3.
«…Ну а когда мама взяла нас из детского дома, то ей приходилось с утра до позднего вечера работать. Мы сами себе были предоставлены. Улица учила нас бесстрашию, выносливости, выдержке, смелости, рискованности и справедливости. У нас свой был мир жизни, но мы воспитывали в себе те качества, которые необходимы в жизни. Все это было по-детски, но и человек начинается с детства.
Свой героизм, бесстрашие и силу воли старались показать на таких примерах, как прыжки в воду с моста, с высоты которого и взрослый-то не каждый рискнет. Делали все самостоятельно без присмотра со стороны взрослых и порой с риском для жизни…
Хорошо помню, когда хоронили Кирова С.М, то в городе гудели все сирены и мы, дети, стоя минутой молчания почтили его память.
А в 1937-1937 годах хорошо помню, когда в актовом зале детского дома снимали со стен портреты врагов народа Ежова, Бухарина, Рыкова и других. Именем народа уничтожались многие невиновные люди. В 30-х годах 3,5 миллиона человек погибло….»
4.
«Помню, когда главный хирург госпиталя Федор Федорович Сивенко из-за панариция, удаляя мне ноготь на большом пальце правой кисти руки, а рядом на другом столе лежал раненый молодой человек, которому из мягкой ткани голени извлекали осколок и он сильно кричал. И тогда Федор Федорович не выдержал и поставил ему в пример меня, сказав – «Смотри, мол, у девушки не меньшая боль, чем у тебя, но она не кричит, не дергается. Правда, я не кричала и не дергалась, а у меня без всякого звука от сильных болей слезы текли по щекам, но выражать эту боль было стыдно, недостойно, ведь я солдат...
Было трудное, но в то же время счастливое детство своей молодостью. Для радостного настроения многого не надо, потребности и запросы были минимальные.
Воспитывались мы на живых примерах Великих женщин – таких, как Марина Роскова, Полина Осипенко, Валентина Гризадубова – герои Советского Союза, которые в 1937 году совершили беспосадочный перелет Моска –Дальний Восток, а Марина Роскова и Севастополь -Архангельск. В те годы это было подвигом – и эти живые примеры воспитывали Любовь к Отечеству, звали к подвигу взрослых и детей.
С детства мы были убеждены, что если не сворачивать с прямого пути, не пасовать перед препятствиями – дойдешь куда задался целью дойти. Уверенность в будущее вверяли окружающие учителя литературы того времени, герои кинофильмов – Любовь Орлова и другие кинозвезды. У меня с детства была вера в свое будущее. Мечтала быть врачом, помогать детям и взрослым, так многие болезни в детстве пришлось самой пережить и знала цену медицинской помощи.
Война нарушила ход мирной жизни, помешала осуществлению моей детской мечты – первоначально пришлось отстаивать независимость Родины, а уж потом после войны совмещать учебу с работой, а затем работу с учебой, закончив среднее и высшее образование, изменив специальность своей детской мечты.
Но служба вновь приобретенной специальности была той же «кровеносной системой» и служила человеку (товаровед и экономист). Товары беспрепятственно должны идти по всей «кровеносной системе» и дойти до каждого человека в нужный час и в нужном ассортименте. И это было актуально после войны, когда товары были дефицитом. За тем сделав передышку в учебе я закончила с отличием университет марксизма-ленинизма в 1961 году, а директор Университета в своей статье, помещенной в республиканской газете отметила, что я первая в системе торговли закончила этот университет.
Во время войны я была отличницей по медицине, а после войны – отличницей по торговле. Мой труд и старания были оценены.
5.
Итак, 22 июня 1941 года ровно в 4 часа утра враг напал на нашу Родину.
На тот момент я закончила только 7 классов Тихвинской средней школы №1.
В первые дни войны, в центре города, я по радио услышала призыв-песню на стихи Лебедева-Кумача и музыку Александрова А.В. «Священная война», где мощно звучали величественные слова призыва «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой темною, с проклятою ордой». И эта песня-призыв ударила по сердцам миллионов, заставила подтягивать все мускулы и всю духовную силу человека, звала к подвигу. Она предвещала победу, как бы утверждала, что Русь покажет, что есть в ней люди, что есть грядущее у ней.
И эта война ей стоила потерей 28 миллионов людей, в то время как у немцев – 7 миллионов человек.
Эта песня произвела на меня сильное впечатление, она захватила мой дух, сердце и стала моим гимном, дав мне путевку в жизнь, звала к подвигу. Эта песня шла с солдатом в бой, вливая в него новые силы, отвагу.
