Чехарда

Если, верный конь, поранив ногу,
Вдруг споткнулся, а потом опять ...
Не вини его, вини дорогу
И коня не торопись менять.

Р. Гамзатов


«ПОДСНЕЖНИК»

– Вот, Василий, примечай – весна всякие «подснежники» преподносит, – Федоров усмехнулся, видимо, пытаясь сам себя успокоить: вчера только его отчитывали за нераскрытые преступления, и вот нате вам – снова явный глухарь.

Труп нашли ребятишки, шнырявшие по городской свалке. Станинов ничего не ответил, хмыкнул лишь, продолжая сметать перчатками снег, спекшийся с черно-красной кровью на рубашке убитого. То, что мужчину убили, сомнений не было, более того, чернеющая дырка на восковом лбу явно указывала на заказное убийство – контрольный выстрел. Обыскав карманы, Станинов вытащил записную книжку.

– Телефончики, – листал книжку Федоров, – адресочки и – и фотокарточка. Ба, знакомые все лица!

– Яков Иванович, – перебил его торопливо Станинов, – Это же людишки Горбуна, вот он смеется в центре, а рядом, кстати, и наш...

– Наш, наш, – хмуро бросил Федоров, – чему ты обрадовался? Нам, Василий, таких как раз бы и не надо, – он вгляделся в лицо покойника, – ох, не надо бы!

Федоров вспомнил, что этого дружка горбуновского он неоднократно встречал в приемной заместителя председателя облисполкома Рыжова. И тогда этот «подснежник» чувствовал там себя чуть не вровень с хозяином. Федоров чуял, что это не обычная бандитская разборка, что тут следы вполне могут привести к высокому руководству. Станинов, видя озабоченность враз погрустневшего Федорова, хотел было о чем-то спросить, но подкатила «Нива» с опергруппой и за ней «рафик» со следователем прокуратуры. Он вежливо поздоровался.

– Отличненько, все на месте, будем работать.

– А уже работаем, – с легким ехидством заметил Федоров, – хотя дело-то, как осмелюсь заметить, ваше.

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

В этом году весна в Приуральскую область пришла раньше обычного. Как-то неожиданно снежные метели сменились тихой солнечной погодой. Солнце так пригревало, что через несколько дней на буграх и дорогах стала проглядывать сырая земля. С крыш домов сползал мокрый снег и падал, рассыпаясь. На черных липах, серых тополях сидели нахохлившиеся вороны и галки, а в небольших лужицах с каким-то радостным ожесточением купались воробьи.

Только за городом упрямо лежал нетронутый, белый, по-весеннему слепящий глаза снег.

Весна прикоснулась своим дыханием к улицам, деревьям, ко всему живому, которое, устав от длинной холодной зимы, радовалось теплу. Особенно радовались этому подростки, обсуждающие у каждого крыльца свои сокровенные мечты и важные планы, радовались этому и взрослые, хотя они-то понимали, что с приходом весны придет и много новых забот.

Зима пыталась как-то сопротивляться. Вслед за коротким дневным потеплением приходили ночные заморозки, превращая лужи в скользкий лед. И все же что-то неуловимо менялось вокруг, даже воздух был каким-то особенным: ласковым, полным надежд. И пусть тучи закрывают солнце и делают все вокруг мрачным и каким-то неуютным, человек верит – весна свое возьмет.

Весеннее настроение проникло и в областное управление внутренних дел. В каждом отделе, в коридорах, в столовой можно было услышать немало разговоров о намечавшейся перестройке.

Нередко эти разговоры переходили в ожесточенный спор, выявляя сторонников и противников нового. Кое-кто скептически убеждал: очередная кампания, пошумим и успокоимся. Находились однако и горячие сторонники перестройки: давно пора повернуться к человеку, начать говорить правду! Да, в управлении все внешне были заняты денно и нощно: звонили, писали справки и доклады, но все это проходило мимо человека, мимо его души, а в конечном итоге виновным оказывался человек, оступившийся и порой совершивший преступление. Но где же был его товарищ, тот, кто, получая зарплату, должен был этого человека воспитывать? Кто бы предостерег его? Образумил? Именно так размышлял заместитель начальника отдела кадров областного управления капитан Борисов.

Просмотрев суточную оперативную сводку в дежурной части, Борисов поднялся на третий этаж и, проходя по коридору в свой кабинет, увидел начальника Заречного городского отдела капитана Васина.

После окончания Академии МВД СССР Васин сразу был назначен на эту должность и, пройдя в управлении необходимую стажировку, сегодня как молодой начальник крупного отдела выезжал на высшие академические курсы МВД СССР.

Обрадованный встречей Борисов обнял Васина и стал расспрашивать его о семье, работе. Во время этого разговора Васин неожиданно увидел идущего заместителя начальника управления внутренних дел полковника Соко¬лова и, шепнув Борисову, что он после обязательно к нему зайдет, направился к Соколову, чтобы доложить о своем прибытии.

– Ну ладно, ладно. Вижу, что прибыл, – ответил Соколов. – А теперь идем ко мне в кабинет, разговор есть.

Пройдя к своему столу и усадив капитана, Соколов с одобрением отметил, что на нем хорошо смотрелась милицейская форма, и весь он сегодня был каким-то более подтянутым.

– Ну что, Степан Андреевич, продолжим наш разговор о нелегкой должности начальника отдела. На той неделе вернулись товарищи из областного аппарата. В целом они положительно отзываются о ваших первых шагах. В то же время говорят, что вы слишком часто заявляете о том, что до вас все было плохо. Есть хорошая поговорка: «Не стреляй в прошлое из пистолета, не то будущее выстрелит в тебя из пушки». Как думаете насчет этой поговорки, Степан Андреевич?

– В поговорках всегда найдешь народную мудрость, – насторожившись, ответил Васин. Он видел, как внимательно смотрел на него Соколов и понимал, что тот неспроста задал ему этот вопрос. От сотрудников Васин часто слышал самые различные характеристики Соколова. Одних что-то удивляло в нем, другим что-то не нравилось, но большинство сходилось на том, что за строгостью Соколова скрывается уважительное отношение к подчиненным.

– Это хорошо, когда правильно понимаешь народную мудрость, тогда и дров меньше наломаешь, – поддержал, поднявшись со своего кресла, Соколов. Он подошел к окну.

– Но мне действительно наследство тяжелое досталось, и со многими придется, видимо, распрощаться, – тихо вслед начальнику произнес Васин.

– Это легче всего, тут ума большого не надо, – резко повернувшись, возразил Соколов и, сдерживая раздражение, сел напротив Васина. – Знаете, Степан Андреевич, в армии было хорошее правило: плохих подчиненных не бывает, есть плохие командиры. Это в армии, а у нас в милиции особенно большую роль играют начальники и командиры всех степеней. Вот и заставьте своих руководителей больше заниматься обучением и воспитанием подчиненных, лучше организовать их работу, тогда и увольнять меньше будем.

– Да, но если некоторые не хотят добросовестно рабо¬тать, что с ними делать? – возразил Васин.

– Делать хорошими сотрудниками. Вам не кажется, что грубость и жестокость к нашим подчиненным вызывает у них грубость к гражданам?

– Связь тут просматривается, конечно, но приказы министерства требуют за малейшие проступки наказывать.

– Это верно, но и приказы надо выполнять разумно, – Соколов хитровато  сощурился. – Ну, а в семье все в по¬рядке?

– Все нормально, товарищ полковник.

– Ну, что ж, в добрый путь, – поднимаясь и протягивая руку, проговорил с улыбкой Соколов.

Провожая взглядом Васина, Соколов вспомнил, каких трудов ему стоило направить его в академию. В тот день он проводил совещание с кадровиками, и к нему в кабинет буквально ворвался заместитель начальника управле¬ния по оперативной работе Пивоваров. Не обращая внимания на присутствующих, он с ходу начал обвинять Соколова в том, что кадровики ему чинят препятствия в раскрываемости преступлений. Соколов попросил объяснить, в чем дело. И Пивоваров заявил:

– Ты кого посылаешь в академию? Ты забрал у меня лучших оперативных работников!

Сидевшие в кабинете сотрудники с интересом ждали, что же будет дальше. Они привыкли к тому, что предшественник Соколова, как правило, со всеми всегда соглашался, и в результате в академию отправляли неперспективных работников, часто проваливающих дело на своем участке работы. А Соколов сразу же заявил, что «работать будем только по-честному». И вот первая стычка. Понимая, чего ждут от него присутствующие, Соколов на открытую бестактность ответил тоже грубостью. Он заявил, что впредь в академию будут направляться только лучшие, а Пивоварову предложил выйти из кабинета и больше по таким вопросам не приходить. Конечно, Пивоваров сразу же пожаловался начальнику управления на грубость Соколова, но Пивоварову объяснили, что он неправ. Хорошо, что тогда Соколова поддержали и начальник управления, и секретарь парткома. А если бы не поддержали? Васин так и тянул бы за начальника отдела, а сотрудники аппарата убедились бы, что и у Соколова нет единства слова и дела. И все бы шло по-старому. Правда, Пивоваров никак не может простить того случая. Но главное – дело выиграно.

Размышления Соколова прервал вошедший секретарь аттестационной комиссии, который доложил о готовности ее членов к работе.

– Рассаживайтесь, товарищи, – предложил вошедшим Соколов. – С материалами все ознакомлены? Ну, и хорошо. Тогда приступаем к работе.

И сразу же в кабинет вошел и четко доложил старший лейтенант.

– Садитесь, товарищ старший лейтенант, – разрешил ему полковник Соколов. – Кто докладывает?

– Ну что ж, – заявил Соколов, выслушав доклад офицера Иванникова, – специалист народного хозяйства прибыл по направлению Краснопартизанского райкома партии, отслужил хорошо в Советской Армии и у нас уже четыре года инспектором, а затем старшим инспектором БХСС. Так что биография хорошая. А теперь послушаем начальника отдела БХСС.

Поднялся подполковник Бондарев.

– Находясь в резерве для выдвижения, товарищ Петров уже исполнял обязанности начальника отделения БХСС и с обязанностями справлялся. Мы его привлекали в состав областной группы по расследованию краж на мясокомбинате, и там он показал себя подготовленным оперативным работником, так что считаем, что Петров заслужил это выдвижение.

Слово попросил заместитель начальника политотдела подполковник милиции Сайкин.

– Я тоже встречался по работе с Петровым. Он выступал с политинформацией перед сотрудниками райотдела. И я должен заявить, что подготовился он к ней основательно. Есть у него и знания, и стремление хорошо делать любое дело. Я за выдвижение товарища Петрова на должность начальника отделения БХСС.

– Есть ли еще у кого какие пожелания? – спросил Со¬колов. – Нет? Тогда разрешите мне. Нередко у нас еще продолжается по старой схеме: как выдвигать, так все только хорошее и напишут, и скажут. Хотя есть и недостатки, так как без недостатков людей практически нет. Но их при выдвижении не замечают. Зато когда увольняем сотрудника, то такое наберем, что с этим материалом и в тюрьму его не примут. Так вот я бы хотел, чтобы старший лейтенант понял, что все хорошее ему говорилось авансом, что предела в совершенствовании своих качеств нет. А подполковнику Бондареву надо представить план для ввода Петрова в новую должность, определить наставника и помочь Петрову в новой работе. А то некоторые руководители при выдвижении наговорят всего самого хорошего, а потом быстро забывают о молодом выдвиженце. Вот он и барахтается сам: выплывет – хорошо, ну а если захлебываться начнет, вот тут и помогут... снять с должности как несправившегося. Такого нельзя допускать. И еще одно пожелание: хищения получили довольно распространенный характер. Или это не так, товарищ Бондарев? Вы что-то интересное рассказываете своему соседу.

– Да я говорю, что за последние лет тридцать даже разговорный лексикон изменился, – ответил начальник отде¬ла БХСС и, видя, что его внимательно все слушают, пояснил:

– Я помню время, когда слова «достал», «оторвал» имели негативный смысл, то есть приобрел по блату, нечестным путем ту или иную вещь. А сейчас многие чуть ли не с достоинством говорят: «Посмотри, какие туфли я достал» или что-то там другое. А возьмите слово «украл». Его сейчас и не произносят, заменили словом «взял». Вот и берут, считая это в порядке вещей.

– Да, проблема слишком серьезная, – поддержал начальника отдела Соколов и, обращаясь к Петрову, добавил: – Организуйте, товарищ старший лейтенант, так работу, чтобы ни одно хищение не осталось незамеченным. Ну а уж если крупное дело возникает и с выходом на районных руководителей, то сразу же докладывайте своей областной службе. Они знают, как делать, чтобы вам не попасть в «немилость» и дело довести до конца. Итак, члены комиссии поддерживают предложение о выдвижении вас на новую работу, идите, а в 15.00 я представлю вас генералу.

Примерно так же прошло рассмотрение и других представлений сотрудников на выдвижение. И вот уже на очереди материалы служебных расследований и товарищеских судов чести. Полковник Соколов не любил эту часть работы аттестационной комиссии, потому что здесь просматривалась не только вина стоящего перед комиссией человека, но ошибки и недоработки окружающих его. То ли ошибки кадровиков при приеме, то ли бездушное отношение командиров при обучении, воспитании, организации службы.

Ну а сегодня рассматривался вообще из рук вон выходящий проступок сотрудника. Вздохнув, полковник Соколов предоставил слово заместителю начальника отдела кадров.

Виктор Петрович Борисов доложил результаты служебного расследования. А дело заключалось в следующем. Старший инспектор медвытрезвителя Заречного городского отдела Чурилов выехал со своим подчиненным на рыбалку. Поставив сети в запрещенном месте, он лежал на берегу и мечтал о предстоящем улове, а его подчиненный готовил ужин. Вдруг вдали показалась машина, которая на большой скорости шла в их сторону, на дым костра. Чурилов не с беспокойством, а с интересом стал наблю¬дать за приближавшейся машиной. Здесь он никого не боялся, он считал себя хозяином. Подъехавший «москвич» резко затормозил, подняв пыль, и из него вышли три человека. Представившись межрайонными рыбинспекторами, они на повышенных тонах стали возмущаться браконьерством, требовали дать им лодку для снятия сетей. Но вот тут Чурилов не выдержал, решив «проучить», как он после говорил, «нахалов». Используя приемы самбо, он буквально раскидал рыбинспекторов. Когда же пыл несколько остыл, и стороны узнали, кто есть кто, то и реши¬ли заглушить конфликтную ситуацию. Капитан Чурилов предложил выпить «мировую», но ему было жалко своей водки, и он спросил, есть ли она у них. Рыбинспектор, который вел машину, достал из багажника бутылку вод-ки, заявив, что ради дружбы с работниками милиции он не пожалеет и последней бутылки. Разлили водку по стаканам, но Чурилов, дождавшись, когда рыбинспекторы выпили, отставил свой стакан и приказал рыбинспекторам следовать с ним в отдел милиции для освидетельствования и составления необходимых документов. От такой подлости рыбинспекторы потеряли дар речи, но вынуждены были подчиниться работнику милиции. В медвытрезвителе их освидетельствовали, установили степень опьянения и отпустили домой. А через несколько дней Чурилов направил по месту их работы информацию о том, что он отдыхал на озере, а на него напали пьяные рыбинспекторы, которые выражались нецензурными словами и даже ударили его. Эту информацию рассматривали на партийном собрании, и рыбинспекторы категорически отрицали написанное, после чего начальник рыбинспекции обратился за помощью в проведении расследования и установлении истины в УВД. Так выглядело дело. Выслушав доклад, полковник Соколов обратился к капитану Чурилову:

– Товарищ капитан, все правильно изложено?

– Да, товарищ полковник.

– А как же так получилось, товарищ капитан?

– Я и сам не понимаю, – ответил Чурилов. – Совсем обнаглели, уже и милицию не признают.

Члены аттестационной комиссии насторожились. Они знали взрывной характер Соколова. Но Соколов, не подавая вида, продолжал задавать Чурилову вопросы, и с каждым ответом все больше раскрывалась, мягко говоря, не¬порядочность этого сотрудника.

– Товарищ Борисов, а в горком партии и горисполком доложили о поведении Чурилова? – спросил Соколов.

– Да, – ответил Борисов. – В горкоме партии сказали, что заслужил, то пусть и получает. А вот в горисполкоме председатель просил оставить его в той же должности.

– Он полгода назад усиленно обрабатывал всех, чтобы выдвинули на старшего, и наши товарищи тоже его просьбу активно поддержали, – ответил на это Соколов. – Но это будет второй вопрос, а сейчас давайте решать по поводу Чурилова. Мнение было единогласным – уволить из органов. Не ожидавший такого Чурилов начал просить оставить его, но члены комиссии напомнили ему о двух взысканиях и о понижении его два года тому назад в должности за злоупотребление служебным положением. Когда Чурилов вышел из кабинета, Соколов попросил начальника областного отдела охраны общественного по¬рядка подполковника Долгова объяснить, почему он, не разобравшись в человеке, настаивал о его выдвижении.

– Когда же мы научимся по-хорошему работать с подчиненными? – спрашивал с возмущением он. – Почему у нас какой-то нюх особый на снятых. Молодых учить не хотим или не можем, а вот чуриловых мы в беде не оставляем. Они у нас почти незаменимые. Прекратите, наконец, та¬кую практику, она прежде всего во вред таким, как Чурилов.

Закончив заседание аттестационной комиссии и отпус¬тив всех, Соколов оставил в кабинете Борисова и сделал ему замечание о допущенной беспринципности при выдвижении Чурилова.

– Кадры решают все, – смягчил разговор Соколов, – это сталинское изречение сегодня можно и так дополнить: и в кадрах (отделе твоем) решают все!

В отделе кадров сложился неплохой работоспособный коллектив, но многих еще надо было научить работать творчески, по-государственному, а главное – инициативно. Всю жизнь Борисов проработал на таких должностях, которые требовали самостоятельности. Вот это качество и стремился он привить своим подчиненным. На одном из совещаний он даже объявил кадровикам, что если кто-либо из них выполнит слепо указание своего руководителя и оно окажется неверным, то исполнитель будет наказан. И наоборот, кто докажет, что указание ошибочно, тот получит поощрение. Такое для кадровиков было в новинку, так как за последние годы люди по целому ряду причин привыкли ждать указаний и быть просто исполнителями. Даже стали появляться различные поговорки среди офицеров типа «инициатива наказуема», «любая кривая, про-ходящая вдали от руководителя, короче прямой, проходящей вблизи его» и т.д. Все это сковывало и творчество, и коллективный разум отдела. Конечно, это надо было ломать в первую очередь. Но если это было по плечу Борисову, то работа с молодыми офицерами и с молодыми командирами вызывала большое беспокойство. Дело осложнялось тем, что учебные заведения МВД СССР, готовя неплохих специалистов, слабо готовили их как будущих командиров, начальников отделений и т.д. Им не преподавали психологию, педагогику и методику работы с под¬чиненными. А из вчерашних выпускников, как правило, и выдвигали командиров среднего звена. Но даже и при этом серьезном пробеле учебные заведения давали слишком мало выпускников. Приходилось брать на офицерские должности людей с гражданских предприятий. И хотя они шли по направлениям коллективов, это были вчерашние солдаты или, в лучшем случае, сержанты, которые после службы в Советской Армии заочно окончили высшие учебные заведения. Такое положение нередко отрицательно отражалось и на отношениях между офицерами и сержантами, и на организации служебной подготовки в подразделениях, и в конечном итоге на результатах работы. Многие руководители, не умея проводить занятия с подчиненными, с пренебрежением относились к этому, а некоторые даже открыто заявляли, что им некогда проводить занятия, так как надо раскрывать преступления. Хуже того, это годами поддерживалось полковником Пивоваровым и другими руководителями. Как бы искусственно создавался замкнутый круг: раскрываем плохо, потому что плохо подготовлены сотрудники и много молодых, а не учим их потому, что некогда – надо раскрывать. Но как бы ни было тяжело, и эти привычки надо было ломать.

Телефонный звонок прервал размышления Борисова. Подняв трубку, он услышал голос жены.

– Ты ночевать собираешься в кабинете? Время-то уже десять часов. Давай заканчивай, или я буду ужинать одна.

– Хорошо, сейчас выезжаю, – ответил Борисов и, положив трубку, не спеша вышел из кабинета.

ВОР В МИЛИЦЕЙСКОЙ ФОРМЕ

С утра Соколова мучило предчувствие чего-то плохого. Когда у него возникало такое состояние, то это обязательно сопровождалось какой-нибудь неприятно¬стью. Вот и сегодня, не успел он войти в кабинет, как по телефону позвонил подполковник Карякин, назначенный недавно на должность начальника следственного управле¬ния, и попросил срочно принять его для доклада по уго¬ловному делу.

– Дело в том, Александр Петрович, что наш следователь вышел на сотрудников, совершающих преступления, – сказал, войдя, Карякин.

– Ну-ну, так уж и категорично. А доказательства? – спросил Соколов.

– Я взял с собой уголовное дело и считаю, что доказательства собраны, дело надо передавать в прокуратуру.

– Быстро у вас по нашим сотрудникам стало получаться. Вот если бы все преступления так лихо раскрыва¬ли. Оставьте уголовное дело у меня. Наши товарищи
поизучают его, а вечером все вместе и обязательно со следователями соберемся, тогда и примем окончательное решение.

После ухода начальника следственного управления Соколов вызвал к себе своего заместителя – капитана Бори¬сова. Он по-отечески любил этого молодого офицера. Взяв его с оперативной работы, Соколов последовательно про¬вел его через различные должности в кадровом аппарате и совсем недавно предложил выдвинуть его своим замести¬телем. Правда, несколько раньше начальник управления предлагал его кандидатуру на должность начальника сек¬ретариата, но Соколов, готовя его к работе в кадровом аппарате, уговорил начальника управления оставить его в отделе. Соколов умел отстаивать и свою точку зрения, и своих людей. И еще он любил работать с молодыми офи¬церами. Общение с ними, их энергия, порядочность, ис¬кренность и даже порой наивность омолаживали и его са¬мого, давали как бы заряд бодрости, свежесть мысли.

С капитаном Борисовым он несколько раз был в совмест¬ных командировках. Не без умысла, конечно. Он его и учил, и изучал. Ему нравилось в этом офицере трудолю-бие, принципиальность, честность и знание своего дела. Правда, не обошлось и без накладок. Однажды в колонии Борисов в присутствии Соколова в грубой, даже оскорби-тельной форме сделал замечание осужденному. Тогда Со¬колов промолчал, а вечером в гостинице наедине «выдал» ему сполна. Но главное, что радовало Соколова, так это умение Борисова, как губка, впитывать в себя самое луч¬шее. И Соколов не скупился на передачу ему своих зна¬ний и своего опыта, потому что видел в нем умелого и трудолюбивого человека. В свою очередь и тот платил Со¬колову взаимным уважением.

– Виктор Петрович, я знаю, что у вас сейчас много дел, но я прошу все отложить и до вечера изучить материалы вот этого уголовного дела. В нем обвиняют наших сотрудников, но мне что-то не совсем все понятно. Уж больно у них все гладко, да и сотрудник отрицает свою причаст¬ность к преступлению. Поскольку дело возбуждено, перепроверять вам ничего не надо. Вы изучите материалы уго¬ловного дела, обязательно повстречайтесь и послушайте того сотрудника. В 17.00 доложите мне, а в 18.00 соберем¬ся с товарищами из следственного управления. Понятно?

– Понятно, Александр Петрович, – ответил тот и, забрав уголовное дело, пошел к себе в кабинет.

