Рассказ ветерана

Олег Цвира
Памяти простого советского солдата-пехотинца Иванова Ивана Ивановича, который прошёл всю войну и расписался на Рейхстаге.

В детстве я часто приставал к ветеранам с расспросами о войне. Многие не хотели рассказывать, уклонялись от ответа. Говорили, что моё поколение будет жить в мире, и мне не зачем знать подробности той войны. Если бы они тогда знали, как ошибались.
Мне было лет пятнадцать, когда в автобусе я оказался соседом неброского на вид дедульки. Сейчас даже описать-то толком не смогу. Таких было много в моей деревне, где я отдыхал летом. Ехать надо было долго, часа три, поэтому дедушка решил скоротать поездку беседой. Точнее рассказом. Увидев на его пиджаке военные нашивки, я попросил рассказать  любую военную историю. Думал – откажет. Но он рассказал. И его история для меня прозвучала совершенно неожиданно. Прошло тридцать лет. Наверное, дедушка уже умер, ему тогда уже было под восемьдесят. А его рассказ живет в моем сердце.

«Осень. Серая дождливая погода. Размокшая  земля, да какая там земля – сплошная глина. Ноги то и дело разъезжаются. А тут надо идти вперёд. Батальону поставлена задача, выйти в намеченное место в назначенное время. Штабные в небесную канцелярию запрос не отсылали, поэтому время перекуров сокращено до минимума, пехота ползет, вгрызаясь в то, что называется землёй.
Со стороны, этот марш бросок больше напоминает движение уставших муравьев. Выбирать не приходится, приказ есть приказ. На сокращенных перекурах политрук то и дело старается пробудить в нас сознательность, призывая то за Родину-мать, то просто взывая к патриотизму. Молодой ещё, только с училища. И что там преподают, что вкладывают в мозги? Берег бы силы, не ровен час, скоро в атаку.  Там его сознательность и сгодится.
Вот ещё напасть, пошел дождь. Нудный, северный, похожий на морось. Но через час это явление природы намочит, кого хочешь, заберется неприятной прохладой в душу. Забудешь, что такое глина под ногами. А она, смотри, налипла к сапогам, любой печник бы позавидовал, черта с два отдерёшь.
 Идём. Благо наши по всему фронту наступают. Теснят фашистскую нечисть. Наконец-то! Стоило остаться в живых, чтобы это знать. Не надо видеть, достаточно слышать. А тогда, в сорок первом, было тяжко. Трудно было осознавать, что нас так можно. Вот так, за каких-то три-четыре месяца, и война под Москвой. Нет, мы не бежали, отступали, огрызаясь. Много друзей у меня полегло. Да каких друзей! Сам-то чудом остался жив, даже не помню, как с госпиталем кочевал с запада на восток. Встал на ноги, и сразу под Москву. В бой.
Ладно, идём дальше. Дождь немного приутих, но поднялся ветер. На последнем привале сказали скоро уже. Чего скоро? Сейчас понятно, идем, передислоцируемся, значит. А что потом? Сразу в бой? Или рыть окопы? Честно, хрен редьки не слаще. И первое после такого марша не радует. И второе по такой погоде – самоубийство. Но мы ж – пехота. Что прикажут, то и будем делать дальше.
Слышна линия фронта. Уже близко. То и дело в паре километров разорвется снаряд, ещё тише слышны автоматные очереди. В целом, такое течение дел на фронте называется затишьем. Впереди виднеется пригорок. По цепочке передали – на восточном склоне будет привал.
Привал на два часа. И сразу в бой. Вот теперь наступила ясность. Самая ценность на привале – это махорка. Покурить, втягивая в себя дым, немного согреться.  Вспомнить своих родственников. Потом написать письмецо. Вдруг что, хоть весточка останется. Остальное время готовишь себя и оружие. Но не годится, в обвешанных глиной сапогах в атаку идти, тяжелые они, а там бегать надо. Иногда ноги жизнь спасают. Вот почистишь от глины. Если ничего путного под рукой нет, просто травой оботрёшь, и то порядок. Оружие начистишь, смажешь, это тебе не сапоги, важнее будет. Да с дружками своими за жизнь поговоришь. Там смотришь, командир подойдёт, скажет, что делать в атаке. За полчаса  орудия начнут стрелять. Артподготовка называется. Если без этого, то совсем трудно в атаку идти, фашисты-то не слепые, поди. А так, как начнут стрелять, только грохот стоит, да земля трясется. Мы уже стоим в полной готовности. Так эти два часа и пройдут.
А потом ракетница. И вперёд, вперёд, вперёд. «Ура!»-то больше для себя кричишь, чтобы страх преодолеть. Конечно, про сто грамм перед атакой забыл рассказать. Но, думаю, что и без них мы фашиста обязательно бы одолели. Глина, то глиной, а земля наша! Родная!».

Я вышел из автобуса, дедушка быстро потерялся в толпе. А его слова «Глина, то глиной, а земля наша!» еще долго звучали в моей голове.