Разложение команды «Аскольда».
Думаю, что пример разложения команды крейсера «Аскольд», произошедшее во время его 11-ти месячной стоянки на ремонте в Тулоне, достаточно характерный пример того, как в результате бездеятельности немалой части офицерского состава, неумения и нежелания г.г. офицеров заниматься своими подчиненными, отсутствия настоящей дисциплины и боевой нагрузки, в экипажах у многих кораблей царского флота, в годы Первой мировой войны происходила революционизация (да простят мне это корявое определение знатоки терминологии) сознания русских моряков.
Пятитрубный (единственный в русском флоте того времени) красавец-крейсер был построен в Киле (Германия).
В январе 1902 года он был передан России.
Стоимость «Аскольда» составила 5 млн руб., для сравнения стоимость «Варяга» составила 6 млн. рублей, а «Богатыря» — 5, 5 млн руб. В первую очередь это объясняется в 2—3 раза большей, чем в Германии, стоимостью рабочей силы на верфях США (где строились те крейсера).
(Все три крейсера имели одинаковый состав вооружения. Но расположение артиллерии с точки зрения лучшего управления огнем удачнее было на «Аскольде». Все его 152-миллиметровые орудия располагались на верхней палубе, а 75-миллиметровые орудия — палубой ниже. На «Богатыре» 152-и 75-миллиметровые орудия в средней части стояли вперемежку, что затрудняло управление их стрельбой, но у него в бортовом залпе могло участвовать восемь орудий главного калибра, у «Аскольда» — семь, а у «Варяга» — шесть).
Во время Первой мировой войны с «Аскольда» были сняты два 47-мм и установлены два 57-мм английских, два 47-мм французских зенитных орудия и четыре пулемета.
В годы Первой мировой войны экипаж «Аскольда» составляли 19 офицеров, 11 кондукторов и 620 нижних чинов.
В годы русско-японской войны «Аскольд» находился в Порт-Артуре, в составе 1-й Тихоокеанской эскадры.
28 июля 1904 года, во время боя в Желтом море, он сумел прорваться в Шанхай, и был там интернирован до конца войны.
9 декабря 1905 года «Аскольд» был зачислен в состав Отдельного отряда судов для охраны Уссурийского края.
24 мая 1906 года крейсер был переведен в Сибирскую флотилию, а его команда — в Сибирский флотский экипаж.
1 января 1911 года «Аскольд» стал на капитальный ремонт.
12 августа 1914 года крейсеры «Аскольд», «Жемчуг» и пароход Добровольного флота «Полтава» вышли из Владивостока для совместных действий с силами союзников против германских крейсеров в Тихом океане. Незадолго до этого в командование «Аскольдом» вступил капитан 1-го ранга Сергей Александрович Иванов (согласно старшинству Ивановых в русском фоте — Иванов 6-й).
Как известно, для «Жемчуга» это закончилось печально. Из-за редкостного разгильдяйства его командира и вахтенной службы, 29 октября 1914 года он был потоплен германским рейдером «Эмден» на стоянке в порту Петанг…
В сентябре—ноябре 1914 года «Аскольд» несколько раз в составе конвоев пересек Индийский океан, затем он перешел в Средиземное море, для совместных с союзниками действий у берегов Сирии и Палестины.
«Аскольд» вошел в 6-ю эскадру союзного флота под командованием французского контр-адмирала Гепратта.
В начале октября крейсер принял участие в операции союзного флота у побережья Болгарии, вступившей в войну на стороне Тройственного союза.
15 января 1916 года 21 человек с «Аскольда» участвовал в союзном десанте, занявшем греческие форты на мысах Кара-Бурну и Тузла.
В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» пишут: «К концу 1915 года главные машины крейсера требовали капитального ремонта. Сильно износились и циркуляционные помпы, воздушные насосы, вентиляционные машины. Часто происходили повреждения трубопроводов. Командир «Аскольда» Иванов ходатайствовал о капитальном ремонте корабля и 15 января 1916 года представил обстоятельный рапорт начальнику Морского генерального штаба, где изложил техническое состояние корабля и сделал вывод, что «боевая способность крейсера может быть нарушена в ближайшем будущем».
