Глубокий вечер. Утомлённый трамвай удовлетворённо крякнул, отправляясь в последний рейс этого нелёгкого трудового дня. Он уже предчувствовал близкий отдых, общение с соседом, трамваем номер 7. Они каждую ночь обменивались историями, которые им доводилось видеть и слышать днём, историями, порою забавными, а иногда и очень печальными…
Не удивляйтесь: как ни странно, но трамваи тоже могут видеть, слышать, думать и говорить, правда, не каждому дано их речь услыхать и понять. А ещё трамваи могут чувствовать и даже любить. Наш трамвай был далеко не молод, но оставался довольно подвижным, даже резвым. А среди коллег он слыл самым преданным. За всю жизнь у него была лишь одна любимая. Все коллеги уважали его за это. А ещё он считался самым добрым. И это было действительно так. Вот и сейчас, едва тронувшись с конечной остановки, трамвай увидел изо всех сил бежавшего за ним молодого человека. Тот отчаянными взмахами рук умолял: «Подождите!» Ну разве мог наш трамвай быть жестокосердным? Конечно же нет. Он сочувственно притормозил и запыхавшийся юноша вскочил на подножку. Молодой человек, выдохнув благодарное «Спасибо», утомлённо уселся на свободное место по левой стороне вагона, украдкой вытирая вспотевший лоб. А трамвай всё спешил и спешил, внимательно следя за дорогой…
Однако наш трамвай успел-таки рассмотреть юношу. Русые волосы его были коротко подстрижены, а в глубоких серых глазах затаилась печаль. Любопытному трамваю очень хотелось узнать историю этого пассажира и причину его тоски. Но, руководствуясь правилами хорошего тона, он не решался первым заговорить с незнакомцем.
Наконец трамваю стало уже невмоготу сдерживать своё любопытство. И он спросил юношу о причинах его глубокой печали. Но тот то ли не расслышал вопроса, то ли попросту не хотел отвечать. Трамвай давно считал любопытство не лучшим личностным качеством, а потому смутился и больше не предпринимал попыток разговорить пассажира.
Пассажир же с печальными глазами смотрел прямо перед собой каким-то невидящим взглядом. Казалось, что его серые глаза видят не трамвайный вагон с людьми, а совершенно иные картины…
История этого юноши по имени Антон и вправду была печальной.
Его родиной был город Дебальцево, где он с самого рождения жил вдвоём со своей доброй и ласковой мамой Марией Антоновной. Отца мальчик никогда не видел. Тот ещё до рождения сына встретил более молодую и перспективную девицу и уехал вместе с ней в её родное Подмосковье, оставив беременную жену без сожаления, без угрызений совести и без средств. Гордая Маша отказалась от алиментов, хоть с огромным трудом сводила концы с концами. Помощи ей никто не мог оказать, ведь из родни у неё была лишь младшая сестра Татьяна, которая в то время училась на курсах бухгалтеров. Родители девушек умерли, ушли один за другим, когда старшей было 15, а младшей 10 лет.
После бегства мужа Маша горько рыдала все ночи напролёт, оплакивая свою искреннюю и беззаветную любовь, которую так вероломно попрали, оскорбили, унизили, предали. А утром утирала слёзы, умывалась и отправлялась на шахту, оставляя свою единственную радость, своё утешение, своего крохотного сынишку на попечение пожилой соседки.
Наверное поэтому Антон очень рано повзрослел. Он безумно любил свою маму, хотел облегчить её жизнь, чуть ли не с самого младенчества помогая ей во всём. Как ему хотелось, чтобы грусть, постоянно таившаяся в глубине добрых маминых глаз, уходила хоть на время!
Сын хорошо учился, мыл полы, мыл посуду. Всю работу по саду и огороду он, совсем ещё маленький, взвалил на свои детские плечики, хоть мама и протестовала. Правда, содержать в порядке огород и сад ему всегда помогал его закадычный друг Глеб. А вскоре Антон взял на себя и кухню. К маминому приходу с работы стол всегда был накрыт. Все удивлялись: учителя, соседи, мама, да и сам Антон, как ему удавалось всё успевать. Многие из соседей откровенно завидовали Марье Антоновне – растёт такой сын!
