25 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Поздний вечер. « Все важное, страшно значимое для жизней множества душ всегда выбирает одно время суток, выбирает поздний вечер, что гасит практически все спокойствие, натягивая купол, что из непробиваемого стекла. И так хочется треснуть по всему хрусталю кулаком, чтобы осколки пролетели мимо утомленных глаз, но нет, скорее осколки поранят щеки, чем распадутся в темноте, темноте… Вернемся к тому мигу, когда Судьба, проводя золотистом платком по окнам широким своего балкона, раздвинет тучи ветровые, прольется свет тогда луны, исцеляющий кого-то и в то же время мучащий чью-то душу, что решила всерьез в который раз перестать играть в холодную игру. И луна, небесное светило на стороне этой незащищенной почти души, только мало всех мыслей, мало того, чтобы просто захотеть. Да, иногда, желание может разломить кирпичные стены, не повредив и головы, но в случае наших героев, стены окрепли еще в несколько раз за то время, пока Привязанность крутилась рядом. Тут надо обмануть закономерность жизни, стрелку повернуть влево, чтоб не только Распорядительнице жизней, но и людям показать то, что больше не та, за которую внешность смеет выдавать. И только тогда время перестанет согласовываться с чувством, которое, кажется, само перестало слушать саму себя.» - ее сладкое имя Привязанность отныне заключает в себе два значения. Но лишь два лица знают об этой исповеди, в которой содержалось то, что способно изменить ход игры. Она все равно, что новый игрок с лицом серьезным, игрок, которого не принял еще никто, потому что из-за прежних слухов, а слухи были уж верны, Привязанность потеряла то, что называется доверием к своей персоне. Правда не стоит обвинять во всем ее звучное имя, схожее со словом: « привыкание». На это мгновенье ложное значение имени отдалилось от нее на какие-то шаги за прямую спину. За ней осталось все то, с чем она так просто рассталась, выбрав их, наших героев, выбрав тебя, меня, Алексея, и девушку с черными волосами, которые в последние время она собирает в тугой пучок, сделанный из одной резинки…
Темнота безжалостно нападала на город одна, но и одна она была сильна не по своим векам. У нее хватало сил на то, чтобы заставить каждого жителя маленького шара зажечь лампу или коснуться кнопок выключателя, что висит над деревянной тумбочкой. Сейчас без искусственного света было невозможно проводить остаток дня, что с каждой секундой все убегал от Аринки. А та так хотела остаться в этом вечере, сидеть на креслице, укутав ноги теплым пледом, читать драматичное произведение Лукаса Мудиссона про девочку по имени Лиля. И как жаль, что у нее вовсе нет подобной книги, нет подобного спокойствия, нет чувства, что содержит все приятную расслабленность. Есть только утомленность, а на запястьях рук мелкие капли горячей воды. Они медленно ползут по ее мягким рукам, добираются до пальцев, а после падают на продуваемый пол. Девушка, не обращая на это внимание, подходит к столу, глядит на свое отражение в зеркале, проводит ладонью по гладкой поверхности, как руками поднимает с цветного подноса небольшую плошку с куриным бульоном. Опустив вдруг глаза, она отвлеченно смотрит на свои босые ноги, чьи колени прикрывают беленькие шортики, а на ее плечах одета коричневая вязаная кофта, что придает какое-то тепло, только если застегнута на все шесть круглых пуговиц. Но Арина всегда носила ее на распашку, закатывала рука, а сейчас она словно попыталась спрятаться в нее, но ничего не вышло. Руки, недавно побывавшие в горячей воды, вновь посинели, не замерзли лишь глаза, единственные, кто никогда не чувствует холода. В надежде согреться, она преподнесла плошку с бульоном к носу, хотела ощутить горячий, приятный воздух, но тут же расстроилась. В нем остыла даже плавающая бледно-зеленая петрушка, а про остальное не было смысла думать.
- Нет больше тепла!- проговорила она шёпотом так обреченно, будто в этой плошке было что-то таинственное, что могло помочь случится чуду. И наверно она действительно краем глаза видела в бульоне то, что обычно не замечают многие. Но вот теперь ей снова придется идти на кухню, чтобы разогреть его, стараясь не столкнуться с кем-нибудь из преподавателей, или просто с любопытными людьми. И не для себя она вовсе будет шагать босиком по мягкому ковру, а для него, для героя, которого не смогла забыть Созерцательница двух чувств.
