*** «Звенящий стих ресниц»
Французский поэт Андре Шенье (1762–1794) уверял, что «ветер революции тушит факел поэзии», и был не прав. Весной 1792 г. он покинул объятый ветром революции Париж и поселился в тиши Версаля с тем, чтобы написать десяток лирических стихотворений. Это ему удалось. Сенситивную музу созерцательной поэзии вообще тяжело представить с факелом или чем-то подобным. Ей достаточно маленького огарка свечи. Зато какой простор для вдохновения новых поколений художников и поэтов предоставила Французская революция! Свобода на баррикадах! Казнённый якобинцами Шенье в драмах, стихах, посвящениях и – везде на эшафоте! Чорный день низкой яви. Шенье – ритор, поэт и герой! Золотые горы воображенья. Это, право, не какой-нибудь заполошный нравоучительный микс для семейного телеканала, в модераторах у которого государственная бюрократия.
«Русская коммунистическая революция создала небывалую по своим размерам и силе бюрократию. Это есть образование новой буржуазии, или новой пролетарской аристократии. Настоящая историческая аристократия замкнута и ограничена, она не любила расширяться и приспособляться к новым условиям. Бюрократия же бесконечно расширяется, не дорожит замкнутостью, охранением качеств, и легко приспособляется ко всяким условиям и всяким режимам. Вот почему она никогда не может быть названа аристократией. Аристократией не может быть назван и верхний слой буржуазии, имитирующий аристократию и вылезающий в аристократию. Буржуазия имеет совсем другую душевную структуру». (Н. А. Бердяев. «О рабстве и свободе человека». С. 599).
Поэту в славе
Ну, что – сбываются мечты?..
Сверкаешь? Ну, сверкай.
А мне сверкать тоска.
Знакомо всё. Сверкал, как ты.
Как пятка из дырявого носка.
– Дух есть свобода, и свобода есть победа духа. (Н. Бердяев).
В повседневных делах и заботах человек отчуждён от своей трансцендентальной природы – свободы. Победа над властью этого отчуждения возможна, поскольку в человеке есть духовное начало, не определяемое сугубо внешними силами. Чтобы его реализовать, человек обращается к миру сверхчувственных ценностей:
– Освобождение человека есть требование не природы, разума или общества, а духа. (Н. Бердяев).
* * *
Друг мой, живу, как во сне.
Не разговаривай строго.
Вот бы поверить мне
В этого глупого бога!
Чем дальше человек отстоит от «этого глупого бога», тем больше надо усилий и героизма для освобождения, для реализации личности в самом своём существе. Творчество – единственный источник освобождения от рабства в объективированном мире вещей. Читаем у Н. А. Бердяева:
«В духовном освобождении человека есть направленность к свободе, к истине и к любви. Свобода не может быть беспредметной и пустой. Познайте истину, и истина сделает вас свободными. Но узнание истины предполагает свободу. Несвободное узнание истины не только не имеет цены, но и невозможно. Но и свобода предполагает существование истины, смысла, Бога. Истина, смысл освобождают. Освобождение ведёт к истине и смыслу. Свобода должна быть любовной, и любовь свободной. Только сочетание свободы и любви реализует личность, свободную и творческую личность». («О рабстве и свободе человека». С. 680–681).
* * *
В 1909 году Лев Толстой записал в дневнике:
«Чтобы быть художником слова, надо, чтобы было свойственно высоко подниматься душою и низко падать».
Падать-то низко мы умеем.
Ни за что не написать мне так, чтобы понравилось нашему министру культуры.
А вот по Чехову, «заяц, ежели его бить, спички может зажигать».
Значит, он, этот заяц-то, поумней будет.
(А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 19)
Падать-то низко мы не разучились, а вот подняться душою высоко – это вопрос. К сожалению, творческие возможности освобождения, открываемые персоналистической революцией и идеалистическим искусством Серебряного века, не освоены, не поняты и не доступны нынешней, какой ни на есть, сенситивной культуре массового потребления.
* * *
Ну вот, дочитываю жизни книгу.
Всего осталось несколько страниц.
Что за толкучка дней, событий, лиц!
А под конец:
На, выкуси-ка фигу!
