Каролина Синклер, вальяжно разлегшись на бархатном диване, с умиротворенным видом курила длинную сигару, стряхивая пепел в младенческую черепушку. Брезгливо взяв тонкими пальцами с журнального столика чашку с кофе, она немного отхлебнула и с отвращением поморщилась. Из всех несъедобных продуктов Каролина больше всего ненавидела кофе, но правила аристократического общества, к которому миссис Синклер себя причисляла, предписывали непременно с утра выкурить одну сигарету и выпить одну чашку кофе. Ни курить, ни пить кофе Каролине не хотелось. Но еще больше ей не хотелось терять статус дамы из высшего столичного общества. Напротив морщившейся от кофе Каролины сидел в синем кожаном кресле, закинув ногу на ногу, Грегори Синклер, ее муж. Он с видом глубочайшей заинтересованности изучал утреннюю газету. Чтение газеты “Вести Танаполиса” было еще одним из множества аристократических ритуалов, соблюдаемых четой Синклер с трепетной дотошностью.
- Милая, ты только подумай, Продовольственная Корпорация опять за свое.
- Что случилось?
- Пишут, что Корпорация разрабатывает акт, запрещающий выращивание пищи на дому.
- Что за нелепость! Они хотят, чтобы мы питались их отвратительными консервами, полными неизвестно каких гормонов роста?
- Боюсь, что так, милая. Именно этого они и добивались многие годы. Хотят монополизировать производство пищи, чтобы все мы зависели только от Корпорации этих проклятых буржуа.
- Даже и слышать про это ничего не желаю. Пусть хоть тысячу приказов издадут, я все равно буду есть только то, что захочу. И потом, разве Король не защитит нас, чистокровных аристократов, его опору?
Мистер Синклер отложил газету и снисходительно посмотрел на жену:
- Дорогая, разве ты совсем не интересуешься тем, что происходит за пределами нашего особняка? Королевский дом давно под пятой у Корпорации. Мой хороший друг, мистер Роджер Голдинг, с которым мы играем в гольф по выходным, является приближенным к Герцогине Луизе Бо-Касс. Во время одной из наших игр он рассказал мне, что дворцовое хозяйство с каждым годом все пустеет. Королевская семья ест за целую роту солдат, а сколько еды переводится на многочисленные празднества. Ты же знаешь, как Его Величество любит похвастать своим достатком. День Плодородия, День Рождения Короля и прочие праздники не обходятся без самых лучших яств. И при таких бездумных растратах королевские продовольственные запасы не возобновляются. Роджер говорит, будто страшная болезнь напала на все поголовье Дворца. Мясо с каждым поколением ухудшается, многие особи рождаются мертвыми или бесплодными.
Миссис Синклер, неуверенно покачиваясь, словно едва умея ходить, встала с дивана и, расправив розовый шелковый халат, подошла к мужу:
- И что же будет дальше?
- Думаю, сначала конфискуют запасы аристократов, в том числе и наши, а когда и они закончатся, единственным производителем мяса окажется Продовольственная Корпорация. Тогда и наступит то, чего эти плебеи так добиваются: к ним перейдет вся власть. Готовься, дорогая, к тому, что нам придется кланяться в ноги этим проходимцам и называть их своими королями, лишь бы получить банку мерзких консервов.
- Никогда! – гневно взвизгнула Каролина, топнув костлявой ногой. Грегори лишь грустно улыбнулся и, немного помолчав, сказал:
- Мне нужно ехать, я скоро заступаю в дежурство в Королевской Полиции, мои подчиненные уже ждут.
Проводив мужа на службу, миссис Синклер, сжимая в мертвенно-бледных ладонях ненавистную чашку утреннего кофе, мрачно размышляла о сказанных мужем словах. Но не судьба Королевского Дома волновала ее. Каролину сильно задело то, что Генри упрекнул ее в незаинтересованности происходящим вокруг. “И самое обидное, что я действительно ничем не интересуюсь. Все, решено, завтра записываюсь в книжный клуб миссис Баркер”. Каролина, пошатываясь, встала из-за стола и направилась проведать Теодора, своего сына. Кофе так и остался почти нетронутым.
***
Теодор задумчиво следил, как розовый мячик катится в другой угол комнаты к сидевшему напротив юного Синклера Пищевому резерву номер 5. Теодор называл его для краткости просто Пятый. Пищевой резерв номер 5 дождался, пока мячик стукнется о его ступню, и оттолкнул его обратно в сторону Теодора. Тот, не обращая внимания на мяч, внимательно смотрел на своего товарища по игре. Два мальчика несколько минут просто сидели в игровой комнате Теодора и молча вглядывались друг в друга. Юный Синклер – с интересом натуралиста, сжигающего под лупой муравья, Пятый – робко и боязно. Наконец, Пищевой резерв номер 5 прервал молчание и тихо спросил:
- Почему ты на меня так смотришь? Ты знаешь, что мне это не нравится. Я же просил, чтобы ты, если уж захочешь меня употребить, делал это сразу. А то смотришь на меня каждый раз, словно примеряешься, куда сначала укусить, и мне неприятно.
