«Стоило мне нагнуться, поднять на дороге белый камень и сдуть с него пыль, чтобы, даже не глядя, сказать, что это горячий от полуденного зноя морской зернистый голыш, и почувствовать досаду оттого, что невозможно описать жизнь этого куска камня, длившуюся много тысячелетий.»
Константин Паустовский, «Время больших ожиданий» (Замедленное время)
Что-то лопнуло.
Что-то плясало во тьме.
Рев. Треск. Шум.
Звездное сердцебиение. Смех созвездий.
Что-то тлело.
Что-то искрилось.
Что-то трескалось.
Что-то взрывалось.
Галактический гром. Времярождение.
Что-то взмывало.
Что-то вращалось.
Что-то взвихривалось.
Это была она, Земля, никем не видимая, никем не слышимая, никем не осязаемая. Беззащитно летела она под градом Вселенной, которая все еще рождала сама себя, изрыгая из своих пралегких метеориты, которые таили в себе дыхание, таили в себе влагу, которые оставались на Земле и медленно отдавали ей свой воздух, и медленно отдавали ей свою воду.
Так миллионы лет.
Жар из сердцевины шара стремился наружу, все больше огненных рек постепенно остывало, Земля примеривала на себя свой каменный плащ. Его омывали океаны, но плато и вершины громоздились все выше, простирали под солнцем свои берега и приглашали к жизни.
Так миллионы лет.
Что-то в воде начинало вздрагивать и трепетать, живое питалось тем, чем делились вода и камень, и трепещущим прочим живым.
Так миллионы лет.
Появились растения, папоротники пронзали корнями почву, по их стеблям карабкались насекомые. Из морей поднимали свои головы земноводные, выползали на сушу, осматривались и принимали приглашение. Плавники превращались в конечности. Рептилии волочили свои чешуйчатые животы через болота. Хвойные деревья решались ступить на землю.
Так миллионы лет.
Ледяные ветры смешивались с жарким дыханием муссонов. За возникновением жизни следовало вымирание жизни. Динозавры ревели и гибли от своей собственной величины, вулканы доносили свои вести из глубины и затухали, птицы поднимались в воздух и кружили над частями света, которые, гонимы перепадами температуры, постоянно отдалялись друг от друга. На смену хрупкому яйцу пришло живорождение, новые звери пили молоко своих матерей, летучие мыши шныряли в дебрях тропического леса и уже не боялись вымирания.
Так миллионы лет.
Возникли Альпы. Распри между каменными гигантами, их имена гнейс, гранит, доломит, известняк, сланец. Из южной пустыни один из них прибыл, чтобы принять участие в битве, Веррукано, старец, рыжеватый, сын огненной матери-магмы, он ринулся на юнцов и прижал их к земле, пока они не сдались. Но тот, кто занял место наверху, больше всех оказался под натиском бурь, града, снега и льдов и скорее выветривался, то тут, то там отрывалась глыба от великана и с грохотом падала вниз, рассыпаясь на мелкие части.
Еще двадцать миллионов лет до того, как глаза человека увидели горы и в страхе стали глядеть друг другу в глаза, услышав грохот падения скальных обломков.
Ледники расползались и отступали снова, распространялись сызнова и гнали прочь племена людей на поиск более приветливых мест. Один из них, что расположился у подножия древнего Веррукано, взял с собой все эти обломки в дальнюю дорогу, и в своем более чем тысячелетнем странствии он только рос, и у него было достаточно времени, чтобы своим ледовым нажимом отшлифовать эти камни, и когда его язык начал таять и он сам отправился в обратный путь, он оставил их все на новых местах. Он оставил после себя углубление для морского ложа, следы глетчера постепенно затянулись почвой, которая покрылась травой и деревьями, углубление заполнилось водой, откуда вытекла река, на берегу которой на холме кельты построили поселение, где позже римляне воздвигли крепость: Турикум.
Принято считать, что камень ничего не чувствует, ничего не слышит и ничего не видит. Так что приходится сказать, что камень, который двадцать тысяч лет назад с глетчером дошел до Цюриха и был здесь укрыт землей, вел монотонную жизнь, ибо он остался лежать под почвой, землей отторгнут от своих прежних спутников, быть может, порой на него натыкался своим носом крот, быть может, скользил по нему порой дождевой червь, но о том, что твориться там на земле, не ведал он ничего. Без него Карл Великий основал Гросмюнстер, без него обезглавили Ганса Вильдманса, что оказалось для него столь же безразличным, как и проповеди Гульдриха Цвинглиса, и пушечные выстрелы, которыми французы во время войны коалиций изгнали из города русских и австрийцев, не проникли в глубину почвы и были лишь осколками грохота, с которым в плеоцене пенниновые слои проволоклись по коре Европы.