В последней главе «Опыта персоналистической философии» Н. А. Бердяев писал: «Самое большое прельщение и рабство человека связано с историей. Массивность истории и кажущееся величие происходящих в истории процессов необыкновенно импонируют человеку, он раздавлен историей и соглашается быть орудием исторического свершения, служит хитрости разума (List der Vernunft Гегеля)». («О рабстве и свободе человека». С. 682).
– Всё чепуха: воображенья золотые горы и низкой яви чорный день. (А. Мариенгоф).
Это самое простое – от рождения и до смерти следовать за историей: сначала за родителями и воспитателями, учителями, наставниками, профессорами, затем – партийными лидерами и начальством. Для личности, для свободного поступка не остаётся места. Может быть, поэтому и не столь драгоценна свобода для вице-губернатора, председателя Казённой палаты или члена правления банка, как для поэта? Любой творческий человек дорожит этим своим призванием – знаком, определяющим, что он есть нечто большее, чем просто он сам, если только всё его «творчество» не есть хитро закрученная имитация ради портфеля, туго набитого другими знаками – знаками отчуждённого труда.
«В начале тридцатых годов я жил в Ленинграде и часто бывал у него дома на Кировской. С его женой, актрисой Нюшей Некритиной, которую он ласково называл “Мартышкой”, я также подружился. Несмотря на искреннее желание, чтобы мои литературные дела шли хорошо, он, когда я рассказывал о какой-либо особенной удаче, никогда не выражал своей радости, потому что где все идёт гладко, там нет материала для острот. Когда же была какая-то явная неудача, это сразу вызывало у А. Мариенгофа оживление. Например, однажды, придя к ним, я рассказал, что у меня отложилось подписание договора. Мариенгоф позвал жену:
– Мартышка, Мартышка, сделай крепкий чай, у Рюрика неудача, его надо утешить.
“Мартышка” вышла из соседней комнаты:
– Сейчас поставлю чай.
– А пока расскажи, как это было? – допытывался Анатолий.
– Мне обещали выдать две тысячи и сказали: “Придёте прямо в кассу, договор будет там. Распишитесь и получите”.
Вошла “Мартышка”:
– Чай будет через десять минут. – Услышав мои последние слова, спросила: – Две тысячи? Это много. Ты взял с собой чемоданчик?
Я ответил:
– Нет, у меня большой портфель.
Анатолий вставил:
– Я люблю подробности. Расскажи, что тебе ответил кассир?
– Сказал, что договор ещё не подписан.
Мариенгоф продолжал:
– Представляю себе картину: ты стоишь с необъёмным портфелем, разинув пасть, и ждёшь, что сейчас будешь класть туда пачки денег, а кассир говорит тебе: “Закройте пасть и портфель. Класть туда нечего”. И ехидно эдак ухмыляется.
– Что ты, Толя, выдумываешь, кассир этого не говорил и не ухмылялся.
– Какая разница, я бы на его месте повёл себя именно так.
“Мартышка” вмешалась в разговор:
– Как это ужасно! Ты пришёл, думал, что сейчас получишь деньги, были какие-то планы, и вдруг всё рухнуло. – Она произнесла это так трагически, что мне стало её жаль.
Я решил её успокоить и сказал довольно бодро:
– Не волнуйся, Мартышка, ничего не рухнуло, просто отложилось на неделю.
Мариенгоф спросил глухим голосом:
– Откуда ты знаешь, что на неделю?
– Кассир мне сказал.
“Мартышка” улыбнулась:
– Не будь таким доверчивым. Мало ли что говорят кассиры.
Анатолий крикнул:
– Ну, Мартышка, где же чай? Скорее неси. Надо утешить Рюрика. Я уверен, что никаких денег он не получит».
(Р. Ивнев. «Последний имажинист»)
«Тот не артист, кто не голоден», – убеждал себя один из персонажей А. П. Чехова. Его рассказы цензура запрещала «по цинизму и сальности».
Это ещё куда ни шло! Сократ, у которого кое-чему научились древнегреческие киники, был казнён афинянами по обвинению в совращении молодёжи и неуважении к пантеону богов.
«Цинизмом» чеховского образца отличался и А. Б. Мариенгоф.
Дай Бог побольше таких «циников»!
Слова. Слова. Слова
Слова, слова, слова распашут
Любви горячее пространство…
Мне нравится стихами чванствовать
И в душу женщины смотреть, как в чашу.