Об этом Иванов также информировал командование союзного флота на Средиземном море. Вице-адмирал де Робек сразу дал согласие на немедленный ремонт «Аскольда». Наиболее удобным местом в Морском министерстве посчитали Тулон, так как там уже были знакомы с механизмами крейсера».
Итак, 9 января 1916 года «Аскольд» получил приказание идти в Тулон для ремонта и отдыха команды. Это известие было встречено с большим восторгом, как офицерами, так и матросами. Все ждали вестей с родины и мечтали о заслуженном отдыхе.
21 января 1916 года «Аскольд» покинул Салоники и 26-го прибыл в Тулон.
В марте 1916 года начался ремонт на заводе «Форж э Шантье».
(Этот ремонт, рассчитанный на четыре месяца, растянулся почти на год, причем, после его окончания, на первом же переходе выяснилось, что механическая часть нуждается в дополнительном ремонте, который не был сделан в Тулоне, и на который было затрачено в Англии еще полгода).
С приходом в Тулон все сразу «расслабились». Оказавшись в глубоком тылу, начальство с ремонтом не спешило.
Служба шла без боевых тревог и напряжения.
Первым «показал пример» командир «Аскольда», капитан 1-го ранга С.А. Иванов (Шестой), поселившийся на берегу и выписавший себе из России в Тулон дочь.
За ним последовали и остальные г.г. офицеры, а за ними – и кондукторы с другими сверхсрочниками.
Командир крейсера даже пошел на грубейшее нарушение всех инструкций и правил техники безопасности.
С его ведома, на стоящем в ремонте «Аскольде» артиллерийский боезапас был оставлен на хранении на борту корабля на своих штатных местах, в артиллерийских погребах.
Всегда, в обязательном порядке, при постановке в ремонт или в док на кораблях русского флота боезапас сдавался в арсенал, а по окончании ремонта получался обратно.
Делается это не случайно: о время ремонта всегда нарушается распорядок дня, на борту находятся и посторонние люди, личный состав задействуется на всевозможных работах, резко снижается контроль за содержанием и хранением боезапаса, могут быть нарушенными системы пожаротушения и контроля за температурой и влажностью в артпогребах и т.д. и т.п.
Однако на «Аскольде», несмотря на долговременный ремонт, боезапас так и не был выгружен, что и создало реальные предпосылки к произошедшему тяжелому происшествию.
Скорее всего, Иванов просто решил не утруждать себя и команду лишними (и весьма тяжелыми) работами, чтобы лишний раз не «нервировать» экипаж.
(Впоследствии, когда эта «забота» чуть было не привела к взрыву крейсера, боезапас оперативно выгрузили на баржу и, как это и положено, разместили на береговом арсенале).
Подчеркнем, что капитан 1-го ранга Сергей Алексеевич Иванов (шестой) во многом стал виновником разложения экипажа «Аскольда» и всех дальнейших событий на крейсере, которым он командовал.
Как известно, все познается в сравнении.
Лучшим флотом мира тогда справедливо считался английский.
Так вот, старинным обычаем капитанов английского флота было то, что они всегда возвращались на ночь на свой корабль.
(А в военное время, и в чужом порту – и подавно).
А у нас, отчего-то, некоторые командиры крейсеров, в зарубежных портах, первым делом стремились съехать на берег, позабыв и о своем корабле и о неприятеле.
Так командир крейсера «Жемчуг», в октябре 1914 года, к моменту своей краткой стоянки в Пананге, умудрился вызвать туда из Владивостока (!!!) жену и отправился в ее объятия на берег.
После чего вся вахтенная служба на «Жемчуге» благополучно уснула, и германский рейдер «Эмден» безнаказанно утопил наш крейсер прямо в гавани.
Результат такой преступной халатности командира - 87 жизней моряков и гибель крейсера.
Командир «Аскольда» также первым делом съезжает на берег, снимает там квартиру и вызывает в Тулон свою семью, подавая дурной пример остальным командирам и начальникам своего крейсера, которые, глядя на него, тоже поселились на берегу и вызвали себе жен и подруг. Другие – попросту нашли себе временных французских «жен».
