На фото: На ледопаде Цейского ледника. Автор сидит на переднем плане в балой бандане и светлой штормовке
По путёвке в горы
Я свободен и у меня летний отпуск. Кто-то советует взять в завкоме путёвку, отдохнуть в санатории. Какой санаторий? Я в лечении не нуждаюсь. Но в завком иду. Там всё нарасхват, есть только туристические.
Предлагают горящую: «Через Рокский перевал». Пешком через Кавказский хребёт – потому и горящая. Народ предпочитает путешествовать сидя, в крайнем случае – на автобусе.
Я хватаю без раздумий: горы – это же прекрасно!!! «…стою на вершине у края стремнины».
Орджоникидзе, знакомый по классикам Владикавказ. Турбаза с закрытым двориком. Окна первого этажа закрыты мелкоячеистой стальной сеткой. Пропускная стойка с вахтёром, – всё от проникновения местных кабальеро.
Они днём и ночью под окнами: уговаривают приезжих блондинок выйти прогуляться и прокатиться. Спрос, видимо, удовлетворяется – в фойе висит приказ: «…туристок (ФИО) за исчезновение на двое суток из турбазы отчислить…».
Молодые мальчики в белых рубашках и чёрных полуклёшах перекликаются с девицами, торчащими у раскрытых окон второго этажа. Чем только не соблазняют. Тут и поездки в горы с пикником на природе, и ресторан, и подарки… Всё к услугам белокурых подруг.
Один переходит к реалиям: «Дэвушка, тэбэ не хочеца целоват усатый мужчина?»
Володя не выдерживает, кричит через форточку: «Кацо, хочешь стихи про усы?» Юноша переводит взгляд на первый этаж: голос слышит, но не понимает, кто говорит – через решетку нас не видно.
И тогда я декламирую: «Усы гусара украшают, усы гусару честь дают… Усами улицу метут, усами ж**у подтирают и за усы е***Ь ведут».
Тишина. Юнец опешил. А через минуту в окно летит кирпич. Вот, оказывается, на какие случаи окна защищены сеткой.
С Володей Брагинским я познакомился этим утром. Туристы собрались внутри дворика на первичный инструктаж. Деревянная танцплощадка, обрамлённая скамейкой. Над площадкой раскидистая слива с чёрными крупными плодами. Периодически на доски пола падает слива. И кто-нибудь бросается её поднимать. Немудрено: для жителей Сибири и даже средней полосы такие крупные плоды – экзотика.
Я сижу вблизи ствола этого дерева. Встаю и что есть мочи пинаю по стволу. Сыпется град плодов, народ бросается подбирать. Сажусь на место рядом с молодым человеком с крупными залысинами. Смотрит неодобрительно: «Зачем тряс, сам-то не подбираешь?» Тут же знакомимся, и на весь поход завязываются приятельские отношения.
А через сутки на открытом экскурсионном автобусе мы едем в Алагир.
Алагир - Цей
В Алагире состоялась акклиматизация – двухдневный поход на какую-то горушку. С ночёвкой у подножья и восхождением. Я поднялся туда с одной из участниц ещё ночью и водрузил на флагштоке флаг – свою косынку – ситцевый лоскут в крупный горошек.
Когда днём поднялись группой, все были разочарованы: наш фирменный знак отличия использовался уже до нас!! О моей проделке знали только мы двое и Володя с женой. Меня не заподозрили, у меня была запасная косынка. Носил я её не на голове, как прочие, а вместо шейного платка (вроде галстука).И только при нестерпимо палящем солнце она перекочёвывала на голову.
Из похода запомнились развалины аулов в Лесистом хребте в окружении одичавших садов. Загадку этих покинутых поселений инструктор не мог объяснить, но Володя предположил, что это аулы выселенных в Сибирь в 44-м.
От Алагира до Бурона едем на автобусе, а дальше пеший бросок до Цейского ущедья и вдоль реки Цей на турбазу. Турбаза палаточная, из строений только столовая и клуб.
Делаем двухдневный поход на Садонский перевал. По пути посещаем «Реком» – древние святилища осетинов. Деревянное зданьице с рогатыми черепами горных козлов и других животных. Нам эти святилища ни о чём не говорят.
