Посвящается Станиславу, моему сыну
Я познакомился с Ежиковым в Питере на одной из улиц, где он, среди букинистов, торговал своими книгами. Его морщинистое, с запавшими щеками лицо, словно шоколадными брызгами, покрыто старческими пятнами, глубоко посаженные, за стеклами очков, небольшие глаза, большой нос, нависший, как утёс, над верхней губой — всё это сразу, почему-то, привлекло моё внимание. Я смотрел на него и не мог понять, что за нужда гонит его каждый день, в любую погоду, стоять тут за какие-то гроши. Судя по его возрасту, он должен был получать пенсию. Подстегнутый любопытством, однажды спросил у него:
— Дмитрий Павлович, как Вы пережили блокаду?
— Слава богу, это горе не коснулось меня.
— Как же Вас обошли эти испытания?
— Просто я родился после блокады, в победный год.
— Дмитрий Павлович, простите меня за нескромные вопросы.
— Вадим Иванович, не волнуйтесь. В самом деле, своим внешним видом я смахиваю на блокадника. С этим я смирился. К сожалению, старость ко мне пришла раньше времени.
Нежаркое питерское лето с освежающими дождями, порывистым ветром устраивали меня, но заканчивался срок моего проживания на съемной квартире, а мне еще хотелось там пожить, полюбоваться чудным городом. Необходимо было подыскать комнату. Я обратился за помощью к Дмитрию Павловичу. Его двухкомнатная квартира находилась в пятиэтажном доме. Одну комнату он предложил мне. Это меня обрадовало, до метро — рукой подать. Дом, окруженный зелеными газонами, высокими кленами, липами, выглядел добротным и ухоженным. С Ежиковым мы поднялись на второй этаж. Он открыл дверь. Войдя в квартиру, я был поражен увиденным. Можно было подумать, что мы попали в музей. На стенах красовались, наклеенные на картон, фотографии большого размера.
— Дмитрий Павлович, — вы фотографии собираете, — обратился я к хозяину.
— Вадим Иванович, я — бывший фотограф. Этому делу отдал всю свою жизнь.
Фотоработы выглядели удивительными. Они отличались высоким качеством и безупречностью . Большое количество фото были посвящены памятным местам города и красавице Неве, ее мостам.
— Вадим Иванович, — отвлек меня Ежиков, — вот Ваша комната, располагайтесь.
Она мне понравилась. Небольшая, уютная, тихая. У стены стояла металлическая кровать, застеленная оранжевым покрывалом, а напротив — небольшой столик неопределенного цвета с двумя венскими стульями. На полу располагалась, видавшая виды ковровая дорожка. За окном светило солнце и раскачивались зеленые кроны деревьев. Стены комнаты были заняты женскими портретами. На них застыли улыбки прекрасных блондинок, брюнеток, молоденьких и зрелых с пышными прическами. Скромная обстановка не мешала моему хорошему настроению. Осмотревшись, я спросил у Ежикова:
— Дмитрий Павлович, Вы занимались таким увлекательным делом. Вы были знакомы с такими дамами. Вам любой мужчина позавидует. Наверняка у Вас было немало романов. Теперь, оглядываясь на прошлое, что Вы можете сказать?
— Разумеется, в своем деле я достиг определенной высоты и испытал от этого немало радости , но все-таки на мою долю выпало больше несчастья. Достаточно посмотреть на меня и не надо никаких слов.
До поздней ночи затянулась наша беседа. Я с интересом слушал его.
В молодые годы, когда Ежиков овладел фотоделом, он увлекся портретными съемками и вскоре добился успеха. Когда Ежикову стало «тесновато» в городской фотостудии, он организовал нелегальную фотостудию в своей квартире. Для хороших портретов ему понадобились женщины с фотогеничными лицами. Он стал за ними охотиться. Познакомившись с достойной особой, он обещал ей, что снявшись у него, она, может быть, сможет попасть на съемки в кино, так как у него есть связи с кинорежиссерами. Для Ежикова это был выигрышный ход. Приличный доход развязал зал ему руки. Он без особого труда все больше заманивал клиенток в свои сети. Все у него ладилось, пока он не познакомился с Мартой Буркиной.
— Эта женщина, — тяжело вздохнул Ежиков, — зажгла мою душу и тело. Вот она, — указал он на ее портрет, что был на стене.
Её яркое, с тонкими чертами лицо, чёрные волосы , тёмные выразительные глаза завораживали и манили к себе.
— Из-за этой женщины я потерял семью. Жена с дочерью покинула меня. И через неё мне выбили зубы. Лишь благодаря врачам, я остался жив. Но едва оклемавшись, я продолжил свое дело в том же духе.
— Дмитрий Павлович, скажите, Вы со всеми женщинами, что на этих портретах, были близки?
— Что Вы, Вадим, для меня это нереально, — улыбнулся он. — Но, не скрою, некоторые из них побывали на этой кровати. У меня сохранилась тетрадь. Хочу Вам её подарить. В ней -- мои воспоминания о женщинах, с которыми меня свела судьба.
Он принес и подал мне толстую тетрадь в коричневой обложке. Я читал эти записи с большим интересом, как детективный роман. С позволения Ежикова я изменил имена и привожу их целиком.
… Я благодарю Бога за те встречи с женщинами, с которыми мне было суждено испытать земное блаженство.
