Наклон стал глубже, идти было легко, словно под горку бежишь.  Заросли закончились, впереди маячил темный проем. Круглый, идеально ровной формы лаз, шириной в две сажени. Изнутри пахнуло теплой сыростью и сладким запахом смолы. Стены пещеры источали призрачный голубоватый свет, силуэты путников выглядели искаженными, будто контуры обвели писчими чернилам. Роальд Огнегривый остановился у входа в пещеру.
  - Восточные ворота Трольборна! – пищал он необычно торжественно.
  - А чем это пахнет? – потянул носом Борщ.
  - Известно чем! – воскликнул хорк, явно недовольный дремучестью своего нового друга. – Нефть!
  - Меня за ногу тварь цапнула! – признался Щипач.
  - Драконы! – утвердительно кивнул Роальд. – Их здесь тьма тьмущая!
  - Он чуть меньше лиса!
  - Понятное дело! Только вылупился. Малыши очень любопытные. Взрослые драконы уходят наверх, им в Трольборне тесно. И пищи здесь не сыскать. А малыши часто бегают…
  - Мы должны спуститься вниз? – Борщ с опаской смотрел в пещеру.
  - Обязательно должны!
  - Это поможет мне вернуть Веселину? – голос молодого древича предательски дрогнул.
  - Может быть да, а может и нет… - последовал туманный ответ.
  - Ну тогда, ходу, точно брат Щипач?! – беглый старался говорить беззаботно, чтобы скрыть страх. Слишком много всего навалилось на него за последние несколько суток!
  - Ходу! – на удивление легко согласился этериец.
  - Лис с вами дальше не пойдет! – объявил Роальд Огнегривый тоном, не терпящим возражений.
  - Я не оставлю Брыля одного!
  - Это невозможно! – стоял на своем проводник. – В Трольборне ваш друг немедленно погибнет. Чистокровные не терпят чужаков, аудиенция предложена вам двоим. Его не пропустит полип сожрет, разорвет в клочья, не советую злить полипа, неверные!
  Хорк пищал искренне, едва ли лжет – решил Борщ.  Он опустился на колени, сжал в ладонях голову Брыля, поцеловал лиса в теплые глаза.
  - Прости, дружище! Мы вернемся! Обязательно, вернемся!
  Лис уткнулся мордой в колени древича, и жалобно поскуливал. Мужчина незаметно смахнул слезинку с уголка глаза. Не хочется выглядеть слабым, в присутствии мохнатого карлика! Расставание – тяжкое бремя для добрых товарищей! Он шептал лису на ухо добрые слова, а на душе было скверно. Словно хромую кошку убил.
  - Брыль сумеет выбраться назад? – он обернулся к хорку.
  - Угу… - неопределенно ответил рыцарь. – Ежели кусты пропустят.
  - Сделай так, чтобы пропустили!
  - Это приказ? – Роальд усмехнулся.
  - Или сделаешь, как я говорю, или отправишься на аудиенцию в одиночестве, великий грант! – от приступа ярости у древича дрожал голос. В такие мгновения он не владел собой. Бешенство подавляло свойственную уроженцам Городища осторожность. Таким он запомнил себя в схватке с мунгитам – неподдающаяся осмыслению злоба толкала молодого парня на врага. – Не думаю, что тебя похвалит поверенный императора Етун Скряга! – он улыбался, но пальцы сжали рукоять топора.
  Хорк внимательно посмотрел в глаза неверному, раздраженно топнул маленькой ножкой, обутой в высокий сапожок, для устрашения  вытащил на треть из ножен миниатюрный «гладиолус», но Борщ и бровью не повел, глядя на манипуляции карлика.
  - Немедленно договаривайся с кустами, уважаемый грант! – твердил он.
  Роальд вопросительно глянул на Щипача, но этериец проявил твердость характера.
  - Борщ верно молвит…
  - Клянусь нефтью, не видел таких упрямых и дерзких чумаков! – проворчал рыцарь, обернулся к зарослям, и принялся шептать заговоры.
  Растения слушали неподвижно, колючки источали бусинки пахучего яда. Хорк продолжал бубнить, и наконец, стебли неохотно расступились, образовав узкую брешь в сплетениях, пригодную для проворного зверька.
  - Ему следует поспешить! – буркнул Роальд.
  - До скорой встречи, друг! Жди нас возле пещеры! – Борщ обнял лиса, и Брыль припустил по тропе.
  - Вы удовлетворены, неверные?! – спросил рыцарь.
  - Чести ради, великий грант! Я непременно замолвлю о тебе доброе слово на аудиенции!