Перевал впечатляет: виды гор великолепные, внизу панорамы двух ущелий с белыми верховьями ледников. Но дров нет, едим полусырое, мёрзнем в «памирках», спальники не спасают.
Больше понравилась однодневка на Цейский ледник до места его излома – ледопада. Трещины, ледяные столы, стаканы с водой, булыганы на ледяных пьедесталах.
Накануне ухода с турбазы маленькое осложнение. Даём в клубе обязаловку – концерт. После него кино и танцы. Инструкторов соседних альплагерей, и спортивного типа «джигитов» кино не устраивает: ждут танцев и периодически выключают свет. Кино обрывается.
Володя ловит одного из «выключателей» за руку и получает удар в лицо. Он не медлит с ответом и возникает потасовка. Бьёмся на крылечке, но их много. Бежим в палатки.
Вечер сорван. По базе ходят аборигены, ищут нас. Жена Володи укрывает нас в женской па-латке.
Утром выясняется, что зачинщики драки – члены молодёжной команды Северной Осетии по вольной борьбе. Во главе с тренером. Они же и сборная Союза, т.е. неприкосновенные. А мы им влупили по несколько оплеух и одного я сбросил с крыльца. Не ожидал «член» от меня приёма боевого самбо.
В сопровождении струхнувших инструкторов турбазы мы уходим из Цея.
Дальше пеший переход в Заромаг.И обилие родников с минеральной водой, различной по загазованности, вкусу и запаху.
Рокский перевал
На турбазе в Заромаге узнаем, что все группы, имевшие такие же путёвки, не шли на Рокский перевал – их направляли через невысокий Мамисонский по автомобильной дороге.
Топать по дороге, что может быть тоскливее?! Уж везли бы тогда на автобусе! Нас успокаивают: можно взять напрокат ослов, загрузить рюкзаки и фланировать налегке. Щас! Ослов нам только не хватает!
Мы бунтуем, требуем соблюдения маршрута, указанного в путёвке.
Бунт - дело серьёзное! И вот мы идём мимо сторожевых башен старинного села Нар – родины осетинского классика Косты Хетагурова.
Ущелье речушки Закидон суживается, впереди стеной встаёт Главный Кавказский хребёт. В маленьком селении Закка, приютившемся на крохотной площадке скалы ночуем в приюте. Холодно, сыро. Вода из источника отдаёт сероводородом.
Дальше уже пешеходная тропа в горы. Инструктор сообщает нам ещё одну новость: этим летом через перевал не ходили даже местные жители, якобы перевал закрыт снегом.
Что это – правда, убеждаемся уже под перевалом: тропа уходит под снежник, с гребня свисает снежный козырёк. Приходится вытаптывать ступени и пробивать тоннель в козырьке. Трое мужиков почти час пробивали снежный тоннель, девицы за это время всласть накатались по снежнику.
Наверху снега нет, тропа по южному склону уходит вниз. Находим на седловине и пограничный столбик с двумя табличками: на одной – «Грузия», на другой – «СССР». Недоумеваем: что, они уже и в Союз не входят?
На седловине перевала прощаемся с инструктором. Он уходит назад на турбазу, нам предстоит спуститься по тропе в Грузию, вернее, в её автономную область – Ю. Осетию. Внизу у подножья хребта предстоит ночёвка в приюте, а дальше небольшой переход до шоссе, где нас должен дожидаться автобус.
Покидающий группу инструктор – студент Тбилисского университета, расстроен больше нас. Он расстаётся с возлюбленной, тоже студенткой, но из Ленинграда. Вся группа была свидетелем их романа, внезапно возникшего за неделю знакомства, но очень трогательного и чистого. И вот, сдерживая слезы, героиня идёт по тропе в одну сторону, герой с её адресом в кармане – в другую.
Непонятно, почему инструкторское сопровождение предусмотрено только до перевала?
Володя Брагинский идёт впереди растянувшейся группы, я замыкаю. Нас всего двое парней в группе, поэтому обязанности и место каждого выверены с первого дня пешей части похода. Правда, на безопасных местах мы объединялись, чтобы проорать дикими голосами песни Окуджавы. Володя и познакомил меня с этим, новым для меня, жанром песенной поэзии.