А ещё мальчик так хотел, чтобы мама почаще улыбалась. Она тогда становилась такой красивой! Для этого Антон дарил маме поделки, недорогие сувениры, рассказывал смешные истории. Глаза мамы ненадолго оживлялись, светло улыбались, обнимая за плечи свою радость – Антошку. Только скоро Мария Антоновна вновь погружалась в своё обычное состояние – состояние скорби и непреходящей печали. Иногда мама горестно вздыхала. Антон знал, что в эти минуты мама снова вспоминает его, незнакомого и таинственного отца, которого продолжала любить нежно и трепетно, хоть он так бессовестно предал её и сына. Никогда мама не сказала худого слова в адрес бывшего мужа, на котором для неё «свет клином сошёлся», никогда не помышляла она о новом замужестве, хотя к ней и сватались, и не раз.
И жить бы всегда Антону с мамой душа в душу, и радоваться бы жизни, даже без отца. если бы в их дом не постучалась война… День за днём несла она опустошение, стоны, крики, голод, отчаяние, смерть… Война смела, перевернула все жизненные устои, весь жизненный уклад людей. А сколько мирных жизней унесено ею!
Юноша вдруг вздрогнул. Ему вспомнились две пятницы, два самых зловещих для него дня… В первую кровавую пятницу от разорвавшегося снаряда погиб Глеб, верный и преданный друг, оптимист, школьный весельчак и заводила. Как тяжело перенёс его гибель Антон! Юноша готов был рвать на себе волосы, биться головой о стену, найти убийцу и отомстить. Он не мог есть, не мог спать, он зачастую не мог сдерживать слёз… Вид окровавленного бездыханного тела друга постоянно пребывал в памяти Антона. В такие мгновения его губы шептали: «За что?! Зачем?! Почему?! Кто виноват?!!!»
А в следующую пятницу… Тут юноша поспешил повернуть голову к трамвайному окну, чтобы никто не заметил слёз, удержать которые он снова был не в силах…
Антон возвращался из магазина, когда вдруг начался обстрел. Люди спешили спрятаться и, главное, защитить детей. Юноша тоже заторопился на школьный двор, где можно было укрыться от снарядов. Маленькие дети, испуганные, в большинстве плачущие, прижимались к родителям. Снаряды, несущие смерть, разрывались ужасающе громко.
Наконец обстрел прекратился. Можно было с облегчением вздохнуть. Антон обрадовался и заспешил домой. Но, подойдя к калитке, он в недоумёнии остановился – на месте их уютного жилища высилась груда камней вперемежку со штукатуркой и кусками шифера. А из-под этих развалин выглядывал кусочек маминой ноги в коричневом тапочке в цветочек. Мальчик смертельно побледнел, у него замерло сердце, отчаянно закружилась голова, потемнело в глазах. Но упасть ему не дал дядя Вася, сосед. Дядя Вася поддержал Антона и осторожно опустил на землю. Его жена, плача, причитая, грозя небу кулаком, спешила с кружкой воды. Она щедро брызнула водой в лицо мальчику. Когда он неуверенно приоткрыл глаза, соседка остаток воды поднесла к его губам.
Но Антон не мог сделать даже глотка , он не мог встать, не мог говорить. Он мог лишь одно: видеть коричневый тапочек в цветочек… В состоянии ступора мальчик пребывал долго. К нему подошёл дядя Вася, ласково положил руку на плечо мальчика с молчаливым и скупым мужским соболезнованием. Потом сосед что-то долго ему говорил. Но Антон ничего не слышал. Дяде Васе пришлось самому сообщать маминой сестре Татьяне, которая жила в Одессе, об ужасающей трагедии.
Во дворе появились военные, они стали разбирать развалины, чтобы освободить тело погибшей. Им помогали добровольцы. А Антон сидел без слов, без слёз, тупо глядя на коричневый тапочек в цветочек…
Тётя Таня не приехала, она осталась с детьми, а приехал её муж Пётр. Пётр, молодой и энергичный мужчина, сделал всё необходимое, чтобы достойно проводить Марию Антоновну в последний путь. Антон пребывал всё в том же состоянии отчаяния, апатии, бесконечного молчаливого горя. Он не мог даже плакать. Слёзы душили его, но душили как-то непонятно, изнутри. И имел он теперь лишь одно желание: закрыть глаза, закрыть глаза навеки. Он не имел больше сил жить. А губы чуть заметно шевелилсь, спрашивая, как и в прошлую пятницу: «Как?! Зачем?! Почему?! Кто виноват?!»
Антона, онемевшего от горя, поддерживал дядя Фёдор. Мальчик едва переставлял ноги. Ему казалось, что он тоже умирает. И он откровенно желал смерти. Жизнь без мамы… Нет, так жить он не согласен.
Пётр, муж маминой сестры, искренне жалел юношу. После погребения он собрал кое-какие уцелевшие вещи, и они с Антоном отправились в Одессу. Пока шли на вокзал, мальчик часто останавливался, бросая печальные взгляды на город, в котором он родился и вырос, который всё больше превращался в руины и в котором навсегда остались мама и Глеб.