Стоило Аринке обернуться назад, сделать шаг, как она замерла. Чье-то постороннее дыхание сбило ее последние, соединившиеся во что-то внятное, мысли. Уставшими глазами, она провела по двери, как резко повернувшись, разглядела перед собой ту самую Привязанность, стоящую перед ней в золотистом платье и в тех туфлях, подаренных Судьбой. Та глядела на нее серьезно, после наклонила голову на левую сторону, слегка улыбнулась, как подняв вдруг руку, указала на край стола. Черноволосая девушка отрицательно помотала головой, чуть отошла назад, нахмурила глаза, испуг вспыхнул в ее сердце, как сузив брови, она все-таки быстро поставила плошку бульона на стол. Спрятав ладони за спину, она не сводя взгляд с грубой незнакомки, вспомнила прошлую встречу с ней, с соблазнительницей, которой надо одно, то, что бы тот, кого она выбрала, продолжал играть в бессмысленную игру. Но в эти секунды Привязанность, не сказав ни слова, решительно коснулась холодной плошки, как зажмурив глаза, подняла над уровнем рта. Аринка с недоверием продолжала наблюдать за ее действиями, была полна уверенности в том, что этот глупый спектакль чья-то плохая задумка. И все же она дала возможность Созерцательнице двух чувств доделать то, чего та начала. Но та не сделала больше ничего, лишь поставила плошку на стол, как ни в чем не бывало, сомкнула глаза.
Черноволосая девушка, недовольно взглянув на нее, хотела что-то сказать, как коснувшись плошки, ощутила тепло, к ее носу стал струиться пар. Казалось, словно все содержимое только налили блестящим половником из горячей кастрюли. На лице выступило маленькое удивление, и тут же пропало. Привязанность мгновенно прошла мимо Аринки, та не успев проследить за ней, продолжила так и стоять пару секунд, прежде, чем вернуться в ванную комнату. И, когда она, наконец, обернулась, то не увидела перед собой никого, лишь тусклый свет горел над дверью, лишь пустота летала над плиткой белой в ванной комнате.
Ее смутило то, что тот, для кого она приготовила бульон, еще не позвал ее, как делал до этого. Ведь он скучал по ней почти всегда, а буквально часы назад они так резво болтали о чем-то веселом, глупым, но главное, что это делало их беззаботно счастливыми, настоящими молодыми людьми, что только стоят на пороге к молодости. И та так дружелюбно встречает их, а после закрывает двери, ссылаясь на то, что у нее, у молодости завелся новый закон, не приближать к себе тех, кто играет в игру, страшную игру. Но Аринку вовсе не печалило это безумие, больше ее волновало то, что откроется перед ней, когда она вступит на порог ванной комнаты. Вдруг он прогонит ее, не прижмет черную голову к теплой груди, не скажет ничего? Наверно именно этого она боялась больше всего на свете. И да, пожалуй, она совершенно не относилась к тем людям, которым достаточно одного лишь взгляда любимой души, им не нужно ничего иного, как например мне. А ей, ей нужно внимание, легкий поцелуй во вспотевший лоб, а главное, услышать тот голос, незабвенный его голос. Спустя секунду, отбросив все мысли, она медленно поставила плошку с бульоном на беленькую табуретку, усевшись на красный коврик, лежавший на холодном полу. Коснувшись рукой края ванны, она осмелилась поднять глаза, а после взглянула влево.
Леша тогда не взглянул на нее как-то по-старому, блеска в глазах не было видно, он отвел их на переднюю стену, на половину которой падала тень от незакрытой до конца голубой занавески. То, что она пришла, совсем не отвлекло его. Головой с сухими кудрями он прислонился на спинку ванны, руки положил по бокам. Аринка не спеша провела кончиками пальцев по воде, а после свесив руки, заговорила с ним, не глядя в глаза.