Изучение уголовного дела вызвало двойное чувство. С одной стороны, собранные по делу доказательства как бы подтверждали виновность инспектора дорожно-патрульной службы сержанта Зимина. Протоколы допросов потерпев¬ших, свидетелей, проведенное опознание прямо указыва¬ли на его причастность. С другой стороны, Зимин учится заочно в политехническом институте. Прибыл в органы после службы в Советской Армии. Отличные характерис¬тики и отзывы товарищей и вдруг – кражи. Непонятно. «Ну, ладно, начнем сначала», – подумал Борисов. У него выработалась определенная методика изучения дел еще тогда, когда он работал в инспекции по личному составу: сначала ознакомиться обзорно, а затем переходить к делу более детально. Так с чего началось дело? Вот сообщение в дежурную часть райотдела, из которого видно, что 17 апреля из квартиры Гридасовой неизвестные лица похитили около двух тысяч рублей, золотые вещи и срезали два нор¬ковых воротника. Сообщение поступило в дежурную часть в 7 часов вечера, а через 15 минут оперативная группа уже была на месте происшествия. Осмотр места происшествия ничего не дал. В протоколе осмотра подробно указывалось, что и как разбросано из вещей, но ни отпечатков пальцев, ни других следов не обнаружено и, види¬мо, не делалось попыток. Хорошо еще, что осмотрена вход¬ная дверь, которая, по-видимому, открывалась путем под¬бора ключей, хотя экспертиза и не дала утвердительного заключения на этот вопрос. Но протокол допроса потер¬певшей следователю дал много информации. В частности, на вопрос, кто в последнее время из знакомых и незнакомых лиц был в квартире, Гридасова сообщила следующее: «Три дня тому назад вечером к ней в квартиру позвонили и затем, спросив разрешения, вошли два молодых челове¬ка. Они представились работниками уголовного розыска, да и сама она увидела, что один из них был в милицей¬ской форме. Тот, кто был в форме, сказал ей, что они ищут скрывавшегося преступника и что, по их сведениям, он скрывается в этой квартире и здесь же хранит оружие. Удивившись, она им ответила, что, кроме нее, здесь никто не живет, а если они не верят, то пусть сами убедятся в этом. Тогда тот, что был в форме, сказал второму, чтобы он осмотрел все внимательно, а сам остался с ней на кухне и расспрашивал, когда она бывает дома, когда и куда ухо¬дит. Вернувшись на кухню, молодой человек доложил тому, в форме, что вроде бы все в порядке. А затем спросил, а может ли преступник сам открыть дверь, и попросил по¬казать ему ключи. Она дала ему ключи, и он с ними под¬ходил к входной двери, открывал и закрывал замки, а потом, вернув ключи, сказал, чтобы она не волновалась, так как такие замки преступник не сумеет открыть. Но второй продиктовал ей свой служебный телефон и сказал, что если она что-либо заметит подозрительное, чтобы сра¬зу ему звонила. Поговорив еще несколько минут, они, пожелав ей доброго здоровья, ушли. А она тогда еще поду¬мала: вот ведь какие вежливые стали работать в мили¬ции. После подробного описания примет этих двух моло¬дых парней, следователь, показав Гридасовой по альбому образцы форм, без особого труда установил, что форма на пришедшем была сержанта милиции. На следующий день следователь с помощью участкового инспектора, на участ¬ке которого была совершена кража, установил, что две женщины из этого дома видели, как несколько дней назад вечером из соседнего подъезда вышел мужчина в форме работника милиции, который по приметам имел сходство с посетителем квартиры Гридасовой. Особого труда не составило установить, к кому приходил работник милиции. Вот уже составлен протокол допроса Ольги Подвоевой, во время которого она сначала не признавалась, что к ней кто-то приходил из сотрудников милиции, и только после напо¬минания соседей, которые видели, как она открывала дверь весело разговаривала с ним, как со старым знакомым, призналась, что действительно к ней приходил ее знако¬мый по совместной учебе в институте Толя Зимин. Он попросил переписать несколько лекций, так как пропус¬тил занятия в институте ввиду занятости по работе. На вопрос, почему она сразу не сказала об этом, Ольга не ответила. После допроса Подвоевой следователь вызвал сержанта милиции Зимина, который так же, как и Ольга, категорически отрицал посещение ее квартиры и тоже после предъявления показаний вынужден был признать¬ся, что да, посещал, брал лекции у нее, в другие подъезды не заходил, отношения с Подвоевой просто студенче¬ские. На вопрос, почему сразу не говорил правду, отве¬чать отказался. Видимо, эти два протокола допроса и подтолкнули следователя к единственной версии: Подвоева – наводчица, а Зимин с кем-то из своих знакомых – исполнитель.

А тут еще в другом районе города 21 апреля была со¬вершена аналогичная кража, и, судя по методике и по описанию одного из «сотрудников», посещавших перед этим квартиру, кража совершена той же группой. По этому воп¬росу у исполняющего обязанности начальника городского Управления внутренних дел подполковника Федорова состоялось совещание, на котором всем попало, и особенно следователю. На вопрос Федорова, почему сразу не арестовали Зимина после первой кражи, следователь ответил: «Он ведь сотрудник милиции».

– Ну, и что же, – прервал Федоров. – Вы хотите дождаться, когда эта группа полгорода обворует?

– Нет, конечно, – ответил следователь, – но надо согласовать этот вопрос с замом по кадрам полковником Соколо¬вым, ведь все же сотрудник...

– Конечно, проинформировать надо, – проворчал Федо¬ров, – но и раскрывать надо. В общем, идите согласовы¬вайте и заканчивайте дело. Я уже доложил, что первое раскрыто, а мне сегодня правильно указали на нашу пло¬хую работу да еще посмеялись надо мной. Не советую до¬жидаться неприятностей.

После этого совещания срочно было проведено следова¬телем опознание. Потерпевшие из обворованных квартир, и особенно две женщины, которые ранее давали показа¬ния о работнике милиции, заходившем в соседний подъезд, категорично среди сидящих указали на сержан¬та Зимина.

Так выходило по материалам уголовного дела. Вздох¬нув, капитан Борисов подумал, что трудно будет оправды¬ваться сержанту да и не надо. Лучше не запутывать след¬ствие, а сразу признаться. Ведь это учитывается судом. И все-таки его беспокоила мысль: а если ошибка при опозна¬нии? Отбросив домыслы, Борисов пригласил к себе в кабинет сержанта, который уже более часа томился в прием¬ной.

– Ну, здравствуйте, сержант Зимин. Садитесь. Я вас при¬гласил по делу, о котором вы знаете и по которому вас обвиняют в совершении преступления. Что вы можете мне объяснить?

– Понимаете, товарищ капитан, это неправда, – сбива¬ясь и волнуясь, начал сержант. – Тут какая-то ошибка. Ни к кому, кроме Ольги Подвоевой, я никогда не заходил. И женщин, которые на опознании говорили, что это я захо¬дил в их квартиры, я никогда не видел.

– Хорошо, успокойтесь, товарищ сержант. И давайте вместе доказывать вашу невиновность. Но при одном ус¬ловии: со мной вы должны быть искренним. Договорились?

– Хорошо. Спрашивайте.

– Почему вы на первом допросе у следователя скрывали свое знакомство с Ольгой Подвоевой, которая жила в одном подъезде, по существу, за стенкой потерпевшей? И упорно отказались сообщить причину своего поведения?

После минутного молчания сержант Зимин тяжело вздохнул и, глядя в сторону, заговорил:

– Это сложная история, мы давно любим друг друга. Но родители Ольги, узнав, что я работник милиции, катего¬рически запретили ей встречаться со мной. Более того, они пригрозили ей, что если увидят нас вместе, то немед¬ленно переедут в другой город и заберут, конечно, Ольгу с собой. А меня это не устраивает, так как больная мама да брат еще в седьмом классе учится. Оставить их и пере¬ехать за Ольгой я, конечно, не смогу. Но и друг без друга мы жить тоже не можем, они не знают, что мы в одной группе в институте. Вот мы и скрываем наши встречи от всех. Мы поклялись друг другу: что бы ни случилось, пока нигде и никому не признаваться, что бываем вместе. Прав¬да, и дома-то я у нее был всего три раза, и то когда ее родители уезжали из города, хорошо институт пока дает возможность встречаться. А тут еще в их доме кражу со¬вершили. Ее родители не приехали, а то бы обязательно упрекали: вот, мол, они какие, а ты еще хочешь свою судьбу связать с ним. Вот почему я не хотел признаваться в зна¬комстве с Ольгой, товарищ капитан.

– Ну, хорошо, с этим, вроде бы, ясно, хотя я еще порабо¬таю, – как бы подвел черту капитан. – Ну а как мы дока¬жем с вами непричастность к кражам в квартирах? Постойте, это было 17 апреля. Постарайтесь вспомнить, где вы были и что делали в этот день.

– 17 апреля до 16 часов я был на посту у моста, а после пошел в кино на 5 часов вечера, а после кино был дома.

– Во время дежурства кто проверял несение вами службы и  в какое время?

– Утром часов в 10 и где-то перед обедом приезжал на пост командир взвода. В журнале точно записано.

– А после обеда никто не проверял вас?

– Нет.

– Ладно, не густо. Ну, а билет хотя бы сохранили в кинотеатр?

– Да что вы, товарищ капитан, зачем это мне? Ведь я не думал, что мне вот так по минутам придется доказывать 17 апреля.

– Хорошо, – продолжал капитан Борисов развивать свою, уже возникшую, но не совсем ясную пока мысль. – А те¬перь давайте вспомним 21 апреля. Это было совсем недавно.

– А что его вспоминать? – спросил сержант Зимин.

– Ну, тоже по минутам весь свой день разложить.

– С утра до 16 служба на том же посту. Правда, не один я был, а с двумя курсантами и преподавателем из школы милиции. Они на практике там были. Я им еще тоже различные ситуации подбрасывал. Ничего, сообразительные ребята. Ну а ровно в 16 за мной заехал наш секретарь комсомольской организации, и мы с ним до шести вечера готовились к собранию. А в шесть часов вечера началось комсомольское собрание нашего дивизиона. Меня избрали в президиум, и я выступал на этом собрании. Потом, пос¬ле собрания, а оно длилось больше двух часов, нас, то есть членов бюро, пригласил к себе командир дивизиона, и мы еще около часа проговорили о подготовке к майским праздникам. В общем, вышел я из дивизиона уже в десятом часу вечера и – сразу домой.

– Хорошо, подожди, дальше не надо. Не путаете с собранием? Точно двадцать первого было? – переспросил Борисов.

– Ну это  легко проверить, – доверчиво улыбнулся сер¬жант Зимин.

– Да, это верно. Ну, посиди. Сейчас и перепроверим. – Набрав номер телефона командира дивизиона и представившись, он спросил его о дате проведения последнего комсомольского собрания, и тот подтвердил, что собрание было двадцать первого апреля.

Поблагодарив, капитан Борисов повесил трубку. «Ну что же, вроде бы начинает проясняться», – подумал он, а сержанту заявил:

– Идите, товарищ сержант, и несите службу. Нам еще предстоит доказывать вашу невиновность, если, конечно, вы не виноваты.

– Ну вот, – сразу помрачнев, ответил Зимин. – И вы не верите мне?

– Верю – не верю. Это не для нашего учреждения, и еще  – все всегда ясно только дураку, а я не хочу им быть. Так что идите, товарищ сержант, мы еще с вами поговорим.

В кабинете Соколова уже сидели приглашенные по этому делу. Но капитан Борисов не успел проинформировать его об изученном деле и, извинившись за опоздание, молча смотрел на Соколова, и тот, поняв, в какой ситуации нахо¬дится его подчиненный, предложил ему доложить его мне¬ние по уголовному делу.

Все с нетерпением ждали. И Борисов начал:

– Изучив материалы уголовного дела и побеседовав с сержантом Зиминым, я пришел к выводу, что Зимин не виноват. Видимо, кто-то, используя форму сотрудника милиции,  умело  совершает кражи.

– Позвольте, – перебил Борисова подполковник Карякин, –   а  с протоколом опознания вы, что же, не успели познакомиться?

– Нет, почему же, – спокойно ответил Борисов, – позна¬комился, и это сильный аргумент. Но у меня другой аргу¬мент. Вторая кража была 21 апреля, и очевидцы даже указывают на время – шесть часов вечера. А вот в это-то время ваш Зимин сидел в президиуме  на комсомольском собрании дивизиона. Как же это он мог сразу в двух местах быть? Вот это и является вторым аргументом. Надо искать настоящих преступников.

– Так что будем делать, товарищ Карякин? – спросил полковник Соколов.

– Что делать... Искать. Правда, придется идти на про¬дление сроков.

– Какие сроки? – перебил его Соколов. – Речь идет об авторитете органов внутренних дел. Уже сейчас идут раз¬ говоры о  том, что в городе работники милиции совершают квартирные кражи. А мы еще и сами в погоне за быст¬рым раскрытием и в стремлении быстро рапортовать способствуем этому. Не с того начинаете свою работу на новой должности. Почаще советуйтесь с бывшим началь¬ником следственного   управления Белоноговым, а то, наверное, после проводов его на пенсию ни разу и не
позвонили ему...

– Александр Петрович, может быть, передадим в проку¬ратуру все-таки? Пусть они объективно расследуют, – про¬должал настаивать Карякин.

– Нет, – ответил Соколов. – Это дело престижа. Тем более, пока оно нашей подследственности. И раскрывать его надо вам. Я попрошу подкрепить следователя самыми сильными работниками уголовного розыска. В общем, по этому делу надо работать, а если выйдете на наших сотрудников, вот тогда по подследственности и передадите в прокуратуру. Договорились? Ну, вот и отлич¬но. По этому делу держите в курсе всех событий капитана Борисова, а он будет информировать меня.

РЕФЛЕКС ЦЕЛИ

Совещание с кадровиками началось в каби¬нете передового опыта.

Соколов не любил много говорить. Обычно он подбра¬сывал ту или иную мысль и наблюдал, как она восприни¬малась подчиненными. Если ее активно подхватывали, значит, правильная мысль, а если она вызывала спор, то вопрос откладывался – значит, не дозрела. Вот и сегодня Соколов начал свое выступление как бы издалека.

– Сначала я вам зачитаю несколько выдержек из лек¬ций известного физиолога Павлова, а потом мы обменяем¬ся мнениями. «Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, он есть основная форма жизненной энергии каж¬дого из нас.

Жизнь только тогда красива и сильна, когда человек всю жизнь стремится к постоянно достигаемой, но никог¬да не достижимой цели или с одинаковым пылом перехо¬дит от одной цели к другой.

Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной ими себе в жизни цели».

Исходя из этого, каждый человек должен ставить перед собой ту или иную цель. И если эта цель помогает доброму делу, то это хорошая цель, и она нередко ведет даже к подвигу.

Буквально вчера инспектор уголовного розыска стар¬ший лейтенант Василий Анатольевич Станинов задержал опасного хулигана. Вроде бы обычное дело, скажут. А я считаю, что нет. В этом просматривается внутренний мир старшего лейтенанта, его цель, с которой он пришел в орга¬ны. Станинов после службы, уставший, шел домой. И вдруг к нему подходит взволнованная женщина и сообщает, что в одном из домов разбушевался хулиган. Станинов, не заду¬мываясь, бросается на указанную улицу. Но тот, поранив человека, уже скрылся. Тогда Станинов, увидев подошед¬ших дружинников, организовал поиск скрывшегося и позвонил о случившемся в дежурную часть. Внезапно в районе магазина «Северный» раздались крики о помощи. Добежав до магазина, Станинов увидел преступника, который держал ребенка, приставив к его шее хлебную вилку. Сориентировавшись в обстановке, Станинов бросился к преступнику и, приняв на себя удар вилкой в лицо, освободил ребенка. Затем, несмотря на полу¬ченную рану, с помощью дружинников скрутил разбу¬шевавшегося пьяного хулигана. И теперь давайте по¬думаем. Командира около него не было. Рабочий день окончен. Трусливый человек прошел бы мимо сообщения женщины, чего, к сожалению, еще бывает немало. А Ста-нинов бросился выполнять свой долг. Вот давайте и пого¬ворим, как распознать человека – то ли когда мы его оформ¬ляем на службу, то ли когда выдвигаем – что у него за цель: выслужиться или служить? Делать карьеру или стать ка¬рьеристом?

Сразу же поднялся капитан Иванников:

– А вы, Александр Петрович, считаете карьеру нормальным явлением?

– Да, я считаю стремление к карьере не только нор¬мальным явлением, но и необходимым для офицера. А вы к себе примерьте это. Мы уже говорили, что офицер дол¬жен работать на одной должности четыре-пять лет, а по¬том выдвигаться. Если этого нет, то наступает безразли¬чие, и, более того, исполнение обязанностей становится в
тягость. От этого и дело страдает, и человек. Может быть, я не прав?

Незаметно совещание втягивалось в разговор о том, как лучше распознавать перспективного работника и как делать меньше ошибок при выдвижении. Слушая выступления и предложения кадровиков, ка¬питан Борисов вспоминал и тех, кого выдвигали за показ¬ное рвение к службе, и тех, честных офицеров, которых иногда не замечали. И он все более убеждался, что, когда человек работает честно, не думая о себе, о своей безопас¬ности, о своей выгоде, и достигает успехов на своем участ¬ке работы, или, образно говоря, честно несет свой чемодан обязанностей, то тогда сами приходят к нему и должности, и звания, и положение. Карьеризм же отлича¬ется стремлением к личному благополучию, независимо от интересов дела. Одним словом, непорядочностью. Борисов видел, что за последние годы карьеризм так прочно вошел в сознание и поступки многих людей, что даже нормальное понятие карьеры стало восприниматься отрицательно. Вот почему надо учиться отличать карьеру от карьеризма. И он вновь вспомнил, как Пивоваров пы¬тался не пустить в академию капитана Васина. Удобнее иметь готового подчиненного, не надо лишних хлопот, он знает дело. А то, что он расти не будет, так это вроде бы и хорошо – поджимать начальника некому будет. Так дума¬ют многие да и делают.

Не случайно развелись угодничество и подхалимство, показуха и самолюбование. Правда, гласность и демо¬кратия не всех затронули, некоторые спешно перекраши¬ваются и пытаются прикрыть свой карьеризм демаго¬гией.

– Ну, а что делать с теми руководителями, которые се¬годня явно плохо работают? – услышал Борисов вопрос и увидел, как сразу же поднялся Соколов и, подойдя к висящей на стене карте, медленно проговорил:

– Мы не готовы сменить всех вчерашних руководите¬лей, да это было бы и неправильно. Но вот при новом выдвижении, сейчас особенно, ошибок допускать нельзя. Надо активнее готовить молодых инициативных офицеров. В общем, по этому вопросу от каждого из вас через неделю я жду предложения. А сейчас послушаем капитана Борисо¬ва. Готовы, Виктор Петрович?

И тот, развесив схемы, приступил к изложению лек¬ции об организации служебной подготовки в подразделе¬ниях. Как всегда, слушали его с большим вниманием и после выступления задали много вопросов, один из кото¬рых касался ухудшения политико-воспитательной работы с сотрудниками. Видя замешательство Борисова и то внимание, с которым сидящие ждали ответа, Соколов по¬нял, что на этот вопрос надо бы отвечать ему. Но как? Перестройка перестройкой, но, честно признаться, серьез¬ными кадровыми вопросами по-прежнему занимались партийные органы. Практически правоохранительные органы были вооруженным отрядом партии, готовым ду¬шить любое проявление инакомыслия. В каждой области начальник управления назначался приказом МВД только по предложению первого секретаря обкома партии и, ко¬нечно же, выполнял его волю, часто прямо нарушая за¬конность и снижая уровень профессиональной работы. К руководству управлениями приходили агрономы, педаго¬ги и инженеры. Они не имели юридического образования, но зато приходили с крупных должностей партийной и со-ветской работы, привыкшие нередко нарушать или обходить любые законы, не считаясь с мнением практиков-профес¬сионалов.

Это было, как понимал Соколов, главной милицей¬ской трагедией. Да, именно трагедией, которая исходила от неустойчивости власти и очевидной лживости мно¬гих теоретических ее установок. Вот почему власть так нуждалась в силовой поддержке и, конечно же, в своих людях в этих органах. А это, в свою очередь, порож¬дало у руководителей правоохранительных органов неуве¬ренность в работе, толкало их на компромиссы. Но хуже всего было то, что это видели профессионалы, которые тоже держали, как говорится, «нос по ветру» и на амбразуры не шли. Все это толка¬ло на сделки с совестью и законом. Все чаще мили¬ция занималась мелкими преступлениями, закрывала глаза на коррупцию и преступность в эшелонах власти, так как трогать из этих эшелонов «неприкасаемых» было опасно. Порождавшаяся беспринципность в борьбе с пре¬ступностью нередко приводила к сращиванию отдельных сотрудников с преступными группами, имеющими связи с властными структурами.

Более того, явно боясь потери власти, политбюро Коммунистической партии сделало очередную попытку сохранить свое влияние в органах внутренних дел путем создания в них политотделов. Откровенно это была еще одна кормушка для номенклатурных работников. Но в средствах массовой информации это подавалось как вели¬кая идея для улучшения работы органов внутренних дел. Вот почему многие сотрудники, в том числе и кадровики, все чаще задавали иногда весьма каверзные вопросы по работе политотделов.

Прервав затянувшуюся паузу и окинув приветливым взглядом сидящих, Соколов спокойно проговорил:

– Да, обстановка сейчас несколько осложнилась, поэто¬му не надо ждать каких-то чудес. Не будем торопить собы¬тия, каждому фрукту – свое время. На этом сегодня давай-те закончим.

После совещания Соколов попросил секретаря партко¬ма Шубина высказать свое мнение по состоявшемуся раз¬говору. Михаил Юрьевич пришел в органы внутренних дел по направлению обкома партии, как и многие другие его предшественники. Правда, те, так и не поняв до конца своей работы, через некоторое время, получив хорошую пенсию, уходили на отдых. А Шубин сразу же включился в новую для него работу в одном из отделов управления, и раз несколько лет коммунисты избрали его секретарем парткома.

– Так как, Михаил Юрьевич? Не лишнего ли мы наго¬ворили? – улыбаясь, спросил Соколов.

– Да нет, думаю предложить вам поработать еще над этой темой и затем выступить перед нашим партийным активом.

– Все это требует много времени, – не отказываясь и не соглашаясь, проговорил Соколов.

– Конечно, время на подготовку потребуется, но и работу с людьми нельзя забывать. Вы ведь сами всегда к этому призываете.

– Я-то призываю, но не всегда мои призывы доходят.

– Ну, это неправильно. Долгова-то мы на заседании парт¬кома воспитывали здорово за необъективную аттестацию на секретаря партийной организации отдела. Думаю, долго будет помнить.

– Дело, по-моему, не в долговых, – задумчиво проговорил Соколов и добавил:

– Почему у нас все упирается в отдельные личности? А где система, кото¬рая бы не давала возможности таким личностям творить беззаконие? Щелоков проводил свое в нашем министер¬стве. Новый пришел, тоже по-своему все перекраивает. А где правовая защищенность от этого упоенья властью?

– Все это правильно, но не нам устанавливать эту систему.

– Конечно, мы обязаны только слепо все выполнять. Так что ли, Михаил Юрьевич?

– Ну, допустим, не совсем так. Вы ищете новые методы, и я вот сейчас много думаю над проблемой идеологического обеспечения наших сегодняшних дел. Хочу создать при парткоме идеологический центр. В него должны войти постоянно действующая информационно-социологическая группа, группа научно-методического консультирования всех наших пропагандистов. Ну, чтобы эта группа опере¬жала распространение слухов да и более предметно рабо¬тала именно там, где в этом возникает необходимость. Конечно, это контуры центра, и у каждой группы должны быть свои четкие обязанности, но мне кажется, это необ¬ходимо.

– Михаил Юрьевич, да тут и сомнений не должно быть. Конечно, надо создавать, и мы поможем парткому выделе¬нием хорошо подготовленных для работы в этом центре
людей. Чем больше ясности и четкости, тем больше будет отдача, чем больше будет правды, тем больше у людей будет веры, – ответил Соколов.

– Ну, а что слышно с назначением начальника политот¬дела? – переходя к другому вопросу, спросил Шубин.

– Да говорил я уже несколько раз в обкоме партии, и там обещали подобрать кандидатуру в самое ближайшее время. Так что ждем, – ответил Соколов.

– Пора бы уже, а то просто неудобно перед коммуниста¬ми за наш политотдел. Сайкин –тот вообще последнее вре¬мя ходит по управлению, как клоун.

– Ну а вы возьмите да на парткоме его послушайте, – предложил Соколов.

– Нельзя, теперь политотдел должен руководить парт¬комом, а мы и не можем спросить с того же Сайкина за плохую работу, – ответил Шубин.

– Вот вам, батенька, и Юрьев день, – улыбнувшись, от¬ветил Соколов. – Ладно, расстанемся, пока далеко не ушли...

СИМПАТИЧНЫЙ «ЮРИСТ»

Петр Иванович Горбунов, имеющий в преступном мире кличку Горбун, был способным человеком. В школе ему многие завидовали. Он имел хорошую память и поэтому, не напрягаясь над материалом, получал всегда хорошие и отличные оценки. Правда, по поведению у него хороших оценок не было, так как все споры с товари¬щами у него заканчивались дракой. В школе все его боя¬лись. Почти все, потому что с Тимофеем Рыжовым он в драке оказался слабее и, видимо, поэтому уважал его. Дружбы у них не было, но они по-мальчишески ревниво наблюдали друг за другом. Однако в девятом классе им пришлось расстаться из-за драки с одним из учеников, которого Горбунов порезал, и угодил в колонию для несо¬вершеннолетних. С этого времени и начались по-настоя¬щему его «университеты». Отбыв срок наказания, Горбунов приехал в Приуралье и, обозленный на всех, сколотил небольшую группу. После нескольких удачно совершенных краж и грабежей один из этой группы был задержан с похищенным и на первом же допросе со всеми подробно¬стями рассказал не только о последней краже, но и о мно¬гих других. Вся группа была тогда арестована и предстала перед судом. Срок они получили приличный, и в колонии Горбун понял, что на будущее для таких дел надо подби¬рать себе дружков покрепче. Вспоминая свои прошлые провалы и слушая разговоры об этом сокамерников, Гор¬бун, как его называли, разрабатывал планы своих буду¬щих преступных дел, придавая особое значение осторож¬ности. Так он выработал «правила», одно из которых гласило, что нельзя оставлять свидетелей, другое – строгое соблюдение членами преступной группы железной дисциплины.

