(Отрывок из нового романа "Тень орла". Продолжение романа "Затерянный фронт")
...Засада на караван туарегов была устроена в развалинах старой, почти занесённой песком крепости, построенной здесь, вероятно, ещё до римлян и карфагенян каким-нибудь местным берберским правителем. Возможно, здесь в древности был цветущий оазис, мимо которого пролегал караванный путь с юга чёрного континента в Египет. По песчаной тропе в пустыне вездесущие финикийские и арабские купцы везли с юга экзотические африканские фрукты, пряности, слоновую кость, гнали унылые вереницы чёрных рабов; с севера в Африку доставляли римское и греческое металлическое оружие, бытовые предметы, орудия труда, китайский шёлк, европейскую одежду и восточные украшения. Но за долгие века подземный источник, щедро подпитывающий водоём зелёного оазиса, постепенно иссяк, захирели и завяли финиковые пальмы, улетели в другие оазисы птицы, за ними, бросив никому не нужную уже крепость, ушли люди. И цветущий обитаемый островок жизни в необозримых мёртвых песках постепенно зачах, развалились глиняные стены неприступной некогда твердыни, просели и обрушились крыши домов и туземных хижин, рассыпались в прах иссохшиеся на солнце, сгнившие крепостные ворота.
Обер-лейтенант Буру распорядился спрятать грузовые немецкие автомашины, на которых они приехали, за большим и длинным серповидным барханом, расположил своих аскари в руинах домов. Караванный путь как раз пролегал через старую крепость, где в полуденный зной можно было сделать привал и на время укрыться от невыносимо палящего солнца. Это было на руку разведчикам, действовавшим по опробованной множество раз схеме: на левом и правом флангах были оборудованы и тщательно замаскированы пулемётные точки – с каждой стороны по пулемёту. Остальные африканские следопыты с ручным автоматическим оружием рассредоточились по периметру. Это были действительно – следопыты и прирождённые воины, которых Буру лично вербовал из числа кенийских и восточноафриканских мусульман-суахили, арабов, а также наиболее воинственного туземного народа Танганьики – вахехе, и наиболее многочисленного – сукума. Часть их была найдена среди военнопленных англичан в концентрационных лагерях, часть – среди остатков туземных формирований итальянской армии, вывезенных в своё время на кораблях из Абиссинии и Сомали, остальные – в самой Ливии, куда они попали после поражения Германии в Первой мировой войне. Это были в основном сыновья бывших аскари полковника Форбека, как и сам обер-лейтенант Буру, бежавших из захваченной британцами германской Восточной Африки в независимую Абиссинию, под крыло императора Хайле Селассие I. В отряде, вернее в роте был даже один юноша масай, которого Буру назначил командиром взвода. Звали его Симба, что значит на языке суахили «лев».
Буру послал Симбу командовать правым флангом, сам остался на левом. Здесь должна была быть голова каравана, а значит – самые сильные и опытные воины во главе с вожаком. Предупредить о подходе туарегов должен был аскари, засевший на самой вершине огромной пирамидальной дюны высотой около ста пятидесяти метров. С неё каменистое плато хорошо просматривалось на десятки километров в окружности. Напротив возвышалась поперечная песчаная дюна чуть пониже первой, но тоже грациозно высокая. Караванная тропа проходила как раз внизу, у подножия дюн. Казалось бы – идеальное место для засады, но опытный разведчик и диверсант Буру знал, что так же, вероятно, подумают и туареги. Вожак каравана непременно пошлёт на обе горы своих людей, чтобы проверить – нет ли опасности. И поэтому засада была устроено внизу, в крепости, в месте, не слишком подходящем для этого. Но точно так же рассуждали, по-видимому, и туареги. И Буру решил их перехитрить. А чтобы его аскари в тесных развалинах не перестреляли в горячке боя друг друга, обер-лейтенант велел стрелять по очереди: пока правая сторона ведёт огонь, левая – прячется между камнями, и – наоборот.
Командир взвода, старший рядовой Симба, по-немецки обершютце, лежал за обрушенной глинобитной стеной рядом с первым номером пулемёта, молодым смуглолицым арабом из Танганьики Ибрахим ибн Латифом. Симба за двадцать лет жизни в Магрибе хорошо выучил арабский язык, но в основном – его ливийский диалект. Ибрахим, родившийся в бывшей германской Восточной Африке, говорил хоть и на арабском, но несколько иначе. Симба плохо понимал его, особенно, если тот говорил очень быстро. Иногда приходилось переходить на итальянский, которым во взводе владели почти все аскари. Второй номер «Костореза», или как ещё называли враги немецкий пулемёт MG 34 – «Циркулярки Гитлера», хмурый, неразговорчивый туземец, суахили из Кении помалкивал. Он попал в особый полк из лагеря для военнопленных, перед тем служил в британских колониальных частях в Египте, и чувствовал себя среди солдат вермахта неуютно. Хотя настоящих, природных немцев видел очень редко, да и то издалека, на общих построениях учебного полка «Бранденбург». Что касается диверсионного отряда Буру, то немцев в нём вообще не было.