- Ты обладаешь поистине запредельной наглостью, - усмехнулся Теодор, - но именно это мне в тебе и нравится. Не волнуйся, когда я проголодаюсь, ты будешь первый, кто об этом узнает. Тем более, у нас еще не закончился резерв из четвертого поколения.
Пятый, выдохнув с облегчением как можно незаметнее, и произнес:
- Ты же не отдашь меня хозяевам?
- Нет, что ты, - Теодор заклокотал от смеха, и дряблые розовые складки кожи на его тонкой шее затряслись, - ты только мой Пищевой резерв. У мамы с папой своих запасов хватает.
Постучав в дверь, Каролина вошла в комнату и, словно смущаясь чего-то, осторожно сказала:
- Сынок, дорогой, ты уже два дня не выходил на улицу. Подышал бы свежим воздухом, а то так совсем зачахнешь…
- Мне и тут хорошо, - коротко отрезал Теодор, даже не посмотрев на мать.
- Но милый, погода такая чудесная, сходи, проветрись. Можешь зайти к Людовику и взять его с собой в парк, денег я дам…
- Я хочу побыть в своей комнате, разве не понятно? - Теодор вопрошающе посмотрел на миссис Синклер.
Холодный голос сына обидно кольнул Каролину, но та не подала виду. Теодор вдруг ухмыльнулся и обратился к Пятому, не отрывая вызывающего взгляда от матери:
- Пятый, не хотел бы ты выйти погулять?
Оторопев, Пятый лишь недоуменно открыл рот.
- Ты оглох что ли? Гулять хочешь?
Пятый, стараясь не смотреть на миссис Синклер, заплетающимся языком сказал:
- Если честно, то я бы хотел выйти на улицу. Мы ведь действительно не покидали комнату пару дней…
Хрипло рассмеявшись, Теодор протяжно произнес:
- Мам, мы с Пятым идем гулять, будем к ужину. Вставай, Пятый, пошли.
Пятый, окоченев от изумления, не мог сдвинуться с места. Он лишь вжал голову в плечи, опасаясь реакции Каролины. Она не заставила себя долго ждать:
- Дорогой, - начала миссис Синклер как можно ласковей, бросая ненавистные взгляды в сторону Пятого, - сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смел интересоваться мнением Пищевых резервов.
- Я и не интересуюсь, мне важно лишь мнение Пятого.
- Он не “Пятый”, сынок, а Пищевой резерв номер 5, такой же резерв, как и все остальные.
- И пускай. Вы с папой подарили мне его и сказали, что это мой личный Пищевой резерв. Что хочу с ним, то и делаю.
- И все же, сынок, - голос Каролины терял свою притворную нежность и становился все более раздраженным, - есть определенные правила. Пищевые резервы не могут иметь своего мнения. По правде сказать, зря ты вообще его научил говорить…
- Зато у меня есть хоть один умный и достойный меня собеседник.
Каролина собиралась что-то сказать, но осеклась. Пятому хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Довольный реакцией как матери, так и Резерва, Теодор победно произнес:
- Все, довольно разговоров, мы идем гулять. Что ты все сидишь, Пятый, вставай!
Проводив испепеляющим взглядом сына с Пятым, Каролина лишь напоследок произнесла:
- Просто помни, сынок, что мы их разводим для еды, а не для развлечений. И рано или поздно тебе придется его употребить. Не опоздай к ужину, будем подавать последний резерв из четвертого поголовья!
Теодор ничего не ответил и вышел во двор, уверенно волоча Пятого за руку.
***
Книжный клуб миссис Баркер начал свое собрание в семь часов вечера. Хотя сама госпожа Элеонора Баркер еще неделю назад предупредила о том, что собрание клуба состоится в четыре часа, каждая участница сочла своим долгом прийти как можно позднее, в традициях истинных аристократов. Последней в гостиную миссис Баркер вошла мисс Вероника Берроуз, самая великовозрастная жительница Танаполиса. Удостоверившись, что она опоздала сильнее всех, Вероника с самодовольным видом села в кресло. При этом суставы ее издали такой громкий хруст, что казалось, будто мисс Берроуз вот-вот развалится.
- Да, леди, в таком возрасте, как у меня, каждый шаг стоит неимоверных усилий. Но вам бы еще дожить до моих лет, сами-то еле-еле на ногах стоите, - Вероника сипло рассмеялась и вдруг, будто поперхнувшись, зашлась дребезжащим кашлем.
Миссис Баркер, пропустив это высказывание мимо ушей, произнесла надменным тоном:
- Итак, наконец, все в сборе, и я могу объявить десятое собрание Книжного клуба открытым.
Книжный клуб миссис Баркер состоял из нее самой, мисс Берроуз, самой богатой участницы клуба (и при этом незамужней), миссис Жанны Ширак, миссис Натали Поттер и миссис Синклер, для которой это собрание было первым. Все дамы, по обыкновению, были наряжены по всем правилам высшего общества: кружевные платья, шляпы с перьями самых ярких расцветок, клетчатые брюки и пиджаки. Особым шиком считалось носить туфли разных цветов. Каролина для собрания выбрала красную и фиолетовую туфли. Миссис Ширак перебирала в руках монокль. Причем делала она это как можно более демонстративно. Как монокль нужно носить, Жанна, по правде говоря, не знала, но она следовала совету мужа, который сказал, что без монокля лучше в свет вообще не выходить.