– Дай руки.
– На.
– О, как они тихи!
– Их целомудрие ты любишь?
– Нет, грехи.
1920–1958
Историк литературы, пушкинист Юлиан Григорьевич Оксман (1895–1970) дважды вступал в Союз советских писателей и дважды был из него исключён. Первый раз в 1936-м, когда «без одной минуты академик» получил десять лет магаданской каторги; второй – уже в 1964-м, когда стало очевидно, что с шарашкиной конторой «инженеров человеческих душ» общего у него много меньше, чем с пошивочной мастерской дамских туфель в местах не столь отдалённых. Его отзыв о второй части «Бессмертной трилогии» А. Б. Мариенгофа это, по существу, отзыв о «пребывании в центре», в «реальной субъективности», отзыв о духовном освобождении личности, феномену которого, собственно говоря, и был посвящён опыт персоналистической философии Н. А. Бердяева «О рабстве и свободе человека».
«Я прочёл все шесть тетрадей воспоминаний А. Б. Мариенгофа. Прочёл не отрываясь, это был ведь настоящий разговор с умным и много думающим современником о многих людях, которых я и сам знал (немного, правда, со стороны). Я не сомневаюсь, что для наших потомков записки А. Б. Мариенгофа будут значить то же самое, что нам дают в наших работах воспоминания Анненкова, Панаева, Юрия Арнольда, – м. б., даже больше в некоторых отношениях, так как Мариенгоф совсем не книжный, не тенденциозный, не зализанный. Но сейчас об опубликовании этих воспоминаний отдельной книгой не может быть и речи. Погода не та. Ещё в прошлом году можно было об этом думать, но печататься, пожалуй, всё равно не пришлось бы. Во-первых, имя не каноническое, во-вторых, молодость не героическая, в-третьих – интонация непривычная». (Цит. по: А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 93).
Да: «рай чертей в аду давно построен» (В. С. Высоцкий).
В истории всё не удаётся и правит князь мира сего.
Написанные без вранья эпизоды второй и третьей части автобиографической трилогии при жизни автора публикации не удостоились. В событиях новейшей истории личность Мариенгофа, как и его слово, вызывает у внучатых преемников литературных лакеев те же рефлексы, что и у их бронзовых предков, – запретить, заглушить, уничтожить.
* * *
Мао Цзедуна почему-то банкетировали не в Георгиевском зале Кремля, как было принято, а в гостинице “Метрополь”.
Мао со своим окружением и Сталин со своими “соратниками” расположились в Малом зале по соседству с Большим залом, где за многоместными столами ели и пили те, кого неизменно вызывали на все правительственные банкеты.
Двери из Малого зала в Большой были раскрыты.
Детский поэт Сергей Михалков, чтобы его “там” заметили, упорно и взволнованно прохаживался на своих длинных ногах перед дверями Малого зала.
В конце концов Сталин поманил его толстым коротким пальцем, согнутым в суставе.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте, милости просим.
И представил китайцам:
– Наш знаменитый детский поэт товарищ Михалков.
Потом о чём-то спросил его, что-то сказал ему и улыбнулся на какую-то его остроту.
Вдруг Михалков увидел недоеденный чебурек на тарелке генералиссимуса.
– Иосиф Виссарионович, у меня к вам большая просьба! – отчаянно зазаикался искусный советский царедворец.
– Какая?
Превосходно зная, что заиканье нравится Сталину – смешит его, – Михалков зазаикался в три раза сильней, чем в жизни.
– Подарите мне, Иосиф Виссарионович, на память ваш чебурек.
– Какой чебурек?
Михалков устремил восторженный взгляд на сталинскую жирную тарелку.
– А?.. Этот?..
– Этот, Иосиф Виссарионович, этот!
– Берите, пожалуйста.
И наш избранник муз благоговейно завернул в белоснежный платок сталинский огрызок, истекающий бараньим жиром.
(А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 32–33)
«…Масса человеческая, – констатировал Н. А. Бердяев, – прошла через труд рабский, через труд крепостной, через новый рабский труд в капиталистическом мире и через крепостной труд в примере коммунистического общества. Человек всё ещё остается рабом». («О рабстве и свободе человека». С. 484–485).
Быть может, поэтому рабски выпрошенный чебурек с жирной тарелки вождя народов не вызывает сомнений.