Сразу же начались увеселительные поездки, праздники, свадьбы и прочие гулянки.
В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» пишут: «Напряжение боевых будней спало. Сразу стала заметнее значительная разница во взаимоотношениях между офицерами и матросами на кораблях русского и союзных флотов.
Многие офицеры, сняв в городе квартиры, перебрались жить на берег. Они приходили на крейсер к 8 часам утра и в половине шестого вечера уезжали.
Командир уходил иногда значительно раньше. К нему приехала из России дочь.
К старшему офицеру Терентьеву и лейтенанту Быстроумову приехали жены, к лейтенанту Корнилову — невеста. Офицеры знакомились с достопримечательностями городов и курортов юга Франции. В церкви города Канн состоялось бракосочетание лейтенанта Корнилова.
В Тулоне лейтенант Ландсберг женился на дочери командира».
Как видим, офицеры «Аскольда» быстро забыли, что идет война, и что они имеют в подчинении 600 нижних чинов команды, занявшись отдыхом и устройством своей личной жизни, в полу курортных условиях, и по распорядку дня мирного времени.
Изучением настроения нижних чинов и боевой учебой с матросами им было некогда заниматься.
Дурной пример командира и офицеров «Аскольда» повлиял и на кондукторов и сверхсрочников крейсера, которые тоже бросили своих подчиненных матросов, и нашли себе веселых временных «подруг» на берегу.
На берегу многие моряки «снимали с себя напряжение» пьянками и походами в портовые бордели.
По свидетельству судового врача А.Д. Акапова, за время стоянки в Тулоне среди команды крейсера отмечались 122 случая венерических заболеваний, т.е. четверть команды подхватила дурную болезнь от тесного общения с прекрасными француженками.
Вполне возможно, что это далеко не полный перечень заболевших, а лишь число тех, кто обратился с этим деликатным заболеванием непосредственно к своему судовому доктору. Однако для лечения у него не было нужных лекарств, и «подцепившие» заразу моряки лечились на берегу, за свои деньги.
На Пасху несколько человек из команды «Аскольда» даже самовольно ездили в Париж (!!!) .
Причем, они не только любовались там красотами города и парижанок, но даже активно общались там с революционерами, о чем российский Моргенштаб выразил резкое неудовольствие командиру крейсера.
Неудивительно, что брошенные своим начальством матросы привлекли внимание многочисленных революционеров-эмигрантов всех мастей, которые стали поставлять им запрещенную литературу, а во время увольнений моряков в город – встречались и тесно общались с ними.
Матросы, как видно из документов и воспоминаний участников событий, действительно в массе своей были настроены достаточно революционно. Они обсуждали антивоенную литературу, собирали сходки на берегу, и общались с русскими эмигрантами, съехавшимися в Тулон.
Как впоследствии было установлено, команда поддерживала связь с эмигрантами Крестовской, Тинниковым (Вейсбергом), Эпштейном, Бирюковым и др.
«Переписка с ними велась через питейное заведение некой мадам Дюбуа в предместье Тулона, а также через некого портного, жена которого была знакома с Л.А. Крестовской. В Тулон Крестовская прибыла из Парижа специально для установления контактов с матросами «Аскольда». В первый день приезда ее видели в Ля Сейне с нижними чинами крейсера. На следующий день в Тулоне — с двумя матросами, а на третий к ней в гостиницу приходил представитель команды с почтовой бумагой, проведший у нее около двух часов…», отмечает В.В. Шигин в книге «Страсти по адмиралу Кетлинскому».
«По словам корабельного священника Антонова, отношения между командой и офицерами начали портиться в Тулоне приблизительно с конца июня 1916 года…
Так, командир, офицеры Быстроумов, Терентьев и Петерсен, а после женитьбы во Франции — лейтенанты Шульгин, Ландсберг и Корнилов имели квартиры на берегу.
Вслед за офицерами потянулись с корабля и сверхсрочники — кондукторы и даже фельдфебели также нашли себе женщин на берегу. Берег, а тем более берег французский манил множеством соблазнов, и устоять перед ними было трудно. При этом команда, как и прежде, жила на полуразобранном корабле, располагая минимальными финансовыми средствами.
