Сны Надежды

Вся моя жизнь лежит позади меня.
Я вижу ее всю целиком, ее очертания и
вялые движения, которые привели меня сюда. 
                Сартр. «Тошнота»

Часть I

1. Знакомство с Надеждой


Резкое металлическое дребезжание внезапно ворвалось в сон, бесцеремонно разрушив сказочную идиллию. Яркие картинки, владеющие сознанием, задрожали,  начали расплываться и, наконец, совсем исчезли - Надежда проснулась. Будильник, конечно же, этот опостылевший будильник! Привычно нащупав кнопку, она прервала так ненавистное ей тарахтение, означающее, что настало утро и пора вставать. Ну разве можно радоваться новому дню, если начинается он с такого ужасающего скрежещущего вопля? Давно пора было выбросить на помойку древний будильник с его жуткой трескотней  и купить более современный, мелодичный. Собственно, так Надежда и поступила несколько лет назад, вернее почти так. Новый будильник она купила, но старый не выбросила, а убрала в комод. Жаль ей стало его выкидывать, вполне ведь был еще исправен. «Может когда-нибудь и пригодится», - подумала она тогда. И ведь как в воду глядела! Не просыпалась она от нежной трели новомодного будильника, а еще глубже зарывалась в сон. Вот и пришлось вернуть на место устаревший механизм, так беспардонно прерывающий сладкие утренние грезы.
Вообще, странно величать «утром» такое неопределенное время суток. Судя по времени - да, начало дня. Но это же только название! Утром, по идее, должен хотя бы брезжить рассвет. А тут за окном господствовала непроглядная плотная тьма, намертво, казалось, прилипшая к стеклу. Продлится она еще несколько часов. И этот мрак ты должен именовать бодрым словом «утро»!?..

Если б она еще высыпалась, как следует, может и с большим энтузиазмом приветствовала новый день. Так ведь каждую ночь, во сколько бы ни легла, ворочалась Надя с боку на бок часами, пока  не втягивало ее, наконец, в бездонную черную воронку забытья. И снов она почти никогда не видела. Вернее, раньше не видела, а в последнее время все чаще стал сниться ей один и тот же сон. И сегодня привиделся он  Надежде. Каждый раз казалось – вот-вот ухватит детали, вот-вот вспомнит. Ан нет, выскальзывало все в последний момент, уплывало невозвратно. Только неопределенные образы оседали в памяти: вроде наполненная людьми огромная комната, окно во всю стену, за окном бескрайнее море беспокоится.  Да,  еще и собака какая-то была. Узнавала она этот сон не по картинкам даже, застрявшим в сознании, а по особому состоянию, сохранявшемуся после пробуждения - так, собственно, чуждому ей чувству полной расслабленности и покоя. И именно благодаря этому состоянию она могла точно определить – сегодня снился «тот самый» сон. Удивительно все-таки! Ведь на море она ездила всего-то раз в жизни, и так давно, что, можно считать, и не была там. И животных терпеть не могла, а собак в особенности. Непонятно, почему мозг раз за разом с таким упорством подкидывал ей этот странный сюжет.

Ох, как же ей все надоело - и дребезжащий будильник, и ранний подъем, и тьма за окном! До тошноты опротивело изо дня в день вставать в такую рань всю жизнь. Подумать только - всю-ю-ю жи-и-изнь! Слава Богу,  скоро все это кончится, через два месяца  ей на пенсию. Надежда давно уже решила, как только исполнится 55, не останется на работе ни дня. Правда, никто и не предлагал оставаться. Ну, да еще не вечер. Может, когда придет ей время уходить, они и спохватятся. Хорошо бы, чтоб попросили помочь. Она с несказанным удовольствием представляла, как  снисходительно пожмет плечами и скажет, что ни минуты не собирается задерживаться на заводе.

Был понедельник, впереди пять рабочих дней. Радости эта мысль не приносила. Да и вчерашнее воскресенье оказалось невеселым, Надежда ездила на кладбище навестить родителей. Лежа в постели, она вспоминала детали поездки, благо не надо было немедленно вскакивать. Будильник она всегда ставила на 15 минут раньше требуемого времени. Сразу подняться  не было никаких сил. Каждое утро одно и то же: голова тяжелая, во рту противный горький привкус, все мышцы и суставы ноют. Какая уж тут работа! Да ведь все-таки 55 скоро стукнет, чего и ожидать-то, дальше только хуже будет.

Сладко потянувшись, Надежда повернулась на другой бок, и с томительным наслаждением прижалась щекой к подушке - только бы не заснуть! Хорошо, что были у нее в запасе драгоценные мгновенья, позволяющие хоть немного прийти в себя. 15 минут каждое утро проскакивали неправдоподобно быстро. Вот отличное доказательство неравномерности времени! Надежда с трудом заставила себя сесть, и привычно стала рассматривать изуродованные вздутыми венами ноги. Она было подумала, что надо сходить к врачу, но потом решила, что не имеет смысла. Толку ведь от нынешних докторов не было никакого. Из их поликлиники все приличные специалисты разбежались кто куда: кто-то на пенсию вышел, другие в платные клиники и больницы подались. Вместо них понабрали молодых свистушек пустоголовых, у которых одни мужики в голове. Нет, бесполезно идти к врачу, того и гляди, какую-нибудь заразу еще подхватишь, насидевшись в очередях.
Поднявшись, наконец-то,  на опухшие ноги, Надя побрела умываться. Ванная комната (а если быть точным – совмещенный санузел) глаз ничем не радовала, разве что размерами. Она привычно обвела взглядом раковину с черными кляксами отбитой эмали, надколотый унитаз со склизким бочком над ним и просторную ванну грязно-рыжего цвета. Она давно уже махнула на ванну рукой. Несколько лет назад, пытаясь в приливе чистоплотности отбелить ее, Надя перепробовала разные моющие средства.  Некоторые из них содержали, видимо, кислоту, и она разъела эмаль. Поверхность ванной стала шершавой, и при попытках ее почистить Надежда в кровь стирала себе костяшки пальцев. Последние годы она, правда, уже не воевала с ржавчиной, да, если подумать, и не было в этом такой уж большой необходимости. Ванну Надя никогда не принимала, считая это пустой тратой времени, а под душем можно было и так сполоснуться. Удручающее впечатление производила не только сантехника. Краска на стенах самого помещения облупилась и свисала в некоторых местах бахромой. Потолок и вовсе был в желто-серо-черных струпьях – соседи сверху не оставляли Надю без внимания, с завидным упорством заливая ее примерно раз в два месяца.

Да, совсем некогда было Надежде заняться квартирой, а квартира досталась ей от родителей совсем даже неплохая, не на окраине, как у многих на заводе, а недалеко от центра. Со всех сторон подступали к их кварталу безликие коробки новостроек, со скупо разбросанными среди них чахлыми деревцами и кустами. А тут, как оазис – старые, но крепкие еще, основательные строения, комнаты в квартирах просторные, потолки высоченные, лепнина на них – глаз не оторвешь.  Эти дома еще и новостройки перестоят!  Рядом с домом сквер, чуть подальше – старый парк с озерцом. Вековые деревья в парке кронами небо подпирают. Осталось это место нетронутым только потому, что новые русские расселили жильцов нескольких домов, сделали умопомрачительные ремонты и живут теперь тут как господа. В Надином подъезде  тоже наверху целый этаж занимают эти самые «новые», а в соседнем - три этажа из пяти ...

Надины мысли опять вернулись к ванной комнате. Вот что любила она здесь, так это зеркало. От долгой службы оно помутнело, не так бросались в глаза морщины, а землистый цвет лица и вовсе казался благородным матовым. В общем, выходила вполне еще ничего женщина, не то что в большом во весь рост зеркале в коридоре, безжалостно, как под увеличительным стеклом выдававшем каждую, даже самую крошечную морщинку. Годы это зеркало не брали, и оно, в благодарность, ревностно несло свою службу. Впрочем, чтобы не расстраиваться, Надежда старалась в него не смотреться. Но иногда, повернувшись случайно в коридоре не в ту сторону, она сталкивалась взглядом с грузной старухой, выглядевшей гораздо старше своих неполных 55 лет. И пегие от седины волосы ее, конечно, не молодили. Когда–то она их красила, но это было давно, в другой жизни. Теперь  даже мысль об этом казалась нелепой. Не собиралась она переводить деньги на краску. Да и зачем, кого прельщать-то? Смешно смотреть, когда  старухи из себя девочек пытаются строить. Всему свое время!  «Вот выйду на пенсию, времени будет побольше, выкину эту громадину, куплю    маленькое зеркальце, – не раз давала слово Надежда, после случайного созерцания своего  отражения в коридоре, - Зачем мне во весь рост?».

Она почистила зубы, вымыла с мылом лицо, вытерлась несвежим уже полотенцем и пошла одеваться.  Душ Надежда принимала только по субботам. Да и чего ей, собственно говоря, отмывать-то ежедневно? Работала она не на свалке, а в конторе, бухгалтером. Новомодные веяния - каждый день душ принимать, смешили ее. Слава богу, испокон веку люди на Руси в баню ходили по субботам, и никто не умирал от грязи.  А теперь, видите ли, придумали ежедневные омовения. Вот те, кому время девать некуда, пусть и отмываются неизвестно от чего, а Наде на работу надо. Лучше подольше в постели поваляться, чем на никчемные процедуры драгоценные утренние минуты расходовать. У шкафа Надежда застряла на какое-то время, раздумывая, что бы надеть на работу. Вчера в конторе было холодно. Что-то там случилось с трубами, и отопление отключили на неопределенное время. Всегда так! Как только холода нагрянут, так коммунальные службы и спохватываются. Нет бы заранее все проверить и, если надо, отремонтировать!

В конце концов, выбрала она теплую длинную юбку (Все юбки у нее были длинными, уж больно ноги нехороши, зачем их демонстрировать!) и темный свитер. Натягивала свитер уже по дороге на кухню. Скоро выходить пора, а она еще не завтракала.
Было обычное утро, но сегодня почему-то все вызывало особое раздражение. Ну, вот взять, к примеру, кухню. Войти в нее противно. И старое все, и грязное. Да и когда чистоту-то наводить? Вечером Надя приходила с работы чуть живая. В последнее время сердце пошаливало все больше, и давление покоя не давало. В общем – старость, никуда не денешься!

«Выйду на пенсию и хоть ремонт косметический сделаю. Вон Володька из соседнего подъезда за пару-тройку бутылок может и потолок на кухне побелить, и стены покрасить», - размышляла Надя, поджаривая яичницу с колбасой и наливая кипяток в чашку со вчерашним пакетиком чая. Она всегда использовала пакетик дважды. Крепкий чай все равно нельзя - давление, так чего ж добро переводить?
Надежда торопливо, прямо со сковородки глотала яичницу и машинально смотрела в окно на пустынную, еще не проснувшуюся темную улицу.
«Сегодня первое ноября», - вспомнила она.
Осень в этом году наступила неожиданно. Казалось, она вообще забыла, что давно пора ей сменить лето, а потом спохватилась и начала наверстывать упущенное. Еще две недели назад днем на безмятежно голубом небе светило ласковое солнце, и казалось, так будет всегда. И вдруг небо яростно нахмурилось, забурлило тяжелыми дождевыми тучами, ветер рассвирепел и  начал неистово  швырять прохожим под ноги разноцветные листья, ртутный столбик ринулся вниз, заставив людей вспомнить о теплой одежде. Как будто кто-то сверху дал, наконец-то, команду - «Осень», и декорации тут же сменились. Ноябрь с детства был самым нелюбимым месяцем у Надежды. День, не успев начаться, уже заканчивается, морозов еще нет – кругом слякотно, грязно, серо. И люди под стать погоде – пасмурные, сердитые. В декабре земля, обычно, покрывается снегом, и от него как будто светлее становится. Со второй половины месяца уже чувствуется приближение Нового Года. Ощущение скорого праздника поднимает настроение, лица людей даже теряют на время привычное угрюмо-обреченное выражение. А в январе день начинает прибавляться, и хоть это почти незаметно, но само осознание того, что дело идет к лету умиротворяет и примиряет с непогодой. Еще Надя терпеть не могла февраль. Зима чувствует, что приходит ей конец. Она собирает все силы и начинает вредничать, насылая жгучие морозы и пронзительные ветра. Нет, все равно, конечно, февраль лучше ноября, ведь за ним идет март - весна.

«Ну, размечталась, - вернулась к действительности Надя, – До февраля еще дожить надо, а сейчас ноябрь. Как тяжко в темноте вставать, а скоро и вовсе дня не видно будет. В темень ухожу из дома, так же и возвращаюсь... Больно лампочка тусклая на кухне. Сменить бы надо, - продолжали скакать Надины мысли, - А может абажур купить? Сейчас, правда, абажуры не в моде, а люстра, небось, бешеных денег стоит... Ой, да я уже опаздываю, - спохватилась она, взглянув на часы, - Что это я так припозднилась сегодня?».
Засунув ноги в сапоги и сдернув с вешалки пальто, Надя выскочила из квартиры, и чуть не упала – на нее налетела Танька, одиннадцатилетняя дочь нового русского, живущая на верхнем этаже. Девочка торопливо извинилась  и вприпрыжку продолжила свой путь вниз.
- Вот бешеная! Ты когда научишься ходить, как все нормальные люди? – злобно заорала вдогонку Надежда, нажимая кнопку лифта, - Ну я с твоей мамашей поговорю! Детьми надо заниматься, а не по магазинам целыми днями шастать!
Кабина лифта медленно  ползла с верхнего этажа. Надя, уже заведенная до предела, нетерпеливо притоптывала ногами в ожидании. Давно пора было заменить это старье. Деньги правление драло немереные, а в подъездах ничего не менялось. Даже косметический ремонт уже не вспомнить, когда делали. Все стены были изуродованы надписями и рисунками, сделанными фломастерами или гвоздями. В Надином подъезде, в отличие от соседнего, новый русский только на своей площадке марафет навел. Он сел в лифт и плевать ему на то, что на других этажах делается. Да и то верно, с чего бы ему обо всех заботиться?

Лифт достиг, наконец, второго этажа,  со скрежетом затормозил, дернулся несколько раз и замер. Надя привычно стукнула по нему несколько раз кулаком, и двери нехотя разъехались. Уже в лифте она услышала собачий лай. Во всем подъезде собака была только у соседки по площадке.
«Кузьминична Жульку выгуливала, - неприязненно подумала Надя. Соседку она не жаловала, - И не лень ей, дуре старой, в такую рань вставать! Ведь уж 70, кажется, стукнуло. Все возится со своей собакой, такой же дряхлой, как и она сама. Давно бы усыпила ее и жила как барыня. На работу не надо, сиди себе, смотри сериалы и радуйся жизни».
У Надежды животных никогда не было. Не хватало еще кормить этих дармоедов, подтирать за ними, да выгуливать ни свет ни заря! Не желая здороваться с соседкой, Надя, выйдя из лифта, заглянула в свой почтовый ящик, хотя смотреть-то было нечего – никто никогда ей не писал. Она и не проверяла ящик месяцами. Сегодня, правда, лежал там свернутый в несколько раз тетрадный листок. «Наверняка дети балуются», - решила она, и хотела было бросить бумажку на пол, но в это время с ней поравнялась Кузьминична, и Надежда с деловым видом положила листок в карман. Соседка прошла мимо, со спиной здороваться не стала. Дорога была свободна, и Надя ринулась к дверям.

Надо сказать, что с остановкой повезло, находилась она прямо напротив дома. Правда, трамвай стал ходить редко и нерегулярно. Надежда обычно добиралась на нем до метро, проезжала в метро одну остановку, а потом  пересаживалась на заводской автобус. А дальше проходная, пропуск. Весь путь от дома до завода выверен до мелочей за десятилетия. «37 лет один и тот же трамвай, один и тот же маршрут, один и тот же завод! И не так уж много событий было за эти годы, - думала Надежда, глядя в окно на знакомые до мельчайших подробностей, серые в утреннем мраке дома, мчавшиеся навстречу, - Все пролетело как один день, и ничего я не нажила - ни денег, ни друзей. Нет, немного деньжат скопила, конечно, несмотря на старания правительства оставить всех без копейки. Но разве это деньги при нынешних-то временах? Слезы одни!»
И подруги у Надежды тоже когда-то были. Были да сплыли. Те с кем дружила в детстве – почти все давно разъехались кто куда. И на работе в отделе в основном  все новенькие - не задерживаются у них в бухгалтерии надолго, так как платят немного, особенно по сравнению с кооперативами и фирмами, и надежд на повышение тоже никаких. А молодежи теперь ведь подавай все сразу, а тут - ни перспектив, ни зарплаты. Работали в бухгалтерии в основном женщины. Собственно, у них только один мужчина и был - главбух. По Надиным понятиям не один даже, а половина. Ну что это за мужик, в самом деле  – гриб-сморчок, маленький, щуплый. Да это бы еще ничего, бывают мужики невелики, а энергии в них – ух! Уж Надежда–то знала. Ну, а Павел Лукич был каким-то вялым, особенно по отношению к женскому полу, не пошутит, не заигрывает никогда, слишком уж серьезен. Правда, умен, вот этого не отнимешь. Иногда под настроение или под стопочку в предпраздничные дни разговорится, да такое порасскажет! Увлекался он историческими романами. Надежда никогда не могла понять, что интересного люди находят в истории. Что было, то прошло, и вспоминать нечего. Но даже в этой самой истории, оказывается, попадаются иногда очень любопытные факты. Ну вот, к примеру «Кровавая Мэри», а проще, водка с томатным соком. Никто у них в отделе не знал, почему этот напиток так зовется. Ну, Мэри и Мэри.  Коктейль этот назвали, оказывается, в честь английской королевы Марии, по приказу которой поубивали множество людей. Лукич рассказывал – кровь лилась рекой. Красный напиток и прозвали Кровавая Мэри.  Нет, конечно, от этого знания вкус напитка не менялся. Но все же интересно! Еще Лукич хорошо разбирался в мифологии, и каждый раз в разговоре вворачивал что-нибудь эдакое. Директора завода он величал Цербером, главного инженера – Янусом,  а склад у него именовался авгиевыми конюшнями.   Надя мифы тоже любила, даже прочитала когда-то  «Мифы древней Греции». Прочитать-то прочитала, а вот запомнила немного. А Лукич, что прочтет, то у него намертво в голове оседает. И рассказчик он хороший, слушать его интересно. Девчонки молодые шутили: « С тобой Лукич посидишь годик, смело  можно в университет поступать!..

Все на заводе теперь по-другому. В молодости Надя на работу шла как на праздник. Трудилась она поначалу на складе учетчицей. Работа была неутомительная, мужиков вокруг было полно -  то с одним роман крутила, то с другим. Рядом со складом располагалась бухгалтерия, и традиционно эти два отдела дружили, праздники всегда справляли вместе. В бухгалтерии работали одни женщины, а на складе в основном мужчины. Людка, самая верная и давняя, еще со школьной скамьи, подруга работала вместе с Надей на складе. Она и до сих пор там числилась. Две другие близкие приятельницы, Ольга и Тонька, были бухгалтерами. Ох, и умели же они повеселиться в молодости! Вот времечко было, есть о чем вспомнить! Тогда Надежда считалась на работе звездой – красивая, фигуристая, заводная, дочь начальника самого крупного цеха. Фотография отца никогда не сходила с доски почета. Сейчас мужики на нее и не глядят, с молодыми девчонками шуры-муры крутят. Да и ей тоже теперь кавалеры ни к чему.

А из бывших подруг одна только Людка на заводе и осталась, да и какая она подруга теперь. Спилась совсем, весь ум пропила, ничего не соображает. Начальство ждет не дождется, когда ей 55 стукнет, чтобы проводить на пенсию. Не увольняют ее с работы только из жалости. Ольга же в прошлом году вышла на пенсию и переехала в дальнюю даль, куда-то в пригород. Огородик там у неё свой. Ну, съездила Надежда туда пару раз и перестала. Не наездишься! Сколько денег-то надо на дорогу! Да и о чем говорить, после того как Ольга с работы ушла? Раньше можно было в перерыве, пока чай вместе пили, косточки всем в конторе перемыть, а теперь о чем с ней разговаривать? Она только про своих внуков и может, а Наде про них неинтересно. Дети ее всегда раздражали, один шум от них и беспокойство.
А с Тонькой другая история вышла. Как взяла она Надежду в бухгалтерию под свое начало, так и заважничала, большой начальницей себя почувствовала. А потом и вовсе по-свински поступила она с подругой, и разбежались они в разные стороны. Ну, не больно-то и нужно! Всегда в ней много гонору было, дружили от скуки, вот и весь интерес. Три года назад вышла Тонька на пенсию, она была старше Нади. С тех пор ничего о ней не было слышно.

Молодые девчонки, вертихвостки бесстыжие, над ней и над Людкой насмехались. Людке еще частенько и каверзы устраивали. Наде-то не устроишь – побаивались ее. За спиной смеялись, рожи корчили – думали она не замечает, а в лицо что-нибудь оскорбительное сказать не рисковали. Как-то она крутую выволочку одной девице устроила, та долго потом тише воды, ниже травы ходила. Надежду на работе старались особенно не трогать. Если что не по ней – такой рот открывала, стекла звенели. Орала Надя истерически, накручивая себя, не давая никому вставить слово. Несколько лет назад, когда она впервые закатила скандал, ей это сошло с рук. Все опешили и промолчали. Надежде понравилось. Через какое-то время она повторила истерику. Опять ей уступили, не желая связываться.  Почувствовав полную безнаказанность, она и вовсе обнаглела, рот открывала по любому поводу. Чуть что не по ней – скандал с визгом. Поэтому сослуживцы предпочитали с ней дела не иметь. А Лукич и вовсе готов был уступить в чем угодно, лишь бы Надя не голосила. Ему легче было самому ошибки ее исправлять, чем делать замечания и иметь потом на весь вечер головную боль после очередной истерики. Надежда, конечно же, и закатывала скандалы, прекрасно понимая, что все ей сойдет с рук. Лукич постепенно стал предпочитать и срочную работу отдавать кому угодно, только не Наде. Таким образом, к пенсии обязанностей у нее оказалось не так уж много, и заменить ее не составляло никакого труда. Сослуживцы Надежду сторонились, вступали с ней в разговоры только в случае крайней необходимости. Как-то потихоньку, вроде и незаметно, оказалась она в отделе в полной изоляции. Но ее это совсем не тяготило, даже наоборот. Когда, интересно, лясы точить? Пришла, компьютер включила, и понеслось. В обеденный перерыв, если она шла в столовую, то там с кем-нибудь и перекидывалась словечком, остались у нее знакомые в других отделах. А чаще всего Надежда из дома бутерброд какой-нибудь приносила. Чаю в чашку свою необъятную плеснет, бутерброд запьет - вот и весь обед.  Несколько лет назад отгородили они с девчонками уголок в комнате своей, поставили там стол, плитку электрическую и маленький холодильник. С тех пор, если некогда или неохота было бежать в столовую и выстаивать там очередь, бухгалтера перекусывали в этой самодельной кухоньке.

Когда-то Надежда работу любила, теперь стала ненавидеть. Раньше ей нравилась эта постоянная суета в конторе, теперь же звонки и посетители утомляли ее. Она вдруг почувствовала, как устала за все эти годы от постоянного общения с людьми. Гасить раздражение помогала только мысль о скорой пенсии.


2. Да здравствует пятница!


Закончилась очередная рабочая неделя. В темноте, толкаясь боками с сослуживцами, Надя шагала к остановке. Там собралась уже приличная толпа. Автобусы как всегда брали штурмом. Только сейчас вроде вежливо разговаривали друг с дружкой, а как транспорт подали – тут уж каждый сам за себя! Набивались автобусы под завязку. Казалось уже и иголке не поместиться, а люди все лезли и лезли, всем хотелось домой попасть поскорее.  Завод находился на отшибе, и до метро от него можно было добраться только на заводском автобусе. Подкидышей, как их тут прозвали, было всего три. Натолкаются туда люди так, что двери не закрыть, и несется транспорт в сторону города. Путь до метро занимал всего минут 10, но этот короткий промежуток время нужно было простоять в такой тесноте, что первый год Наде казалось, живой ей оттуда не выбраться. Потом уж она, конечно, притерпелась, привычно вытянув руки по швам, терпеливо вдыхала пропитанный запахами множества тел густой воздух и через головы болтала с кем-нибудь из знакомых. Автобус как потревоженный улей гудел от разговоров, тут все друг друга знали. Доставив первую партию работников, автобусы разворачивались и порожняком летели обратно к заводу. Конечно, большинство людей желало попасть в первую смену. Кому охота 20 минут  торчать на остановке? Правда, те, у кого возраст был уже солидный, добровольно выбирали вторую смену – не было таких давок. В последние годы к «старичка» примкнула и Надя. Дома никто не ждал, азарт попасть в автобус первой давно пропал. Куда торопиться-то? К сериалу она и так успевала.
Только пятница являлась исключением. В этот день Надя спешила и ехала в первой смене. Пятница для нее была днем особенным.  Она сама так распорядилась – в последний день рабочей недели устраивать себе небольшой праздник. В предвкушении этого самого праздника и настроение у нее поднималось. Мерно покачиваясь в автобусе вместе с другими пассажирами, она прикидывала, что бы приобрести сегодня в магазине к застолью. Надежда всегда в пятницу после работы перво-наперво шла в магазин и набирала там чего-нибудь вкусненького: тортик, например, или пару пирожных, колбаску полукопченую, немного сыру какого-нибудь особенного. Продукты она покупала только в гастрономе напротив ее дома. Туда она ходила еще маленькой девочкой, сначала с мамой, потом с сестрой, а позже и одна. Перемены магазина совершенно не коснулись, чем Надя была очень довольна. Она терпеть не могла современные универсамы. Хоть и приходилось в своем гастрономе выстаивать очереди в каждый отдел, зато она точно знала, что именно покупает, не было никакого обмана. В универсамах засунут, к примеру, колбасу или сыр под целлофан и пойди, определи, свежее это или нет. Пленка отсвечивает, и понять ничего невозможно. А тут разглядишь все на витрине как следует, и отрежут ровно столько, сколько попросишь. Сметану продают разливную, наливают прямо из бидона, даже попробовать дают. Это не то, что баночная сметана. Что там внутри не разглядеть, где и сколько провалялись банки неизвестно. Штамп ведь можно какой угодно поставить. Не доверяла Надя таким вот баночным продуктам.

Сегодня, стоя в длинном хвосте очереди в кондитерский отдел, заметила Надя соседку с первого этажа - Галину Матвеевну. Когда-то они с матерью были подругами. Обе работали в одной больнице, Галина Матвеевна врачом–анестезиологом, Надина мать – старшей сестрой. «Совсем уже стара стала, - подумала Надежда, наблюдая как соседка, медленно, с трудом движется к концу очереди, - а все за жизнь цепляется. Матери уж нет давно, а эта все  ползает, и ползает, и ничего ее не берет. Еще и к дочери часто ездит в Москву, сил хватает. Что-то долго ее не было видно, опять значит, у дочки гостила».
Надежда сделала вид, что не замечает Галину Матвеевну, иначе пришлось бы звать ее к себе в очередь, и неизбежно отвечать на вопросы о жизни, о заводе. Потом она ведь мать обязательно вспомнит, душу разбередит. Ну, а самое главное, начнет разговор о сестре Верке, врать станет, что та ей звонит и Надей интересуется. И заведет опять волынку, что надо с Веркой мириться. Да ну, эту Галину Матвеевну! Ничего с ней не станется, в конце концов, если в очереди постоит. Не рассохнется! Надя же стоит, а ведь в отличие от соседки, неделю отпахала на заводе, а не в гостях  в столицах прохлаждалась...
 
Подъезд встретил привычными запахами вареного лука и кошачьей мочи. Тусклая, покрытая плотным панцирем пыли лампочка на площадке потрескивала, обещая вот–вот перегореть. На площадку выходили три квартиры, но после того, как Надиных родителей не стало, кроме Кузьминичны лампочки никто не менял. Надя принципиально считала - все, что за порогом ее жилья, к ней отношения не имеет. А третью квартиру хозяева сдавали, жильцы там постоянно менялись, и им вообще было наплевать на временное свое пристанище. Поэтому на их площадке частенько бывало темно.  Но Надя могла и с закрытыми глазами отпереть свою дверь, привычно вслепую нащупывая пальцами отверстия в замках.

Выгрузив продукты на кухонный стол, она поспешила в комнату, чтобы включить телевизор. Это первое, что она обычно делала, возвращаясь домой. Голоса из ящика наполняли квартиру, чувство одиночества отступало. Скоро должен был начаться любимый сериал. Хоть по телевизору посмотреть на красивую жизнь.
Первым делом надо было поставить картошку вариться, потом  селедку разделать, колбаску порезать, чайник включить - он не скоро нагреется. На электрический Надя так и не разорилась, а этот, никелированный, долго будет пыхтеть. Все следовало делать быстро, чтобы поспеть к началу сериала. Не дай бог запоздать, этого Надя терпеть не могла. Начало пропустишь, потом половину не поймешь. Герои сериала – ее семья, единственные существа на свете, к которым она привязана, за которых искренне переживает. Сериалам местного производства она предпочитала более экзотические латиноамериканские. Наши сериалы что смотреть, все про нашу жизнь давно известно. А вот, к примеру, мексиканские – совсем другое дело. Жизнь там яркая, нам непонятная, потому и интересная. И женщины особенные, а мужчины и вовсе все душки, страсть южная в них так и кипит!

Наконец все было готово. Надежда  застелила журнальный столик кружевной салфеткой, оставшейся еще от мамы. Она ее очень берегла, пятен старалась не ставить, ведь так иногда приятно посидеть за красиво накрытым столом, чтобы и салфетка была, и посуда нарядная, и порезано чтоб все было аккуратно,  тоненько. Ведь в будний день, уставшая и голодная после работы, вытащит она из холодильника колбасу,  отхватит  толстый шмат, бросит на такой же увесистый ломоть хлеба, вот и весь ужин. В пятницу же Надежда старалась все делать по-человечески, как это было принято в их доме при родителях. Надо же хоть какие-то традиции соблюдать!

Накинув на себя старенький, протертый  уже в некоторых местах до дыр  плед, она уютно устроилась в мягком скрипучем кресле, а ноги положила на скамеечку. По телевизору заканчивались новости, (Надя их никогда не смотрела – и так тошно, а они еще большую тоску нагоняют) после которых должен был начаться сериал.
Да, пятницу Надя любила. Впереди целых два выходных. Суббота, правда, была свободной только от завода. Дома за неделю накапливалось такое количество дел, что даже присесть было некогда. Как-то все дела сваливались на этот несчастный день: закупка продуктов, готовка, стирка, кое-какая глажка и уборка.  Готовила она в субботу сразу на несколько дней, не все же бутербродами питаться! А вот глажкой в последние годы Надежда старалась себя особенно не утруждать. Зачем, например, утюжить постельное белье, полотенца, свитера? Белье и полотенца после первого же использования все равно помнутся, а трикотажные вещи так натягивались на мощной Надиной груди, что никаких морщин не оставалось. Но кое-что все же гладить приходилось, никуда не денешься - блузки да юбки, например. Мысли о завтрашнем дне особой радости Надежде не принесли. Но в пятницы, по крайней мере, можно было выкинуть их из головы и полностью насладиться вечером.