Тётя Таня, увидав Антона, горестно заплакала-запричитала. Она, обняв племянника, раскачивалась из стороны в сторону и заливалась слезами - искренними, безутешными, горючими. Её слёзы растопили душу Антона, из его, доселе сухих, полных молчаливого страдания глаз, тоже хлынули , наконец, обильные слёзы. Слёзы племянника и тёти, соединяясь воедино, превращались в ручеёк, ручеёк скорби, отчаяния, любви и памяти…
Петру удалось устроить Антона на работу. Юноша был этому очень рад, надеясь отвлечься от бесконечных горестных раздумий. На работе Антон как будто и вправду ожил. Но его всё время тяготила мысль, что он стесняет хозяев, которые были к нему так добры.
После получения первой зарплаты Антон снял крошечную комнатушку в районе Лузановки, самую дешёвую из многочисленных предложений. Вот и сейчас он добирался до своего нового жилища.
А трамвай всё бежал и бежал, постукивая колёсами. Подъезжая к очередной остановке трамвай вдруг заприметил замечательную девушку. Она ему до того понравилась, что он решил познакомить её с печальным пассажиром, надеясь, что она сумеет развеять тоску того парня. И трамвай придумал, как организовать их знакомство.
На остановке он с таким резким скрежетом открыл переднюю дверь, что Антон, вздрогнув, посмотрел на дверь. И вдруг молнией пронзила мысль: «Мама!» Но, конечно же, это была не мама, а совсем юная девушка. Но до чего же она напоминала маму: те же светлые волосы, тот же нежный овал лица… Девушка села тут же, у передней двери, лицом к пассажирам.
Юноша украдкой поглядывал на неё. Вдруг она устало прикрыла глаза и сходство с мамой стало ещё разительнее. Мама, приходя с работы, вот точно так же прикрывала глаза, давая себе короткий отдых после напряжённого трудового дня.
Но вот девушка открыла глаза и приготовилась выходить. Когда дверь открылась, Антон, неожиданно даже для себя самого, стремительно поднялся и устремился к двери. Трамвай улыбнулся молодому человеку и пожелал ему удачи. Только тот, кажется, пожелания не расслышал.
Трамвай застучал-загромыхал дальше, а Антон поспешил за девушкой, которая стремительно-лёгким шагом удалялась от остановки. Догнав девушку и поборов смущение он подошёл к ней. Девушка вопросительно взглянула на него.
- Добрый вечер! – негромко произнёс он. Девушка удивлённо ответила. - Разрешите мне проводить вас, ведь сейчас уже так поздно. Какое-то мгновение девушка колебалась. Но в свете фонаря отчётливо было видно его лицо. Добрые, чуть грустные глаза юноши вызывали доверие.
- Ладно, - наконец решилась девушка. – Если только это вас не затруднит. У Антона потеплело на душе от её бесхитростных слов.
- Ну что вы, нисколько, - с готовностью произнёс он. – Наоборот, мне это доставит огромное удовольствие!
Они пошли рядом. Антону очень хотелось взять девушку за руку. Но смущение сковало его. Он даже не мог найти нужных слов, чтобы начать непринуждённый разговор. Девушка сама пришла ему на помощь.
- Сегодня такой замечательный тёплый вечер! – сказала она.
Её приятный спокойный голос помог ему побороть смущение.
- Да, вечер отличный! – подтвердил он. И добавил – А можно узнать ваше имя?
Она улыбнулась и ответила мягко и просто:
- Я - Маша.
- Очень приятно. А я – Антон, - произнёс юноша, удивляясь. Мало того, что у неё такое удивительное сходство с мамой, она ещё и имя мамы носит. Надо же! Это почему-то придало ему смелости.
- А давайте на «ты» - вдруг предложил он.
Маша согласилась без колебаний. Тогда Антон попросил её рассказать о себе.
- Маша, расскажи мне о себе, пожалуйста! А потом я поведаю свою печальную историю.
Маша молча кивнула, затем добавила, что и её история не особенно весёлая.
Они прошли ещё несколько шагов молча. Казалось, что Маша собирается с мыслями. Антон терпеливо ждал. Вдруг Маша сказала:
- А вот и мой дом!
- Как, уже?! И это всё?! Неужели мы так быстро расстанемся? А рассказать?
Маша снова улыбнулась своей милой, слегка застенчивой улыбкой.
