— Как же они тебя отпустили? — спросил Вася, ощутивший себя в относительной безопасности, когда кремовые стены лечебницы остались позади.
— Теперь у меня есть занятие, — беззаботно отозвался квекс. — Я нашёл нового друга и, конечно же, захочу показать ему Центр, познакомить с другими квексами, просто погулять...
— А чем ты вообще занимаешься? — Василий сразу же понял, что не нужно было задавать этот вопрос, но было поздно. В конце концов, он сам терпеть не мог подобные вопросы, даже несмотря на то, что у него был ответ, а у квекса, судя по всему — нет.
Василий учился через силу, то и дело прогуливая и досдавая какие-нибудь "хвосты". В ответ на укоризненные взгляды Ивана и Ирины он только выше поднимал голову и старался придать себе "независимый вид". Правда, о том, как этот "вид" должен выглядеть, он имел довольно расплывчатое представление, поэтому вид получался скорее вызывающим.
С укоризненными взглядами матери дело обстояло хуже. Она имела на них право — вот в чём штука. Даже несмотря на то, что он почти не сидел на её шее, будучи довольно неприхотливым и время от времени подрабатывая. Подработки приносили больше денег, чем повышенная стипендия Ивана и практически покрывали небогатые Васькины запросы, так что дело было не в деньгах. И не в том, что он должен кому-то что-то доказать, добиться какого-то положения, какого-то уважения... "Просто я хочу, чтобы ты был счастлив, сынок".
"Почему ты думаешь, что это вот сделает меня счастливым?" — хотелось ему спросить, но он никогда не спрашивал — боялся увидеть растерянно-потерянное выражение на её лице. Это ещё хуже, чем укоризненное. "А что же?" — спросит она. И ему нечего ответить.
Он не знал, чего хочет, если исключить моменты внутренней, внешне ничем не проявляемой истерики, когда он кричал — там, внутри, где никто не может услышать: "Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое! Чтобы все оставили меня в покое и не спрашивали с такими умными и серьёзными лицами, чем я занимаюсь, как вижу свою дальнейшую жизнь или как, не посещая лекций, собираюсь сдавать экзамены!"
Это раздражало так же, как в детстве раздражали бесконечные повторы вопроса — кем ты хочешь быть, когда вырастешь. Иногда его сильно подмывало рявкнуть в ответ: "Да никем!" или: "Ваше какое дело?!", но вместо этого он опускал глаза и бубнил что-нибудь дежурное.
Впрочем, не всегда его раздражали эти вопросы. В раннем детстве, лет до семи — восьми, они ему даже нравились, и он отвечал на них радостно и с готовностью. А почему? Наверное потому, что тогда он знал ответ.
Правда, ответ этот часто менялся, но зато всегда был искренним. Потом температура ответов постепенно понижалась, пока не упала до нуля, тогда ответы исчезли и с тех пор больше не появлялись.
ВУЗ он выбрал очень легко — куда Иван, туда и я. Иван ещё школьником начал ездить на подготовительные курсы, а Василий ездил вместе с ним — за компанию. Тогда эти поездки ещё не утратили своей новизны и были хоть немного похожи на приключение, но со временем, как это всегда бывает, от ощущения новизны и следа не осталось. Выпускные экзамены курсов одновременно являлись вступительными — в институт. Экзамены он сдал, уже начиная ощущать ту серую скуку, которая будет усиливаться с каждой неделей.
Он не выбирал эту дорогу, он не любил эту специальность, и его мутило при одной мысли о том, что этим придётся заниматься всю жизнь. ВСЮ ЖИЗНЬ. Матери разве объяснишь... То есть, объяснить, конечно, можно, но она тогда обязательно спросит: чем он хочет заниматься? что ему не скучно?
Ответ на этот вопрос он не знал и даже думать на эту тему не хотел.
Если ответ найдётся, что же тогда — всё бросать? Ведь уже три года отмучился. С лишним. Не считая курсов. А с другой стороны, если бы ответ действительно БЫЛ, то он бы его знал — без всяких размышлений. Так что, не стоит и пытаться. Он и не пытался.
Но вот стоило только встретить незнакомого — не человека даже — незнакомое существо, как он сам полез к нему с теми же вопросами. Василий ничего такого ввиду не имел, то есть не собирался осуждать квекса за безделье или что-нибудь в этом роде, но он слишком хорошо помнил, как воспринимаются эти вопросы той — другой стороной.
Возможно, многие из тех, кто задавал их ему, Василию, тоже ничего такого в виду не имели, но ему это каждый раз напоминало какую-то унизительную проверку: вот, в зависимости от твоего ответа, мы и будем к тебе относиться.
Ему хотелось сказать: да вы посмотрите, что я за человек, спросите, что я люблю или что мне не нравится, как я отношусь к тому или к этому и смотрю на такой-то вопрос. Не пытайтесь сразу же — по одному — двум вопросам и ответам меня определить, классифицировать и занести в какую-то ячейку. Это не моя ячейка! Это не моя специальность. Может быть даже, это не моя жизнь...
А чья? — спросят тебя, в лучшем случае — с настороженным любопытством, уже готовые к бегству — ненормальный какой-то... И вообще, кому это интересно?
Да, вот это и есть самое главное: кому интересно, что у тебя внутри? Какой ты там, куда никто не может заглянуть? О чём ты там — внутри — думаешь, что чувствуешь? Маме... да, конечно... Но она — это важно, разумеется, но в каком-то смысле это не считается — это как часть тебя самого.
А всех остальных интересует другое: кто ты... чем занимаешься... зарабатываешь... сколько... что ты можешь... что от тебя можно получить... на что рассчитывать... Ответы получены, ты занимаешь своё место в определённой ячейке, откуда и будешь востребован в случае необходимости. Всё.
А разве не так он сам отнёсся к Ляуху? А Ляух к нему? Они оба прикидывают, что можно извлечь из этого знакомства. Для Василия это помощь в незнакомой обстановке, для Ляуха — что-то новое, забавное, полосатое, как он говорит.
Можно показать нового знакомого старым знакомым (Василий не пропустил ту оговорку, хотя квекс и спохватился, заменив слово "показать" на "познакомить").
Конечно, показать, что же ещё, ведь здесь, судя по всему, нечасто можно встретить такого глупого и забавного провинциала.
Странно, но Василий почему-то не осуждал квекса за это и даже не чувствовал себя униженным. Может быть потому, что в Ляухе совсем не было высокомерия, снисходительности.
Василию вспомнилось, как он увидел его впервые: квекс сидел в углу, съёжившись, будто хотел исчезнуть.
Потом он понял, что Василий не просто возмущается, а действительно тонет, и мгновенно ожил, потому что кто-то нуждался в его помощи, а теперь опять поник и съёжился. На вопрос Василия он не ответил, а брёл рядом, чем-то похожий на тощего взъерошенного воробья. Такой здоровенный зелёный воробей, обиженно надувшийся и готовый отпрыгнуть в сторону.
Василию стало его жалко, а потом и всех — людей, квексов, неизвестных ему фоому, один из которых недавно разделился (наверное, тоже чувствовал себя одиноким и ненужным) и даже хрргов.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/10/17/1609