- Пришла, пришла, чтоб не увидеть все, а чтоб понять, что может лучше стало, иль захотелось вон того бульона. Подружка новая, не Тишина, другая, его так быстро подогрела, что все тепло ко мне вдруг перешло. Хотела я с тобой им поделиться, куда мне горсть большую ту? А вот тебе оно нужней, тепло всегда в объятье сердце так сжимает, что мысли отгоняют все безумье, к реальности пытаясь возвратить. Но мы и так ведь тут, в реальности той самой? Скажи, не смею ошибаться я?- спросив это, она прислонила левую руку к губам, чуть повернулась к нему, как слегка улыбнулась.
- Прости, Арина, я не знаю!- он ответил кратко, прикрыл внезапно глаза, левой рукой потер правое плечо, как ощутил чье-то прикосновение. – Ну, что ты делаешь? Иди, прочти уж лучше, что… – он тихо проговорил это, вновь сомкнув сухие, едва не потрескавшиеся губы. Руки Аринки он так и не коснулся в ответ.
- Я вовсе не хочу читать, и отвлекаться тоже. Мне просто все равно, что буду не готова завтра я, не стану отвечать Татьяне, а после старику. А хочешь, я к нему пойду? Скажу про то, что вот сейчас тут происходит? Ну почему мы каждый вечер, должны на что-то отвлекаясь, искать слова
для краткого покоя? Я не устала, нет! Хотя все как-то стало тускло, час прежний удалился с глаз… - она так и не успела договорить, как поднявшись, Алексей взял ее за левое запястье. Первые секунды он молчал, а после начал говорить.
- Попробуй только ты уйти куда! Не смей, меня ты слышишь? Тогда ты позвала ее, Татьяну, спасибо, что Викторию не привела, иль может сразу докторов иных. Арина, ты пойми, я не хочу, чтоб кто-нибудь, как ты все вечера просиживал, не занимаясь тем, к чему так тянется душа. Я не хочу всех грустных фраз, и не желаю слышать я того, о чем мне все они с утра до ночи говорят. Ты думаешь, не слышу я? А как же новая подруга? И имя сладкое я не забыл еще, ее присутствие незримо для меня, а голос, словно звонкий, верховой сигнал, что ударяя в мозг, зовет к ужасной радости. Она мне вовсе не по сердцу, найти иную я тоже не могу, хотя она так рядом, но вдруг совсем уж не моя? Все мысли врут, и говорят одно, а после будут утверждать другое? Ты лучше поучись, перескажи конспект, и не крутись возле воды! Ты…- сказав это, он отпустив ее руку, серьезно взглянул на грустную девушку, что так смущенно глядела на темную залу в его глазах, любимых глазах.
- Ты груб, и я уйду пожалуй. Раз просишь так, то удалюсь. Читать не буду, не заставишь, поговорю, я может с той, которая беседы ждет со мной, часы считает, наблюдая, между прочим, за тобой. Но ей сказать: « уйди» не в силах будешь ты. И я, пожалуй, удалюсь! - приподнявшись с колен, она вышла из ванной комнаты так быстро, что не дождалась от него каких-то слов, наверно этих ужасных слов. Да, и теперь они стали ей не нужны, Аринка хотела на сею минуту одного, чтобы он не сказал еще какую-нибудь необдуманную фразу, что нашептало ему то, что зовется последствием искусственной радости. А впрочем, сейчас она впервые за это время задумалась, почему проводит все свое время именно в этой комнате, не читает, как раньше, не смотрит телевизор, на котором давно осела пыль. Почему? Огромные буквы из этого вопросы выросли посередине всего, чего она обхватила взглядом. Присев на край на кровати, она, чуть приоткрыв рот, повернула голову вправо, в надежде увидеть девушку, представившуюся Привязанностью. И стоило ей это сделать, как верные мысли достигли выстроенной цепи. Само слово «привязанность» и было ответом на все вопросы. Может она все-таки не любит его, не любит? А просто привязалась к его душе, как собачка, встретившая первого своего хозяина? Он, хозяин ведь для нее становится самым любимым только потому, что других она в жизни не видела. Вот и Арина тоже никогда еще не спотыкалась перед каким-нибудь светящимся шариком, а тут вдруг почти не упала. А она, она Арина, тот самый человек, который ещё пару месяцев назад вовсе не глядел в сторону нашего героя с русоволосой головой, а тут, когда показалась ненастоящая радость, коснулись осколки стекла нежной кожи, она ощутила то, что, скорее всего, называется состраданием, которое позже перерастает в привязанность самую обыкновенную. А дальше если что-нибудь, есть?
