Теплый осенний день грозился перейти в противный, холодный, как бы желая напомнить, что долгая зима не за горами. Тучи наползали из-за горизонта свинцовыми клубами. Ветер гонял в беспорядочной кутерьме ворохи раскрашенных яркими осенними красками листьев. На душе стало тоскливо, появилось чувство меланхоличной грусти, скоро снежным покровом укутает землю и все замрет в ожидании весны.
«Жизнь проходит», подумал Степан. Ему скоро исполнится тридцать девять лет, но нет еще семьи, нет детей. Как же это так вышло, что загулялся он, не встретил ту единственную, с которой готов прожить до конца дней своих. Он пытался строить семью, отношения, но не получалось, вот уже пять лет, живет он на окраине тихой деревни в добротном, но не счастливом доме. Все в Степане ладно, обладает он мужской статью, богатой кудрявой шевелюрой, синими, как небо глазами, девки сами цепляются, да только видимо проклятущему дому не по нутру приходятся. Дело в том, что дом у Степана не совсем обычный. Хоть и трудно поверить в такое, но факт остается фактом. Есть у этого крепкого и завидного для любого хозяина строения свой характер. Не простой, своенравный, как будто стремится он управлять судьбой хозяина и знает, что для него лучше. Степан устал от такой жизни, только деваться ему некуда. Он и купил-то дом этот, потому что цена была уж очень привлекательной. Были, конечно, мысли, а вдруг здесь подвох какой-то скрывается, но так Степану хотелось иметь свое жилье, что не придал он им никакого значения, отогнал их за ненадобностью. А теперь расхлебывает, видно до самой старости будет жить бобылем, так и помрет не оставив от себя никакого следа.
Чтобы не впадать в бесконечную тоску, закручивающую в душе царапающие до боли веревки, Степан много работал. А был он на все руки мастер, за что не возьмется, все получается. По дереву мастерил, технику ремонтировал, в электричестве разбирался, в общем нужный на деревне, свой человек, а то, что личная жизнь не складывается, все давно к этому привыкли. И когда появлялась в доме Степана новая хозяйка, местные сплетницы, сразу ставили крест, на их отношениях, мол, и с этой долго не уживется.
Сегодня день тянулся длинно, срывался дождь, и никакой работы не предвиделось.
Степан постоял в задумчивости у распахнутого окна, проводил взглядом курлыкающий журавлиный клин и решил лечь пораньше, чтобы поскорее встретить новый день. Он закрыл окно, оставив шторы не задвинутыми, и улегся, напротив, на своем стареньком, но уютном диване. На тумбочке лежала недочитанная книга. Степан открыл ее и погрузился в удивительный фантастический мир братьев Стругацких.
Он заснул не заметно для себя. Книга выпала из ослабевших рук и лежала, покачиваясь на вздымающемся от спокойного сонного дыхания животе. Вдруг что-то загрохотало, и Степан резко подскочил, свалив книжку на пол. Спросонья Он никак не мог сообразить приснился ему грохот или был на самом деле. Только хотел лечь, как опять послышался громкий стук. Стучали в дверь. Степан нехотя покинул теплую постель, впопыхах чуть не влез обеими ногами в одну штанину спортивных брюк, запутался в них и, выругавшись, отшвырнул в сторону.
-Кого нелегкая принесла в такой час? – открыв окно и высунувшись по пояс, спросил он.
-Степка, здорово! – сказал стоявший на крыльце, в кромешной темноте какой-то мужик.
- Здорово, коли не шутишь, на незнакомый голос ответил Степан.
- Вот чудак, не узнаешь, что ли, это же я Васька.
- Васька? – откуда ты здесь, как меня нашел?
- В дом пусти, потом расспрашивать будешь, холодно.
- Ну, влезай! - с полной серьезностью ответил Степан.
- То есть, как влезай, так и обидеть можно, я такой путь проделал, - удивленный Васька, думал, что над ним зло пошутили.
