День Поэзии

 
     В декабре 1979 года в мою минскую квартиру по улице Сурганова позвонил поэт Гриша Трестман и своим замедленно-тягучим голосом сообщил:
— Наташа! В этом году мы решили провести у тебя День поэзии! Встреча состоится у тебя дома, 22 декабря. Надеюсь, ты не против?
— Гриша, а кто это «мы»?
— Ну, это я, моя подруга Доротея, композитор Женя Эльпер, его жена поэтесса Маргарита, ну, и придет еще один человек — ты только не пугайся! — поэт Леша Жданов!
— Гриша, а почему я должна пугаться?
Гриша на какое-то время замялся.
— Понимаешь... Ну, понимаешь... Короче, он гений, но подлец!
     Начало было многообещающим!
     Я согласилась.
     В назначенный день под вечер начали стягиваться приглашенные лица. Первым пришел Гриша с Доротеей. «А где Гришина жена Мила?» — пронеслось в моей голове, но тут же и унеслось. Доротея была благовоспитанной девушкой и молча улыбалась. Она обладала качеством быть уместной всегда ,везде , и со всеми.
     Следом заявились композитор Эльпер с супругой. Они были яркими предствителями минской богемы. Женя в детстве переболел хореей, и его узкое лицо было чрезвычайно подвижным, а его конечности подпрыгивали, как на шарнирах. Он имел репутацию талантливого сочинителя музыки, играл на фортепиано.
     Заглянув в зал и увидев пианино, Женя Эльпер сорвал с инструмента черную полированную крышку и, обнажив войлочные молоточки, быстро превратил его в клавесин. Заиграла клавесинная музыка.
     На описании жены композитора Маргариты следует остановиться отдельно. Она была яркой, выразительной молодой женщиной на последней границе перед вульгарностью. Ее можно было бы назвать красивой, но жеманное поведение — закатывание слишком подкрашенных больших темных глаз с поволокой, хлопанье густыми ресницами, встряхивание копной вьющихся густых волос, постоянное придыхание и высоко вздымающаяся пышная грудь —  всё вместе видимо  обладало безотказным воздействием на особей мужского пола. В этом легко можно было убедиться, посмотрев на Гришу: его лицо вдруг приобрело выражение кота, наевшегося сметаны, —Гриша даже облизывался.
     Вдвоем молодые супруги составляли весьма карикатурную пару.
Из зала раздавались звуки клавесина. Маргарита была чем-то взволнована и перебегала из кухни в комнату много раз подряд.
     Последний гость запаздывал.
Но вдруг раздался звонок в дверь.
— Наташа, помни о том, что я тебе сказал!  — многозначительно протянул со змеиной интонацией в голосе, мне вослед Гриша. Надо сказать, что мне и самой уже передалась волна неясного беспокойства.
     Я открыла дверь. На пороге стояло чудовище- без шапки, с давно нестриженными вьющимися волосами, красными от холода руками с толстыми пальцами ,со сломанными очками на мясистом носу, перевязанными посередине белыми нитками. Я заметила, что на очках не было и дужки, и две белые нитки заходили этому человеку за ухо. Портрет дополняла идиотическая шкиперская бородка, росшая  под подбородком и заменявшая незнакомцу шарф. Впрочем, на пришельце был вполне приличный и модный тогда короткий кожушок.
     — Здесь живет Наталья Татур? — спросил незнакомец скрипучим, глухим, нечеловеческим голосом.
     Но ответить я не успела — в прихожую вышел Гриша Трестман и театрально простерая к гостю руки, почти запел:
— Леша! Дорогой! Мы давно тебя ждем! Проходи же, проходи! Пора начинать День поззии! Наташа, позволь тебе представить поэта Лешу Жданова!
Я позволила и Леша неожиданно элегантно поцеловал мне руку.
 
     Я пригласила всех на кухню — это было время кухонных посиделок — и гости расселись за большим дубовым столом.
На всякий случай я посадила Лешу рядом с собой, напротив сидел Гриша со своей подругой, а во главе стола оказался Женя Эльпер, неожиданным жестом дернувший за руку свою почти задыхающуюся супругу, так что она не села,а плюхнулась на стул рядом с ним.
     Маргарита во все глаза пялилась на Лешу Жданова. Леша был красный, как рак, он сопел, кряхтел и ерзал на стуле. Гриша поглядывал то на Эльпера, то на Жданова. Женя уже совсем перестал управлять своим лицом и оно непроизвольно дергалось, вызывая у всех присутствующих чувство неловкости. Воцарилось тягостное молчание.
     У меня в доме как раз не было ни капли алкоголя. Мы с Гришей заранее договорились о том, что наша встреча будет опытом безалкогольной вечеринки.
Все молчали. Гриша прятал в уголках рта дьявольскую улыбочку. Я напряженно следила за Лешей Ждановым, опасаясь с его стороны каких-либо эксцессов и готовая каждую секунду предотвратить что-либо непредвиденное. Леша сопел, сморкался, кашлял и барабанил по столу своими квадратными пальцами. Время от времени он поправлял слетающую с уха белую нитку, заменявшую дужку очков.
Маргарита первая решила нарушить неловкое молчание. Она закатила свои прекрасные глаза и с придыханием произнесла:
— Леша, а вот вы... — но договорить она не успела.
— Рита! — гаркнул на нее Женя Эльпер, — Замолчи, я тебе сказал!
     Леша почему-то еще больше покраснел.
Эльпер взвился со стула, схватил жену за руку и потащил ее в зал. Громко хлопнула стеклянная  дверь. Раздались звуки клавесина.
— М-да!... — многозначительно произнес Гриша Трестман. При этом он почему-то всё время потирал руки.
     В это время дверь зала распахнулась, оттуда выбежала Маргарита и заскочила на кухню.
— Леша, — томно проговорила Маргарита, —Я хотела Вас спросить...
     Женя Эльпер в несколько прыжков достиг кухни:
— Рита! — снова рявкнул он, — Назад! Я сказал назад! — и коршуном поволок жену в комнату. Дверь захлопнулась. Раздались звуки клавесина.
 