Гостиная, в которой собирался клуб, была обставлена так, чтобы каждый ее дюйм кричал о причастности владелицы дома к знати. Дубовая мебель, украшенная искусной резьбой, огромные зеркала в золотых рамах, диковинные тропические растения в гигантских фарфоровых вазах, массивные шторы фиолетового цвета, ярко-желтый ковер и синие бархатные кресла с зеленым узором. Стены украшали разнообразные картины, которые собирал муж миссис Баркер, мистер Норман.
По случаю собрания каждая леди надела на себя все украшения, какие только у них были. Ожерелья, серьги, кольца, браслеты – все это сверкало и переливалось в свете помпезной хрустальной люстры, висевшей над столом, за которым сидели собравшиеся. От такого обилия драгоценностей каждое движение членов клуба создавало неимоверный лязг.
В общем, все аристократические традиции касательно внешнего вида и обстановки были соблюдены со впечатляющей дотошностью.
- Сегодня мы будем обсуждать роман Толстого “Мир и война”. – сказала Элеонора, взяв увесистый книжный том из шкафа.
Участницы клуба начали торопливо копошиться в сумочках и доставать книги. Вскоре каждая дама сидела, положив на колени принесенные с собой экземпляры романов. Мисс Берроуз держала в руках “Моби Дик”, миссис Ширак поглаживала глянцевую обложку Американской трагедии. Каждая руководствовалась в выборе толщиной, ибо по-другому они пока не могли отличать книги. Каролина пришла с пустыми руками. И только миссис Поттер взяла с собой роман Толстого. Ей хотелось сказать миссис Баркер, что книга называется “Война и Мир” (самой Поттер правильное название подсказал ее муж, бегло читавший по-людски), но она застенчиво промолчала.
- Какие впечатления остались у вас от этого произведения? Лично мое мнение – роман переоценен. Он слишком толстый, страницы мерзко-желтого цвета, который совершенно не подходит ни к одному моему наряду. А вкус просто омерзителен. И картинок внутри не оказалось. Прошлая книга мне понравилась намного больше.
Закончив выступать, миссис Баркер гордо посмотрела на участниц собрания. Миссис Ширак неуверенно поднесла роман Драйзера ко рту и попробовала его на зуб, а затем попыталась откусить от него, как вдруг один из ее иглообразных зубов откололся. Мисс Берроуз сипло расхохоталась.
- Девочки, постыдились бы. Я, старая развалина, и то держу себя в руках.
Жанна лишь стыдливо прикрыла рот.
- Простите. Муж мне говорит, что это все из-за того, что Корпорация травит наше поголовье, поставляя испорченный корм. У нас было три поколения пищевых резервов, а теперь ничего не осталось, все подохли. Мы с мужем стали есть консервы Корпорации, и у нас начались проблемы со здоровьем. У моего бедного Жоржа уже третий глаз ослеп, а кожа на затылке начала белеть и покрываться сухой корочкой.
Дамы облегченно вздохнули, отложили книги и принялись горячо обсуждать заговор коварных промышленников, стремящихся отобрать власть и влияние у потомственной знати.
Наконец, настал момент, которого все так ждали. Элеонора встала с кресла и позвонила в серебряный колокольчик, висевший у нее на шее.
- А теперь, мои дорогие участницы Книжного клуба, наступило время ужина. Сегодня я подаю к столу прекрасный экземпляр из коллекции моего мужа. Молодое, но уже зрелое мясо, пищевой резерв восьмого поколения!
Во время этих слов в комнату к собравшимся двое слуг вкатили инвалидную коляску, в которой сидела довольно пухленькая девочка лет четырнадцати. Она дышала ровно и спокойно смотрела на всех из-под густо разросшихся волос. Когда слуги сняли с девочки ошейник и наручники, а потом вкололи ей ржавым кулинарным шприцом обезболивающее, Элеонора перешла на шепот.
- Самое изысканное блюдо для моих гостей – дышащее мясо, как его подают при дворе Короля. Наслаждайтесь!
Дамы мгновенно позабыли обо всех правилах аристократического приличия. Облизывая длинными фиолетовыми языками свои зубы-иглы, они медленно приближались к девочке, вытянув вперед дрожащие пальцы с кривыми когтями. Все восемь глаз каждой участницы Клуба искрились от предвкушения. Лишь Каролина осталась в стороне. Ей дико было видеть, что мясо еще живое, еще дышит и смотрит прямо на нее глазами, полными каких-то мыслей. Каролина отвернулась и неловко прикрыла лицо ладонью. Ей почему-то не хотелось смотреть на эту трапезу. Мисс Синклер много раз слышала о “дышащем мясе”. О легендарном рецепте из королевского дома ходили слухи, будто мясо, поданное живым, изумительно на вкус. А некоторые утверждали, что, если попробовать хоть кусочек живого мяса, то потом мясо, приготовленное обычным способом, будет на вкус хуже любого человеческого продукта. Каролине всегда было любопытно, правдивы ли эти легенды, но теперь, когда ей представился шанс их проверить, мисс Синклер стояла в дверном проеме, цепенея от ужаса, и смотрела в центр комнаты сквозь пальцы. Слуги к тому времени уже погасили свет, и Каролина видела лишь копошащийся клубок из когтей, долговязых рук и кривых клыков, брызг крови, ошметков кожи, мышц, кусков ткани от нарядов, из которого доносилось чавканье, хруст костей и стоны блаженства.