Разумеется, матросов также увольняли на берег, причем довольно часто, но им тоже хотелось большего, да и стесненность в финансах не позволяла гулять на всю катушку…
Так постепенно начали возникать пропасть и глубокая, плохо скрываемая ненависть команды к офицерам…»
Высказывания о том, что вместо того, чтобы идти на бойню, хорошо бы поубивать всех офицеров и взорвать крейсер, все чаще начали звучать у наиболее радикально настроенных членов команды.
Первый «звоночек» прозвучал уже в июне 1916 года.
«Тогда кочегар Рябополов донес о якобы начавшейся подготовке заговора на крейсере, имевшего целью уничтожить офицеров при подходе к русским берегам и закупке оружия. Подтверждая слова кочегара, вестовой Лапицкий также донес, что командой закуплено 100 револьверов.
Историк В. Тарасов в монографии «Борьба с интервентами на Мурмане» (1948 г.) писал об этом эпизоде следующее: «В середине 1916 года вся команда по приказу капитана 1-го ранга Иванова была подвергнута поголовному обыску. При обыске были найдены несколько револьверов и список членов революционного кружка в составе 65 человек во главе с кочегаром Самохиным. Члены революционной организации были арестованы».
Первоначально следствие вел корабельный механик Петерсен, а затем оно было поручено специально прибывшему (!!!) из Петербурга в Париж по приказу морского министра военно-морскому следователю, подполковнику военно-морского судебного ведомства Найденову».
Найденов сделал вывод, что, по его «глубокому убеждению, признаков явного восстания или подготовки к нему нет.
Опасаясь огласки, командир крейсера капитан 1-го ранга С.А. Иванов решил замешанных в этом деле матросов суду не предавать, а просто списать их с корабля.
Инженер-механик «Аскольда» В.Л. Бжезинский в своих воспоминаниях писал:
«Командир крейсера никого под суд не отдал, но решил списать с корабля в Архангельск 28 человек, на что получил согласие морского министра. В начале списка были помещены 21 политический, а семь последних списывались за дисциплинарные провинности. Этот этап списанных был отправлен в Россию 11 августа 1916 года».
Тем временем, недовольство офицерами со стороны команды продолжало нарастать.
Теперь матросы, возвращаясь, с берега, после встреч и бесед революционными агитаторами, порой вели себя агрессивно и вызывающе.
Например, машинист Карпов, вернувшись с берега, заявил кондуктору Мартынову, явно намекая на офицеров и сверхсрочников: «Пейте нашу кровь, скоро мы будем пить вашу!»
Машинист Лобанов донес, что при встрече в городе комендор Бирюков просил денег, а когда ему не дали, то начал кричать, ударяя себя в грудь: «Все вы взлетите на воздух, это еще будет на якоре. Вы узнаете, кто я, Сашка Бирюков. Я вам покажу земли вращение. Будут еще писать обо мне в истории!» Кондуктор Игнатов показал, что матросы, арестованные после обыска, угрожали ему. «Вы, кондукторы — кровопийцы, стравили нас на мясо и успокоились, так знайте, что на крейсере остались еще люди, которые все равно сделают то, что задумано!».
И это – далеко не единственные примеры.
Можно было бы ожидать, что определенную роль в успокоение матросских умов способен внести корабельный священник.
Однако он и вовсе не пользовался на «Аскольде» никаким авторитетом.
Несколько месяцев спустя, уже после Февральской революции, когда "Аскольд" стоял в Мурманске, на нем проходило бурное матросское собрание, на котором обсуждалось и поведение «начальства» во время стоянки крейсера в Тулоне.
При этом выяснилось, что особая симпатия команды выпала на долю врача, и антипатия — к «батюшке», который утром, перед собранием пытался удрать с корабля в одежде матроса, но был задержан вахтенным…
«Унтер-офицер Григорьев напомнил Антонову, как при возращении с казни последний обратился к нему с упреком «Слабоват ты, когда пришлось расстреливать, оказался, как баба, упал в обморок!»
