Вальс на три четверти. Часть 4. Старая мельница

Ирина Верехтина
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. "СТАРАЯ МЕЛЬНИЦА"

Мир за свои деньги

Из круиза Рита вернулась переполненная новыми впечатлениями и неприлично счастливая. «Представляешь, нас в ресторане так кормили, что я за семнадцать дней поправилась на триста грамм, уже сбросила. А может, и не надо было, я неплохо смотрелась, и они мне не мешали. Представляешь, я там загорала (прим.: вы когда-нибудь видели загорелый балет? И не увидите: загорать нельзя, потому что как тогда они будут смотреться на сцене? Представили?) Я такой загарчик привезла, блеск, от зеркала не могу отойти!» - хвасталась Рита подруге.

И слышала в ответ про гастроли, про то, что у них теперь новый руководитель (и значит, новые примы, а не нравится – иди в Немировича-Данченко, в кордебалет…если возьмут. Или в стриптиз-клуб, там, по слухам, платят офигенно, мы тут сутками ломаемся, здоровье гробим, а они у шеста пять минут покрутятся – и  можно в круиз по Средиземке ехать…. Рит, да ты чего? Чего замолчала-то? Я же просто так сказала, тебе ведь работу надо искать, а кому мы на фиг нужны, что мы умеем? Ничего! («Да, работу нужно найти непременно, иначе опять депрессия, опять психолог и кто знает, чем это кончится…»)

- Ну, я и говорю! Валер-Михалыча вышибли, всё теперь по-другому, хоть из ансамбля уходи. Ты молодец, что вовремя смылась…
- Как меня?
- Что? – опешила Маша.
- Михалыча, как меня, вышибли?
- Как тебя. На заслуженный отдых. Но ты, я смотрю, не скучаешь там… Слу-уушай, Рит, а там… танцы были?
- Были.
- Ну, и?..

- Ну, и. Первый раз был последним! Потом не ходила, я вообще из каюты боялась высунуться: в бар не моги, в бассейн не моги, танцевать тоже не моги, я же не умею… я вообще не умею, как они. Ну и приглашают все кому не лень, сначала на танец, потом в бар, потом в каюту...чуть не за руку тащат! Обнаглели! Не надо было мне одной ехать.
- Ой, да ладно тебе причитать, знаю я тебя. Стерпится-слюбится, сама ведь говорила... Как жить-то теперь будешь, Ритуль?
- Сама не знаю. Всё думала – пойду на пенсию и буду жить.  А оказалось, жить … больше нечем. Маш, я вот сижу и думаю – зачем я живу?
- Рит, ты чего там, плачешь что ли? Ты это брось, ты посмотри вокруг, всё теперь твоё. Весь мир!
- Ага, за свои деньги, я их что, печатаю? Это у тебя весь мир, и платят в валюте.
- А мы его видим, этот мир?! Мы работаем. Как проклятые, без продыху. А заработали что?..Кошкины слёзки!

Положив трубку, Рита вздохнула. Она больше не будет никому звонить. У них другая жизнь, они работают, а Рита уже заработала… выраженную статическую деформацию стоп и артроз плюсне-фаланговых суставов. Уже заработала, не отнять. И не вылечить.
Хирург посмотрел на её рентгеновские снимки и сказал, что изменения костных тканей необратимы и ничем не лечатся, ей поможет только операция. А подруги сказали, что после этой операции не то что танцевать, ходить без боли не сможешь, и неизвестно ещё, как тебе её сделают… В общем, напугали до коленной дрожи, и от операции Рита отказалась наотрез. Сойдёт и так.

Но – не объяснять же Лиле? Рита решила молчать и сказала, что одевается в секонд-хэнде, что сразу уронило её в Лилиных серо-голубых глазах. Ну и пусть. Ниже ей уже  не упасть.

Жизненный багаж

Напротив, Лиля не собиралась ничего скрывать от своей новой подруги. И вывалила, что называется весь багаж… За плечами у двадцативосьмилетней Лили – неудачный брак (впрочем, брак так и не состоялся, но Лиля упорно называла его неудачным) и десятилетняя Наденька, у которой вместо отца было свидетельство об отцовстве и ежемесячные алименты.