Каролина быстро вышла из комнаты, не попрощавшись. На ее уход никто не обратил внимание.
Когда Каролина подошла ко входной двери дома, она услышала жуткий треск.
- Голова достанется мне, можете высосать глаза! – донесся хриплый рев миссис Ширак.
Последним звуком, который услышала миссис Синклер перед тем, как покинуть дом миссис Баркер, был звук отломавшегося клыка.
***
Теодор и Пятый прогуливались по заднему двору особняка. Пищевой резерв номер 5 расставил руки в стороны и, зажмурившись, наслаждался ласковым теплом солнца. Теодор шел, смотря под ноги и наблюдая, как слегка приминается изумрудная трава под его практически невесомыми шагами. Дети проходили мимо густого леса. Листья на деревьях буквально звенели от ветра.
- Я хочу сходить к загону, - произнес Теодор и резко повернул влево.
Пятый безоговорочно последовал за младшим Синклером. Двое мальчиков подошли к строению, формой своей напоминавшему коробку. Пятый прикоснулся к гигантскому коробу и почувствовал холод железной стены.
- Смотри, - тихо произнес Теодор и махнул тонюсенькой рукой Пятому, чтобы тот подошел к решетчатому окошку в стене железного загона.
Пятый приподнялся на цыпочки и заглянул через прутья. В загоне было темно, лишь полоски света, проникавшие в строение через решетку, позволили Пятому разглядеть в дальнем углу загона фигуру. Та, заметив лицо мальчика, зашевелилась, и затем медленно подползла к окну. Пятый испугался и отпрянул. Теодор усмехнулся.
- Смотри на нее, Пищевой резерв номер 5, смотри.
Фигура оказалась женщиной. Она схватилась за решетку бледными пальцами и начала таращиться на ребят. Волосы ее были грязные и спутанные, все лицо ее было в темно-коричневых пятнах. Глаза женщины были серые и пустые. Она сжимала прутья в ладонях, ее губы дрожали.
- Жалкое зрелище. Зараза добралась и до нашего дома. Ее мясо скоро станет совсем несъедобным. Сегодня ее подадут к ужину. Что ты чувствуешь? – внезапно спросил Теодор.
Пятый испуганно подошел к окошку и еще раз посмотрел в лицо Пищевого резерва номер 4.
- Мне не хочется больше здесь быть.
- Разве тебе не жалко, что твоего сородича сегодня сожрут? Разве тебе не обидно, что ты, разумное существо, способное мыслить, рассуждать, чувствовать, будешь съеден, точно также разорван на кусочки, как эта самка?
Пятый дотронулся до железного ошейника.
- Нет. Я же для этого и был создан. Я – пищевой резерв.
Теодор молча развернулся и пошел в сторону аллеи.
- Я думал, в тебе что-то проснется. Я ошибся…
- Зачем ты мне ее показал? – вдруг спросил Пятый.
Теодор остановился и с любопытством посмотрел на Пятого.
- Мне было интересно, сможет ли то, что я научил тебя говорить, что я рассказывал тебе о мире, пробудить в тебе чувство несправедливости по отношению к твоему виду.
- Нет, причина в другом. Я это знаю, Теодор.
Женщина замычала пронзительно громко. Теодор кинулся в сторону Пятого и сжал его подбородок худыми пальцами, больно впившись в кожу мальчика когтями.
- Никаких имен. Ты прекрасно знаешь правило. Для тебя я хозяин, мистер Синклер.
-Прости меня, - прошептал Пятый, стараясь не заплакать, но губы его задрожали.
- Нет, хуже плачущего мяса ничего нет. Успокойся и слушай. Я прощаю тебя. И да, мой дорогой Пищевой резерв, ты прав. Я привел тебя сюда совершенно не по тому поводу. Все же ты интересный.
Теодор отпустил Пятого.
- Это твоя мать. Я подумал, несправедливо будет лишить разумное существо момента для того, чтобы проститься с матерью. Она тебя не помнит. Вряд ли она вообще может соображать. Ее растили в загоне, как и всех пищевых. Так что можешь говорить ей что хочешь, она не поймет ни слова. Я оставлю тебя. Жду у калитки через пять минут. - и Теодор удалился.
Пятый стоял, смотря в дрожащее лицо матери. Он не понимал, что должен чувствовать. Да, Теодор рассказывал Пятому, что такое мать. Пятый знал, что миссис Синклер – мать Теодора. Но только Пятый никогда бы не хотел себе такую мать. Еще с минуту Пятый смотрел на женщину, потом развернулся и пошел в сторону выхода из двора.