…В общем, священнику Антонову было предъявлено много счетов, и ему бы несдобровать, если бы не обеденный перерыв.
Судовой комитет предложил списать Антонова с корабля и выдать ему удостоверение о том, что он, поп-расстрига, не достоин быть руководителем паствы, даже учителем — ему нельзя разрешить воспитывать детей, а только землю пахать: «Пусть за сохой походит!»
(К сожалению, это довольно характерное отношение к военному духовенству, во время Первой мировой войны, в русской армии и флоте.
Мне довелось прочитать большое число воспоминаний наших генералов и офицеров-участников той войны.
Как правило, о священниках они либо вообще ничего не пишут, либо упоминают о них с едкой иронией. Ни уважения, ни настоящего авторитета в офицерской среде военное духовенство обычно не имело.
Среди нижних чинов ситуация была еще хуже.
Вопреки ныне распространяемым мифам о чуть ли не поголовно «православном воинстве» царской России, истинная вера была в душах сравнительно небольшого числа людей. Оттого так быстро и рухнули в Феврале 1917 года и монархизм и «устои веры» в сердцах миллионов наших людей.
В книге Захара Прилепина «Обитель» приводится интересный рассказ бывшего дворянина и офицера колчаковской контрразведки Василия Петровича:
«Вы, наверное, ребёнком ещё были, не помните, что за тяжкий воздух был до прихода большевиков…
– Интеллигент возненавидел попа, – перечислял Василий Петрович. – Русский мужик возненавидел попа. Русский поэт – и тот возненавидел попа! Мне стыдно признаться – но и я, Артём, попа возненавидел… И не поймёшь сразу, за что! За то, что русский поп беспробудно пил? Так чего ж ему было делать? Ненавидят ведь не из-за чужой дурноты, а из-за своей пустоты куда чаще…
Вы на Второй Отечественной не были, а я был и свидетельствую: когда солдатам предлагали исповедоваться перед боем – девять из десяти отказывались.
Я увидел это сам и тогда уже – сам себе удивляясь! – понял: войну проиграем, а революции не убежать – народ остался без веры. Только этим и могло всё закончится!..»
И другой его пример, о довоенном отношении тогдашнего «образованного общества» к русскому духовенству:
«– Нет, это нам всю жизнь было не по чину… Ты знаешь, когда я был ребёнком, и отец – а отец мой был барин, хоть и промотавшийся, – когда он приглашал батюшку в наш барский дом исполнить службу, после службы священника за общий стол не сажали.
Ни у нас, ни у соседей, нигде – не са-жа-ли! Это было – моветон. Его кормили отдельно… Закуску выносили, даже рюмку водки иной раз.
И он там ел, один – как дворня…
Я уж не говорю про петербургские среды: туда было легче привести чёрта на верёвке – о, все бы обрадовались необычайно, – чем батюшку…
Мы все умели – и желали! – разговаривать без попа…».
Так что НИЧЕГО удивительного в том, что в Феврале 1917 года многотысячное духовенство России не сыграло никакой роли и никак не повлияло на поведение своей паствы – нет).
Вернемся к ситуации на «Аскольде».
В августе 1916 года на «Аскольде» пропали две винтовки, и было совершенно ясно, что это дело рук матросов.
Вот что пишет об этом В.В. Шигин в своей книге «Страсти по адмиралу Кетлинскому»:
«Через несколько дней с помощью французской полиции винтовки вскоре были обнаружены во дворе завода, где ремонтировался крейсер. Их нашли французские рабочие, причем винтовки уже без прикладов (т.е. переделанные в обрезы) были спрятаны в заводской куче мусора, Винтовки были переданы ими в полицию. Пропажа винтовок наглядно показала, что все главные события на «Аскольде», судя по всему, еще только впереди…
Капитан 1-го ранга Иванов 6-й уже знал о своем скором переводе на адмиральскую должность и именно потому резко ослабил контроль за ситуацией на корабле, положившись на вечный наш «авось». Ведь буквально через пару недель он должен был навсегда покинуть беспокойный «Аскольд».