Отец Наденьки был Лилиным одноклассником и всерьёз собирался жениться («раз такое дело») на беременной семнадцатилетней Лиле, но его мама легла, что называется, поперек порога и не позволила сыну «сломать себе жизнь и карьеру».

Сломали – Лиле. Лиля «с горя» вышла замуж… и через полгода развелась: Павел не любил падчерицу, не спускал ей шалостей и читал длинные нотации, после чего Наденька отправлялась в угол, где «думала о своём поведении», глотая слёзы обиды. Брак распался сам собой, а после смерти бабушки Лиля перебралась в её однушку, а шестилетняя Наденька осталась у Лилиных родителей (школа близко, музыкальная тоже близко, каток напротив, через улицу, и удобно всем: и Наденьке, и  бабушке с дедушкой, и Лиле).

Теперь она была свободна, как ветер, но… не было берега, к которому можно было пристать. Желанного берега. И вот появился этот Сергей, которого она «нечаянно» вылечила и который впервые за два года мог стоять на ногах без боли, мог ходить и даже танцевать (впрочем, о танцах он не мечтал – мечтал о лыжах и снежных склонах).

Танцы, танцы, танцы…

Свой первый танец Сергей хотел станцевать с Лилей. Второй и третий тоже… Он танцевал только с ней, и друзья тактично не приглашали Лилю и приглашали Риту. Но тут их ждал «поворот от ворот»: Рита, помня данное Лиле обещание «не высовываться» скромно сидела в уголке и ковыряла ложечкой мороженое, которое теперь она могла есть в любом количестве, но которое почему-то не доставляло Рите удовольствия.

«Пульс планеты» пригласили на гастроли в Италию, ансамбль улетел и «помахал ручкой», а Рита осталась в Москве: нога заболела так некстати, и обновить гардероб не получилось, а осенью Рите стукнуло тридцать шесть, и – прощай, жизнь, здравствуй, пенсия. В тридцать шесть лет кончилась жизнь, так неожиданно и нелепо.

Но в «Метелице» об этом никто не знал – ни о том, что кончилась жизнь, ни о том, что ей тридцать шесть, ни о том, что она на пенсии. Подружка Лили. Даже о том, что – не подружка, а соседка по лестничной клетке, здесь не знал никто.

В серебряно-сером плиссе (которое зрительно добавляло объём бёдер, что было как нельзя кстати) и пышной розовой блузе Рита была очаровательна. Добавьте к этому искусный макияж и немного румян на скулы, и портрет готов. От Риты не отводили глаз.

От приглашений «дружественных столиков» она отказывалась в молчаливо-вежливой манере, улыбаясь и качая головой (и шоколадными волосами). «Своим» отказывать было нельзя, и в конце концов ей пришлось согласиться. Рита старалась «соответствовать» – добросовестно топталась с партнёром на одном месте, слегка покачиваясь в такт музыке. Это было забавно.

Но после двух бокалов итальянского красного «чинзано», который здесь был великолепным, – после второго бокала вермута Рита забылась и станцевала профессионально. Партнёр оказался великолепным, как и их «медленный вальс»: поворот с правой ноги назад, открытая перемена (три шага вперёд), поворот влево, закрытая перемена, потом полный левый поворот (два поворота влево), закрытая перемена, спин (состоит из трёх поворотов), закрытая перемена – и сначала.

 Когда музыка закончилась, и они остановились, всё ещё держа друг друга (Ритина рука на его плече, другой придерживает юбку, чтоб не разлеталась, это же не сцена, это кафе. Руки партнёра на талии Риты) –  раздались аплодисменты…
Вернувшись к своему столику, Рита села, взмахом руки отбросив пышную юбку. Партнёр поцеловал ей руку и удалился. Рита поёжилась, почувствовав на себе колючий, как иголка, Лилин взгляд: «Ты что делаешь? Ты же обещала сидеть и не выпендриваться» - говорил этот взгляд. – «Я не обещала. Я больше не буду» - ответила Рита, тоже взглядом. Но на следующий танец её пригласил «спасённый» Лилей Сергей.