С этими, жуткими мыслями, что подкинул ей служащий царю Морфею, черноволосая девушка легла посередине кровати, положив руки под голову. Подушку она не подтянула к себе, не прижала к левой стороне груди, как делала обычно. Словно знала, что обязательно проснется через какие-то короткие часы, нависшие над тяжелой головой. Ее ресницы стали слипаться, за окном посыпался снег, его легкие снежинки забежали и в ее сон, прилетевшая холодная струя воздуха коснулась ее бледных щек, как те тут же поледенели… Сейчас она спала так, как тогда, еще недели две назад, когда не вступила в борьбу с той, которая положив ее неряшливую голову на колени, слегка улыбается. Края золотого платья новой гостьи свисают с кровати, едва не касаясь пола, Привязанность снова посетила свою новую, первую героиню. И тут стоит отметить, что в отличие от Тишины и всех остальных, она не только Свидетельница, но и та, что способна охранять запетлявший разум потерявшейся девушки от навязчивых слов Бога сновидений. И как раз для этого она сейчас не гуляет по побережью замёрзшего, тихого внутри моря, как раз для того, чтобы разбудить вовремя нашу Аринку, не видевшую сейчас каких-либо цветных картинок. Черные изображения смешиваются с белыми треугольниками, а после трескаются на две половины, и их становится больше. От этого ужасно болят ее закрытые глаза, что, кажется, совершенно не ощущают покоя. Но стоило Созерцательнице двух чувств положить неряшливую голову Аринки на свои колени, как та чуть улыбнулась уголками губ. Треугольники пропали, не осталось больше ничего мрачного… Привязанность, смело вытянув левую руку вперед, коснулась ее холодного лба, как проговорила шёпотом:
- Спи мой маленький друг, спи, только не очень долго! И я разбужу тебя, когда согревшись в объятьях моих, ты свет золотой разорвешь во вселенной. Часы вдруг так громко крикнут, а после и вовсе к тебе упадут. Но ты их не смей поднимать. И лучше иди туда, где кто-то еще не упал до конца.
Договорив, она, аккуратно положив ее голову на мягкую кровать, легла рядом. Глядела на потолок, на котором периодически проявлялись страшные рисунки, живые рисунки. Она видела и какого-то старика с грустным лицом, что держал за плечи человека, хранившего тайну, и полную стекла коробку. В ней лежали абсолютно все вещицы, как тогда, когда была она еще не тронута мной. И именно эта картинка почему-то не менялась с минутами. И Привязанность быстро поняла это, ведь каждый миг на ней появлялось что-то новое, еще не совсем знакомые лица, не отыгрываясь, смотрели друг на друга. Оперившись локтями на подушку, Созерцательница двух чувств расшив глаза, продолжала глядеть на потолок, пытаясь высмотреть на нем всю суть, до которой ей было еще далеко. Но она хотела знать сразу все, о каждом из нас, даже о том подарке, который был подарен тебе Судьбой. А картинка стала тускнеть внезапно, лица, расплывавшись в ширину, перемешивались друг с другом. Не выдержав больше смотреть на это, Привязанность, взглянув на стоящие, на столе часики, зажмурившись, уронила их. Картинка с потолка исчезла до конца, а та, поправив платье, вскочила с кровати.
Аринка открыла глаза быстро, словно готовилась к этому весь свой недолгий, но такой хороший в середине сон. Ей снились лилии, много одиноко росших лилий, каждая из которых была под стеклянным колпаком. Приснилось бы ей подобное года два назад, она бы тот час затолкнула все увиденное на переполненную воспоминаниями снов, полку в собственном разуме. А сейчас отбросив все это, она обернулась лицом к Привязанности, как ледяная искра тонко промчалась по ее спине, достав до подбородка. Обычно эти искры были горячими, а сейчас настолько ледяными, что девушка невольно вскочив, закрыла руками рот, как бросила в ванную комнату. То, что она ощутила в эти длинно тянувшиеся секунды, было похоже на то, что называется самым настоящим испугом. Она, закатав рукава кофты, остановилась на мгновенье на холодном полу. Остановилась и захотела позвать всех, даже ее, незнакомую подругу, что, кажется, вовремя разбудила ее, уронив ее любимые часы, что достались от деда. Но нет, кричать она не стала, смутно взглянув на то, как вода касается левой щеки Леши, она протянула ладони в воду, как ощутив его холодное тело, схватила за руки, взглянула так, как на нее глядела в прошлые минуты Созерцательница многого. Юноша с намокшими кудрями открыл глаза мгновенно, огромными зрачками он взглянул на свою любимую Аринку, как, наконец, понял, что могло произойти, понял, что еще бы секунда, и остывшая вода могла коснуться носа. Девушка, тряся головой в разные стороны, накинула на его плечи белое, махровое полотенце, как привстав на мыски, прислонила его мокрый лоб к своему, и не глядя ни на что-то другое заговорила:
- И чтобы ты не говорил в час ночи, или дня, я больше не уйду. Я больше не уйду!