3. Типичные выходные


Нет, суббота все равно, конечно, была намного лучше рабочего дня - спать можно сколько угодно. Раньше 11 Надя обычно не вставала.
«Ну, - прикидывала она субботним утром, нежась в постели, - сегодня овощи надо натаскать - картошку, морковку, капусту. Можно будет супчик сообразить. Да, молочные продукты не забыть бы купить. На той неделе поленилась, а иногда хочется молочка или кефиру выпить. Можно, кстати, и творог взять на завтрак, не каждый же день яйца лупить».
Гастроном был виден из окна, а рядом с ним находилась аптека. Прекрасный все-таки район был у Надежды. Все необходимое под рукой, никуда тащиться не надо. Она поднялась, наконец-то, позавтракала и, прихватив с собой сетку и пару пакетов, вышла из квартиры. На площадке как всегда царил полумрак, и Надя чуть не упала, споткнувшись о собаку Кузьминичны Жульку. Взяла моду ее соседка псину днем одну во двор выпускать. Собака нагуляется и стоит у подъезда, дожидаясь, когда кто-нибудь откроет дверь, чтобы   прошмыгнуть вовнутрь. Торчит потом на площадке неизвестно сколько, пока Кузьминична не спохватится и не впустит ее в квартиру. Надя в сердцах пнула Жульку – как надоела проклятая, вечно путается под ногами! Испуганное животное взвизгнуло и забилось под соседскую дверь. Надя, между прочим, могла упасть и что-нибудь себе повредить. Кто бы тогда ухаживать за ней стал?
«Совсем у соседки мозги от старости усохли. Правда, она и по молодости не слишком большим умом могла похвастаться», - подумала Надя и нажала кнопку вызова лифта. Ничего не произошло. Она опять надавила на кнопку. Тишина в подъезде не нарушилась.
«Опять, зараза, не работает! Ну, все одно к одному. Нигде нет никакого порядка. Нужно идти ругаться к начальнику правления. А новый русский, интересно, что себе думает? Ему ведь больше всех надо – он над всеми возвышается. Опять же ребенок у них годовалый – Танькин брат. Всем на все наплевать!»
Пришлось Наде спускаться по лестнице. А силы-то беречь надо! Поход в магазин отнимал массу энергии. Это ведь только на первый взгляд кажется, раз гастроном под носом, то и проблем никаких нет. А ты вот постой в каждый отдел, да все взвесь, потом длиннущую очередь в кассу выдержи, потом опять с чеками по отделам помотайся. Людей-то в выходные (а впрочем, и в будние дни тоже, особенно по вечерам) в магазине полно. Столько времени и сил отбирает закупка продуктов, а потом еще все это дотащить домой надо. Хоть и недалеко, а  все-таки. Вот и сегодня, нагрузив авоську и пакеты доверху, доплелась Надежда с трудом до подъезда и тут вспомнила, что лифт-то не работает! Значит еще и до квартиры тащить все на себе надо. Вроде, казалось, только второй этаж, не велика беда. Так ведь дом-то какой! Это ж не новостройка тебе. Потолки в квартирах высокие, поэтому и лестницы крутые и  длинные. У подъезда Надежда решила передохнуть на скамейке, унять раздражение, но ничего не вышло. Танька выгуливала своего годовалого брата. И тот вроде ковырялся в песке спокойно, а потом вдруг как заверещит, аж красным сделался. Ну, Надя потерпела пару минут, потом обратилась к Таньке:
- Да угомони ты его, что стоишь! Чего он так разорался, нянька-то ваша где?
- Нянька заболела, а он совок сломал, вот и плачет. Тетя Надя, а вы не можете за ним присмотреть, я за новым совком сбегаю?
- Так ты с ним и сходи.
- Лифт же не работает.
- А если он побежит? И носись за ним по всему двору? Ишь, моду взяли! Эти новые русские все стараются за чужой счет прожить, на чужом горбу выехать. Нет уж, сами за своими детьми смотрите. Мать, небось, опять за шмотками в магазин рванула. Ну до чего ж народ обнаглел! Мамаша твоя, та еще краля, каждый божий день в обновках. А я ей нянькой бесплатной буду? Нашли дуру! Ты возьми мальчонку, да поднимись с ним неспеша. Невелико дело, не сломаетесь, ноги-то молодые, крепкие!
От злости у Надежды даже силы прибавились, она поднялась со скамейки и отправилась домой.

Уже вечером Надежда принялась за уборку. Работала на совесть, делать старалась все  тщательно, насколько позволяла требующая ремонта квартира. Конечно, такого идеального порядка как при матери у нее не получалось никогда. Мама и сама была аккуратисткой, и всех членов семьи за грязь  гоняла. Надежда слишком уж большой чистоплотностью не отличалась, но квартиру все-таки старалась особенно не запускать.

Так вот и пролетела вся суббота, в трудах и заботах. Воскресенье же было настоящим днем отдыха. Надежда старалась освободить его от всех дел, только мелочевку оставляла – в аптеку, например, сходить, или пуговицу пришить, или еще что-нибудь в этом роде. Если ей лекарства были не нужны, она вообще из дома не выходила, чтобы хоть один день в неделю дать ногам покоя.  Исключения составляли те выходные, когда она ездила к родителям на кладбище. Туда она наведывалась хоть и не слишком часто, но регулярно.
В это воскресенье  Надя провалялась в постели почти до полудня,  после обеда сходила в аптеку, потом поменяла давно перегоревшую лампочку в торшере, подклеила отогнувшуюся стельку в сапоге и уселась у телевизора. Ничего интересного там не показывали. Она щелкала каналы туда-сюда весь вечер, потом решила, что лучше лечь спать пораньше.


4. Прощай работа!


Время неслось с нарастающей скоростью. Листки настольного календаря отлетали все быстрее и быстрее, совсем как осенние листья с деревьев - чем ближе к зиме, тем стремительнее листопад.  Недели были похожи одна на другую: трамвай – метро - автобус, автобус - метро - трамвай, любимый сериал по вечерам, суматошные субботы, томительно-длинные пустые воскресенья. В середине декабря грянули вдруг морозы. По ночам ртутный столбик опускался до –25, днем было не намного теплее. Наде пришлось облачиться в свою мутоновую шубу, которую она терпеть не могла и одевала только по случаю совсем уж сильных морозов. И так фигура ее, мягко говоря, не отличалась изяществом, а в шубе она и вовсе была похожа на слона.
В конце декабря на улицах воцарилось всеобщее предновогоднее возбуждение, в помещениях запахло хвоей и мандаринами. Еще неделю назад люди молча, с озабоченными лицами неслись после работы домой, ловко лавируя между такими же деловыми прохожими. А теперь шаги замедлились, лица стали приветливее,  зазвенел смех.

Подоспел последний Надин рабочий день. Вечером намечалась отвальная по случаю ее дня рождения и выхода на пенсию. А завтра она уже будет свободной птицей! Наконец-то она этого дождалась! Вышла она на работу в последний день принаряженная. Даже глаза подкрасила и губы. И целый день купалась в любви своих коллег, пусть не в искренней, но все-таки. Вроде и сторонились ее последнее время на работе, более того, Надя подозревала, что не могут и дождаться, когда она выйдет на пенсию, а тут вдруг, как даровой выпивкой запахло – все стали дружелюбны и предупредительны, ну прямо умирали от любви к ней. Смех, да и только! Надя прекрасно знала цену этим фальшивым проявлениям чувств, но виду не подала. «Надо уйти по-хорошему», - решила она. На выпивку и угощение в этот раз не поскупилась, хотя последние годы не очень спешила тратиться на подобные мероприятия.

Молодежь тоже принарядилась по случаю гулянки. Этим девчонкам лишь бы повод был, намарафетились так, что казалось, сейчас начнет краска отваливаться. Юбки нацепили -  короче некуда, и кофточки с такими глубокими декольте, что груди из них почти выскакивали. Но Надежда сегодня внимания на это не обращала, добрая была.  Ах, ведь и в самом-то деле, когда ж выпендриваться, как не в молодости!
Незадолго до окончания рабочего дня все пошли на склад. Именно там обычно отмечали праздники и дни рождения – простора больше. Поначалу все вроде складывалось хорошо. Девчонки помогли накрыть на стол, мужики, пользуясь случаем, где-то еще раздобыли спиртного – гулять, так гулять! Разлили водку по стаканам, закуску разложили красивенько на бумажных тарелках. Лукич прочувствованно тост произнес, у Нади даже глаза стали намокать. Так тепло, хорошо сидели, как в старые добрые времена. Мужики без устали наполняли стаканы. Надя же позволила себе лишь рюмочку наливки, и ту выпила без удовольствия. Но в голове приятно зашумело,  тепло разлилось по телу. Разомлела она, раскисла от рюмки и добрых слов, от которых, честно сказать, в последнее время совсем отвыкла. Настроение испортила Людка. Притащилась на склад уже навеселе, и кто ее звал-то? Одета была так, что хоть сейчас пугалом на огород выставляй – юбка какая-то мятая допотопная, кофта вытянутая линялая, сапоги войлочные – «прощай молодость» на босу ногу. Где ж она достала-то такие, на какой помойке?  Ну, да это бы еще ладно. Плевать она хотела на то, как выглядит Людка. Но та,  пристроившись рядом с Надей, якобы на правах близкой подруги, стала вдруг демонстрировать свои «особые» с ней отношения. Надежда прямо-таки рассвирепела. Вот эта пьянчужка подруга ей?! Ну да, было дело, когда-то дружили они - не разлей вода. Потом свалились на Надю сразу все несчастья, и не выдержала она – запила. Именно Людка тогда боролась за нее до конца, когда уж и у матери руки опустились. Правда, закончилось все плачевно. Пытаясь вытащить свою товарку, Людка сама начала пить и увязала все глубже и глубже.  И семью в результате потеряла: муж не выдержал, ушел и дочь забрал. Некоторых это отрезвляет, а на Людку совсем плохо подействовало. Да, все это Надежда, конечно, прекрасно помнила, и благодарна была подруге, и тоже пыталась ее вытаскивать, когда после смерти матери завязала сама. Но не получилось. Чья ж это вина? Что ж ей до конца жизни теперь надо крест этот нести? Отступилась Надя, махнула на свою бывшую подругу рукой и даже стала стесняться. Только завод, на котором работали когда-то Людкин дед, а потом два родных дяди и отец с матерью, далеко не последние люди, не отвернулся от нее. В память об именитой династии, не  выкинули бедолагу на улицу, терпели запои, дожидаясь, когда можно будет отправить на пенсию.
«Ну, погоди «подруга», - бесилась, Надежда, - Я тебе покажу какие мы «неразлучные»! Пользуясь соседством, она стала подливать в Людкину рюмку водку. Не успеет та опрокинуть, Надя тут же опять наполнит. Людке, правда, и не много надо было, вскоре она оказалась совсем пьяна. Как пошла крыть матерком, даже видавшие виды мужики рты пораскрывали. Стали они ее подначивать, а та  и рада стараться, уж совсем ничего не соображала, начала похабные частушки петь. Орала вовсю, широко разевая рот и демонстрируя огрызки гнилых зубов.  Все смеялись, чуть под стол не сваливались. Лишенная сентиментальности молодежь вовсю развлекалась, издеваясь над пьяной женщиной. Неожиданно Людка замолчала и повернулась к хохочущей вместе со всеми Надежде. Что-то осмысленное на мгновенье появилось в ее глазах:
- А ты чего рот раззявила? Прынцессу-то из себя не корчи. Давно ль сама завязала!
 И после небольшой паузы с тоской добавила:
- И-и-эх, подруга!
Надежде стало не по себе, стыд и сострадание на долю секунды завладели ее, но лишь на долю секунды. Она легко стряхнула эти непрошеные чувства и отвернулась от Людки.
Кому-то пришло в голову завести музыку.
- А ты бы поплясала, –  коварно предложила бывшей подруге Надежда, - Ты ж раньше так хорошо танцевала, я помню.
Та, и вправду, выскочила на середину комнаты и давай выделываться. Юбкой машет, плечами дергает. Девчонки молодые хохочут, а мужики уже совсем окосели, завелись – улюлюкают, свистят, ногами топают. Людка юбку задирает все выше, сама шатается, вот-вот упадет. Все уже были захмелевшие, некому оказалось остановить нахлынувшую на людей дурь. Каждый чувствовал свое превосходство над несчастной женщиной, и  изощрялся перед другими в остроумии.
- Людка, а ты давай на стол залезь! - выкрикнул кто-то из мужиков.
Уже мало соображая, Людка, тем не менее, попыталась было взобраться на стол, но свалилась, неудачно так свалилась – жуткая юбка задралась, обнажив дряблые, покрытые венозной сеткой ляжки и грязные драные трусы. Тьфу, гадость какая! Все даже замолчали, неловко стало. Надя быстрее всех пришла в себя, была самая трезвая. «Так, уходить надо побыстрее. Добром это не кончиться! Сейчас все разбегутся, а мне придется возиться с этой алкоголичкой».


5. Первый сон


Надя вернулась домой в странном настроении. Вроде рада была, что завершила свой трудовой путь, и проводами осталась довольна (вернее, почти довольна - Людка смогла-таки влить ложку дегтя), но... Но как-то странно она себя ощущала, непривычно, тревожно.  Как это понимать, что теперь она ВСЕГДА будет свободна? Что это означает для нее? Для человека, всю жизнь прожившего в неволе, свобода ведь может оказаться смертельной...

Выкинув непривычные мысли из головы, Надя разделась и легла спать.  Заснула она на этот раз мгновенно. И привиделся ей удивительный сон, вовсе на сон не похожий. Посередине Надиной спальни возвышалась  большая, огромная даже, двустворчатая дверь грязновато-серого (некогда, наверное, белого) цвета. Краска во многих местах облупилась, кое-где виднелись грязные подтеки, в общем, производила она какое-то удручающее впечатление. Зато ручка оказалась красивой - сделанная, видимо, из бронзы, массивная такая ручка в виде головы льва со свирепо разинутой пастью и свисающим языком. Изумленная Надя обошла дверь кругом. «Почему же она не падает, как крепится к полу?» - Пытаясь разобраться, она присела на корточки.  Никаких креплений не было вовсе, дверь, казалось, вырастала из пола. Надя попробовала открыть ее. И так вертела ручку, и этак – ничего не получалось. Ей пришло в голову надавить на львиный язык.  Замок поддался, и с ужасающим скрипом створка отворилась. И тут Надя даже и сообразить не успела, что же произошло - бешеный шквал подхватил ее и втянул в темноту. Ледяной колючий ветер моментально обморозил лицо, прожег легкие. Она судорожно обернулась к двери, но со всех сторон бушевала вьюга, и во мраке ничего нельзя было разглядеть. Свирепый ураган ослепил и оглушил ее, непонятно было, в какую сторону направиться. Надя  побрела наугад, спотыкаясь на каждом шагу. Слава богу, каким-то образом, на ней оказались валенки,  ее мутоновая шуба, и меховая шапка с варежками и шарфом, иначе превратилась бы Надежда в сосульку моментально. Но теплая одежда не особенно помогала. Казалось, каждая клеточка ее тела превращается в лед. Дышать  было почти невозможно из-за сильного ветра, лоб ломило от мороза, кончики ушей и носа невыносимо болели.  Надя натянула шапку поглубже, окоченевшими руками с трудом развязала шарф и обмотала им лицо, оставив незакрытыми только глаза. Обреченно, пыталась она двигаться вперед, но не была даже уверенна, не кружит ли на одном месте - в снежной мгле ничего нельзя было разобрать. Она падала почти через каждый шаг, поднималась, делала следующий шаг, и ветер опять сбивал ее с ног. Упав  в очередной раз, она решила больше не подниматься. От кого-то (наверно от Лукича) Надя слышала, что под снегом теплее. «Пусть меня занесет снегом, - решила она, - может, я отогреюсь немного, тогда и пойду». Но пролежав на снегу пару минут, она промерзла так, что даже мысли, казалось, оцепенели и больше не шевелились в голове. С трудом поднявшись, Надя двинулась дальше.
«Да что же это за наказание такое! Почему я должно так страдать»? - Она начала было плакать от отчаяния. Но слезы сразу застывали, превращаясь в льдинки, и больно стягивали ресницы и кожу под глазами.
Ей казалось, что прошла вечность, прежде чем она заметила неясный огонек впереди. После еще нескольких падений, она подошла, наконец, к небольшой избушке. Сквозь белые от мороза окна скупо сочился свет, мелькающие тени  явно указывали на присутствие в доме нескольких человек. «Спасибо тебе, Господи», - обрадовалась Надя. Она подошла к двери и попробовала открыть ее,  потом постучала. Дверь не отворялась. Она постучала еще несколько раз, посильнее. Результат оказался прежним. Тогда она стала бить в дверь изо всех сил и кулаками, и ногами. Но внутри по-прежнему было тихо. Или это вой метели заглушал все остальные звуки?  Надя подошла к светящемуся окну и, поднявшись на цыпочки, из последних сил одеревеневшими от холода руками забарабанила в него. «Пустите, меня, ну пожалуйста, сжальтесь надо мной,  впустите в дом!», - молила она людей в избушке. Вьюга уносила ее слова, но она упорно продолжала упрашивать незнакомцев. За окном опять промелькнули тени. Надя встрепенулась, оживилась, угасшая было надежда вспыхнула вновь, и… тут же умерла -  свет погас, избушка погрузилась во мрак. В отчаянии, измученная Надя упала на снег и проснулась.
Ее трясло от холода. Она не удивилась, что так промерзла, понятное дело – одеяло соскользнуло и упало на пол, а батареи еле теплятся. Поразил ее сам сон. Он казался таким  явственным, трудно было поверить, что все это ей только приснилось.  У нее даже лицо горело до сих пор, будто обожженное морозом, и руки плохо слушались - она не сразу смогла зажечь бра над кроватью. Нащупав ногами тапки, Надя  надела их и направилась сначала на кухню, поставить чайник, потом уже в ванну. Она залезла под горячий душ и долго стояла там не в состоянии унять озноб. Согревшись, наконец-то, растерлась докрасна полотенцем, набросила халат и пошла на кухню пить чай. Только совсем уже разомлев от тепла, она вернулась в спальню, не забыв прихватить из кладовки еще одно одеяло. Заснула опять очень быстро. И на счастье ничего ей больше не снилось в эту ночь, а если и снилось, то не запомнилось.


6.  Первый день на пенсии


Надя открыла глаза и прямо подскочила в кровати. «Господи, уже совсем светло. Проспала! Забыла, что ли вчера будильник поставить?» – И тут она вспомнила, что ей никуда не надо спешить. Волна блаженства окатила ее – вот она, долгожданная пенсия!
«Ну, дожила ты, подруга, до вечного отпуска, поздравляю! Даже и не представить: утром – лежи не хочу, ненавистный автобус позади, по субботам не надо как ишак продукты таскать. В гастроном теперь можно ходить хоть каждый день в то время, когда все на работе и нет давок. Теперь я сама себе хозяйка, что хочу, то и делаю, куда хочу, туда и иду. Сегодня, к примеру, могу лежать, сколько душе угодно. Отваляюсь за все годы. Ура-а-а!»
Припомнила она, конечно, ночной кошмар.  Но даже он не особенно как-то обеспокоил. Неприятно, конечно, что чушь всякая снится, но видение явно было навеяно тем, что она раскрылась во сне и замерзла. Вполне естественно, что вся эта ерунда привиделось.

Надя опять прикрыла веки и задремала ненадолго, потом лежала с открытыми глазами, смотрела в окно, наблюдая за качающимися на ветру голыми подмороженными ветками. Думы в голове ворочались лениво, под стать Надиному расслабленному состоянию. Вспомнилась вчерашняя вечеринка – так хорошо погуляли, но эта Людка... Она недодумала предложение, мысли перекинулись на более приятный предмет – что она станет есть на завтрак. Тут же сообразила, что холодильник совсем пустой, нужно будет сходить в магазин и купить чего-нибудь вкусненького. Такое долгожданное событие надо отметить, побаловать себя, не каждый же день человек на пенсию выходит! Дальше она начала размышлять о необходимости ремонта. Решила, что спешить с этим не станет, отдохнет, как следует, дотянет до теплых деньков. Ну, какой ремонт зимой, в самом деле, даже окна не открыть нараспашку, чтобы запах краски выветривался. Вспомнилось, что девчонки у них в отделе несколько дней взахлеб обсуждали новый фильм, и решила как-нибудь сходить в кино на дневной сеанс. Днем народу немного и билеты дешевле...
Надины приятные мысли резко прервал телефонный звонок. Господи, и кому она понадобилась? Еще и порадоваться как следует не успела долгожданному покою. Она подняла трубку
- Надя  - зашелестел приглушенный голос Лукича.
Он закашлялся, и она, раздраженная, ждала продолжения. «И чего он хочет, забыл, что я уже не работаю? И дня не могут без меня».
- Тут такое дело, - Лукич опять кашлянул и замолчал.
- Мне из тебя клещами тянуть, что надо-то?
- Из милиции позвонили. Похоже, нашу Людмилу нашли на улице замерзшей. Я еду на опознание сейчас. Может, и ты подъедешь? Вроде подругами были.
Надю прямо-таки захлестнула волна яростного раздражения сразу и против Людки (не могла уж в другой какой-нибудь день помереть), и против Лукича (нет, ну надо же, что в голову взбрело – ей ехать на опознание. Это с какой же такой радости?!).
Но она сдержала себя. Сообразила вовремя – не ссориться нужно, а договориться, чтобы никуда ее не таскали. Ведь, наверняка, вопросы возникнут, откуда Людка так поздно возвращалась, с кем пила, по какому поводу. На смену ярости пришел страх. Нет, тут, определенно, не ругаться нужно, а дипломатию применить.
- Ой, Лукич, какое горе-то, ты подумай! Да я бы с радостью поехала с тобой, но заболела, прохватило вчера на пирушке, будь она неладна.  Вот лежу, еще не вставала. Вы уж без меня разберитесь, хорошо? А я позвоню потом. Я вот думаю, про отвальную может не стоит ТАМ рассказывать, как ты считаешь?
- Да это само собой, - явно обрадовался Лукич.
«Тоже, небось, в штаны наложил начальничек, – подумала Надя. - С него–то, если узнают про пьянку, самый большой спрос будет».
И тут она поняла, наконец-то, почему он мнется и для чего вообще звонит. Никому не выгодно о вчерашнем упоминать.  Все, конечно, молчать будут – дело-то может для каждого  плохо обернуться. Наверное, они уж и сговорились. Дело за ней только осталось.
- Вот и правильно, Лукич. Уж ты не обессудь, позаботься обо всем сам. Обо мне не беспокойся, не дура, молчать буду, - сказала то, чего от нее ожидал Лукич.
- Ну и молоток, - облегченно вздохнул бывший начальник, - Я тебя не упомяну вообще, отдыхай спокойно. Жалко ее, конечно, что и говорить, но она давно пила, все знают. Так что никакой неожиданности. Рано или поздно это бы случилось.
Надя успокоилась, конечно, через некоторое время, но день все же был испорчен. Испоганила его бывшая подруга. А сон-то в руку оказался!
Где-то на самых-самых задворках сознания шевелилась не то жалость к Людке, не то чувство вины. Но Надя не позволила себе задерживаться на этом. Не хватает еще из-за пьянчужки себе нервы портить. В настоящей жизни каждый сам за себя. Это не кино. Сама Людка во всем виновата. Могла бы как Надежда завязать вовремя! Пропащая была, правильно Лукич сказал:  «Рано или поздно... »
На похороны Надежда не пошла: и денег жалко было (скидываться бы ведь пришлось, а она и так потратилась на отвальную сверх всякой меры), да и видеть никого не хотелось.


Часть II


1. Вкус свободы


Первая неделя на пенсии пролетела незаметно. Надя каждый день встречала с радостью, наслаждаясь долгожданной свободой и покоем. Не верилось ей даже, что может быть такая вот замечательная, прямо-таки барская жизнь. Ну, не барская, конечно, для таковой денег явно не хватало, но если распоряжаться финансами с умом, не шиковать, не покупать лишнего, то жить можно. Главное – сама себе хозяйка!

Немного взгрустнулось, правда, в Новый год. Уж очень сильным получался контраст между одинокой тишиной ее квартиры и всеобщим возбуждением и весельем на улице и в подъезде.  Ей и раньше приходилось встречать Новый год одной, по крайней мере, последние несколько лет. И при этом она вовсе не грустила. Последний день года всегда получался у них на заводе шумным и веселым, по-настоящему праздничным. Официально всем предписывалось работать до 4-х, но обычно сотрудники старались к двум часам завершить все дела. Только главбух пыхтел еще, по крайней мере, час, подбивая  итоги. Остальные же, поджидая его, накрывали на стол.
По традиции в этот день каждый сотрудник отдела приносил  какое-нибудь блюдо домашнего приготовления – салат, например, или холодец, рыбу под маринадом или выпечку. Ну, а на спиртное сотрудники сбрасывались загодя. Бутылки на завод обычно провозили в машине складские грузчики  за несколько дней до праздников. Водкой необходимо было запастись заранее, так как 31-го на проходной и людей, и грузовики проверяли очень тщательно, мыши не проскочить. Пили-гуляли всегда в этот вечер от души, расходились не раньше 7 часов, поэтому Надя едва успевала у себя в квартире стол накрыть к 11. Пока домой доберется, в магазин заскочит, пока на кухне повозится – время и пробежит. Какая уж тут тоска. Она с трудом досиживала до часу ночи и шла спать.

В этот раз все было не так. За несколько свободных дней она успела и отдохнуть, и прибраться к празднику. Продукты все купила заранее,  готовка много времени не заняла, так что стол собрала уже часам к пяти, не считая курицы, которую она собиралась поставить в духовку ближе к полуночи. Непонятно было, чем себя занять в оставшиеся до Нового года семь часов. Нет, конечно, она с удовольствием смотрела фильмы и программы новогодние,  раньше ведь не получалось – на работе была. Но от  многочасового сидения у ящика даже голова разболелась с непривычки. В какой-то момент рука потянулась к телефону - может Верке позвонить?  Но она тут же передумала. Не станет с ней сестра разговаривать, бросит трубку, значит незачем и унижаться. Потом вспомнила Тоньку – может зря с ней поссорилась? Та тоже без семьи, жила вместе с матерью. Пару раз Надя встречала праздник в их доме, всё-таки веселее было.
Звала ее Кузьминична, встретить Новый Год с ней и с Галиной Матвеевной, но Надя отказалась. Она старалась не общаться с соседями, одна головная боль от них. Начнут ходить, просить что-нибудь, потом не отвадишь. Надя не принимала помощи и одолжений, иначе ведь и к ней станут обращаться с разными просьбами. А ей вовсе не хотелось тратить время и силы на посторонних. Галина Матвеевна еще хоть деликатна была, особенно старалась не досаждать. А Кузьминична вбила почему-то себе в голову, что раз соседки, раз одиночки, то должны быть подругами. Кузьминична вообще была из тех простых теток, которые готовы все с себя снять и отдать другому. Надя не понимала такого бескорыстия, считала, что не от большого это ума. И вообще, какая-то блаженная была ее соседка по площадке. Ее, например, невозможно было обидеть. Она всем всё прощала, находила даже оправдания. «Да ладно! - например, говорила она, если кто-то обходился с ней по-свински,  – С меня не убудет, а человек, наверное, просто чем-то расстроен. Ей (ему) посочувствовать надо».
Ну, каково? Разве это не странная философия? Может нормальный человек так рассуждать?
Но сегодня Надя немного даже пожалела, что отказалась от предложения Кузьминичны. Нужно было соглашаться. Уж больно одиноким и тоскливым получился Новый год. Плохая примета так безрадостно его встречать.
Когда праздники закончились и люди вышли на службу, Надя успокоилась и снова почувствовала себя совершенно счастливой.  Будний день, все на работу бегут, а она опять празднует лентяя. Красота!

Еще пару недель она от души радовалась своей свободе, отдыхала просто всласть. Потихоньку наводила порядок дома, вечерами смотрела все подряд передачи по телевизору, ходила гулять в сквер или в парк. Как-то даже решилась съездить в центр города, пройтись по магазинам, посмотреть, что там продают. Давно уже она не интересовалась тряпками и кроме продуктов, стиральных порошков, да всякой мелочи ничего не покупала. А ведь в молодости так любила прошвырнуться по магазинам, купить себе какую-нибудь обновку.

Поездка в центр ее разочаровала. Магазины там оказались такими шикарными, что и близко-то подойти было страшно. Она, тем не менее, рискнула зайти в один, и сразу пожалела, почувствовала себя в нем, мягко говоря, неуютно. В своих стоптанных сапогах и пуховике, купленном на вещевом рынке несколько лет назад, она никак не вписывалась в интерьер роскошного зала с зеркальными колоннами, жеманными манекенами и стильно одетыми молоденькими продавщицами. Последние с высокомерным пренебрежением следили за каждым ее шагом, всем своим видом выказывая явное недоверие непрезентабельной посетительнице. Надежда взглянула на цену висевшего с краю пальто и пулей вынеслась из магазина. Вот это да – почти ее годовая зарплата! Не получилось у нее и кофе выпить, все кафе были явно не ее категории.
«Вроде в своей стране, а  чувствую себя чужой», - расстроилась она. Впрочем, долго не переживала. В центр решила больше не ездить. А если что понадобится, можно на рынок сгонять. Там люди были ей под стать, и инородной Надя в этой толпе себя не ощущала.


2. Понемногу начинает одолевать тоска


Началось все внезапно. В один из дней Надежда почувствовала вдруг, что ей очень не хочется выходить из дома. Большой необходимости в этом, правда, в тот момент не было, и она провозилась до вечера по хозяйству. На следующее утро ей пришлось пойти в магазин – закончился хлеб, и захотелось чего-нибудь сладкого. И так неуютно, одиноко почувствовала она себя на улице! Только вернувшись домой, и, захлопнув за собой входную дверь, она  вздохнула с облегчением.

С того дня так и пошло. Надежде трудно было заставить себя выйти из дома. Она тщательно планировала все дела, стараясь как можно  больше сделать за один выход и иметь возможность не покидать квартиру в следующие несколько дней. Перед тем как открыть дверь, она прислушивалась к звукам в подъезде, не желая столкнуться с кем-нибудь из соседей. Так же, нервничая, с бешено бьющимся сердцем, она возвращалась домой и дрожащими руками торопливо отпирала замки. Мокрая от напряжения, Надя захлопывала за собой дверь и, прижавшись к ней спиной, стояла так несколько минут, переводя дыхание. Она начала сторониться людей, страшилась встретиться с соседями, знакомыми. Ее стали раздражать внешние звуки: стук двери в подъезде, визг тормозов, крики детей. Только в своей квартире Надя чувствовала себя в безопасности и не так остро ощущала свое одиночество. Здесь ее окружали многолетние надежные друзья – домашние предметы. Она вдруг обнаружила своеобразную магию, заключенную в них. Буквально каждая вещь имела свою историю, оживала под ее руками, будила воспоминания. Она брала в руки кружку, прикасалась к буфету, или вытирала пыль с рамы картины над диваном и вспоминала, в какой период ее жизни была приобретена та или иная вещь, что  с нею было связано. Покупка, например, старенького теперь уже дивана с лоснящимися и кое-где протертыми подлокотниками, стало настоящим событием в семье. Отец с матерью долго копили на него деньги, потом больше месяца ездили по магазинам, присматривались. Наде было лет двенадцать. Родители брали ее с собой в мебельные походы, даже советовались с ней. Этот диван понравился сразу всем. Он казался царственно прекрасным. Темно-вишневый велюр напомнил маленькой Наде обивку старинной мебели в музее, в котором она побывала незадолго до этого вместе со своим классом.
А письменный стол? Это был подарок сестрам от отца. Ему с трудом нашли место в квартире. Пришлось даже переставлять мебель. Но как же гордились девочки, что отныне могут делать уроки не за обеденным, а за специальным письменным столом с ящиками для бумаг и тетрадок. Ящиков было три, поровну не делилось. Как-то Надя с Верой даже подрались из-за них, опрокинули на роскошный стол чернильницу. Обе замерли, наблюдая за медленно растекающейся по гладкой поверхности темной лужицей. Потом опомнились и бросились за тряпками. Чернила, однако, въелись намертво. Сестры чего только не перепробовали, чтобы избавиться от пятна – след остался до сих пор. Мама долго потом убеждала Надю, что Вере, как старшей, необходимо выделить два ящика. У нее, дескать, предметов больше. Надя уступила, в конце концов, но обиду на сестру затаила...

«Почему вещи называют неодушевленными? Они становится таковыми только со смертью людей, - думала Надя, - Любой предмет имеет душу до тех пор, пока жив хоть один человек, помнящий  связанные с ним события. Вещи отличаются своей историей, берегут частички тепла тех людей, которые ими пользовались. Люди уходят, вещи остаются, но становятся другими. Какое-то время они еще хранят тускнеющие с каждым днем воспоминания, но потом, в конце концов, обезличиваются».
Наде стало страшно - с ее смертью канут в небытие так много людей, событий. Квартира, которую они с матерью приватизировали, достанется чужим людям. Они выкинут все такие дорогие для нее вещи как ненужный хлам. Не останется никакого следа пребывания на Земле не только ее, но и ее родителей. Они снова умрут, и на этот раз уже окончательно.


3. Остается  жить воспоминаниями


Скоро и домашняя обстановка стала действовать на Надю угнетающе. Кроме того, появилось так много свободного времени, которое некуда было девать. Она думала, что на пенсии каждый день будет спать до полудня, так ее вымотали ранние подъемы. Однако достаточно оказалось недели, чтобы как следует отдохнуть, и она снова начала просыпаться ни свет, ни заря (сказывалась, видимо, многолетняя привычка). Убивая время, Надя заставляла себя лежать в постели до 10, а что делать дальше, не представляла. Читать не хотелось. Последние годы перед пенсией она увлекалась любовными романами, а теперь и они ей уже были неинтересны. А ведь в молодости она так любила книги! У них дома была очень неплохая библиотека, собранная отцом за долгие годы.
И сериалы надоели до тошноты. Все там было высосано из пальца – надуманные проблемы, нежизненные ситуации, нереальные отношения между людьми.
О ремонте больше не вспоминала. Какой был в этом толк? Ее перестало беспокоить запустение в квартире. Ну, чуть чище или чуть грязнее, какая, собственно, разница? Кто это видит?