«Старая мельница»

Лиле ничего не оставалось, как кивнуть в ответ на вопросительный взгляд подруги, Рита устала – сидеть весь вечер на стуле и топтаться на одном месте, как принято в «приличных заведениях» подобного типа (на Ритин взгляд, ниже среднего, она не к таким привыкла, теперь придётся отвыкать: финансы поют романсы), а Сергей оказался неплохим танцором… - «Ну что, отрываемся от пола?» - не то спросил, не то приказал Сергей, и Рита кивнула. И они «оторвались» – под любимую Сергеем «Старую мельницу».

– «Повторим?» - предложил Сергей, и прежде чем Рита успела ответить, махнул музыкантам рукой с зажатыми в пальцах купюрами. Те обрадованно грянули полюбившуюся «имениннику» песню.
«Старая мельница крутится, вертится, бьётся о камни вода, старая мельница, всё перемелется, только любовь никогда» - лилось из динамиков (пели «под фанеру»).

Мельница крутилась вовсю, а водой была музыка, которая струилась, искрилась, звенела и лилась рекой. Музыка, без которой невозможно жить. Расшалившись, Рита с Сергеем изобразили мельницу в лицах – виртуозно выполняя «мельничные» элементы и бесконечно повторяющиеся повороты. На них смотрело всё кафе.

Когда они вернулись к столику. Рита старалась не встречаться взглядом с Лилей. Она не виновата, что Сергей её пригласил, Лиля сама разрешила… Рита вообще не собиралась танцевать, ей уже надоело это  кафе и эта компания, где она никого не знала.

Рите вспомнилась другая компания, где все друг друга знали - кто о чём мечтает и на что способен. Они пили из больших бокалов минералку, словно это было вино, и им было весело. Они «утаптывали» рабочие моменты, «разруливали» общие и личные проблемы и строили грандиозные планы не менее грандиозного будущего… Они говорили и не могли наговориться, ведь им всегда было о чём поговорить. Это была её, Ритина, компания, своя в доску, но теперь её нет и никогда не будет. Ничего уже не будет. Рите захотелось плакать.

Кто она здесь? Незваный гость на чужом пиру, она ни к кому не имеет никакого отношения. Соседка Лили. Никто. Девочка для танцев. Они ещё не знают, сколько «девочке» лет, иначе бы…

Телохранитель

Рита не успела додумать, что было бы «иначе», потому что  из-за стола неожиданно поднялся молчавший весь вечер «джигит» - и Виктор, призвав всех к тишине, объявил на весь стол, что обязан Артагану жизнью – тот на своих плечах вынес раненого Виктора из-под обстрела, сам получил две раны, но тащил истекающего кровью товарища, и позволил себе потерять сознание, только дотащив до своих.

«У них обычай такой: если спас человека от смерти, то потом отвечаешь за него, за его жизнь… ну, до конца. Типа кровные братья. И теперь у меня свой телохранитель» - с улыбкой закончил Виктор, крепко стиснув плечи друга.
Народ одобрительно загудел, Лиля что-то зашептала на ухо Сергею. Рита смотрела на этих двоих остановившимися глазами. Так близко, оказывается, была война, прогремела выстрелами, опалила огнём, обожгла. Этим двоим повезло – живыми вернулись. Хотя – Виктор без ноги, а Артаган, похоже, без языка… Молчальник.

И тут «молчальник» открыл рот (впервые за вечер) и пригласил Риту на танго. Ей ничего не оставалось, как согласиться.  Артаган танцевал великолепно. Рита забыла обо всём и отдалась музыке и ритму. К столику они вернулись в тишине. А когда сели… зал взорвался аплодисментами. Рита поймала Лилин растерянный взгляд и пожала плечами.
- Я бы с тобой станцевал, - признался Рите Виктор, до бровей набравшийся виски, - если б ноги были… 

Рита стряхнула с плеч его руки и подумала, что им с Лилей пора уходить. И ещё подумала, что если бы у неё не было ноги, она бы повесилась. «На люстре» - отстранённо думала Рита, для которой ноги были средством существования. Но вслух ничего не сказала. Молчала, потягивая  итальянский красный вермут, который поставил перед ней официант. Молчал и Артаган.