После освобождения Горбун сразу же направился к сво¬ему школьному товарищу Тимофею Рыжову, которого в школе называли Князем за гордый и хвастливый харак¬тер. К этому времени Рыжов уже занимал крупную долж¬ность в облисполкоме и, сочувствуя своему школьному товарищу, помог Горбуну устроиться в одно из домоуправ¬лений города на работу. К этому времени Горбун выгля¬дел широкоплечим крепышом, с красивым строгим лицом. Особенно привлекали окружающих его глаза металлического цвета, смотревшие на мир внимательно и заинтересованно, располагая собеседника к откровенности и дружбе. Вскоре освободился и его дружок Игорь Шевцов по кличке Штырь.

Горбун, набрав полные сумки водки и закусок, повел Штыря к себе домой. По дороге он рассказывал, что живет у одной разведенной женщины, которая имеет двухкомнатную квартиру и души в нем не чает.

Действительно, как только прозвенел звонок, дверь сразу же открылась и улыбающаяся средних лет женщи¬на приветливо сказала:

– Ну, проходите, проходите, а то я уже заждалась. Раз¬девайтесь. Петя, проводи гостя в ванную, мойте руки и за стол.

За столом Горбун после выпитой первой рюмки вежли¬во, но жестко проговорил:

– Ты иди, Валентина, отдыхай, у нас долгий разговор с Игорем будет.

Вздохнув и поцеловав Горбуна, Валентина вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Ты что-то с ней сурово, – проговорил Игорь, глядя ей вслед.

– Не надо ей знать того, о чем мы сейчас будем гово¬рить, – задумчиво произнес Горбун и, рассматривая подцепленный на вилку огурец, добавил: – Хотя в
наших делах она пригодится.

– Ну, и кем ты ее хочешь у нас иметь?

– Бухгалтер она хороший. Вон ведь сколько банков раз¬велось! Да и в других делах можно попробовать, – заверил Горбун.

– Кого еще будем в группу брать? Неплохо бы бывших ментов. Да и крышу в верхах надо бы иметь.

– Ты смотри, как будто мысли мои читаешь, Игорек. Что значит больше меня на зоне пробыл, – засмеялся Горбун и, посмотрев на дверь спальни, тихо добавил:

– Есть у меня школьный товарищ по кличке Князь, он уже помог мне устроиться, думаю, налажу с ним более теплые отношения. Пора за дело?

– Это и козе понятно, что нужно быстрее разворачиваться, – пьяно поддакнул Штырь.

– Ну, раз козе, то давай приводи ко мне, о ком на нарах толковали. Только аккуратнее, чтоб снова на ментов не нарваться.

– Сейчас ментам не до нас. Они борются друг с другом. Вон как их новый министр закручивает, аж жалко бедолаг.

– Пожалел волк кобылу... Ладно, давай еще по одной и спать. Ты останешься здесь или как?
– Пойду, меня ведь тоже подруга ждет, – радостно под¬мигнул Штырь и, выпив рюмку водки без закуски, вы¬шел в коридор одеваться.

К осени группа сформировалась. Кроме Горбуна и Шты¬ря в нее вошли Чурилов и Яшин. И Валентина, сожитель¬ница Горбуна, оказалась какой-то дальней родственницей Тамары Давыдовны Стрельцовой – начальника управле¬ния торговли, что подтвердило надежды Горбуна на ее по¬лезность.

Главарем этой группы был всеми признан Горбун, а Штыря назначили на первом застолье помощником Гор¬буна. Чурилов после увольнения из милиции оказался тоже полезным человеком.

Теперь дело оставалось за малым. Нужно было срочно добыть оружие, при этом оружие необходимо было иметь или иностранного производства, или самодельное, не состоящее на учете. Вскоре такая возможность представи¬лась Штырю. Болтаясь на рынке, он увидел кавказца, который так же, как и он, ходил по рынку, присматрива¬ясь и ничего не покупая. Тогда Штырь подошел к нему и прямо спросил, что он может предложить для него, и тот, улыбнувшись, ответил: «Многое, но кроме травки». В тот день Штырь купил у него самодельный пистолет-пулемет, револьвер 5-6-го калибра и пистолет Макарова. Правда, у пистолета Макарова была побита рукоятка. Но все оружие имело запас патронов и было, как уверял прода¬вец, безотказным.

Первой жертвой банды стала одна из местных житель¬ниц, которая пришла в домоуправление посоветоваться насчет продажи своей квартиры и приобретения другой в Москве. Этот разговор услышал Горбун и, обратившись к ней, проговорил:

– Вы знаете, у меня есть знакомый юрист, и он вам может помочь за небольшую плату.

– А когда я смогу встретиться с этим юристом? – спросила та.

– Давайте ваш адрес, я после работы зайду к нему и сообщу ему, – ответил Горбун.

Получив адрес, Горбун сразу же позвонил по телефону Чурилову и попросил его срочно подъехать к нему к домоуправлению.

Встретившись на улице, они отошли в сквер. И там Горбун тихо проговорил:

– Ну, кажется, наклевывается первое дело. Только аккуратнее, постарайся ее расположить к себе, она должна поверить, что ты сильный юрист. Побольше юридических словечек, не мне тебя учить.

– А может, мне милицейскую форму надеть? – спросил Чурилов.

– Нет, в гражданской и при галстуке, – возразил Горбун. – После разговора с ней приезжай ко мне домой.

Вечером Чурилов уже был в квартире Надежды Сыроватко. Представившись ей, он по приглашению Надежды прошел в зал, сел за стол и с приветливой улыбкой прогово¬рил:

– Ну, выкладывайте ваши проблемы, думаю,  что вместе с вами мы их решим.

Надежда рассказала, что у нее не сложилась жизнь с бывшим мужем, они развелись, детей у нее нет. Но в Москве живет ее сестра, которая уже давно зовет ее на постоянное местожительство в Москву.

Слушал Чурилов внимательно, рассматривал ее и нахо¬дил в ней много привлекательного. В меру полная, невы¬сокого роста, с подвижным смуглым лицом, пухлыми ро¬зовыми губами, она сразу располагала к себе. С легким юмором она рассказывала о своей неудачной личной жиз¬ни и тоже внимательно рассматривала юриста.

– А может быть, поужинаем? – вдруг предложила она.

– С удовольствием, но в следующий раз, – от¬ветил Чурилов, посмотрел на часы и добавил:

– Мне сей¬час еще к одному клиенту надо зайти по поводу обмена его
квартиры, я не могу нарушать договоренность. А вы подготовьте все необходимые документы назавтра, я их просмотрю, и завтра же можно и поужинать.

После ухода Чурилова Надежда, усевшись на диван, еще долго вспоминала симпатичного юриста.

А в это время «опытный юрист» Чурилов, сидя в квар¬тире у Горбуна, подробно рассказывал тому о своем зна¬комстве с Надеждой Сыроватко.

– Так, говоришь, стоящее дело? – спросил заинтересо¬ванно Горбун.

– Да,   у  нее  и   машина «девятка» есть, и золотишко, по-видимому, имеется, потому что торгует она на рынке уже несколько лет. Челночит, из Москвы товары приво¬зит.

– А муж бывший на квартиру претендует? – снова спро¬сил Горбун.

– Нет, после развода она сразу же выплатила ему день¬гами его долю, а с него взяла расписку на эти деньги и обязательство о том, что он не будет претендовать на квар¬тиру, – ответил Чурилов.

– Ну, а баба ничего? Ты только не расслабляйся, – улыбаясь, проговорил Горбун, – как квартиру продаст она, ты и помоги купить в Москве. Понял?

– До Москвы она едва ли доедет, – ответил тот, ухмыль¬нувшись.

На следующий день вечером, как и договаривались, Чурилов пришел на квартиру к Надежде. Она уже ждала его и, радостно встретив, усадила за стол в зале. Тут же на столе лежали и документы на квартиру. Перелистав их, Чурилов посмотрел на хозяйку квартиры и с сомнением спросил:

– Ну, а бывший муж не заупрямится? Кстати, где он сейчас живет?

– Нет, у нас с ним все решено. Правда, я вас буду про¬сить съездить со мной к нему в район, чтобы он выписался из квартиры. Я, конечно, заплачу за это, – добавила
она, заметив удивленный взгляд Чурилова.

– Нет-нет. Мы уже договорились по общей сумме за мои услуги, да и поедем на вашей машине. Так что, никаких доплат, тем более от красивой женщины.

Покраснев от такой оценки, Надежда, переменила тему разговора, кокетливо улыбнулась и лукаво спросила о том, чего так ждал Чурилов.

– Ну, а сегодня вы не откажетесь от моего угощения?

– Думаю что теперь, узнав вас лучше, я никогда и ни в чем не буду вам отказывать, – многозначительно произнес Чурилов.

С этого вечера Чурилов каждую ночь проводил с На¬деждой, и она все больше и больше влюблялась в него, доверяя ему свои мечты. С бывшим мужем они в первый же приезд договорились о быстрой выписке из квартиры. Покупателей на свою квартиру нашла сама Надежда, а через несколько дней квартира была продана. Получив деньги, Сыроватко уговорила Чурилова помочь в отправке ее самолетом в Москву видимо, она хотела продлить свое общение с Чуриловым, и тот с радостью согласился ее проводить, обещая позднее приехать к ней для оказания помощи в приобре¬тении квартиры. В этот же день он съездил с ней в кассу за билетом. На свою машину она оформила доверенность на Чурилова, который обещал ей помочь найти покупателя.

Перед выездом в аэропорт Чурилов взял у Горбуна при¬готовленную заранее двадцатилитровую канистру с бензи¬ном и отвез ее в лесопосадку, через которую они должны были проходить к автобусной станции, так как на Надеждиной машине он не мог ее провожать, объясняя тем, что утром, к сожалению, выпил кружку пивка.

Спрятав канистру с бензином, он вернулся к Горбуну за оружием, и тот выдал ему пистолет Макарова. Посидев немного и еще раз обговорив подробности предстоящего, Чурилов приехал к Надежде, которая ждала его у соседей по квартире.

– А я уже волнуюсь, тебя нет и нет, а время подходит. Надо еще из бывшей квартиры телевизор свой забрать и принести сюда, потому что не успела днем, – проговорила обрадованно Надежда.

– Успеем, время еще есть, – успокоил ее Чурилов, – пой¬дем за телевизором.

Не торопясь, они вдвоем перенесли телевизор и, поси¬дев немного, стали собираться. Вещей у Нади было мало: две хозяйственные сумки, в одной из которых находились полученные за квартиру деньги с различными документа¬ми и семейными альбомами, а в другой, побольше разме¬ром, некоторые личные вещи.

Когда вышли из дома, Чурилов взял сумку с личными вещами и предложил Надежде идти через лесопосадку к автобусной остановке, объясняя это тем, что так они со¬кратят путь и быстрее придут, на что Надежда тихо про¬говорила:

– Тебе виднее.

Ночные сумерки уже спустились на город, и здесь ночью никто не ходил. Войдя в глубь лесопосадки, Чурилов вытащил пистолет и почти в упор выстрелил в затылок Надежде. Повернувшись к нему, Надежда ка¬кое-то мгновение смотрела в глаза Чурилову и потом рух¬нула на землю. Прицелившись в голову, он произвел вто¬рой выстрел и, взяв за руки, перетащил труп с лесной тропинки к куче веток, под которыми была спрятана ка-нистра с бензином. Проверив карманы убитой и достав приготовленный к посадке на самолет паспорт и блокнот с адресом сестры в Москве, Чурилов переложил в другую, взятую с собой сумку деньги, а все остальное сложил ря¬дом с трупом. Облив труп и вещи бензином, он не торо¬пясь бросил горящую спичку и отпрыгнул от взметнувше¬гося пламени. Дождавшись, пока труп догорит, Чурилов завалил его мусором и ветками и обратной дорогой вернулся к остановке. Приехав на автобусе к Горбуну, он передал ему пистолет и достал из сумки деньги. Пересчитав их, Горбун отложил часть для Чурилова и молча достал бутылку водки.

– А где остальные? – спросил Чурилов, наливая себе стакан.

– Сейчас подойдут.

Действительно, через несколько минут в квартиру вош¬ли Штырь и Яшин.

– Ну, получайте свои доли, – отсчитывая деньги, прого¬ворил Горбун и добавил:

– Вы извиняйте, что закуска холостяцкая, я Валентину отправил к подруге.

Вскоре было открыто еще несколько бутылок водки, и за столом потекла неуправляемая пьяная болтовня.

– Ну вот, Петр, теперь и Князя можно подмаслить... – и не успел Штырь договорить, как был сбит со стула мощным ударом Горбуна. Поднявшись, Штырь неожиданно схватил лежавшую на столе вилку и ударил ею Горбуна в плечо. Подскочившие к ним Яшин и Чурилов кое-как растащили дерущихся.

– Вы чего, мужики? – недоуменно спросил Яшин.

– Ты дорого, Штырь, заплатишь за это, – зажимая пле¬чо, со злобой проговорил Горбун, – я тебя предупреждал, чтобы о Князе молчал.

– Ну и что из этого, – возмущался Штырь. – Подумаешь, нужный человек, а может, я проверяю тебя: не его ли доля к тебе в карман идет.

Рванувшись, Горбун попытался снова наброситься на своего помощника, но Яшин крепко прижимал его к сту¬лу.

Успокоившись немного, Яшин предложил всем расхо¬диться, но Горбун оставил для разговора Чурилова.

– Что будем делать с этим козлом? – спросил Горбун. – Как выпьет, так всех закладывает.

– Посмотрим еще немного, Петя. Я думаю о другом. Соседи Надьку просили, как приедет в Москву, дать теле¬грамму им. И если этого не сделать, то могут шум поднять.

– Тогда срочно выезжай сам и от ее имени давай теле¬грамму. Адреса-то у тебя все есть, – посоветовал Горбун и, протерев носовым платком кровь на плече, добавил: – Во-обще-то тебе на некоторое время надо исчезнуть.

– Лады, – ответил Чурилов. – После белокаменной я у себя дома побуду, а то уже жена начинает пилить: что это за заработки, как уедешь, так по месяцу ничего неслышно.

На следующий день Чурилов выехал поездом в Москву и, остановившись в гостинице, стал искать рядом с квар¬тирой сестры Надежды почтовое отделение. В этот же день он отправил от имени Сыроватко Надежды телеграмму ее соседям, в которой сообщал, что все хорошо и что скоро она вернется в Первоуральск за остальными вещами. Про¬жив около недели в Москве и считая, что все прошло удач¬но, Чурилов вернулся домой.

Затихнув на некоторое время, банда Горбуна пополни¬лась. Но с крупными грабежами Горбун не спешил, боясь провала. Он внимательно выслушивал все предложения, сам перепроверял адреса, возможные пути отхода. В ос¬новном, Горбуна привлекали квартиры местных предпри¬нимателей. Действовали грабители, как правило, по одному шаблону. Приезжая по знакомому адресу поздним ве¬чером, они представлялись или почтальоном, вручающим срочную телеграмму, или знакомыми, просили открыть дверь, а ворвавшись в масках в квартиру, жестоко пытали и избивали хозяев, а при сопротивлении – убивали их.

НАПРАВЛЕНЕЦ ПАРТИИ

С утра Соколова вызвали в обком партии. Заведующий отделом Болотов долго расспрашивал о льго¬тах при направлении работника обкома в органы: и какой зачет стажа, и какое направленному будет присвоено звание, и какая зарплата. Речь шла о направлении на долж¬ность начальника политотдела. Об этом Соколов разгова¬ривал с Болотовым давно, но вопрос все не решался. На¬чальника отдела политико-воспитательной работы Сайки¬на нельзя было назначить на эту должность, так как он зарекомендовал себя пустым и крайне несерьезным чело¬веком. Он никогда и ничего на себя не брал и умело во всем себя подстраховывал. У него не было недругов, так как он никогда и ни с кого за проступки не взыскивал, предпочитая это делать чужими руками. Свою бездеятельность он прикрывал искусным подхалимством, потоком пустой болтовни и анекдотами. За все это сотрудники областного управления дали ему прозвище Балалайка. Со¬колов неоднократно беседовал с Сайкиным, пытался как-то повлиять, но изменений не было. И если от Сайкина особого вреда не было, то и пользы он никакой не приносил.

Соколов понимал, что сегодня решается вопрос с кан¬дидатурой. Не выдержав, он прямо спросил у Болотова:

– Борис Иванович, а кого направляют?

– Подожди, я еще должен обговорить условия и льготы с секретарем обкома. Ты посиди здесь у меня, а я поды¬мусь. Возможно, возникнет какой вопрос, и ты потребуешься.

Оставшись в кабинете один, Соколов вспомнил, как не¬легко ему в управлении заполучать хороших людей. Дело однажды дошло до того, что при встрече бывший первый секретарь обкома партии ему посоветовал поубавить энер¬гию в этих делах. Что ж, справедливо. Каждому нужны хорошие работники. С тех пор на просьбы отдельных партийных и советских работников он отвечал одним пред¬ложением: договаривайтесь со своим руководством, и, если будет принято решение, то мы будем всегда рады. Но Соколов знал и другое. Были попытки направить плохих работников в органы. С этим он не мог согласиться и все¬ми имеющимися у него возможностями препятствовал это¬му, так как на практической работе такие люди быстро проявляли себя. Их как бы просвечивало и дело, и подчи¬ненные.

Размышления Соколова были прерваны появлением Бо¬лотова.

– Ну, с тебя причитается: подобрал тебе кадра, – с ходу заговорил Болотов.

– И кто же? – спросил Соколов.

– Ты его знаешь, Рогов Владимир Иванович.

– Это тот, который погорел с председателем райиспол¬кома? – снова спросил Соколов.

– А вот об этом тебе и не надо знать. Да и в управлении чтоб никто не знал. Я тебе могу откровенно сказать: ра¬ботник он неплохой. Правда, карьеризма в нем много.

– А что, это качество для органов стало положитель¬ным? – перебил его Соколов.

– Да нет, – поморщился Болотов. – Ты уж больно все прямолинейно понимаешь. Не сложились у него отноше¬ния с первым. Ну а за это или за то, что он карьерист – ведь не освободишь? Надо как-то и полюбовно выходить из этого положения. Конечно, была допущена ошибка при приеме его в аппарат. А сейчас кто ему скажет: извини, мол, ошиблись.

– Да... Не нравится мне это, – проговорил в раздумье Соколов.

– Ну ладно. Нравится или не нравится, это не важно. Надо оформлять. Оснований к возражению я не вижу. С начальником управления уже согласовано. Сейчас только звонил ему секретарь. И сказал спасибо за помощь кадрами. Так что и ты прими вид человека, которого осчастливили, и не тяни с оформлением.

– Ну а он-то как, с желанием идет?

– Особого желания у него нет. Более того, сейчас на беседе у секретаря он отказался идти. Но ему разъяснили, что он коммунист и обязан подчиняться партийной дис-циплине, что его посылают на ответственную партийную работу, как бы на укрепление. Ну, а когда я сказал, что зарплата будет больше, он, вроде бы, успокоился. В общем, он у себя в кабинете, ждет тебя. Я ему сообщил, что ты у меня и все ему подробно расскажешь. Так что давай иди и оформляй.

В это время Рогов в возбужденном состоянии вновь и вновь осмысливал предложенный переход в органы. Свер¬шилось то, чего он так боялся. Последние дни заместитель заведующего отделом обкома партии Владимир Иванович Рогов находился в посто¬янном ожидании чего-то неприятного. Мысли одна хуже другой возникали у него и мучительно будоражили его самолюбие. Вновь и вновь он вспоминал всю свою жизнь, и каждый раз перед ним вставал один и тот же вопрос: «Неужели это конец карьеры?» Ведь все так удачно скла¬дывалось. Он вспоминал свое детство, проведенное в селе, без забот и волнений. Вспоминал и службу в Советской Армии, которую в связи с болезнью вынужден был прой¬ти менее чем за год. Но и тогда у него тоже забот не было. Начались они с его переезда в город и с устрой¬ством на работу учеником слесаря. Тогда ему много при¬шлось услышать и насмешек, и недоброжелательных реплик от товарищей по работе, и, видимо, именно тог¬да у него возникло желание принадлежать к категории людей, имеющих власть.

Свой план Рогов начал осуществлять с создания семьи. Он долго и с пристрастием присматривался к девушкам и незамужним женщинам, но все они были простыми работницами на заводе и повлиять как-то на его будущий рост, по его мнению, не могли.

Вскоре такая возможность представилась: Рогов позна¬комился с преподавательницей сельскохозяйственного институт и через некоторое вре¬мя зарегистрировал с ней брак. Правда, товарищи по ра¬боте неодобрительно отнеслись к этому выбору: слишком была видна выгода от этого брака. Он – ученик слесаря, она – кандидат технических наук и старше его по возрас¬ту. Но Рогова это не смущало. На следующий год он был зачислен студентом института и уже ставил перед собой цель, конечно же, с помощью своей жены, поступить в ас¬пирантуру. Институт он окончил, да только с большим трудом, и понял, что в науку он едва ли пробьется. Это не для него. Но, имея диплом инженера, он найдет себе в жизни и без науки теплое место. За год до окончания ин¬ститута он подал заявление о приеме его кандидатом в члены КПСС, а после приема был назначен мастером. Так постепенно Рогов начал продвигаться, и через несколько лет был выдвинут заместителем начальника цеха. Но вскоре в его жизни произошел неожиданный поворот: его пригласили на пленум райкома партии, и там он выс¬тупил от завода о том, как они в цехе работают с молоде¬жью. Особого желания выступать у него не было. Но его уговорил секретарь парткома, который видел, что парень хорошо держится на трибуне. И действительно, он уже слыл «штатным» выступающим, пылко критиковал ушед¬ших руководителей и с таким же пылом хвалил пришед¬ших к руководству. Поначалу Рогов отказывался от выс¬тупления, но ему сказали, что «надо», потому что будет присутствовать второй секретарь обкома партии. И он почувствовал: или сейчас, или никогда. Тогда он вложил в свое выступление столько эмоций, что в зале долго ему аплодировали, а проходя мимо президиума на свое место, он услышал, как секретарь обкома партии кому-то ска¬зал: «Мы ищем в аппарат людей и не видим их».

Вскоре Рогова пригласили в обком партии и предложи¬ли должность инструктора. Вот там, в аппарате обкома партии, он и понял, что наконец-то у него появились реальные возможности делать карьеру. Крупного телосложения с широким открытым лицом, умелец артистично выступать, он производил на окружаю¬щих приятное впечатление, а тут еще поддержка второго секретаря обкома партии, который на всех совещаниях очень лестно отзывался о нем. В общем, все складывалось очень хорошо, и через год его уже выдвинули заместите¬лем заведующего отделом. Правда, с уходом на пенсию его покровителя возможности дальнейшего роста несколь¬ко уменьшились, но и сейчас, занимая высокое положе¬ние в области, он имел неограниченный простор для пока¬за своего «я». И вдруг такая оплошность, после которой он потерял покой и порою долго не мог заснуть. Все началось с неприятной истории с председателем райисполкома. Ему тогда было поручено проследить за оформлением кандидатов в Высшую партийную школу при ЦК КПСС, и он, не посоветовавшись ни с кем, дал указание от имени первого секретаря обкома провести сессию район¬ного Совета народных депутатов и освободить председате¬ля в связи с зачислением его на очную учебу. Но через неделю после освобождения председателя оказалось, что его не зачислили. Тогда у него состоялся неприятный раз¬говор с первым секретарем обкома партии Кашириным, который раздраженно заявил, что партийного работника из него никогда не получится.

После этого случая и начались, как он считал, непри¬ятности. Правда, инструкторы делали вид, что им ничего не известно, и по-прежнему обычное исполнение им своих обязанностей доставляло ему чувство удовлетворения от всеумения, вседозволенности и, главное, всесилия. Посте¬пенно Рогов стал забывать тот неприятный разговор, но через несколько дней Каширин на совещании снова под¬верг его резкой критике за упущения в работе, причем происходило это в присутствии инструкторов.
Вернувшись тогда с совещания в свой кабинет, Рогов в возбуждении долго ходил по кабинету и напряженно ду¬мал: «Неужели это конец?» Так много было сделано для карьеры, столько установлено связей с «нужными людь¬ми». Устав ходить по кабинету, Рогов сел в мягкое удоб¬ное кресло и постепенно стал обретать свою прежнюю уверенность, надеясь, что все утрясется. А вот сегодня Каши¬рин предложил перейти на работу в областное управление внутренних дел. Рогов умел даже по оттенкам голоса улавливать отношение к нему говорившего. Но тут он не почувство¬вал ни мести к себе, ни злорадства. Все было ровно и пра¬вильно. И все же он чувствовал – его убирают. Одно дело – говорить красиво и давать указания, и совсем другое дело – самому организовывать и исполнять. При этом – куда его направляют? С одной стороны, в авторитетный орган, с другой – в милицию, которую сейчас так модно критико¬вать. Конечно, если бы был прежний секретарь, то такого не случилось. Снова, как и тогда в кабинете, к нему подступила обида: «Ну за что со мной так? Я так старался. Да, были ошибки... Но нельзя же так. Ведь и проработал я в аппарате всего немного. Меня еще учить надо, а они избавляются». Горькие размышления Рогова были прерваны приходом заместителя начальника управления Соколова:

– Добрый день, Владимир Иванович, – произнес, входя и улыбаясь, Соколов.