Но все случилось совсем не так, как мечталось без пяти контр-адмиралу Иванову 6-му».
Вот как описывает хронологию последующих драматических событий на крейсере историк Д. Заславский: «Около трех часов ночи 20 августа стоявший на дежурстве у офицерских проходов матрос Семенов услышал негромкий и глухой звук — как будто упал тяжелый предмет или выстрелил кто из револьвера.
Подошедшему в это время другому матросу Семенов сказал: «Уж не застрелился ли офицер какой-нибудь? — и тут же прибавил: — Одной собакой меньше».
На палубу выскочил полураздетый мичман Гунин.
— Что случилось?
Семенов высказал свое предположение. Пошли посмотреть в кают-компанию, там было пусто и тихо. Но дневальные тоже слышали странный и подозрительный удар. И вдруг запахло дымом.
Он пробивался из закрытого люка кормового погреба со снарядами, приподняли крышку, дым повалил гуще.
Матросы засуетились, прибежал старший офицер Быстроумов, вызвали боцманов. Погреб открыли, но спускаться туда было нельзя. Стали качать в погреб воду. Полагалось бы бить немедленно пожарную тревогу, однако Быстроумов приказал не шуметь и команду не будить.
Дым вскоре рассеялся. Когда унтер-офицер Мухин, а за ним боцман Труш и старший офицер спустились в погреб, они нашли на полу осколки разорвавшегося снаряда и остатки сгоревшей швабры. Первая мысль была о самовозгорании пороха. Но дальнейшие розыски тут же обнаружили фитиль, свечу и спички; а дальше оказалось, что погреб открыт поддельным ключом, а трубки в трех снарядах вывинчены. Не было ни малейшего сомнения в умышленности взрыва. В погребе было свыше тысячи орудийных снарядов. Покушение было выполнено грубо, неумело: при лучшей и более искусной подготовке легко мог бы погибнуть весь крейсер…».
Итак, очевидно, что кто-то из команды пытался взорвать крейсер (и своих товарищей заодно с ним), правда, сделал это крайне неудачно.
Характерно и отношение матроса к высказанному предположению о возможном самоубийстве «кого-то из офицеров».
Вот описание того же события на «Аскольде» в варианте исследования историков В.Я. Крестьянинова и С.В. Молодцова: «19 августа «Аскольд» стоял у стенки завода, носом к берегу. Вечером, как обычно, убрали плашкоут, соединяющий носовой трап со стенкой, и сообщение с берегом прекратилось. Все офицеры, кроме трех, и вся команда находились на корабле.
После ужина и вечерней молитвы стали расходиться спать. Около 3 часов утра вахтенный матрос Ливийский, стоя под кормовой надстройкой, услышал где-то внизу глухой звук взрыва и побежал доложить вахтенному начальнику. Вестовой Рухлов, спавший у элеватора 75-миллиметрового погреба, проснулся от взрыва и упавшего на него свистка переговорной трубы, идущей в этот погреб. Слышавшие взрыв, не понимая, в чем дело, стали осматривать соседние отсеки. Мичман Г.В. Майумский с комендором Н.Ф. Стецюком, спустившись в баталерское помещение, обратили внимание на приоткрытую броневую крышку люка в 75-миллиметровый погреб боеприпасов.
Приподняв крышку, они отпрянули — из люка повалил густой дым.
Ситуация становилась серьезной — в погребе находились 828 снарядов и около 100 тысяч ружейных патронов. Прибежавший старший офицер Быстроумов приказал открыть кингстон затопления погреба, но вода шла медленно. Тогда стали накачивать воду в погреб брандспойтом через элеватор. Когда старший кондуктор А.Д. Мухин полез в шахту, Быстроумов остановил его: «Задохнетесь». Старший офицер пытался спуститься сам, но вынужден был выйти.
Хотя на корабле имелись противогазы, в критический момент они оказались к работе не готовы. Мухин, обмотав лицо полотенцем, полез в шахту и успел заметить, что дверь погреба открыта. Большего разглядеть не удалось. Когда дым немного рассеялся, Мухин снова спустился в погреб и на этот раз увидел, что горят швабра и веники. На палубе лежали разорванная гильза 75-миллиметрового патрона, два патрона с вывинченными ударными трубками (капсюлями), три ударные трубки, ключ для их вывинчивания, а неподалеку полурастоптанная свечка и обгоревшая спичка.