Прикусив губы, она закрыла глаза, не отпуская его от себя, продолжила так стоять, не думая ни о чем, ни о ком. Забыла совершенно и о том, что может завтра надо рано просыпаться, отрывать с неохотой друг от друга залипшие ресницы, а после завтрака, сидеть на скучных лекциях, дожидаться мига, когда все это кончится, и можно буде вновь коснуться русой головы. А то, что сейчас она бы с удовольствием растянула на всю жизнь, так бы и стояла босиком на мокром полу на мысках, чувствуя близкое, такое родное тепло…
« И тут стоит сказать, что не все всегда смогут проснуться в нужный миг, или наоборот отправиться в Царство нелегких снов. Ведь Привязанность, Тишина или может Ветер ни к каждому придут в настоящий час, ни с каждым заговорят так тихо, и часы не уронят так звонко. Да, иногда кажется, что они ряжом так, помогают во всем, зовут куда-то, указывают путь, и мысленно благодарить их хочется. Но, нет, все мысли не верны! Ведь надо запомнить одно: когда в округе нет свидетелей, когда нет воздуха, что собран из подсказок, стоит положиться лишь на предчувствие, что разбудит в каждой душе что-то необыкновенное. Нужно полностью отдаться в руки именно ему, а оно обязательно позовет в ворота вашей души несравненную интуицию!»
***
26 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. День. « Сколько часов печали на всей земле, столько и случаев, когда один человек отстраняет от себя иного, такого знакомого, немного родного. Внезапно понимает одна из душ, что, кажется, ошиблась в своем выборе, примерила на себе не те очки. Они вроде подошли по размеру, а спустя какое-то время стали давить на переносицу, оставляя красные, неровные следы. И вот тут их хочется бросить на землю подальше от своих ног, но в то же время, как то привычно стало носить их каждый день. Уже сложно представить, вспомнить те дни, когда глаза светлые, чистые не спрятаны были за темной пеленой. То время стало постепенно стираться из памяти, все ближе оно незаметно крадется к воронки забытья. Голыми руками, не поцарапанными еще руками, защищенными от соблазна к холодному стеклу, человек тогда пытается загородить ими ту воронку, что сплетена была из нитей тонких глупых действий. Но все то, что были ими совершенно, несомненно, дает о себе знать. Ведь ничто выбранное душой когда-то не будет забыто. Поэтому даже если желает сердце забыть все то, совершенное нелепыми мыслями, сознание души никогда не сумеет, отложив то в деревянный сундук, сжечь на вновь пылающем костре»- да, в душе Ольге вновь зажегся маленький костер, на этот раз доски были не трухлявыми, а наоборот гладкими, без единых зацепок. Лишь на каждом их боку были крепко забиты черные, потекшие гвозди. Но они не мешали пламени набирать свою силу… Прямо сидя за столом старика, на котором стояла рамка с фотографией Идочки, Ольга впервые, глядя на нее краем глаз, не вспоминала мысленно ту историю про любимую девушку Хима. Раньше она как-то болезненно относилась ко всему этому, хотя часто просила старика рассказать ей продолжение. А сейчас в ее голове жил кто-то другой, тот, о ком годы назад знал Архимей Петрович. И тут стоит сказать, что в последние дни, после всех занятий, она мчалась во второй, пустой корпус библиотеки, заваленный старой, учебной мебелью. А там, она видела его, вроде не существующего для многих на самом деле, человека, что носит имя преданного Ветра. Пожалуй, он и был тем самым, кто заставлял ее забыть об немыслимых идеях старика, лекциях, конспектах в мятой тетради. Уже больше пяти прекрасных дней, она по-другому думала, рассуждала, большинство времени хотела подойти к Алексею, одёрнуть вниз рукава, что практически не закрывали синие локтевые сгибы. Нет, она не хмурилась, но становилась еще более уверенной в том, что именно старик, тот, кого она слегка любила, так испортил тело красивого юноши с русоволосой головой, ее старого друга. Ах, как давно она говорила с ним! Тогда мы все вместе сидели за нашем столом, смеясь над чем-то так громко. И лишь один только смех по сей слышится в ее разуме, замечательный, добрый смех, который она сильно желает услышать вновь, поддержав какую-либо беседу. И нет, она не боится вовсе подойти к тебе, или к Леше, она боится того взгляда Архимея Петровича, и ей все кажется, что он вновь пошлет ее ледяной ночью в комнату, где теперь живет Аринка. Но, не все закончилось давно, она выполнила можно так сказать свое предназначение, и теперь ничто больше не должно связывать ее со словом на холодную букву «м», как предполагает все еще любящий ее старик. Но он ошибается, ведь совершенно тогда не учел то, что называется неприятным, плотным осадком на оболочке души.