– Здравствуйте, Александр Петрович, – неприветливо ответил Рогов, а про себя подумал: «Чему он радуется?»

– Ну что, давайте, Владимир Иванович, спрашивайте обо всем, что вас интересует по будущей вашей службе, – предложил Соколов.

– Меня интересуют в первую очередь льготы и заработ¬ная плата, – проговорил Рогов.

– На этот счет беспокоиться не надо. Зарплата у вас будет в полтора раза больше той, которую вы сейчас полу¬чаете. Всю освобожденную партийную работу вам засчитают в специальный наш стаж.

– Подождите, – перебил Рогов. – Мне сказали, что засчитывают весь мой стаж.

– Нет. Я не знаю, кто вам и что говорил и обещал. Но в соответствии с приказом МВД СССР работа мастером и инженером в специальный стаж не войдет.

– Это плохо, – проговорил Рогов. – Ну, а какое звание мне присвоят сразу? Если не полковника, то в органы я не пойду.

– Полковника вам никто сразу не присвоит,   – ответил Соколов. – Вы не дослужили в Советской Армии, по запасу – рядовой, и говорить о полковнике глупо. Мы будем просить подполковника, и, учитывая ту должность, с которой вы идете к нам, думаю, что нашу просьбу удовлетворят.

Хорошо, – ответил Рогов. – Я позвоню вам об окончательном решении.

«Непонятно, – подумал Соколов, – о каком окончатель¬ном решении он говорит».

Соколов не предполагал, что Рогов попытается использовать этот разговор, чтобы отка¬заться идти в органы. И как только за ним закрылась дверь, Рогов по прямому телефону попросил разрешения прийти к секретарю обкома партии. Войдя, он сразу изобразил на лице обиду и заявил, что не пойдет в органы, так как в этом кабинете говорится одно, а заместитель по кадрам говорит другое.

– Без эмоций и подробнее, – перебил секретарь обкома партии.

– Мне сейчас Соколов разъяснил, что стаж зачтется не весь и что мне присвоят только подполковника.

– Хорошо, мы разберемся, а вы оформляйтесь, – прого¬ворил секретарь. И тут же дал указание вызвать к нему начальника управления и заместителя по кадрам.

«И чего этот Соколов вечно спутывает карты. Кто его за язык тянул?» – подумал он.

Вскоре его оповестили о том, что вызванные прибыли.

– Пусть заходят, – ответил он.

Как бы не замечая Соколова, секретарь обкома партии сразу же обрушился на начальника управления.

– Кто у тебя в управлении командует? Ты или Соколов? Почему он на себя так много берет? И какое звание присвоят  Рогову, и что зачтут в стаж ему – все рассказал.

Не ожидавший такого, Соколов сразу вмешался в раз¬говор:

– Во-первых, это моя обязанность как заместителя все разъяснять без обмана будущему сотруднику. И разъясняю я это в соответствии с приказами министерства.

– Почему вы заявили, что будете просить только под¬полковника, – перебил секретарь.

– Потому, что больше этого звания ему никто не даст, Да и не говорил мне никто, что ему надо просить полков¬ника или генерала.

– Не острите, товарищ Соколов,  а оформляйте на полковника.

– Хорошо, просить, конечно, наше право, но присваивать – министерское, – проговорил Соколов.

О чем говорил начальник управления с секретарем об¬кома партии, оставшись в его кабинете, Соколов не знал, но непорядочность Рогова он почувствовал остро. Вернувшись в управление, Соколов вызвал к себе в ка¬бинет заместителя Борисова и дал ему указание по оформ¬лению Рогова в органы на должность начальника полит¬отдела. Считая, что этим он лучше укажет Рогову его место в управлении, но и опасаясь за Борисова, он предуп¬редил последнего, чтобы тот был как никогда внимателен и осторожен в разговорах с ним.

Вскоре оформленный материал на Рогова был выслан в министерство, а через несколько дней и самого его туда вызвали. Не обошлось без курьезов и в министерстве. Ког¬да Рогову в политуправлении сообщили, что приказ под¬писан и ему присвоили звание подполковника милиции, Рогов устроил там целый скандал. Он попросил соединить его с секретарем обкома партии и начал говорить с ним в возмущенных тонах. Но тот его перебил, заявив, что не звание главное, а его хорошая в будущем работа, которая подтвердит его права на полковничьи погоны. Так несклад¬но началась служба в милиции у обиженного на всех Рогова.

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Перемены, происходящие в обществе, затро¬нули и Академию МВД СССР. Обновился преподава¬тельский состав. Отправили наконец-то на отдых тех, которые читали лекции по конспектам тридцатилетней давности. На смену им пришло немало практиков.

Группа, которая состояла из начальников отделов внут¬ренних дел, была своеобразной. В основном, это были мо¬лодые офицеры.

Выезжал на учебу капитан Васин отнюдь не с желани¬ем, но сейчас все чаще вспоминал Соколова, который как бы предвидел эти изменения.

В комнате общежития они жили втроем. Один из Казахстана, второй из Белоруссии и он. Вечерами, свобод¬ными от занятий и культпоходов, они много спорили. Особенно больным был вопрос об отношениях к бывшему министру внутренних дел Николаю Анисимовичу Щелокову. Как правило, поднимал его Батыхжан Калиев.

– Вот ты, Степан, грамотный, все знаешь. Так скажи мне, почему Щелоков был хороший, а стал плохой? – спра¬шивал он.

И Васин, горячась, объяснял ему, что Щелоков да, вна¬чале был иным. Что когда-то он работал много и честно, но, заняв высокую должность, оказался вне контроля со стороны партии. И тут власть стала его портить. Появи¬лись угодники, подхалимы, которые стали преподносить ему «кое-что». При этом главным образом не забывали себя. Так стали проявляться злоупотребления. Васина под¬держивал и Павел Вазов.

– Батыхжан, – спрашивал он, – ты слышал когда-ни¬будь, что власть в неумелых руках, что бритва в руках младенца?

– Нет, не слышал, и не понимаю этого, – отвечал Батыхжан.

– Ну, хорошо, – продолжал Васин. – Вот скажи нам, что тебе говорил после назначения первый секретарь горкома партии?

– Он говорил, чтобы по всем вопросам я сначала докла¬дывал ему, а потом уже другим секретарям и председате¬лю горисполкома.

– А было в твоей работе что-то без согласования с пер¬вым? – снова спросил Васин.

– Да. Мои работники БХСС раскрутили по одному пред¬приятию крупное дело. Оказалось, что расхитители ка¬кие-то родственники первому. Хорошо, что дело забрали областные работники, а то бы мне не выкрутиться.

– Ну, а как смотрят другие секретари и председатель горисполкома на то, что ты их обходишь и сразу к перво¬му? – спросил Павел.

– Секретари-то молчат, а председатель горисполкома, тот прямо мне сказал, что если я буду так вести себя, то после ухода первого и меня уйдут.

– Ну и правильно сказал, – как бы раздумывая, проговорил Васин. – Твой первый пока еще со старыми мерками ко всему подходит. Ему выгодно иметь таких, как ты. Когда ему нужно, он тебе и поручит, и поддержит, а когда не выгодно, он твоими же руками все уладит. Если же пони¬мать его не будешь, то средств и способов для твоего воспитания много найдется. При этом все будет делаться под эгидой партийности, борьбы с нарушением законности и т.д. В общем, Батыхжан, я тебе не завидую.

– А что же мне делать? – спросил тот.

– Честно работать, – ответил Васин. – Вот ты скажи нам, тебя критикуют на партийном собрании в твоем отделе?

– Скажешь еще такое! Да как это они будут меня критиковать? Я им как отец родной!

– А что у тебя, у отца родного, ошибок не бывает?

– Ну почему же... Но это не значит, чтоб по каждой ошибке страсти накалять. Я их сам потом и исправляю без шума, и подчиненного не ругаю. Я его понимаю, а он –
меня. Я думаю, так лучше. А что толку – вы ругаетесь постоянно на собраниях!

– Ничего ты, видно, Батыхжан, не понял в гласности, – проговорил Павел. – А как ты отнесешься к тому, что тебе привезут подарок какой-нибудь?

– Да никак. Скажу спасибо, и все.

– Но это же взятка, – вспылил Васин.

– Какая же это взятка? Это подарок, как сказал Павел. А вот если я поехал на перерабатывающий завод, прочитал им лекцию, а они мне в багажник машины положили ящик фруктов. Это разве взятка?

– Самая настоящая, – ответил Васин. – Вот так же, в такой же обстановке портился Щелоков. Леонид Ильич его поддерживал всегда и во всем. Угодники одаривали, а все, кто это видел, боялись его критиковать. И правильно, что пришла расплата. Единственное, что меня беспокоит, это авторитет органов внутренних дел. Обиженных и не¬довольных нами, к сожалению, много. Мы и предупреж¬даем, но мы и привлекаем немало. И вот эта категория, безусловно, будет обобщать министра с многочисленной армией сотрудников, большинство из которых честно вы¬полняет свой долг.

Такие разговоры не проходили бесследно для Васина. Они, как правило, вызывали долгие размышления. Он, конечно, верил в то, что правда обязательно восторжеству¬ет. Другое дело, иногда ей тяжело еще пробиваться, и для этого требуется немало времени, усилий. Но то, что рано или поздно она придет, Васин не сомневался. Подтверж¬дением этому была судьба Щелокова.

И все же учеба навевала сомнения. Однажды ночью он проснулся – ему приснился Соколов, который вроде бы приехал в Москву проведать Васина и за столиком, распив бутылочку «Старки», вдруг поразил его крамольными рассуждениями.

– ...Партия, органы, перемены – все это слова, а на деле, дорогой мой, все иначе. И чем больше мы твердим о восстановлении ленинских принципов, тем больше от них удаляемся. На заре революции Ленин смело испытывал в дни создания Красной Армии белых генералов, и в мили¬ции доверяли царским сыскарям. Профессионализм Иль¬ич ценил. А сегодня все иначе – к нам толкают неучей из партаппарата, эдак скоро и в медицине у операционного стола будет командовать бывший проворовавшийся секре-тарь сельского райкома?

Васин долго лежал с открытыми глазами. В синем окне звездной россыпью мелькали огоньки московских высо¬ток.

– Но, – возражал он про себя, – партия правит обще¬ством, она знает, как и что делать?

И сам себе отвечал:

– Партия – это кто? Миллионы самых разных людей: доярок, ученых, карьеристов и честных, верящих в ком¬мунизм людей... Как выявить – из миллионов умелых и честных, как быть уверенным, что их власть, слава и деньги
не испортят?..

...Каждый вечер, прежде чем лечь спать, Васин шел на почтамт и разговаривал с женой. И сейчас ему нестерпимо захотелось встать и поехать на поч¬тамт, услышать родной голос... С Оксаной они дружили еще в школе, потом сосед ее по улице стал настойчиво за ней ухаживать. Особенно участились эти приставания тог¬да, когда Васина призвали на воинскую службу. В это время и родители Оксаны, ослепленные достатком соседей, усилили нажим на нее. И Оксана не выдержала. Сыграли богатую и шумную свадьбу. Первые дни для нее вспоминались в каком-то тумане. Но постепенно этот туман стал рассеиваться, и она с ужасом поняла, какую сделала ошибку. Муж ее не оскорблял, не бил, не был он и пьяницей. Но весь смысл его жизни укладывался в поговорку «Ко¬пейка рубль бережет». Когда Оксана приходила из мага¬зина с покупками, он обязательно проверял, на сколько она купила сахару, соли и других продуктов. И требовал сдачи. Как-то у нее получилось расхождение на семь копе¬ек, так по этому поводу муж два дня выговаривал ей. Пос¬ле рождения дочери он высказал ей, что ждал сына, а она ему преподнесла нахлебницу.

Приехал в отпуск Васин. И узнав о бедах Оксаны, встре¬тился с нею и прямо заявил:

– Уходи ты от него, приезжай с девочкой ко мне!

Ничего она тогда не пообещала ему, но вскоре после отъезда Васина пришла с ребенком к своему деду и со сле¬зами поведала ему обо всем. Дедушку она любила сильнее своих родителей. В тот вечер он оставил ее у себя в доме и сказал, что горячиться не стоит, поживи, подумай... Че¬рез неделю он дал ей денег и сказал, чтобы она не мучила себя и уезжала к Васину. Так она сначала оказалась в городке, где располагалась его войсковая часть. С помо¬щью жены командира взвода, в котором служил Васин, поселилась на частной квартире. После увольнения из ар¬мии Васин вместе с ней уехал в один из районов При¬уральской области и по совету своего старшего брата, ра¬ботавшего там следователем, поступил на службу в мили¬цию. На первых порах много было трудностей. Родители и бывший муж долго терроризировали Оксану, они писа¬ли письма с просьбами и угрозами, приезжали несколько раз, но в конце концов Оксана добилась развода, и Васин зарегистрировал с ней брак. Через некоторое время они получили комнату. Оксана восстановилась в педагогиче¬ском институте, а Васин поступил заочно в юридический институт. Часто, сидя у кроватки дочери и ожидая прихо¬да с работы мужа, она благодарила судьбу, Бога за то, что послали ей такого чуткого, заботливого мужа. Когда у них родился сын, прошлое и совсем забылось. Лишь иногда Оксана со стыдом и досадой вспоминала о том, как она безвольно пошла на поводу у родителей и чуть не искале¬чила всю свою жизнь. Когда Васин учился в академии, Оксана жила с ним в Москве. Нелегко было жить. Но все равно это было лучшее время. Настоящая нежная любовь уводила их от житейской неустроенности.

Все время они были вместе, а сейчас впервые оказались вдали друг от друга. Связующей ниточкой и стал ежеве¬черний телефонный разговор. Вчера Оксана сообщила, что недавно ей звонил Соколов и спрашивал, все ли у них дома в порядке и не нужна ли ей какая-нибудь помощь. Переговорив с женой, Васин как обычно решил перед сном пройтись по улицам вечерней Москвы. Он вспоминал, как перед выездом в академию Соколов напросился к ним в гости и за чашкой чая более часа беседовал с Оксаной. И вроде бы разговор не очень-то серьезный был, но сейчас он понимал: Соколова интересовала семья Васина, или, как он говорил, тылы, от которых зависит будущее офицера. А вообще это правильно – при хорошей жене и легче слу¬жится. В связи с этим ему вспомнился случай из жизни его сослуживца, товарища. Как-то Васин пригласил его на свой день рождения. Они тогда выехали на природу, соорудили шашлык, и когда его товарищ, не рассчитав, сильно «перебрал», повез его домой. Подъехав к дому, он попросил водителя подождать, а сам обнял за талию того перебравшего и поволок его домой. Улыбаясь, он проговорил тогда его жене, что, мол, вот, доставил в целости и сохранности вашего мужа. А она, вместо того, чтобы сказать спасибо, сразу же набросилась на Васина: и алкоголики проклятые, и что она пойдет жаловаться в райком партии за спаивание ее мужа. В общем, не желая ее слушать, Васин тогда сразу же ушел из дома своего товарища, а на следующий день он его расспросил о жене. И тот ему поведал, что жену в глаза называет болонкой и что она постоянно выжидает случая, чтоб об¬лаять его. Выпивает он очень редко: ну, в год один или два раза, и каждый раз у него вот такое похмелье. «Да, не завидую я тебе», – сказал ему тогда Васин, а про себя ре¬шил больше никогда не приглашать его. Впоследствии так она его и сгубила. Начала ходить жаловаться на него, и семья распалась. Ушел он от нее и от интересной работы, которую любил. Сейчас, говорят, где-то на Севере один. В общем, судьба исковеркана.

...На следующий день все в академии ждали приезда министра. Много ходило о нем разных слухов: и что очень жесткий, и не любит милицию, предпринимает огромные усилия к ломке старых форм и методов работы, к замене всех руководителей, работавших ранее со Щелоковым.

В министерство Федорчук пришел в конце 1983 года. До этого он работал председателем КГБ Украины, а после назначения Андропова Генеральным секретарем ЦК КПСС был выдвинут Председателем КГБ СССР. Однако будучи человеком самолюбивым и легкоранимым, он не пришел¬ся ко двору КГБ, и его через полгода «перебросили» в МВД. Сразу же после его прихода в аппарате МВД стали расцве¬тать «стукачество», подозрительность и разгон лучших кадров милиции. Особенно расправе подверглись трезво¬мыслящие сотрудники, имеющие собственную точку зре¬ния и умеющие отстаивать ее. Вот почему руководство академии со страхом ждало высокого руководителя. Сре¬ди преподавателей даже вопросы распределили, кто и о чем будет спрашивать. Попытались и среди слушателей приготовить «спрашивающих», но те заявили, что спрашивать будут то, в чем возникнет необходимость. И вот в переполненном актовом зале академии раздается громкая команда, и начальник академии докладывает министру.

Министр в сопровождении генералов прошел в прези¬диум и сел ближе к трибуне. В гражданской одежде, коре¬настый, подтянутый, с волевым лицом, он производил неопределенное впечатление. Суть его выступления своди¬лась к тому, чтобы в корне изменить в органах работу, забыть все, что делали вчера, так как все это было плохое. Ну а главное – это везде как можно быстрее убирать ста¬рые кадры и заменять их новыми. Большинству слушате¬лей выступление министра не понравилось, и вопросов никто и никаких ему не задал.

Не понравилось выступление министра и Васину. «Ко¬нечно, требования должны расти и опережать стиль рабо¬ты, они как бы должны подтягивать стиль, но нельзя все эти требования сводить только к замене людей, – думал он. – И еще – хорошо министру подходить к этому вопросу с позиции кадров Комитета госбезопасности, откуда он при-шел: там люди и подобраны, и подготовлены значительно лучше, да и престижность той фирмы далеко не однознач¬на. Там – государственная безопасность, а тут – борьба с расхитителями, пьяницами. Да и где взять людей для за¬мены? К нам ведь не с Луны приходят, а с наших предпри¬ятий и организаций, где немало пьют и пропивают украденное. Нас хоть как-то воспитывали, учили. А новый – будет ли он лучше при таком общем состоянии дел? Ко¬нечно, в органах еще немало случайных людей. Но это ведь не все. А министр призывает менять всех! В общем, неспокойные приходят времена, и дров, видимо, налома¬ют в органах немало».

После выступления министра в академии установилась какая-то настороженная обстановка. Теперь уже не было яростных споров и открытых обменов мнений. Все ушли в себя и чего-то ждали. Прямой и любивший поспорить Васин несколько раз пытался в общежитии поговорить о выступлении министра, но товарищи по комнате каждый раз переводили разговор на другие темы. В одном все были единодушны – как бы быстрее возвратиться в свои подраз¬деления.

ЖЕНЩИНА ВСЕГДА ЧУВСТВУЕТ ИЗМЕНУ

После выдвижения на аттестационной комис¬сии старший лейтенант Петров активно включился в новую работу. Теперь он уже отвечал не только за себя – у него в подчинении было отделение БХСС, и он обязан был отвечать за работу каждого. Петров помнил все, что ему говорили в областном центре, более того, по возвращении домой он восстановил в своем блокноте все, что ему реко¬мендовали и на аттестационной комиссии, и в отделе БХСС. Позднее, при составлении планов работы, он неоднократ¬но возвращался к своим записям, и это помогало ему в работе. Вскоре его отделение БХСС заняло в области пер¬вое место, и это утвердило его в мысли, что он способный, что теперь он уже все познал и за свою служебную карье¬ру ему беспокоиться не стоит. Тем более, он помнил выс¬тупление капитана Борисова перед молодыми сотрудника¬ми, когда тот говорил, что офицеру надо меньше думать о своих должностях и званиях, а надо больше думать о сво¬ей работе, тогда должности и звания придут к офицеру сами. Пока у старшего лейтенанта Петрова так и получа¬лось: вскоре потребовался опытный начальник отделе¬ния БХСС в один из райотделов областного центра, и под¬полковник Бондарев предложил для назначения его кан¬дидатуру. Предложение это было всеми поддержано, и Петров переехал со своей женой и пятилетней дочерью из Краснопартизанского района в областной центр. Райиспол¬ком сразу выделил из числа освободившихся благоустро¬енную квартиру, и началась у Петрова новая жизнь. С его умением сходиться с людьми и опытом работы ему не при¬шлось долго вписываться в коллектив.

Вот и сегодня он с раннего утра сидел за изучением оперативных материалов и не сразу сообразил, что в каби¬нет кто-то вошел. Он понял это лишь по обращенному к нему вопросу:

– К вам можно, Анатолий Михайлович?

– Да, конечно, – ответил он и, подняв голову, увидел инспектора инспекции по делам несовершеннолетних Зину Барчук. Ранее он несколько раз ловил на себе ее присталь¬ные, как бы изучающие взгляды, а со временем и сам стал на нее посматривать. Из разговоров в отделе он знал, что после окончания педагогического института она не¬сколько лет проработала в сельской школе, затем переехала к матери в город, но в школу уже не пошла, а устроилась на завод, а оттуда по направлению прибыла для работы в райотдел. Еще он знал, что некоторые холостяки делали попытки приударить за ней, но у них из этого ничего не получилось.

– Так что вас, Зиночка, привело сюда? – спросил Пет¬ров.

– Да вот у меня материал собран на одного подростка в комиссию по делам несовершеннолетних. Часто выпивает, а с кем – не говорит. Чувствую, кто-то его спаивает, но ни¬как не выявлю, не получается. Может быть, вы посмотри¬те материал?

– С удовольствием отвлекусь от своих хищений, да и нельзя отказать просьбе такой милой девушки. Садись поближе...

Петров взял стоящий рядом стул, пододвинул его к сво¬ему так, что когда Зина села, то ее нога оказалась вплот¬ную с ногой Петрова. Как бы не замечая этого, он сказал ей:

– Ну давайте посмотрим, кто спаивает ваших подростков, – и взяв ее бумаги, начал их читать. Но сосредоточиться не мог, а когда Зиночкина ножка задрожала мелкой дрожью, он невольно придвинулся плотнее. Ее нога не ото¬двигалась. Боясь, что его в таком состоянии могут увидеть вошед¬шие сотрудники, Петров отодвинулся и, посмотрев Зине в глаза, сказал:

– Давай, Зиночка, договоримся так: возьми эти матери¬алы с собой домой, а я сегодня к тебе после работы приду. Хорошо?

– Хорошо, – покорно и тихо ответила Зина.

После ухода Зины из кабинета Петров подумал: ну вот, и еще одна победа в жизни. Такой легкий флирт как при¬шел, так и уйдет, но разнообразит несколько его жизнь. Однако часы отстукивали время, и он все больше волно¬вался о предстоящей встрече.

Собирая и складывая в сейф свои материалы, Петров услышал телефонный звонок. Брать или не брать? Снача¬ла возникла мысль: а может быть, лучше не брать трубку, а побыстрее выйти из кабинета? «Нет, что это я, совсем голову потерял. Так нельзя». И он поднял телефонную трубку. Звонил начальник райотдела и приглашал к себе в кабинет всех начальников отделений на совещание. «И что за спешка?» – с неудовольствием подумал Петров. Но ничего не поделаешь, надо идти.

На совещании шел разговор о предстоящем рейде «Трез¬вость». Все совещание Петров украдкой поглядывал на часы и, когда оно закончилось, первым заспешил к выхо-ду из кабинета. Он вспомнил, что его уже ждут дома, зашел в свой кабинет, позвонил жене и сказал, что его службой сегодня проводится рейд и что он домой может не прийти до утра. Без труда отыскал Петров и дом, и квартиру Зины. Открылась дверь, и в коридоре он увидел сияющую Зину. На ней был легкий синий халатик.

– Заходи, Толя, а я уже начала думать, что, наверное, не придешь. Располагайся, как дома, сними пиджачок-то, – сказала она и, закрыв дверь на ключ, ушла в другую комнату.

На улице стояла летняя жара, да и в квартирах много¬этажного бетонного дома аккумулировалась духота. Сни¬мая пиджак, Петров услышал, как она проговорила ему успокаивающе:

– А у меня мама сегодня к родственникам ушла, так что мы с тобой будем одни. Я вот и ужин приготовила. Прохо¬ди!

В зале стоял накрытый стол. На столе было несколько бутылок пива, бутылка вина, сыр, хлеб и яблоки. «Не гу¬сто», – отметил про себя Петров и увидел стоящую у окна Зину. Уходящие лучи солнца четко просвечивали ее лад¬ную, гибкую фигурку через тонкий халатик, а Зина молча улыбалась ему. И Петров подошел к ней и, обняв, крепко прижался губами к ее губам. От ее ответного поцелуя у него потемнело в глазах, и он, оторвавшись от ее губ, про¬должал прижимать к себе Зину.