  - Вовсе не к чему! – ворчал довольный хорк. – Похвала неверных мало чего стоит! Вперед! – он нырнул в темный лаз, дробный стук его шагов разносился эхом в подземелье. На раздумья времени не оставалось, беглые мчались следом. Почва под ногами была твердой, удобной для бега. Сладкий воздух в пещере обволакивал влажными парами, путники мгновенно взмокли. Дорога шла спиралью, под уклоном вниз, гладкие стены источали тепло. На глубине оказалось светлее, из потолка струился рассеянный розовый свет, будто жгли невидимые светильники. В стенах виднелись круглые отверстия, словно пчелиные соты, они утыкали каменную породу.
  - Говорят, венты прорыли… - пищал Роальд Огнегривый, словно отвечая на вопрос пришельцев. – Давно, еще до потопа.
  - Зачем? – выдохнул на бегу Борщ. Хорк двигался необычайно шустро, умело скользя на поворотах, поспевать за ним оказалось совсем непросто. У беглых прерывалось дыхание, капли пота затекли за воротник куртки.
  - Шерсть им горло! Нефть черпали! Потом все и началось… - добавил он непонятную фразу.
  Из тоннелей доносился приглушенный шум, будто камни ворочают.
  - А почему такой шум?!
  - Говорят, некоторые венты, спасаясь от потопа живут там по сей день. Ходить туда запрещено указом Етуна Скряги!
  - Не вельми волиться… - пробурчал Щипач, оглянувшись на черные дыры в стене.
Вскоре они исчезли, за очередным поворотом раздалось знакомое урчание, валкий шум огромного тела.
  - Полип! – прошептал Борщ, и не ошибся.
  Проход закрывало громоздкое чудовище, единственный глаз горел желтым пламенем на лбу, узловатые мышцы распирали на массивный торс.
  - Стойте! – хорк остановился так неожиданно, что Борщ едва не сбил с ног великого гранта.
  Полип ощерил зубастую пасть,  угрожающе замахнулся, кулак стража превосходил по размерам человеческий череп. Древич выхватил топор из за пояса, занял оборонительную позицию. Этериец встал бок о бок с товарищем. Беглые готовились к неравной схватке. Вблизи страж подземного мира производил зловещее впечатление. Ростом – в три сажени, широченный в плечах. Голова маленькая, острый рог наклонен к чужакам. Он играючи перехватил огромный обоюдоострый меч, такое оружие едва ли поднимут двое крепких мужчин, в а ладони полипа, оно выглядит как перышко! Несмотря на внушительные габариты, двигался гигант очень ловко. Завидя топоры в руках беглых, одним шагом покрыл расстояние до противников.
  - Уберите оружие! – отчаянно пищал хорк. – Положите на землю, или клянусь нефтью, вас уничтожат!
  - Малыш дело говорит… - прошептал Борщ. – Опусти топор, Щипач!
 Беглые неохотно положили на твердую землю топоры. Теперь их жизнь находится всецело в руках мохнатого человечка.
  - Так то лучше… - крохотный, на фоне громадины полипа великий грант, быстро и часто говорил что то стражу. Полип внимательно слушал, кивал уродливой головой, единственный глаз на лбу горел как факел в полумраке пещеры. Наконец, он опустил свой меч, посторонился, давая пройти неверным.
  - Ступайте тихо и улыбайтесь! – проговорил рыцарь.
  - Улыбаться то зачем?! – удивленно воскликнул Борщ.
  - Делай, что говорят, умник!
  Древич послушно растянул в ухмылке одеревенелые губы. Этериец повторил улыбку. Все трое проследовали мимо стража, изображая радостные гримасы на лицах. Прием сработал. Недовольно ворча, Полип созерцал пришельцев, желтый глаз потускнел. Страж грузно улегся на каменный пол, в следующее мгновение он дремал. Хорк устремился дальше, и уже за следующим поворотом, блеснула черная гладь подземного озера. Здесь было значительно светлее, чем в тоннеле, навстречу к путникам приближалась дюжина вооруженных малышей. Впереди шествовал старшой, судя по изумрудного цвета пушистому хвосту на его золотом шлеме, и надраенных до белизны лат. Роальд Огнегривый отвесил почтительный поклон, отрапортовал звонким голосом.
  - Чумаки доставлены! Приказ выполнен, уважаемый грант!
  Гальфрид пытливо снизу вверх изучал пришельцев.
  - Добро пожаловать в Трольборн, неверные! – проговорил он насмешливым тоном. – Желаете погибнуть в славе, или поучиться малость?
  - Лучше поучиться, уважаемый грант! – умный Борщ поклонился.
  - Добрая речь, клянусь нефтью! – воскликнул Гальфрид. – Избранный! Следуйте за мной!
  Неверных окружила охрана, вся процессия устремилась по направлению к искрящейся глади нефтяного озера.