Спустившийся в погреб Быстроумов и еще несколько человек при более подробном осмотре обнаружили, что в беседках повреждены 9 патронов, причем из одного торчал порох. На переборке и палубе были видны две вмятины, как выяснилось позже, от удара снаряда. Сам же снаряд, вылетевший из гильзы и неразорвавшийся, лежал под беседками.
Вылезая из погреба, Мухин увидел в вентиляционной трубе замок от погреба со вставленным ключом. Старший офицер предположил сначала, что взрыв произошел от самовозгорания старого пороха (выделки 1904 года) и приказал вручную выгружать боеприпасы на верхнюю палубу. Но температура в погребе была нормальной. Приглядевшись, Быстроумов обратил внимание, что у разорвавшейся гильзы резьба для ввинчивания ударной трубки цела. Он попробовал ввернуть одну из найденных трубок в гильзу, и оказалось, что она легко ввинчивается. Если бы взрыв произошел от самовозгорания пороха, ввернуть трубку было бы нельзя. Быстроумов приказал собрать все предметы, наводящие подозрение на умышленный взрыв.
На другой день весь корабль только и говорил о ночном происшествии. Обсуждали, кто же мог это сделать. Кто-то вспомнил, что однажды, сидя в одном из баров Тулона, комендор И.М. Ляпков, изрядно выпив, сказал, что ему предлагали 20 тысяч рублей за взрыв крейсера».
Утром после взрыва были арестованы 28 человек. Реальных обвинений против них не было. Просто, боясь повтора диверсии, командир корабля решил изолировать от команды всех наиболее недисциплинированных и неблагонадежных, по его мнению, матросов. Всех их временно заключили под стражу в кормовой кубрик.
Кроме этого, уже 21 августа была произведена выгрузка боеприпасов с «Аскольда» на баржу и отправка их на хранение во французский арсенал на берегу. Как видим, после того, как его «клюнул жареный петух», командир крейсера мигом уладил все формальности с французским командованием и выполнил то, что должен был сделать еще в январе.
В.В. Шигин так рассказывает о дальнейших событиях:
«Приказом командира корабля Иванова 24 августа была назначена следственная комиссия «по делу о покушении на взрыв крейсера в 3 часа 20 августа 1916 года». Председателем комиссии назначался военно-морской следователь подполковник Найденов и членами — Петерсен, Ландсберг и Булашевич.
Ведение следствия было значительно облегчено тем, что на борту крейсера, волею случая, уже достаточно продолжительное время находился весьма квалифицированный профессиональный юрист — следователь подполковник Найденов.
26 августа арестованных матросов перевели на берег, в военно-морскую тюрьму.
Найденов обобщал материал, формулируя обвинения…
Комиссия допросила почти весь личный состав корабля, многих подозрительных с «пристрастием и моральным воздействием»…
Следствием было установлено, что в момент взрыва Захаров, Шестаков и Сафонов на своих местах дежурства не были, и в то же время свидетели Пивинский и Редикюльцев показали, что ко времени взрыва в носовом гальюне, наиболее безопасном месте, находились матросы, одетые по форме дневальных, при этом они утверждали, что это были именно обвиняемые.
Тот же Пивинский — кондукторский вестовой — показал, что Захаров и Терлеев при разводке на дневальство неожиданно просили унтер-офицера Бессонова назначить первого — в церковную палубу, а второго — на бон…
Подполковник Найденов восстановил картину организации взрыва в следующем виде. Задолго до взрыва комендоры Ляпков и Бирюков пробалтываются в пьяном виде о том, что крейсер надо пустить на воздух, и этим показывают, что они принимали участие в заговоре.
В ночь взрыва при разводе дневальных унтер-офицер Бессонов, несомненный соучастник, заранее распределил дневальных Терлеева, Захарова и Шестакова на нужные места; гальванер Бешенцев и хозяин погреба Захаров подготовили средства и к трем часам ночи произвели взрыв.