Песни бардов только начинали входить в туристский быт. Это моё заключение, возможно, голословно: это я только начал входить в туризм. А песни у туристов были всегда, в этом я убедился впоследствии.
На спуске я начинаю понимать, что подъём легче спуска; спускаться тяжело: ноги немеют уже после получасовой ходьбы, пальцы ног давят в носок кеда – стопа проскальзывает по стельке, в то время как подошва мёртво припечатывается к тропе.
За трёхчасовой спуск пальцы ног вылезли наружу, прорвав резинотканевые носки кед. Наглядный пример того, что кеды – не обувь туриста. Это несведущий придумал: «По всей земле пройти мне в кедах хочется…».
«Небольшой» переход до автобуса растянулся на двадцать километров – дорога была погребена под свежим оползнем. За обломками рухнувшей на дорогу скалы нас дожидалось старенькое детище Горьковского автозавода. С не совсем старым, но излучающим злобу водителем.
Мемориал.
Усталые и голодные трясёмся в обшарпанном автобусе. Дорога гравийная, за автобусом тянется шлейф пыли. Въезжаем в Цхинвали. По плану нам предстоит остановка и знакомство с городом, но водитель, не сбавляя скорости, проскакивает его. Нашу просьбу остановиться у столовой игнорирует: мы запоздали, а он обязан до темноты доставить группу в Мцхету.
В небольшом селении тормозит у ларька, предлагает купить чего-нибудь пожевать. Что ж, спасибо и за это. Мы с Володей вместе с лавашем прихватываем бутылку «Саперави», всё ж небольшое утешение.
От водителя узнаём, что в Гори нам предстоит осмотр домика, где родился Сталин. На вопрос нельзя ли избежать этого, делает страшные глаза и что-то бормочет.
Мы понимаем: он недоволен нашим кощунством. Как можно проехать мимо святыни и не поклониться, не почтить память Вождя всех народов! Святотатство!
В Гори подъезжаем к сооружению из стали, стекла и бетона и попадаем в объятия экскурсовода – смотрителя музея. Идём внутрь, но ограничиваемся только осмотром музея под куполом которого, в центре стоит лубочный домик. В домик вход закрыт – идёт ремонт.
Мне суют книгу отзывов посетителей, но я передаю её девицам, жалуясь на малограмотность. Не хватало мне ещё расточать дифирамбы правителю, мнение о котором круто изменилось с марта 56-го года.
Ошеломляющее потрясение я испытал, когда зачитывали доклад Хрущёва. Потом пришло понимание многочисленности жертв – почти два года в центральных газетах шли публикации о гибели в застенках героев революции и гражданской войны.
Понимал, что это только вершина айсберга – государственный террор начался, пожалуй, со времён гражданской войны. И начали террор именно те, кто потом попал под сталинские жернова. Все репрессии против народа на «культ» не спишешь.
Экскурсовод лепечет о выдающемся деятеле мирового пролетариата, о всенародной любви грузинского народа к своему земляку и много других пустых и льстивых слов. Сказать бы ей, что я думаю о кумире её народа!? Да и обо всех кумирах и вождях?
Володя смеётся: «Не доедешь до моря». Действительно, что можно ожидать от идолопоклонников? Тем более от людей с горячей южной кровью? Тут не подискутируешь. Уже не раз встречался с откровенной враждебностью и не могу понять, чем она вызвана.
Впрочем, я забываю, что мои ровесники, студенты и школьники Тбилиси в ночь на 10 марта 56-го стали жертвами разоблачения «культа», их сверстники ещё тогда возненавидели Хрущёва. А может, заодно, и всех русских?
Уже в темноте прибываем на турбазу в город Мцхета. Впереди два дня на осмотр древней столицы и дальше такое же знакомство со столицей совремённой.
И засыпать и вставать мы будем под постоянно льющейся из репродукторов песней со знакомым мотивом и незнакомыми нам словами:
«Тбилисо, мзис да вардебис хмарео…»
Сентябрь 1963г.
Дополнения: http://www.proza.ru/2019/04/10/1403