Так и ходим в своей истории, как цирковые лошади, по кругу: от цирка Распутина при царском дворе до цирка государственного на советской и постсоветской арене.
* * *
О, друг мой, жизнь моя не та,
Быть человеком очень нелегко.
Мне нравится,
Как ласточки летают,
И синей вечности мне нравится покой.
Но жаль расстаться с шумною душой,
Которая почти что отшумела,
Чтоб получить летающее тело,
Конечно, с птичьей головой.
В 1930-м поэт писал:
«До сих пор я ещё не выбрал себе родины. В Нижнем Новгороде любят Бетховена. В Москве обязательно выходить из трамвая через переднюю площадку. На Кавказе слишком эффектные горы. В Берлине делают суп из кирпичиков “маги”. В Париже я боюсь стать импотентом. Венцы чашечку кофе запивают семью стаканами холодной воды. Это действует мне на нервы. Варшава – оперетка. А в Нью-Йорке и в рязанской деревне я ещё не побывал.
Моя философия – поменьше философии. Как-никак, а из древнегреческого возраста мы выросли. Сократ сморкался в кулак.
Верую – в касторку».
(А. Б. Мариенгоф. «Без фигового листочка». С. 48)
В конце 1950-х:
* * *
Меня собираются положить для “капитального ремонта” в клинику Военно-медицинской академии. Никритина спрашивает нашу соседку – актрису Пушкинского театра, забежавшую навестить меня:
– Скажите, Лёлечка, ваша приятельница Зоя Алексеевна как будто тоже лежала в Военно-медицинской?
– Да.
– Она довольна?
– Нет, она не довольна. Она умерла, – отвечает Лелечка со всей серьёзностью.
И мне захотелось мрачно пошутить:
– Вот и я точно так же не буду доволен.
Англичане любят подобные шутки. Для них, вероятно, я бы мог написать неплохую комедию. Не там родился.
(А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 107–108)
* * *
Мы с тобою потеряли бога,
И у нас холодная душа.
Ну, давай собирайся не спеша
В самую далёкую дорогу.
24 июня 1962 года в день шестидесятипятилетия поэта не стало.
* * *
О, жизнь моя, ты так поспешна!
А там, у станции далёкой,
Мы улыбнёмся неутешно
На человеческие сроки
«Приехали?»
«О, да. Уже».
Как быстрота невероятна!
И даже мне чуть-чуть не по душе,
Что не купить билет обратный.
1944
Израиль Меттер, известный по сценарию кинофильма «Ко мне, Мухтар!», в предисловии к посмертному изданию подборки стихов поэта в альманахе «День поэзии» (1969) отмечал:
«Если бы меня спросили, какая черта характера Мариенгофа была наиболее стойкой и очевидной, я бы не задумываясь ответил: доброжелательство.
Я редко встречал человека, да ещё поэта, да ещё поэта не слишком лёгкой судьбы, который относился бы к людям с таким доброжелательством, как Анатолий Мариенгоф. Оно выражалось во всём. В пристальном внимании, с которым он умел и любил слушать людей. В умении прощать. В глубокой деликатности, – он никому, даже друзьям, не навязывал своих переживаний, вызванных иной раз сложными превратностями его литературной жизни. В неослабевающем, остром интересе к творчеству молодых поэтов.
Я никогда не слышал от него ни одного слова брюзжания на молодёжь. Брюзжал иногда я. И в ответ на этой Анатолий Борисович улыбался своей насмешливой, незлой улыбкой и говорил:
– Ладно, ладно... Припомни-ка себя в этом возрасте! Тоже мне, нашёлся судья!..»
(И. Д. Меттер. Предисловие к подборке стихов… С. 749)
* * *
Когда уж поздно молодеть,
Захочешь танцевать и петь,
И в тёплый вечер, под луну,
Притащишь к деве на свиданье
Свою смешную седину,
Своё смешное увяданье.
«И ещё одна черта была чрезвычайно характерна для него: элегантность. Дело не только в том, с каким изяществом он носил костюм. Мариенгоф был элегантен по самой своей душевной сути. Он всегда был внутренне подобран, ничто в нём не дребезжало.