- Да, я серьезно, видишь, лестница стоит, сам так в дом попадаю.
- Ты, Степка, каким был, таким и остался, бестолочь, зачем тогда тебе двери, ты их заколоти и все.
- Ладно, лезь уже, потом все расскажу.
Изрядно растолстевший Васька с трудом поднялся по деревянной стремянке, кряхтя и зло ругаясь. Потом он никак не мог закинуть ногу, чтобы пролезть в окно. Степан крепко держал его за обе руки и тащил на себя, наконец, кое-как измученный и ободравший живот Васька попал в «гостеприимный дом» закадычного друга детства.
- Ну, ты и злыдень, - потирая расцарапанное пузо, сказал Василий.
- Не я, а дом у меня такой, в двери ходить невозможно. – Я несколько раз попробовал, все больше не хочется.- Когда покупал его хозяева хитрецы, сказали, что дверь заклинило, надо ремонтировать, потому окно единственный способ проникнуть внутрь. – А на самом деле оказалось все гораздо сложнее.
- Да ладно тебе заливать, завтра я войду в твои двери, а если ты мне набрехал, в чем я просто уверен, то щелкан тебе обеспечен, - после этих слов Василий подошел к другу и они обнялись и расцеловались.
Наступило ясное, без единого облачка на небе утро. Громко перекликались деревенские петухи. Брехали соседские собаки. Окно-двери было распахнуто настежь.
- Ну что Степа, открывай ворота, на улицу хочу выйти, - нарочито приподнятым тоном сказал Василий.
- Вась, а может не надо, надо Степа, я ж не суеверный, во всякую чепухню вашу деревенскую не верю, открывай тебе сказано.
- Ну ладно, как знаешь, я тебя предупредил, потом не обижайся, - Степан вздохнул и пошел открывать двери.
Раздался неприятный скрежет, выдающий безалаберного хозяина, не смазывающего дверные петли. Степан толкнул ее, и она распахнулась наружу, открывая вид с высокого крыльца на неубранное кукурузное поле. Степан отошел и деланно наклонившись, сделал жест рукой, как королевский придворный.
- Прошу.
Василий смело шагнул в дверной проем. Послышался грохот. Степан высунулся в окно и увидел распластавшегося на земле у крыльца Ваську. Тот с трудом сначала встал на колени и только потом поднялся на ноги. После вчерашнего дождя двор был грязный и неудачно вышедший Степин друг был похож на вывалявшегося в грязи поросенка. Но вошедший в раж и разозленный он этого не заметил. Соседи, наслышанные о странностях дома со всех сторон приникли к щелям в своих заборах и, затаив дыхание наблюдали за происходящим.
- Вась теперь давай обратно, только в окно, ладно? - сказал распереживавшийся за друга Степан.
- Ну, уж нет, - ответил Василий, и выставил правую руку ладошкой вперед. Его глаза налились кровью, алые шторки на входе у дверей развевались качаемые прохладным осенним ветерком. Степан отошел подальше метров на десять к самым воротам, разогнался и стремглав бросился на крыльцо, перескакивая через ступеньку. Дверь мягко, не смотря не смазанные петли, но очень резко закрылась, как будто стоял за ней кто-то и только ждал, когда же Васька наберет разгон. Тот влип в нее, и вяло сполз на крыльцо, снова скатываясь вниз и заново пересчитывая ребрами ступеньки. Соседка баба Настя даже задвинула доску, державшуюся на одном гвозде и, причитая, что-то себе под нос предпочла отойти от забора подальше: «дело не чисто, ой не чисто». Она ковыляла старческой походкой, но довольно проворно. Надо было поскорее рассказать Маньке что она тут видела. Манька была ровесницей бабы Нади, не то чтобы они дружили, а вот поболтать им и меда не давай.
Круглая, как шарик Манька выкатилась из дому, на стук в ворота.