Остальные оживлённо беседовали – то есть трещали без умолку обо всём и ни о чём. Виктор тронул Риту за локоть: «Посиди со мной, не танцуй больше. Ты устала, наверное? (Рита непонимающе на него посмотрела). Все танцуют, а я… один. Сижу как филин на суку».

Рите стало стыдно: у неё есть работа (устроилась в аптеку провизором, чтобы не умереть от безделья и безденежья, вот же жизнь, всё у неё теперь «без»), ещё у неё маленькая пенсия и ноги – то есть, всё, что нужно. У Виктора – ведомственная военная пенсия (не чета Ритиной), и…  больше ничего. Никакой жизни. Ни круизов, ни морских пляжей, ни поездок на экскурсии,ни прогулок на велосипеде…

Нет, не так: у Виктора были друзья, чего нельзя сказать о ней, Рите. Кому она теперь нужна, ей звонят из жалости. Она даже трубку снимать боялась. Не хотела этих «дружеских» звонков, после которых к горлу подступал комок и становилось тяжело. Невозможно, невыносимо. Не помогут ни таблетки, ни круиз.

Есть только одно средство: не подходить к телефону. Друзей у неё  теперь нет.
У Виктора, в отличие от Риты, они были. Привели его в кафе, отведут (оттащат на руках) домой, уложат спать – перебравшего виски, забывшего обо всём счастливого Виктора. Он заслужил – хотя бы на этот вечер – её общества. Остаток вечера Рита провела в компании Виктора и молчаливого Артагана, слушая рассказы о войне.
Слёзы текли по Ритиным щекам, она вытирала их салфеткой и радовалась тому, что тушь водостойкая.

Признание в любви

- Витёк, подожди, я больше не могу это слушать. Остановись. Я… я… Как же вы это пережили, ребята? Как же вы это пережили...
- Он у тебя уже Витёк? Быстро ты… Окрутила сразу двоих! – прошипела в Ритино ухо Лиля, обдав её запахом виски. – Тихоню из себя строишь, а сама... Весь зал на ушах стоял от ваших танцев, и эти двое… киселём перед тобой растеклись, быстро же ты успеваешь!
- Я? – удивилась Рита. – Это ты уже… успела. Может, поедем домой?

Настал черёд удивляться Лиле: «Домой? Сейчас?! Ты, Ритка, точно "с приветом". Мне Серёжка в любви признался. Руку предлагает!»
- Знаю, - проглотив «привет», откликнулась Рита, которой Сергей тоже успел признаться в любви и получил «от ворот поворот».

Вся компания прилично (впрочем, скорее, неприлично) набралась виски. Хорошо, что она пила только вермут, не перемешивая его ни с чем (боже упаси – с мороженым, как это сделала Лиля, а Рита её не остановила, не досмотрела, не углядела… Да что она ей, нянька что ли?)

Хлебнув вермута, Рита с тоской посмотрела на мороженое (надо было выбирать одно из двух, и она выбрала: вермут ей сегодня нужнее мороженого, настроение никакое) От виски она отказалась – и не потому, что не хотела. Вермут и виски – та ещё «компания», развезёт – как домой поедет, ведь провожать некому…
Зачем вообще она сюда пришла? Здесь её никто не знает, чужая компания.

Пьют-наливают, сначала смурные были, потом повеселели от вермута и виски. Иначе веселья не жди. В Ритиной компании вино было под запретом, как и многочисленные «тяжёлые» закуски – они жизнерадостно жевали салаты, наливали в хрусталь минералку, и им весь вечер было весело.

Рита уже жалела, что согласилась на Лилино предложение. И теперь думала о том, как бы слинять по-тихому и увести пьяненькую Лилю. Довести, довезти, доставить – сей ценный груз в порт приписки. Заповедь «не навреди» - первое правило врача –  Лиля сегодня обошла стороной…

- Мне Серёжа руку и сердце предложил, - повторила Лиля, блестя глазами.
- Знаю.
- Ты? Откуда? Ты что, слышала?
- Это и без слов видно. Вы с ним через стол целовались, а ребята считали… до двадцати шести.

Настала Лилина очередь удивляться:
- Ах, они для тебя уже «ребята»?.. Правда, через стол?! Не помню. Как же это я… Ай-ай-ай…

Продолжение http://www.proza.ru/2015/10/20/179