***
Теодор по обыкновению шел, слегка обгоняя Пятого. Давалось это ему с трудом, щуплые ноги Теодора подрагивали при каждом его шаге. Пищевой резерв номер 5 старался держаться позади, прекрасно зная о привычке своего хозяина. Мальчики проходили мимо соседских домов. Район Танаполиса, в котором жила семья Синклер, считался самым престижным в столице. В стоявших почти вплотную друг к другу покосившихся деревянных строениях проживали потомственные аристократы. В этот район не пускали простых горожан из промышленных районов, за чем следила королевская полиция, в которой и служил Грегори Синклер.
Когда Теодор и Пятый проходили мимо забора, ограждавшего поместье семейства Корвелли, младший Синклер вдруг резко остановился и стал с интересом наблюдать происходившее за забором.
На неровном газоне, лежа на шезлонгах, расположилась чета Корвелли. Питер Корвелли разливал по высоким бокалам холодный лимонад, а его супруга, Элизабет, обмахивалась веером и что-то увлеченно рассказывала мужу. Двое слуг в это время занимались тем, что подстригали многочисленные кусты. Делали они это не самым аккуратным образом, во многом из-а того, что их длинные пальцы с иглообразными когтями не были приспособлены для обычных садовых ножниц. Но для Элизабет Корвелли значение имело лишь то, что у нее есть подстриженные кусты, почти такие же, как и в королевском саду, поэтому она не сильно переживала по поводу эстетичности своего участка. Поливкой же цветов занималась грузная женщина в цветастом халате. От долгой работы под солнцем и постоянных наклонов она вспотела, а ее жидкие седые волосы взмокли и прилипли к морщинистому лбу. Женщина, полив очередную хризантему, закряхтела, разогнулась и потерла нагревшийся металлический ошейник. Когда же она увидела Теодора и Пятого, стоящих за забором, выражение усталости на ее лице сменилось яростью.
Эта женщина была Пищевым резервом номер 8 из личного поголовья семьи Шульц. Несколько десятков лет, будучи совсем юной, она была представлена на Продовольственной ярмарке Танаполиса как самый плодовитый пищевой резерв. На тот момент у Пищевого резерва 8 было 14 особей в потомстве. На той самой ярмарке она, вместе с двумя из четырнадцати детей и была выкуплена отцом Питера Корвелли.
Но кроме удивительной плодовитости у Пищевого резерва номер 8 была еще одна исключительная особенность. Питер Корвелли с отцом одни из немногих занимались наукой, а именно исследованием пищевых резервов. Питер был одним из умнейших жителей столицы, а также первым, кто заметил общую тенденцию бесплодия особей и массового их вымирания. Поэтому Питер посвятил несколько лет исследованиям своих пищевых резервов, и в особенности особи под номером восемь. При этом, он изучал не только возможности ее организма к деторождению. Питера интересовало то, что происходило у пищевых резервов в голове. Поэтому он сделал то, на что кроме него во всем Танаполисе осмелился лишь юный Теодор Синклер – научил Пищевой резерв номер 8 говорить. С тех пор Пищевой резерв номер 8 была для мистера Корвелли подопытной зверушкой, а для миссис Корвелли – прислугой и послеобеденной собеседницей.
Однако, даже такой ученый муж, как Питер Корвелли, академик Академии продовольственных наук Танаполиса, не смог избежать роковой ошибки, в отличие от Теодора. Пищевой резерв номер 5 никогда в сознательном возрасте не видел свою мать. А вот Пищевой резерв номер 8 не только видела своих детей. Она знала, для чего и она сама, и ее дети предназначались.
Достигнув забора в несколько быстрых и тяжелых шагов, Пищевой резерв вцепилась в некогда белую деревянную ограду и зашипела:
- Что, Пятый, совсем тебя разбаловали хозяева? Уже выгуливают, ты посмотри! Каково это там, а, за оградой? Нравится, да?
Тут она схватила опешившего Пятого за жилистую руку и притянула к себе. Пятый отпрянул и хотел вырвать руку, но женщина крепко в него вцепилась. Мальчик повернулся к Теодору, но тот заворожённо таращил свои черные глаза-бусины на разъяренную громадную самку пищевого резерва.
- А мои никогда уже не погуляют, слышишь? Никогда! Такие хорошенькие были, такие розовенькие! Их съели, съели их. А тебя не жрут, с тобой носятся, как с королем! – женщина окончательно потеряла самоконтроль и перешла на вой, - Полгода как уже голубоглазую мою слопали, так я думала, что хоть сероглазенького оставят. Я просила, я просила, чтобы оставили! Но вчера, вчера, даже не сказали, я уже потом кинулась вечером его искать, нашла косточки на кухне. Почему тебя не едят, почему? Зачем он вам? - тут она повернула раскрасневшееся лицо к Теодору, - я сама его сейчас растерзаю!
Но тут уже к Пищевому резерву номер 8 подбежали слуги, держа в руках электрошокеры. От первых ударов током женщина лишь завопила и развернулась в сторону дома, но затем Питер, наблюдавший за этой сценой с не меньшим, чем Теодор, интересом, нажал кнопку на маленьком пульте, и разряд тока прошел уже через металлический ошейник. Пищевой резерв номер восемь рухнула на забор, и тот упал вместе с ней на пыльную дорогу. Только после этого Питер Корвелли подошел к мальчикам.