Все участники покушения, поэтому до момента взрыва ушли со своих мест на бак, как наиболее безопасное от взрыва место.
По-видимому, заговорщики рассчитывали, что от взрыва одного патрона произойдет пожар, от которого взорвутся два других снаряда с вывинченными трубками и далее детонирует остальной боезапас
По данным заключения, сделанного после проведенного расследования следователем Найденовым, дело представлялось так: в ночь с 19 на 20 августа около 3 часов утра в кормовом погребе 75-миллиметровых снарядов, в котором находилось более 800 выстрелов, произошли взрыв и пожар. Немедленно к месту происшествия прибыли старший офицер Быстроумов и другие лица.
Из погреба шел густой едкий дым.
Предполагая самовозгорание пороха, Быстроумов распорядился затопить погреб. Когда дым улетучился и пожар был потушен, в выгородку погреба спустился сначала 1-й кондуктор Мухин, а через некоторое время Быстроумов и др. Здесь в воде были найдены 2 полуобгорелых голика, швабра, спичка с обгоревшей головкой, полурастоптанная свеча и поддельный ключ к висячему замку на двери погреба. В погребе на ящиках лежали: два 75-миллиметровых снаряженных патрона с вывинченным ударными трубками, ключ для вывинчивания этих трубок, 3 ударные трубки, а на палубе разорванная гильза взорвавшегося патрона и снаряд из этого патрона.
Корабль на ночь был разобщен с берегом, и на крейсере никаких посторонних лиц не было. Поэтому взрыв мог быть произведен только лицами из состава экипажа крейсера. Необходимо отметить, что проникнуть в погреб незамеченным, строго говоря, невозможно.
Через день еще 77 человек с крейсера перевели в Тулон, во французский флотский экипаж, где содержались под стражей.
13 сентября они были отправлены в Архангельск. Эти матросы в подготовке взрыва вряд ли участвовали, однако были неблагонадежными, а потому Иванов почел за лучшее от них избавиться…
Сразу вспомнили, что не так давно один из списанных унтер-офицеров, уезжая на Салоникский фронт, сказал на прощание: «Я вот уезжаю, а вы взлетите на воздух!»
Тогда на эти слова никто не обратил никакого внимания.
Теперь же они воспринимались совсем по-другому. Уже вовсю говорили о Ляпкове, которому якобы за взрыв крейсера предлагали сорок тысяч франков. Кроме этого вспомнили матросы и о том, что комендор Бирюков тоже в пьяном виде хвалился, что взорвет корабль и «все узнают, каков Сашка Бирюков!».
Итак, сразу после взрыва было арестовано 28 «подозрительных» нижних чинов из команды «Аскольда», спустя некоторое время к ним прибавилось еще 77 «неблагонадежных», списанных для отправки на фронт.
Напомню, что ранее, еще до попытки взрыва, с крейсера было списано и отправлено в Россию также 28 членов команды «Аскольда».
Итого, всего за месяц, с крейсера было списано 133 «неблагонадежных» матроса, каждый пятый матрос экипажа «Аскольда»!!!
И это были – «еще цветочки».
Подчеркнем и тот факт, что списанные матросы и унтер-офицеры отнюдь не раскаивались, а напротив, бравировали этим и даже открыто угрожали оставшимся: «…а вы взлетите на воздух!»
Это хорошо характеризует, какой же НА ДЕЛЕ была ситуация и настроения в матросских кубриках уже летом 1916 года.
Печально, что г.г. офицеры, в массе своей, старались «не обращать внимание» на эти грозные признаки надвигавшейся катастрофы. Видимо, надеялись на то, что все это «само как-нибудь образуется».
Что ж, поза страуса, при опасности прячущего голову в песок, не самый лучший способ отношения к своей судьбе…
В следующей главе речь пойдет о том, чем закончилась история с попыткой подрыва крейсера «Аскольд», совершенная в военное время.
На фото: красавец "Аскольд" 1914 год.
Продолжение:http://www.proza.ru/2015/10/22/525