Соседки уселись на лавочке и, перебивая, друг дружку повели сладкую беседу, обсуждая всех и каждого, с удовольствием смакуя подробности деревенской жизни.
И, в общем, то не по злобливости, а от отсутствия, кроме тяжелого деревенского труда, занятий для души. Это раньше занимались вышивкой, пели песни, сидя в тесном девичьем кружке, а сейчас почти утрачены традиции, оберегавшие русскую душу от разрушения. Вот и точат бабы свои языки, ни мало не задумываясь о злословии. Просто они так живут, просто наступили такие времена и ничего к этому не прибавишь.
Ободранный и побитый, наученный своенравным домом Василий покорно влез в окно.
- Да, Степ, ну и дела, не думал я, что все так серьезно.
- Серьезней некуда, хоть продавай все свое хозяйство и беги, куда глаза глядят.
Степан и Василий сели за обеденный стол, накрытый старой выцветшей клеенкой, и выпили крепкой деревенской настойки. Закусили картошкой в мундире и солеными огурцами. Василий, мучимый угрызениями совести, чувствовал, что язык его сейчас развяжется, и ничего не мог с этим поделать. Он сидел, подперев голову обеими руками, и смотрел на Степана большими грустными глазами.
- Что это ты Вась?
- Прости меня Степ, ни какой я тебе, ни друг. – Я потерял тебя из виду давно, часто вспоминал наше детство, но искать тебя не собирался, знаешь свои заботы, семья. – Недавно у себя в Вилюйске встретил нашего одноклассника, помнишь Ромку Бородина?
- Помню, конечно, длинный и тощий, жердь ходячая, - заулыбался не понимающий, к чему клонит Васька Степан.
Так вот, оказалось, что у его жены в вашей Бобровке тетка живет, то ли Манька, то ли Танька, не помню. - И она частенько к ним в гости наезжает, с деревенскими гостинцами, посплетничать большая любительница, она про тебя как-то упомянула, что живешь, мол, один, в хоромах, без хозяйки. – Про дом твой со странностями рассказывала, только ей никто не верил, все знали, что она за штучка, ей соврать и меда не надо. – Ромка мне все рассказал до мельчайших подробностей, сидели мы с ним в пивнушке, он как выпьет, языком мелет без остановки.
- А у меня сестра есть младшая, ей с мужиками не везет, красавица, всем хороша и умом и фигурой, а вот не везет. – Вот и решил я вас свести, специально тебя нашел, и ей наврал с три короба, завтра уже должна приехать, надо на станцию с утра к восьми успеть.
- Она у меня фельдшер, в отпуске как раз, а я сказал, что мой лучший друг живет в глухой деревне, простыл, недолечился и чахнет теперь, помрет, наверное, скоро, она согласилась на недельку приехать. - Тем более любит она природу, с удочкой может часами сидеть, хорошая она у меня, тебя лечить едет. – Ну, вот и все, я-то тоже думал, что про дом твой байки одни, а что теперь будет, не знаю.
- Да брат, заварил ты кашу,- почесав затылок, сказал Степан. – Ну что теперь, пусть едет, думаю, на следующий день сбежит и тебя не предупредит. – Мне не привыкать.
С горя оба друга потеряли счет рюмкам и надрались до чертиков. Но, однако, в двери все равно не входили, как не убились, используя вместо дверей окно, история умалчивает, говорят же, пьяному и море по колено. Только соседка, подглядывая через свою заветную доску, все время крестилась и отворачивалась, когда кто-нибудь, из них громко кряхтя и поругиваясь, пролазил в окно. Как будто и не спала, и не ела вовсе, а как верный родине часовой несла службу у соседского забора.