- Добрый день, Теодор. Простите нас за эту нелепую сцену, - он злорадно покосился на вконец перепуганного Пятого, - она просто уже совсем стара. Передержали мы ее. Мясо, наверно, уже не такое вкусное из нее будет. Заверяю вас, что сегодня же мы ее заколем.
- Но милый, - раздался писклявый голос Элизабет, - она же наш последний пищевой резерв, что мы будем есть? На консервы Корпорации я не перейду, говорю сразу! – и она обиженно замахала веером.
- Не волнуйся, дорогая, мяса с нее хватит на пару лет точно, а дальше посмотрим.
- Как вы научили ее так говорить? – внезапно спросил Теодор. – в книгах я читал, что только совсем юные особи могли понимать и воспроизводить речь, и то не всегда успешно.
- Просто мне повезло с этой самкой, я полагаю, – задумчиво произнес Питер. – Даже жаль, что так вышло. Еще раз примите наши искренние извинения. Я лично передам ее голени вашему отцу в законсервированном виде. Всего хорошего! – И Питер Корвелли удалился в дом, следуя за волочащими тушу Пищевого резерва номер 8 слугами.
Когда мальчики продолжили свою прогулку, Теодор спросил:
- Ты сильно испугался?
- Я не испугался, - тихо произнес Пятый, - я просто почувствовал…
- Что ты почувствовал?
- Что виноват.
Почти до самого хранилища Теодор и Пятый шли молча. Наконец, Теодор произнес:
- И все-таки безумно интересно, как ему удалось научить взрослую особь так хорошо говорить. Она даже пол своего потомства могла определить, удивительно!
Пятый даже не слушал, о чем говорит Теодор. В его голове промелькнула какая-то болезненная мысль, но ему не хватило выученных слов, чтобы ее выразить даже в своем сознании. Мысль эта была про его мать, ту страшную особь из загона.
***
В хранилище было прохладно, и Пятый стоял, растирая локти ладонями. Теодор завороженно бродил по темному лабиринту, состоящему из предметов прошлых эпох. Он осторожно касался белесыми подушечками пальцев пыльных книг, предметов мебели, музыкальных инструментов, медицинских приборов, и его глаза сияли от искреннего возбуждения.
Пятый был в хранилище впервые. Он был напуган темнотой, царящей в помещении, и невообразимым количеством вещей, которые казались лишь силуэтами, тенями.
Теодор, выглянув из-за завалов из кукол, поманил Пятого к себе. Когда Пищевой резерв подошел к своему хозяину, он увидел рисунок.
Пятый и раньше видел рисунки, в основном – в книгах Теодора. Но те рисунки были совсем крошечные по сравнению с тем, что стоял у стены хранилища. Завороженный Теодор провел кончиками когтей по холсту и сказал:
- Я всегда прихожу в хранилище, когда мне особо тоскливо. Прочие приносят сюда эти сокровища, полагая, что это лишь бесполезный хлам. Но что ты хочешь от простаков, - обратился Теодор в пустоту, - они понятия не имеют, какие богатства здесь покоятся.
Теодор отошел на несколько шагов назад и развел руки в стороны.
- И эта картина – мое любимое здешнее сокровище. Она прекрасна. Посмотри, Пятый, разве ты не видишь? Разве ты не чувствуешь ее?
- Кого “ее”? – прошептал Пятый.
- Картину, Пятый. Картину.
В темноте хранилища было трудно разглядеть что-то, но Пятому удалось рассмотреть картину. На ней было изображено существо, это Пятый знал точно. Существо это напоминало особь Пищевого резерва, причем очень здоровую. “Такой можно пол-Танаполиса накормить” – подумал Пятый и поежился от этой мысли. Только цветом это существо было намного темнее Пищевых резервов, и в своих передних лапах оно держало что-то, что тоже походило на резерв, только гораздо меньшего размера. Пятый подошел поближе к картине и убедился, что существо держит в лапах другой Пищевой резерв, маленький и нормального цвета. Присмотревшись еще внимательнее, Пятый в ужасе отпрянул и вскрикнул.
- Оно… Оно ест его!
Теодор впервые за долгое время звонко рассмеялся.
- Эта картина, Пятый, называется “Сатурн, пожирающий своих детей”. Или как-то так, уже никто не знает точно. Мы с тобой, наверное, единственные во всем проклятом Танаполисе знаем не то что о ее названии, а о ее существовании.
Теодор так ласково провел ладонью по картине, что Пятого это напугало едва ли не больше, чем изображенный сюжет.
- Да, Пятый, все верно. На картине изображено некое высшее существо, которое поедает своих собственных детей. Не знаю, правда, из-за чего. Но размышления о причинах такого злодейства меня сильно занимают, Пятый. За это я и люблю эту картину.
Теодор снова отпрянул.
- Ты просто посмотри на выражение его лица! Сколько боли, сколько ужаса в его безумных глазах! И он продолжает впиваться в плоть себе подобному. Что его заставляет это делать? Я думаю, страх. Он испуган, он слаб и жалок.
Младший Синклер повернулся и спросил:
- Пятый, знаешь, кто ее нарисовал?
Пятый прокашлялся и произнес:
- Наверное, Король?
На этот раз Теодор рассмеялся сухо и хрипло.