В Тихвине с первых дней войны были организованы 3-х месячные курсы медицинских сестер, которые я и закончила.
На курсах подружилась с Верой Максимовой-Сокольской, которая к тому времени закончила 10 классов той же Тихвинской школы №1.
После окончания курсов медсестер мы с Верой по зову сердца буквально начали осаждать Тихвинский военкомат с просьбой отправить нас на фронт и когда получали отказ, то осаждали Госпиталя своего города, которые в них формировались.
В те дни уходили в армию целыми школами – это судьба целого поколения, живущим по высоким меркам человеческой нравственности.
800 тысяч девушек и женщин надели шинели, чтоб выполнить свой долг в войне. Из девиз – «Родная, родная земля – одна ты на свете и в сердце одна». В ту войну солдаты падали в бою не только за свою страну, но и чтоб люди всей земли спокойно ночью спать могли.
Наконец, Военкомат выполнил нашу просьбу и прислал повестки и родителям сказали, что всех, кто закончил курсы медсестер призвали в армию.
И тут-то нашему детству пришел конец – война его у нас украла.
Офицер военкомата спросил нас, куда бы мы хотели, а мы и понятия не имели о структуре и дисциплине в армии. Несколько секунд было молчание, а потом я нарушила его, произнеся «Направьте нас туда, где больше девочек». Нам казалось тогда, что все девочки воюют на фронте. Офицер выполнил нашу просьбу, и мы с Верой 3 октября 1941 года прибыли в прифронтовой эвакогоспиталь 2752 (п/п 21117), находившийся в 40-50 км от г.Тихвина на ст.Пикалево, где действительно, весь состав боевой части госпиталя был сформирован из женского персонала, за исключением нач-ка госпиталя А.Ф.Рычкина, замполита подполковника К.И.Жаковщикова, главного хирурга Ф.Ф.Сивенко, хирурга С.К.Велигура, политрука С.С.Коняева, нач-ка строительства П.В.Круковского, нач. аптеки Нульмана.
И проходили мы с Верочкой военную службу в составе действующей армии в период боевых действий 3 года 8 месяцев и 26 дней (1941-1945).
В том октябре старший брат Алексей написал маме, что лечился в одном из госпиталей Ленинграда, а сейчас вновь идет на защиту города Ленинграда. И это было его первое и последнее письмо.
А второй брат Миней, проживающий в Хабаровске до 16 октября 1941 г., не был отправлен на фронт, так как с самого начала войны советское руководство держало большие силы на Дальнем Востоке ибо в любой момент ожидало нападения Японии на Советский Союз.
Наши узнали криптографы и разгадали японский шрифт. И это дало возможность узнать планы Японии и Германии. Оказалось, что Япония не собиралаcь в угоду Гитлера напасть на Советский Союз. И вот тогда войска из Хабаровска были направлены на защиту западных границ…
6.
Резкий переход из общения с детьми в школе, во дворе к общению со взрослыми тяготило нас, и меня тянуло домой, тянуло в детство, тянуло к маме, и не было этой тоске исхода, и виделась мне своя мама.
Чтобы вновь повидаться с мамой, я старалась использовать любой момент для этого.
Через неделю после прибытия в госпиталь, я узнала, что нужно сопровождать раненых, вернувшихся в строй, в город Тихвин. Я тут же попросила отправить на это задание меня. Я чувствовала, что Александр Филиппович колебался в своем решении, но все же рискнул, ведь когда-то все равно доверить надо. Он пригласил меня и одного офицера из возвращенных в строй, возрастом старше меня, и вручил мне документы а наказ делал обоим.
Надо было добираться по железной дороге, а в то время ж/д узел Тихвина и путь к нему страшно бомбили, стараясь блокировать Ленинград, перекрыть движение, прекратить доставку вооруженных сил и продуктов питания, сломить волю ленинградцев, задушить их голодной смертью.
Дорогой состав поезда, в котором мы ехали, попал под сильную бомбежку. Был страшный переполох. Паровоз вышел из строя, машинист был убит, бойцы мои разбежались по лесу, а я осталась с некоторыми солдатами в вагоне, который с самолета обстреливали. Солдаты кричали мне – «Сестричка, ложитесь, Вас убьет!».
К счастью, все мои солдаты и я остались живы и невредимы. Благополучно закончилось мое первое боевое крещение.