Когда она работала, строила столько планов, ожидая пенсию. И ремонт хотела сделать, и здоровьем заняться. А тут вдруг поняла -  все это ей безразлично. Не было мотивации, чтобы что-нибудь менять в своей жизни. Нет, она по инерции занималась еще домашними делами, боясь совсем утонуть в грязи, но с каждым днем все труднее становилось заставлять себя что-то делать.   
Как-то Надежда все-таки пересилила хандру и вышла прогуляться в парк. Она брела по улице, люди обтекали ее с двух сторон, не обращая никакого внимания. У всех были свои дела и заботы, каждого дома кто-то ждал. Еще острее почувствовав свое одиночество среди людей, она, даже не дойдя до парка, вернулась домой. Там ей стало легче.

Надя постепенно погружалась в глубокую апатию. Не хотелось начинать день, что радостного мог он принести? Болезни ее обострились, тело как будто налилось свинцом, движения были замедленными, и даже мысли стали вязкими, тягучими. Квартира напоминала склеп, телефон точно умер - никто о  Наде не вспоминал, и ей самой звонить было некому.

«Зачем только ежемесячно плачу за телефон? Чтобы, когда почувствую, что подыхаю, доползти до него и набрать номер скорой? Так ведь неизвестно будут ли еще силы врачам дверь открыть», - думала она.
В сердцах она выдернула как-то телефонный штепсель из розетки, хотела даже выкинуть аппарат, но потом передумала. Пусть стоит. Мало ли…

Желая заполнить давящую на уши тишину, Надя стала включать телевизор с утра и выключала его только вечером перед сном. Но ни фильмы, ни передачи она уже почти не смотрела. Ей просто необходим был этот звуковой фон, чтобы бороться с одиночеством. Она часами бесцельно бродила по квартире, иногда подходила к окну. Там за окном кипела жизнь, куда-то спешили люди. Молодые и старые, они все торопились, все имели какую-то цель.

«Наверное, многие только притворяются, натягивают на лицо маску значительности и несутся с деловым видом. Не могу поверить, что у каждого из них нормальная полноценная жизнь», – пыталась убедить себя Надежда.

Зима осталась позади. Доживал март, заливая землю непрерывными дождями. Как-то, копаясь в шкафу, Надя наткнулась на старые альбомы. Она открыла наугад один из них и увидела свадебную фотографию родителей. Красавица-мать с толстой косой вокруг головы, в скромном платье в мелкий цветочек счастливо улыбалась в объектив. Папа в голубой шелковой косоворотке возвышался над ней на целую голову. Выражение его лица было серьезным, даже строгим.

«Боже мой, - поразилась Надежда, - неужели это когда-то было – мои родители, такие молодые красивые, вся жизнь у них еще впереди! Когда они поженились, Вере исполнилось 4 года, а через год появилась я».

Она стала листать альбом дальше. Вот папины родители с маленькой Надей в коляске. Это отец с матерью привезли ее, полугодовалую, показать дедушке с бабушкой. Жили те в деревне, в двухстах километрах от города. Когда Вера с Надей подросли, их стали отправлять в деревню на целое лето, да и в зимние каникулы они часто ездили туда кататься на лыжах. И дед, и бабушка очень любили девочек, всегда радовались их приезду. Ах, какие пироги пекла бабушка! Даже сейчас при воспоминании об этих пирогах у Нади потекли слюнки. А с дедом сестры ходили на речку удить рыбу. Надя ненавидела ранние вставания, но позже, уже сидя в лодке с собственной удочкой в руках, она забывала обо всем на свете.  Азарт поймать рыбку был так велик, что утащить внучку домой деду удавалось только после длительных уговоров, а иногда и ссор…

Она с неожиданным интересом пролистала весь альбом и принялась за следующий. Неизвестные люди улыбались ей с поблекших фотографий. «Это мамин альбом», - догадалась Надя. Она знала, что ее бабушка со стороны мамы, а также мамины сестра и брат погибли во время блокады. Отец, два дяди, тетя, двоюродные братья полегли в боях. Ей повезло – ее мама выжила, чтобы дать Наде жизнь, и в ней продолжить существование многочисленных, так рано ушедших родственников. И  Полины, маминой старшей сестры, не пережившей блокаду, и неизвестного парня, может быть маминого двоюродного брата, погибшего, как было написано на обратной стороне карточки, 9 мая 1945 года, и других - молодых, полных сил и надежд.  Только что же из этого получилось? Может у прелестной с копной роскошных вьющихся волос Полины, не успевшей вырасти, были бы гораздо более удачные дети? Может они, в отличие от Нади, смогли бы прожить свою жизнь ярко и интересно, что-нибудь оставили бы после себя? Надя вдруг почувствовала вину перед далекими и близкими родственниками, которым не повезло дожить до сегодняшнего дня. Ей казалось, что они имеют право ее осуждать – она не оправдала их надежд. Получается, значит, что люди несут ответственность не только перед потомками, но и перед теми, кого уже нет? Мы не сами по себе, мы все взаимосвязаны?
 
Она почти каждый день теперь перелистывала альбомы. Не имея настоящего и надежды на будущее, Надя стала жить прошлым. Фотографии навевали тысячи воспоминаний. В памяти всплывали важные и совсем незначительные события ее жизни.
Вот она в красном плюшевом пальтишке с капюшоном, в руках огромный букет, почти полностью закрывающий лицо.  Рядом Вера в белом переднике с галстуком. Это первого сентября они с мамой пошли провожать Веру в школу, и Наде доверили нести букет. На другой фотографии они с сестрой стоят во дворе. Надя   в клетчатом сарафане и белых гольфах с помпонами, Вера - в домашнем халатике, с гирляндой прищепок на шее. Как странно устроена память! Надя никогда не думала о том дне, а тут вдруг, увидев фотографию, она так ясно вспомнила то далекое летнее утро. Мама послала девочек развешивать белье, и в это время во двор въехал  мотоцикл с коляской, развозивший по домам   молоко.  Вера послала Надю за бидоном  и  деньгами. Папа вышел тогда вместе с дочкой и сфотографировал девочек. Кто-то бесконечно заводил одну и ту же пластинку, и все пространство двора вновь и вновь заполняла популярная тогда песня:
     Если б гармошка умела
     Все говорить не тая,
     Русая девушка в кофточке белой,
     Где ты, ромашка моя?

Ах, как мама замечательно ее пела, когда в доме собирались гости!
А папиной любимой песней был «Случайный вальс». Надя замурлыкала себе под нос:
Ночь коротка, Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.

Надя очень любила праздники в их доме. Кудесница-мама умела сделать эти дни особенными для семьи. Надя закрыла глаза, пытаясь перенестись в далекое прошлое. Она, как наяву, увидела нарядную улыбающуюся мать, веселого отца, худенькую Веру с блестящими глазами–вишенками и себя, пухленькую розовощекую с огромным белым бантом на голове. Она даже вспомнила специфический неповторимый запах, господствовавший в их доме по праздникам.  Это была смесь запахов свежеиспечённых пирогов, накрахмаленных занавесок, мастики для натирки паркета, и чеснока, который мама раскладывала по судкам, готовя холодец. Уже с утра стол застилали парадной белоснежной до синевы, жестко накрахмаленной скатертью. Вера с Надей расставляли тарелки, раскладывали вилки и ножи. Из открытых окон неслись в квартиру льющиеся из динамиков звуки праздничных маршей.

Вспомнила Надя и демонстрации, которые очень любила в детстве. Ей нравилось чувствовать себя частичкой шумной людской толпы, вместе со всеми распевать песни, кричать «Ура» и размахивать флажком, сидя у папы на плечах. Какое же это было замечательное время! Как ей не хватает родителей, их потеря – никогда не заживающая рана. Самые счастливые моменты жизни были связаны с ними. Надя вспомнила, как воскресными утрами они с Верой приходили к маме с папой в комнату. Вера садилась в кресло, а Надя забиралась в кровать к родителям, и они все вместе слушали передачу «С добрым утром».

В те дни золотого детства ей казалось, что вот-вот должно произойти в ее жизни что-то необыкновенное. Она жила ожиданием счастья, не понимая, что уже им владеет. Она была счастлива в детстве и юности, и позже, когда встретила Алексея. Только, к сожалению, тогда этого не осознавала. Как же обидно, что она пропустила лучшие моменты своей жизни, не поняла, не прочувствовала - вот оно Счастье!

Надя переворошила несколько альбомов и нашла любимую свою фотографию, на которой  они стояли вдвоем с Алексеем, такие молодые, такие счастливые.  Она хохотала, высоко подняв руку с мороженым, а он тянулся к нему, пытаясь отнять.  В тот день они встали в бесконечную очередь за бананами. Был конец мая, солнце припекало вовсю. Они купили одно эскимо на двоих, и Надежда почти все съела сама.  Алексей  безуспешно пытался завладеть мороженым. Они хохотали так громко, что на них оглядывались и шикали. Там их и встретил друг Алексея и сделал несколько снимков. Надежда отчетливо вспомнила тот день,  и даже, кажется, ощутила тепло солнца на коже. Боже мой, прошло 25 лет! Позади целая жизнь, пролетевшая как одно мгновение.

Поначалу все эти воспоминания согревали Надю. Теплая волна нежности, светлой грусти окатывала ее, вызывая легкие слезы. Она вновь и вновь переживала радостные моменты своей жизни. Фотографии переносили  в детство и счастливый период ее молодости.

Целый альбом был посвящен поездке на юг. Надя должна была идти в первый класс, и родители решили побаловать девочек, отвезти их к морю. Первая и последняя встреча с морем потрясла ее.  Неспокойная водяная громада, отсвечивающая то темной зеленью, то серебром, пронзительно горячий мелкий песок, острый морской запах привели Надю в состояние близкое к шоку. Папа взял ее за руку и повел к воде. Страх, восторг  и любопытство одновременно владели ею в момент первого знакомства с морем. Чем ближе была вода, тем больше страх вытеснял остальные чувства. Наде казалось, что бесконечное колышущееся темное пространство поглотит ее навсегда. Она закричала, и в этот момент  набежавшая волна ласково лизнула обожженные песком ступни. Страх отступил, Надя почувствовала доверие к серебристо-зеленой громадине и уже смело вошла по пояс в воду, легла на живот и стала послушно выполнять команды отца, энергично колотя руками и ногами. Дружелюбное море держало ее тело, и она ощутила такой восторг, что начала смеяться. Глядя на нее засмеялся и отец: «Ну, морячка – ты у меня молодец!»  После купанья они с Верой сидели на берегу и играли с песком. Оказалось, что с ним можно придумать множество разных забав. Они строили замки, лепили фигурки из влажного песка, делали запруды, сухим песком  засыпали  паучков и ждали, когда те выберутся наружу. Девочки напряженно вглядывались в холмики, и Надя каждый раз первая замечала легкие колебания песчинок, предшествующие появлению освобожденного  насекомого.

А какие необыкновенные ночи были на юге: бездонное угольно-черное небо, мерцающие звезды, яркие вспышки светлячков, стрекот цикад...
Прошло, однако, еще какое-то время, и  фотографии стали вызывать горечь, а потом и все более усиливающуюся тоску. Не было  у нее ни настоящего, ни, тем более,  будущего. Прошлое – это все чем она владела. А фотографии, единственное, что уцелело от прошлого. Эти черно-белые кусочки картона только и остались реальностью. Почти все воспоминания потеряли трехмерность и цвет, и превратились в фотографии. Она еще помнила лицо матери, а попытки вспомнить отца заканчивались неудачей. Надя видела не его самого, а какой-нибудь его образ на одной из карточек.
Стоит ли хранить фотографии, если они так наглядно демонстрируют быстрое течение жизни, ее невозвратность? Да и кому будут интересны эти давно умершие люди, ведь она не оставила после себя ни детей, ни внуков, которых могла бы взволновать судьба предков.
 

4. Попытка удержаться на плаву


Как-то утром,  привычно включив телевизор, Надежда вдруг услышала треск. По экрану пробежала яркая вспышка, и он погас - телевизор сгорел. Пропало очередное звено, связывающее Надежду с внешним миром. Теперь она осталась совсем одна, в совершенной тишине своего одинокого убежища.  Надя знала, что мастера вызывать не станет. При одной мысли о том, что нужно куда-то звонить, с кем-то разговаривать, потом терпеть дома присутствие постороннего человека, ей становилось плохо. Да и какая разница работает телевизор или нет? Она все равно давно уже перестала его смотреть.

Тоска, разъедающая, жгучая, тревожная, стала ее каждодневной спутницей. Надя не хотела открывать утром глаза, не могла заставить себя встать с постели. Ее преследовали одни и те же вопросы: к чему, к чему все это? Что изменит этот день или следующий?  Да и вообще, что такое день в ее жизни? Он ведь отличается от ночи только цветом неба за окном. Действительно, Надежда постепенно все больше увязала во времени, тонула в нем. Раньше работа была остовом, на который нанизывались обыденные событие ее жизни: утренние вставания, магазины, ужины, субботние уборки. Не стало остова - все рассыпалось, перепуталось, день слился с ночью. Она могла подняться в середине ночи, выпить чаю и долго потом стоять у окна. Днем на нее вдруг наваливалась неодолимая усталость. Она ложилась на диван и засыпала тяжелым мучительным сном, пробуждаясь уже в темноте, вся в поту и с дикой головной болью. Время становилось ее врагом.

Надя старалась не поддаваться, она как могла, боролась с утратившим структуру вязким неорганизованным временем. Совершенно потеряв ориентацию, она пыталась найти новую опору, какой-нибудь стержень, вокруг которого можно было бы строить день. Единственным звуком, регулярно врывающимся ранним утром в ее квартиру, был грохот первого трамвая.  Он и стал новой точкой отсчета, начиная Надин день. Его постепенно нарастающий гул извещал о наступлении нового дня. Надежда вставала и шла к окну. Она встречала первый трамвай вместе с немногочисленными ранними пассажирами, стоящими на остановке. Вскоре она уже всех их узнавала и от души им завидовала. Вот сейчас они поднимутся на подножку, пропадут в глубине, и трамвай понесет счастливчиков туда, где их ожидают, где они нужны. Всех их объединяла НЕОБХОДИМОСТЬ. Только она способна в такую рань вытолкать людей  из теплых постелей. Совсем недавно Надя была в этой же категории и чувствовала себя несчастной. Теперь она свободна, необходимость отпала, а она по-прежнему несчастна.

Привычка стоять ранним утром у окна постепенно распространилась на весь день. Наблюдать жизнь из окошка стало Надиным любимым занятием. Собственной жизни больше не было, она становилась зрителем. Все настоящее, живое было сосредоточено по ту сторону стекла. За тонкой прозрачной перегородкой постоянно что-то происходило. Хоть на улице и не плелись душещипательные интриги, как в ее некогда любимых сериалах, зато там кипела подлинная, не бутафорская жизнь. И Надежда все бы отдала, чтобы только оказаться действующим лицом  по ту сторону окна, иметь повод куда-то торопиться, с кем-то разговаривать, спорить или даже ругаться.

Благодаря трамваю, время из аморфного опять превратилось в структурированное. День стал  состоять  из фаз дня, которые Надя сама же и определила.
Утром на улице было оживленно. Людей объединяла спешка, все куда-то опаздывали - взрослые на работу, дети в школу. Пешеходы трусили рысцой, машины неслись, разбрызгивая лужи, не заботясь о том, что взлетающие из-под колес фонтаны мутной воды с головой накрывают прохожих. Последние привычно ругались, не сбавляя темпа. Все это напоминало киноленту, прокручиваемую в ускоренном темпе.

Через пару часов  картина менялась, утренняя лихорадка спадала, улица успокаивалась, замедляла темп. Из подъездов выходили старички и старушки, и неспешно расползались в разные стороны. Одни направлялись в магазин, другие в аптеку, а кто-то просто прогуливался, чтобы размять ноги и заставить кровь, вяло текущую по склеротически измененным сосудам, двигаться быстрее.

Третью фазу дня Надя определила как состояние сонного покоя. Машин почти не было видно. Неработающие уже запаслись продуктами и нагулялись, школьники еще сидели за партами, с нетерпением ожидая звонка с последнего урока. В это время Надю развлекали только птицы. Больше всех ей нравились воробьи. Вот уж оптимисты! Весело чирикающие пташки, радовались, казалось, каждому мгновенью. Они беспечно скакали по тротуару, перепархивали стайками с ветки на ветку, дурашливо дрались из-за крошек возле урны. Резкий контраст составляли с ними мрачные вороны. Нахохлившись, они сидели на ветках, с осуждением наблюдая за шаловливыми воробьями. Иногда эти угрюмые птицы как по команде срывались со своих мест и стаей кружили в небе, высматривая, чем бы поживиться.
Важные, отъевшиеся на угощениях сердобольных старушек голуби, степенно бродили вокруг скамейки на остановке, надеясь среди мусора отыскать что-нибудь съедобное. Время от времени к ним присоединялись воробьи, и тогда начинался бой...

Но вот в воробьиное чириканье вплетался радостный детский голосок. К нему тут же присоединились голоса других ребят, и скоро уже все пространство улицы звенело от криков – занятия окончены! Теперь детские голоса утихнут только поздним вечером, когда родители наконец-то смогут загнать домой самых недисциплинированных отпрысков.

Завершался рабочий день. Машины опять наводняли мостовую. Прохожие снова торопились, только уже домой и в магазины. Потерявшие утреннюю стремительность и свежесть женщины, сгибались под тяжестью сумок. В начале дня было тихо, несмотря на большое количество людей – все куда-нибудь спешили. Вечером же окружающее пространство гудело от разговоров, смеха, споров. Это время дня было самым оживленным, и Надя ни за что его не пропускала. В уличном сериале у нее появились даже свои любимые персонажи, за которыми она ежедневно наблюдала.

Последней фазой была глубокая ночь. Она казалась Наде таинственным, ни на что не похожим явлением, поражала покоем, тишиной, отстраненностью от всего живого. Ночь была как бы сама по себе и от деятельности людей не зависела. Звезды на небе вызывали у нее слезы – они были так прекрасны и так далеки! Они как будто провозглашали, что красота в жизни существует, но она недосягаема.
Как и фотографии, через какое-то время созерцание тоже Наде надоело. Нет, даже не то чтобы надоело, просто перестало забавлять и волновать. Чужая жизнь и есть чужая. Ее все это никак не касалось, не спасало от одиночества и всё возрастающего осознания ненужности, непричастности к действительности. Она чувствовала себя потерявшейся в жизни. Надя теперь все реже подходила как окну, а если и стояла возле него, то уже не замечала того, что происходило на улице. Как будто люди превратились в безликие силуэты, и не отличить уже было, кто есть кто.

Дни текли однообразно пустые, похожие один на другой. Казалось, так будет продолжаться много- много лет. Раз в неделю Надя выходила в магазин за продуктами. Она выбирала время, когда там почти никого не было, и покупала только самое необходимое. Страсть к деликатесам давно прошла, ела она скорее по привычке, а не оттого, что чувствовала голод. Несмотря на скудное питание, она почему-то не худела, наверное, так как почти не двигалась.

Изредка Надя все-таки сталкивалась с кем-нибудь из соседей, торопливо им кивала и спешила скрыться в квартире. Ее жилище все больше становилось похоже на берлогу - Надежда перестала убираться. Когда после похода в магазин она открывала входную дверь, в нос ударял затхлый запах заброшенного помещения. Пыль толстым слоем лежала на полу, мебели,  кружилась в воздухе. В кухне ножки мойки подгнили, и ее перекосило, дверца у подвесного шкафа висела только на одной петле. Все три крана (два в ванной комнате и один  на кухне) подтекали. Днем звон капающей воды заглушали посторонние звуки – уличный шум, тявканье Жульки за стеной, музыка у молодых соседей. Ночью же, в тишине, монотонная дробь капель сводила Надежду с ума.

Когда на улице было пасмурно, запущенная квартира казалась совсем мрачной. Но еще больше раздражало солнце в ясные дни. Оно назойливо лезло в комнаты, освещая жилище своим пронзительным сиянием, безжалостно подчеркивая убогость и безнадежность никчемной Надиной жизни...

Однажды, скорее машинально, чем пытаясь себя занять, она подошла к окну. На улице было пустынно и сумрачно. Лившийся с утра дождь разогнал  всех по домам. Наде, уже полгода не открывавшей окон, вдруг до дрожи захотела глотнуть чистого озонового воздуха и хоть немного развеять затхлый дух своего давно непроветриваемого жилья. Она распахнула створку и сделала глубокий вдох, потом еще один и еще. От свежего воздуха даже закружилась голова. На улице было тихо. До нее доносились лишь монотонное металлическое позвякивание дождевых капель, да хлюпанье ботинок редких прохожих, спешивших укрыться в подворотне. Облокотившись о подоконник, Надежда стала наблюдать за черным котом с мокрой прилизанной шерстью. Он неторопливо шествовал  по вспухшим от пузырей лужам прямо посереди мостовой.
«Тоже, как я, одинокий и никому не нужный, - подумала она. - У меня хоть крыша есть над головой».

Дождь постепенно стихал. Пронеслась машина. Мутно-коричневые брызги, стрелой вылетевшие из-под колес, догнали убегающего кота. Вскоре показалась еще одна машина. Эта двигалась с умеренной скоростью. «Водитель, видимо, немолодой, - решила Надежда, - Молодежь гоняет, не обращая внимания на знаки и ограничения, только ветер свистит. А этот правила соблюдает».

Вдруг, непонятно откуда, на лобовое стекло машины, как в атаку ринулась ворона. Послышался удар, и птица камнем свалилась на дорогу. Автомобилист затормозил у обочины, открыл окно и посмотрел на распластанное тельце. Подняв стекло, он еще несколько минут сидел неподвижно, потом потихоньку тронул. Как только машина скрылась, большая черная ворона спланировала к пострадавшей птице,  обошла ее со всех сторон и вдруг пронзительно закричала, сзывая товарищей. Откуда ни возьмись, слетелось к месту происшествия до двух десятков черных птиц. Они ходили вокруг неподвижной соплеменницы, трогали ее клювами, качали головами. Удостоверившись, что помочь уже ничем нельзя, вороны дружно взмыли в небо и разлетелись в разные стороны.

«Даже птицы помогают друг другу, а я совсем одна. До моей смерти никому не будет дела», - Надю вдруг ужаснула мысль о том, что когда она умрет, пройдет много времени, прежде чем соседи спохватятся. Она будет разлагаться в тишине этой запущенной квартиры, пока запах не просочится наружу и не заставит людей понять, что за дверью уже давно никого живого нет. А вдруг ей суждено умереть этой ночью? Наде стало страшно. Почему ей так не повезло в жизни? Она в который раз задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Ну угораздило же ее уродиться такой невезучей! Кто-то и пальцем не пошевелит, а у него уже все есть - и муж замечательный, и дети прекрасные. Подумать только, ведь она могла уже стать бабушкой. Если бы судьба оказалась более милостива к ней, у нее теперь были бы внуки!

И с подругами не задалось. У некоторых нет семьи, зато полно прекрасных друзей. А она и тут обделена! Ну что это за подруги у нее были, в самом деле, одна пьяница, другая равнодушная эгоистка, третья... Ну, Ольга была неплохой. Просто у нее своя полноценная жизнь, в которую Надежда не очень вписывалась. До чего же все-таки несправедливо устроен мир, одним все, другим ничего!

У соседей за стеной заработал магнитофон. Вернее, они как-то по-другому называли свой механизм – стереосистемой, кажется. Надю ужасно раздражала эта жуткая современная музыка, грохочущая как низвергающийся с огромной высоты водопад. Раньше Надя ходила к соседям ругаться, требовала, чтобы они выключили свою адскую машину. А сейчас уже не было энергии, и она молча терпела нагромождение исковерканных звуков до тех пор, пока у нее не разболелась голова. Она прилегла на диван, и тут же провалилась в глубокий сон.


5. Второй сон. Прозрение

 
И снова увидела Надежда ту же громадную обшарпанную дверь посредине комнаты, которая заманила ее однажды в невероятное метельное путешествие.  Сразу до мельчайших подробностей вспомнился первый сон – пронзительный холод, темнота, ощущение безнадежности и одиночества около избушки, полной людей. Разумно, конечно, было бы не открывать на этот раз дверь, проигнорировать, сделать вид, что и нет ее вовсе. Но какая-то непреодолимая сила толкала Надю вперед. Да и любопытно было, что же там, опять снежный вихрь или что-то другое? Потом, ничего, естественно, не угрожало ей на этот раз. Она ведь не будет дверь открывать нараспашку, а слегка только приоткроет и в щелку заглянет. На всякий случай еще и за спинку кровати будет держаться, чтобы не втянуло ненароком. Одной рукой она крепко схватилась за кровать, а другой надавила на львиный язык. Створка приоткрылась, и вместо холода пахнуло на Надежду теплом, даже зноем. Да и не ночь вовсе была там за дверью, а ослепительно яркий день. Она отворила створку пошире, и вот чудеса - вроде стояла дверь посередине комнаты, значит, в проеме должен был виднеться шкаф, а тут вдруг прямо у входа или выхода – не понятно, как и сказать, начиналась тропинка, которая бежала сначала по ровной местности, затем взбиралась на холм и пропадала из виду. По обе стороны от тропинки лежали валуны, будто разбросанные шалуном-великаном. Надя вышла все-таки за дверь, любопытно ей стало.  Открывшийся глазам ландшафт показался странным, совсем непривычным для городской жительницы. Ровные пространства с россыпью валунов на них чередовались с пологими каменистыми холмами. Ни одного строения не было видно, ни деревца, ни кустика, ни травинки. Считанные краски только и присутствовали в открывшейся Надиным глазам картине – коричнево-серые холмы, блекло-голубое безжизненное небо и бледно-желтое, почти белесое солнце. Никогда она не видела мест даже отдаленно напоминающих этот унылый пейзаж – ни в жизни, ни по телевизору. Она решила прогуляться немного по тропинке и забраться на ближайший холм, может сверху получится разглядеть что-нибудь интересное. Дорога оказалась бугристой, к тому же пыльной. Пройдя метров сто, Надежда решила, что дальше идти не имеет смысла – ничего любопытного не было, да и солнце припекало вовсю. Она повернула назад – дверь пропала. Надя испугалась немного, но деваться было некуда, и она пошла по тропинке дальше. Вскоре достигла подножья холма, который оказался не таким уж пологим.
«Ну и попалась! Подозревала же, что это ловушка,  и ничего хорошего меня не ждет, так нет, любопытно, видите ли, стало, – злилась на свою глупость Надежда, - И дернуло меня эту дверь открывать!»

Она стала карабкаться на холм, надеясь с его вершины разглядеть какое-нибудь жилье. Люди могли бы показать ей дорогу домой. С превеликим трудом одолев подъем, Надя поднялась на гребень,  и из ее груди вырвался тоскливый стон: «Ох ты, Господи!» Со всех сторон, куда не посмотри, ее окружали холмы, пологие и более крутые, но одинаково голые и унылые. Местность разнообразили только валуны всевозможных размеров и очертаний. Жара стояла ужасная, спрятаться от палящего солнца было совершенно некуда.

«И что теперь делать? Куда направиться? Как странно, что ни одного живого существа вокруг нет - ни людей, ни животных, ни птиц, ни насекомых. Как так может быть? Куда все подевались?» – в панике думала Надя.
Абсолютное одиночество, отсутствие каких-либо звуков производили гнетущее впечатление. Чтобы перевести дух и собраться с мыслями, Надя присела было на большой валун на вершине холма, но тут же подскочила – камень оказался раскаленным. Она обреченно побрела по тропинке, бегущей теперь уже вниз. Еще несколько подъемов и столько же спусков. Она не знала, сколько прошло времени, кажется, целая вечность. Ноги ныли, пот заливал покрытое пылью лицо. От невыносимо пекущего солнца начала болеть голова, сердце молотом стучало в груди все чаще, все сильнее. И вдруг она с облегчением сообразила, что это всего-навсего сон. Нужно постараться проснуться, и тогда все ее страдания закончатся. Она стала щипать себя, потом бить по щекам. Голова только разболелась сильнее, а проснуться не получилось. Надя опять двинулась в путь. Подъем-спуск, подъем - спуск. Она все брела и брела, а вокруг ничего не менялось, все те же холмы и валуны. Сердце ее разболелось уже не на шутку, голова раскалывалась, ноги дрожали от напряжения. Вконец обессиленная, Надежда опустилась прямо на тропинку и зарыдала от отчаяния. Через какое-то время, вытерев лицо пыльной рукой, поднялась кое-как и заковыляла дальше. С каждым шагом силы убывали, вдобавок она стала задыхаться.  В голове пульсировало, сердце, казалось, переселилось в голову и стало разрастаться там, занимая все пространство. Казалось, еще чуть-чуть – и лопнет, расколется ее бедная головушка как орешек.

Каждый раз, подходя к очередному холму, она надеялась, что взобравшись на него, обнаружит что-нибудь обнадеживающее – людей, например, или источник воды, чтобы напиться, или, на худой конец, строение какое-нибудь, чтобы спрятаться от палящего солнца. Она достигала вершины, и ей открывался все тот же пейзаж – плоские пространства с  валунами и  мрачные каменистые холмы. В какой-то момент Надежда поняла, что не может больше сделать ни шагу. Она улеглась посередине тропинки и закрыла глаза. Может, если заснуть во сне, наваждение пройдет, окажется она в своей кровати, и муки ее прекратятся. Заснуть не получалось, и встать не было никаких сил. И тут, впервые за весь этот кошмарный путь, она вдруг услышала звук, треск какой-то, и совсем рядом. Даже не увидев еще источника звука, она уже сообразила, что это может быть. Вот и обитатели этой  местности, только лучше бы их не встречать! Огромная, не менее двух метров змея, свернувшись кольцом, уютно грелась на камне. Потрескивая чешуйчатым хвостом, слегка приподняв голову, она не отрывала взгляда от непрошеной гостьи. Надя, как загипнотизированная, застыла, не в силах пошевелиться. Мысленно отметила темные полосы на голове у змеи.  Что-то явно неутешительное промелькнуло в мозгу в связи с этими полосками. Ужас парализовал ее. Так они и замерли - потревоженная змея и распластанная на земле Надя. Потом в голове что-то щелкнуло, как будто кто-то скомандовал:  «Спасайся! Спасайся, но не делай резких движений!»
Очень плавно, осторожно, она стала отползать от камня, не отрывая от змеи взгляда. И тут почувствовала, что по руке что-то ползет. Переведя взгляд на руку, она увидела громадного мохнатого паука. Дико заорав, Надежда смахнула насекомое, вскочила на ноги и бросилась бежать, откуда только силы взялись. Ее уже больше не беспокоили ни солнце, ни одиночество. Только страх, отчаянный животный страх  опять столкнуться с жуткими обитателями этой пустыни владел ею и гнал вперед, и вперед. «Больше останавливаться не стану, - решила она, - Буду идти, пока не умру, и тогда кончится этот кошмар».

 Обезумевшая от страха и усталости, она тупо двигалась вперед. В кровь ломая ногти на руках и разбивая о камни ноги, она карабкалась на очередной холм, скатывалась вниз, опять карабкалась, пока не потеряла сознание. Очнувшись, Надежда поднялась с земли и огляделась.  И  тут ей показалось, что вдали что-то темнеет, как будто группа деревьев. Или ей это только померещилось? Может от солнца и усталости она умом тронулась? Возникшая надежда добавила ей сил, и ноги задвигались живее. Через некоторое время она уже различила, что впереди раскинулась роща. Не сдерживая крика радости, Надя бросилась к деревьям и вскоре оказалась в плотной тени мощных крон. Надя не могла даже поверить такому счастью. Она обхватила одно дерево руками, прижалась к нему щекой, засмеялась, потом заплакала, потом опять засмеялась сквозь слезы. В общем, случилась с ней истерика.