… Лина Мартова. Ее я встретил на концерте в филармонии. Она была с подругой в ярко- оранжевом платье с блестками. Вся сверкала, как звезда. Мне было нелегко подойти к ней. Но я понимал, что другого подобного случая не будет. Набравшись смелости и выждав, когда её подруга куда-то отошла, волнуясь, я предстал перед ней. Она смерила меня оценивающим взглядом, но все же выслушала. Я что-то лепетал, мол, дело вынудило Вас побеспокоить. Мое предложение о фотосессии ее заинтересовало. Я с облегчением вздохнул. Договорились о встрече. Пригласил ее к себе. Снимал ее в профиль и фас. Я пытался сблизиться с ней, но безуспешно. Она оставалась холодной и неприступной, как скала. Я же — напротив весь пылал, как мальчишка. О поцелуе я и думать боялся. В ней был такой магнетизм. В тот день она ушла, оставив в комнате волнующий аромат духов. Я с умилением его вдыхал , мечтая о новой встрече. Ко второй встрече с Линой я приготовился основательно. Главное, что мой «Зенит» не подкачал, и выдал качество. Черно-белый портрет выдался на славу: выразительный профиль. Лина смотрела с него, как живая. Портретом она осталась довольна. Этот успех мы постарались отметить. Мои сердечные слова, шампанское, шоколад — сделали свое дело. Как говорится, лед тронулся. Наступили наши медовые ночи. Неутоленная страсть пылала, как вулкан. К сожалению, эти яркие встречи неожиданно оборвались… Когда я отходил в больнице от побоев, Лина уехала за границу, исчезнув из моей жизни навсегда.
… Маргарита Лацис. Я ее встретил на одной вечеринке. Она приехала к тете из Литвы. Эту блондиночку природа наградила необыкновенной красотой. Она — нежный цветок. Фигура ее, что стебелек хризантемы, а губы — слаще меда. Судьба нам отпустила для радости всего одну незабываемую ночь.
… Натали Мурко. Незабываемая, неповторимая Натали. Зрелая, как налитое летнее яблочко. В меру полная, нежная как пух, чистая гармония души и тела. Мечта мужчины. Ее большие чудные глаза агатового цвета, впитывали и излучали все красоты земли. Я встретил ее случайно возле Эрмитажа. Она приехала из милой Украины полюбоваться красотами Питера. Она очаровала меня с первого взгляда. Ее тонкая чувствительность и душевная щедрость опьянили меня. Мы с ней делили радость и счастье. То короткое время мы с ней провели, словно в раю. О, Натали, ты живешь в моем сердце, ты будешь жить во мне до конца моих дней…
Что и говорить, мне нравилось жить у Дмитрия Павловича. Мы друг другу не мешали. Он спать ложился рано, а я сидел допоздна, изучая прессу. Утром он брал свою сумку с книгами и отправлялся на рынок. Мне спешить было некуда, днями я мотался по экскурсиям и не замечал, как пробегают дни. Прошла одна неделя, другая. В один из дней я задержался в постели, солнце уже поднялось высоко. Слышу — Павлович дома. Мы с ним поздоровались. Он подошел ко мне.
— Вадим, скажите, какое нынче число?
— Павлович, сегодня настало одиннадцатое июля.
— Ой, Вадим, как мне не нравится этот день. Я специально остался дома. Мне должны принести пенсию.
— Павлович, это же хорошо. Можно сказать, для Вас это праздник.
— Так-то оно так, но в этот день ко мне приходит мой внук и требует денег, а порой и угрожает.
— Как часто он это делает?
— Каждый месяц.
— Павлович, это же грабеж. Напишите заявление в полицию.
— Вадим, неудобно. Родная кровинушка. Моя дочь говорит, мол, меня-то ты не воспитывал, вот и помогай сейчас этому алкашу.
— Павлович, может мне поговорить с ним?
— Нет, нет, я сам. Вы поезжайте в город. Вам не следует с ним связываться.
Как оказалось, все же мне следовало остаться, но ведь не знаешь наперед, что может с тобой произойти. Я спокойно пошел к метро. Вернулся я лишь после обеда. Еще издали я заметил возле дома две машины: «Скорую» и полицейскую. Из подъезда вынесли кого-то на носилках, а следом два полицейских вывели Ежикова. Он меня не заметил. Машины быстро отъехали от дома. Я спросил у женщин, сидевших на скамейке, что произошло. Мне ответили, что Ежиков убил своего внука. Поднявшись в квартиру и, пройдясь по комнатам, я не обнаружил ни следов насилия, ни крови. Мне не верилось, что Ежиков способен был на убийство. Он, такой высохший, что его ветром шатает. Что же там у них произошло,… трудно сказать. Подумал, если в ближайшее время не прояснится ситуация, пойду в отделение полиции. К счастью, вечером Дмитрий Павлович сам вернулся домой, и я успокоился. Он сообщил мне, что его внук живой. Мол, скоро выйдет из больницы. Павлович описал мне картину происшедшего.
Около двенадцати часов дня он получил пенсию. И тут же явился за данью Игорь. Он отдал ему половину своей пенсии — шесть тысяч рублей.
Внук сидел за столом на кухне и пересчитывал деньги. Павлович стоял рядом.
— Деда, — поднял он наглые забульканные глаза, — добавить бы надо. — У меня долги образовались. Не жадничай, а то все отберу. Не беси меня.
— Эти слова возмутили меня. Уже на рынок вынес все: книги, фотоаппараты, оборудование для фотодела. Во мне вскипело такое зло, что я не выдержал. Схватил скалку и стал молотить его по рукам, а затем по чем попало. Я остановился, когда он рухнул на пол. Не знаю, откуда во мне взялась такая злоба и такие силы…
Я смотрел на Павловича и мне было жаль его. У него дрожали руки и голос. Я успокоил его, как смог.
— Вы меня осуждаете? — грустно произнес он.
— Павлович, вовсе нет.
Вскоре мое проживание у Павловича закончилось. В день отъезда небо затянуло тёмными тучами. Моросил мелкий питерский дождь. На перроне Московского вокзала мы с ним простились. Поезд плавно отошел от перрона и умчал меня в синюю даль.