- Нет, Пятый, не зря я тебя с собой взял, ты уморителен. Хотя, что ты можешь сказать. Это, Пятый, ваше наследие.
- Наше?
- Да, ваше. Ты думаешь, что кто-то из населяющих Танаполис идиотов сможет сотворить что-то хотя бы на тысячную долю такое же прекрасное?
Пятый буквально впал в ступор, а Теодор начал ходить вокруг него, самодовольно урча.
- Никто никогда не скажет подобного, но я уверен, что все, что есть в этом хранилище, все, что есть в Танаполисе, все, от наших поместий до кофейника маменьки, все было создано вашим видом.
- Не может быть, Тео… хозяин. Ты сам говорил, что все создано Королем и его предками.
- Это официальная версия, то есть, неправильная. Хочешь подтверждения? Да оглянись вокруг!
Теодор сжал щеки Пятого и стал раскачивать его голову, словно заставляя того узреть что-то позади стен хранилища.
- Вокруг царит упадок и разруха. Доски в домах гниют, ножи и вилки ржавеют. И никто, никто не делает ровным счетом ничего. Эти идиоты ведут себя так, будто все в норме. И самое отвратительное, что они прекрасно понимают, в какую пропасть катятся, но продолжают этот глупый маскарад.
Теодор встал на небольшой холмик из лежащих на полу книг и продолжил речь.
- Знаешь, как я это понял? Ответ в картине, Пятый. Посмотри еще раз на нее внимательно. Посмотри на этот безумный взгляд, с которым Сатурн ест своих же детей. Это мы, Пятый, мы! Тебе кажется, что мы хозяева этой жизни, а ты – лишь средство нашего насыщения. Это правда, потому что таковы правила игры. Но посмотри сейчас на меня.
Теодор поднес руку ко рту и резко отломил себе клык. Пятый подскочил на месте и кинулся к хозяину, но тот жестом остановил его, и Пятый застыл, в ужасе смотря на струйку ярко-голубой, будто светящейся жидкости, сочившейся изо рта Теодора.
- Видишь, Пятый? Мы слабы и жалки. И с каждым поколением все хуже. Наш вид вымирает, и мы ничего не можем с собой поделать. Все, что у нас осталось, это глупые маскарады и власть над вами. Знаешь, почему мы вас едим?
- Потому что это закон пищевой цепи, мы стоим в ее низу, вы – на самой вершине, - Пятый произнес заученную фразу, все его мысли были о том, больно ли хозяину.
Теодор вытер ладонью рот и ухмыльнулся.
- Чушь. Я думаю… Нет, я уверен, что мы вам завидуем. Более того, если бы нам не нужно было вас есть для утоления голода, мы бы все равно вас жрали, даже с еще большим остервенением. И знаешь, почему? Зависть.
Теодор потряс своей щуплой рукой, и складки розовой кожи на локте задрожали.
- Мы – воплощение убожества. Я даже с постели с трудом встаю, молясь, чтобы не сломать колени. И посмотри на себя, крепкий, ровная кожа, сильные руки. Если бы не ошейник, ты бы мог меня придушить, просто слегка сжав пальцы на моей тощей шее.
- Я не смог бы, это противоречит нашей природе – снова изо рта Пятого вырвалась догма, которой его учило семейство Синклер.
- Ну да, и это тоже, - снова дребезжащий смех, - зачем, по-твоему, они наряжаются в эти нелепые одежды, пьют утром кофе, который для них смертелен, и раздают себе глупые титулы? - Теодор попытался схватить книгу с пола, но она выпала из его рук, - все это кто-то давно почерпнул из ваших книг. И они захотели стать такими же, как вы. Почему? Зависть. Они тоже хотят быть сильными. Тоже хотят иметь ровные белые зубы. Тоже хотят уметь строить красивые дома и писать поэмы. Но все, чем мы обладаем, это бессильная злоба, ненависть, гора старья, которую никто не умеет использовать, и конвейер Продовольственной Корпорации по производству консервов из ваших личинок. Поэтому мы, также как Сатурн, пожираем вас, и глаза наши полны гнева и страха, что вы когда-нибудь поймете свою силу и поквитаетесь с нами.
Теодор глухо вздохнул и опустил руки на колени. Только теперь Пятый осмелился броситься к Хозяину и приобнять его.
- Хозяин, тебе помочь?
- Да, доведи меня до дверей. Зря я тебе, наверно, рассказал это.
Пятый не ответил.
- Хотя, буть что будет. Я не мог не рассказать тебе. Обидно было бы, если бы такие гениальные мысли канули вместе со мной.
Когда два мальчика вышли из хранилища, наступил вечер.
***
Возвращаться домой Теодор решил по объездной дороге. Она опоясывала вершину холма, на которой находился элитный район Танаполиса. Идя по этой дороге, можно было увидеть рабочие районы, расположенные у подножия. Пятого они всегда пугали. С холма весь город казался кипящим котлом из железных коробок, труб и черного дыма. В дали виднелся грозный силуэт Продовольственной Корпорации.
- Ты гляди-ка, какой деликатес идет. – послышался громкий лающий возглас, и мальчики обернулись. Позади них шли двое рабочих. Их можно было отличить по дырявым каскам на головах и почти сколотым зубам и когтям.