– Ибрахим, стрелять только по моей команде, – давал последние наставления первому номеру молодой масай Симба. – Первой же очередью постарайся уложить вожака каравана и всю его свиту. Они будут в синих длиннополых накидках и платках. Это знать кочевников, все остальные – их вассалы.
– Хорошо, бвана обершютце, я сделаю, как ты скажешь, – согласно кивнул араб, поправляя на голове светлую куфию. – Мы уничтожим синих разбойников, осмелившихся напасть на самого генерала Роммеля! Они сдохнут в песках, как подлые трусливые шакалы.
Симба отцепил с поясного ремня, на алюминиевой бляхе которого было выбито «Gott mit uns»,1 круглую немецкую флягу со стальным стаканчиком наверху, налил в стакан тёплой, нагревшейся на солнце воды.
– Будешь?
Ибрахим сделал несколько жадных глотков, бережно передал посуду с драгоценной влагой второму номеру. Аскари суахили, с трудом сдерживая себя, неторопливо отхлебнул, не пролив ни капли, вернул стакан командиру взвода.
– Шукран, – поблагодарил кениец, приложив ладонь правой руки к сердцу.
– Афуан,2 – ответил Симба.
Неожиданно из пустыни, что раскинулась во всю свою бескрайнюю ширь за крепостными развалинами, послышался непонятный, пугающе странный звук, похожий на мелодию католического органа. Симба слышал нечто подобное в костёле в городе Триполи, в котором жил с родителями до войны. Отец его был католик, женатый на местной итальянке.
– Откуда в пустыне орган? – удивлённо спросил молодой масай у своих товарищей. – Вы слышали, парни, или это у меня слуховые галлюцинации? Католический орган играет.
– Это не орган, бвана Симба, это поют пески Сахары, – полушёпотом сказал Ибрахим. – У тебя со слухом всё в порядке, не бойся… И не греши на зрение, если вдруг увидишь когда-нибудь в пустыне, в палящий знойный день, – цветущий зелёными пальмами, прохладный оазис с озером, в котором плескаются обнажённые прекрасные чернокожие гурии. Это так искушает правоверных коварный Иблис, по религии белых людей – дьявол.
– Я, как видишь, не белый человек, но тоже придерживаюсь католической веры, хоть и не крещён, – ответил Симба.
– Нельзя предавать веру своих отцов, – настаивал набожный мусульманин Ибрахим.
– Но мой отец – католик! И мать тоже католичка, она у меня итальянка, – объяснил молодой масай. – Но хватит об этом… Скажи, Ибрахим, ты правда говоришь, что поют пески? Разве они умеют петь? Впервые слышу.
– Умеют, бвана обершютце, – убедительно произнёс араб. – Но это вовсе не песня, как ты считаешь, а стон.
– И кто же стонет?
– Шайтан!
– Ну, у тебя, Ибрахим, вся нечистая сила собралась, – усмехнулся Симба. – То искуситель Иблис, то поющий шайтан… И что это ему вдруг вздумалось стонать в пустыне?
– В незапамятные времена бродил по разным странам шайтан, – один из заблудших слуг Иблиса, – торжественно заговорил Ибрахим. – Подсматривал за женщинами в бане, строил козни мужчинам, всюду совал свой нос и не пропускал ничего. Однажды прогневался на него Аллах и отобрал волшебные сапоги-скороходы, надев которые, шайтан мгновенно оказывался в том или ином месте. Тогда слуге Иблиса пришлось пешком добираться до своего дома, который стоял на макушке самой высокой песчаной горы. Долго шайтан шёл по пескам Сахары, пробирался по извилистым каменистым тропам вдоль берегов высохших рек, наконец, устал и прилёг отдохнуть. Так труден и тернист был его путь, и так тяжёл груз совершённых грехов, что шайтан уснул вечным сном – так распорядился Великий Аллах. И спит он до сих пор, занесённый песком, ставший одиноким барханом, и ничто не может его разбудить – ни жарко палящее солнце, ни дожди, ни страшные песчаные бури, которые ливийские арабы называют «Хамсин». Только иногда одинокий стон вырывается из его груди, когда кто-то пытается потревожить навсегда уснувшего шайтана...
– Так значит – это мы его потревожили, Ибрахим? – усмехнулся Симба.
– Наверно…
По цепи вдоль развалин пробежал вдруг чернокожий аскари в тропической германской форме цвета пустыни, в пробковом колониальном шлеме на голове, со «шмайсером» на шее – посыльный обер-лейтенанта Буру. Твердил на каждом шагу по-итальянски: «Приготовиться»! Через некоторое время на дороге показались первые всадники на длинноногих одногорбых верблюдах – дромадерах. Все они были в синем, обвешанные холодным и огнестрельным оружием, перетянутые пулемётными лентами и офицерскими портупеями поверх широченных кушаков и просторных покрывал – тагельмустов. Это была явно элита клана, так называемая «барабанная» племенная группа; благородная туарегская знать, – имхары. За ними ехали вассалы – имгады, в туниках, – по-местному доккали, – разного цвета, но только не тёмно-синего, как у знати. Оружие у них было победнее, в основном французские винтовки. Каждый вёл за собой второго, навьюченного тяжёлой поклажей, двугорбого верблюда – бактриана.