 Успокоившись, она направилась вглубь рощи и вскоре вышла к небольшой речушке. Напилась вдоволь, смыла грязь с лица, рук и ног, и двинулась вдоль воды.  Голове полегчало,  и сердце отпустило, во всем теле появилась легкость. Пройдя еще немного, она увидела озеро, в которое впадала речка. На его берегу собралось много людей. Наконец-то можно будет спросить дорогу! Когда Надя подошла поближе, то различила знакомые лица. Там были и мать с отцом, и сестра Вера с мужем и детьми, Людка, Тонька и другие сослуживцы, и все соседи, даже Танька с верхнего этажа с братишкой. Надя вдруг почувствовала такое счастье, какое испытывала разве что в детстве. Она прибавила шагу, забыв о разбитых в кровь ногах. До группы людей оставалось метров десять, когда вдруг Людка нагнулась и, схватив с земли камень, бросила его в Надежду. Потом и Кузьминична заметила ее и тоже чем-то запустила. Все больше людей поворачивалось в ее сторону, и все больше летело в нее камней, веток и комков земли. Вот и родители, и Вера стали швырять, чем попало. На лицах у всех была  такая ненависть, просто испепеляющая, яростная ненависть. Наде стало страшно. Она закричала: «Это же я, Надя!» - ей все казалось, что они не узнали ее. Но камни продолжали лететь, и  она бросилась бежать прочь, плача не столько от боли, сколько от обиды и отчаяния. Она бежала до тех пор, пока не споткнулась о какую–то корягу и не упала. И тут же проснулась. На улице все еще было светло, за стеной по-прежнему грохотала музыка. Сердце у Нади колотилось как сумасшедшее, отчаянно болели голова, руки, ноги. Она была насмерть перепугана, ужас не отпускал ее. Она не могла разобраться, что оказалось самым тяжелым, непереносимым во сне – жуткая пустынная местность с гадами, или пущенные в нее руками родителей камни. Перед глазами стояли искаженные ненавистью лица отца с матерью, бывших друзей, соседей. За что они так ненавидят ее? Понятно, что это только сон. Но ведь и в реальной жизни она совсем одна. Где ее семья, подруги, сестра? Ее действительно никто не любит. Она вспомнила своих сослуживцев. Они же не могли дождаться, когда она уйдет на пенсию. Чем она заслужила такое отношение, что им всем сделала? Разве она виновата в чем-то? И вдруг у нее как будто пелена упала с глаз. Она сделала страшное открытие, смогла ответить на давно мучавший вопрос, и ответ привел ее в ужас. Наде казалось, что она внезапно пробудилась от долгой глубокой спячки.  Оглянувшись на свою жизнь, она осознала то, чего никак не могла, а скорее всего, просто не хотела осознавать, так ведь было намного удобнее и безопаснее. Она поняла, наконец, что сама изо дня в день, из года в год выстраивала свое будущее одиночество. Ведь сами того не осознавая, люди уже с ранней молодости начинают готовить свою старость.

 «Это я сама так устроила свою жизнь, - думала Надя, - Судьба тут не при чем. Одного за другим я теряла, уничтожала своих близких, людей, которым была дорога, которые любили меня и пытались спасти. Из-за меня преждевременно ушел отец, умерла мать. Я виновата в разрыве с Верой. Я потеряла Тоньку, предала Людмилу, убила  своего мужа Вадима. Это я, я сама искалечила, исковеркала свою жизнь! Неправда, что судьба была ко мне несправедлива. Наоборот, мне дано было все – любящая семья, здоровье, внешность. Все, казалось, обещало счастье.  Впереди ждала, как я надеялась, яркая фантастическая, наполненная событиями жизнь, муж, дети, внуки, большие и маленькие радости. Бесчисленное количество возможностей было передо мной, никаких препятствий. И я могла распорядиться будущим как хотела.

Что же случилось? Кажется, я закрыла на мгновенье глаза, а открыв, обнаружила, что жизнь подошла к концу, вернее даже не жизнь, а прозябание, иначе это назвать никак нельзя. Я все время думала, что вот завтра, в крайнем случае, через неделю возьмусь за себя, начну жить по-человечески. Мне казалось, что у меня еще полно времени. Как получилось, что все уже позади?  Как же я упустила свой шанс? Почему так случилось, что промчалась незаметно целая жизнь, наводненная одними ошибками, которые уже не исправить? Я оказалась в бескрайнем океане, куда не посмотри – берегов не видно. Я ошиблась. Заблудилась. Назад дороги нет! Мне не выбраться уже НИКОГДА. Как страшно! Какое жуткое слово «никогда». Его просто невозможно до конца понять и уж тем более принять. А что впереди? Пустое, одинокое, никому не нужное существование, не приносящее никакой радости?

Если бы можно было зацепиться за время, приостановить его бег, а еще лучше повернуть время вспять, возвратиться в детство, с разбегу уткнуться лицом в мамины колени и быть уверенной, что защищена и никакие беды не коснутся меня, что  впереди ждет долгая жизнь, которую можно прожить счастливо и с пользой. Как вернуться в начало пути? Господи, за что ты наказал меня и отнял разум, отнял способность  дорожить  мгновеньем, ценить каждодневные маленькие радости, близких людей? Почему не научил, что нужно управлять своей судьбой, а не безвольно подчиняться обстоятельствам? Как же это чудовищно вдохнуть в нас жизнь в начале пути, а дать осознание ее ценности и невозвратности – в конце. Если бы мы с детства понимали как дорог каждый миг нашего существования и, главное, что он неповторим. Почему мы постигаем самые важные истины,  когда уже слишком поздно? Как получилось, что только сейчас я поняла - смысл жизни не в количестве полученных удовольствий, а в том, что я оставлю на этой земле, в памяти людей, в друзьях, детях?
Невозможность ничего изменить и исправить в прошлом – наше самое тяжкое наказание! И что же,  что я имею теперь? Искалеченное прошлое, бессмысленное настоящее и такое же бессмысленное безрадостное будущее. Господи, что же мне делать!? Вину не искупить. Время упущено. Все потеряно, все. Впереди - одиночество, отчаяние, пустота. Что же остается, умереть?»

«А-а-а-а-а» -  она мотала головой по подушке. Крик рвался из нее, - «Я не могу так, больше не могу. Не хочу жить! Мне страшно все это продолжать. Жутко осознавать, что я все потеряла. Сама. Все сама! Своими руками разрушила, растоптала собственную жизнь!»

 Музыка за стенкой резко оборвалась. Надя зажала рот рукой, стараясь остановить рвущийся наружу крик. Вскочив с дивана, она побежала в ванну, открыла воду, чтобы заглушить звуки, и упала на пол, сотрясаясь в рыданиях.


6. Уход как освобождение


«Все должно иметь какой-то смысл, а какой смысл имеет моя бесполезная жалкая жизнь?» – думала Надя на следующий день. Она вспомнила ворону–самоубийцу, - «Я должна умереть. Хотя бы сейчас я должна проявить мужество и уйти, чтобы не отравлять землю своим никчемным существованием. Может это станет моим единственным хорошим поступком за многие годы. Освободится квартира, здесь поселится какая-нибудь семья. Может одна из Веркиных дочерей переедет сюда, старшие ведь, наверное, уже замужем. Тут будут подрастать дети. Они заново вдохнут жизнь в опустошенное, мертвое пространство».

Мысль о самоубийстве прочно засела в Надиной голове. Решение уйти из жизни крепло изо дня в день. Она уже ни о чем не могла размышлять – только об этом. Даже по-другому стала смотреть на окружающий мир, прощаясь с ним. Впервые за несколько месяцев у нее появилась вполне определенная цель, и она сосредоточила на ней все свое внимание. Прежде всего, необходимо было решить, каким именно способом покончить счеты с жизнью. Ну, самые простые варианты – это выброситься из окна или перерезать себе вены, или, например, отравиться. Первый вариант Надя отмела сразу – второй этаж, можно не разбиться насмерть,  а стать калекой. И неизвестно еще будет ли она в состоянии повторить попытку. Вполне вероятно, даже физически у нее не окажется такой возможности, если, к примеру, ее парализует. Можно, правда, подняться на самый верхний этаж и выпрыгнуть из окна подъезда... Но нет, это явно не годилось! Как-то не хотелось ей публичности. Вроде и собралась умирать, значит на все уже наплевать. Так ведь нет, вот что странно! Не безразлично было ей мнение людей. Ее даже удивила такая реакция. При мысли, что она будет лежать распластанной на земле, а вокруг соберется толпа поглазеть на труп, ее передернуло. Нет, нет и нет, только не это!

Она знала, что людей привлекают подобные зрелища. Кто-то будет смотреть просто из нездорового любопытства, думая примерно следующее: «Чего бы я только не отдал, чтобы узнать, что толкнуло ее на это».
Другие почувствуют свое превосходство. Им приятно будет осознавать, что они и умнее, и сильнее. «Надо же, до чего додумалась – кончить жизнь самоубийством! - решат такие, - Я бы на это не пошла. Я бы точно нашла выход из любой ситуации. Слабая, видно, была женщина».
А кто-то будет осуждать: «Ну, ты посмотри, эгоистка какая! Небось, семья осталась. О близких бы подумала!»

В общем, существует множество причин, почему публику так притягивают подобные зрелища. Наверняка можно сказать только одно - вряд ли среди всей толпы  зевак  отыщется много людей, которые искренне проникнутся щемящей жалостью к лежащей у их ног несчастной жертве.

«Нет, этот вариант явно не годится.  Значит или ванна, или лекарства», - решила Надя.  Она представила, как лежит в кровавой воде, и ее, такую толстую, тяжелую, пытаются оттуда вытащить. «Бр-р-р»! – передернуло ее. Нет, тоже не подходит! Остаются таблетки. Если по всем ящикам полазить, сложить старые и новые лекарства, то наверняка наберется уже сегодня достаточное количество для достижения необходимого результата. Можно еще купить завтра пару пачек снотворного, например, чтобы не случилось осечки. Нужно только будет перетерпеть сильные боли. Надя не представляла, сколько пройдет времени после приема таблеток, прежде чем ее не станет. Боли ее совсем не беспокоили. Они уж точно будут не страшнее тех душевных страданий, которые она так долго переносит. Ничего,  как-нибудь...

Итак, основной вопрос был решен. На очереди стояли другие. Когда человек завершает жизненный путь, он подводит итоги, определяет ЧТО оставить и КОМУ оставить. Это закон преемственности, доказательство того, что твоя жизнь прожита не напрасно. Наследством может быть и нажитое имущество, и какие-нибудь труды, изобретения или  даже жизненный опыт, образ жизни. Все, чем владела Надя – это приватизированной квартирой, которая досталась ей безо всякого труда. Законов Надя не знала, но подозревала, что квартира, после того как ее не станет, может перейти к Верке. В любом случае завещание она писать не собиралась. Если сестрица хочет эту квартиру, пусть и мучится сама.

Где-то Надя читала, что самоубийцы перед смертью наводят порядок в делах и в вещах. И этого она делать не будет. Просто нет у нее ни желания, ни энергии этим заниматься. Да и какие дела, какие вещи останутся после нее? Так, грязь и хлам один. Подумать только, она уйдет, не оставив после себя НИЧЕГО!
«Напишу письмо, в котором попрошу все вынести на помойку, а бумаги сжечь... Нет, все-таки нужно будет альбомы оставить, пусть Верка их заберет. Может ее детям и пригодится память о родственниках». Тяжко было представлять, как лица отца и матери станут лизать языки пламени, превращая их в пепел. Она не могла так с ними поступить.

Ну, а кому оставить письмо с распоряжениями? Ведь некому! Надя стала перебирать в уме возможные варианты. Итак, родственников, по сути, никаких нет. Есть, конечно, но все равно, что и нет. Столько лет они с сестрой не общались, что, наверное, и не узнали бы друг друга, доведись им столкнуться на улице. Да и не хотелось ей писать сестре. Не могла она заставить себя обратиться к Верке, даже и с посмертной просьбой.
С бывшими подругами Надя тоже никаких отношений не поддерживала. Вспомнилась Людка, Люда, Людочка - отзывчивая, преданная подруга, погибшая по ее вине... Да, подруги тоже отпадают. И с соседями Надя не общалась. Что же делать? На ком-то ведь все равно придется остановиться. Видимо, на беззлобной безотказной Кузьминичне. Можно было бы и к Галине Матвеевне обратиться. Та в память о матери все сделает. Но проще, все-таки оставить письмо Кузьминичне. Надя чувствовала,  та не осудит, может даже сумеет понять. А Галина Матвеевна Верке позвонит, у нее есть номер телефона. Вместе они и распорядятся.

 «Значит, завтра зайду к Кузьминичне, скажу, что уезжаю в деревню. Оставлю ключи и попрошу цветы поливать. Не знает ведь она, что все живое в этой квартире давно уже умерло», – окончательно приняла решение Надя.

Теперь осталось только сложить альбомы. Вот так, отстраненно, как будто речь шла  не о ее смерти, Надежда все продумала и сразу успокоилась. Смерть ее не пугала, она казалась освобождением. «Ну, вот и хорошо, вот и слава богу!»
Она пошла спать с легким сердцем, решив, что это будет ее последняя ночь на Земле. Едва коснувшись подушки, Надежда заснула  глубоким сном.


7. Третий сон дарит крошечную надежду


И в очередной раз она увидела знакомую дверь. Ей уже не было любопытно, что же там за ней. Вряд ли что-нибудь хорошее, судя по первым двум снам.
«Стоит, и пусть себе стоит. Это моя последняя ночь, теперь уже ничего не имеет значения», - решила она, перевернувшись на другой бок.
Вдруг раздался телефонный звонок. Хотя Надя и помнила, что отключила телефон, тем не менее, подскочила от неожиданности и бросилась снимать трубку. Дверь каким-то образом оказалась на ее пути, и она налетела на нее со всего маху, больно ударившись ногой и головой. Она машинально схватилась за ручку, чтобы не упасть, и случайно нажала на язык льва. Дверь легко отворилась, и Надя буквально вывалилась наружу.

На этот раз оказалась она на улице незнакомого города, как была босиком и в ночной фланелевой рубахе, потерявшей от многочисленных стирок свой первоначальный цвет. Оборачиваться не имело смысла, она знала, что двери за ее спиной уже нет. Потирая ушибленную голову, Надя обреченно побрела навстречу неизвестности. Однако сегодняшнее путешествие скоро показалось ей даже приятным. Погода радовала. Тротуары были выложены фигурной цветной плиткой, что не шло  ни в какое сравнение с заснеженным полем в первом сне и пыльной холмистой тропой во втором. По обе стороны дороги тянулись ряды стройных кипарисов. Сквозь них проглядывали нарядные разноцветные двух- и трехэтажные домики. Цветники, разбитые возле каждого домика, добавляли краски в радужную палитру городка. Так красиво было вокруг, так чисто и… так пустынно! Как будто все жители покинули город. Но в отличие от первых снов, Наде сегодня и не хотелось ни с кем встречаться. Увидят ее люди в такой жуткой рубахе, босиком, и решат, что она сумасшедшая. Нет, Надя, конечно, помнила, что это всего-навсего сон, но уж больно такие сны казались реальными.

Ей так легко и приятно было идти, что она не заметила, как прошагала несколько кварталов и, оставив позади жилой район города, оказалась в коммерческой его части. Вдоль узкой улочки тянулись сплошные торговые ряды, состоящие из больших и маленьких магазинов и лотков. Все магазины были открыты и буквально  ломились от товаров. Здесь оказалось так же безлюдно, как и в жилом районе. Надя решила найти какое-нибудь платье, чтобы снять ужасную рубашку. Она прошла мимо посудного и мебельного, хозяйственного и спортивного магазинов, мимо магазина постельных принадлежностей, и вот, наконец-то, попался магазин одежды. Она зашла туда и просто остолбенела - чего там только не было! Надю давно уже не  волновали никакие тряпки, но тут она даже ожила. Одних юбок, к примеру, висело штук сто, не меньше, и все красивые, глаз не оторвать. Тут были и шелковые, и шерстяные, и шифоновые, и атласные, и бархатные и…  да Надя названия многих материалов и не знала даже. А платьев сколько разных, а блузок, а свитеров! Она решила примерить несколько понравившихся вещей. Все они оказались маленьких размеров. Ей уже не хотелось ничего нарядного, хоть бы что-нибудь подошло, чтобы можно было выкинуть жуткую ночную рубаху.
«Одни модели, что ли, живут в этом городе?» - расстроено подумала она, выходя из магазина несолоно хлебавши.

То же случилось и в обувной лавке. Всё там было размера Золушкиной хрустальной туфельки.  Она все-таки нашла тапки без задников, взяла самые большие, что были, но  и в них пятки волочились по земле. «Все лучше, чем босиком», - решила она.
 Вскоре Надя обнаружила  магазин, в котором продавались (странно, однако, употреблять слово «продавались» - некому было продавать!) платки, шали и шарфы. Она выбрала большую шаль, закуталась в нее так, что рубаха стала почти не видна, и почувствовала себя увереннее.

Следующая улица состояла из целого ряда продуктовых лавок. Вроде в последнее время у Нади совсем не было аппетита, но кто же может устоять перед таким разнообразием деликатесов, да к тому же бесплатных! Например, каких только колбас не было в колбасном отделе! И вареные, и полукопченые, и сырокопченые, ливерные и кровяные, они висели на крюках рядом с огромными окороками, гирляндами сосисок и сарделек. А в витрине на больших блюдах лежали грудинки, ветчина и зельцы. Всего, конечно, захотелось попробовать. Надя взяла лежащий на прилавке огромный нож, и стала отрезать от каждого продукта по маленькому кусочку. Вкусно было, ну просто объеденье!

Наелась она так, что и дышать уже не могла, но тут в соседнем магазине сыры увидела. Понятно, что было их тоже великое разнообразие. Обнаружила она и огромные круглые головки сыра желтого цвета, и головки белого цвета поменьше, и сыры цилиндрической формы. Были тут твердые сыры и мягкие,  с наполнителями и без, а также с прожилками зеленоватой и голубой плесени. Попались ей и вовсе диковинные полужидкие сыры,  в небольших плоских баночках.
«Всего отведать, конечно, не удастся, - подумала Надя, - просто места в желудке уже нет. Но кое-что попробую, больше в моей жизни такого не случится. Да и жизни больше не будет», - вдруг вспомнила она. Ей почему-то даже не взгрустнулось при воспоминании о своем решении умереть. Какая уж тут грусть, если повезло, наконец-то, попасть в волшебный город, пусть даже и во сне. Уж и не вспомнить, когда с ней случалось что-нибудь хорошее. Можно сказать, прощальный подарок судьбы!

Оказалось, что впереди еще много вкусного, например, в рыбном магазине. От рыбы и даже от ее любимой селедки она воздержалась, ну, а от икры красной и черной разве можно было отказаться! Икра находилась в больших эмалированных лотках, рядом лежали столовые ложки…

А на очереди был кондитерский отдел. Ну, тут она вообще голову потеряла. Правда пить хотелось все больше и больше. До магазинов, где продают соки и воду, или, на худой конец, молоко, она пока не дошла. Но уйти из сладкого рая, ничего не попробовав, было просто немыслимо. Боже мой, сколько тортов! А пирожные какие, а конфеты! Над тортами наверняка трудились лучшие кондитеры мира. Нет, ну надо же такое придумать – например, корзина, выглядит совсем как настоящая, а на самом деле из теста, а в ней фрукты лежат, сделанные, похоже, из зефира и мармелада. Или вот замок из пастилы, крема и орехов.  А башня с колокольней из безе, украшенная всевозможными ягодами, какая роскошная! А фрегат с мачтами, выполненный из шоколада!

В высокой, до потолка морозильной камере со стеклянными дверцами красовались торты из мороженого. И тоже, каждый торт – произведение искусства. Все описать просто невозможно, и попробовать, к сожалению, тоже.
«Нет, отсюда никуда! - упрямо решила Надя. Умру прямо здесь. Вот уж сладкая смерть будет! Откуда-то в желудке нашлось еще место, и она ела и ела, и пирожные, (роскошные торты было жалко разрушать!) и конфеты, и мороженое, пока не почувствовала, что больше просто не в состоянии терпеть все усиливающуюся жажду.

«Должен же быть тут туалет, а в нем умывальник», - она уже не мечтала о соках. Простая вода казалась ей желаннее всего. Но Надя не нашла умывальника ни в кондитерском магазине, ни в других. Ее уже ничего не прельщало.  «Пить, пить», - твердили пересохшие губы. Внутри все горело огнем.

 Но вот наткнулась она на огромный с нарядными сверкающими витринами ювелирный магазин. Тут мучавшая ее жажда даже притупилась на некоторое время. Глаза просто разбежались от массы красивых изделий. На кольца с разноцветными камнями Надя и не посмотрела. Сияющие бриллианты,  размером с крупный горох, привлекли ее внимание. И цепи массивные золотые очень понравились. А еще часики. Ах, какие замечательные часики царственно возлежали на черном бархате! С перламутровыми циферблатами, квадратными, и круглыми, и овальными. А вокруг циферблатов россыпь крохотных алмазов. Никогда она не видела ничего подобного! Правда, Надя уже несколько лет не заходила в ювелирные магазины – откуда деньги, чтобы покупать все эти цацки? Но тут она не выдержала, решила кое-что взять. Ведь нет же никого, значит, никому это не принадлежит. Она попыталась открыть витрину, ничего не вышло. Тогда она решила просто разбить ее. Уж так ей хотелось, хотя бы во сне стать обладательницей колечка с огромным бриллиантом, да часиков с овальным розоватым циферблатом, да... ну, в общем, много чего хотелось. Разбить витрину оказалось нечем. Тогда она обернула руку шалью и начала колотить по стеклу, что было сил. Результат оказался нулевым.

«Значит, даже во сне не все мечты сбываются», - разочаровано подумала Надя.
От расстройства, жажда накинулась на нее с удесятеренной силой. Терпеть ее стало уже невозможно. Она выскочила из магазина, пошла быстро, а потом и побежала даже, в надежде найти хоть какой-нибудь источник воды. Через какое-то время она, действительно, вышла на огромную площадь, в центре которой бил фонтан. Вокруг него было полно народу, казалось, весь город собрался здесь. Надя припустила бегом: «Наконец-то напьюсь!»

Когда она подошла ближе, то обнаружила, что пробраться к воде невозможно. Люди плотным кольцом окружили фонтан, и даже щелки не оказалось, чтобы протиснуться  к нему. Но у Нади выхода не было. Она снова и снова пробовала пролезть то в одном месте, то в другом. Безрезультатно! Никто не обращал на нее внимания. Люди как будто не видели ее, не слышали мольбы. Надя села прямо на мостовую недалеко от фонтана и горько заплакала. И вдруг почувствовала, что рядом кто-то есть. Она подняла голову. Около нее стоял малыш лет трех и внимательно ее разглядывал. Их глаза встретились, и личико ребенка осветилось ослепительной улыбкой. Малыш побежал к фонтану и через минуту вернулся, держа в руках огромную кружку, наполненную спасительной влагой. Надя жадно схватила ее, и, не отрываясь, выпили всю воду.

Мальчик по-прежнему стоял рядом и смотрел на нее с доброжелательным любопытством. Был он такой славный – круглолицый, темноволосый, сероглазый, и улыбка у него была светлая, ласковая.
- Спасибо мальчик - поблагодарила его Надя от всей души. Ты меня от смерти спас.
Улыбка у малыша исчезла, личико стало не по-детски серьезным, и глаза налились слезами.
- Не уходи, пожалуйста, не уходи! Обещай, что дождешься меня - настойчиво попросил малыш.
- Обещаю, - невольно ответила Надя, не в состоянии ему отказать.
Ей, однако, показалось странным, что этот чужой ребенок, которому она никто, так просит ее остаться. Она прекрасно знала, что никому на свете не нужна. Малыш подошел поближе, обнял ее своими ручонками, прижался хрупким тельцем, и поцеловал в щеку.
- Жди меня. Вот увидишь, мы будем с тобой дружить.
У Нади дрогнуло сердце от неожиданной нежности. Она хотела что-то сказать, но мальчика уже рядом не было, и фонтан пропал - Надежда проснулась в своей постели.
Светлая улыбка ребенка согрела ее, как будто этот малыш действительно существовал, как будто он и в самом деле нуждался в ней. Надя прекрасно осознавала, что это всего лишь сон. Но ей вдруг показалось невозможным нарушить данное мальчику слово. Или сказался глубоко запрятанный страх перед смертью, и ей просто нужна была любая зацепка, чтобы избежать ее? У нее не было ответа на этот вопрос. В любом случае, то, что вчера представлялось очевидным и необходимым, сегодня перестало казаться таковым, утратило остроту, отошло в сторону и больше не вспоминалось.


8. Четвертый сон, самый длинный и самый важный


Тщательное продумывание деталей самоубийства явилось последним всплеском активности, продиктованным жизнью. Когда Надежда отказалась от этой мысли, душа ее умерла окончательно. Она перестала страдать,  не замечала своего жуткого внешнего вида, не обращала внимания на ужасающее запустение в квартире. Ее больше не беспокоили свисающие с потолка и толстеющие изо дня в день махровые нити паутины, не видела она и того, как люди на улице шарахаются от нее, пугаясь обращенного в себя взгляда и отвратительного запаха, исходящего от немытого тела и  грязного белья. Правда, выходила она теперь  в магазин нечасто, только когда без этого уж никак нельзя было обойтись. Процесс сбора - обувание и одевание, поиски пакетов, кошелька требовал сил, которых у нее оставалось все меньше.
Чаще всего в ее голове царила пустота, но иногда какая-нибудь простая мысль, вызванная внешним раздражителем, завладевала сознанием и застревала там надолго. Надежда догадывалась, что уже умерла, просто какой-то сбой дал ее организм. Тело, вопреки всему, сопротивлялось распаду, цеплялось за существование, пережило душу, не желая, умереть вместе с ней. Что это было, замаскированный бунт или инстинкт выживания, свойственный живому существу? Впрочем, Надежду эти вопросы больше не занимали.

 Время от времени раздавались стуки в дверь, и она слышала голоса Кузьминичны или Галины Матвеевны. Она подходила к двери,  говорила, что с ней все в порядке и просила оставить в покое. За продуктами она выходила только тогда, когда было меньше шансов наткнуться на этих двух неугомонных соседок. Однажды она все-таки налетела на Галину Матвеевну у подъезда. Та бросилась к ней с выражением такого глубокого сострадания, что на миг Надя очнулась и вышла из ступора, но только на миг. Не здороваясь, она поспешила домой, заперлась на все замки, и в привычной пустоте дома, успокоившись, опять отключилась от действительности.

Потом Надежда почти совсем перестала вставать с кровати, дремала или просто лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок. Почувствовав жажду или голод, она с большим трудом поднимала свое ослабшее обвисшее тело и плелась на кухню, где среди грязной посуды и объедков жадно пила воду, или жевала что-нибудь попавшееся под руку – огрызок яблока, сухарь, завалявшийся в холодильнике кусок сыра. Она превращалась в животное, и управляли ею инстинкты - поесть, попить и спать, спать, спать.

Единственными звуками в квартире оставались капающая вода да скрип кровати под тяжестью Надиного тела. Ее давно уже не беспокоили никакие сновидения. Были просто провалы, беспамятство, похожее на сон. Она больше не вспоминала удивительные свои ночные путешествия.

Как-то, в очередной раз погрузившись в омут забытья, Надежда снова увидела знакомую дверь посередине комнаты. На этот раз никак ее это не зацепило, просто отметилось где-то в сознании – опять один из этих странных снов. Она забыла  о двери, но через некоторое время почувствовала вдруг нестерпимую жажду. Надежда встала и направилась на кухню, обойдя препятствие  с тем же безразличием, с каким обошла бы стул. Возвращаясь обратно в комнату,  она вдруг споткнулась обо что-то и упала прямо на дверь, которая тут же и отворилась.

 Началось очередное путешествие. Несмотря на то, что последнее время ничто не могло вывести Надежду из оцепенения,  тут она сразу встрепенулась, напряглась, словом, пришла в себя. Уж очень тяжелыми были сны, связанные с дверью. Она не могла позволить себе их игнорировать. Предыдущий, например, начинался так приятно, Надя расслабилась, забыла об осторожности и не заметила ловушки. На этот раз она решила быть осмотрительнее, ничем не соблазняться и все время оставаться начеку. Как и в последнем сне, ничего ужасного поначалу не происходило, даже совсем наоборот. Оказалась Надя в сказочной красоты месте.
«Да тут просто рай, - решила она, внимательно разглядывая окружающие ее декорации, - но я уже проходила это в прошлый раз. Больше меня не поймать!»
Но предаваться тоске никак не получалось. Пейзаж был идиллическим. Находилась она на большой круглой поляне, окруженной молодыми березками, походившими издали на девушек в белых платьях с зелеными ажурными накидками. Под ногами расстилался роскошный многоцветный ковер из полевых цветов. Все краски присутствовали в палитре, все основные краски и их оттенки. Каких цветов тут только не росло! И скромные ромашки с золотыми сердечками, и огненные маки, и солнечные лютики, ярко-синие васильки, темно-розовый клевер и даже голубоватые подснежники. И еще много-много других цветов, названия которых Надежда забыла или вовсе не знала. Она  понимала, конечно, что в действительности не могут все эти цветы расти в одном месте, да и распускаются они в разное время. Но ведь это сон, сказка. В сказке все возможно. Пестрый ковер мягко обволакивал босые Надины ноги. Она нагнулась понюхать незнакомый ярко-оранжевый цветок, и вдруг вспомнила опять поездки в деревню.  Вспомнила, как они с Верой собирали букеты из  полевых цветов, чтобы подарить их маме и бабушке, как плели венки, делали ожерелья из одуванчиков. Как давно все это было, даже, кажется, что и не было вовсе. Может и тогда ей все это только снилось?

 Ей взгрустнулось опять, но ненадолго. Погода стояла изумительная. Утреннее солнце приветливо пригревало, ветерок был нежным ласкающим. Воздух наполнял аромат цветов, смешанный с запахами нагретой травы и молодых березовых листьев. Осмотревшись, она заметила еле приметную тропинку, ведущую к лесу, и пошла по ней. Шагалось легко, Надежда чувствовала себя непривычно бодрой. Дойдя до деревьев, она обернулась, чтобы в еще раз полюбоваться поляной. Вдруг как будто ветер прошелся по цветочному полю, оно заволновалось, всколыхнулось, цветки оторвались от стебельков и, превращаясь в бабочек, закружились в воздухе. Потом они ринулись к середине поляны, одновременно взмывая вверх, и сформировали вращающийся конус. Еще несколько мгновений и устремленная в небо воронка из бабочек-цветов исчезла, растворилась в ярко-голубом пространстве.

Изумленная Надежда еще долго стояла на месте, не в состоянии пошевелиться. Потом отвернулась от опустевшей поляны и вошла в лес. И тут ее вниманием немедленно завладели птицы и белки. Первые вовсю распевали радостные утренние гимны, ну а белочки устроили веселый спектакль. В безумном вихре они гонялись друг за дружкой, кувыркались, бесстрашно перелетали с дерева на дерево, указывая Наде путь. Она шла, не чувствуя усталости, не думая о времени, от души наслаждаясь прекрасной погодой, дружелюбным лесом,  вкусно пахнущим воздухом, и была  преисполнена благодарности к лесным обитателям за теплое гостеприимство. Вскоре вышла Надежда к неширокой живописной речушке. И снова сердце ее дрогнуло от тонкой красоты открывшегося пейзажа. По гладкой поверхности воды тихо скользили утки, прибрежные ивы, любуясь отражением, полоскали в реке свои длинные волосы, в зарослях камыша чинно бродили длинноногие белоснежные цапли.

На противоположный берег можно было перебраться по деревянному мостику, построенному кем-то с большим мастерством. Широкие, одна к одной, доски настила были уложены на длинные ровные бревна. Резные отполированные поручни моста покоились на балясинах, выполненных в виде трехглавых драконов. Надя залюбовалась мостиком, и не сразу обратила внимания на воду, а когда посмотрела вниз, прямо обомлела. Вода в реке оказалась прозрачной, как слеза, все можно было рассмотреть до мельчайших подробностей - каждый камушек, и колышущиеся зеленые и голубые водоросли, и ракушки, и главное – рыбок, множество рыбок. Они косяками скользили меж камней и поражали невиданными расцветками. Как и цветы на лужайке, рыбки были всех цветов радуги - ярко–синие и ярко-желтые, красные,  зеленые с бронзовым отливом, золотые и серебряные, и полосатые. Надежда надолго застряла на мосту, не в состоянии оторвать взгляда от воды. Рыбки, видимо почувствовав зрителя, тут же начали представление. Они вальсировали,  водили хороводы, выскакивая из воды, синхронно выполняли в воздухе сложные пируэты. От их стремительных танцев у Нади даже зарябило в глазах. Подводные артисты тоже, вероятно, утомились. В какой-то момент они вдруг застыли на месте,  лениво покачиваясь в такт колебаниям воды. Но пауза длилась недолго, вскоре рыбки снова продолжили свои забавы. Надежда уже забыла, что нужно быть начеку. Красота вокруг расслабила ее, успокоила, вызвала чувства, которые не один десяток лет были глубоко похоронены  и, как она думала, уже и не существовали в ней. Это были восхищение, умиление, предчувствие радости, а главное - острая жажда жизни...