– Какой ты нетерпеливый, – отталкивая, проговорила она. Но Петров, понимая, что сопротивление ее наиграно, вновь начал целовать Зину.

– Пойдем в спальню, – наконец, проговорила она.

Следуя за ней, Петров и не заметил, как она выскольз¬нула из халатика и совершенно обнаженной при¬жалась к нему. Тогда он поднял ее на руки и, с силой прижимая к себе, понес на приготовленную постель. Ви¬димо, Зина давно ждала этого...

А потом, погладив Петрова по щеке, Зина, сыто и до¬вольно улыбнувшись, проговорила:

– Устал, бедненький, хочешь, я тебе пивка принесу?

– Хорошо бы, – разнеженно протянул Петров, – и верно: во рту что-то пересохло.

– Ничего, сейчас мы это поправим.

Она встала с постели и, уже не стесняясь его, обнажен¬ная пошла за пивом. А он не в силах был оторвать глаз от ее тела. Зина хорошо знала о привлекательности своей фигуры и как бы дразнила и вновь возбуждала его. Вернувшись, она присела к нему на постель и, положив его голову на свои ноги, начала поить его пивом. После каж¬дого глотка она, смеясь, требовала от него выкупа, и Пет¬ров, довольный этой шалостью, с готовность выкупал каж¬дый глоток поцелуями, которые возбуждали их обоих все сильнее и сильнее...

Ночью они вставали перекусить, и Зина как заботливая хозяйка усердно угощала Петрова сыром и колбасой. По¬сидев немного, оба поспешно возвращались в спальню. Такого Петров в своей жизни, как ему казалось, еще не испытывал. Истосковавшаяся по мужскому духу и ласке Зина так и не дала ему вздремнуть. Ночь пролетела быст¬ро, страсть как-то незаметно все вытеснила из его созна¬ния, так что на работу Петров чуть не опоздал. Шел в отдел уставший и как бы весь выпотрошенный. Но душа ликовала.

В отделе все шло как обычно. В дежурной части постоян¬но раздавались звонки, и дежурный, записывая в журнал сообщения, выдавал те или иные поручения. В коридоре уже сидели люди, вызванные в различные службы отдела. И толь¬ко в отделении БХСС сотрудники как-то настороженно встре¬тили Петрова. Случилось то, что должно было случиться: утром его жена, проявляя беспокойство, позвонила по теле¬фону, но телефон молчал. Тогда, чувствуя какую-то тревогу, она позвонила по телефону в кабинет, где сидели его подчиненные, и поинтересовалась, где ее муж. Естественно, ей ответили, что он еще не пришел на службу. Тогда она спро¬сила, а как прошел ночной рейд, и сотрудник простодушно ответил, что никакого рейда у них не было. И вот сейчас, увидев измученного, но радостного начальника, убедились, что он явно обманул жену. Большинство сотрудников были неприятно удивлены случившимся, другие не верили, что Петров способен на гулянки с девчатами. В любом случае следовало сказать ему о звонке жены. Пусть он знает, что им известно, и подумает, если не о себе, то об авторитете коллектива, которым он руководит. А с другой стороны, надо, чтобы он знал, что звонила жена, которая тоже, видимо, догадывается, и пока не поздно, пусть он как-то уладит воз¬можную ссору. И это деликатное поручение взял на себя его заместитель.

Он вошел в кабинет, решив без всякой дипломатии при¬ступить к разговору.

– Анатолий Михайлович, сотрудники отделения дога¬дываются о вашей связи с Барчук.

– Ну, и что из этого? – перебил его Петров.

– А то, – продолжал заместитель, – сегодня утром звони¬ла жена и спрашивала, как прошел ночной рейд и все ли в порядке, а сотрудник честно ей ответил, что никакого
рейда не было.

– Ну и идиот, – возмутился Петров, – ладно, иди, разберусь как-нибудь сам.

А через несколько минут в кабинет вошла Зина и как ни в чем не бывало спросила, что он планирует делать вечером. Петров строго взглянул на нее и как мог спокой¬нее и холоднее попросил ее не ускорять события и реже заходить в его кабинет. После ее ухода он не мог спокойно работать. Радость от ночных ласк угасла. Как же он так легкомысленно пошел навстречу Зине? Сегодня надо про¬вести вечер дома. Придется как-то выкручиваться. Эх, как все оборачивается сложно...

Дома, как и предвидел Петров, жена учинила ему доп¬рос. Нет, истерики не было, она взывала к его совести, про¬сила честно рассказать, где был. А он, разыгрывая роль обиженного и чуть ли не оскорбленного мужчины, стал горячо рассказывать придуманную историю: встретил зна¬комого по службе в армии парня, тот пригласил к себе домой, и они так засиделись, что добираться уже было не на чем, да и изрядно пьяным он был, поэтому остался там ночевать.

– Хорошо, но зачем ты про рейд меня обманул? – спросила жена. – Мог бы сразу и сказать.

– Да как-то не подумал, – ответил Петров.

Утром на следующий день жена, готовя завтрак, как бы раздумывая, проговорила:

– Знаешь, Толик, что я тебе скажу? Женщину, которая любит, трудно обмануть. Измену она чувствует. И если делает вид, что поверила мужчине, то это скорее от любви к нему. Ей просто хочется верить в эту неправду. Я тебя не буду больше спрашивать об этом случае и не буду никогда упрекать. Но если подобное повторится, то жить мы больше вместе не сможем.

По дороге на работу Петров перебирал в памяти разго¬вор, чувствовал себя низким лжецом. Он соглашался с ней, его умной и нежно любящей женой. «Надо кончать. А то потеряешь и семью, и работу. Уже два дня ничего не могу делать. Как ненормальный», – продолжал каяться он, не предполагая, что события, увы, далее будут развиваться так, как он и во сне не мог предположить.

КОНТРОЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ

Горбун понимал, что на убийствах они ког¬да-нибудь попадутся, поэтому на одном из сборищ банды предложил ограничиться лишь поборами с преуспеваю¬щих предпринимателей, объясняя им, что платить они будут за «крышу», то есть за их защиту от разных иных вымогателей. Он считал, что это стабильное получение денег, да и предпринимателей он предлагал выбирать та¬ких, которые не в ладах с законом.

К этому времени в банду вошло еще несколько человек, в том числе, и два сотрудника дорожно-патрульной служ¬бы. Таким образом банда разрасталась и требовала новой финансовой подпитки.

Вскоре Горбуну были представлены на разработку бра¬тья Асмановы, которые имели несколько продовольствен¬ных магазинов. Вначале Горбун послал к ним для взятия под свою охрану Штыря. Но те отказались и заявили, что могут защитить себя сами. После этого разговора Штырь через несколько дней наведался к другому предпринимателю, но разговор получился такой же. Вот тогда обо¬зленный Горбун и решил проучить братьев Асмановых, считая, что после этого остальные будут сговорчивее. Уз¬нав, где живут братья, Горбун несколько дней посылал своих людей для наблюдения за их домом. За эти дни они составили точный график их приезда со своими охранни¬ками и время, когда охранники оставляли их одних.

В один из дней Горбун собрал пять участников банды и подробно проинструктировал каждого, а вечером все они уселись в «жигули», которыми управлял по доверен¬ности Чурилов, и поехали к дому Асмановых. Остановив¬шись за два квартала на месте, которое заранее выбрали и с которого хорошо просматривался тот дом, они стали тер¬пеливо выжидать своего часа.

– Чурил, а тебе милицейская форма идет, – заметил одни из налетчиков.

– Звание только маленькое. Ты бы, Горбун, ему майора, что ли, присвоил, – съехидничал Штырь.

– Смотри, как бы ты генерала не получил, – огрызнулся Чурилов.

– Хватит базарить, – прервал перепалку Горбун, – лучше думайте, как их сильнее выпотрошить.

О братьях Асмановых он уже знал немало. Бизнес они начали с водки. После указа о борьбе с пьянством нача¬лись ограничения на торговлю спиртными напитками, и это привело к спекуляции. Чем сильнее велась борьба, тем больше наживались спекулянты. Торговля водкой дала возможность позднее открыть цех по изготовлению водки, подпольной, конечно. И он давал большие доходы. В об¬щем, пришла пора быстрых денег, более того – с открыти¬ем своих магазинов появилась возможность отмывать «пья¬ные» деньги.

– Братва, готовимся. Охранники вышли из дома и са¬дятся в машину, – спокойно проговорил Чурилов.

– Все вышли, или кто остался? – переспросил Горбун.

– Все, все, через несколько минут можно начинать, – ответил Чурилов.

Они подъехали к дому, и согласно договоренности Гор¬бун и Чурилов первыми направились к братьям. Открыв калитку, они вошли во двор, освещенный электролампочкой, висящей на козырьке крыльца. Проходя по двору позади Чурилова, Горбун заметил, как отодвинулась на одном из окон занавеска, и, улыбнувшись, тихо прогово¬рил:

– Наблюдают. Бдительные, мать их...

Поднявшись на крыльцо, Чурилов нажал на кнопку звонка и, когда за дверью раздался вопрос «Кто там?», громко представился.

– Что не видишь, что ли? Милиция. Открывай.

Как только дверь открылась, они мгновенно натяну¬ли маски на лица и, оттолкнув хозяина, с пистолетами в руках ворвались в дом. Буквально через несколько секунд туда же вбежали еще два бандита, тоже в масках и с ору¬жием. Один из братьев кинулся в соседнюю комнату, но пуля Горбуна ударила в стену над его головой, осыпав кирпичной крошкой и штукатуркой.

– Стоять! – закричал Горбун и, подойдя вплотную к бра¬тьям, проверил, нет ли у них оружия. – Ну а теперь садитесь к стенке и рассказывайте, где у вас тут деньжата.

– Какие деньги? Мы же отправили жен за бугор за това¬ром, – испуганно проговорил младший.

– А ну потряси его, – обращаясь к Штырю, приказал Горбун.

И тот, подойдя к младшему, рукояткой пистолета уда¬рил его по голове. Затем подошел к старшему и неожидан¬ным ударом в пах свалил его на пол. Как стая волков, почувствовав кровь, бандиты втроем стали избивать нога¬ми лежащих на полу.

– Хватит! – остановил их Горбун. – Усадите на стулья.

И, обращаясь к братьям, предупредил:

– Или все отдаете сейчас, или вы мертвецы.

Но те вновь отказались выполнять требования банди¬тов, и тогда снова началось избиение. Когда же старший брат потерял сознание, его облили водой, а Штырь поднес к его носу зажигалку, горящую большим пламенем.

– Хватит! – закричал младший брат. – Что вы хотите?

– Деньги, – спокойно ответил Горбун.

– Вон в тех часах, – показал Асманов на стоящие в углу большие старинные часы.

Подойдя к ним и открыв заднюю крышку, Чурилов вынул большую пачку денег.

– А зеленые? – спросил Горбун. – Или снова повторить массаж?

– Нет, нет, берите под холодильником, – с готовностью ответил младший Асманов.

Вытащив и их, Горбун снова спросил:

– И это все?

– Да, что хотите делайте, а больше у нас денег нет и золота тоже нет, – ответил очнувшийся старший Асманов, зло всматриваясь в бандитов.

– Ну, ладно, тогда оформляй расписки им, или как там правильно – доверенности, что ли, на цех по изготовлению водки, в противном случае вы трупы.

– Считайте, что и вы трупы, – злобно проговорил стар¬ший Асманов и, увидев, как переглядываются бандиты, уверенно добавил:

– Прощения вам не будет.

– Наденьте на них наручники, – дал указание Горбун, а сам стал просматривать вытащенные из карманов братьев документы. Отложив два паспорта на имя Асмановых, а также технический паспорт на «Ниву», он корот¬ко  спросил  младшего:

– Ключи от гаража и машины?

И тот молча кивнул на тумбочку.

– Садись за руль «Нивы», – приказал Горбун гаишнику. – Поедешь за нами, а мы с помощником и старшим братом – на «жигулях». С младшим в машине еще поговорите.

Выключив свет в доме и закрыв его на наружные запо¬ры, банда расселась в две машины и выехала от дома в сторону реки Буранки. По дороге обошлось без происшествий. Несколько раз Штырь бил Асманова, предлагая уговорить старшего брата, но тот плакал и говорил, что в их бизнесе главным является старший брат и что все кли-енты имеют дело только с ним.

Вскоре они подъехали к реке. Остановившись, Горбун приказал вытащить из машины братьев. От яркой луны было светло, и стоящие братья выглядели жалкими, изби¬тыми и подавленными. Они понимали, зачем их сюда при¬везли, но еще надеялись на что-то.

– Ну, так что, передашь все по водке или будешь гро¬зить? – злобно улыбнувшись, спросил старшего брата Горбун. И не успел тот ответить, как Горбун выхватил писто¬лет, выпустил в него четыре пули и уже лежащему – в голову – пятую.

Увидев это, младший брат упал на колени и стал быст¬ро-быстро говорить, что он отдаст и водочный цех, и все, что у него есть. Но Горбун махнул головой Штырю, и тот хладнокровно выстрелил в голову стоящему на коленях Асманову.

– Наручники снимите, они еще пригодятся, – отходя к машине, проговорил Горбун и уже из машины наблюдал, как трупы сбрасывали с обрыва в воду.

– Ну, подходите сюда, – позвал стоящих у обрыва Гор¬бун и, когда те подошли, достал из хозяйственной сумки деньги. – Давайте пересчитаем.

Отдав пачку в рублях Чурилову, он сам стал пересчи¬тывать доллары. В тишине слышалось только тихое посапывание стоящих рядом, которые с нетерпением ждали своей доли. Когда награбленное было пересчитано, Горбун предложил Чурилову отсчитать половину, то же он сделал и с долларами. Положив половину денег снова в сумку, он велел Чурилову оставшиеся поделить поровну между все¬ми присутствующими.

– А что, я уже тебе не помощник? – злобно спросил Штырь.

– Дыши глубже, Игорек, – спокойно ответил Горбун.

– Нет, так не пойдет, – снова взорвался Штырь. – Ты прикрываешься этим Князем, а я и не знаю, что ему при¬носил: книги запакованные или деньги.

– Замолчи, Игорь, – зло перебил его Горбун. – Мы с тобой позже поговорим.

– Лады, – ухмыльнулся тот.

Разделив деньги, банда разъехалась по домам.

На следующий день выпал густой снег, и все вокруг стало белым-бело. Допивая бутылку водки, Горбун вспо¬минал вчерашний разговор со Штырем. Тот ведет разгово¬ры с некоторыми членами банды о переизбрании главаря, но самое главное – несмотря на предупреждения, продол¬жает называть имя Князя. Доверять Штырю уже было дальше никак нельзя.

На следующий день рано утром на похищенной «Ниве», за рулем которой был гаишник, участвовавший вчера в разбойном нападении, Горбун подъехал к дому Штыря. Позвонив и дождавшись, когда тот откроет дверь, Горбун поздоровался и сказал:

– Игорек, поговорить надо, дело крупное намечается по банку. Одевайся, съездим на разведку.

Через несколько минут Штырь, уже сидя в «Ниве», с некоторым беспокойством спрашивал:

– Ну и куда мы едем?

– Сначала выберем место, где будем вести разговор с управляющим банком.

– Так он к тебе и придет, – возразил Штырь.

– Явится, после того, как ты его дочь у школы возь¬мешь, – ответил Горбун.

– Даже так? – удивленно проговорил Штырь. – Ну а под¬робнее можно?

– После, после, Игорек, не спеши, – и показал глазами на водителя.

Выехав из города, добрались до городской свалки.

– Ничего себе местечко для свиданья, – мрачно пошутил Штырь.

Действительно, когда они остановились, место было, мягко говоря, неуютное. С одной стороны стоял темный густой лес, и перед ним – глубокий котлован, куда вываливался мусор. Этот котлован с обеих сторон соединялся оврагами и весной заполнялся талыми водами. Выйдя из машины, Горбун, обращаясь к водителю, проговорил:

– Ты посиди в машине. Мы с Игорем посмотрим, где будем передавать девчонку и где будем вести дальнейшие переговоры с банкиром.

Пройдя несколько метров в сторону леса, Горбун вых¬ватил пистолет Макарова и со злостью проговорил:

– Ну, доболтался, гаденыш?

– Не дури, Петя. Нам вместе по одной дорожке идти, – озираясь, ответил Штырь и, закричав: «Смотри!», повернул голову в другую сторону. И как только Горбун взглянул в том направлении, он бросился вырывать пистолет. Выстрел прогремел неожиданно и слишком громко для окружающего безмолвия. Только сотни ворон, копающихся в мусоре, с шумом поднялись вверх. Медленно оседая на снег, Штырь, широко открывал рот, глотал воздух. Пуля пробила ему грудь. Горбун выстрелил умирающему в голову и, поставив пис¬толет на предохранитель, положил его во внутренний карман куртки. Затем стал засыпать труп снегом, кото¬рый таял на груди от выступающей крови. Засыпав снегом труп, Горбун подошел к машине, закурил и проговорил злобно:

– Шакал, с ножом на меня набросился. Поехали. И никому ни слова. Усек?

Дома Горбуна ожидала Валентина. День был воскресный, и она с утра готовила праздничный обед для своего любимого Петеньки, как называла его. Вчера Горбун передал ей большую пачку денег и попросил соорудить праздничный обед. Правда, сегодня он, не говоря ни слова, рано утром куда-то уехал, но к обеду обещал вернуться. Валентина уже знала, что Петр занимается преступным промыслом, но это не пугало ее. Даже наоборот, она сама хотела поучаствовать в каких-нибудь финансовых делах и вечерами говорила своему сожителю об этом. Но Петр, загадочно улыбаясь, просил подождать, а пока установить более тесные отношения с Тамарой Стрельцовой. Она тогда поинтересовалась у него, для чего это надо, не думает ли он перейти к ней, на что Петр уже более серьезно ответил, что скоро через нее надо будет продавать продовольственные и промышленные товары, так как группа специалистов по этим делам уже подготовлена. Расставив на столе бутылки со спиртными напитками и выйдя на кухню, Валентина услышала звонок и пошла открывать дверь.

– Наконец-то. Что же так долго? – спросила она ласково.

– Дела, дела, голубушка, – проговорил Петр, снимая куртку. Повесив ее, он вынул из кармана пистолет, прошел в спальню и положил его под подушку.

– Ну, иди, мой руки, я сейчас горяченького принесу да такого, что ты пальчики оближешь, – загадочно проговорила Валентина, направляясь на кухню.

Вскоре на столе были расставлены закуски, а в центр Валентина поставила блюдо с поджаренным в духовке гусем, обложенным тушеной капустой и яблоками.

Оглядев стол, Горбун с благодарностью обнял Валентину:

– Ну и постаралась ты сегодня, как никогда. Сегодня мы гуляем на славу.

После нескольких рюмок водки Горбун пересел на диван и попросил Валентину сесть рядом.

– Но ты почти ничего не ел, – огорченно проговорила она.

– Мы еще не раз сядем с тобой за стол, а сейчас разгово¬ра душа просит.

Обычно замкнутый, Горбун имел слабость иногда пого¬ворить, или, как он выражался, пофилософствовать и расслабиться. В этих разговорах он выплескивал накопившиеся беды и радости, сомнения и планы. Наблю¬дающий за бурно меняющейся жизнью, он имел свои взгля¬ды на происходящее, и эти взгляды его даже воодушевля¬ли. Он хорошо понимал, что возведенная «вождями» система будет способствовать его бандитскому промыслу, так как про¬дажность, воровство и коррупция процветали почти на каж¬дом шагу. Особенно его удовлетворяла позиция нового ми¬нистра внутренних дел, которого он называл Федерок. От знакомых ему сотрудников он был наслышан о его жест¬кости по отношению к работникам милиции, и немало из числа уволенных вовлек в свою банду. Некоторые, остав¬шиеся в милиции, в основном, сержанты и рядовые, были озлоблены неумеренными требованиями к ним, низкой зарплатой и постоянным дефицитом во всем. Свою злость они часто переносили на преступников, могли и ребра по¬ломать при задержании. В таких условиях Горбун мог легко выбирать в банду любых недовольных, легко переманивая и опытных милиционеров.

– И о чем душа хочет поговорить? – прижавшись, кокетливо поинтересовалась Валентина.

– О   нашей с тобой жизни, голубушка, – шутливо отве¬тил Горбун.

– А мне кажется, что у тебя сомнения какие-то.

– Тяжело мне,  нет преданных людей, так и жду – кто заложит.

– Но у тебя же немало друзей в милиции. Один Долгов чего стоит.

– Вот именно, стоит много, а толку мало. Попросил его помочь достать нарезной ствол, так он как от чумы от меня шарахнулся. Извини, говорит, некогда сейчас об этом, бегу на совещание. Я уже на ходу ему объясняю, что время тяжелое и кругом бандиты, от которых защищаться надо, а он свое: потом, потом. Как его просьбу выполнить, так душу вытянет, а сам виляет.

– Ну а ты ищи тех, которые не виляют, – проговорила Валентина.

– Не так это просто, – возразил Горбун.

– Деньги, деньги и еще раз деньги. Они делают все, и все хотят жить.

– Ладно, это мои проблемы, а вот насчет тебя давай по¬говорим.

– А чего обо мне-то, – испуганно спросила Валентина.

– Да надо, наверное, работу тебе менять, – успокаивая, проговорил Горбун.

– Ну, и куда ты меня устраиваешь?

– Ты же сама говорила, что хотела бы поучаствовать в каких-нибудь финансовых делах. Вот я и думаю: не пора ли тебе в какой-нибудь банк устроиться. Ведь ты хороший
бухгалтер.

– Ну и мечтатель ты, кто же меня в банк примет?

– Это уже мои заботы, есть у меня один знакомый в Профбанке, вот его и попросим. Так что подавай заявле¬ние об увольнении, пока пройдут две недели, мы и решим с твоей новой работой. Если же раньше отпустят, то согла¬шайся.

– Нет, раньше не отпустят, тем более главный бухгал¬тер болеет, и я практически замещаю ее.

– А как дела со Стрельцовой? Только не ревнуй, очень нужны надежные люди для сбыта, – озабоченно спросил Горбун.

– На днях была я у нее снова, и она в принципе готова, только несколько раз говорила о проценте для нее, – отве¬тила Валентина. – Я, правда, успо¬коила ее и заверила, как  мы договорились с тобой.

– Молодец ты у меня, давай еще немного выпьем, – и, наполнив рюмки, торжественно и полушутливо произнес:

– За тебя, будущая финансовая королева! Со мной не про¬падешь, а расцветешь!

Провозглашая этот тост, Горбун искренне верил в свою безнаказанность и силу. Действительно, в тот период по¬нятие «двойной законности» превращалось в принцип. Борьба велась в основном с исполнителями, а организато¬ры преступлений, как правило, были вне уголовной дося¬гаемости. В этот период начался активный рост пре¬ступности. Правоохранительные органы приспосабливались к набирающим силу тенденциям, лавировали и обрывали уголовные дела на стадии признаний «стрелочниками» двух-трех эпизодов. Не вникая в глубины причин и усло¬вий, старательно обходили «запретные зоны».

В преступную орбиту вовлекалось все большее количе¬ство должностных лиц, в том числе, и из правоохранитель¬ных органов. И такие, как Горбун, неожиданно все боль-ше выходили на первый план, не только при¬кармливали власть, но и сами начинали идти в нее... И у Горбуна уже рождалась смелая идея – выставить свою кан¬дидатуру в депутаты, хотя бы на первый раз в райсовет. Но как бы сегодня он ни был пьян, Валентине об этой заветной мечте все же остерегался сказать...