На следующий день с раскалывающимися головами Степан и Василий поехали встречать гостью. На станции пахло мазутом, мимо проходили, стуча колесами пассажирские поезда, на запасном пути стоял длинный товарняк, груженный крупным черным углем. На перроне стояли люди, в основном бабушки с узелками и огромными на вид неподъемными сумками. Было пасмурно, стаи воронья кружили, поднимаясь высоко в небо и противно каркая. Степан и Василий прислушивались к голосу громкоговорителя, наконец, объявили о прибытии поезда. Встречающие и пассажиры выстроились в извилистую цепочку, далеко тянущуюся вдоль перрона. Со свистом и скрипом закопченный видавший виды, состав, тяжело пыхтя, остановился. Василий высматривал сестру, среди выходящих пассажиров. Степан немного нервничал, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и держал в руках растрепанный букет астр.
- Лида, Лида, - закричал Василий, увидев сестру.
Степан с интересом и смущением поглядывал на подходившую к ним девушку. Она была очень милой, с округлыми женственными формами, на вид лет тридцати трех. И совсем не походила на городскую, одна коса ниже пояса черного смоляного цвета, чего стоила. А глаза, в них Степан сразу же утонул, как в бездне. Они сияли и искрились как два изумруда, про такие глаза говорят с чертинкой.
Смущенный окончательно Степан протянул астры Лиде и представился.
Лида пожала его руку и улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами.
Обратная дорога показалась короче. Степан ломал голову, не зная как рассказать Лиде про свой злополучный дом. Больше всего на свете ему хотелось сейчас открыть перед Лидой дверь и провести внутрь, как и полагается гостеприимному хозяину, а не заталкивать изумленную девушку в окно. Лида смотрела в окошко старенького рейсового автобуса, она любовалась палитрой осенних красок, которая на фоне тяжелого свинцового неба, казалась особенно яркой. Вдоль дороги петляла, то, прячась за островками с лесом, то, подбираясь совсем близко, подлизывая высокую дорожную насыпь, река Бобровка. Взобравшись на крутой подъем, автобус с легкостью покатился вниз, показались дома, на остановке стояло много народу, все приготовились к абордажу и начали ломиться внутрь, не давая приехавшим выйти.
- У вас всегда так весело? - спросила Лида у Степана.
- Особенно на выходных, автобусы ходят редко, а успеть хочется всем.
Они шли втроем по широкой деревенской улице. Степан здоровался, кивая головой и называя встречавшихся односельчан по именам. Все они с интересом посматривали на Лиду и в мгновение ока поползли слухи, что Степан привез из города очередную испытуемую. Они подошли к дому. Лиде он показался сказочно красивым, резные белые наличники на окнах очень его украшали. Ей даже подумалось, что именно в таком доме она хотела бы жить. Мысли эти проскочили, и Лида не придала им значения.
- Вась, а дверь у нас, почему открыта? – Степан в недоумении смотрел на друга.
Василий, с опаской поглядывая на крыльцо, пожал плечами и сказал:- может, ты забыл закрыть в спешке.
- Нет, я закрывал, точно помню.
Пока друзья выясняли, почему дверь открыта, Лида легко, как будто взлетела, поднялась на крыльцо и вошла в дом. Ни Степан, ни Вася этого не заметили, только через пару минут услышали звонкий, мелодичный голос Лиды:
- Ребята, кто здесь хозяева, кто гости, я уже чайник поставила, поднимайтесь в дом.
Они переглянулись и как загипнотизированные поднялись по лестнице и беспрепятственно вошли внутрь, Лида не могла понять, что это с ними такое и смотрела на них в недоумении. Степан явно выглядел не здоровым. Она подозревала, что брат ее обманул, сказав, что друг безнадежно болен и поддалась на его авантюру, потому что любила деревню, любила своего брата, и ей самой не чужд был дух авантюризма. Но сейчас она была готова поверить, что Степан болен. Он постарался взять себя в руки, и с трудом сказал ничего непонимающей девушке:
- Хозяйка в этом доме ты Лида, он тебя принял.