Но это состояние длилось недолго. На другой стороне реки, на опушке леса Надя заметила одинокий домик, окруженный садом. К дому ей идти не хотелось, она вспомнила свой первый зимний сон. Но... но что делать? Понятно – придется туда идти, и принять, пережить все, что ей полагалось пережить.

Обреченно, уже ни на что больше не отвлекаясь, Надя побрела вперед. Еще не дойдя до домика, она почувствовала всё усиливающийся цветочный аромат. Калитка оказалась распахнутой, и она вошла в сад. Тут уж голова ее просто закружилась от густого сладкого запаха. Надежда увидела, что в саду росли только розы, всевозможных размеров и цветов. «Наверное, здесь собраны все сорта, которые только существуют на земле», - решила Надя, рассматривая ряды кустов. Цветы целиком завладели Надиным вниманием. Она даже забыла на время о домике и стала ходить от одного кустика к другому. Первой на ее пути оказалась роза обычного красного цвета. Но ведь как хороша она была на кусте! Малахитовые листья служили отличным обрамлением царице цветов. Только один цветок раскрылся полностью, зато было много остроконечных бутонов. У одного из них зеленое покрывало лопнуло, не выдержав натиска тугих огненных язычков.  Лепестки истово рвались наружу, стремясь к солнечному свету. 
На соседнем кусте полностью раскрывшихся цветков оказалось много, и вроде они были точно такого же красного цвета. Но, нет! Подойдя ближе, Надя увидела, что это не совсем так. Красными лепестки были только до середины, прилегающая к сердцевине часть оказалась желтой, и в центре каждого цветка сверкало теплое золотое солнышко. Розы следующего куста тоже не были однотонными. Они притягивали внимание вызывающе-яркой оранжевой кромкой лепестков. К середине лепестка бушующее цветовое пламя успокаивалось, становилось светло-оранжевым, а потом и нежно - желтым.

Надя перевела взгляд на живую изгородь из роз. Высота кустарника достигала метров трех. И весь он был усыпан крошечными бледно-сиреневыми цветками. Надя вспомнила, как однажды  родители подарили ей   платье, на котором были нашиты точно такие же малюсенькие нежно-сиреневые розочки.
Завернув за угол дома, она залюбовалась очаровательной розой-кокеткой. Жемчужно-белые упругие лепестки ее цветков имели ярко-малиновые зубчатые края, а сердцевина оказалась зеленоватой. Соседний куст тоже красовался белами цветками, только наружные лепестки имели нежно-розовый оттенок. Надя насчитала около 20 оттенков белых роз. Были тут и белоснежные, и цвета слоновой кости, и с зеленоватым отливом, и бледно-голубым, и сиреневым…

Потом опять началось буйство красок -  ярко-желтые розы, рядом – малиновые, подальше темно-бордовые. Надежда не заметила, как обошла вокруг весь дом и оказалась у крыльца. И тут  увидела розу, мгновенно затмившую все те, которыми она только сейчас восхищалась. Куст, на котором обосновалась красавица, стоял особняком. Как будто остальные растения  не смели приблизиться, и почтительно любовались цветком издалека. Лакированная поверхность крупных зубчатых темно-зеленых листьев куста отражала солнечные лучи. Яркие блики ослепили Надю. Она вынуждена была подойти вплотную, чтобы рассмотреть царственную особу. Сияющие зелено-золотые листья подчеркивали роскошную красоту розы. Она была единственной на кусте и внушительных, прямо-таки гигантских размеров, минимум с пять Надиных кулаков. Цветок гордо держал прелестную головку, свысока взирая на скромных по сравнению с ним собратьев. Тяжелые бархатные крылышки королевы, как про себя назвала розу Надя, были широко распахнуты и слегка загибались по краям наружу. Только лепестки центральной чашечки грациозно клонились к середине. Внешние лепестки нежили взгляд  молочно-шоколадным цветом, центральная же корзиночка оказалась темно-коричневой, почти черной, с интенсивным золотистым отливом. Цветок был великолепен, но Надю больше поразила не его изысканная необычная красота, а исходящее от него благоухание. Закрыв глаза, она вдыхала дурманящий чувственный, какой-то колдовской аромат до тех пор, пока не ощутила головокружение. Во всем теле вдруг появилась необычайная легкость, невесомость. Ей даже показалось, что ноги отрываются от земли, и она взлетает.

С трудом преодолев наваждение, она открыла глаза и увидела  перламутрово-белую бабочку, жемчужной брошкой сверкнувшую на цветке. Тут только Надя осознала, что розы привлекают не только ее внимание. Она обнаружила целый мир насекомых.  Бабочки, пчелы, стрекозы, кружились над садом, перелетая с цветка на цветок. Они любовались тонкой красотой растений, целовали, ласкали нежные лепестки, пили пьянящий  розовый нектар.

Вот Надежда приметила стайку порхающих хрупких мотыльков. Казалось, они не сами выбирали направление, а следовали порывам ветра, то в одну сторону их несло, то в другую. Рой чертил в воздухе замысловатые узоры. Нежный танец  мотыльков очаровал Надю, но скоро ее вниманием завладела огромная, величиной с воробья, сиреневая бабочка. Плавно поднимая и опуская опахала крыльев, она подлетела к желтой розе и бесцеремонно уселась на цветок, уже занятый ее небольшой ярко-малиновой подружкой. Малышка решила уступить нахальной великанше. Выскользнув из-под ее крыла, она перелетела на соседний куст и затерялась в  бордовых лепестках цветка. Мимо, чуть не задев Надин нос,  пронеслась бабочка какой-то уж совсем немыслимой расцветки. Создатель явно перестарался, разбросав по поверхности ее темно-оранжевых крылышек пятнышки всех цветов радуги. Не успела Надежда как следует рассмотреть щеголиху, как в воздухе устроили пляску несколько голубокрылых стрекоз. Затем ее взгляд привлекли махонькие пташки, порхающие над соседним цветком. Крошки стригли прозрачными крылышками воздух. Вот они застыли на несколько мгновений над кустом, затем резко взмыли вверх и унеслись за дом.

Надежда заметила, что некоторые розы выглядели уставшими. Они уныло повесили головки, отвернувшись от распускающихся цветков, чтобы не завидовать их только начинающемуся существованию. Здесь в саду была своя жизнь, были представлены все ее  этапы, от младенчества до старости и смерти. Молодняк дерзко выстреливал бутонами в небо. Поникшие розы–старички с наполовину опавшими лепестками, источали грустный аромат распада.

Окружающая красота полностью поглотила Надино внимание, но вдруг она почувствовала, как что-то щекочет ногу. Изумрудная ящерка  пробежала по ее ступне, забралась на крыльцо и скрылась за приоткрытой дверью.
«Домик! Я ведь должна туда зайти!» – очнулась Надежда.
Она так была занята розами, что не успела разглядеть строение. А оно тоже заслуживало внимания. В очередной раз Надя вспомнила деревню, куда она с родителями и Верой ездила в гости к бабушке с дедушкой. Нет, их изба не был какой-то особенной – обычный сруб. А вот соседний  дом приковывал внимание. Построил его человек с золотыми руками. К тому времени как Надя стала ездить в деревню, Мастера уже не было в живых. Но память о нем осталась в виде сказочной постройки.

Домик, перед которым она стояла сейчас, резными наличниками и ставенками, растительным орнаментом подзоров крыш, флюгером в виде петуха, крыльцом с резными столбиками напоминал тот, соседский, из далекого детства. Надежда поднялась по ступеням и остановилась в нерешительности. Похоже было, что в доме никого нет, по крайней мере, до нее не доносилось ни звука. Она все-таки постучала для приличия и, не получив ответа, открыла дверь и вошла в сени. Они оказались крошечными, и кроме большого кованого сундука, там ничего не было. Три двери выходили в сени. Две были закрыты, а одна, как и входная, оставалась слегка приоткрытой. Надежда отворила эту дверь и вскрикнула от неожиданности. В кресле у окна спиной к ней, склонившись над чем-то, сидела седоволосая старушка. У ее ног расположился крупный белый кот.
- Ты проходи, Надежда, проходи, - произнесла хозяйка, не оборачиваясь.
«Ну, конечно, она знает мое имя. Это же сон», - подумала Надя, заходя в комнату. Старушка встала с кресла  и, положив на него вязанье, взглянула на вошедшую. На вид хозяйке дома было лет 75, и в молодости она слыла, наверное, красавицей. И постарела красиво. Честно сказать, слово «старушка» к ней не подходило, скорее  - «дама почтенного возраста». У нее были  тонкие черты лица, лучистые серо-голубые глаза, на щеках розовел нежный румянец. Густые серебряные волосы были уложены в замысловатый пучок. Темно-синее шерстяное платье, с кружевным белым воротничком и такими же манжетами придавало ей вид классной дамы. Приветливо, как доброй знакомой, она улыбнулась Надежде.
- Ну, давай знакомиться. Тебя я знаю, как величать, а меня зови Марией Александровной.  Давно я тебя поджидаю. Все гадала, придешь сюда или нет. Я рада, очень рада, что ты появилась.
- Откуда вы меня знаете? – удивилась Надежда, но потом вспомнила, - Ну да, это же сон, вы мне снитесь.
- Иногда трудно бывает отличить действительность от сновидения.  И не всегда между ними существует четкая граница. Разве, например, твоя жизнь последние несколько месяцев была действительностью? Ведь это слово происходить от слова «действие». Никак не подходит такое определение к твоей нынешней жизни. А вот сны, которые тебя посещали, были очень похожи на реальность, и эффект от них оказался сильным, не так ли?
- Пожалуй, - подумав немного, согласилась Надежда.
- Приходят ко мне только те, у кого остались хоть какие-то силы и, главное, желание вернуться к жизни, я имею в виду к полноценной, деятельной жизни, - продолжала Мария Александровна. Я не волшебница, могу помочь только жаждущим выстоять. Для этого в душе должен теплиться хоть крохотный огонек надежды. Тем, у кого остался только пепел, я, к сожалению, помочь уже бессильна. Да они и не путешествуют в поисках выхода из тупика. Для них закрыты все двери, кроме одной.
- Я тоже хочу уйти, - возразила Надя.
- Нет, ты не хочешь, да и не можешь еще. Ты упорно ищешь выход. Вернее ищет твоя душа, а ты этого не замечаешь. Только ночью, когда жизнь вокруг замирает, затихают звуки, исчезают помехи, словом, ослабеваются все внешние влияния - только тогда твоя еле живая душа дает о себе знать. Тебе кажется, что существует только тело, а душа давно умерла. Это не так. Она живет и борется, и пытается выстоять. Ты ведь уже все поняла о себе. Тебе открылись все ошибки и прегрешения. И это результат работы твоей души.

Странные какие-то вещи говорила женщина, странные и непонятные. Надежда поежилась от внезапно нахлынувшего чувства тревоги. 
- Знаешь, давай-ка чайку попьем. За чаем разговаривать как-то легче, - заметив Надино состояние, предложила Мария Александровна, - Нам ведь с тобой многое надо обсудить, а открыться незнакомому человеку непросто. Мой чудодейственный напиток поможет тебе успокоиться и  расслабиться. Я пойду на кухню, а ты здесь располагайся, оглядись. А чай у меня, и правда, замечательный, из трав особенных. Тебе понравится.

Оставшись одна, Надежда стала разглядывать комнату. Обставлена она была просто, но все в ней сверкало чистотой. Она обратила внимание на покрытый кружевной салфеткой комод. На нем по росту выстроились семь мраморных слоников. Точно такой же комод, с такими же слониками был у бабушки в деревне. Посреди комнаты расположился круглый стол, застеленный белоснежной скатертью, в углу приютился шкаф, рядом горка с роскошным чайным сервизом. Надя подошла к горке и с осторожностью взяла в руки одну чашечку. Она была почти прозрачной на свет и казалась невесомой. Надя поставила чашку на место и провела пальцем по полке – ни пылинки. «Немолодая ведь уже Мария Александровна. Как же она справляется и с домом, и с садом, помогает ей кто-то, что ли? - удивилась Надя. Она вспомнила свою загаженную квартиру, и ей стало стыдно.

Из кухни доносилось тихое позвякивание. Вот загудел чайник, и скоро до Надежды долетел удивительно приятный аромат. Она действительно вдруг успокоилась, тревога покинула ее. Вошла Мария Александровна с подносом, на котором, кроме чайника, стояли молочник и две вазочки – одна с вареньем, другая – с печеньем. Она поставила поднос на стол, подошла к комоду и взяла оттуда две чашки с блюдцами.
- Ой, жалко брать такую красивую посуду. Не дай бог разобьются!
- Да что ж вещи жалеть. Они на то и существуют, чтобы ими пользоваться.  Ну, а теперь садись к столу и рассказывай, я готова слушать, - сказала Мария Александровна, разливая чай.
Надя присела на стул с высокой резной спинкой. Кот лениво поднялся, медленно подошел к гостье, и, обнюхал ее ноги, вдруг запрыгнул на колени. Надя вздрогнула от неожиданности и с отвращением посмотрела на животное. Она хотела было сбросить кота на пол, но как-то не решилась. Ей показалось это неудобным. 
- Да, о чем рассказывать-то? – переключилась она с кота, на хозяйку.
- О своей жизни, конечно, о чем же еще!
«Зачем она меня расспрашивает? – удивилась про себя Надя, - Если знает, как меня зовут, и про мои сны, значит и о моей жизни тоже должна все знать. Чего она тут комедию ломает?
- Живу, как все люди живут, - сухо ответила она, желая прекратить расспросы.
- Люди живут по-всякому, кто-то счастливо, кто-то нет.
- Разве в реальной жизни люди бывают счастливы, я имею в виду, действительно, по-настоящему, счастливы? По-моему, это только в романах случается.
- Конечно, счастье – понятие относительное, и для каждого оно свое. Мы все очень разные и потребности у нас различные, и интересы, и желания. И на события происходящие реагируем каждый по-своему. Знаешь, счастье ведь надо уметь почувствовать. И это могут не все. Вот ответь мне на вопрос. Только не спеши, подумай хорошенько. Неужели ты никогда в своей жизни не была по-настоящему счастлива?
Надя задумалась:
- Пожалуй, когда маленькой была.
- Ну, видишь, а говоришь, что такого не бывает.
- Но ведь в детстве все счастливы. Даже фраза такая есть: детство – счастливая пора.
- Фраза-то существует, но далеко не у всех начало жизни безоблачное. Так что тебе повезло. Расскажи мне о себе, - опять попросила Мария Александровна.
- Вы ведь, вроде, все про меня знаете, - не выдержала Надя, - Сами же по имени назвали.
- Знаю о тебе кое-что, как и обо всех своих посетителях. Но полной информацией не обладаю. Мне этого и не надо. Мне важно, чтобы гость сам о себе поведал. Многое зависит от того, КАК он рассказывает, какую оценку дает  тому, что с ним происходило. К тому же, пересказывая свою жизнь лицу непричастному, человек и сам начинает смотреть на себя как бы со стороны, глазами постороннего. Часто это приводит к переосмыслению событий и поступков.  Ну, так как, расскажешь мне о своей семье? Есть ли у тебя муж, дети?
- Одна я.
- Отчего так?
- Да, так уж вышло, - Наде совсем не хотелось раскрываться перед чужим человеком. Какое дело этой Марии Александровне, как она живет!
- А родные у тебя есть? Мать с отцом, братья,  сестры?
- Родители умерли, сестра есть с племянницами.
- Часто ли видитесь?
- Поссорились мы.
- Ну, невелика беда. Люди ссорится и мирятся, на то они и люди, у каждого свой характер. Давно ли поссорились?
- Очень давно, много лет назад.
- А вот это уже плохо. Надо мириться, жизнь короткая, не успеешь оглянуться – пора итоги подводить. Ты говоришь, одна сестра у тебя. Старшая или младшая?
- Старше меня на пять лет. Сводные мы, по матери.
- Получается, мама вышла замуж уже с ребенком. Как же зовут сестру?
- Верой величают.
- Значит, я так понимаю, с сестрой тебе не повезло?
- Да нет, - сразу встрепенулась и бросилась на защиту Надя, - Сестра у меня хорошая, даже очень. Можно сказать, растила меня. Родители работали с утра до ночи, а она за мной присматривала.
- Так в тебе все дело? – полуутвердительно спросила Мария Александровна, - ты чай-то пей, а то остынет.

 Надя отхлебнула из чашки и вдруг прямо перед собой явственно увидела двух маленьких девочек. Казалось, протяни руку и дотронешься до них.
- Надя шевелись, я же в школу опоздаю, - умоляет младшую сестричку Вера.
Надя старается изо всех сил, натягивает пальтишко и подает Вере руку:
- Не бойся, я быстро, быстро пойду, честное слово!
Они выходят из квартиры. Вера запирает дверь, и девочки несутся вниз по ступеням…
Надя тряхнула головой – что за наваждение!
- Да, в нашем разрыве с сестрой виновата только я.
- Если ты это понимаешь, значит все еще можно исправить. Что же между вами произошло?
И вот тут вдруг Надежде самой нестерпимо захотелось рассказать о себе этой незнакомой женщине. Она ведь уже и не помнила, когда кто-нибудь интересовался ее судьбой.
- Тебе же самой хочется поведать о своей жизни, - будто прочитала ее мысли Мария Александровна.
Надя прикрыла глаза и задумалась. С чего начать? Наверное, с родителей, тогда легче будет Марии Александровне понять все, что произошло потом с Надей. 
Ей стало невыносимо грустно, до боли в сердце. Говорят, тяжело вспоминать неприятные моменты своей жизни. Но когда тебе плохо, гораздо больнее вспоминать пору, когда был счастлив. Наверное, потому что понимаешь – прошлого уже не вернуть никакими силами.

Отец Надежды, Иван Сергеевич, был пятым младшим ребенком в семье. У него было два старших брата-близнеца и две сестры-погодки. Один брат погиб в начале войны, второй дошел до Берлина и после победы обосновался на Украине. Старшая сестра вышла замуж за парня из соседней деревни. У младшей личная жизнь поначалу не складывалась, и она уехала на строительство Братской ГЭС. Там вышла замуж,  и так в Сибири и осталась.

Иван Сергеевич, никогда не видевший моря, с детства мечтал стать моряком. Наверное, и добился бы своего, он был очень упорным, но война все изменила. В 1943 году семнадцатилетним парнем он был призван в армию и направлен на Дальневосточный фронт. Демобилизовавшись в 1950 году, Иван Сергеевич устроился на завод в ближайшем от его деревни городе. Он хотел быть поближе к своим немолодым уже родителям, понимая, что им необходима помощь. На заводе начал с простого рабочего, а закончил начальником крупнейшего цеха. Был он настоящим красавцем – высоким, широкоплечим, с густыми вьющимися волосами. Лидер по натуре, весельчак, душа любой компании,  он обладал абсолютным слухом и прекрасным голосом. Друзья рассказывали, что девчонки не давали ему прохода, просто вешались на шею. И так-то мужиков молодых непокалеченных осталось после войны раз, два и обчёлся, а тут еще такой красавец!   И на заводе, и в деревне, куда он часто приезжал навестить родителей, многие девушки мечтали назвать его своим мужем. Но Иван Сергеевич жениться не спешил, а когда надумал, взял в жены женщину с ребенком, чем всех удивил. Была она младше него на 6 лет.

Мамина жизнь до встречи с отцом была наполнена болью и потерями. Судьба ее не щадила. Родилась она в Ленинграде и пережила там блокаду. Отец погиб на фронте еще в начале войны, и в следующие годы погибли один за другим все родные, включая маму, сестру и брата. Поднимала Надину маму пожилая одинокая соседка по коммунальной квартире, бывшая директриса женской гимназии. Сильная, властная женщина, она не только сохранила девочке жизнь, но и занималась с нею, когда ее школа закрылась.

Любовь Федоровна – так звали маму, в первый раз вышла замуж в 18 лет, и в 19 уже родила Веру. Через год после рождения дочери муж ее умер от какой-то инфекции, еще через месяц умерла ее благодетельница. После их смерти, Любовь Федоровна решила навсегда покинуть Ленинград, и попытаться начать жизнь с нуля на новом месте. Так,  с годовалой дочкой и одним чемоданом в руках она оказалась в Энске.
Красавицей в прямом смысле слова она не являлась – нос был длинноват, губы узкие, светло-серые глаза не очень большие. Зато белоснежная фарфоровая кожа, густые иссиня-черные волосы, статная фигура, выделяли ее среди многих. Была она невероятно энергичной, работоспособной и никогда не унывала.
Устроившись работать санитаркой в заводскую больницу,  Любовь Федоровна получила место в общежитии.  Веру она отдала в недельные ясли, чтобы иметь возможность по вечерам учиться в медицинском училище. Она поставила себе целью стать медсестрой. Крутилась как белка в колесе, не высыпалась, уставала, но все выдержала, получила диплом.

Вера между тем подросла, из яслей перешла в детский сад. И вскоре после этого  мама познакомилась с отцом. Однажды он пришел в больницу навестить своего друга. Встретив маму, влюбился  в нее с первого взгляда, окончательно и бесповоротно. Через год они поженились. Завод выделил молодым одну комнату в двухкомнатной квартире. Во второй комнате доживала свой век одинокая старушка. Потом эта комната досталась молодой семье, и они стали обладателями отдельной квартиры.
Иван Сергеевич очень любил свою жену и прекрасно относился к Вере. В семье царили мир и согласие. Через несколько месяцев Любовь Федоровна объявила мужу, что беременна и  тот от радости пустился в пляс. Он так мечтал о собственном ребенке!

Когда Надя появилась на свет, счастью Ивана Сергеевича не было предела! Много раз потом он говорил, что рождение дочери стало самым знаменательным событием в его жизни. Вместе со своими приятелями отец отмечал появление дочурки несколько дней подряд. Рассказывали, напился он в первый день от радости так, что пришлось друзьям доставлять его домой на машине и потом на себе тащить на второй этаж. Лифт оказался сломанным, а передвигаться самостоятельно новоявленный папаша был не в состоянии. Надежда недоверчиво относилась к этой легенде. Отец пил очень мало, она ни разу в жизни не видела его пьяным.

Иван Сергеевич очень много времени уделял своей дочери, пел ей песни, рассказывал сказки. Он проводил с ней больше времени, чем мама, ведь на ней, помимо работы, был еще весь дом. Хозяйкой Любовь Федоровна была замечательной. Она великолепно готовила, в доме всегда царил идеальный порядок. Отец и сестра Вера стали главными Надиными  воспитателями. Вера тоже очень полюбила свою маленькую сестричку, заботилась о ней, когда та подросла - учила читать, водила в садик.

Девочки оказались совсем разными. Верочка отличалась спокойным характером, была усидчивой, трудолюбивой, очень ответственной. Мама говорила, что Вера – копия ее, так рано умершего отца. И Вера действительно на маму не походила, по крайней мере, внешне. Да и характером, пожалуй, тоже. Темперамент явно был не тот. Верочка была тихоней, чего не скажешь о маме. Училась она хорошо во многом благодаря усидчивости и трудолюбию. Надя помнила ее тоненькой темноволосой девочкой с круглыми черными глазами.

Надя тоже пошла в отца, в своего, разумеется. От мамы достались лишь цвет глаз, да великолепная кожа. Она была бойкой, непоседливой и смешливой. Ее считали способнее Веры, она все схватывала налету, уже в пять лет знала наизусть множество стихов, хорошо рисовала, пела, танцевала.
Несмотря на разницу в возрасте и в характерах, девочки очень дружили. Надя старалась во всем подражать старшей сестре, гордилась ею. Вообще, в детстве у Нади был легкий характер. Ее считали добрым отзывчивым ребенком. Родительский дом отличался гостеприимством. Часто приходили гости, звучала музыка, устраивались танцы. Родители пели, девочки декламировали стихи. Семья, казалось, была идеальной.

Однако уже лет в пять Надя начала понимать, что папа неодинаково относится к ним с Верой. Он мог наказать Веру за пустяковую провинность, а на проделки своей дочки предпочитал закрывать глаза. Он тайком совал своей любимице то фрукты, то какие-нибудь сладости. Наде было жалко свою сестричку. Она делилась с ней всеми лакомствами, перепадавшими от отца, часто брала на себя вину за их общие шалости, зная, что папа все ей простит. С каждым годом неодинаковое отношение к дочерям проявлялось все сильнее. Мама много раз пыталась заступаться за Веру, но папа во всем, что касалось его дочери, был непреклонен.

Пришло время Наде идти в школу. Поначалу все у нее складывалось замечательно. Девочка она была смышленая, обладала великолепной памятью, поэтому особенно  учебой себя не утруждала. Дети корпели над заданиями, а она все делала быстро и легко, и считалась в классе лучшей ученицей. Ее ставили в пример, даже фотографию поместили на доску почета. Дома Надя устными уроками почти не занималась, все успевала прочитать в школе. Так же было и во втором классе, и в третьем. В четвертом классе, однако, стало сказываться ее неумение регулярно работать, появились сначала четверки, а потом начали проскальзывать и тройки. Мама пыталась заставить Надю больше заниматься, но ничего не смогла добиться. Дочка привыкла разгильдяйничать. Кроме того, отец поддерживал свою любимицу, считая, что главное - это здоровье. Он не хотел, чтобы его дочь целыми днями корпела над учебниками.  Иван Сергеевич не сомневался в Надиных способностях, был уверен, что она свое возьмет, когда придет время.

Еще одним поводом для частых стычек с матерью стало полное нежелание младшей дочери помогать по дому. Времени у Нади было больше, чем у Веры. Та оканчивала школу, и очень много занималась, мечтая поступить в медицинский институт. Папа был против любых попыток жены привлечь Надю к домашним делам:
«Вы с Верой, две здоровые тетки, не можете справиться с домашним хозяйством и хотите повесить все на ребенка. Моя мать, живя в деревне, имея пятерых детей, да печку вместо плиты, да корову в придачу, всех вырастила, выкормила и никогда ни на кого своей работы не перекладывала».

С годами Надя сообразила, что быть папиной любимицей совсем неплохо, это дает много преимуществ.  Прячась за папину спину,  она постепенно совсем перестала слушаться мать, дома ничего не делала, да и училась спустя рукава. Она все охотнее пользовалась особым положением в семье. Мама, чтобы сохранит мир, подчинилась отцу и Надю старалась не трогать. Всю домашнюю работу делила с Верой.
- Ты уж, Верочка, не сердись на отца, - увещевала она старшую дочь, - устает он очень, работает выше сил, старается, чтобы дом был -  полная чаша. Надо ему уступать.
И Вера стирала, гладила, готовила с мамой наравне. Надя уже не защищала Веру, наоборот, могла наябедничать, даже свались вину на старшую сестру, если ей это было выгодно. И папиными угощениями давно перестала делиться. За столом, привычно, самое вкусное забирала себе. Все это привело к охлаждению отношений между сестрами. Была и еще одна совсем простая причина их отдаления. Надя оставалась еще ребенком, а Вера повзрослела. Появились другие интересы, уже не все секреты можно было доверить младшей сестре.

Вера окончила школу с хорошими отметками, но при поступлении в медицинский институт недобрала одного бала и пошла работать санитаркой в мамину больницу. На следующий год она уже не стала пытаться поступать на дневное отделение, хотя и мама, и отец уговаривали ее. Отец даже пообещал давать ей каждый месяц деньги на карманные расходы. Но Вера решила, что для освоения выбранной специальности ей полезно поработать в больнице и поступила на вечернее отделение. Тут она, несмотря на большую занятость, расслабилась немного, стала, наконец, встречаться с ребятами.

А в Надин седьмой класс пришла новенькая. Звали ее Людой, Людочкой. Девочки быстро подружились. В то время многие искали дружбы с Надей  - она была популярной в школе. Хорошенькая, бойкая, острая на язык, она привлекала и парней, и девчонок. Хоть она по-прежнему урокам много времени не уделяла, благодаря своим способностям училась более или менее сносно.  В дуэте двух подруг Надежда, конечно, лидировала. Податливая, немного вялая Люда подчинялась ей беспрекословно. Она смотрела своей сверхактивной подруге в рот и поддерживала любые ее причуды. Лучи Надиной популярности согревали и Люду, и ей этого было достаточно. Ну, а Наде удобно было иметь под рукой на все ради нее готовую одноклассницу.

Когда Вере исполнился 21 год, она привела в дом Геннадия, познакомить с родителями. Парень им понравился, и через несколько месяцев сыграли свадьбу. И тут Иван Сергеевич проявил вдруг щедрость – отдал молодоженам большую комнату, в которой жили сестры, а Надю переселил в свою с матерью спальню. Надя затаила злость на сестру и на отца. Почему это она должна жить с родителями? Пусть молодые пытаются получить комнату в общежитии! Жить вместе с матерью и отцом Наде не нравилось ужасно. Все на виду, даже дневник, который она начала вести год назад, некуда было спрятать. И телевизор остался в большой комнате, и спать было тяжело - отец храпел, мать часто возвращалась с дежурства рано утром и прерывала самый сладкий сон. У Нади росли раздражение и неприязнь к сестре. К тому же отец все чаще стал ругать ее за все ухудшающуюся успеваемость и ставил в пример Веру. Он так мечтал, чтобы его любимица получила высшее образование! Иван Сергеевич наконец сообразил, что с таким «усердием», такими отметками, не видать Надежде института как своих ушей. Особенно его расстраивало, что у Веры будет высшее образование, а у его родной дочери нет. А он ведь считал ее намного способнее Веры! Он постоянно теперь был недоволен Надей, стал заставлять ее заниматься, начал контролировать каждый шаг.

 А ей, между тем, исполнилось 17 лет, и она, хорошенькая с детства, превратилась в настоящую красавицу. Статная в мать, с тяжелой копной вьющихся каштановых волос, огромными серыми глазами, высокой грудью и тонкой талией, Надежда слыла первой красавицей в школе. Начались романы, хотелось гулять. Ей стало совсем не до учебы. Она уже осознавала свою власть над противоположным полом, вовсю кокетничала, освоила нехитрые приемы обольщения. Расхохочется, например, запрокинет голову, густые каштановые волосы рассыплются по плечам, грудь заколышется. Парни устоять не могли, ходили за ней табунами. Меняла она кавалеров чуть ли не каждую неделю. В ближайшем парке отполировала своей юбкой все скамейки, целуясь с очередным ухажером. За пару месяцев до окончания школы рукодельница Люда пошила ей две новые блузки, обе с глубоким вырезом, красиво подчеркивающим высокую грудь. Родителям Надежда обновки не показала. Обманывая их бдительность, в школу одевалась как все.  И гулять из дома выходила скромно одетой, заплетая волосы в косу, или завязывая хвост. Блузки, короткие юбки хранились дома у Люды. Там Надежда переодевалась, подводила глаза, красила яркой помадой губы, и едали подруги куда-нибудь подальше от дома, чтобы не дай бог не попасться никому из знакомых на глаза. К концу 10 класса местные кавалеры Наде уже поднадоели. Хотелось новых ощущений.

И тут, в разгар любовных метаний судьба (вернее отец, в ее лице), преподнесла Наде такой сюрприз - она вынуждена была жить теперь с родителями. Больше всего злило то, что отец, который всегда был на ее стороне, во всем ее поддерживал, вдруг, как показалось Надежде,  стал предпочитать ей Веру. Он постоянно ставил старшую сестру в пример, отдал ей  комнату. И это папа, ее любимый папа, который всю жизнь в ней души не чаял, все позволял и всегда защищал! Она почти возненавидела свою сестру. Тихоня тихоней, а умудрилась перетянуть отца на свою сторону! Этого Надежда пережить никак не могла. Она привыкла к привилегированному положению в своей семье и не собиралась его терять.
Она не понимала и не хотела понимать, что отец, хоть и с опозданием, осознал свою вину перед ней. Сообразил, наконец, что его слепая любовь губит дочь. Он лихорадочно пытался исправить ошибки, не понимая, что время безвозвратно упущено. В отношениях с женой тоже появился холодок. Семья уже не была такой дружной как в Надином детстве. Мать не могла простить отцу того, что у нее было отнято право воспитывать Надю. Добавилась и копившаяся годами обида за Веру. Любовь Федоровна и не заметила, что муж спохватился и пытается восстановить справедливость, отдав Вере лучшую комнату. Все было слишком поздно.