В последние два-три года своей жизни он тяжело болел. Но я не помню его больным. Даже когда он уже не мог без посторонней помощи подняться с постели, мне всё казалось, что этого не может быть, – сейчас он встанет, высокий, стройный, и легко пойдёт: его жизненная сила и ироническое отношение к своей хворости завораживали меня».
(И. Д. Меттер. Предисловие к подборке стихов… С. 749)
* * *
И я умру по всей вероятности.
Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.
* * *
Рабле – этот медик, юрист, филолог, археолог, натуралист, гуманист, богослов – считался самым блестящим собеседником «на пиршестве человеческого ума».
За несколько минут до смерти он сказал:
– Закройте занавес. Фарс сыгран.
Боже мой, он украл у меня предсмертную фразу!
(А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 67)
* * *
Нет, жизнь не улица. Чтоб перейти её,
Чтоб перейти в высокое небытиё,
Куда зовёт нас смертная природа,
Искать не надо перехода,
Он сам тебя властительно найдёт
Трагический твой переход.
– Самое большое прельщение и рабство человека связано с историей…
Последнюю сцену и трагический свой переход поэт-имажинист, теоретик искусства, прозаик, драматург, мемуарист Анатолий Мариенгоф желал обставить следующим образом:
* * *
Вот я и доигрываю свою последнюю сцену. Если бы в наши дни вдруг люди стали говорить таким же высоким слогом, как Шекспир, то через несколько реплик, как мне думается, должен прозвучать следующий диалог:
Гораций. Покойной ночи, милый друг. Пусть ангелы баюкают твой сон.
Мариенгоф. Ха-ха – ангелы! (Умирает.)
После этого с барабанным боем входит Фортинбрас (то есть секретарь по административной части Союза советских писателей). Потом – траурный марш и… труп уносят.
Очень смешно. Правда?
(А. Б. Мариенгоф. «Это Вам, потомки!». С. 118)
Смешно? Скорее, горько. Во всяком случае, вызывает двойственные чувства. «А ну – со смертью будем храбры! Ведь всё равно возьмёт за жабры». Опять же у Н. А. Бердяева:
«Отношение к смерти двойственно, оно имеет и положительный смысл для личности. В этой жизни, в этом объективированном мире полнота жизни личности не реализуема, существование личности ущербно и частично. Выход личности к полноте вечности предполагает смерть, катастрофу, прыжок через бездну». (Н. А. Бердяев. «О рабстве и свободе человека». С. 473).
Полнота вечности, смерть, катастрофа, прыжок через бездну, – что это?
Теоретическая образность? Очевидность такого рода, что не требует доказательств? А может, глубина, в которую низвёл звенящий стих ресниц?
Покойно. Чистейший лиризм.
«”Зелёных облаков стоячие пруды”, – умри, Мариенгоф, лучше ты не напишешь». (Рюрик Ивнев. 1921 год)
«Во время предсмертной агонии моей матери я играл в футбол. Я был капитаном команды и центр-форвардом. Матч я выиграл, а безоблачность детства проиграл. Его голубизна для меня осталась навсегда подёрнутой дымком, который ест глаза до слёз». (А. Б. Мариенгоф. «Без фигового листочка». С. 44).
Сентябрь
1
Есть сладостная боль – не утоливши
Жажды,
Вдруг
Выронить из рук
Любимых глаз ковши.
В трепещущее горло
Лунный штык –
Прольётся кипяток, вольётся лёд и тишь.
2
Быстрее, разум-конь, быстрей!
Любви горячее пространство
Подковы
Звонкие распашут,
Нежнейших слов сомнут ковыль…
Мне нравится стихами чванствовать
И в чрево девушки смотреть,
Как в чашу.
3
Рассветной крови муть
Стекает с облаков – посеребрённых ложек.
Не позову и не приду на ложе
И ни к кому.
Её ресницы – струны лютни,
Их немота странна,
И кровь ещё мутней,
Сочат сосцы, как золотые краны.
4
Не понимать родную речь,
Идти и недвижимым быть,
Читать слова и быть незрячим…
Белков синеющая степь,
И снова радужные нимбы
Над степью выжженной горят!
И снова полыхает перстень
На узком пальце фонаря.
5
Тяжёлый таз
Осенних звёзд
Не каждому дано перенести.
В какую глубину меня низвёл
Звенящий стих
Ресниц.
Протряс сентябрь – сумрачный возница
По колеям свой жёлтый тарантас.