- Вот жена моя обрадуется, когда я ей такую вкусняшку принесу, а то мы с детьми уже давимся от консервов. – снова гавкнул один из рабочих, а второй лишь хищно скалился.
Теодор спокойно повернулся и сказал железным голосом:
- Шли бы вы отсюда, рабочим находиться вечером в этом районе запрещается. Мой отец патрулирует улицы, и если увидит вас, то хорошая шоковая терапия вам обеспечена.
- Да мы же шутим, юный господин, - пропищал первый рабочий и загоготал, а второй, продолжая скалиться, процедил:
- Только недолго мелочи учить нас, недолго. Скоро Король слопает последнюю особь из своего стойла, и тогда примется за ваших. Или нам отдаст, ведь мы работаем в корпорации, а у нее скоро будет вся власть, да.
- Мне страшно, не отдавай меня никому, - неожиданно для всех, в том числе и для себя произнес Пятый и встал за спину Теодора. Тот не подал виду, что удивился, и слегка развел руки.
- Уходите, я повторяю.
- Ты смотри-ка, он научил особь говорить! Извращенец. Я и семья давимся консервами из личинок, а у него есть созревшая особь, которую бери, да ешь, а он ее говорить учит! Ну ничего, аристократишко, грядет большой пожар!
Первый рабочий достал из мешка, который он волочил за собой, пустую консервную банку и швырнул ее в Пятого, а затем вместе со вторым рабочим начал спускаться в рабочие районы, запевая:
- Грядет большой пожар, грядет большой пожар…
Когда они скрылись из виду, Пятый, чтобы нарушить неловкое молчание, спросил:
- А что они поют?
Теодор поднял банку и посмотрел на нее. На этикетке был криво нарисован младенец Пищевого резерва. “В одном эти двое правы, мясо личинок омерзительно на вкус. Ну, а что они хотели, вырастить взрослую особь дорого. Да и мрут они теперь. Скоро все на консервы перейдем” – подумал младший Синклер, а вслух ответил:
- Новая песня рабочих. Мне видится, что они затевают бунт. Но папа говорит, что это не серьезно, рабочие еще слабее, чем мы, потому что питаются всякой дрянью, - Теодор подбросил консервную банку, и та покатилась вниз.
***
Огонь был повсюду. Крики доносились из каждого пылающего дома. По улицам носились рабочие, аристократы. Все были в горящих одеждах, так что нельзя было понять, кто есть кто. Многие врывались в поместья, кто-то, вооружившись кухонным ножом, кромсал своего сородича, разбрызгивая голубую кровь.
Теодор и Пятый прятались в лесу на восточной стороне холма. Теодор, весь израненный, со сломанной лодыжкой, лежал на коленях у Пятого и смеялся, пуская кровь изо рта.
- Мой папа был не прав. Идиоты из Корпорации оказались чуть меньшими идиотами и поняли, что вилками тыкать можно не только в кусочки горького мяса из консервных банок. Жалко только маму с папой. Они, конечно, глупые были, тоже убежать могли, но все же…
Теодор отвернулся, так, чтобы Пятый не мог видеть его лица.
- Что теперь будет? – спросил Пятый.
- Я подохну, а ты можешь бежать. Не знаю, правда, куда, но ты сильный, а я попытался дать твоей пустой голове хоть немного знаний, так что, может, еще немного проживешь.
- Я не брошу тебя.
- Какой же ты тупой, - беззлобно произнес Теодор, - И зачем распинался я перед тобой тогда в хранилище. Такой же пищевой резерв, как и все остальные.
- Я не ухожу не потому, что я твой пищевой резерв. Я прекрасно помню твои слова. И никогда их не забывал, Теодор.
Теодор удивленно поднял на Пятого все свои восемь почти потухших черных глаз.
- Ты должен поесть, Теодор, - уверенно сказал Пятый, закатал окровавленный рукав и протянул руку ко рту Теодора.
Тот с трудно скрываемым трепетом произнес:
- Глупец. Какой мне толк от твоего мяса, все равно мне не жить.
- Как и мне. Теодор, я хочу, чтобы ты это сделал. Не потому, что я твой пищевой резерв. Я хочу так отблагодарить тебя.
- Отблагодарить? За что? За годы унижения, страха и ожидания собственной смерти от моих клыков?
- Если бы я содержался в хозяйстве другой семьи, то меня бы давным-давно сожрали. И никто бы не читал мне книжек, не учил меня говорить и не гулял бы со мной. Ты дал мне все, что мог. Как ты говорил, не мы выбираем правила игры, так? Ешь, Теодор. Я не смогу спокойно умереть, зная, что не отблагодарил тебя.
Теодор все труднее сдерживал желание вцепиться в бицепс Пятого и произнес:
- Но у меня даже нет обезболивающего.
- Я переживу, - улыбнулся Пятый.
“Какие все-таки у тебя ровные белые зубы, гаденыш” – ласково подумал Теодор и аккуратно, виновато смотря в землю, начал вводить клыки в руку Пятого. Тот не издал ни звука. По клыкам Теодора потекла кровь, темно-красная, цвета пульсирующего купола из огня, охватившего Танаполис.