А ТАБАЧОК ВРОЗЬ

Замена начальников областных управлений не обошла и Приуральскую область. Генерал Григорьев на эту должность был направлен с партийной работы десять лет тому назад. Не имея юридического образования, он не претендовал на бесспорные суждения, не особенно беспо¬коил оперативные службы, и это всех вполне устраивало. Более того, когда в прошлом году возникли разговоры о его увольнении, то заместители начальника УВД приходили к Соколову и прямо заявляли, что с Григорьевым им легко работать, а придет новый – и начнет их дергать, утверждая себя в должности. Но тогда все обошлось, поговорили да и только. А вот сейчас не просто разговоры. Из управления кадров МВД СССР Соколову уже звонили и спрашивали, не было ли каких сообщений о направлении из обкома партии нового начальника. На это Соколов ответил отри¬цательно, и ему тогда под секретом сказали, что генерала Григорьева будут увольнять, а на его место, возможно, будут рекомендовать из центрального аппарата человека. Вскоре этот разговор подтвердился. Первый секретарь об¬кома партии, посоветовавшись с секретарями и председа¬телем облисполкома, отрицательно высказался о «привозе» нового начальника управления. В обкоме партии все дела¬ли для того, чтобы руководителями правоохранительных органов были свои, управляемые люди. В обкоме считали, что самый плохой, но свой, лучше хваленого чужого.
Председатель облисполкома уже и нашел кандидатуру. Энергия Рыжова его беспокоила, не на его ли место ме¬тит? в общем, все сошлись на одном: только своего, и только Рыжова. Об этом было сообщено и министерству. Там согласились, потому что главным было быстрее заме¬нить начальников управлений, а если своего предлагают, так это еще и лучше, на все области в Москве руководите¬лей не наготовишься. В общем, машина закрутилась, и Соколов уже оформлял документы на Рыжова. Он давно знал его. Знал и положительные, и отрицательные сторо¬ны его характера. Положительными были энергия и настойчивость. Эти качества уверенно вели его по служеб¬ной лестнице вверх, не задерживая долго на каждой ступени. Находясь на должностях по три-четыре года, он уверенно писал свою биографию занятием солидных постов и получил немало наград. Казалось, что в стремлении к продвижению у него не было преград, и многие ему зави-довали. Но Соколов видел в нем и отрицательные каче¬ства: стремление к показухе ради карьеры и мститель¬ность, от которой пострадало немало хороших работни¬ков. Вот этих качеств Соколов и боялся больше всего. У него самого был конфликт с Рыжовым. Тогда Рыжов пы¬тался защитить одного провинившегося директора пред¬приятия. Соколов по указанию руководства обкома партии в составе комиссии проверял заявление о злоупотреблениях директора. В ходе проверки были установлены не только факты злоупотребления, но и хищения, а вскоре было воз¬буждено уголовное дело. Конечно, было немало звонков и просьб, в том числе и Соколову, о «более внимательном и чутком рассмотрении» материалов проверки. Но члены комиссии при проверке столько «наковыряли», что мнение было одно – уголовное дело неизбежно. Узнав об этом, Рыжов устроил настоящий скандал. Он возмущался тем, что его обошли, что Соколов превысил полномочия, необъективно разобрался с жалобами. И даже требовал извинений перед «заслуженным человеком» и прекращения необоснованных гонений. Но тогда перед его напором ко¬миссия не дрогнула. Дело с каждым днем разрасталось, и остановить его уже не в силах было даже Рыжову. Более того, в ходе расследования было установлено, что у того директора поддельный диплом об образовании, что ранее он исключался из партии и даже дважды привлекался в другой области к уголовной ответственности за хищения. Только после этого Рыжов прекратил свою активность, а когда при встрече Соколов напомнил ему о старом разго¬воре и спросил, кто и перед кем теперь будет извиняться, тот со злостью в голосе ответил: «Ничего, поживем – уви¬дим». Соколов давно забыл о том деле. А вот сейчас, пони¬мая, что ему придется с Рыжовым вместе работать, с бес-покойством думал, не отразится ли та стычка на будущих отношениях. Когда Соколов вошел к нему в кабинет с необходимыми бланками для их заполнения, он услышал от Рыжова много нареканий по поводу направления в орга¬ны. И что уже и возраст не тот, и что кому-то надо его унизить. Кстати, и в самом управлении тоже было немало сомнений по этому поводу. Вот и сегодня к Соколову в кабинет пришел заместитель начальника УВД Пивоваров.
– Ты, Александр Петрович, говорят, оформляешь ново¬го начальника управления и молчишь? – проговорил он, усаживаясь в кресло. – Ладно тебе, оторвись от своих бумаг, и давай поговорим.
– Давай, Андрей Михайлович, поговорим, – ответил Соколов.
– Правда, что Рыжова к нам – начальником?
– Не знаю, не слышал, – ответил Соколов.
– Да перестань ты, Александр Петрович, шифроваться. В управлении уже все знают, ведь Рыжов-то в министерстве на собеседовании был, в главках.
– Ну если знаешь, так зачем меня пытаешь? – перебил Соколов Пивоварова.
– Просто мне не нравится это. Ведь у Рыжова нет юридического образования. Один получал большую зарплату, не понимая дела, на халяву большую пенсию имеет, теперь другой на шею садится. Что, у нас некого выдвинуть из своих, тех же заместителей?
– Ну, я вообще противник того, чтобы выдвигать в этом управлении, – ответил Соколов. – Если заместитель выдвигается на начальника управления, то лучше его перевести в другую область, чтобы с чистой страницы и начинал там. А то вот возьми хотя бы тебя, Андрей Михайлович: сколь¬ко у тебя за годы службы тут друзей появилось, я ведь знаю. И ты с них, думаешь, спрашивать будешь? Нет. И вообще ты что, не знаешь, что подбор начальника управ¬ления – это не наше с тобой дело, а обкома партии?
– Ну и что? – проговорил Пивоваров. – Вот пойду в об¬ком и скажу об этом. Ныне партия гласность провозгласи¬ла и хочет прислушиваться к голосу народа.
– Давай, давай, сходи. Только я тебе лично не советую, помнишь, твой коллега недавно ходил в обком насчет своего звания? Видите ли, ему полковника мало, генеральское звание хотел получить. Я тогда еще ему не советовал, говорил, что это нескромно. А он не послушался. И начал там доказывать, что он столько лет работает, а начальни¬ки новые приходят и им сразу – генерала. Помнишь, что из этого разговора вышло? Через неделю вызвали туда нашего Григорьева и сказали: «Не омолаживаешь
своих заместителей, они до того засиделись, звания гене¬ральского стали требовать». Ну, и в конечном итоге через месяц уволили, не вняв гласу народа. Так что давай, иди
и ты.
– Но ведь по существу-то я прав, – продолжал свое Пиво¬варов. – Неужели трудно понять, что человек, не имеющий специального образования, и более того, всю жизнь про¬тивопоставляющий законность целесообразности, не мо¬жет вот так, сразу, перевоплотиться в человека, стоящего на страже законности. Или я неправильно говорю?
– В чем-то ты, конечно, прав, Андрей Михайлович. Ко¬нечно, не юрист всегда более легко обращается с закона¬ми. Компетентность очень важна. Вон возьми многих руководителей: обходя законы и толкуя их по-своему, они объясняют это хозяйственной необходимостью. Правда, и законодательство наше нередко отстает от жизни.
– Ну и что из этого, – перебил Пивоваров, – пока закон действует, его надо выполнять и не пытаться обходить, тогда и злоупотреблений меньше будет. Что тут диплома¬тию разводить?
– Ну не разводи, – засмеялся Соколов, – действуй!
– Это тебе хорошо теоретизировать, а у меня материалы конкретных расследований.
– Подключай ревизионную службу, чтобы на себя не вызывать весь огонь, – посоветовал Соколов.
– Чего? – с иронией переспросил Пивоваров и, подняв¬шись со стула, вплотную  подошел к Соколову. – Да зна¬ешь ли ты, что это такое ревизионная служба? В каждом
ведомстве от области до министерств свои ревизоры, а дела по их материалам не возбуждаются, потому что в актах проверок у них одна вода.
– Как это вода? – подзадоривая, перебил Соколов.
– А так. Десять страниц история и география проверяе¬мого хозяйства. А потом несколько примеров о переплате и недоплате суточных по командировке или еще какая-нибудь мелочь, а в остальном все в порядке. Ты думаешь, ревизоры неграмотные? Нет, они грамотные. Но убытки от неправильной технологии, от бесхозяйственности, где наиболее большие суммы ущерба, они не укажут, потому что сами зарплату в этом ведомстве получают. А чего бы проще создать единую, не зависящую от ведомств конт-рольную службу...
– Ты прав, Андрей Михайлович, контролеров много, а результата от них почти нет. И, видимо, правильнее было бы всех их объединить в составе независимого финансово¬го, контрольно-ревизионного аппарата. Тогда бы и каче¬ство ревизий было бы лучше, и денег бы меньше ушло на их содержание. Но на это ни одно министерство не пойдет. Им выгоднее своих иметь, чтобы иногда даже прикрывать свою плохую работу. Поступит жалоба, можно отписаться, что поручили провести ревизию. А время идет, острота спадает, а потом и ответить можно, что, мол, глу¬бокая ревизия ничего такого не установила. Это также от¬носится и к подбору кадров руководителей правоохрани¬тельных органов. Нужен такой, который бы понимал свою областную законность и поддерживал интересы, в первую очередь, области, а потом уже страны.
– Ну а что министерство разве не понимает этого? – спро¬сил Пивоваров.
– Почему же не понимает. Понимает. Но старые стерео¬типы подходов к этим вопросам пока побеждают. Счита¬ют: раз обком своего предлагает, значит, ему виднее. А ему не виднее, а выгоднее. Но восставать против этого никто не собирается. Зачем копья ломать, можно ведь и самому пораниться о них. Лучше по старинке промолчать, согласиться. Кстати, как дела в уголовном розыске?
– У тебя что-то есть? – с беспокойством перебил Пивова¬ров.
– Может быть, и есть. Проверим, тогда и скажем. Ты же знаешь, без проверки я ничего не говорю. А вдруг на¬говор. А мнение уже сложится. Да и откровенно, Андрей Михайлович, когда раньше сообщал вам об имеющихся у нас в инспекции сигналах, они потом в ваших службах смазывались, и установить правду становилось сложнее.
Так что ты уж извини меня. Дружба дружбой, а табачок, как говорится, врозь.
– Ну, ладно, извини, а то засиделся у тебя, мешаю, ви¬дать, – проговорил, вставая, обиженный Пивоваров, а сам подумал: «Точно, что-то у него есть, въедливый мужик. Вот до него был толковый – не лез ни во что, всегда можно было договориться. Новый начальник управления тоже зажмет обязательно. В общем, работать становится все
тяжелее».

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

В приемной Соколова, с нетерпением ожи¬дая, когда он освободится, сидел Борисов. Он уже загля¬дывал несколько раз в кабинет, давая понять Соколову, что ему срочно надо что-то доложить. И вот сейчас улы¬бающийся он просит разрешить доложить о выполнении поручения.
– Ну, давай, располагайся и докладывай, – разрешает ему Соколов.
– Сегодня, Александр Петрович, задержали преступников, которые, используя форму милиции, совершали квар¬тирные кражи.
– Давай-ка подробнее, – перебил Соколов.
– Один из них, некий Яшин, недавно освободился из колонии. Наказание отбывал за квартирные кражи. На¬шего Зимина знает по совместной учебе в школе, и на него очень злой. Дело в том, что когда его привлекли к уголов¬ной ответственности, он просил Зимина через свою сестру о помощи ему. Но тот тогда в резкой форме ответил сест¬ре, что, мол, заработал, то пусть и получает. Пребывание в колонии еще больше ожесточило Яшина против работ¬ников милиции. Он решил отомстить в первую очередь Зимину, бросив на него подозрение. Номер телефона, по которому можно найти Зимина, он знал и называл его при разговоре с будущей жертвой. А среди своих дружков на¬шел парня, по внешним признакам похожего на Зимина, подобрал ему милицейскую форму и работал, считая, что все чисто.
– Ну а как вышли на них? – спросил Соколов.
– Работникам уголовного розыска пришлось всерьез поработать. Первое, что они сделали, это в каждом рай¬отделе милиции города собрали участковых инспекторов милиции и подробно информировали их о действиях пре¬ступной группы. Сначала участковые не особенно активно включились в работу, но когда через некоторое время сно¬ва была совершена аналогичная кража в одном из районов города и при проверке выяснилось, что участковый ниче¬го не сделал по предыдущей информации, вот тут наши оперативники рассердились всерьез. Снова собирали в каж¬дом отделе участковых, и те, оставив свои многочислен¬ные обязанности и дела, пошли на свои участки. Около месяца не было никаких сообщений, а на той неделе уча¬стковый, кстати, недавно назначенный, позвонил работ¬никам уголовного розыска, что к одной гражданке приходил работник милиции, похожий на Зимина. Сотруд¬ники уголовного розыска срочно выехали в райотдел и при более подробной беседе установили, что это именно те, кого они разыскивают. Чтобы не беспокоить старую одинокую женщину, они решили брать преступников с поличным около дома после совершения ими преступления. В течение трех дней в оперативной машине с 9 часов утра до 7 часов вечера они вели наблюдение за домом, где жила та женщина. Время это было выбрано потому, что женщина находилась на работе, и об этом она сказала приходившему к ней «работнику милиции». И вот вчера около пяти часов вечера преступники подъехали на автомобиле «жигули», вошли в дом, а через 7 минут вышли с чемоданом. Действительно, один из них был в форме сержанта милиции. Перед машиной они были задержаны. Ну, а там уже дело техники: поня¬тые, опознание вещей, обыски, допросы. А сегодня с утра я присутствовал на допросе у следователя. Они признались в совершении преступлений, назвали все эпизоды, которые у нас зарегистрированы, и даже сообщили еще о двух, о которых потерпевшие не заявляли.
– Ну а форма откуда? – перебил Соколов.
– Форму они приобрели у уволенного за пьянку сотрудника, – ответил Борисов.
– Тоже вопрос возникает. Уж если мы не имеем права изымать ее у уволенного, так давайте его хотя бы предупреждать о том, чтобы форма не попадала к преступникам. Кстати, того пьяницу «подергайте» за форму, а если действительно спился, то посмотрите  возможности его лечения.
– Хорошо, – ответил Борисов.
– Ну а Зимину-то сказали об этом деле?
– Нет еще, Александр Петрович.
– Завтра на 14 часов пригласите к себе его командира, самого сержанта, следователя и начальника следственно¬го управления. Сообщите о том, что настоящие преступ¬ники задержаны и посоветуйте на будущее ничего не скры¬вать и не запутывать, а главное – извинитесь от имени следственного управления за допущенную в начале след¬ствия ошибку. Пусть и следователь и начальник следственного управления покраснеют.
– А с работниками уголовного розыска как? – спросил Борисов.
– А ты что предлагаешь? – вопросом на вопрос ответил Соколов.
– Надо бы поощрить.
– Возражений нет. За хорошую работу надо поощрять. Это верно. Ты вот что, Виктор Петрович, переговори с на¬чальником управления уголовного розыска, и, если он со-гласен, то пусть дает представление на них, а ты тогда подготовишь проект приказа. Да, еще вот что надо сде¬лать. Переговори с корреспондентом областной газеты, с тем, кто с нами чаще сотрудничает. Надо бы статью дать, а то среди населения ходят разговоры нехорошие. Было бы неплохо показать истинное положение да и мотивы попыток скомпрометировать милицию. А то ведь немало недовольных. В общем, и с этим делом ты справился хорошо. У парня как гора с плеч. Да и вера в справедливость окрепнет, а то ведь у нас как – подозрение есть – лучше уволить, чтобы что-нибудь не случилось, или отложить выдвижение, как это было недавно с гардеробной истори¬ей. Не забыл?
– Такое не забывается, – ответил улыбаясь Борисов.
Дело, о котором напомнил Соколов, заключалось в том, что несколько лет назад на аттестационной комиссии при рассмотрении материалов о выдвижении одного офи¬цера члены комиссии не поддержали его кандидатуру. Тогда кто-то сказал, что у него что-то в прошлом было нехорошее. Его поддержали другие, которые тоже помни¬ли «что-то» нехорошее, а вот что именно, тогда никто не вспомнил, а чтобы не было ошибки, рассмотрение вопроса отложили. И забыли перепроверить, что же было нехоро¬шего.
А в этом году с тем офицером опять вышли на аттестаци¬онную комиссию, и опять члены ссылались уже на то рас¬смотрение и снова отложили по мотивам, что у него «что-то» было. Тогда по указанию Соколова начали перепроверять все по службе того офицера. И выяснили, что несколько лет тому назад у него действительно было нехорошее в жизни: у его жены в театре шубу украли. Это оказалось в оперативной сводке, естественно, и разговоры были. А вот спустя несколь¬ко лет ему «напомнили».
– Кстати, как тот сотрудник на новой должности?
– Старается, – ответил Борисов.
– Вот и нам надо больше стараться.
Понимая, что сейчас самый удобный момент посовето¬ваться о своем личном, Борисов, немного волнуясь, прого¬ворил:
– Александр Петрович, мне с вами надо поговорить.
– А мы что делаем? – улыбаясь, ответил Соколов.
– Вчера меня вызывал на беседу Болотов и предложил перейти на работу к нему в отдел.
– Ну а ты как?
– Да не знаю. С одной стороны, конечно, престижно, ведь обком партии, а с другой стороны – работу свою жал¬ко бросать.
– Смотри сам, тут я тебе не советчик, как считаешь пра¬вильным, так и поступай. Одно только скажу, что школа аппаратной работы там хорошая, да и для биографии графа в анкете на будущее не повредит.
– Вот только это и прельщает, – задумчиво согласился Борисов, но сразу же стал приводить свои сомнения:
– А что касается школы, то мне кажется, везде она одна сегодня – везде школа двойной морали и двойной нравственно¬сти.
– Ну, это ты, Виктор Петрович, по-моему, сгущаешь крас¬ки, –  возразил Соколов.
– Почему сгущаю? Вы же слышали, как Болотов недав¬но выступал у нас на совещании и громил все вчерашнее. Я вот одного не пойму, почему надо строить работу только на образе врага, то 37-й год разоблачали, то хрущевский период, то вот теперь застойный период громим. Обяза¬тельно нам кто-то мешает. А сами мы где были?
– Видимо, критиковать легче, чем устранять недостат¬ки.
– Вот-вот, и я так думаю. На последнем совещании Дол¬гов-то как разошелся! Всех в его службе менять надо, потому что очень плохо работают. Сам более десяти лет возглавляет отдел охраны общественного порядка, а выс¬тупает, как проверяющий из министерства. Видимо, думает, раз самокритично выступил, значит, никто его и ругать не будет.
– Да, ты прав. Некоторые именно так и поступают сей¬час. Конечно, пока многое идет очень мучительно, и нуж¬но время.
– А какое время тому же Долгову нужно? – в запальчи¬вости спросил Борисов.
– Ты чего это к нему такой придирчивый?
– Потому что, Александр Петрович, такие, как Долгов, развращают подчиненных. Я вчера зашел к нему в каби¬нет согласовать один вопрос, а он по телефону сразу майо¬ру своему команду дает, чтобы тот что-то организовал. Ну, и майор через пять минут на подносе чай ему в кабинет несет. Мне как-то неловко стало. Я быстро закончил и
вышел, а потом узнал, что этот майор ничем не занимает¬ся, только и сидит в готовности чай подать.
– Придется поправлять, – задумчиво проговорил Соко¬лов и, возвращаясь к начатому разговору, спросил:
– Ну, а по предложению Болотова что решил?
– Не пойду я. Вот только как отказаться? Вы, Алек¬сандр Петрович, ничего ему не говорите, а то он просил меня, чтобы я ни с кем в управлении не советовался по
этому вопросу.
– Ладно, договорились. Ты лучше скажи, как прошло награждение именными часами Станинова?
– Собрался почти весь отдел, а женщины даже и цветы вручили, – довольный ответил Борисов.
– Вот и хорошо, незаметно и политотделу подскажи, чтобы листовку о нем выпустили. Кстати, я Рогову сказал, что по всем интересующим его вопросам ты будешь давать ему и его сотрудникам необходимую информацию. Так что помогай и им. Ты сегодня оперативную сводку читал?
– Вы имеете в виду пожар в детском доме?
– Да, в сводке упомянуто о смелых действиях дежур¬ного по отделу лейтенанта Смирнова. Поручите кому-нибудь подробнее на месте разобраться, видимо, надо
Смирнова поощрить.
Через день Соколову со всеми подробностями было до¬ложено о том пожаре. Дежурным по райотделу тогда был лейтенант Смирнов. Дежурство было обычным. Более того, спокойным. Никто его не беспокоил, и Смирнов, заочник юридического института, решил почитать учебник. И так увлекся, что от неожиданности вздрогнул, когда раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал взволно¬ванный голос сторожа детского дома, которая сообщала о пожаре.
Было около двух часов ночи. Подняв громким голосом отдыхавших водителя дежурной машины и своего помощ¬ника, Смирнов набрал телефон пожарной части, чтобы сообщить о пожаре, но там уже поднимались по тревоге дежурные караулы. Поручив помощнику позвонить об этом происшествии начальнику райотдела милиции, Смирнов выскочил из отдела и на дежурной машине помчался к детскому дому. Его воображение уже рисовало мрачные картины пожара, в котором гибнут дети.
Здание детского дома было старым. В небольшом трех¬этажном корпусе имелись и спальные комнаты, и учебные классы, и зал для занятий спортом. Была и своя кухня со столовой и складскими помещениями. В детском доме на¬ходилось около ста детей. Впереди через густоту строений уже пробивалось зарево пожара. Выпрыгнув из тормознувшей машины, Смирнов сразу услышал треск шифера на крыше. И этот треск, похожий на стрельбу, еще более создавал тревожную картину происходящего. Огонь буше¬вал под крышей, выбивался через слуховое окно. На од¬ном конце здания обрушилась кровля, и столб искр взмет¬нулся вверх.
Из открытых окон валил густой дым. Подбежав к две¬ри, Смирнов начал плечом выбивать ее, но запоры оказа¬лись такими прочными, что это ему сразу не удалось. Наконец дверь рухнула. Из коридора повалил густой дым. Смирнов знал расположение всех помещений в этом доме и решил пробиваться к спальным комнатам, расположен¬ным в противоположном от столовой углу на третьем эта¬же. Набрав воздуха, он побежал по коридору к крайней лестнице, чтобы подняться на третий этаж, но услышал детские голоса в спортивном зале на первом этаже. От¬крыв дверь в спортзал, Смирнов увидел стоявших у окон детей и воспитательницу, которая ему сообщила, что из спальных комнат она всех детей собрала в этом зале. Гла¬за малышей испуганно смотрели на лейтенанта, ожидая от него помощи, и он быстро подошел к одному из окон, попытался открыть наглухо забитое окно и, поняв, что его не откроешь, локтем выбил стекло. За стеклом с наруж¬ной стороны была прикреплена решетка. Тогда предупре¬див, чтобы все стояли на месте, Смирнов выбежал из спорт¬зала на улицу и, откашлявшись, позвал подошедших муж¬чин, чтобы те помогли оторвать решетку у разбитого им окна. С трудом, но вскоре решетка была оторвана, и Смир¬нов с помощью этих же людей влез в окно, так как в кори¬дор уже пробивалось пламя из столовой, и начал переда¬вать в окно детей стоящим людям, а те отводили и относи¬ли самых маленьких в сторону от горящего здания.
Вскоре к горящему зданию подъехали две пожарные машины. Начальник караула, отдав необходимые распо¬ряжения, тоже подбежал к разбитому окну и, спросив у лейтенанта Смирнова обстановку, вернулся к машинам, чтобы приступить к тушению пожара. Одного из бойцов он направил в помощь к лейтенанту, а сам с первым зве¬ном вошел в задымленный подъезд, чтобы не дать огню распространиться по коридору. Другое звено через разби¬тое окно в столовой уже боролось с огнем.
Познакомившись со всеми документами о пожаре, Со¬колов поручил срочно подготовить подробное представле¬ние в Министерство внутренних дел для награждения лей¬тенанта Смирнова.