В то время как Надина жизнь, как она считала, явно ухудшилась, Верина, наоборот, набирала обороты. Старшая сестра похорошела, вся светилась от любви к мужу.  Она явно была очень счастлива. И это особенно бесило Надежду. Она привыкла, что все лучшее всегда доставалось ей. А теперь ей вон как плохо, а ее сестра порхает от счастья. К злости примешалась еще и зависть. Надя не видела, как устает ее сестра. Вера работала и училась, по-прежнему львиная доля домашних дел была на ней. Но она никогда не жаловалась, все, казалось, горело в ее руках. Сноровка и любовь ей помогали.

Надежда решила отомстить сестре - и за то, что та отца отобрала, и за комнату и…да просто противно было видеть каждый день сияющую от счастья Веркину физиономию! Она начала прикидывать, что может сильнее всего вывести сестру из себя. Тут- то и пришла идея влюбить в себя Геннадия. Не то чтобы он так уж нравился Наде, не больше, чем другие парни. Но она была уверена, что это больнее всего ударит по Вере.
«Куда Верке до меня – вобла сушеная.  Вот и посмотрим, какие женщины на самом деле нравятся Генке – заумные трудоголики, как Верка, или веселые и ласковые, как я. Никогда не поверю, что любят тихих и правильных. У всех мужиков одно на уме», - рассуждала Надежда.

Выполнению плана способствовало то, что и родители, и Вера часто отсутствовали по вечерам. Мама дежурила в больнице, отец, к тому времени уже начальник огромного цеха, работал всегда допоздна, а Вера училась на вечернем. Заочник же Гена после работы корпел дома над конспектами и чертежами. И лентяйка Надя вдруг превратилась во внимательную заботливую сестру. С трудом натянув на себя коротенький и явно маловатый халатик, она заходила к Геннадию в комнату и начинала «наводить чистоту» - вытирала пыль, поправляла книги на полках. Неважно было, что делать, важны были позы – высоко поднять руки, например, переставляя вазу на верхней полке так, что и без того короткий халатик задирался на немыслимую высоту. Или, наоборот, наклониться, убирая с пола невидимую пылинку. А когда представление заканчивалась, она подходила к столу, за которым расположился Гена, опиралась на него круглыми локотками, наклонившись так, чтобы лучше была видна грудь, и невинно задавала какой-нибудь «жизненно важный» вопрос. Начитавшись романов, Надежда старалась точно следовать классическим приемам обольстительниц. Когда наступало время «уборки», она включала в комнате родителей какую-нибудь негромкую томную музыку и брызгалась мамиными духами. Верхний свет в комнате сестры она не зажигала (Геннадий обычно довольствовался настольной лампой).

«Нет, нет, Гена, я свет включать не буду. Я и так все хорошо вижу. Ты занимайся, не обращай на меня внимания».
Какое-то время Гена, действительно, старался заниматься, стойко выдерживая Надин натиск. Тогда она решила испробовать еще один прием, и сочинила сказку о своей якобы несчастной любви. Закончив убираться, она со смиренным видом садилась, закинув ногу на ногу  (халат при этом, конечно, распахивался,  и она, демонстративно скорчив скромную рожицу, делала вид, что пытается прикрыть колени), рядом с мужем своей сестры и начинала «жаловаться на судьбу». Как-то она расплакалась у Гены на плече, уперев в него свою крепкую грудь. Такого тесного контакта он выдержать не смог. Как Надежда и ожидала, он оказался «настоящим мужчиной».  Он «пожалел» свояченицу, и роман закрутился. Особенно они не осторожничали, не было такой необходимости. Они имели в своем распоряжении почти все вечера, кроме выходных. По субботам и воскресеньям уставшая, но счастливая Вера выходила куда-нибудь погулять со своим мужем, и Надежда старалась найти возможность перед этим крепко поцеловать любовника в губы, чтобы, когда он будет с женой, не забывал о ее сестре.

Длилось это около двух месяцев, и могло бы продолжаться гораздо дольше. Помешала случайность. Получилось все банально, как описывают в романах. Как обычно у Веры были занятия, но с последней пары их отпустили раньше - у преподавательницы болел сын. Вера домой не позвонила, решив сделать мужу сюрприз. Она открыла дверь своим ключом и застала Геннадия с Надей в своей супружеской постели.
Гену, конечно, выгнали. «Жертвой» в глазах родителей оказалась не столько  Вера, сколько Надя. Родители переживали из-за ее потерянной девственности, не подозревая, что дочь потеряла ее полтора года назад. Было Надежде в ту пору 16 лет, и училась она в 9 классе. Поняла она тогда, что легко воспламеняется и теряет над собой контроль. И с тех пор, вплоть до связи с Геннадием, соблюдала осторожность. Позволяла ухажерам не все. До близости дело больше не доходило – она боялась последствий. Однажды ей уже повезло, больше она судьбу искушать не решалась. Как только чувствовала, что от возбуждения сердце начинает бешено колотиться, она решительно отбрасывала жадные руки очередного кавалера, несмотря ни на какие уговоры. Перенервничала она в тот свой первый раз ужасно,  тряслась несколько недель, думая, что залетела. Но, слава богу, тревога оказалась ложной. Переживала она не столько даже из-за предполагаемой беременности, сколько из-за отца, зная, что для него это станет ударом.  Надя очень боялась потерять его безграничную любовь к себе и доверие. История с Геннадием – другое дело. С отцом отношения были к тому времени испорчены, терять уже было нечего, и желание сделать больно своей сестре перевесило осторожность. Теперь, вспоминая давние события, Надя подумала, что дело было не только в сестре. Таким образом она хотела сделать больно и своему отцу, в отместку за его (как она считала) охлаждение  к ней.

А тогда, в 9 классе, все началось достаточно невинно. У Надежды не заладилось с химией. Преподаватель все время цеплялся к ней, заставляя каждую контрольную переписывать по нескольку раз. Грозила двойка в четверти, и надо было что-то срочно предпринимать. И решила она немного пококетничать с учителем, чтобы тот выставил ей тройку. Тем более,  преподаватель был молодым, симпатичным, и все девчонки, включая Надежду, старались привлечь его внимание. Она к тому времени уже считала себя опытной, сводя с ума ровесников, и была уверена, что сама головы не потеряет ни в коем случае. Ей нравилось кокетничать, чувствовать свою власть, привлекала игра. Она договорилась с учителем, что  придет вечером в школу, на пересдачу.

Надо сказать, подготовилась Надежда основательно. Но не к химии, конечно. Тогда еще не было у нее декольтированных блузок. Но одна короткая, очень короткая юбка была (Люда постаралась), также имелся и обтягивающий свитерок.  Волосы она в хвост не убрала, распустила по плечам, ну и глаза подкрасила, конечно. Нервничала из-за юбки - как бы не было неприятностей, но школа оказалась совсем пустой. В учительской за столом сидел только ее кумир и мучитель.
Надя не могла потом даже вспомнить в деталях, как все произошло.  Преподаватель дал ей какую-то задачку, и пока она решала, стоял за спиной. Погладил по волосам, потом нагнулся  и поцеловал в щеку. Надя повернулась к нему – их губы встретились. Потом они каким-то образом оказались на диване.  Она еще помнила, как его рука  скользнула ей под юбку, a после этого поплыла, потеряла контроль совершенно, и на стареньком кожаном диване учительской стала женщиной. Ума ей хватило не рассказывать об этом никому, кроме Люды. За Люду она не беспокоилась. Та никогда бы не выдала подругу. Ну а двойку ей не поставили, хотя задачку она так и не решила...

Родители всего этого, конечно, не знали, поэтому проклинали Гену - соблазнителя невинного ребенка, совсем забыв, какую трагедию переживала их старшая дочь.
«Девочка (Надя) тут не при чем, она молода и неопытна», - на этот раз родители были солидарны.

Хоть Надежда и подыгрывала им, изображая совращенное дитя, Вера ей не поверила, и простить не смогла. Собрав свои вещи, она ушла из дома. Родителей она старалась навещать только в отсутствие сестры, а если они и сталкивались случайно, Вера полностью ее игнорировала.

Надежда окончила школу. О поступлении в какой-либо ВУЗ с ее отметками не могло быть и речи. Но в заводской техникум на вечернее отделение она поступила, помог отец, пользующийся большим влиянием на заводе. Сама Надежда и не хотела учиться дальше. Еще чего, корпеть над учебниками всю молодость. Верка вон училась, не покладая рук, и осталась ни с чем. Но ей пришлось уступить отцу.

Надежда с Людой устроились учетчицами на заводской склад. Работа там была необременительная и парней вокруг полно, в общем, такая жизнь Надежду вполне устраивала. Из-за разрыва с сестрой она не горевала, было не до этого. Голова у нее шла кругом от многочисленных романов, и меньше чем через два года после истории с Геной, она выскочила замуж. Муж Виктор ее обожал, баловал и все прощал. А она продолжала порхать, изменяя ему направо и налево. С учебой не получилось, было не до нее. Она бросила техникум.

«Ладно, пусть гуляет, пока молода. А Виктор сам виноват, что не может жену возле себя удержать», - опять оправдывал дочку отец.
Надежда забеременела, предположительно от мужа, а там, кто его знает от кого, но рожать не собиралась и сделала аборт. И вот этого все терпящий  Виктор ей не простил, и они расстались. Через два года она опять вышла замуж, и опять изменяла мужу, и бросила его через год. Эта история закончилась намного трагичнее. Второй ее муж, Вадим, оказался или слабее первого, или любил ее сильнее. Не смог он пережить разрыв с женой - запил и погиб под колесами автомобиля.

Несколько лет Надежда замуж не выходила, но была не одна. Гуляла она взахлеб,  тайком сделала еще два аборта.

А Вера, между тем, в 33 года вторично вышла замуж, и, кажется, на этот раз удачно. На свадьбу сестру она не пригласила, были только отец с матерью. Вскоре Вера родила девочку, и назвали ее в честь матери Любовью.
Тут и Надя наконец-то встретила свою любовь. Неразлучная подруга Люда праздновала годовщину своей свадьбы, и среди гостей оказался ОН. Звали его Алексеем. Впервые Надежда потеряла голову,  влюбилась так, что совершенно изменилась. Она посерьезнела, стала помогать матери по дому, даже сделала попытку помириться с сестрой. Вера мириться не захотела. Да и  правда, только пусти Надю в свою с таким трудом сложившуюся семью, и непонятно с чем останешься.

Надежда же в тот период своей жизни действительно всех любила, со всеми хотела жить в мире. В 29 лет она вышла замуж в третий раз. Родители успокоились – наконец-то их младшенькая угомонилась. Жили молодые дружно, не ссорились, помогали друг другу. И тут-то и подкралась расплата за разгульную молодость. Надя никак не могла забеременеть, а муж только и мечтал о ребенке. У Веры, тем временем, родилась вторая дочка, которую назвали Ольгой, в честь папиной матери. Пять лет Надежда лечилась, по каким только врачам она не ходила, какие лекарства не пила, и к бабкам обращалась - ничего не помогало. В молодой семье начались разлады, и отец, глядя на разваливающуюся в очередной раз семейную жизнь своей любимицы, стал частенько прихварывать – сердце не выдерживало. И вот, казалось, судьба сжалилась над Надей – она забеременела. Муж снова стал внимательным, отец с матерью ходили на цыпочках, боясь вспугнуть заглянувшее к ним счастье. С трудом выходила Надежда 7 месяцев, из них 4 пролежала в больнице. Малыш родился слабеньким и через месяц с небольшим его не стало. Алексей через три месяца ушел,  а еще через месяц умер папа.   
 
Мать держалась изо всех сил, стараясь спасти от отчаяния свою дочь. Больше года Надежда находилась в ступоре, не в силах перенести тройную потерю. Она как будто провалилась в черную дыру. Автоматически спала, ела, ходила на работу, слабо осознавая действительность. Толку от нее на работе не было, конечно, но многого от нее и не требовали, понимая, какую она пережила трагедию. Потом она постепенно стала выходить из оцепенения, которое защищало ее от боли, и ей стало еще тяжелее. Жизнь рухнула, кроме мамы, близких людей не осталось. Совсем недавно  шумный веселый дом опустел. Наде страшно было начинать день, разум отказывался принимать действительность. Она страдала не только из-за потерь, но и от осознания вины. В тот период она очень многое передумала и перечувствовала, пересмотрела все свою жизнь, поняла, сколько наделала ошибок.  Это потом, значительно позже, спасаясь от непереносимости семейной трагедии, она смогла запрятать осознание своей вины так глубоко, что через некоторое время уже и забыла, как казнила себя за то, что не стало отца, ушел муж и умер ребенок. Она запрятала чувство вины так основательно, что многие годы совершенно искренне не могла ответить на вопрос, почему все так сложилось, и за что она наказана судьбой. В этом забвении ей помог алкоголь - Надежда начала пить. Водка оглушала ее, отключала от действительности, помогала  не вспоминать, не анализировать, смягчала невыносимую боль.

Сначала она выпивала только по выходным. В будние дни работа сдерживала и хоть как-то отвлекала от горя. А в свободные дни весь кошмар случившегося наваливался на Надю с новой силой.  В выходные, выпив в своей спальне (маму она поначалу стеснялась), Надя засыпала, пробуждаясь, выпивала опять и так дотягивала до начала рабочей недели. У матери рука не поднималась забрать у дочери бутылку. Она боялась, что если Надежда не будет пить, то наложит на себя руки.
«Как-нибудь все образуется, - пыталась успокаивать себя Любовь Федоровна, - пройдет время, дочке полегчает, и она бросит пить».

Так рассуждала профессиональная медсестра, лучше многих понимающая опасность алкоголя для женского организма. Да, она тоже сознательно обманывала себя. Потеряв мужа и внука, она страшилась потерять еще и дочь. Но чуда не произошло, конечно, пить Надежда не бросила. С каждым месяцем она все глубже увязала в пьянках.

А потом ее как прорвало. Опять начались гулянки, теперь уже и с выпивкой. Отца не было, а мать она стесняться перестала и начала водить мужиков в дом. В квартире устраивались настоящие оргии. Может быть рождение третьей Вериной дочери Ксении дало толчок такому поведению, Надя даже и сама не могла разобраться. Только горько ей было, что у Веры хорошая семья, трое детей, сама она - врач, и, говорят, неплохой. А Надежда как работала на складе, так и работает, ни мужа не имеет, ни детей. Даже мать Верка отобрала. Та каждый день ездила к старшей дочери нянчиться с внучкой. Безотказная мама, всю свою жизнь посвятившая семье и ничего не требовавшая взамен, в очередной раз молча подкладывала руки, совершенно забыв о себе. Она все чаще оставалась у Веры ночевать, а потом и вовсе перебралась к ней, не выдержав пьянок, грязи в доме, и скандалов с драками.

Людка, единственная, пыталась оттащить Надежду от бутылки, нянчилась с ней, забывая часто даже о своей семье. После того как мать переехала к Вере, Люда стала каждое утро  приходить к своей непутевой подруге, мать отдала ей запасные ключи. Она расталкивала Надю, вливала в нее кофе и тащила на работу. Она же ходила по инстанциям на заводе, стараясь предотвратить увольнения за прогулы.
Как-то Люда зашла к Надежде в воскресенье. Та была трезвая, чего почти никогда не случалось в последнее время.

- Сегодня день рождения моего ребенка. Мальчику исполнилось бы два года. Не потеряй я его тогда, у меня бы сейчас была счастливая семья. Да и папа, я уверена, был бы еще жив.
Она достала бутылку, налила себе и Людке.
- Давай помянем моего малыша, подруга!

Людка отказаться не смогла. Напилась в тот день впервые в жизни от острой жалости к Наде. Вспомнила, какой та была в юности.
На следующий выходной одна из Надиных собутыльниц буквально силой влила в Люду спиртное. Через какое-то время Люда разругалась с мужем и уже сама пришла к Надежде с просьбой налить ей водки, чтобы развеять дурное настроение. Так случилось потом еще раз, и еще. Мягкая податливая Люда спилась очень быстро, и помочь ей никто уже не смог.

От такой разгульной жизни вся Надеждина привлекательность пропала. Она растолстела, обрюзгла, совершенно перестала за собой следить. Ее некогда великолепные волосы от краски и нездорового образа жизни поредели, потускнели и свисали теперь жидкими сальными прядями. Оплывшее с красными прожилками лицо имело нездоровый землистый оттенок.
Через год после переезда к Вере мать парализовало и старшей сестре опять досталось - трое детей, работа, лежачая мать. Правда, муж Анатолий очень помогал, повезло сестре со вторым мужем.

Надя приходила навещать маму раз в неделю, приносила фрукты, конфеты. Побаиваясь сестры,  старалась во время визитов быть трезвой. Но привычной теплой заботливой мамы не стало. Ее всегда живые глаза потухли. Она узнавала Надю,  даже пыталась улыбнуться, говорила несколько малопонятных слов и затихала, уходя в себя. Надежда рассказывала о своей жизни, мама молчала. Так же безучастно она наблюдала за Верой и внучками. Ее перестало что-либо волновать. Она уже простилась со своими детьми и готовилась перейти в другой мир.
Как-то ранним зимним утром позвонила Вера и сказала, что мамы больше нет. Обхватив голову руками, Надежда тяжело осела на пол и завыла как раненое животное, оплакивая мать. Надя очень тяжело пережила потерю отца, но у нее оставалась мама, которой она была нужна. Теперь она оказалась одна на всем белом свете. Сестра не в счет, Веру она потеряла уже давно. Мама была единственным близким человеком. Она принимала и любила Надежду такой, какой та была – непутевой, безвольной, несчастной. Тяжелый ужас одиночества наваливался на Надю, никого у нее больше не оставалось в этой жизни. Никто, никогда ее не пожалеет, не побеспокоится о ней. Если завтра ее не станет, никто не почувствует себя несчастным от этой потери. Отчаяние раздавило Надежду. Кажется, так же тикал ненавистный будильник, звенел трамвай за окном, монотонно капала вода, всхлипывал магнитофон за стеной, но жизнь для нее изменилась безвозвратно. «Мама, мамочка, боже мой, как же я теперь?!»

Она не думала в ту минуту, кто виноват в смерти матери, и жалела она не только мать, но и себя, осиротевшую и никому больше на этом свете не нужную.
Надежда плохо помнила похороны. В памяти остались только старичок-священник, монотонно читавший молитву, и стук гроба о мерзлую землю. И больше ничего....  Ей казалось, будто ее закопали заживо вместе с матерью.
На следующий день она через весь город поехала на могилу мамы. Ей, правда, позвонила утром Вера и предложила  подвезти - они всей семьей собрались на кладбище. Но Надежда отказалась, хотелось побыть с мамой наедине. Когда она приехала, на кладбище уже никого не было. Валил снег. Мамин портрет потерялся под белым покрывалом. Надя осторожно варежкой очистила стекло и увидела мамины глаза. Они внимательно смотрели прямо на нее, как будто мама хотела поведать ей что-то важное, чего не успела сказать при жизни. Надежда села прямо на землю рядом с белым холмиком и опять зарыдала. Горячие слеза буравили  в снегу темные ямки.

- Прости меня мама, пожалуйста, прости!
Она сидела, не чувствуя холода. Под землей покоился последний человек, который по-настоящему ее любил.

На поминки, на 9 и 40 дней Вера пустила Надежду в свой дом. На этом их общение и закончилось. Хотя соперничества бояться уже не приходилось (Вера теперь выглядела моложе, и была гораздо симпатичнее), но какое-то чувство, замешанное на старой обиде и брезгливости, не дало ей помириться с младшей сестрой. И больше они уже не встречались и даже не разговаривали по телефону.
Смерть матери отрезвила Надежду, и в прямом, и в переносном смысле. Когда после поминок (там она воздержалась от алкоголя, боясь напиться) она вернулась к себе домой и привычно налила стакан  водки, почувствовала вдруг, что не может сделать ни глотка – сильный спазм перехватил горло, подступила тошнота. С тех пор она перестала пить и мужиков больше к себе не водила. Как-то вдруг она осознала, что матери больше нет, никому на свете она теперь не нужно, никто больше не сделает попытки остановить ее, спасти. К тому времени от Надиной яркой красоты мало что осталось. Да и выглядела она немолодо, хотя ей еще не было и сорока. С подругами-собутыльницами Надежда  разошлась, в том числе и с Людкой, а новых друзей не завела. Большая любительница компаний, шумных застолий, она вдруг стала избегать людей, заделалась отшельницей, полюбила одиночество. И с соседями Надежда тоже постепенно перестала общаться, все ее раздражали. Не делала также попыток помириться с Верой. Она даже не то чтобы поняла, а скорее кожей почувствовала то отвращение, которое вызывала у своей чистенькой интеллигентной сестры. Она и себе самой была противна.

В это же время Надежда решила уйти со склада,  поняла, что не хочет больше там работать. Она записалась на курсы бухгалтеров. Корпела вечерами над учебниками и конспектами до головной боли, доводящей ее иногда даже до рвоты. Но именно это и помогла пережить тяжкую утрату и добровольное одиночество. Она не позволяла себе иметь ни одной свободной минуты, ни одной мысли, не относящейся к учебе или работе. Невероятно тяжело было заставить себя заниматься. Вернется она уставшая с завода, поужинает, возьмет учебник в руки и заснет вместе с ним на диване. Проснется, нальет себе чая и опять пытается что-то понять. Ей казалось, что у нее в голове не мозги, а проржавевшие шестеренки, которые уже не могут крутиться. Тогда она стала подхлестывать себя сладким. Усвоит страничку - съест конфету. Вскоре разнесло ее так, что еле в дверь пролезала. Но все равно, ничего из ее мук не выходило. На выручку пришла Тонька. Она помогла Надежде осилить азы, а дальше пошло легче. В голове немного просветлело, природный ум пробудился и помог одолеть науку. Тогда они, обе одиночки, и сошлись близко. Они и до этого поддерживали приятельские отношения и симпатизировали друг другу. Им часто приходилось сталкиваться по работе, да и отделы находились по соседству. Время от времени они вместе обедали в заводской столовой, а во время праздничных застолий всегда садились рядом. Обе в молодости были веселые, заводные. Тонька, правда, красотой никогда не отличалась – больно худая была, ни впереди, ни сзади никаких выпуклостей – доска и доска. И волосенки были жиденькие, и оспины на лице остались от юношеских прыщей, но особенно портили ее зубы, торчащие вперед как у зайца.  В прежние времена двух молодых женщин объединяла бурлящая, неиссякаемая, казалось, энергия, жизнелюбие, страсть ко всяческим развлечениям. Кроме того, обе были отличными плясуньями, известными на весь завод. Но все это осталось в прошлом. Когда после тяжелых потерь Надежда задурила, Тонька вместе с ней не пила, отошла от нее потихоньку. Ну, а тут опять к ней вернулась, стала помогать с учебой, а после ее окончания хлопотала, чтобы перевели подопечную в бухгалтерию, прямо под ее начало – нужна была Тоньке помощница.

Тонькина мать Надежду тоже  жалела, зная ее историю, и поражалась ее выдержке – та больше в рот не брала спиртного. Она восхищалась железной волей подруги своей дочери, а воля была тут вовсе не причем. После смерти матери,  у Надежды появилась аллергия на водку. Даже от запаха начинались спазмы в горле.
Надежду взяли в бухгалтерию, и она в глубине души чрезвычайно гордилась своими достижениями, тем, что самостоятельно, хоть чуть-чуть смогла изменить свою жизнь к лучшему.
«Отец был бы доволен, - думала она, - и мама тоже». И так ей становилось тоскливо, что и папа, и особенно мама, уходя в другой мир, уносили с собой чувство глубокого разочарования ею. Благодаря изменениям в жизни, Надежда стала спокойнее и доброжелательнее, начала общаться с новыми коллегами, восстановила отношения с некоторыми из бывших своих сослуживцев.

Довольство собой и новой своей жизнью продлилось, однако, недолго. Ценой Надиного маленького успеха стал полный разрыв отношений с Тонькой. Впервые Надежда столкнулась с несправедливостью по отношению к ней самой, и это ей совсем не понравилось. Когда ее взяли в бухгалтерию, она оказалась в подчинении у Тоньки. Та заведовала небольшим сектором, состоящим, собственно, из двух человек – ее самой и молоденькой девчушки, только что окончившей техникум. Надежда стала третьей. Штатная единица существовала, но место уже год было вакантно. Став главной над Надей, Тонька переменилась совершенно, из близкой подруги в один миг превратилась в свирепую начальницу. Каждый момент она старалась напомнить Надежде, кто помог ей перейти в отдел, кому она всем обязана. На Надю сваливалась самая неприятная и утомительная работа, хуже того, Тонька начала покрикивать на нее, унижать при сотрудниках. Через месяц Надежда уже и не вспоминала, что когда-то они дружили. От постоянного стресса и переутомлений еще неокрепший до конца ее организм дал сбой – начало скакать давление и случился даже гипертонический криз. Надежду прямо с работы на скорой увезли в больницу. Лукич выхлопотал для нее путевку в санаторий. Ну, а Тонька как раз в это время подцепили мужичка. Ей всегда нелегко было найти себе хотя бы и временного кавалера. И на тот же период, когда Надежде нужно было уезжать, Тонька какими-то путями  раздобыла две путевки в Болгарию (и одну-то достать было почти невозможно!) и укатила со своим другом. Отпустить двоих из сектора Лукич не мог, от санатория пришлось отказаться. Надежда затаила лютую обиду на бывшую наперсницу. Мудрый, все понимающий Лукич перевел ее в другой сектор, сообразив, что вместе им больше не работать. Так две бобылки и продолжали трудиться в одном отделе в разных секторах, не общаясь друг с другом, пока Тонька не вышла на пенсию на три года раньше Надежды. Приоткрывшееся после смерти матери и размягченное Надино сердце из-за раздоров с Тонькой опять зачерствело и захлопнулось наглухо, казалось, навсегда...

Вот такую историю и выслушала Мария Александровна, вернее, почти такую. Все-таки подробности совращения Геннадия Надежда упустила. И того что поведала, хватало с избытком, чтобы понять, какая она дрянь, и выгнать из своего дома.
Рассказывая так детально о своем детстве и молодости, Надежда невольно анализировала давние события. Кто был виноват в том, что так сложилась ее жизнь? Отец, безумно, безоглядно ее любивший; мать, отказавшаяся бороться за дочь, предпочтя мир в семье; сама Надежда, воспользовавшаяся разногласиями между родителями? Что теперь разбираться, слишком уже поздно. Да и разве на все жизненные вопросы можно дать ответы?

Мария Александровна прореагировала на рассказ  совсем неожиданно для Надежды. Слезы стояли у нее в глазах, когда она заговорила со своей гостьей.
- Ну и расстроила ты меня, Надежда! Как же это ты умудрилась так легкомысленно жизнь свою растратить?  Ведь и начальные условия у тебя были хорошие – любящие родители и сестра, здоровье, внешность. Люди строят нормальную жизнь, не имея и доли того, что имела ты. Ну, оглядываться назад уже поздно, нужно думать, как существовать дальше.

- Да что тут думать? Кончилась моя жизнь, ничего уже не исправить.
- А вот тут ты ошибаешься! Никто не знает, сколько ему отпущено. За оставшиеся годы можно много чего еще успеть. Время ведь понятие таинственное неоднозначное. Если определять протяженность жизни, скажем, по количеству ночей, которые ты проспал – это одно, если по количеству дел, которые совершил – другое. Есть люди, деяний которых хватило бы на несколько жизней. Вот ты сейчас говоришь, что поздно начинать жизнь сначала, что у тебя уже все позади, хотя в данный момент ты существуешь и неизвестно, сколько еще пробудешь на этом свете. Почему же ты так считаешь? Во многом, потому что это общепринятая истина. 55 – пенсионный возраст, активная жизнь закончена. Мы под влиянием общества считаем себя уже старыми – отработанный балласт. Мы смирились с такими нормами, считаем их правильными, к тому же и здоровье у нас к этому времени  уже подорвано. Так что, все в порядке, можно успокоиться, жить как придется и ждать смерти.  Мозг реагирует на эту установку, отдает организму приказ на самоуничтожение.
Давай теперь вместе подумаем, правильна ли такая позиция. Смотри, спорить вроде бы нечего – 20 лет лучше, чем 55. А собственно, почему? Ну, очевидно же, в 55 и здоровья нет, внешность не та, а главное – ближе к концу. Возрастает неопределенность – зачем что-то начинать, если можешь не успеть закончить. Насчет неопределенности мы уже выяснили. Ее не отменить, ее нужно научиться игнорировать. Если бы люди не пренебрегали неопределенностью, не было бы прогресса. Поговорим теперь о здоровье. Конечно, если у человека серьезный наследственный недуг, тяжелые последствия несчастного случая, то это отдельная история.  Но ведь зачастую болезнь - результат нашей лени, несобранности, безответственности. Здоровье во многом зависит от тебя самого, значит и внешний вид тоже. В 55 можно еще иметь достаточно приличное здоровье для активной деятельности. А если оно уже подорвано, восстановить его, конечно, трудно, трудно, но возможно, хотя бы частично.

А сейчас давай попробуем определить, а что  такое, собственно говоря, молодость? Это же не только здоровье, не только упругое тело. Молодость – это также и легкое отношение к жизни, горящие глаза, в которых светятся ожидание счастья и несокрушимая надежда на будущее. Мы льстим себе, говоря, что стареет только оболочка, а душа остается молодой. Это не совсем так. Вот подумай, разве мы так же просто, как и в молодости, не боясь последствий, принимаем решения, так же легко меняем обстановку? Смеемся ли, как и раньше, часто и безудержно, без всякого, казалось бы, повода? Разве с каждым годом все больше не боимся перемен, не находим оправдания своей пассивности, не обманываем себя невозможностью совершать дерзкие поступки, свойственные молодым? Да, наша душа тоже стареет. У некоторых даже быстрее, чем тело. И это тоже НАША вина. Так МЫ распорядились своей жизнью и преждевременно состарили свою душу, так же как и тело. И опять мы здесь часто поддаемся общепринятому мнению, подстраиваемся под стереотипы, предписывающие нам определенные нормы поведения в определенном возрасте. Кто же установил эти рамки, за которые нельзя, якобы, выходить, рамки, ограничивающие нашу деятельность, так обедняющие нашу жизнь?

Конечно же, 20 намного лучше, чем 55, при условии, что есть голова на плечах - ведь еще столько лет впереди! Но и твой, и мой возраст имеют свои преимущества. Да, мы теперь не такие расторопные, зато у нас появилась возможность глубже проникать в суть вещей, благодаря жизненному опыту и выработанному с годами терпению. Мы научились ценить время, не переживать по пустякам, получать радость от простых вещей. В твои годы так много можно успеть сделать, если ты прекратишь думать о смерти и приближать тем самым ее, если перестанешь бояться перемен, если поймешь, что ты достаточно сильная и еще можешь принести много пользы и получить удовольствие от жизни. Посмотри, тебе подарена жизнь. Сколько людей ушло, не дотянув до твоего возраста, сколько умерло в младенчестве, вообще ничего не узнав. Нам выпало такое счастье ЖИТЬ, и мы должны оправдать этот дар, доказать, что не напрасно пришли в этот мир. Мы должны что-то оставить после себя, кого-то согреть, спасти. Ведь мы не сами по себе в этом мире, мы взаимосвязаны, - дословно повторила Мария Александровна, мелькнувшую когда-то у Надежды мысль, - И добро и зло имеют цепную реакцию. Ты кому-то навредила, круги разойдутся очень далеко, и последствия будут непредсказуемы. Но и добрые дела передаются и умножаются. Нам от рождения дана энергия, которая расходуется в течение жизни. Если она тратится только на получение удовольствий, на себя, то быстро иссякает. Природой ведь было задумано по-другому -  чтобы энергии обновлялась, увеличивалась, она должна быть направлена на созидание. Только тогда она возвращается к тебе умноженной. Посмотри, ты всю жизнь думала только о себе и только на себя тратила энергию, значит, казалось бы, должна была сейчас процветать, пожиная плоды своего труда. Ан, нет! Тебе 55, а выглядишь, уж не обижайся, лет на 10 старше, если не больше. И несчастна, и одинока, и больна. Вот парадокс, да? Ты почти никогда ни о ком не заботилась, ни о родителях, ни о любимом мужчине. Друзей у тебя нет, и животных не завела. А ведь сколько братья наши меньшие дают тепла и радости, - Мария Александровна, погладила по-прежнему сидящего у Нади на коленях кота, - Посмотри, ты была счастлива только в те редкие для тебя периоды, когда отдавала свою любовь и энергию. И опять тебе хочется пойти более легким путем. Умереть - дело не сложное, но уходить тоже надо достойно. А почему бы не попытаться что-то изменить в своей жизни? Подумай, а что ты, собственно говоря, теряешь? Хуже ведь уже не будет. Ты дошла до крайней черты. За ней смерть, на которую ты готова. Почему не помочь кому-нибудь? Думаешь, только тебе одной плохо? Знаешь, сколько горя вокруг? Люди теряют близких, тяжело болеют, сталкиваются с предательством. Мы тем и сильны, что помогаем, поддерживаем друг друга. Может, если перестанешь думать о себе, начнешь о ком-то заботиться, боль и отступит немного. Попробуй!