- Нет, мы ведь обещали поделиться своими жизненными историями. А я всегда слово сдерживаю. Но у нас в уголке двора есть замечательная скамейка, удобная, уютная, прямо у куста жасмина. Вот там мы и поговорим.
Скамейка как будто ожидала их. Она и вправду была такой уютной, словно её создали специально для душевных откровений.
Удобно усевшись, Маша начала свою, тоже довольно горькую, исповедь. Родилась она в Одессе. Родители жили душа в душу и растили двух дочек – Лидочку и Машу. Лидия была на 9 лет старше Маши. Однажды летом родители решили отвезти четырёхлетнюю Машу и тринадцатилетнюю Лидочку на лето в Вознесенск на родину отца погостить и оздоровиться. Бабушка с дедушкой были бесконечно рады приезду внучек. А на второй день девочки провожали самых дорогих своих людей, своих маму и папу, те уезжали домой в Одессу – ждала работа. Маша никак не хотела отпускать родителей, хватая то одного, то другого за руки, за шею. Её уговаривали, успокаивали, а она всё роняла слёзы горькие, как бы предчувствуя беду… И, действительно, на обратном пути произошла ужасная трагедия: папа с мамой погибают в ДТП. Девочки остаются на попечении бабушки, маминой мамы. Они живут в Одессе в квартире родителей и по сей день. Правда, бабушки уже нет… Этим печальным сообщением Маша завершила свой рассказ.
Несколько минут оба молчали, а потом Маша добавила, что Лидочка уже замужем, у неё хороший муж и замечательный сынишка Игорёк. Но сейчас они уехали на неделю к родителям зятя. Сама Маша закончила кулинарное училище, кондитер. Работает. Работа по душе. Но до боли не хватает родителей и сейчас, особенно мамы. Она, когда была маленькой, очень долго страдала, плакала по ночам и всё звала маму, хоть бабушка была у неё замечательная…
Теперь Маша замолчала надолго. Антон взглянул ей в лицо и заметил в уголках глаз бусинки-слезинки. Антону вдруг она показалась той, маленькой четырёхлетней девочкой. Ему страстно захотелось приласкать, защитить этого ребёнка. От неожиданной щемящей нежности у него у самого на ресницах блеснули слёзы. Он ласково взял Машу за руку. Она не отняла руки. Тогда юноша, тепло заглянув в глаза девушки, обнял её за плечи и с лёгкой дрожью в голосе, но уверенно и твёрдо произнёс: «Всё, теперь эта маленькая девочка Маша - моя. Я не позволю ни одной слезинке затуманить её взор. Милая, отныне я буду рядом с тобой всегда и везде. Ты веришь мне, веришь?» В ответ Маша молча пожала его руку. Тогда Антон привлёк её к себе и нежно расцеловал в обе щеки…
Продолжая обнимать Машу за плечи Антон, в свой черёд, поделился с ней своею болью. От его рассказа снова две пары юных глаз затуманились слезинками. Сердце Маши искренне скорбело по незнакомой ей женщине, незнакомой, но почему-то вдруг ставшей родной. Она так явственно чувствовала боль юноши, сидящего рядом и в одно мгновение тоже ставшего для неё родным и близким, что у неё появилось отчаянное желание пожалеть его, утешить, защитить… И вдруг они оба нежно и неистово прильнули друг к другу. А потом встретились их губы…
Любопытная луна и гостеприимная скамья стали свидетелями зародившейся любви…
Дворник Фёдор Иванович, обычно просыпавшийся, как говорили жильцы, «ни свет, ни заря», вышел из своей каморки под лестницей с метлой и большим мешком-пакетом в правой руке для выполнения своих «должностных обязанностей». Вдруг он заметил на укромной скамье наивно-беззащитную, совсем ещё юную пару. Молодые люди спали сидя. Голова девушки доверчиво покоилась на плече юноши, который и во сне обнимал её плечи, как бы обещая защитить от недоброго слова, недоброго взгляда, от превратностей жизни, сюрпризов судьбы…
Дворник зачем-то переложил свои «орудия труда» в левую руку, правой пригладил рыжеватые усы, в глазах сверкнула «молодецкая искринка», а на его лице, обычно неприступно-суровом и важном, появилась неожиданная улыбка, очень тёплая и добрая. С несвойственной ему нежностью он произнёс: «Пусть поспят» и отправился в другой конец двора, чтобы не разбудить, не вспугнуть любовь…
А наш последний трамвай следующим утром был первым. Ему так хотелось увидеть юную пару. Удалось ли ему "подружить" их? И вдруг он их увидел! Они шли рука в руке и на их лицах вместо печали и скорби сияла искристая нежность...