                ВСЕСЛАВ  И  ДАРИНА.

  Низложенный старейшина бежал по лесу, силясь узреть тропу. Листья хлестали его по лицу, плечам, тонкая фигурка девушки маячила в десятке саженей, как ускользающее белое пятно летучего призрака. Он отставал. Боялся наколоть босую ступню, или чего хуже – наступить на гадюку. Этерийцы с малолетства не пользуются обувью, их ступни продубленные, как подошвы сапог, которые тачают ремесленники. Совсем другое дело – изнеженные ноги древичей, привычные к обуви. Холода он не ощущал. Жар быстрого бега изгнал останки вязкого дурмана. Страх и злоба гнали его вперед. Мысли о предательстве ведунов и старейшин придут позже, сейчас его гнал вперед первобытный инстинкт, вечный как сама вселенная, побуждающий раненого зайца нестись очертя голову неся в бедре каленую стрелу.  Окликнуть девицу, попросить сбавить темп, Всеслав не мог по причине мужской гордости. Хватит с него, что в пыточной он и пальцем не пошевелил ради собственного спасения! Копошился в своих веревках, пока Дарина вертела булавой, не хуже смертника мунгита!
 Они миновали вересковую рощу, и оказались на небольшой прогалине. Подле могучего дуба стоял небольшой шалаш, наспех собранный из еловых веток. Девушка пригнувшись скрылась в шалаше, и вытащила наружу сверток. Там оказалась одежда и обувь.
  - Хватит голышом по лесу шнырять! – смеялась Дарина. – Я – девица гулящая, могу обеспокоится.
  Всеслав быстро облачился, штаны и куртка пришлись впору, сапоги будто по его ступне тачаны.
  - Чести ради, девица! Чести ради… - старейшина смущенно бормотал.
  - После благодарить будешь! – перебила его девушка. – Вот – топор, думаю пригодиться. Времени у нас негусто. Стражи наверняка по следу идут, а рядом мозглы рыщут. Надо успеть до рассвета покинуть земли Боярского чина.
 Привыкший повелевать старейшина послушно кивнул. Гулящей девице ведомо нечто такое, что ему невдомек. Глупо сейчас отстаивать мужское право. Кабы не вмешательство Дарины, его кишки сейчас изучала бы одурманенная хмелем юная поросль древичей!
  - Куда путь держим? – спросил он.
  - В пещеры. – коротко ответила девица.
  - В пещеры… - недоверчиво протянул старейшина. – Ведуны молвят там шняки обитают, и прочая нечисть!
  - Храбрый старейшина боится духов? – насмешливо спросила Дарина.
  - Чести ради, девица! -  Всеслав горделиво нахмурился. – Ходу!
 
 
 
 

  -