Мария Александровна говорила спокойным дружелюбным тоном. Она не ругала, а сочувствовала, не наставляла, а скорее советовала, в надежде помочь.
Наде нужно было уходить, но уж так не хотелось!  Впервые за многие годы кто-то интересовался ее жизнью, кто-то ее слушал. Она почувствовала тепло, исходящее от Марии Александровны, искреннее внимание, сопереживание и заботу, которых ей не хватало уже трудно даже припомнить сколько лет. Надежде было так хорошо на душе, светло и спокойно. Хотелось до бесконечности сидеть с Марией Александровной в этой чистенькой уютной комнате, пить душистый чай, вдыхать аромат роз, доносившийся из распахнутого окна. Даже кот, которого вначале так хотелось согнать, приятно грел колени, и рука сама нет-нет да и тянулась погладить его мягкую шерсть. Но  Мария Александровна  сказала:
- Пора тебе идти, Надежда. Дел много, ты у меня не одна. И всем, кто приходит, я должна помочь, времени тратить не имею права. Каждая жизнь ценна, независимо от того, насколько человек талантлив и умен. Поистине гениальных людей единицы. Их приход десятилетиями, иногда веками подготавливают тысячи, миллионы простых смертных, таких как мы с тобой. («Ну надо же, сравнивает нас, даже ставит на одну доску, и вроде искренне это говорит. Но куда ж мне до нее!» - поразилась Надежда). Дом строится из кирпичей, а те состоят из мельчайших частиц. Никто не приходит в этот мир напрасно. У каждого есть определенная задача. Идем, я провожу тебя, да и розы пора поливать. Я их очень берегу, ухаживаю за ними старательно. Они – мои главные помощники. Красота пробуждает в человеке лучшие качества. Ты ведь заметила дорогу, по которой добиралась сюда - поляну, речку, и мой дом, и, уж конечно, сад. Перед тем как встретиться со мной, ты уже была подготовлена к  восприятию перемен. Половина работы была сделана до того, как ты попала ко мне. Красота очищает душу, залечивает раны, делает человека добрее, а главное - дарит надежду на счастье. Ведь если существует гармония в природе, почему бы не попытаться достигнуть ее в жизни. Выбери себе любые цветы, какие только понравятся. Из них составим  букет. Я всем гостям дарю букет роз. Иди, выбирай.

Они вышли в сад, и у Надежды опять разбежались глаза - уж так хороши были розы, одна другой лучше. Ну как тут можно выбрать! «Хорошо бы с каждого куста срезать по розе, и бутоны тоже, через несколько дней дома распустятся – вот красота будет! Да, главное не забыть попросить этот необыкновенный золотисто-коричневый цветок», - подумала она.

- Давай я тебе срежу по цветку с каждого куста, - как будто подслушала ее мысли Мария Александровна.

Надежда покраснела. Ей неудобно стало перед этой женщиной за свою жадность. Мария Александровна подошла к волшебной розе, и уже собиралась было ее срезать, как Надежда вдруг пожалела цветок.  И что это с ней сегодня на самом деле происходит?
- Не надо такую красоту уничтожать. Пусть розы радуют людей, которые еще будут к вам приходить, - неожиданно для себя сказала Надежда. Она собиралась еще что-то добавить, но в этот момент откуда-то извне вторгся вдруг жуткий душераздирающий вопль. Сад с Марией Александровной стал исчезать. Надя повернулась на другой бок, зажмурила глаза посильнее и натянула одеяло на голову. Ей так хотелось вернуться  в розарий, снова почувствовать давно забытое состояние покоя, вдохнуть неповторимый аромат восхитительных цветов, а главное - поговорить с милой, такой доброжелательной и явно сочувствующей ей женщиной. Но сада уже не было, а звук не пропал, просто стал тише. Она откинула одеяло и села.

 Ей понадобилось еще несколько минут, чтобы полностью стряхнуть с себя сон и сообразить, что вопли, так мало напоминающие человеческие, несутся со стороны квартиры Кузьминичны. Она попыталась было привычно запеленаться в бесстрастие, отгородиться от внешнего мира, но ей не дало лицо Марии Александровны. Надя неподвижно сидела на кровати. Сначала как бы издалека, неявно, но потом все более и более отчетливо начала пробиваться мысль о том, что с Кузьминичной что-то, видимо, случилось. Она почувствовала настоятельную необходимость пойти и узнать в чем дело. Это испугало и обрадовало Надю. Значит, она жива, если что-то ее тревожит! Но страх выползти из своей скорлупы, принять жизнь со всеми ее проблемами, необходимостью действовать, парализовал волю. 

«Нет, не готова я что-либо менять, не смогу уже жить нормальной жизнью. Конечно, правильные слова говорила Мария Александровна, но это был всего-навсего сон. Во сне и невозможное кажется возможным, а в жизни все по-другому, все намного сложнее. Ну, а Кузьминична... что ж, она свое отжила. Мне себя уже не жаль, а соседку тем более».
«Что тебе терять?» - вдруг явственно услышала она голос Марии Александровны. Ну, надо же, не отмахнуться от этого наваждения! Вроде уже и проснулась, а сон все еще властвует над ней.
«Но, ведь и правда, терять мне нечего».

А надрывный плач, между тем, продолжался. Надежда накинула халат и пошла к соседке. Она долго звонила, прежде чем дверь отворилась. Опухшее от слез лицо Кузьминичны выразило потрясение при виде Нади. Она отступила от двери, пропуская ее в квартиру.
- Что случилось? – выдавила Надежда из себя первую за многие дни фразу.
- Жулька померла, – оправившись от изумления и вернувшись к своей потере, зарыдала Кузьминична.
- Да собака же, не человек! Закатила такую истерику и из-за чего, из-за псины какой-то! У тебя что, крыша съехала? – возмутилась Надежда. Ей стало обидно - из-за такой ерунды она себя скрутила, вышла из уже привычного состояния транса, спасавшего от ее страданий. Какое ей дело до этой старухи, она ей никто! Плевать на нее сто тысяч раз! Никому она ничего не должна. Даже если помрет Кузьминична - великое дело. Ей давно уж пора в другой мир переселиться!
- Что ты понимаешь, Жулька – друг дорогой, с которым жизнь делила. Да где тебе это понять, ты же всех одинаково ненавидишь, что животных, что людей, - с ожесточением сказала Кузьминична, и вдруг, закатив глаза, стала сползать по стенке.
- Ей, ты что, очнись! -  испугалась Надежда и бросилась к телефону.


9. Только начни делать добрые дела, потом уже и не остановиться


«Стоило к жизни возвращаться, чтоб взвалить теперь на себя эту обузу, - беззлобно думала Надя, подходя к аптеке, - Теперь я в няньках у Кузьминичны. Всю жизнь мечтала!»

Вот уже несколько дней она ухаживала за соседкой. Вызвала тогда скорую – ну, не могла же не вызвать! Потом пришлось ждать врачей, нужно было им дверь открыть. Надежда, конечно, попыталась переложить все заботы на плечи Галины Матвеевны. Вызвав скорую, она тут же спустилась к соседке – бывший медработник, все-таки, да и единственный, пожалуй, человек в подъезде, который общался с Кузьминичной. Так старухи, как назло, дома не оказалось. Вот и пришлось самой сидеть в квартире, ожидая скорую. Кузьминична, правда, очнулась довольно быстро, дотащилась с помощью Надежды до дивана, но боль в груди ее не отпускала. Пришел врач, парнишка молодой и,  как Наде показалось, совсем неопытный. С ним сестричка была  совсем уж зеленая. Сняли кардиограмму, врач послушал сердце, пару вопросов задал и начал рецепты выписывать, а девчушка тем временем укольчик сделала. Все бегом закончили и упорхнули, сказав напоследок, что потеря сознания - следствие стресса, сердце стучит согласно возрасту,  госпитализация не нужна, а требуется постельный режим и покой. Ну, насчет больницы Надежда особенно не обольщалась. Известно, стариков туда стараются не брать, считая, что пора уж им и честь знать, зажились! Пусть квартиры освобождают и дают дорогу молодым. Вот и остались они после ухода врачей вдвоем в квартире - беспомощная Кузьминична, и еще не пришедшая окончательно в себя Надежда. Глаза Кузьминичны со страхом и тоской следили за Надей. Она не надеялась на помощь и сочувствие своей жестокой равнодушной соседки, и смертельно боялась остаться одна. И не смогла уже Надежда, как это бывало раньше, наплевать на все и укрыться в своей скорлупе. Беспомощность Кузьминичны тронула ее, растревожила сердце. Ей вдруг стало по-настоящему жалко эту одинокую испуганную старуху.

- Не бойся, не брошу, - коротко сказала она, не находя с непривычки нужных ободряющих слов.
Вот так и случилось, что Надежда превратилась в сиделку.  Не бросать же Кузьминичну, в самом деле. Ей и лекарства нужны, и поесть необходимо. Галина Матвеевна тоже  подключилась, когда узнала о происшествии. Ну, да какая же она помощница, сама чуть живая. Правда, и Надя не могла похвастаться здоровьем, сильно сдала она за последнее время. В тот день, дождавшись, когда Кузьминична уснет, она вернулась домой и рухнула на кровать, не в состоянии пошевелиться. Часа через два еле поднялась и с трудом доковыляла до аптеки, затем еще пришлось зайти в магазин за продуктами для себя и соседки. А вот готовить она уже не смогла. Галина Матвеевна накормила и ее, и Кузьминичну. В последующие дни Надежда почти все время проводила у соседки, чередуя работу с отдыхом. Ответственность придавала силы…

Занятая своими мыслями, Надежда налетела в дверях аптеки на какую-то тетку.
- Глаза-то разуй! - заорала та, - Ой, Надька, ты что ли? 
Она тоже уже узнала Тоньку и, обойдя ее, молча направилась к витрине.
- Да брось ты, неужто все дуешься? Что с тобой, кстати? Прямо перевернуло. С того света, что ли, возвратилась?
- А  тебе-то какая разница, на старости лет сердобольной стала?
- Может и стала. Маму потеряла чуть больше месяца назад.
- Извини, сочувствую! Женщина она была очень сердечная, в отличие от дочери, - сказала Надежда, и опять двинулась было вперед.
- Да ладно, кто старое помянет – тому глаз вон. Сколько злиться можно! Пошли–ка лучше ко мне прямо сейчас! Поговорим, старые времена вспомним, родителей помянем. И про себя расскажешь, что это с тобой приключилось.
- Не могу я. Соседка болеет, вот лекарства надо купить.
- Ну, вечером приходи. Не запамятовала еще, небось, где живу?
- Да что я забыла у тебя?!
- Ладно ты, в самом деле. Приходи, расскажешь как жила. А, кстати, посмотришь на моих малявок. Собака ощенилась недавно. Щенки дорогие, отдавать буду, уже и покупатели есть. Одного только надо пристроить, немного из стандартов выбился. Настоящие знатоки его не хотят, а просто так, за здорово живешь посторонним отдавать неохота. Вот тебе могла бы продать за недорого, да ты, насколько я помню, животных не жалуешь. Я ведь тоже не больно их люблю, но мать эту собаку обожала, старинная подруга завещала ей животину перед смертью, и мать стала настоящей собачницей. Даже вязку сделала. Я была в ужасе, но она так радовалась, когда щенки появились! А через неделю ее не стало. Вроде вчера еще была на ногах, ни на что не жаловалась, а утром не проснулась. Вот и осталась я с приплодом на руках. Сначала растерялась совершенно, совсем не до этого было. С матерью ведь прожила всю жизнь. Но щенки требовали внимания, пришлось ими заниматься. А сколько сил положила, чтобы стоящих покупателей найти и не продешевить, ты не представляешь! Через пару недель их уже заберут.

Тонька скороговоркой рассказывала о своих делах, с любопытством разглядывая постаревшую, погрузневшую, совсем уж как-то опустившуюся Надежду. Что же с ней все-таки приключилось?

Наде же хотелось как можно быстрее отделаться от Тонькиной трескотни, скрыться от ее назойливого буравящего взгляда, и она пообещала, что зайдет на днях.
Но та поняла, что Надежда к ней не придет. Следующим вечером в квартире раздался звонок.
«Наверное, Галина Матвеевна», - решила Надя, и поспешила к двери. Распахнула ее, не посмотрев в глазок. На пороге стояла Тонька. Нехотя, Надежда отошла от двери, приглашая непрошеную гостью зайти. Та оглядела захламленный коридор, мимоходом заглянула в гостиную и прошла на кухню.
- Бог мой, подруга, да как же ты тут живешь? Ты что свинарник такой устроила?! - пораженно осматривалась вокруг Тонька, - Я вот бутылку принесла, да у тебя же пить нельзя, - она буквально ела кухню глазами.
- Идти мне надо к соседке, извини, - Надежда стала теснить Тоньку к входной двери. Та и не сопротивлялась особенно. Уж больно ее напугало увиденное.
- Ты что болела?
- Болела.
- Но ведь теперь на ногах! Руки у тебя, что ли, отсохли, такую грязь развела.
- Я приду к тебе сама завтра, - пообещала Надежда, чтобы отвязаться от Тоньки, - А сейчас иди, иди, не до гостей мне, - и она отворила двери.
Но Тонька и не думала задерживаться. Да, если честно сказать, и желание восстановить дружбу пропало абсолютно. Ужас же, что с Надькой произошло! Какая она теперь подруга, на бомжиху больше тянет. Тоньку брезгливо передернуло - ну надо же так опуститься!

А Надежда, вернувшись от Кузьминичны, задумалась. Не зная, что Тонька дала себе слово, больше  к ней ни ногой, она решила, что хочешь ни хочешь, а идти ей к бывшей приятельнице придется. А то та опять притащится и будет брезгливо нос воротить. Тоже мне, королева выискалась!

 Предполагаемый визит к Тоньке вызвал множество мыслей, от которых Надежда была так далека последние полгода. Нужно было срочно реанимировать себя, чтоб не видеть этого брезгливо-жалостливого выражения на Тонькином лице. Надежда подошла к правдивому зеркалу в коридоре, которое она так и не выкинула.
«Вот это да! Вот это и правда, ужас! - разглядывала она себя как бы со стороны, Тонькиными глазами, - Я, конечно, не волшебница, но надо попытаться хоть немного привести себя в порядок к завтрашнему дню».

Сначала она попробовала отдраить ванну. Оказалось это делом нелегким. От работы внаклонку кружилась голова, и она чуть не сваливалась в ванну. Не поленилась, съездила в хозяйственный магазин, купила щетку жесткую на длинной ручке, и порошков чистящих. С грехом пополам отмыла ванну. Если и не до блеска, то уж до вполне приличного состояния. Больше в этот день Надежда ничего делать не смогла – сил не осталось. А на следующее утро  она набрала ванну теплой  воды (горячую ей нельзя!) и отмокала в ней около часа. Затем тщательно вымыла голову, просушила и укоротила сама себе волосы – оставила по плечи. С трудом нашла платье, в котором проходила последние месяцы беременности. Было оно ей немного тесновато, («неужто я даже беременная была худее?», - поразилась она) но все-таки оказалось  лучшим из всего, что еще хоть как-то налезало. Потом она собрала волосы в хвост, подкрасила губы, попудрилась - не красавица, но и уж со вчерашней не сравнить. Любовалась она собой, правда, в льстивом зеркале ванной комнаты – захотелось поднять настроение.

Удовлетворенная результатами, Надежда от избытка чувств еще и надушилась, разыскав почти пустой флакон духов.

Бутылку она покупать не стала, взяла в магазине торт и зашагала к Тоньке. Жила та в двух остановках от нее, и раньше Надежда всегда ездила к приятельнице на трамвае. Но сегодня ей захотелось пройтись пешком. Чувствовала она себя удивительно, непривычно. Когда в последний раз ей довелось в гости-то ходить? Даже не припомнить.  А погода стояла отличная. Заканчивался июнь, солнце грело, проказники-воробьи радостно щебетали. Надя вдохнула аромат своих духов и вдруг волна острого пронзительного счастья захлестнула ее. Она почувствовала себя не просто живым существом, а ЖЕНЩИНОЙ. Набрав полную грудь свежего воздуха, она зажмурилась – «хорошо-то как!» И впервые за долгое-долгое время ощутила вдруг такую радость, прямо-таки дикую, животную радость – «я жива!».
У Тоньки все сверкало чистотой. «Она всегда отличалась чистоплотностью», – вспомнила Надежда, и волна стыда окатила ее при воспоминании о своей квартире. Тонька же была приятно удивлена преображением приятельницы – значит не совсем пропащая!

От водки Надежда отказалась. Выпили бывшие подруги чаю с тортом, родителей вспомнили, о бывших сотрудниках немного посплетничали. Тонька показала ей свою собаку с чудной кличкой Тера и ее щенков. Щенки показались такими трогательными, и на ум сразу же пришла Кузьминична.

- Слушай, давай-ка я, и в самом деле, куплю у тебя этого бракованного. Ты только не заламывай большие деньги, много заплатить не смогу.
- Неужто собаку решила завести? - удивилась Тонька.
- Да нет. Я подумала, может, если подарить щенка Кузьминичне, соседке моей, за которой я сейчас ухаживаю, она меньше станет убиваться по своей недавно преставившейся собаке. А то совсем завяла старуха.
Тонька теперь уже с изумлением смотрела на Надежду.
- Да что это с тобой, подруга? Сроду ты ни о ком не переживала, а тут какая-то чужая бабка. Тебе-то какое до нее дело?  Наверное, дети, внуки есть. Пусть они ее и реанимируют. А ты о себе лучше подумай.
- Да я всю жизнь только этим и занималась, и не больно-то преуспела. А дети ее и внуки разлетелись кто куда. Наезжают в лучшем случае раз в пятилетку.
- Ну, ты даешь, - все еще не могла прийти в себя Тонька.
Посидели, помолчали.
- Ну, так что, сколько хочешь за собачонку? – напомнила Надя.
- А знаешь, и правда, отнеси-ка этого щенка старухе. Раз она такая собачница, выходит его. И псу будет хорошо, и бабке.
- Так сколько за него возьмешь? – в третий раз поинтересовалась Надежда.
- Ладно уж. Я ж тоже человек. Так бери, только давай через недельку, две. Пусть еще около матери покрутится, сил наберется.

Вернувшись домой, Надежда сразу принялась за уборку и три дня с перерывами на Кузьминичну мыла и скребла, боялась, помрет с непривычки. Квартира ожила, как и сама хозяйка.

«Завтра же  договорюсь с Володькой, - подумала она, - Как только Кузьминична встанет на ноги – сразу займусь ремонтом. Раз уж решила жить, надо жить по-человечески. А то, и в самом деле, стыдно перед Тонькой и перед той же Галиной Матвеевной. Вон Галине Матвеевне уже за 80, а она и не думает умирать, живет себе и живет нормально.  Кто знает, какой день у него последний. Конечно, молодость не вернешь, но если мне суждено побыть на этом свете еще какое-то время, не буду ли я через несколько лет горько сожалеть о том, что так и не научилась ценить жизнь и дорожить ею, не смогла как следует использовать отпущенное мне время. Каждый день - это счастье, а тут речь идет, может быть, о 20-ти -30-ти годах. Хватит уже стонать, проклиная всех и вся.  Нужно попытаться что-то изменить и измениться самой».

Через несколько дней к ней заглянула Тонька:
- Ну, гляди подруга, можешь же!..
Еще через неделю Тонька привезла щенка.
- Пойдем вместе к твоей бабке, я ей все объясню про эту породу.

Соседка гостям обрадовалась, а когда увидела щенка, прямо затряслась вся. Тонька посадила его на одеяло, в ногах у Кузьминичны. Щенок сначала притих от страха,  потом поднял голову и начал с любопытством осматриваться.
- Ой, девоньки! Это что, правда, мне? Ой, да хорошенький какой, ах ты радость моя, ах шалун! А чем же кормить красоту-то такую? Ведь он, наверное, как Жулька жрать все подряд не станет. Он ведь принц прямо. Ой, подружки мои дорогие, давно так счастлива не была!
- Ну, хватит с тебя сегодня эмоций, – спохватилась Надежда, - опять сознание потеряешь! За щенком я пока пригляжу, а Антонина подробные инструкции оставит, что и как.
- Дык, обмыть бы надо. Сейчас бутылку достану. Мне-то нельзя, а вы выпейте.
- Лежи ты, неугомонная! – прикрикнула на нее Надежда, - Ведь только оклемалась маленько.
Тонька не произнесла ни слова. Она молча наблюдала за Кузьминичной, за щенком, незаметно оглядывала комнату. Потом сказала:
- Ну, вы лежите, отдыхайте, а мы пойдем.
Забрав щенка, обе ушли к Надежде.
- Слушай, ну как же не болеть в такой грязи! У меня вот идея. Завтра суббота, давай субботник твоей соседке устроим, хоть чуток приберем.
Теперь уже Надежда удивилась.
- Ты чего? Откуда такая вдруг любовь вселенская к человечеству?
- Ну, конечно, только ты у нас мать Тереза, – язвительно заметила Тонька,  - остальным это не дано. Да наплевать мне на твою соседку. Щенка жалко! Загнется в такой грязи через неделю.

Она не призналась, что умилило ее доброе, простодушное лицо Кузьминичны, растрогала буйная радость Надиной соседки при виде щенка.  И так захотелось что-нибудь сделать для этой несчастной женщины!
«А ведь мы все несчастные, каждая по-своему, несчастные и одинокие, - подумала она, - а когда вместе, вроде и не так тоскливо».

Тонька распрощалась вскоре, а Надежда, прихватив щенка, вернулась к Кузьминичне. «Ночевать унесу собачонку к себе, -  а сейчас пусть тут повозится», – решила она. Уж так ее подопечная была счастлива, даже щеки порозовели и глаза заблестели, не хотелось лишать ее радости.

Чтобы сразу отмести все возражения, Надежда заявила, что щенок очень дорогой, и Тонька потребовала создать собаке приемлемые для проживания условия. (Вот так, Кузьминична может в любых условиях, а щенок – нет!). Поэтому завтра в ее квартире они устроят уборку. Кузьминична была на все согласна. На следующий день она сама (!) доковыляла до Надиной квартиры. Та устроила ее на своем диване, и, набрав кучу ненужного тряпья и порошков, отправилась вместе с Тонькой наводить у соседки чистоту. Честно сказать, основная работа досталась Антонине. Надежда чуть поделает и садится отдыхать - то сердце начинает колоть, то голова кружиться.
- Ну и довела ты себя, - поражалась ее приятельница.
У нее самой, как и в прежние времена, энергия била ключом. Надежда два раза успевала рукой двинуть, а Антонина за это время горы сворачивала.
Часа через три раздался звонок в дверь.
- Мойте руки и давайте есть, труженицы, - сказала Галина Матвеевна.
 Она, оказывается, решила внести свою лепту и приготовила на всех обед.
Ели все вместе в Надиной квартире. Перекусили, отдохнули часок, чтобы животы улеглись, и опять принялись за работу.
К вечеру Надежда и пальцем уже не могла пошевелить от усталости, а ее приятельница еще сбегала к скверу, купила у бабулек букетик цветов, чтобы украсить комнату Кузьминичны.


10. Жизнь продолжается


Надежда постепенно возвращалась к жизни. Мыслей о самоубийстве не осталось и в помине, было не до них. Теперь она была не сама по себе, теперь на ней лежала ответственность. Нежданно-негаданно и совершенно непрошено свалились на нее две старые женщины. То Кузьминичне, то Галине Матвеевне требовалась помощь. И уже невозможно было отойти в сторону и пустить все на самотек. Это то, что касалось  обязательств. Но появились и развлечения. Сдружились они с Тонькой. Обе одинокие, не такие уж старые, с общим прошлым, с массой, как оказалось, неудовлетворенных желаний. Тонька, полная энергии, не имеющая, куда ее приложить, взяла шефство над Надеждой, нянчилась с ней как с ребенком, какую-то особую диету выкопала, заставила волосы покрасить, помогла с ремонтом. И старух не забывала, на всех хватало ее сил. Утро подруги начинали с прогулки в парке. Тера бежала впереди, Антонина энергично двигалась за ней, а замыкала шествие Надежда. Первый месяц она останавливалась через каждые сто метров – мучила одышка, кололо под ложечкой. Потом пошло легче. Ходили они и в кино, в основном на дневные сеансы, иногда пили кофе в ближайшей относительно недорогой кофейне. То вдруг Тоня прослышала о выставке цветов и потащила туда Надежду, в другой раз уговорила поехать на экскурсию в ближайший городок.  И на Тониной даче они проводили много времени. Тут уж Надя помогала своей неутомимой подруге возиться в огороде. Несколько раз брали с собой на природу и Галину Матвеевну с Кузьминичной. Даже у телевизора сидеть вдвоем было намного веселее. Посмотрят передачу какую-нибудь, обсудят, поспорят...

Лето пролетело незаметно, наступила осень. Дела шли своим чередом. Некоторые дни выдавались нелегкими и не очень веселыми, другие были полны приятных неожиданностей. Но Надежда уже понимала, что нормальная жизнь - не сплошной фейерверк, это смесь удач и разочарований, серых будней и ярких праздников, поражений и побед.

Чем увереннее, спокойнее чувствовала себя Надежда, тем больше мучили ее мысли о сестре.  И Галина Матвеевна нет-нет да и напоминала ей о Вере, о том, что вот уж год почти как та не звонит.

«Может теперь твоя очередь попробовать наладить отношения? Не получится, так не получится, что ты теряешь», - словами Марии Александровны увещевала она соседку.
Та и сама понимала, что нужно позвонить сестре, но не могла она, ну никак не могла заставить себя это сделать. Недоверие к словам Галины Матвеевны (а вдруг та что-то напутала насчет Вериных звонков, или присочинила даже, чтобы сестер помирить?), чувство стыда, боязнь потерпеть неудачу (бросит сестра трубку или скажет что-нибудь обидное) останавливали ее в тот самый момент, когда она подходила к телефону. Надежда только снова начала жить. А вдруг она не выдержит отказа сестры помириться, и опять нахлынет эта жуткая мучительная депрессия, которую удалось побороть с таким неимоверным трудом? Она страшилась также, что разговор с сестрой снова всколыхнет непереносимо острое чувство вины за ошибки, стоящие родителям жизни. Она не хотела опять во все это окунуться! Не сможет она еще раз преодолеть опустошающее душу отчаяние.

Для того чтобы встретиться лицом к лицу со своим прошлым, ей нужно было  сломить внутреннее сопротивление, что-то стронуть, изменить внутри себя. Надя решила, что должна вернуться в свое детство, постараться понять, когда жизнь свернула не туда. Ей необходимо было вспомнить и попытаться еще раз пережить то время, когда они с сестрой были неразлучны и искренне любили друг друга.
Как-то утром она собралась и поехала к своему бывшему детскому садику. В ее памяти он был неразрывно связан с сестрой,  ведь Вера так часто отводила ее туда. Садика Надежда не обнаружила. Там, где раньше в тени гигантского раскоряченного дуба стоял  симпатичный домик, выкрашенный яркими красками, возвышалась теперь стандартная высотка. Славный домик с верандой, на которой летом спали детишки, остался в далеком детстве и сохранился только в Надиной памяти. Вместо ожидаемой легкой грусти, ее с головой накрыла тяжелая тоска. Захотелось сесть прямо на тротуар и завыть. Она резко развернулась и почти побежала к трамвайной остановке.

«Ну что, теперь к школе, вернее к тому месту, где она стояла, - с горечью подумала Надежда, - чтобы получить еще один удар и пережить еще одну потерю? Может, на сегодня хватит?»

Но она упрямо потащилась к своей бывшей школе. Почему за столько лет она ни разу не зашла туда, даже мимо проезжать избегала? Не хотела возвращаться в то место, где была счастлива, опасаясь причинить себе боль? А школа стояла, ничуть не изменившись за 40 лет. Изменились только ученики. Так она и не решилась позвонить сестре. Думала о ней ежедневно, а вот заставить себя связаться с ней не смогла.

Наступили холода, пора было утепляться. Надежда вытащила из шкафа осеннее пальто, надела его, сунула руки в карманы. В одном из них нащупала бумажку. Вытащив свернутый в несколько раз тетрадный листок, она с недоумением уставилась на него - как же он там оказался? В конце концов, она припомнила, что в прошлом году нашла его в почтовом ящике. Она неторопливо развернула листок и замерла – Верин почерк, она ведь до сих пор его помнила.

«Надюша, - прочитала она, - мне необходимо тебя увидеть. Это очень важно и срочно! Я почему-то не могу до тебя дозвониться, и Галина Матвеевна трубку не берет, наверное, опять к дочке уехала. Пожалуйста, позвони мне!  А еще лучше – приезжай в любое удобное для тебя время. Торопись! Я очень буду ждать.
Твоя сестра Вера».


11. Потери и приобретения


Записка положила конец Надиным колебаниям. Значит все, что говорила Галина Матвеевна о звонках, было правдой. Теперь понятно, почему Вера перестала звонить. Решила, что Надежда просто не хочет общаться, раз не откликнулась.
Надумала она приехать без предупреждения. Ей показалось это более надежным. Тогда, даже если за год Вера и передумала уже мириться, то все равно не сможет захлопнуть дверь перед носом своей сестры, не выслушав ее. Ехать Надя решила в субботу, чтобы наверняка застать Веру. Кто знает, на пенсии она или еще работает.

В ночь с пятницы на субботу она почти не заснула, просто извертелась вся. Как ее примет сестра? И не узнает, наверное. А если узнает, может и не пустит. Записку ведь она писала уж год назад. За это время ее планы сто раз могли перемениться. Столько воды утекло за эти месяцы, столько всего изменилось!
«Ну, - уговаривала себя Надежда, - мое дело поехать и повиниться, а уж как Вера отреагирует, это ее дело».

Утром пришлось выпить корвалол, чтобы хоть немного успокоиться. Оделась Надежда тщательно, подкрасилась даже. Ей хотелось выглядеть как можно лучше. В магазине она купила самую дорогую коробку конфет и направилась к остановке.
Трамвай подошел почти сразу, и это Надю даже рассердило. Когда надо, так его не дождешься, а когда ноги подгибаются от страха, и хочется отдалить ответственный момент, так транспорт, как назло, тут как тут.

Вся дорога вместе с пересадкой заняла минут 45, хотя раньше меньше чем за час Надежда до сестры не добиралась. Она медленно добрела до подъезда, и так около него и застыла, не в состоянии открыть дверь. Даже ладони вспотели от волнения.
«Ну, нечего тут топтаться, - наконец-то решилась она, – вон уже старушки на скамейке поглядывают на меня с подозрением».