Дождавшись, когда головной верблюд поравняется с местом засады, масай Симба резко рубанул рукой раскалённый на солнце, казалось, расплавленный сахарский воздух и скомандовал: «Огонь!» Ибрахим ибн Латиф нажал на гашетку пулемёта и «Косторез» сердито зарокотал, безжалостно выкашивая первые ряды туарегов. В крепости поднялась невообразимая суматоха, голова каравана, напоровшись на убийственный пулемётный огонь, повернула назад, но навстречу безумной толпой хлынули всадники арьергарда, подстёгнутые очередями второго MG 34. Одновременно слаженным хором застрекотали автоматы немецких аскари, добивая мечущихся в узком пространстве крепости всадников. Повсюду стали лопаться ручные гранаты, смертоносные осколки с дьявольским свистом, веером рассыпались по крепости, поражая людей и обезумевших от ужаса животных. Истекающие кровью верблюды с громкими жалобными криками вставали на дыбы, сбрасывали на песок всадников и поклажу, падали вслед за ними, сражённые очередями «Косторезов» или короткими строчками «шмайсеров». Кое-кто из туарегов, спешившись, прятался за тушу убитого верблюда, пытался оказывать сопротивление «немцам», но смельчаков быстро доставали меткими выстрелами туземные снайперы. Обер-лейтенант Буру, пригибаясь, перебегал от одного аскари к другому, подбадривал громкими гортанными возгласами на своём родном языке маа,3 позабыв в горячке боя, что его здесь почти никто не знает. Показывая личный пример, Буру метко стрелял в туарегов из пистолета. Время от времени давал команду прекратить огонь и спрятаться в развалинах: тогда начинала стрелять другая немецкая группа на противоположной стороне караванной тропы, уничтожая бегущих навстречу туарегов.
Бой был скоротечный, вернее, это был даже не бой, а истребление каравана. За всё время был ранен только один туземный аскари, убитых не было вообще. Зато всё видимое пространство старой разрушенной крепости было завалено трупами туарегов и верблюдов. Мало кому из кочевников удалось выскользнуть из засады живыми. «Циркулярки Гитлера» без устали звенели на обоих флангах, добивая остатки банды видного аменокаля4 туарегов Идигера. Сам он с несколькими отчаянными имхарами, бросив бесполезных верблюдов и разгромленный караван, прорвался сквозь плотное оцепление диверсантов. Отстреливаясь на ходу из итальянских автоматов, смельчаки бежали в пустыню и вскоре растворились в ней, как мираж.
В крепости ещё кое-где лениво постреливали – это туземные аскари Буру по привычке добивали раненых туарегов. Другие с интересом рылись в больших тюках, навьюченных на верблюдов, искали, чем поживиться. Обшаривали тела мёртвых туарегов. Обер-лейтенант Буру ещё со времён прошлой большой войны в Восточной Африке сквозь пальцы смотрел на эту скверную традицию своих солдат. Это было неизбежное зло, с которым поневоле приходилось считаться. Вековой древний обычай гласил: всё, что осталось на бранном поле – законная военная добыча победителей. Так было всегда, ещё со времён египетских фараонов, непобедимых фаланг Александра Македонского, карфагенян и римлян, поочерёдно сменяя друг друга, хозяйничавших в этих гиблых песках.
Буру распорядился только об одном, чтобы всё оружие туарегов было неизменно собрано, пересчитано и погружено в кузов одного из немецких грузовиков. Оно ещё могло пригодиться в дальнейшем для диверсионных целей. Как и несколько комплектов национальной одежды туарегов, которую тоже сняли с убитых. В общих чертах, задание командования было выполнено, шайка кочевников уничтожена. Те жалкие остатки, которым удалось вырваться из крепости, не в счёт – Буру не собирался гоняться за беглецами по всей Сахаре. Они уже не представляли никакой опасности, и сами, вероятно, помрут в пустыне без воды и пищи. Ведь до жилья в ближайшем оазисе – многие десятки, а то и сотни километров по безжизненным сухим пескам. Здесь даже верблюды, эти неутомимые корабли пустыни, не выдерживали и порой погибали от обезвоживания организма.
С высоты пирамидального бархана, куда после боя взобрались обер-лейтенант Буру и старший рядовой пехоты Симба, чтобы проследить, в какую сторону направились беглецы, Сахара походила на другую, совершенно необитаемую планету. Вероятно, такой же пейзаж предстал бы перед ними на Луне или Марсе. Вокруг, насколько хватал взгляд, – ни кустика растительности, ни единого зверька, ни птицы в небе, – одни только зыбучие пески, барханы, причудливой формы дюны, на горизонте – изломанная гряда гор, напоминающая кривые, полусгнившие зубы старика-бербера. И ни звука кругом, только ветер, да иногда слабое попискивание сухого песка – так называемое пение.
Жуткая и завораживающая картина…
2015 г.
1 Gott mit uns – с нами Бог (нем.).
2 Афуан – пожалуйста (арабск.).
3 Маа – язык масаев.
4 Аменокаль – вождь (тамашек).