Лето, жаркое южное лето, воздух горячий и безветренный, небо голубое и безоблачное, вода уже почти зеленая, полупрозрачная и не охлаждающая наши потные телеса, купаться не очень приятно, песок на пляжах тоже горячий, как раскаленная на газовой плите сковородка. На полях уже начали собирать первые урожаи, косить траву на сено, перепахивать нивы после сбора пшеницы и ржи. Только подсолнечные и арбузные бескрайние желтые и зеленые площади цвели и пахли, жгли человеческий взгляд яркими красками огромных «шляп» и маленьких «шляпок» наклонившихся к земле «домиков черненьких жильцов» и полосатыми пузатыми представителями сладкого сочного летнего лакомства. Нас буксировали от переката к перекату, а мы смотрели с высоты рубки на плодородные донские берега, удивлялись своей южной природе и иногда отхватывали от нее кусочек того самого берегового счастья, растущего на расстоянии выезда мотозавозней к ближайшему берегу для выставления створных знаков разрабатываемой прорези…
Я работал в хорошем дружном молодежном и общительном экипаже, где самому командиру и его жене, матросу по совместительству, было близко к тридцати, стало быть, и команду он себе подобрал соответствующую. Помощники были от тридцати до девятнадцати, где я имею в виду себя, третьего помощника и командира, и механика, вчерашнего курсанта. Только две супружеские пары, механик и матрос, да водитель на завозне со своей супругой выделялись из общей массы – им было под пятьдесят или чуть «за». Из всей команды выделялся первый помощник Володя, высокий, статный, спортивного телосложения парень, которому было где-то двадцать семь-двадцать восемь лет, как мне казалось, у него на берегу воспитателем детского сада работала черноглазая красавица жена, коренная донская казачка и бегало трое детишек, мал мала меньше. Где-то в середине июля наш Володя уехал домой в отгулы и больше мы его никогда не видели, я считал, что его на другое судно перевели. Перевели и перевели, нет и нет, мне даже лучше, у меня стало больше рабочего времени, меньше оставалось на безделие, значит, и зарплата больше, молодой, все еще растущий, организм требовал к себе повышенного витаминного внимания. Я бы так и не вспомнил больше этого парня, если бы не один случай в конце сентября, который открыл мне глаза на…
- Саныч, ты знаешь, что Вовка П… вздернулся? - услышал я слова электромеханика Сереги, заходя в рубку, где на дневной вахте вместо меня некоторое время стоял командир земснаряда.
Наш Серега с супругой только сегодня вернулись из отгулов, ездили домой с маленькой дочкой, погостить к родителям и привезли оттуда свежие новости.
- Нет, а что случилось? – недоуменно ответил и одновременно спросил командир.
- Так у него Лариска загуляла с другим, - спокойно ответил тот.
- А в честь чего, Вовка же сам жеребец что надо? – недоумевал Саныч.
- Так у него после поездки в Чернобыль не с…, - пояснил Серега, - а ты же Лариску знаешь, как она к этому относится, вот на почве всего вышесказанного он и вздернулся.
- Во дурак! - в сердцах выпалил командир, - значит, вправду говорят, что там жарко, теперь сам верю, - уже более спокойно сказал он.
- А где это, в Чернобыле? – встрял в разговор я.
- Город Припять, Украина, - пояснил Саныч.
- А что там? - задал новый вопрос любознательный я, вспомнив знакомые названия.
- Молод ты еще, знать тебе рано, - ответил, как отрезал командир.
- Да ладно, рано, я просто в Припять направление брал после училища, там жилье отдельное обещали после навигации, а меня в последний момент отфутболил Медведев, - обиделся я.
Они оба, синхронно повернулись ко мне, смотря со снисхождением, сочувствием и радостью одновременно, наступила тихая минутная пауза, что был слышен плеск волны о борт земснаряда от проехавшей мимо моторной лодки, даже, сквозь ровный и громкий гул главного двигателя.
- А когда это было? – спустя эту томительную для меня и тягостную для них минуту спросил уже меня Серега.
- Утром двадцать шестого апреля, мы накануне ночью из Баку прилетели со стажировки, а утром приехали в училище за билетами и документами на работу, там нас и не пустили, без объяснений.
- Правильно сделал Кузьмич, что не пустил, где бы ты был сегодня, знаешь? – уже более мягко сказал Саныч.
- Там же, наверное, я бегать по местам не привык, - не понимая темы разговора, сказал я.
- Ага, только в могиле, в лучшем случае или инвалидом, как Вовка, в худшем. Оно тебе надо? – съязвил миролюбиво командир.
- Почему в могиле?
- Да в ту ночь, когда вы летели в Горький, взорвалась радиационная атомная станция рядом с Припятью, «Чернобыльская», понял?..
Только теперь я понял тот настойчивый и грозный, не терпящий возражений, тон начальника моего родного и горячо Любимого речного училища, тогда, в апреле…
…Да, где бы я сегодня был…
…А Володька исполнял свой долг человека, гражданина своей страны, разгребая завалы взорвавшейся станции, ведь она, наша страна, посылала туда мужчин, якобы исполнивших уже перед ней, страной, один долг, грубо говоря, сделав ей троих и более детей. Так и он, спортсмен и хороший семьянин, Любимый и Любящий папа и муж, грамотный работник и настоящий мужик, поехал, куда послала его страна, поработал на ее благо и…
Результат мы уже имеем, этого мужчины больше нет.
Опять, в который уже раз за молодые свои годочки, я задумался, как говорят «все, что не делается, делается к лучшему».
Хотелось мне, молодому и сильному парню, в то время, осенью далекого восемьдесят шестого, надеяться на лучшее…