Чтобы оттянуть время, она пешком поднялась на третий этаж. Дрожащей рукой нажала кнопку звонка.
- Кто там? – почти немедленно послышался за дверью молодой звонкий голос.
- К Вере Ивановне я, - с трудом  выдавила из себя Надежда.
Дверь распахнулась.
- Вы кто? – тоненькая кареглазая девушка, невероятно похожая на Веру, внимательно смотрела на Надежду. Из глубины квартиры доносился плач ребенка.
- Сейчас, Ваня, сейчас – обернувшись, крикнула девушка и опять вопросительно посмотрела на гостью.
- Мне бы Веру, - повторила Надежда осипшим от волнения голосом.
- Мама умерла в марте, - у девушки на глазах выступили слезы.
Ответ оглушил Надю. Все надежды на примирение, на прощение рухнули. Она так мечтала вновь обрести сестру! Это ведь был единственный близкий человек у нее на всей земле. Опять она умудрилась все испортить! Как же записку не прочитала тогда, почему не прислушалась к уговорам Галины Матвеевны?! «Ах, какая же я дура. Все поздно, все уже поздно!»
- Вы откуда знали маму? - Вывел ее из шока голос девушки.
- Сестра я ее, - тихо ответила Надежда, вытирая слезы, и повернулась, чтобы уйти.
- Надежда Ивановна? - изумленно переспросила девушка.
 - Да.
- Ой, да вы заходите, - засуетилась девушка и посторонилась, пропуская Надежду в квартиру, - а я Оля, средняя мамина дочка.
В коридор выбежал зареванный малыш  лет трех и, увидев незнакомую тетю, с разбегу уткнулся в мамины колени, обхватив их руками.
- Это Ванечка.
- В честь деда назвали?
- Да, в честь дедушки.
Надежда протянула коробку конфет.
- Вот, принесла. Не знала, что в доме малыш, игрушку бы купила.
- Да, ерунда. Спасибо большое за конфеты. Идемте на кухню, будем чай пить и поговорим. Муж, Никита, сегодня на работе.
- А Анатолий где?
-Папа месяц назад переехал с Ксюшей в Нижний Новгород. Люба, старшая моя сестра, живет там с семьей уже несколько лет. Папа никак не мог оправиться после смерти мамы, говорил, что все здесь напоминает ее. Люба уговорила его переехать. У ее мужа год назад умерла бабушка и после нее осталась двухкомнатная  квартира. Папа с Ксюшей там поселились.
- А как ты? Тяжело тебе здесь одной?
- Тяжело, конечно. И по папе с Ксюшей очень скучаю. Но я же не могла уехать, у Никиты тут работа.  Да я и не хотела. Мне кажется мама здесь, рядом со мной, и помогает мне.
- Мы ведь с мамой твоей, - Надежда запнулась, не зная как продолжить. Слыхала ведь, наверняка, Оля про ссору. Почему же тогда так дружелюбна?
- Да, я знаю, что вы с мамой поссорились много лет назад. Мама очень переживала из-за этого. Особенно последний год. Она ведь даже ездила к вам, чтобы попытаться помириться, но не застала. Вскоре после этого ее прооперировали, и больше она уже не поднималась.
- Что у нее было?
- Рак поджелудочной. Мучилась, бедная, от болей ужасно, - у Оли опять выступили слезы.
Ванечка отпустил, наконец-то, маму и уселся за стол.
- Вот, Ванечка тоже чаю хочет, - улыбнулась Оля сквозь слезы. И включив чайник, она стала накрывать на стол.
- Не знаю, как бы я пережила мамину смерть, если бы не Ванечка. Он меня спас. Нужно было заботиться о нем, Никита ведь работает сутками, он мне не помощник.
- А ты работаешь?
- Все собираюсь, но страшно сынулю в садик отдавать. Болеет он часто.
- А кто ты по специальности?
- Математический факультет закончила нашего университета. Хочу в школу устраиваться.

Оля понравилась Надежде. Милая девочка! Впрочем, и Вера ведь такой же была.
- А мы с Любой очень дружны, - опять заговорила Оля, - хоть и живем в разных городах. Звоним друг другу почти ежедневно. У нее дочка растет, Наташенька. Скоро ей пять лет исполнится. Такая прелестная малышка! С Ксюшей все сложнее, характер у нее непростой. Но мы все-таки с ней ладим. Жаль, что вы с мамой столько лет не общались!
- Это только моя вина. Вера тут не при чем.
- А мама считала, что она гораздо больше виновата, чем вы. Она рассказала нам, из-за чего вы поссорились, я имею в виду историю с ее первым мужем. Но мама объяснила, что вы были очень молоды и не понимали, что делаете. Обстоятельства так сложились, что вы все вечера проводили наедине с Геннадием. Побороть искушение не всегда бывает просто. Мама так себя казнила из-за того, что не пришла к вам на помощь, когда вы потеряли ребенка, а потом и мужа, и дедушку. Я очень, очень любила мамочку, но тоже думаю, что она была неправа. Нужно уметь прощать, это должно быть одним из главных правил в жизни. Нельзя бросать своих близких в беде! Мама даже считала, что ее болезнь из-за вас, наказание за то, что она не пришла на помощь в трудную минуту, оставив вас наедине со всеми бедами.

Надя не верила своим ушам - вот ведь оказывается как! Она была так виновата перед Верой, а щедрая сестра все ей простила и даже винила себя за Надину неудавшуюся жизнь! И дочек не настроила против нее, даже наоборот, сумела поселить сочувствие в их сердцах.

- Мама, умирая, взяла с нас слово, что мы свяжемся с вами и попытаемся наладить отношения. Она написала большое письмо, просила вам передать, оно у меня, я вам его отдам, когда будете уходить. Но после ее смерти так все закрутилось – Ванечка долго болел, когда выздоровел, папа решил уехать. Собирали их. С Ксюшей проблемы были, она не хотела переезжать. В общем, все одно к одному. Люба приезжает в гости через две недели, и мы договорились вдвоем к вам поехать, а тут вы сами. Как здорово!

Ванечка слез с табуретки, направился в комнату и через минуту вернулся с книжкой. Он забрался Надежде на колени и протянул книжку ей.
- Ванечка, что надо сказать?  - напомнила ребенку мама.
- Пожалуйста, -  малыш посмотрел на гостью и улыбнулся ей такой обворожительной улыбкой, что у той перехватило дыхание.
«Господи, да это же тот мальчик у фонтана», - вдруг сообразила Надежда. Она повернулась к Ольге, чтобы похвалить ее малыша,  и поразилась перемене, произошедшей с лицом молодой женщины. Оно сияло мягкой одухотворенной нежностью, отражая улыбку сына.
- Он у нас дикий, ни к кому не идет, даже к Любе. Первый раз вижу, чтобы он так доверчиво общался с незнакомым человеком.
Надя погладила Ванечку по головке и так разнервничалась, что чуть не расплакалась.

«Неужели я нашла родных? А вдруг что-то случится и все рухнет? Например, Анатолий не захочет, чтобы я подружилась с Олей, или Люба будет против».
Но она знала, что в этот раз не отступит ни за что. Она сделает все, чтобы Верины дети вошли в ее жизнь.

Скоро Надя засобиралась домой. Она не могла дождаться, когда откроет толстый конверт, который ей дала Оля, и прочтет письмо. На улице этого делать не хотелось. Слишком важной была для нее последняя весточка от сестры. Как будто вся дальнейшая жизнь зависела от того, что содержало послание. Действительно ли сестра простила ее? Возможно ли это после всего, что она натворила?
Не успев войти в свою квартиру,  Надежда, не раздеваясь, начала читать письмо.


12. Письмо Веры.


«Здравствуй сестренка!
Слово «сестренка» звучит для меня совсем уже непривычно! Сколько лет я его не употребляла, даже подумать страшно! Как же это я умудрилась, как посмела вычеркнуть из жизни такого близкого, такого дорогого для меня человека? Что за затмение на меня нашло?

Когда я узнала, что больна, (не буду сейчас об этом, тебе все подробно расскажут девочки)  поняла, что не могу уйти, не помирившись с тобой, не попросив у тебя прощения. Дозвониться по телефону не получилось, и в воскресенье я поехала к тебе. Долго звонила в дверь, стучала, потом пошла в магазин, вернувшись опять звонила. Галины Матвеевны тоже дома не оказалось. Сидевшая на скамеечке старушка сказала мне, что ты здорова и у тебя все в порядке. Так я и ушла ни с чем, решив попытать счастья через несколько дней. Но не получилось. С каждым днем чувствовала себя все хуже. Потом прооперировали, затем началась химиотерапия. Тут еще Ванечка, Олин сынуля, тяжело заболел. Послала к тебе Ксюшу с запиской, сама я уже больше из дома не выходила. Ты не перезвонила. Конечно же, ты не могла простить мое предательство.

Трудно начать. Трудно передать все, что я передумала и перечувствовала за эти годы. Наденька, девочка моя, если бы я только могла выразить словами, как страдаю, как давит на меня груз вины перед тобой и перед мамой! Особенно перед тобой. Ведь ты - моя младшая сестра, я должна была защитить тебя, протянуть руку помощи, когда свалилось на тебя столько бед. Уверенна, что если бы я была тогда рядом, то смогла бы помочь. У мамы не получилось, она и сама нуждалась в поддержке, потеряв обожаемого мужа и долгожданного внука. А я могла, знала, что могла стать вам опорой в тот момент, и это было моей прямой обязанностью. Вместо этого я со стороны наблюдала, как ты страдаешь и как стремительно разрушаешь себя. Тогда мне казалось, что ты расплачиваешься за собственные ошибки. А своих ошибок я замечать не хотела. Моя вина гораздо тяжелее твоей. Ты предала по молодости и недомыслию, а я совершенно осознанно. Ты не представляешь, как я казню себя. Я закрыла глаза на твое горе, оправдывала себя твоим поступком с Геной. А ты ведь просто оказалась для Гены лакмусовой бумажкой. Если он смог предать меня в моем собственном доме, с моей сестрой, значит, он способен был на любое предательство. Оглядываясь сейчас на свою жизнь, я вижу, что ты сделала мне большое одолжение. Если бы я не рассталась с Геной, то не встретила бы Толю. Мне даже страшно представить, что такое могло случиться!

Моя болезнь – наказание за жестокость и бездушие, за мой чудовищный эгоизм. Справедливое наказание! Я ухожу, мне осталось совсем немного – я это знаю, я же врач. Мы обманываем друг друга, девочки и Толя притворяются, что моя болезнь излечима, я притворяюсь, что верю им. Тяжело оставлять Анатолия и дочек, но уверена, что они справятся. Старшие девочки замужем и у них прекрасные мужья. Ксюше будет труднее, но она сильная. И Анатолий со временем переживет потерю. За них не беспокоюсь. Ухожу, осознавая какой тяжкий грех лежит на мне – твоя загубленная жизнь!

После того как мамы не стало, и мы совсем перестали общаться, я звонила иногда Галине Матвеевне, чтобы расспросить о тебе. Я узнала, что ты бросила пить и стала бухгалтером, и очень порадовалась за тебя, но что-то мешало мне поднять трубку, поговорить с тобой. Почему я не позвонила? Поверь, у меня до сих пор нет на это ответа. Сразу же после маминой смерти я почувствовала, что обязана пойти на примирение. Ты ведь осталась совсем одна, а я была окружена родными. Кроме того, смерть мамы оказалась так тяжела, что я ощущала непреодолимое желание разделить эту потерю с тобой.  Но я не была еще готова к примирению, к сожалению, многого тогда еще не понимала. Да и казалось, что впереди столько времени, все еще можно будет исправить.

Галина Матвеевна очень переживала о тебе, просила меня приехать, поговорить с тобой, хотя бы в память о родителях. Но и это не сдвинуло меня с места. Уже после маминой смерти я начала понимать, как была несправедлива к тебе, но старалась выкидывать эту мысль из головы. Легче было ощущать себя жертвой, а не палачом. К сожалению, очень часто мудрость приходит в результате страданий. Только узнав, что неизлечимо больна, я со всей ясностью осознала, что натворила, насколько виновата перед тобой.

Наденька, я так тебя любила в детстве! Мне кажется, я даже не так была рада рождению своих девочек, как радовалась твоему появлению. Мы с тобой были очень привязаны друг к другу, ведь правда? А помнишь, как делились секретами, спрятавшись от родителей в ванной комнате? В какой момент наше доверие и близость начали постепенно исчезать? Когда человек тебе по-настоящему дорог, надо уметь прощать, надо найти в себе силы простить. В этом отличие любви от себялюбия. Неужели мне только казалось, что я любила тебя? В детстве  думала, что могу отдать за тебя жизнь, а первое же испытание не выдержала.
Поверь, я ненавижу себя той поры, просто ненавижу – бесчувственная самовлюбленная эгоистка! Откуда столько высокомерия, откуда такая самоуверенность? Подумаешь, врачом стала! Отец с матерью создали все условия, чтобы я смогла достичь своей цели. Отец помогал деньгами, как мог, даже после замужества, и лучшую комнату нам отдал. Мама учила всему, что знала сама. Она все мне объясняла, показывала, знакомила с врачами...

Надя, я хочу тебе признаться в кое в чем. Помнишь, когда ты училась в старших классах, родители все чаще начали ставить меня в пример? Они считали меня непогрешимой, образцом, а я была, на самом деле, злой и завистливой. Да, да – это правда! Просто мне удавалось тщательно это скрывать. Я ведь очень завидовала тебе, Надюша! Завидовала твоей красоте, бьющей через край энергии, популярности в школе, легкому отношению к жизни. И талантами, в отличие от меня, ты не была обделена. Как ты пела и танцевала! Мне казалось несправедливым, что природа так щедро одарила тебя, дав мне лишь крохи. Ты взяла все лучшее от отца с матерью, была королевой, а я – серой мышкой. Мне  все давалось тяжело. Чтобы иметь приличные отметки, я просиживала днями и ночами. А тебе достаточно было прочитать один раз, и ты все запоминала наизусть. С годами зависть только усиливалась. Все ребята были у твоих ног, тебе и напрягаться не надо было. Но главное, Надя, главное, что мучило меня,  и вызывало порой даже злобу - это слепая любовь отца к тебе! Как же я ревновала его к тебе! Он ведь был и до сих пор остается для меня идеалом мужчины. Да, таких, как наш папа я больше в жизни не встречала. Вплоть до потери внука он держался, никогда, ни на что не жаловался, всегда улыбался. А как был красив, ты помнишь? Он всегда был душой компании -  веселый неунывающий. Мне так хотелось, чтобы он заметил меня, мои старания, мое усердие. Его скупые похвалы так много для меня значили!
Труднее всего бороться с собой, со своими слабостями. Мы обе потерпели поражение на этом фронте. У кого это получилось, так это у отца. Я видела, как ему тяжело было тебя наказывать, лишить комнаты. Он ведь привык тебе во всем потакать и отдавать все самое лучшее.  Именно из-за любви к тебе он так скрутил себя, так изменился. Он надеялся, что это тебе поможет.

А я же, я! Как могла быть такой жестокой, не видеть, что рядом страдали два близких и любимых существа?  Мне было так плохо, когда папы не стало, как же я не понимала, что вам с мамой еще труднее! Бедная мамочка! Она умирала с тяжелым сердцем. Она никогда мне ничего не говорила, но несколько раз я ловила на себе ее взгляды, полные осуждения и жалости. Она жалела меня за мою черствость и слепоту, представляешь?

Я очень тяжело перенесла смерть нашей мамочки. Несмотря на мужа и троих детей мне казалось, что я осиротела, осталась одна на всем белом свете. Так мне тогда тебя не хватало! Ты была единственным человеком, с которым я могла разделить боль утраты. Но с такой же силой, с какой я чувствовала тоску по тебе, ровно с такой же силой я злилась на тебя, обвиняя в преждевременной маминой кончине.
Знаешь, много лет я не могла успокоиться и примириться со смертью родителей. Часто посреди какого-нибудь дела или  разговора воспоминания о них пронзали острой болью, я ощущала себя предательницей – жила полной жизнью, даже была счастлива, а их уже не было. «Ну, ведь надо же как-то существовать дальше, - убеждала я себя, - Что бы было, если бы хоть на время мы не умели забывать об утратах? Это ведь единственная возможность продолжать жизнь без дорогих для нас людей!»

Почему потеря родителей так тяжела? Только ли это любовь к ним, или это еще и любовь к самим себе? Родители - наше детство и молодость, которые с их уходом покидают нас и напоминают, что и наш конец уже не за горами. Родители, как не парадоксально это звучит, самые близкие и самые далекие для нас люди. Мы проводим с ними детство и юность, прекрасно помним их кулинарные предпочтения, любимые фильмы и книги, но совершенно не знаем, что было у них на душе. Мы оставляем родителей в том возрасте, когда еще ни о чем не задумываемся. Много лет спустя мы начинаем понимать, что они тоже страдали, переживали, их тоже мучила неудовлетворенность. Они к чему-то стремились, испытывали разочарования и неудачи. И все это прошло мимо нас. Получается, что мы знали их хуже, чем наших друзей. Мы рассказывали им о своих проблемах и никогда не спрашивали, что же беспокоит их. По молодости мы рассматриваем родителей как людей, которые существуют на земле, чтобы исполнять наши желания, подкладывать руки. Они рядом, они привычны. Как только мы начинаем себя осознавать – они тут, и кажется, так будет всегда. Мы считаем, что мама с папой существуют только для того, чтобы помогать и поддерживать нас. Мы не предполагаем в них каких-либо своих желаний и устремлений. Когда мамы не стало, я осознала, что любя ее, никогда не стремилась ее понять и пожалеть.

А знаешь, у мамы, оказывается, был друг, близкий друг. Он работал хирургом в ее больнице. Звали его Леонидом Сергеевичем. Он пришел на мамины похороны. Не знаю, заметила ли ты его - такой высокий худой пожилой мужчина в черном пальто. Мне потом рассказала о нем мамина подруга, тетя Таня, помнишь ее? Он, оказывается, всю жизнь любил маму. Он прежде папы сделал ей предложение, но она отказала ему. Когда папы не стало, Леонид Сергеевич хотел даже оставить семью из-за нее. Мама не согласилась. И не только из-за того, что не могла тогда тебя оставить, но, в первую очередь, потому что некогда бы себе не позволила разрушить чужую семью.
Что-то я расфилософствовалась и отвлеклась. Я как будто вернулась в детство, в то время, когда мы с тобой все друг другу рассказывали.
Наденька, это письмо - мольба о прощении. Я так мечтаю увидеть тебя, у меня еще остается маленькая надежда, что случится чудо, ты приедешь ко мне, облегчишь мои страдания прощением. Понимаю, шансов почти нет. Поэтому пишу это письмо, которое ты получишь, когда меня уже не станет.

Мои девочки все знают о нас, я ничего не утаила. Я рассказала им о нашем детстве, дружбе, о Гене и моем предательстве. Рассказала о том, что тебе пришлось пережить. Они все правильно поняли и очень хотят с тобой общаться.  Не повторяй мою ошибку, умоляю! Переступи через свою обиду. Знай, ты не одна, у тебя есть родня! Люба с Олей славные добрые девочки, очень похожи и очень дружны между собой, хоть Любочка уже несколько лет живет с мужем и с дочуркой Наташенькой в Нижнем Новгороде. Ксюша, внешне копия нашей мамы, но характер явно не мамин. Сложная девочка, нелегко она мне досталась. Но моя болезнь очень на нее подействовала - она резко повзрослела, стала мягче. И львиная доля дел сейчас на ней. Оля не может отойти от Ванечки – он слабенький, часто болеет, Никита много работает (очень талантливый мальчик!). Толя и Ксюша – главные работники в доме.

Извини, письмо получилось таким сумбурным и бестолковым. Писала его несколько дней. Мысли теснятся в голове, толкаются, хочется так много успеть сказать, передать все, что накопилось за эти долгие годы. Ведь это мой последний разговор с тобой, моя исповедь. Я очень боюсь чего-то забыть, недосказать. Еще раз, прости меня, родная моя, пожалуйста, прости!  Я и так наказана тем, что не смогла исправить при жизни совершенную мной чудовищную ошибку.
А теперь прощай, моя любимая сестричка. Я устала, сил уже совсем не остается. Подружись с моими девочками, они очень этого хотят. И будь счастлива! Поверь мне, жизнь – это такой подарок!»

 Надя плакала, заливая пожелтевшие листочки слезами. «Ах, Вера, как же так! За что же ты себя так жестоко винила? Мне больно, что ты ушла с такой тяжестью на душе. Как это несправедливо! Почему ты решила, что должна расплачиваться за мои ошибки? А я, оказывается, совсем не знала свою сестру. Прожила свою жизнь с повязкой на глазах».


13. Очередная попытка понять, что же такое счастье


Долго предаваться тоске, которая со всей тяжестью опять было навалилась на Надежду, не позволили Галина Матвеевна с Кузьминичной и Тоня. Соседки нуждались в ее помощи, а энергичная подруга имела огромное количество планов, в которые хандра совсем не входила.
Через несколько дней после визита Надежда позвонила Ольге. Та явно обрадовалась, сказала, что Ванечка спрашивал о ней. Она обещала заехать. А через неделю приехали Люба с дочкой, и сестры устроили своей вновь приобретенной тетке  настоящий прием.

Прошло еще несколько месяцев. Жизнь Надежды изменилась настолько, что иногда казалось, все происходящее с ней -  очередной необыкновенный сон. Благодаря ежедневным утренним прогулкам с Тоней здоровье потихоньку налаживалось.  Она даже похудела на несколько килограммов. Ей, конечно, далеко еще было до идеального веса, но внешний вид уже явно изменился в лучшую сторону.
Кузьминична совсем оправилась от болезни и даже иногда гуляла с «девчонками»  - так она называла Надю с Тоней. А вот Галина Матвеевна, к сожалению, сдавала. Три женщины помогали ей, как могли. Приезжала ее дочь, уговаривала переехать к ней. Но Галина Матвеевна,  ни в какую – «здесь родилась, здесь и умру. Видишь, сколько у меня помощниц, не беспокойся за меня. Когда уж совсем слягу, дадут тебе знать».

Но основное время Надежда теперь проводила с Ванечкой - Ольга вышла на работу.  Ванечка звал ее бабушкой. Нет, ну надо же, сбылось все-таки! Она теперь бабушка и обожает своего внучка так, что и не передать словами. А тут еще одна новость случилась. Позвонила ей как-то Ольга поздним вечером. У Надежды просто сердце оборвалось, решила, что Ванечка заболел. Но она ошиблась. Ольга сказала, что беременна, и не знает что делать, ведь только на работу вышла. А Никита уговаривает – рожай!
«Тут и думать нечего, - заявила Надежда, - конечно, надо рожать! Пора для Ванечки сестричку заводить или братика. Как-нибудь справимся, не переживай! Работу не потеряешь, я буду рядом». А про себя подумала, что и Антонина поможет, энергии у нее хоть отбавляй, было бы, куда силы приложить. Да, с Антонины нужно брать пример, вот кто жизнь любит и ценит!

В последнее время все чаще Надежде в голову приходили странные мысли. Она, например, стала задумываться, когда же была счастлива в своей жизни. А главное – что это все-таки такое, какой смысл заключает в себе магическое слово «счастье»? И отчего оно зависит - от количества денег, от славы, работы? Или это, когда ты любишь и любим? Как часто люди употребляют это слово, и никто до сих пор не может дать четкого его определения.
«Оно для каждого свое», - сказала Мария Александровна.
«И правда, счастье - как пироги», - думала Надя, - Изделия из теста с начинкой называются пирогами, а начинка может быть разной. Так и счастье. Под ним подразумевается удовлетворенность жизнью. Только удовлетворенным каждый человек бывает от разных вещей.  Кто-то, например, предпочитает покой,  другого зовет дорога. Одни хотят иметь много детей, другим нужна свобода и независимость. Есть люди, для которых важно мнение только самых близких, иные жизнь кладут на то, чтобы добиться  мирового признания».

Понятно, что счастье – понятие собирательное и исполнение одной, пусть даже самой главной мечты не сделает тебя счастливым, необходим определенный набор удовлетворенных желаний.  Раньше Надя считала,  чем более высокие запросы у человека, тем более полноценным, более ярким будет его счастье.   Когда-то она втайне завидовала Вере. Та получала искреннее наслаждение от просмотра картин в музее, посещения театра или филармонии. Надя же никак не могла взять в толк, что в этом привлекательного. Она считала это пустой тратой времени. Но глядя на просветленное лицо сестры после концерта, ей становилось досадно, казалось, что-то важное ускользает от нее. И кто же теперь может сравнить, взвесить, которая из сестер в ту пору их молодости была счастливее? Если человек не понимает и не любит музыку, он и не заметит ее отсутствия в своей жизни. У каждого индивидуальное понятие счастья. Так что же оно означает для нее, Нади? Она задумалась. Когда ей было по-настоящему хорошо, и она была всем довольна - в детстве или позже, когда встретила Алексея? Оказывается, таких периодов у нее раньше было немало. Но даже и тогда случались особые моменты, в которые счастье чувствовалось особенно остро. Когда же она была счастлива по высшему разряду, так что каждый миг, каждой клеточкой ощущала могучий подъем, близкий к эйфории?  Тогда когда жила с Алексеем, рядом были родители, и  она ожидала ребенка. Вот тогда она была наверху блаженства. А что нужно сейчас, чтобы ей было хорошо? Это она знала точно – семью: мужа, детей, внуков. Но этого уже не получить. Значит, она никогда не сможет быть счастливой? Или это будет какое-то другое счастье не высшей, например,  категории, а более низкой?

Есть люди, которым для достижения их понимания наивысшего благополучия нужно так много, что практически мечта их неосуществима. А есть другие, умеющие ценить каждый вздох и каждый шаг. Тогда, значит, счастье - это не набор благ, а внутреннее состояние человека?
«Если так, то я могу еще быть счастливой, - думала Надежда, - Общаясь со своими старухами, которые явно нуждаются во мне, я чувствую удовлетворение оттого, что могу им помочь. Мне приятно, что в мою жизнь вернулась Тонька, она добавила остроты в однообразное мое существование. А когда я вижу радостную улыбку бегущего навстречу Ванечки, меня переполняет такой восторг! Лично мне для счастья необходимо, чтобы кто-то во мне нуждался, и чтобы я нуждалась в ком-то. Я из тех людей, которые не могут жить в одиночестве. А ведь совсем недавно я была уверена, что мне никто не нужен. Правда, была при этом глубоко несчастна».
Надежда понимала, что есть, видимо, и другая категория – это люди полностью поглощенные делом, которое становится смыслом их существования. Получается, человеку нужен какой-то интерес, увлечение, которые приносят радость, дают ощущение полезности, привязывают к жизни.

Ей вдруг открылась правда – счастье это не что-то огромное и необыкновенное, это совокупность самых простых вещей. Неудачи, неприятности - неотъемлемые составляющие жизни. Они оттеняют наши успехи, делают их ярче, значимее. Каждый миг, который мы проживаем – счастье. Она вспоминала радостные минуты детства и тосковала по ним, но уже понимала, что через несколько лет вот эти сегодняшние мгновенья светлой грусти покажутся таким же неповторимыми и пронзительно счастливыми, какими сегодня воспринимаются события многолетней давности.


14. Последний сон


Вернувшись как-то от Ванечки домой, Надежда вдруг почувствовала сильную усталость и прилегла отдохнуть. Не успела глаза закрыть, как тут же и заснула. И увидела посередине комнаты знакомую дверь. Она уже забыла о своих странных снах, не до них было, а тут вот опять началось. Нет, не совсем так. Не было у нее ни капельки страха на этот раз, даже наоборот, радостно ей как-то стало. Она спокойно подошла к двери,  широко ее распахнула и уверенно шагнула за порог...
Под ногами с треском разломилась сухая бурая шишка. Надежда оглянулась по сторонам - никого. Они были одни с Терой на этой еле заметной лесной тропинке. До дома теперь недалеко - вон уже слышен шум разбивающихся о скалы волн. Лес, действительно, начал  редеть и вскоре они вышли к обрыву.  Ах, какой букет – запах соснового бора, смешанный с запахом моря! Она всегда, прежде чем начать спуск, останавливалась и глубоко вдыхала чистый вкусный, такой неповторимый воздух - как хорошо! Тера нетерпеливо вильнула хвостом и, не дождавшись хозяйки, первой заскользила вниз. Поправив тяжелый рюкзак, который все норовил сползти,  Надежда последовала за собакой, опираясь руками о попадавшиеся на пути валуны. Здесь уже все ее внимание поглощал спуск - не до красот, не свалиться бы. Тропка была завалена мелкими камушками – поскользнёшься, чуть оступишься и полетишь вместе с ними в море. Вот она обогнула громадный валун, перегородивший дорогу, и внизу у воды увидела крышу дома. Через несколько минут ее любимое убежище выросло перед ней.

Со стороны суши дом не производил впечатления -  приземистый такой, аккуратный, зажатый между скалами домик, без всяких украшательств. Надежда открыла дверь и, пропустив Теру, ступила на небольшую огороженную площадку, возвышающуюся над комнатой. Она сбросила тяжелый рюкзак на пол и нажала на кнопку в стене. Площадка медленно заскользила вниз. Через несколько секунд они оказались в просторной комнате и, прежде чем выйти из подъемника, Надежда застыла на несколько мгновений, не в состоянии отвести глаз от противоположной стены. Ну надо же, сколько сюда не приходит, никак не может привыкнуть к этой сказке. И правда, зрелище открывается необыкновенное - противоположная стена комнаты полностью стеклянная, и море подступает к ней вплотную. В спокойном состоянии вода находится почти вровень с полом гостиной, и взгляду открывается бескрайняя равнина, меняющая свой цвет в зависимости от времени года, суток и настроения - живая никогда не надоедающая картина. Но штиль здесь явление редкое, море почти всегда беспокоится. Когда штормит, все что ты видишь – это вновь и вновь забрасываемая неутомимой стихией, яростно хлещущая по стеклу вода. Волны с разбегу кидаются на стеклянную стену, и нехотя сползают по ней, отступают, чтобы набраться сил и снова броситься в атаку.

Надежда часами может наблюдать за играми моря. Оно такое разное, непредсказуемое, но всегда величественное и прекрасное. Взять, например, солнечные восходы и закаты. Кто-нибудь может назвать картину прекраснее, чем полыхающее огнем необозримое водное пространство? А нарядные пенные кружева на морской поверхности во время волнений, а дрожащая, светящаяся в темноте лунная дорожка – разве эти картинки не завораживают?

Самое любимое время у Надежды - вечернее, когда переделаны все дела и можно отдыхать, наслаждаясь покоем. Она разводит огонь в выложенном из огромных валунов камине, и с чашкой горячего чая усаживается на расположенный рядом диван, развернутый в сторону прозрачной стены. Отблески оранжевого пламени скачут по блестящей шерсти лениво развалившейся у Надиных ног Теры, а снаружи светится загадочное живое серебристо-черное море, перекликаясь с  трепещущей россыпью пронзительно-голубых звезд на темном небосводе.

Можно было бы предположить, что гостиная – самая любимая у Нади комната. Но это не так. Внизу под гостиной и кухней расположены три небольшие спальни.  Фронтальные стены там тоже из стекла. Ночью, правда, ничего не разглядишь в темноте, наслаждаться видом хорошо утром. Вот так – распахиваешь сонные еще глаза и оказываешься в подводном царстве. Правильно, спальни находятся под водой, поэтому и стена наружная, как стенка аквариума  открывает взгляду подводное царство: то стайка мелких рыбешек подплывет к стеклу, пытаясь разглядеть, что же находится там внутри клетки, то прибьется буро-зеленая водоросль и танцует какое-то время в такт колебаниям воды. Вот, заставив мелких рыбешек броситься врассыпную, в сторону Надиной кровати лениво движется крупная рыбина, выпучив свои бестолковые глаза. Как и наверху в гостиной, Надежде обычно требуется усилие, чтобы заставить себя оторвать взгляд от завораживающего зрелища.

Но сегодня заниматься созерцанием время не позволяло, дел было невпроворот. Сначала следовало накормить Теру, потом развести огонь в камине, чтобы выгнать сырость из жилья. Ну и, наконец, необходимо было заняться ужином и на стол  накрыть.
- Сегодня мне, голубушка, не до тебя, - говорит Надежда вьющейся у ее ног Тере, - нужно успеть столько дел переделать! Много гостей ожидается - Ольга придет с Никитой и Ванечкой, и  Кузьминична пожалуют, и Анатолий с Ксюшей, и Люба с семейством,  ну и Антонина, само собой. Может и Галина Матвеевна появится, если будет себя чувствовать прилично. Хоть все они обещали что-нибудь принести к столу, Антонина даже грозилась свой фирменный торт испечь, но все же я хозяйка, и спрос будет с меня.

Время за работой бежало быстро, и вот Тера встрепенулась и радостно залаяв, бросилась к подъемнику. Скоро и Надежда различила голоса, среди которых выделялся звонкий Ванечкин. Она заторопилась к подъемнику, нажала кнопку и... проснулась.

Видение вспомнила до мельчайших подробностей.
«Так вот что мне снилось в прошлом году, когда я видела море - именно этот сон. Только не готова я еще была к нему.  Пришлось пройти длинный тяжкий путь, чтобы обрести дом, наполненный дорогими мне людьми, научиться ценить то, что имею, и быть за это благодарной судьбе. Все, как говорила Мария Александровна. Ведь она оказалась права!»

Нам дана такая короткая жизнь. Когда ты молодой, думаешь, что впереди бесконечность. Теперь, достигнув 56 лет и оглядываясь назад, Надежде казалось, что все пролетело как одно мгновенье. Основные события, реши она изложить их на бумаге, заняли бы лишь несколько страниц.


«Жизнь проносится стремительно, и значить каждый день, каждую минуту мы должны не просто просуществовать, а прочувствовать, прожить активно, - думала Надежда, - Не знаю и не хочу знать, как долго я еще задержусь на этом свете. Не буду ожидать смерти, не буду даже думать о ней. Я хочу жить в полную силу, вплоть до того дня, когда суждено будет уйти. Наверняка Создатель, отпустив нам так мало времени, имел в виду, что мы используем полноценно каждое мгновенье и наполним его смыслом, А иначе, зачем вообще все это нужно было затевать!»