Собрались мы все после бомбежки, кто без пилотки, кто без обмотки, и глубокой осенью, в темноте, по бездорожью, меся глину и грязь, еле вытаскивая ноги из этого месива, двинулись пешком до места назначения.
Прибыли в Тихвин уже после 3-х часов ночи. На месте назначения нам предоставили для отдыха нары, где не было ни матрацев, ни подушек, ни одеял, но было тепло, и это уже прелесть.
Солдаты легли отдыхать на нары в два яруса, подложив единственную шинель под себя и на себя. А я держалась за столб-опору этих нар и дремала. Бойцы думали, что я уснула, и начали между собой выражать сочувствие в мой адрес, говоря о том, что им-то положено по штату принимать все ужасы войны на себя, а за что же этот-то ребенок должен мучиться?
Растревожили они тогда всю мою душу, а ведь мне думалось, что все мы в равной мере должны переносить тяготы войны.
7.
Как бы я не строила из себя взрослую, но весь мой вид был моложе моего возраста, да и в солдатской шинели не по размеру, с чужого плеча, все это было как-то несовместимо, и сердце обрывалось у взрослых при виде меня.
Я видела, как из очередного задания мама меня на железно-дорожной станции провожала – чужие женщины, глядя на меня, плакали, а у мамы сердце окаменело.
Хотя находились и шутники. Одного и я встретила в том же октябре 1941 года в Тихвине, когда я была там с очередным заданием. Помню, увидев меня в одежде не по размеру, он специально перешел с противоположной стороны улицы, подошел ко мне военный офицер, уже не молодой человек, и наклоняясь передо мной, тихо спросил меня – «Солдат, а солдат, с какого фронта?»
Так называемый его юмор меня сильно задел за живое, оскорбил до глубины души, и я не соблюдая субординации по званию и возрасту, дерзко ему ответила – «А тебе какое дело?» И он молча отошел, видимо, понял, что поступил опрометчиво.
Ребенок на войне – это не юмор, а боль в сердце, сострадание и в то же время гордость Отчизны.
Мне показалось обидным, что я так честно и добросовестно выполняю свой долг, а кому-то показался смешным мой вид.
8.
Насколько добросовестно выполняла свои задания, об этом свидетельствует еще такой факт – в том же октябре 1941 года мне надо было анатомированный труп их г.Тихвина доставить в госпиталь (ст.Пикалево) и водитель пригласил меня сесть в кабину грузовика, так я не села, а вместе с трупом ехала в кузове машины, не оставив даже труп без своего присмотра. Скажу откровенно, было жутко. Представьте себе, ты едешь по ухабистой дороге, темно, по обе стороны дороги лес шумит и довольно прохладно и ветренно, но ты этого не ощущаешь от страха, ибо в машине, где ты находишься, труп все время движется, то резко приближается к тебе, то также удаляется от тебя, да к тому же ты сама порой, теряя равновесие, падаешь на труп, и это в мои 16 лет, и первый труп в жизни. Но я все же не подала вида, что мне жутко и не попросилась у шофера в кабину, и все 1,5-2 часа ехала в таком напряжении.
Так я училась преодолевать страх и трудности.
Вот такая я была, внешне слишком скромная и спокойная девочка, но в обиду себя не давала.
9.
Помню последнее мое задание уже после дня Победы и новым начальником госпиталя (Рычкина похоронили в 1945 на Елгавском кладбище).
Когда это задание кем-то не было выполнено, и тогда отправили меня. Надо было определить психически больного лейтенанта Козлова на спецлечение в город Ригу.
И вот я во второй половине дня из г.Елгава (Митава) отправилась в Ригу с этим больным и без адресным лечебным учреждением. Прибыли в Ригу и до темноты колесили пешком в поисках того безадресного учреждения, куда больного нужно определить. Время бежало и приятного было мало оставаться в незнакомом городе на ночь наедине с темнотой и с таким больным, который не знаешь, что может выкинуть через секунду.
Стемнело и надо было рисковать и идти под крышу дома незнакомого и неизвестного мне, но указанного моим больным.
Встретил нас пожилой и молодой человек, который по внешнему виду напоминал дядю Степу, сказочного персонажа Сергея Михалкова. Будут ли их души такими же добрыми, как у дяди Степы?
Но раз порог переступили – назад не отступать! В доме, где есть женщина, дом кажется теплее, но в этом доме мы ее не увидели.