     «Боже!» — подумала я, — «Где же раздобыть бутылку водки?»
     К слову сказать, я жила в Доме художников. На первом этаже были мастерские, а над ними — квартиры. В то время я работала на белорусском телевидении и делала программы о художниках. Так что я была знакома с ними всеми, а они — со мной.
Меня осенило: я выбегу во двор и посмотрю, в чьих мастерских горит свет, позвоню-ка туда и попрошу бутылку водки! Мне никто не откажет! Я накинула шубку и выбежала во двор. Свет горел в мастерсткой скульптора Анатолия Аникейчика. Я поскреблась в его дверь.
Аникейчик открыл мне.
— Что случилось? — удивился он.
— Толя, дайте мне, пожалуйста, бутылку водки! Я потом вам верну.
     Аникейчик был человеком щедрым:
— Да ради Бога! Ничего не надо возвращать! Пей на здоровье!
Я вернулась с раздобытой водкой. Гости повеселели.
 
     Потом я открыла холодильник, достала мясо дикого кабана и нарезала огромные отбивные. Они весело скворчали на сковородке и получились очень вкусными. Водку разлили по рюмкам.
— Ну, за День поэзии! — сказал Гриша и мы все чокнулись. Дружно выпили. С аппетитом закусили отбивными. Гости были довольны. Напряжение спало...
 
     День поэзии закончился. Не было прочитано ни одного стихотворения.
Женя Эльпер, Маргарита, Доротея и Леша Жданов оделись в прихожей, попрощались и стали выходить за дверь. Но Гриша вдруг произнес:
— А я, Наташа, еще посижу! Попью чайку! Доротея сама доберется, правда?
И захлопнул за нею дверь.
     Настроение у меня было мрачное. Потерянный вечер!.. И это называется День поэзии?
     А тем временем Гриша уже поставил чайник и вдруг вытащил неизвестно откуда торт! Оказывается, он спрятал его на балконе.
     Мы стали пить чай.
     И вдруг услышали истошный вопль Леши:
— Гриша! Гриша! Спаси! Спаси! Помоги!!!
     Гриша побледнел.
— Эльпер зарезал Жданова, — с ужасом произнесла я.
     Гриша пулей вылетел за дверь.
     У меня бешено колотилось сердце.
     Гриши не было довольно долго. Он вернулся, совершенно запыхавшись:
— Я обежал весь дом несколько раз, заглянул в подвалы. ТАМ НИКОГО НЕТ!.. Может, их уже увезли?
Мы нервно хлебнули остывшего чаю.
И тут опять раздался крик Леши как из подземелья!
— Гриша-а-а-а! Спа-аси-ии!!! Спа-си-и-и- ! Гри-и-ша-а-а!!!
     Белый как полотно, Гриша выскочил за дверь.
     Я умирала от ужаса!
     Входная дверь, наконец, открылась. Неторопливой походкой вошел Трестман, спокойно уселся за стол. Сьел кусочек торта.
— Они застряли в лифте, — невозмутимо сообщил он.
     Мы посмотрели друг на друга и захохотали.
— Ну так что, их надо спасти? — не слишком уверенно спросила я.
— Да, — ответил Гриша, — скорее всего, мы их спасем!.. Но спешить не будем. Они нам весь День поэзии отравили! Попьем чайку... Пусть теперь в лифте посидят нос к носу.
     И мы опять засмеялись!
     Вот так, тонко улыбаясь и посмеиваясь, мы попили чаю, поели тортика и Гриша ушел искать лифтера.
     Когда он вернулся, мы оба вышли на балкон моего четвертого этажа. Под балконом простирался огромный сугроб.
     Нам посчастливилось наблюдать, как наши пленники, освобожденные из длительного заключения в лифте, высыпали гурьбой из подъезда и по девственно- чистому снегу прыснули в четыре разные стороны, оставляя длинные цепочки своих следов...
 
     Назавтра мне позвонил Леша Жданов.
— Наташа, я прошу меня извинить, — проскрипел он, — но вчера я забыл у вас свои перчатки... А на улице, знаете ли, мороз... Холодно...
     Забирая перчатки, он забыл ключи от своего дома.
     Заходя за ключами, он забыл важную записную книжку.
     А потом он забыл самого себя на 15 лет.