Вы же, конечно читали Соловьева? Его двулогию о похождениях Ходжи Насреддина?
Если нет, то тогда вы , возможно, не вплели, лишили ковер бытия своего, прекрасной яркой нити.
Для меня же в годы отрочества, повесть сия была едва ли не настольной книгой. Я перечитывал ее много более десятка раз, всякий из них с головою, в полноте погружаясь в, тончайшей кистью прорисованный, мир.
Yходил в Багдад, закинув на верного ишака переметные сумки, засыпал под звяканье верблюжьей упряжки, прожигал дорожный халат искрами походного костерка под сенью старого карагача, смывал с лица красную пыль горного перевала, наслаждаясь прохладой мутной воды небольшого арыка, в закопченной чайхане устраивался с пиалой меж чалмоносыми бородачами...
И немногим позже, обретали плоть эти картины и звездной ночью в иранском Исфахане, и в знойный полуденный час в пакистанском Лахоре, и когда в пустыню Тар я направлял шаги верблюда,a раджастанский Джайсалмер исчезал за песчаным барханом, и когда в индийской Лонде на циновку предо мной ставил старик пиалу и чайник, да в священном Пушкаре утирал лицо краем своей чалмы.
Но отчего-то лишь теперь в безмерно пыльном Афганистане, сон и сказка юности моей обрели ни с чем не сравнимую реальность, и пестрота персонажей, одежд и лиц подобна багдадскому базару.
А жизни моей караван тем временем достиг, и мимо прошел новый столб путевой, и чуднЫх два значка - на нем означали 33.
Во истину прекрасна Божественная спонтанность существования!
Вехи сей достижение отметил средь братьев афганцев, на коврах и подушках простого дома, на окраине Кабула. На дастархане кальян с розовым табаком, сыр, наны - лепешки, ломти харбза - огромной дыни с желтой шкурой в крупных морщинах..."
Конец октября 1388 года по местному летоисчислению.