НОВЫЙ ШЕФ

С утра весь личный состав управления был собран в актовом зале для представления нового началь¬ника.
Представитель МВД зачитал приказ об освобождении от должности начальника управления генерала Григорье¬ва в связи с уходом на пенсию и назначении на эту должность Тимофея Николаевича Рыжова. Затем поднялся первый секретарь обкома и вручил почетную грамоту Гри¬горьеву за его большую и плодотворную работу. Сидящие в зале долго аплодировали, а Рыжов, понимая, что надо что-то сказать и ему, сидел и напряженно ждал, когда ему предоставят слово. Вчера он долго беседовал с Соколовым о том, что больше всего волнует управление, что отрица¬тельного в работе руководителей отделов. И тогда ему Со¬колов высказал, что в управлении плохо поставлена воспитательная работа, которая заменена кампаниями уволь¬нений и наказаний подчиненных. Как что-то случится, так сразу предложение – уволить, и главным образом это для того, чтобы быстро отрапортовать о «решительных» мерах и о своей принципиальности. Но поскольку после этого изменений в воспитательной  работе  не наступало, то через некоторое время все повторялось. В результате – рост наказанных и уволенных, а положение дел не улуч¬шается. Продолжая изливать свои горькие мысли, Соко¬лов тогда долго объяснял Рыжову и о неправильной позиции начальника политотдела, который нацеливает политаппарат на функции контрольного органа за всем и всеми.
После разговора с Соколовым Рыжов решил при своем представлении поднять именно эту проблему, конечно, не затрагивая политаппарат. Он понимал, что на этом можно позаигрывать в начале своей новой работы, а там будет видно. И вот он уже за трибуной. Хорошо натренирован¬ным в выступлениях голосом он начал говорить о нелегкой службе милиции, о происходящих процессах пере¬стройки в стране и необходимости этого процесса и в орга¬нах. При этом умело увязал ту проблему, о которой вчера ему говорил Соколов. Явно рассчитывая на положитель¬ное восприятие сказанного, он несколько раз повторял, что выговор ума не дает, что надо воспитывать и даже беречь подчиненных. Следя за реакцией зала, Соколов да и другие почувствовали, что это нашло отклик у сидящих сотрудников. Но Соколов хорошо знал Рыжова и пони-мал, что это искусная игра будет заменена еще большей жестокостью, тем более, что жестокость стала исходить от министерства. А свою точку зрения, отличающуюся от той, которую проводил новый министр, он, конечно, отстаи¬вать не будет.
Совсем по-иному воспринял назначение нового началь¬ника управления Борисов. Ему понравился и внешний вид Рыжова, и его умение выступать. Понравилось и то, с каким вниманием отнеслись к нему при назначении и работ¬ники министерства, и руководители области, которые бу¬дут оказывать ему большую поддержку. «А раз так, то и кадровикам легче решать многие дела», – думал он.
Слушая выступление нового начальника управления и сравнивая его с Григорьевым, он все больше и больше убеж¬дался в правильности этого решения. В выступлении Ры¬жова чувствовалась и смелость, и уверенность, которая подтверждала мысли Борисова о необходимости выдвиже¬ния молодых руководителей, потому что он видел, как с каждым годом менялся образовательный уровень людей. Правда, Борисов понимал и другое. Хотя образователь¬ный уровень рос, но образованных людей прибавлялось мало. Как только молодой специалист сталкивался с жиз¬нью, в его психологии происходила ломка. Он старался меньше высовываться, начинал вести себя как все, терял инициативность, а порой и сам становился на нечестный путь. Внешне это не сразу замечалось. Борисов часто спра¬шивал прежде всего себя – когда же начинает рушиться гармония в душе человека? Внешне вроде бы все есть: и воспитанность, и интеллигентность, и порою броское кра¬сивое лицо с задумчивыми глазами. Но почему глаза уже не зеркало души, а искусная маскировка ее непорядочно¬сти и даже бесчестия?
Завершилась церемония представления нового началь¬ника. Все разошлись. Войдя в свой кабинет, Борисов взял личное дело выпускника высшей следственной школы и пошел к Соколову. По этой кандидатуре уже состоялся обмен мнениями. Все сходились в одном: надо Углова брать в аппарат.
– Ну что, Виктор Петрович, давай еще разок поизучаем, – сказал Соколов вошедшему. – Готовься отвечать. Для на¬чала расскажи его биографию.
– Биография, вроде бы, обычная, но есть и кое-что интерес¬ное, – ответил Борисов. – Воспитывался в хорошей семье: мать педагог, отец работает мастером на заводе, вот уже третий десяток. Есть младший брат, учится в школе. Сам Аркадий закончил неплохо школу и сразу же после ее окончания пошел на завод, где работал отец, учеником токаря, а вскоре был призван в Советскую Армию. В армии был в стрелковой части командиром отделения, а за¬тем заместителем командира взвода. Ну, а когда отслужил, сразу же пришел к нам по вопросу направления на учебу. Тогда ему посоветовали оформиться в батальон патруль¬но-постовой службы, так как зачисление на учебу уже прошло, но пообещали, что, если он будет хорошо служить,
его   обязательно   направят на учебу. Углов согласился, хорошо послужил постовым и, сдав вступительные экза¬мены, был зачислен слушателем высшей следственной
школы. Характеристики и отзывы по стажировке очень хорошие. Закончил следственную школу с отличием, а сейчас дома в отпуске.
– С родителями встречались? – спросил Соколов.
– Да, мы посылали к ним инспектора по кадрам. Он о родителях тоже отзывается очень хорошо.
– Ну а со следственным управлением говорили? Ведь выпускник все же должен был идти к ним.
– Да, говорили. Они сначала были против, но мы им сказали, что вместо него дадим нашего инспектора Иванникова на должность заместителя начальника следственного отделения, который у них работал раньше. В общем, договорились.
– Ну а какие у него особенности? Почему вы все-таки вышли на него? – спрашивал Соколов, заставляя этими вопросами Борисова думать.
– Ну, во-первых, его жизненная активная позиция. У него все как-то легко получается, удачливый какой-то, везде его сразу же включают в общественную работу.
– Ну, допустим, получается не только в результате удачливости, но и главным образом – в результате трудо¬любия, наверное.
– Все это правильно, Александр Петрович, – заметил Борисов. – Но вы посмотрите, сколько бездельников еще вольготно живут, и их не ругают, потому что они умеют острые углы обходить, им и поручения не дают, потому что знают, что они их не выполнят. Так налегке и идут по жизни.
– Ничего, кончается для таких ловкачей время. Да и мы должны быстрее выводить на общественный суд таких людей. Раньше они и своих руководителей порой устраивали, более спокойными были все. Мы же должны спокойствие нарушать. Ну еще что у Углова примечательно¬го?
– Второе, очень хорошее качество, это принципиальность и, я бы сказал, врожденная потребность борьбы со злом, с нечестностью, – продолжал характеристику Борисов будущего сотрудника.
– Хорошо, если бы это качество он в будущем не расте¬рял. Как много, к сожалению, их теряют и заменяют дру¬гим – угодничеством, невмешательством, приспособленче¬ством.
Так, рассуждая, как бы сам с собой, Соколов делился своими мыслями с Борисовым. Он знал, что и эти разгово¬ры не пройдут бесследно для Виктора Петровича, они за¬ставят его не только думать, но и действовать.
– Ну, а что касается Углова, – продолжал Соколов, – то по окончании отпуска приведите его ко мне на беседу и заранее определите ему наставника, составьте план ввода в должность и, как говорится, в добрый путь. Вот так жизнь наша течет: перемены и перемены – шеф новый в Москве, шеф новый у нас... Порядки бы так же легко бы меня¬лись...

ЧИСЛОМ ИЛИ УМЕНЬЕМ?

– Здравствуй, Александр Петрович, – Рогов вошел в кабинет Соколова, – у меня к тебе накопилось много вопросов, и надо их решать, – проговорил он, удобно усаживаясь в кресло.
– Здравствуйте, Владимир Иванович, – ответил Соко¬лов, отметив про себя бесцеремонность начальника полит¬отдела. – Копить вопросы не надо, их надо решать. Так что у вас?
– Я узнал, что вы едете в управление кадров по штат¬ным вопросам. Правильно ли это?
– Да, готовим наши предложения. Они будут согласова¬ны и с вами, и со всеми другими заинтересованными лицами, потом доложим начальнику управления, и после этого я выеду.
– Вот-вот, поэтому я и пришел заранее, – улыбнулся Рогов. – Когда вы сведете все, поздно будет что-то исправ¬лять, а надо, чтобы ты поддержал нас в увеличении численности. Меня другие службы не интересуют.
Сдерживая себя, Соколов с неприязнью подумал: «И этот раздувает аппарат. А ведь еще Суворов говаривал, что по¬беждать надо не числом, а уменьем». Но сдержался:
– Да, Владимир Иванович, мы понимаем, что возраста¬ет роль человеческого фактора, а соответственно увеличиваются объемы работ политотдела, поэтому обязательно будем просить вам в помощь старшего инспектора по ра¬боте с молодежью.
– Нет, я не этого хочу. Мне нужны второй заместитель и секретарь-машинистка, – возразил Рогов.
– Ну, а зачем заместитель? Один у вас есть. Вам нужен, мне кажется, работающий с молодежью инспектор, а на¬чальников у нас хватает. Да и машинистка тоже у вас есть. И так бумаг слишком много плодим. Пора уже браться за их выполнение.
– Но у меня в приемной должен секретарь сидеть, – пе¬ребил Рогов.
– Ну и посадите свою машинистку. Кстати, по штату она секретарь-машинистка, и все будет правильно, – отве¬тил Соколов.
– Ну а почему все-таки второго заместителя мне нельзя иметь? Ведь политотдел же! Надо понимать и поднимать его значимость.
– Видите ли, Владимир Иванович, стоимость должно¬сти заместителя другая, – понимая, что его не переубе¬дишь, тихо проговорил Соколов.
– Ну и что, – перебил Рогов. – Деньги  твои, что ли?
– Нет, конечно, не мои, – вспылил Соколов. – Они не мои и не ваши, они государственные.
– Ничего ты не понимаешь в партийной работе.
– Возможно, но и этим вы меня не собьете. Можете по данному вопросу обращаться к кому угодно. А авторитет политотдела надо создавать не числом секретарей, а конкретными делами.
– Ну, ладно, не хочешь поддерживать мою просьбу, не надо. Давай по второму вопросу переговорим. Здесь, ду¬маю, мы договоримся. Дело в том, что Сайкин – плохой для меня помощник. Он обижен, что не его назначили на мою должность, и, по существу, ничем не занимается. Чув¬ствую, что так и ждет моих ошибок. Заигрывает с сотруд¬никами, уходит от принятия любых решений, ссылаясь, что есть начальник, а он всего лишь заместитель. В об¬щем, помоги его убрать.
– То, что он пустой человек, но в то же время и ковар¬ный, знают все, – ответил Соколов. – Но он все-таки знает кадры, знает свое дело, и это у него не отнимешь.
– Нет-нет, – горячо возразил Рогов, – ты не знаешь, ка¬кой он опасный. Мне известно, что он обо мне чуть ли не анекдоты сочиняет и рассказывает. Я начальнику управ-ления тоже скажу, чтобы Сайкина убирали.
– Ну, что ж, Владимир Иванович, будем думать, – прого¬ворил Соколов и, перебирая в памяти состоявшийся раз¬говор, отметил умение Рогова разбираться в людях. Действительно, Сайкин коварный человек. Он уже несколько раз приходил к Соколову и обязательно рассказывал об ошибках в работе Рогова, о его, как он выражался, «чудачествах». В общем, распространял далеко не лестное о своем начальнике. И Соколов вынужден был потребовать от Сайкина прекратить распространяться о Рогове.
Видя, что начальник политотдела собирается уходить, Соколов остановил его вопросом:
– Ну что же вы, Владимир Иванович, так сразу и уходи¬те? у меня к вам тоже есть и вопросы, и просьбы. В общем, надо поговорить.
– Ну, давай поговорим, – улыбаясь, ответил Рогов.
Он любил, когда к нему обращались за советом, хотя начальники областных служб его быстро распознали и перестали к нему заходить. Но он, вроде бы, не видел этого и продолжал вести себя уверенно, не стесняясь в поучениях.
– Меня беспокоит то, что мы стали разобщенно рабо¬тать. До создания политотдела, как вам известно, был от¬дел политико-воспитательной работы, который по функ-циональным обязанностям подчинялся заместителю по кадрам.
– Это было раньше, – перебил Рогов, – а сейчас политот¬дел никому не должен подчиняться.
– Да я не о подчинении веду речь, а о том, что тогда мы вместе, отдел политико-воспитательной работы и отдел кадров, проводили очень много интересного и полезного по воспитанию сотрудников, по укреплению дисциплины и законности. А сейчас, что ни предложи, вы от всего отказываетесь.
– Конкретнее прошу говорить, – недовольно перебил Рогов.
– Ну, например, почему листовку о подвиге лейтенанта Смирнова на пожаре не выпустили?
– Потому что некогда, да и не столь это важно.
– Напрасно вы так, Владимир Иванович, оцениваете. Все хорошее надо быстрее использовать в воспитательной работе, тогда меньше будет и нарушений дисциплины. Или
вы не отвечаете за политико-моральное состояние?
– Почему не отвечаем? Отвечаем, конечно. Ну а что ты предлагаешь, чтобы меньше было нарушений дисципли¬ны?
– Я предлагаю установить хорошее взаимодействие по¬литработников и кадровиков для активного наступления, ибо, как говорится, оборона смерти подобна. А мы, как
мне кажется, ушли в глухую защиту. Только приказы по возмездию сочиняем вместо предупреждения нарушений.
– Все, что нам положено, мы делаем, – возразил Рогов, – а если уж откровенно, мне   не нравится положение политотдела. Я ведь думал, что политотдел будет на своем партийном учете держать всех коммунистов, сотрудни¬ков области. Тогда бы и влияние было бы куда больше. Во всяком случае, многие побаивались бы нас. А сейчас все на партийных учетах в райкомах, а мы только убеждаем.
– Вам дубинку бы хотелось? – возразил Соколов и, сдер¬живая возрастающую неприязнь, добавил:
– Занимались бы, Владимир Иванович, своим делом, тогда бы и влияние политотдела было больше.
– А в чем, ты считаешь, заключается мое дело? – пере¬бил Рогов.
– В хорошей организации и проведении воспитательной работы.
– Недопонимаешь ты роли партии – она всем должна заниматься, а главное – контролировать, руководить и на¬правлять.
– Всем и ничем конкретно, так что ли? – не сдержался Соколов и неожиданно добавил:
– Правильно, видимо, сотрудники осуждают направление к нам в орга¬ны на руководящие должности бывших партийных ра¬ботников.
– Намек понял, но ты не прав, – сразу перебил Рогов. – Вот я, например, не имею юридического образования, зато я очень хорошо понимаю линию партии.
– А компетентность руководителя не в счет? – спросил Соколов. – Конечно, новый че¬ловек всегда, хоть немного, но вносит в жизнь коллектива новизну. А это уже важно, особенно если новый человек хороший во всех отношениях.
– Вот я слушаю тебя, Александр Петрович, и все боль¬ше прихожу к выводу о том, что с другими службами ты в лучших отношениях, чем с политотделом. Или я ошибаюсь?
– Не надо, Владимир Иванович, меня на этом ловить. Создания отдела я ждал, как, пожалуй, никто в управле¬нии, потому что хорошо представляю и его роль, и значение. Все беда в том, что кто-то работает у вас, а кое-кто по старинке – только место занимает. Вы думаете, в наруше¬ниях дисциплины нет вины политработников? Есть, и
большая: вон ведь как сложились психология и мораль человека. А виновных, вроде бы, и нет. Виноват «проклятый застойный период». Ведь у многих работающих есть
конкретные показатели, по которым он оценивается, а у вас их нет. И напрасно! Надо бы ввести показатели, сколь¬ко стало счастливых людей, сколько бывших нарушите¬лей дисциплины стали примерными и т.д.
– Но мы по замполитам райотделов так и делаем, – пере¬бил Рогов. – Оценка им дается с учетом общего положения дел в коллективе.
– Да я не о замполитах говорю. Они действительно много работают, так как их сама жизнь заставляет крутиться. А вот у вас сотрудникам живется вольготно. В командировки стали выезжать меньше. Организацией досуга ми¬лиционеров областного центра не занимаются, от многих мероприятий уходят.
Чувствовалось, что разговор этот Рогову не понравил¬ся. Он несколько раз вставал и подходил к окну. В чем-то Рогов и соглашался, но показать этого не хотел. Но и спо-рить не хотелось.
– Ладно, – мирно протянул Рогов, – будем думать. Пой¬ду, а то дел полно. Так ты помоги мне, особенно по Сайкину.
– Конечно, надо что-то делать, – поддержал его Соколов, а после ухода Рогова вновь, в который раз, подумал об отношении начальника политотдела к делам и о том, как это сказывается на судьбах многих сотрудников. «В этой обстановке надо срочно решать с Сайкиным, – думал он, – и подкрепить Рогова новым умелым и перспективным заме-стителем».
Вскоре из министерства поступило указание – подобрать несколько человек для выполнения интернационального долга в одну из дружественных стран, и в указании пре¬дусматривался сотрудник с должности заместителя началь¬ника политотдела. За это указание сразу же ухватился Рогов и начал торопить Соколова с оформлением необходимых документов. Но, судя по последствиям, Сайкин не имел желания выезжать, так как на медицинской комис¬сии он стал жаловаться на здоровье, и медики, то ли подстраховывая себя, то ли подтверждая действительно болезненное состояние Сайкина, выдали заключение о том, что он не годен. Но Рогов не сдался. Он подключил обком партии, начальника управления, и последний был вынуж¬ден вызвать Сайкина на беседу и объявить, чтобы тот оформлялся на пенсию. Выслуга лет у Сайкина была, и, понимая, что участь его решена, он написал рапорт и вскоре был уволен по состоянию здоровья, а на его место пришел молодой заместитель начальника райотдела по политчасти Василий Николаевич Ильин.

УХОД ИЗ СЕМЬИ

После объяснения с женой Петров несколь¬ко дней избегал Зины. Та уже с беспокойством поглядыва¬ла на него в отделе. Вот и сегодня на собрании она села сбоку так, чтобы он чаще обращал на нее внимание. В перерыве она подошла к Петрову и стала его благодарить за оказанную ей помощь при установлении лиц, спаивающих подростков. Но этот разговор она вела для других сотрудников, которые стояли рядом, а ее глаза говорили совсем другое. Понимая ее состояние, он не выдержал и прошептал, что сегодня придет. Почему он сказал ей это, Петров не мог себе объяснить. Конечно, надо объяснить¬ся, прямо сказать, что с женой расходиться не будет. А если встречаться, то надо реже и не на всю ночь...
Но у Зины были совсем иные планы. Жизнь научила ее многому, научила жить не чувствами, а разумом. Она давно хотела иметь свою семью, но почему-то это не получалось. Успехом у мужчин она пользовалась, с ней все¬гда старались заговорить, пошутить, сделать что-то при¬ятное, но когда дело доходило до создания семьи, мужчи¬ны прекращали с ней встречи. И она не могла объяс¬нить причин этого. Видимо, все ее прежние знакомые воспринимали Зину несерьезно, скорее для забавы, чем для семьи. А тут еще ее мать с постоянными уговорами подарить ей внука, и Зина полностью разделяла ее жела¬ние.
«Конечно, почти каждая женщина хочет иметь семью, – думала она, – такова природа. Но ведь, к сожалению, не у каждой она складывается. Так что, до глубокой старости жить одной, не испытав материнского счастья и забот? Нет, это неправильно. Если нет возможности иметь семью с мужем и детьми, тогда надо иметь хотя бы половину этой семьи, то есть иметь ребенка и посвятить себя его воспитанию. Время уже подошло к этому, девичьи годы позади, и старость не за горами, и ее надо встречать с близким, родным для тебя человеком. Да и мама, став бабушкой, проявит заботу. В общем, надо решать». Так думала Зина. Конечно, Толик был бы отличным мужем, но если этого не получится, то отец у будущего ребенка тоже не какой-то пьяница. Вон какая у него дочь-красавица растет! Она как-то была на педсовете в школе, где учится дочь Толи, так там только и разговоры о ней, и какая она ум¬ница, и какая активная девочка. Нет, не случайно Зина выбрала Толика. Со всех сторон она его изучила и своего задуманного добьется.
Придя домой, Зина сразу попросила свою маму оста¬вить ее сегодня одну и уйти ночевать к знакомым. Старого человека трудно было обмануть, она видела, что в последнее время ее Зиночка переменилась, и своим материнским чувством догадывалась, что пришло к ее дочери.
– Ты, Зиночка, уж будь  поласковее, – уходя, проговорила мать, – мужик, что дитя.
– Ладно, ладно, буду стараться, – ответила Зина. Сначала, решила она, надо собрать хороший ужин, а то в тот раз он и кушать ничего не стал. Избалован, видимо, женой. И она стала собирать на стол. К этому случаю у нее уже была приготовлена хорошая ветчина, копченая рыба и бутылка коньяка. Расставив все это на столе, она вспомнила про баночку икры, которую уже около года хранила, и решила открыть ее. В общем, стол был получ¬ше, чем в прошлый раз, но игра стоила свеч. Не успев переодеться, Зина услышала звонок и поспешила к двери. Открыв ее, Зина увидела Толика и, радостно взяв его за руку, потянула в коридор.
– Ты так быстро, что я не успела и переодеться, – проговорила она. – Снимай пиджак, туфли, вот тебе тапоч¬ки и проходи, садись кушать пока без меня. Сам командуй за столом, а я сейчас быстро приму душ, переоденусь и к тебе. Договорились?
– Ты что-то сразу уже и распоряжаться стала мной, – проворчал Петров.
– Нет, что ты, я просто хочу, чтобы ты был здесь, как дома, и не стеснялся, – прижимаясь и целуя его, ответила Зина. – Иди, начинай, а то ведь проголодался.
– Хорошо, только побыстрее, – согласился Петров.
– Какой он все-таки нетерпеливый, – думала в ванной Зина, не зная того, что Петрову просто надо быстрее до¬мой.
Пройдя в зал, Петров был приятно удивлен богато сер¬вированным столом и, не раздумывая, последовал совету Зины. Выпив немного коньяку, он нарезал ветчины и, закусывая, с нетерпением ждал Зину. «А все-таки слав¬ная она женщина, – думал Петров. – И любит меня, пожа¬луй, сильнее жены. Вон какой ужин приготовила и как радуется каждой встрече». Эти мысли были прерваны по¬явлением Зины. Она вошла вся сияющая, в том же хала¬тике и такая же дразнящая. Сев рядом с Петровым, она стала делать бутерброд с икрой и как бы про себя сказала:
– И что с ним делать? Совсем не ест.
Но Петрову было уже не до еды. Положив протянутый ему бутерброд, он полушутя, полусерьезно ответил:
– Нет, Зиночка, это все не то. Пошли туда, – кивнул он в сторону спальни, – а потом уж и поужинаем поплотнее.
– Ты мой господин,  – также шутливо ответила Зина, – что попросишь, то и будет для тебя исполнено.
А сама, уже встав, взяла за руки Петрова и, как маленько¬го, повела в спальню. Лежа рядом, Петров с большой бла¬годарностью и нежностью думал о Зине. И вдруг ему при¬шла мысль: а если это судьба? Ведь с женой совсем не так. Если они действительно созданы друг для друга, так зачем прятать это? Испугавшись возникшей новой для него мысли, Петров встал с постели и сказал:
– Пошли, Зиночка, теперь поужинаем и поговорим, как нам быть дальше.
– Пошли, Толик, я тоже ужасно проголодалась.
За столом она взяла бутылку коньяка и, налив полные рюмки, попросила Петрова выслушать ее.
– Толик, я от тебя ничего не прошу. Поступай, как счита¬ешь нужным. Но помни – я тебя люблю. Неужели ты не ви¬дишь, что мы созданы друг для друга?
Потом они еще несколько раз наполняли рюмки, но конь¬як Петрова не брал. Он был потрясен тем, что Зиночка выска¬зала ему те же мысли, которых он пугался и пытался всего несколько минут тому назад прогнать. Они созданы друг для друга... А если это действительно так, тогда надо решать. Первое, что ему пришло в голову, – снова остаться до утра у Зины. А утром он что-нибудь придумает. Ему здесь действи¬тельно было хорошо. Ласка Зины, ее постоянная жажда к близости с ним делали свое дело. И Петров, уже не чувствуя угрызений совести, не думал о том, что совсем недавно, по пути к Зиночке, он искренне ругал себя.
Чувствуя, что происходит сейчас в Петрове, Зина забра¬лась к нему на колени и, обвив его шею руками, проговорила:
– Все у нас будет хорошо, только ты ни о чем не думай...
И снова Петров, почувствовав ее теплоту, успокаиваясь, ответил:
– Да, конечно, все станет на свои места, а пока пойдем отдыхать, а то время уже второй час ночи.
Засыпая, Петров подумал: а хорошо бы с Зиночкой вот так всегда быть вместе.
Ночью Петрову приснился неприятный сон. Как будто он, жена и дочь стоят перед судьей и отвечают на вопро¬сы. Жена обвиняет его в супружеской неверности, а он, оправдываясь, говорит, что жена уже давно холодна к нему.
– А ты чего хотел? – возразила она ему. – Чтобы я ниче¬го не замечала? Ты ночуешь у другой женщины и требуешь, чтобы я для тебя была прежней? Ну а какой мне быть? Обманывать тебя, свои чувства к тебе? Так ты хо¬чешь?
– Но у меня же ничего не было с той женщиной, – пы¬тался возразить он, поглядывая на судью.
– Зачем ты обманываешь себя и других? Ведь ты был всегда честным и прямым мужчиной, – продолжала жена, как бы не слыша его возражений. – Если мы тебе надоели и тебе нравится у нее, то переходи и живи, не обманывая никого.
– А ты всегда была честной?! – закричал он на нее.
–Нет, почему же и мне не развлекаться, – спокойно ответила жена, – у меня тоже есть замечательный мужчи¬на, не чета тебе, и я тоже провожу с ним время.
– Перестань, ты врешь, ты наговариваешь на себя. Ты не такая, не такая! – кричал он, размахивая руками.
– Успокойся, успокойся, Толик, – услышал он голос Зины, и не сразу сообразил, где он находится и что это ему снилось. Вздохнув, он повернулся к Зине спиной и стал перебирать в памяти только что приснившийся ему сон.
До утра Петров так и не заснул. Мысли не давали по¬коя. С одной стороны, ему было жаль терять семью. Но тут в жизнь ворвалась Зина... В том, что она его любит, Петров не сомневался. Но надолго ли? Будет ли это на¬всегда, или ее чувства временны? Но ведь и обманывать дальше нельзя, как бы рассуждал сам с собой Петров. Дома знают, на работе тоже знают, а за сожительство и из органов могут уволить. Оставить, забыть Зину он не сможет, а раз так, то надо быстрее регистрировать с ней брак.
Жена, как всякая порядочная женщина, его поймет и даст развод. Юристы у него знакомые, помогут быстрее все оформить, а когда все будет оформлено, тогда и с рабо¬ты не выгонят.
Утром, сидя с Зиной за завтраком, Петров спросил, что им делать дальше. И Зина, поняв его состояние, быстро заговорила:
– Толик, родной мой, чему быть, того не миновать. Пе¬реходи ко мне жить, тебе будет у меня хорошо.
– Нет, пока я не оформлю развода с женой и не зарегистрирую брак с тобой, я к тебе не приду. Я постараюсь это сделать быстрее. Тем более, делиться с женой не буду, возьму только свою одежду и белье. Надеюсь, бесприданника ты примешь?
– О чем ты, Толик, говоришь, – ответила, радуясь, Зина. – Все, что надо, наживем, будем жить не хуже других, а лучше.
– Ну ладно, разговоров пока никаких ни с кем не веди, а то и так сотрудники косо смотрят на меня. В общем, в отделе ко мне пока не подходи. Надо все устроить, и тогда разговоров не будет. Спасибо тебе за угощение и – пока! Побегу в отдел.
В дежурной части Петров просмотрел сводку происше¬ствий и направился к себе в кабинет. Набрав домашний номер телефона и услышав голос жены, проговорил:
– Ты не искала меня снова?
–Нет, зачем это делать. Мне и тогда все было понятно, только я не хотела в это верить, боялась, не случилось ли с тобой какой-нибудь беды.
– Ну а сейчас ты мне ничего не хочешь сказать? – спро¬сил он, ожидая от жены слез и уговоров.
– Нет, мы, Анатолий, с тобой прошлый раз договори¬лись, – услышал он решительный ответ.
– Ну, хорошо. Прошу, до вечера не предпринимай ника¬ких действий. Я постараюсь пораньше прийти, и мы обо всем поговорим.
Ответа он не услышал. Короткие гудки говорили о том, что жена положила трубку.
Вечером, придя домой, Петров не заметил каких-либо перемен и переживаний жены. Только дочь не подошла, молча взглянула на него и снова уткнулась в книгу. Разговор был короткий. Да, она сразу согласилась на развод, и Петров не почувствовал ничего, кроме глубокой обиды жены. Спать она легла на диван к дочери, как бы сразу подчеркивая свою отдаленность.
Вскоре он оформил развод с женой, а затем зарегистри¬ровал брак с Зиной.
Когда Петров забирал свои вещи и укладывал их в че¬модан, дочь не выдержала и с рыданиями выбежала из комнаты. Жена же с побледневшим лицом молча сидела на диване. Тяжелый был уход Петрова от семьи, и он чув¬ствовал свою вину, свое предательство перед этими доро¬гими ему людьми. Вместе с этим он чувствовал и беспокойство, как сложатся и как склеятся на обломках горя этих людей его счастье и его жизнь.