Нервно теребя гелиевую на конце ручку в правой руке, Ольга то сонно смотрела на края рамки, то на невнятные буквы, написанные второпях. Практически все названия в ее конспекте были похожи друг на друга, та же беззащитная буква «н» была полной копией «м», которую Ольга всегда писала, вспоминая вещицы, утратившиеся вещицы. И вот сейчас все вновь выбралось из ее памяти, щеки побледнели, а глаза опустились в низ. Девушка решительно встала, прихватила небрежно сложенные листки, задвинула жесткое кресло, как, не взяв с кровати черно-белый пиджак без молнии, с одной лишь мелкой пуговкой, направилась к двери. В этой комнате больше не осталось ничего, чтобы могло остановить ее. Слабые чувства к старику остыли потому что, наверное, они о них забыли, отвлекшись то на истории из прошлого, то на действия, которые Ольга хотела исправить, или просто забыть. Быстро шагая к двери, она уже подняла руку, как замерла, листки посыпались вниз, словно их кто-то вырвал одним лишь взглядом. Не став наклоняться вниз, Ольга сомкнула глаза.
Прикрыв тихо дверь, перед ней вырос Архимей Петрович. Его небритое лицо, тусклые, уставшие глаза, опустившиеся щеки, а самое главное, открытая шея, что не была прикрыты черным шарфом, не заставили Ольгу ощутить то, на что раньше она смотрела с каким-то забвением. «Обыкновенный старик, любивший пить кофе с кислым молоком, из которого пора бы сделать сырники»- вмиг пронеслось в ее голове, как она сделала шаг назад, руку держала не подвижно, словно фарфоровая кукла, на глазах которой не хватает только навсегда остановившихся стекать слез.
- Мое дитя, моя Оленька! Не у что ль ты уходишь этим днем к другим? Останься, я прошу…- он произнес это мягко, как будто в первый она услышала его голос, голос, что вдруг пропал. Замолчав, он прикрыл рот кулаком, как закашлявшись, сбросил с плеч толстую вязанную, черную кофту. Так когда-то она, склонившись на колени, зажимала у груди свою кофтёнку, подчиняясь этому глупому человеку, в чей разум проникло что-то от темных служителей, или просто само образовалось в результате…
- Не смейте называть меня так нежно! Скажу одно, что ухожу на этот раз взаправду. И не вернусь я ни зачем! И не идете на шантаж, коробка уж пуста, и даже если б вдруг полна была, иль юноша упал в бессилье, я б все равно сюда бы не пришла! Не думайте, не думайте, что вы сумели обмануть кого-то, хотя, своих учеников, меня, любимую девчонку, что, наконец, осмелилась сказать все то, с чем Божью ночь хотела засыпать, не глядя на чужие губы. И вот я перед вами не полна сомнений, я продолжаю говорить вам « вы», ведь потому что холод между нами скрутил давно непробиваемую сеть камнями. Теперь пустите из пустых объятий! Пора! – договорив, Ольга распахнула болотных глаза, как старик будто захлебнулся в той трясине, которую создал сам, стоя на высокой горе, вода которой не касалась.