6
Как в трупы, в жёлтые поля
Вонзает молния копьё,
Кинжал и меч, стрелу и нож, клинок.
И сумерки, как пёс,
Зари кровавый рот
Оскаля,
Ложатся спозаранок
У каменных ботинок городов.
7
Под осень отцветают реки,
Роняя на песок
И на осоку
Зелёных струй листы.
В карманах
Розовых туманов
Чуть слышен ветра крик
И воробьиный свист.
8
И хорошо, что кровь
Не бьёт, как в колокол,
В мой лоб
Железным языком страстей.
Тяжёлой тишиной накрой,
Вбей в тело лунный кол,
Чтобы оно могло
Спокойно чистоту растить.
9
Не так ли
Лес
Перед бедой
Запахивает полы
Широкого пальто.
Открою у ладони синий жёлоб –
Прольётся кипяток,
Вольётся лёд.
Май 1920
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Н. А. Бердяев. Опыт парадоксальной этики. М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2003. С. 423–696.
http://krotov.info/library/02_b/berdyaev/1939_036_01.html
2. Бунин И. А. Статьи 20-х годов // Дружба народов. 1996. № 2.
3. Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986.
4. Выготский Л. С. Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира // Л. С. Выготский. Психология искусства. М.: Искусство, 1986. С. 336–491.
5. Головникова О. В. Документы РГВА о трагической судьбе В. Э. Мейерхольда // Вестник архивиста. М., 2008. № 6. https://ru.wikipedia.org/wiki/Мейерхольд,_Всеволод_Эмильевич
6. Добровольский А. Смертельная игра Мастера: Кто погубил театр великого режиссёра? // Московский комсомолец: газета. 2005. 16 марта. № 55.
7. Ивнев Р. Последний имажинист. Маяковский и его время // Арион. 1995. № 1. http://magazines.russ.ru/arion/1995/1/8_anna1-pr.html
8. Колобродов А. Оправдание циника // А. Б. Мариенгоф. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 3. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 535–548.
9. Есенин С., Мариенгоф А. и др. Восемь пунктов // А. Б. Мариенгоф. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 675–677. http://dugward.ru/library/serebr/lit_deklaracii.html
10. Мариенгоф А. Б. Бритый человек // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 129–205.
11. Мариенгоф А. Б. «Буян-Остров» // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 634–640.
12. Мариенгоф А. Б. Да, поэты для театра // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 641–643.
13. Мариенгоф А. Б. Екатерина // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 206–471.
14. Мариенгоф А. Б. Записки сорокалетнего мужчины // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 2. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 7–16.
15. Мариенгоф А. Б. Имажинизм // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 631–634.
16. Мариенгоф А. Б. Корова и оранжерея // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 643–648.
17. Мариенгоф А. Б. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 2. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 127–428.
18. Мариенгоф А. Б. Роман без вранья // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 501–630.
19. Мариенгоф А. Б. Это Вам, потомки! // Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Кн. 2. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 17–126.
20. Мейерхольд В. Э. Лекции. 1918–1919. М.: ОГИ, 2001. 280 с.
21. Меттер И. Предисловие к подборке стихов Анатолия Мариенгофа в альманахе «День поэзии» (1969) // А. Б. Мариенгоф. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 748–750.
22. Никритина А. Б. Есенин и Мариенгоф.
23. Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению». 26 августа 1946 года. http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/USSR/theatre.htm
24. Прилепин З. Синематографическая история // А. Б. Мариенгоф. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013. С. 5–42.
25. Ройзман М. Д. Всё, что помню о Есенине. М.: Сов. Россия, 1973. 270 с. http://teatr-lib.ru/Library/Royzman/esenin/#_Toc403036194
26. Сорокин П. А. Дальняя дорога. Автобиография. М.: Моск. Рабочий; ТЕРРА, 1992. 303 с.
27. Сорокин П. А. Кризис нашего времени // П. А. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. С. 427–504.
http://krotov.info/libr_min/18_s/or/okin_05.htm
28. Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. М.: Астрель, 2006. 1176 с.
29. Сталинские репрессии // Материал из Википедии – свободной энциклопедии. https://ru.wikipedia.org/wiki/Сталинские_репрессии
Аудиокнига на youtube http://youtu.be/ZW2E9uGmcw0