Квартира в центре города была большая, и нам в одном крыле отвели две комнаты, одна из которых была проходной, и тут мой больной уступил мне комнату, а себе определил проходную. Но я смекнула, и благородством его воспользоваться не смогла. Вариант для меня был не подходящий, так как больной должен быть под моим наблюдением.
Ночь была бессонная, т.к. я боялась, чтоб больной не сбежал во время моего сна, да и незнание хозяев этой квартиры, обставленной далеко не по пролетарски, меня тревожило.
Утром с моим больным был диалог, пришлось убеждать, что он здоров и документов с его диагнозом у меня нет, и мы приехали только на консультацию.
Утром, попрощавшись с хозяевами и поблагодарив за гостеприимство, у нас вновь начались хождения от одного лечебного учреждения к другому.
День был жаркий, и мой больной снял обувь, одежду, и порекомендовал мне следовать его примеру. Так мы и ходили с ним, как Робинзон со своей Пятницей.
Наконец-то, мы пришли в военное лечебное учреждение с разными профилями болезней. Но тут нам тоже дают от ворот поворот. Тогда я настояла на встречу с начальником этого учреждения, после чего и определилась судьба этого человека. Правда, с его определением не шло все гладко, пришлось мне и смекалку пустить в ход, благо я еще на ребенка смахивала.
А начальник госпиталя Крончаг за это задание своим приказом от 3 июня 1945 г. за №184 объявил мне благодарность за проявленную инициативу и настойчивость.
10.
Наградами нас не баловали, но меня не обходили стороной.
И первая награда – это значок «Отличник медицинской службы», который вручали в присутствии всего коллектива госпиталя и раненых и больных.
А я в свое короткой речи сказала, что во имя спасения Родины, если потребуется, и жизнь свою отдам. Коре смерть испугается меня, чем я смерти.
А на вопросы раненых отвечала, что для меня самая большая награда – это то, что Вас вернули в строй.
Как бы не была богата наша земля дарами природы, самое дорогое в ней – это человеческая жизнь и за нее стоит бороться.
И спасали мы эту человеческую жизнь как могли и чем могли, а потом воодушевляли их на подвиги. Выносили их из пламени огня после очередных бомбежек фашистами, своим донорством, добросовестным уходом, вниманием, душевным теплом через письма на фронт. Порой внимание лучше помогает, чем таблетки. Был у меня такой случай, о котором никому не рассказывала.
Больной пожаловался на сильную головную боль, а у нас в отделении лекарства от головной боли не было, а мне так хотелось ему помочь. И я решила дать ему таблетку «бесалола», которая и пользы не принесет и не навредит здоровью, что я и сделала. А через час к нему подошла и спросила, как боль, утихла? Да, да, - ответил больной, - спасибо, сестричка, спасибо!
Девушки порой падали с ног от усталости и нервных перегрузок, но война обязывала забыть о своих чувствах. На возраст скидок не было. Как бы ни было нам трудно, мы знали, что наша доля легче, чем солдатам, поднимавшимся в атаку под смертоносным огнем металла.
Впервые в противоборство с огнем за спасение воинов Советской Армии, мне пришлось вступить в декабре 1941 года на станции Ефимовской, где наш госпиталь был подвержен воздушному нападению вражеской авиацией. Зажигательная бомба упала в здание, где в основном лежалт бойцы и офицеры, вышедшие из окружения под Ленинградом. Это были дистрофики, организм которых был истощен до предела. Они были похожи на мумии – на ногах не было икр, на руках - мускулов.
Когда-то Некрасов писал – «В мире есть царь, этот царь беспощаден, голод названье ему». Так вот этот «царь» сделал их такими.
И надо было случиться, что и второй беспощадный «царь», царь огня выпал на их долю. Это была трагедия. Через некоторое время после взрыва бомб, здание превратилось в огромный костер. Все больные, дистрофики и раненые (они были в меньшинстве) и медперсонал оказались в плену огня.
Когда я прибыла, то первый этаж уже был охвачен огнем и шла ожесточенная схватка за спасение жизней внутри дома 2-го этажа, где еще частично пол уцелел, и к больным был доступ, но оставшиеся части 2 этажа могли в любую минуту рухнуть вместе со мной.
Многие из нас не раз жертвовали своей жизнью, чтобы спасти других.
В последний заход там было два дистрофика, и я их обоих спасла от кремирования при жизни.
11.
Многим спасали жизнь своим донорством, отдавая по 500 грамм, и делали это бескорыстно. Спасая их, не объявляли себя потом бойцу или офицеру, а только знали, что в госпитале нет смертельного исхода, значит, спасли, помогли выжить. О количестве спасенных жизней через донорство учета в госпитале не велось, а мы сами тоже не учитывали. Просто считали это своим долгом и чем больше спасешь, тем лучше.