- Уж сколько сделано ошибок. Их всех не перечесть. И мне уж больно стало жаль того мальчишку, чьи кудри моет каждый день Аринка, так мило на него глядя. Я вижу все, что натворил напрасно, твоими красными руками я все перечеркнул, хотел вернуть ту девушку в прекрасный мир. Но понял лишь сейчас, что мир тот может безобразен, иль вовсе той не нужен, в отличие от той коробки, что потерялась в временах. Мне жаль тебя, мое дитя! Поэтому останься рядом, давай мы поживем как раньше, рассказывая нежные слова, играя на придуманном рояле, я научу тебя балету, хотя лет двадцать так отвратно танцевал. Лишь Иде нравился тот утомимый танец, тебе понравится иной. И если дело вдруг дошло до юноши спасенья, то может, скажем, все так громко?- тут он коснулся кончиков пальцев поднятой руки Ольги, как та, отстранившись от него, отвернулась лицом к балкону, увидев мокрые, несчастные ветви деревьев.
- Сказать, сказать… А вы пытались хотя бы раз взглянуть ему в глаза? Иль может им всем сразу? Ну ладно, уж рассмотрим мы его. А может я была бы влюблена в него, не повстречав бы вас… А что? Сомненья забежали. А я не вру, откроюсь вам! Мне может, нравятся такие молодые, без блеска правда в голубых глазах, и губы мне сухие приятней в трижды ваших, а щеки, ах, щеки! Румянец хочется увидеть! А вы бледны, как самый немощный из всех гулящих по России. Амфетамин на пользу не пошел, хорошая, наверное вещица. Но я бы никогда, и в этом все отличья, хотя слаба с наружи, внутри я может и сильная. А вы слабы везде, лишь глупые идеи поддерживают разум, опустевший вас от верных мыслей!- на этом Ольга повернулась к нему лицом, взяла с кровати лежавшую кофту, как прислонив к груди, закрыла грустно, медленно глаза, как кукла из фарфора была она сейчас, и только сердце было в ней живое.
- Ну, раз уж так, то я решаю засмеяться. Вы врете, разве нет? Я знаю, что мальчишка вам не симпатичен, любили вы меня, как Ида или по-иному, но любили. И я любил, признаюсь, пока всю выгоду не разглядел. Подруга путешественницы двух миров, такая связь, и вы… А юноша мне как помог, я думал, буду управлять им всеми, не вами, нет. Мы с вами из морфина пили б чай. И горький вкус, на небе оседая, напоминал о том, насколько надо жить разумней. Девчонка бы вернулась в мир иной, исправила событья, а Лешка лет так пять прожил, прожил, да с синими руками. Хотя какое это для меня значенья? Но вот сейчас я, осознав, что не разумен был я сам, сам, вернул бы времечко назад, и с вами может быть сейчас бы не стоял… Идите, Оленька, идите, к тому о ком мечтательно так говорили, чужое имя называя. Мой старый братец Ветер, ах верно, что ушел тогда…- махнув сильно рукой, он, резко открыв дверь, с настойчивостью взглянул на молчаливую девушку.
Яркий свет пролился из коридора на ее лицо, как Ольга выбежала к нему на встречу, не обмолвившись ни словом со стариком. Дверь захлопнулась звонко, грубо, но Ольге понравился этот звук, не успев одуматься, она принялась громко смеяться, зажмурилась, как открыв через мгновенье глаза, увидела того, о ком так скрытно говорила. Да, пытаясь внушить Архимею Петровичу, что может она бы влюбилась в Алексея, она представляла себе Ветра, служащего Судьбе, и того, кто не отвернулся от нее. Коснувшись его мягкой правой щеки, она прислонилась к нему, потрепав за черные кудри. Вдохнув его сладкий запах, смешанный с ароматом лилий, она прошептала ему на ухо:
- Ты сделал меня смелее, мой друг! И я пойду за тобой…
« Смелость помогла нашей героине обрести свободу, смелость выиграла на этот раз. Но это не значит, что больше Ольга никогда не зайдет в комнату старика, никогда взглянет в его сердитые глаза. А пока она будет с тем, кого вроде и нет для других людей, но главное, что он есть для нее, для нее…»