Камень не думает, камень не радуется, камень не грустит, камень не голодает, камень не испытывает страха, камень не любит, камень не ненавидит, у камня нет ни друзей, ни врагов. Камень не действует. Он испытывает только то, что творят с ним внешние силы, силы инерции, силы тяготения. Он кувыркается, как говорят, если он с катится с высокой насыпи вниз. Собственно говоря, его катят и его кувыркают.
Когда ковш экскаватора выгребает его из-под груды разрозненного щебня и бросает в контейнер для строительного мусора, поскольку обновляется канализация, он в первый раз после двадцати тысяч лет заключения снова выходит на свет. Мы бы дали ему с удовольствием вздохнуть и почувствовать свежеть весеннего дня, если бы мы не понимали, что это непозволительное очеловечивание. К тому же он покрыт слоем грязи, и даже если она к концу недели, пока он лежит на самом верху кучи, постепенно высохнет, несколько осыплется и обнажит его красноватую гладкую поблескивающую поверхность, все же по-прежнему: Камень ничего не чувствует.
Четырнадцатилетний подросток из местной общины, который вместе со своим школьным товарищем вечером 1 мая приехал в Цюрих, поскольку он прослышал, что здесь происходит нечто неслыханное и что в этом неслыханном можно принять участие, уже битый час слонялся среди людей в масках, надвинув на лоб капюшон своей футболки и прижав к лицу носовой платок, пытаясь избежать облака слезоточивого газа, исходящего со стороны строя голубых марсиан, марширующих, прикрываясь щитами, по всей ширине улицы в противогазах и шлемах. «Свиньи!» и «нацисты!» - слышал он крики слева и справа от себя. И тут он проходит мимо контейнера, немного помедлив, хватает камень, оборачивается и запускает его в преследователей.
Камень подчиняется законам физики, которые придают ему определенную начальную скорость и направляют по некоторой баллистической кривой. Он попадает вовсе не в голубой мундир, а в бегущую девушку, которую оттеснили в переулок. От удара в голову девушка падает, два полицейских склоняются над ней, третий вызывает по рации машину скорой помощи.
Подростку удается протиснуться в проход между домами, резво перебежать через двор и выйти с другой стороны, дальше он идет с неспешностью непричастного в сторону вокзала. Он прижимает носовой платок к глазам и вытирает слезы, отдающие едким запахом, но слезы продолжают и продолжают течь, уже без запаха газа. Он был вынужден присесть на уступ витрины. Ему хотелось, чтобы не случилось того, что только что случилось.
Но это случилось. Девушку увезли в приемный покой университетской клиники. Полицейский положил на носилки и камень. Врач, который поставил диагноз черепно-мозговая травма, заставил санитарку вымыть камень и сопоставил его с нанесенной раной. С точки зрения судебной медицины причиной ранения является «действие тупой силы».
Четырнадцатилетний подросток, родителей которого не было дома, включил вечером, дрожа от страха, новости и услышал, что был нанесен ущерб на несколько сотен тысяч франков и одна молодая женщина была тяжело ранена брошенным камнем. Когда он услышал, что ее жизнь вне опасности, он вздохнул и с плачем опустился на постель. Он об этом никому не расскажет, и он никогда больше не совершит подобного.
После операции и долгого лечения в клинике девушка постепенно поправилась. По иску ее родителей было заведено уголовное дело против неизвестного, но следствие не дало результата и со временем было прекращено. По желанию девушки камень отдали ей, и она его сохранила.
Когда ей исполнится восемнадцать лет, в этот день она вместе со своим другом отплывет на лодке на середину озера, достанет из сумки камень и бросит его в воду.
И тогда он погрузится медленно, пустив несколько пузырей на поверхность, прежде чем исчезнет в глубине.
Камень делает то, что с ним делают.
Теперь он лежит на дне озера. Немного ила взметнулось со дна, чтобы уступить ему место.
Камень ничего не помнит. Камень не мечтает. Камень не питает надежды.
Нельзя даже сказать, что он ждет.
С немецкого