Многим отдавала кровь, спасая их жизни. Моя группа крови подходила ко всем другим группам, и я была больше других востребована. Впервые я стала донором в 1941 году в те же 16 лет, когда у меня в отделении лежал человек с язвой желудка. Которая кровоточила, и он терял много крови. И тогда я отдала во время операции ему кровь и продолжала за ним ухаживать. Он подлечился, и мы отправили его в тыл.
12.
Мне приходилось спасать своим донорством не только воинов Советской Армии, но и гражданское население.
Помню такой случай в августе 1944 года, будучи на территории Латвии в городе Прейли, после очередной бомбежки с вражеских самолетов в наш госпиталь привезли женщину из местного населения, которая много потеряла крови и ей надо было ампутировать ногу.
И тогда я пришла на помощь, отдав свою кровь, спасла ей жизнь.
В те определяющие минуты ее жизни, когда эта женщина лежала на операционном столе, а взволнованная старшая сестра З.И. находилась в поисках крови и тут случайно встретила меня на улице, и этой встрече, как ребенок, обрадовалась, т.к. я была живой, а не консервированной кровью, которой в данный момент у Лизочки Круковской в аптеке госпиталя не оказалось. А моя группа крови подходила всем, тем более, что я всегда была готова спасти человека, и моей добротой порой злоупотребляли.
Особенно ярко запомнился мне случай в местечке Глудас на территории Латвии в 1945 году, когда я одновременно спасла две жизни. В этот день меня из дежурства пригласили в операционную, где оперировали раненых, доставленных из курляндского котла. Отдав 500 г крови одному из раненых, главный хирург Ф.Ф.Сивенко спросил меня, могу ли я еще одному спасти жизнь? И я , конечно, не возражала.
После такой процедуры вернулась на дежурство, отработав остаток дня и ночь, а утром почти не смогла дойти до своих нар – так почувствовала сильную слабость, сонливость, потерю координации движения – меня саму надо было спасать.
И здесь была немедленно проявлена забота обо мне…сделаны соответствующие анализы, а нач-к госпиталя А.Ф. Рычкина назначил мне госпитальный паек, что впервые было сделано и всегда во время завтрака, обеда или ужина подходил ко мне и интересовался самочувствием и хватает ли мне пищи. В данном случае у меня от предыдущего донорства еще не успела кровь восполниться, а тут еще надо было двоих спасти. Вот главный хирург знал, как чаще других он меня приглашал на эти процедуры.
13.
Помню, летом 1942 года в деревне Весь одного солдата уже безнадежного и обреченного на смерть перевели из общего барака в изолятор. У него были ампутированы обе ноги выше голени, а ему страшно хотелось жить и он так жалобно просил меня – «Сестричка, спасите мне жизнь, меня так ждет бабушка». И мне это удалось. Со временем он окреп и его транспортировали в тыл.
Да разве все случаи можно вспомнить, но твердо знали, что спасая советского воина, мы спасали себя, а вместе мы спасаем свою Родину.
Кроме борьбы за спасение человеческих жизней, вели и идеологическую работу. Были помощниками политруков. В своей 4-й роте я была комсорг и агитатор, а это накладывало на меня дополнительную ответственность поддерживать не только здоровье, но и моральный дух нашего советского воина, особенно в первые годы войны, когда враг двигался все дальше вглубь нашей страны.
Мы читали им книги, газеты, особенно когда печатались статьи Эренбурга, Шолохова, Алексея Толстого, стихи Симонова и Твардовского. Эти стихи и статьи написаны чрезвычайно сильно, образно, они вдохновляли и звали в бой солдат и офицеров. Неоднократно каждой смене раненым и больным читала вслух повесть Ванды Василевской «Радуга». Не помню, как эта книжечка в 1942 году оказалась у меня, но я с ней, как с реликвией, не расставалась. Вид у этой книжечки не новенький, но она мне дорога тем, что была моим боевым оружием. Эта маленькая повесть отзывалась болью в сердце каждого солдата и офицера за оскорбленную Родину, жену, мать, сестру, находившихся в руках палачей, и они загорались желанием отомстить врагу в смертельной схватке. Эта книжечка вызывала ненависть к фашистам, звала на подвиг – вот поэтому-то она среди всех других моих книг, являлась самой дорогой.