ГЛАДКО БЫЛО Б НА БУМАГЕ

Вернувшись после московских курсов домой, Васин сразу окунулся в поток ежедневных дел отдела. Сейчас он как бы по-новому смотрел на работу сотрудни¬ков. И хотя большинство из них трудилось добросовестно, однако не все могли не поддаться расцветающему угодни¬честву. Не проходило и дня, чтобы кто-то не позвонил и не попросил за кого-нибудь заступиться. Особенно Васина возмущало то, что начальники отделений взаимодействие служб понимали только с позиций оказания помощи себе. Никого, кроме работников уголовного розыска, не интере¬совала борьба с преступностью.
Дело дошло до того, что начальник ГАИ заявил Васи¬ну, что он и его подчиненные не работники милиции, а работники государственной автомобильной инспекции, что работать по розыску похищенного транспорта они не обя¬заны. Зато на совещаниях по итогам работы каждый свои плохие результаты оправдывал тем, что его службе не помогают другие. Так, работники медицинского вытрезвите¬ля сваливали все на участковых. ГАИ тоже обвиняла уча¬стковых, что они на своих участках не ведут борьбу за постановку на учет мототранспорта. Патрульно-постовая служба сваливала все на дежурную часть: мол, мы достав¬ляем, а они отпускают, и так далее, и так далее. Васину даже звонили некоторые руководители областных служб и упрекали его в том, что он недооценивает именно их службу, посылает их работников и в рейды, и на дежур¬ство. Васин гнул упрямо свою линию, и в этом ему помо¬гал заместитель по политчасти горотдела капитан Анд¬рей Викторович Ефимов. Он несколько лет работал на заводе юрисконсультом и за год до прихода Васина был направлен на эту должность. Убедившись в порядочно¬сти замполита, Васин все чаще советовался с ним и делился своими планами, мыслями, получая от Ефимова искрен¬нюю поддержку. И если по вопросу взаимодействия служб что-то менялось к лучшему, то отношение к работе изменять было нелегко. Особенно избаловала людей уравни¬ловка: средние цифры сделал и успокоился, ибо так легче будет жить и в следующем месяце. На следующий месяц можно и прибавить на полпроцента, и тебя уже никто кри¬тиковать не имеет права. Ну а что касается действитель¬ного состояния дел, так это никого не интересовало. Шло как бы негласно мирное сосуществование – цифры сами по себе, а положение дел само по себе. Все было в среднем. Средние руководители, средние подчиненные, и всех это устраивало. А тут еще и зарплата у всех одинаковая – и у тех, кто борется с преступностью, рискуя жизнью, и у тех, кто бумаги перекладывает.
Будучи на курсах, Васин поднимал этот вопрос, приво¬дил примеры, но там только посочувствовали и сосла¬лись на «верха». В общем, пока надо рассчитывать лишь на себя. С Ефимовым организовали стенд, на котором вывешивались «молнии» и «боевые листки», показываю¬щие отличившихся сотрудников за прошедший день. Изменилось и содержание стенной газеты. А самое глав¬ное – на каждой политинформации, наряду с обязатель¬ным сообщением о событиях в какой-либо африканской республике, подробно оценивалась работа того или иного сотрудника. Было проведено специальное собрание о том, как некоторые руководители служб развивают критику подчиненных. Это было неожиданностью для них, так как схема была обкатанной давно: руководитель на собрании выступит последним, как бы подведет итог, а то, что в выступлениях говорилось, оно, как правило, в постанов¬ление не входило, так как проект готовился заранее. И если иногда давалась на собрании информация о выпол¬нении постановления, то уж по критическим выступле¬ниям коммунистов информации никогда не было. Такой подход вызывал заинтересованность у большинства. Более демократичным стал подбор руководителей. Вме¬сто ушедшего на пенсию начальника спецкомендатуры не сразу назначили нового, а провели выдвижение и обсуждение кандидатуры...
Деятельность Васина была замечена Соколовым, и тот, почувствовав необходимость в поддержке, сказал, что сегодня в отдел подъедет его заместитель Борисов.
С нетерпением Васин поглядывал на часы, ожидая под¬хода поезда. За гостем он выслал машину, а сам сидел в раздумье: говорить ему обо всем, что мучает, или промолчать? Нет, говорить надо. Подчиненные, поверившие в него, почувствуют недомолвки, и это, конечно, отрицательно отразится на настроении в коллективе.
В кабинете раздался звонок дежурного по отделу, кото¬рый сообщил, что машина с Борисовым подходит к отде¬лу. Поправив форму, Васин быстро спустился на первый этаж и четко доложил майору Борисову. Прошли в каби¬нет, и Васин хотел было уже начать разговор, но Борисов, улыбаясь, заметил, что, мол, наговориться успеем и вече¬ром, а сейчас надо посмотреть, что нового в отделе.
Вечером, когда они остались вдвоем, Борисов прогово¬рил:
– Ну, давай, Степан Андреевич, теперь и поговорим, как твои дела, что тебя беспокоит, в чем нужна наша помощь.
– Помощь мне пока не нужна, скорее, наоборот, – быст¬ро ответил Васин. – Меня замучили постоянные комиссии из управления, только от дела отрывают. Всем только одно – давай справки, отчеты, объяснения. Машинистки не успевают печатать, я как-то вынужден был даже двух следователей на печатание этих справок посадить. Все проверяющие ведут проверки, как выполняются их бума¬ги, по бумагам соответственно и оценки. И не дай бог, что-то не сделать по той или иной форме, сразу же тебе и оценка – мол, молодой, а уже игнорируешь! Я как-то одно¬му проверяющему не выдержал и сказал: давай, мол, воз¬главь группу по раскрытию опасного преступления. Так он, знаешь, что ответил? Я, говорит, не за это деньги по¬лучаю, а за то, чтоб справку на тебя грамотно написать.
– Конечно, это непорядок, – ответил Борисов. – Службы живут еще по старинке.
– Ну а мне-то от этого не легче. Потом, уж вы как-то сами у себя договоритесь. А то генерал Рыжов звонит и по каждому дисциплинарному проступку сотрудника требует его увольнения, а полковник Пивоваров со своими сотрудниками противоположную позицию занимает. Не¬давно мы установили в отказном материале фальсифика¬цию. Старший инспектор уголовного розыска состряпал от имени потерпевшего объяснение, что тот якобы сам об стенку дома ударился и поломал себе ребра, подделал его подпись и подготовил постановление об отказе в возбуж¬дении уголовного дела. За это под суд надо отдавать, а Пивоваров позвонил мне и предупредил, чтобы я замял это дело. А мне как поступать?
– Не шарахаться в крайности, – уже без улыбки проговорил Борисов. – Ты запомни, Степан Андреевич, тебе ра¬ботать с подчиненными, и они видят каждый твой шаг. Да, действительно, из министерства сейчас идут указания, требующие за малейшую провинность увольнения сотруд¬ников. Поэтому и начальнику управления ничего не остается другого. Но при всем этом мы будем требовать во всех случаях тщательного и объективного служебного рассле¬дования. Вот если этого не будет, ты тоже можешь схлопотать. А чтобы не было неприятностей, высылай подроб¬ный материал, а дальше уже мы будем вносить предложе¬ния. Ну, а что касается материала по фальсификации, передадите его мне, я сам проведу служебное расследование.
– Это же не понравится Пивоварову. И так он на каж¬дом совещании все свои выступления строит на мне, – пе¬ребил Васин.
– Ничего, придумаем что-нибудь. Например, я узнал от замполита, а к нему у него руки коротки. Годится? – успо¬каивающе проговорил Борисов.
– Спасибо, но уж если заговорили о Пивоварове, то я бы хотел еще поплакаться на более серьезное. В конце каждого месяца Пивоваров звонит моему заместителю по оперативной работе и мне по цифрам о преступности и раскрываемости. Он прямо понуждает на действия, не совмести¬мые с законом. Особенно нивелировка идет в отказных материалах. Здесь так поднаторели работники уголовного розыска, что диву даешься. Я попытался навести поря¬док, но сразу получил ощутимый щелчок от Пивоварова. Но ведь мы этой нечестностью развращаем сотрудников да и авторитет свой у граждан подрываем.
– У тебя когда контрольная проверка по плану? – спро¬сил, перебивая, Борисов.
– В конце этого месяца, – ответил Васин.
– Ну, вот и хорошо. Я подскажу товарищам из инспек¬торского отдела. А на подведение итогов проверки попро¬сим начальника управления прислать кого-нибудь друго¬го, только не Пивоварова. Кстати, как у тебя сложились отношения в горкоме партии?
– Там как раз у меня все очень хорошо. Первый секре¬тарь тоже новый и поддерживает меня здорово. Правда, иногда и поддает. Но это за дело, подчиненные мои еще подводят немало. И не потому, что навредить мне хотят. Нет. Просто еще не научились некоторые порядочной ра¬боте.
– Да, – проговорил в раздумье Борисов, – перемены чув¬ствуются во многих городах и районах. Я не имею в виду что-то большое, нет, я говорю это по изменениям отноше¬ний с милицией. Раньше ведь как: если начальник отдела в контакте с первым секретарем, то и милиция хорошая. Поэтому начальник угодничал и шел на любые просьбы, даже и незаконные. В общем, это был вооруженный от¬ряд первого секретаря. И это портило нашу милицию.
Оказались как бы всесильными, недосягаемыми и постепенно падали. А те, кто должен был поправлять, просто глубоко не вникали в работу органов. Гладко, как говорится, было б на бумаге. Более того, как проведем проверку по такому начальнику, так сразу же защита от первого. Мол, не трогайте, он нас устраивает. А то, что это была медвежья услуга, никого не беспокоило. Ну ладно, я у тебя пробуду пять дней. Постараюсь меньше отвлекать от дел.

ПРОКУРОР ОТМЕНЯЕТ ПОСТАНОВЛЕНИЯ

Проведенная в Заречном горотделе конт¬рольная проверка подтвердила тревогу Васина. Действи¬тельно, здесь сложилась практика не розыска лиц, совершивших преступления, а оформление отказных ма¬териалов по надуманным мотивам. И тогда генерал Рыжов предложил на подведение итогов выехать Соколо¬ву и подробнее разобраться в причинах. Были отобраны все отказные материалы, вызывающие сомнение, вновь по ним опрошены потерпевшие, и картина прояснилась. За¬нимались такой практикой не все инспекторы уголовного розыска, а четверо. Все они имели немалый опыт работы, и подводить их действия под ошибку было бы неправиль¬но. Но их объяснения все сводились к одному – не разобра¬лись, виноваты. Тогда на совещании Соколов подробно разобрал каждый отказной материал и «выдал» тем работ¬никам сполна. Но он понимал, что это стрелочники, по¬рочная система контроля ведомственного, то есть област¬ной службы. А, может быть, и другое? Но это покажет беседа с Пивоваровым в управлении.
Соколов мог бы просто передать все эти материалы Пивоварову – разбирайся, мол, сам, твоя служба. Но ему надо было понять позицию Пивоварова, так как подобное положение вскрывалось и в других отделах.
В кабинет к Пивоварову Соколов зашел вместе с на¬чальником следственного управления подполковником Карякиным.
– Ну что, готовы, Андрей Михайлович, помочь нам ра¬зобраться? – проговорил он, входя.
– Времени, конечно, мало. Но мы ведь договорились, так что давайте, чего вы там накопали.
С равнодушным видом Пивоваров взял первый отказ¬ной материал и, посмотрев на обложку, не читая отложил в сторону. То же самое он проделал и с другими. В глазах у него искрилась торжествующая улыбка.
– Ну, и зачем вы привезли их мне? Ведь все проверял прокурор и согласился с принятым решением об отказе в возбуждении уголовного дела. Я же не прокурор, напом-ню вам, пока еще...
Но Соколов как бы не заметил ехидства Пивоварова.
– Конечно, Андрей Михайлович, вы не прокурор. Поэтому около сотни таких материалов я привез сюда, в управление, чтобы мы вместе с вами и следственным управлением поизучали, а затем и отправили областному прокурору для отмены постановлений.
Эти слова для Пивоварова прозвучали, как разорвав¬шаяся бомба. Он вскочил с кресла и, подойдя вплотную к Соколову, не стесняясь присутствия начальника следственного управления, зло спросил:
– Зачем ты, Александр Петрович, лезешь не в свои дела?
– А затем, что мы калечим наших людей. С одной сто¬роны, политинформации и лекции читаем о честности, а с другой стороны, ваша служба своим молчанием подталкивает низовых работников к нечестности. Вам цифры нуж¬ны, а судьба сотрудника вам безразлична? Может быть, назвать, сколько за это уволили работников из уголовного розыска, следствия? Или не надо? Так вот, мне надоело смотреть на эту чехарду. Уже не раз на коллегии говори¬лось об улучшении своего ведомственного контроля за от¬казными материалами, а областные службы упорно ухо¬дят от этого. Видимо, кое-кому это невыгодно! Цифры надо справные иметь, а то, что душу людям калечим, это вроде не наше дело. Нет, так не пойдет. Ну ладно, это все разговоры. Давай, Андрей Михайлович, за работу.
– Ничего я не буду и смотреть. Эти материалы никуда не пойдут дальше. Начальнику управления тоже цифры нужны, не только мне. Поэтому посылать их для отмены не будем.
– Не надо, Андрей Михайлович, горячиться. Ты не на¬правишь, направлю их я лично, – спокойно проговорил Соколов и добавил усмехаясь:
– А, может быть, лучше в министерство их выслать с объяснением твоего поведения?
Не знал Пивоваров того, что Соколов уже переговорил по этому вопросу с начальником управления и показал ему несколько таких материалов, предложив после отме¬ны областной прокуратурой рассмотреть вопрос этот на коллегии. Видя, что Пивоваров не расположен к мирному деловому разговору, Соколов поднялся и проговорил:
– Андрей Михайлович, мне некогда вас убеждать. Мы оставляем эти материалы для изучения. Посмотрите спокойно и тогда поговорим. Материалы составлены по единому шаблону. Первая  группа – пропало  белье  или другие вещи – отказ в возбуждении уголовного дела мотиви¬руется просто тем, что или корова могла сжевать белье, или дети могли куда-то запрятать. А что касается овец и коров, то могли куда-то уйти и не прийти. Вторая группа – по похищенным вещам – отказать по причине, что владе¬лец сам не обеспечил их сохранность. Третья группа – отказать по   малозначительности. У старой женщины украли из сарая пятнадцать кур – для    инспектора это малозначительность. Во всех оставленных вам материа¬лах не установлено лицо, совершившее преступление. А если это рецидивист, то о какой малозначительности мо¬жет идти разговор? Я не за то, чтобы всех судить народным судом,   но где же принцип неотвратимости наказания? Надо лицо устанавливать, а потом уже и решать – в кол¬лектив отдавать на рассмотрение или возбуждать уголовное дело. Более того, скажу, если бы лица были установлены, то для процента раскрываемости обязательно бы возбудили дела. И еще, Андрей Михайлович, несколько материалов сфальсифицировано. Это уже доказано и объяснениями потерпевших, и объяснениями наших сотрудников. Так что тут вообще ничего другого, кроме отмены, не получит¬ся. В общем, изучайте, – проговорил в заключение Соко¬лов и вышел из кабинета.
Оставшись один, Пивоваров сразу же взялся за чтение оставленных материалов. Да, конечно, грубо все сделано, согласился он, прочитав несколько отказных, и Соколов не отцепится. Но если все эти постановления отменит област¬ная прокуратура, то мы посадим по цифрам и горотдел, и управление. Нет, видимо, надо вызвать Васина, пожурить его и заставить, чтобы он отстаивал каждый материал. Он немедленно позвонил Васину, но тот твердо ответил, что он согласен с отменой всех постановлений, так как предпочита¬ет работать честно. Вот этого Пивоваров не мог понять. «Ну, хорошо, – думал он, – скажем, Соколов – с того не спросят за раскрываемость, а начальнику горотдела неужели безразличны хорошие показатели?» Понимая, что свою позицию он не отстоит, Пивоваров решил согласиться отправить два-три десятка наиболее бесспорных материалов, дал указание под¬готовить письмо за своей подписью в областную прокурату-ру. После этого прошло несколько дней, но это письмо Пивоваров не подписывал и материалы не отправлял, надеясь, что, может быть, все успокоится. Но Соколов держал это на контроле и, когда ему пожаловался начальник следственно¬го управления на то, что Пивоваров не подписывает письмо в прокуратуру, он подписал его сам. А вскоре и материалы были возвращены с отменой всех постановлений об отказе и сообщением о наказании за это прокурора города.
Позднее вопрос обоснованности принятия решений по от¬казным материалам рассматривался на коллегии. Разговор состоялся, вроде бы, принципиальный. Пивоваров яростно клей¬мил работников милиции. Но Васину рассмотрение вопроса стало большой помощью. По предложению начальника уп¬равления, все четыре сотрудника, совершившие фальсифика¬цию материалов, были уволены из органов. И теперь другие в отделе задумаются, стоит ли мудрить с цифрами. Правда, на кол¬легии и Васину попало, особенно от Пивоварова, но началь¬ник управления в своем выступлении порекомендовал мно¬гим учиться честности у Васина, а руководителям областных служб оказывать молодым начальникам больше помощи.
После коллегии Пивоваров почувствовал, что ему все тяжелее и тяжелее становится работать. Если раньше оре¬ол таинственности как-то возвышал его над остальными, то сейчас он понял, что нового начальника управления этой таинственностью, многозначительными недомолвка¬ми по тому или иному делу в сторону не уведешь. Он уже несколько изменил свою тактику, и когда не раскрыва¬лось какое-нибудь крупное дело, то придумывал дополни¬тельные версии и заявлял, что уже «наступили», что вот-вот возьмем. А пока эта игра шла, общественная значи¬мость нашумевшего дела стихала, а потом и забывалась.
Но и эту тактику Рыжов раскусил и как-то в шутливой форме спросил по одному делу: не «наступили» еще?
В общем, надо в этой обстановке искать поддержку, про¬должал думать Пивоваров. С Соколовым у него дружбы не получается – тот не идет на сближение. Сколько раз приглашал и на рыбалку, и в гости, а он уходит от этого. Нет, с ним не получится, а вот с начальником политотдела Ро¬говым надо попытаться установить хороший контакт. С начальником управления Рогов в натянутых отношениях, даже в министерство на совещание в разных самолетах вылетают, да и с Соколовым он, чувствуется, не в ладах.
Думая так, Пивоваров не ошибался. Действительно, Рогов оказался как бы в изоляции. Все руководство уп¬равления относилось к нему с настороженностью. Правда, во многом повинен был сам Рогов с его бестактностью и бесцеремонностью, но это Пивоварова не смущало. Ему нужна была дружба с Роговым. Взаимная информация и поддержка нужны были обоим, и каждый впоследствии будет от этого иметь свои выгоды. Приняв такое решение, Пивоваров приступил к его осуществлению, и вскоре сотрудники стали замечать их частые совместные разговоры в кабинете то у одного, то у другого, да и выезжать в рай¬отделы они стали вместе. На совещаниях в своих службах Пивоваров часто ссылался на Рогова, а тот, в свою оче¬редь, стал приводить в пример активную работу Пивова¬рова. И Пивоваров понял, что пока существуют роговы, жить можно.

ПЕНА ПЛЫВЕТ ПОВЕРХУ

Уже около месяца работала Валентина в Профбанке. И вскоре ясно увидела, что главная задача ра¬ботающих, в том числе, и руководства, была не забота о процветании банка, а о личном обогащении. Все брали мно¬гомиллионные кредиты на себя или на своих родственни¬ков и прокручивали их через депозиты в этом же банке. Проценты были здесь очень высокие, и через год взятый кредит давал такую же сумму прибыли. Но еще большие доходы приносили взятки коммерческих предприятий за получение кредитов. И около банка постоянно крутились какие-то подозрительные люди, привозили дорогостоящие подарки, устраивали банкеты. И не случайно многие из служащих банка строили себе коттеджи и покупали квар¬тиры. Видимо, не напрасно пристроил ее сюда Горбун, так как развернуться здесь можно было вовсю.
В один из вечеров, сидя за ужином со своим Петей, она поделилась своими наблюдениями.
– Ну а чего ты хотела? Чтоб в это время все чистеньки¬ми были? Сейчас вся пена плывет поверху. В твоем банке руководители ведь бывшие номенклатурные работники, а
большинство из этой категории кроме как воровать ничего другого не умеет делать, – ответил Горбун.
– Ну это ты зря, не все же такие, – возразила Валентина.
– Не все, конечно. Но система никому не позволяет по¬ступать по-другому. Знаешь, к какому выводу я пришел? Пока будут у власти коммунисты, нам жить будет вольготно.
– Это почему? – с интересом перебила Валентина.
– Да потому, что «и все вокруг народное, и все вокруг мое». Ты знаешь, забирать ценности у предпринимателя очень тяжело, а вот в государственных предприятиях наоборот, даже радуются, чтобы под шумок списать поболь¬ше.
– Но и некоторые предприниматели не особенно забо¬тятся о своем процветании, – возразила та.
– Да и это верно, только касается оно тех, кто, не вкладывая ни рубля, в результате приватизации получил для себя контрольный пакет акций. Но этот пакет опять-таки не рабочий получил, а бывший директор. Долго еще эта чехарда будет продолжаться, и она нам помогает. Ладно, ты лучше скажи, много ментов получили льготные креди¬ты?
– Есть и такие, – ответила Валентина.
– Выпиши их всех и мне список дай, пригодится когда-нибудь. Ну а еще что нового?
– Да, совсем забыла, закрутилась, видимо. Вчера участ¬ковый приходил к нам и спрашивал, кто кроме меня еще здесь живет.
– Ну а ты? – настороженно перебил Горбун.
– Как договаривались – сказала, что одна. Правда, когда я ответила на его вопрос, где работаю, у него сразу же по¬явился другой интерес, и он пообещал на днях зайти еще.
– Плохо, – задумчиво проговорил Горбун и, помолчав немного, пока Валентина убирала посуду, добавил:
– Се¬годня я перехожу на другую квартиру. О ней будешь знать только ты, и после моего звонка к тебе на работу о режиме работы банка, ты часиков в восемь вечера будешь прихо¬дить ко мне.
– Ой, как плохо, – искренне огорчившись, проговорила она.
– Ничего, сегодня плохо, завтра будет хорошо, – утешил ее Горбун и добавил:
– Береженого бог бережет. Ладно, иду собираться, а ты перепиши с этой бумажки фамилии нужных людей, которым надо помочь получить кредиты.
После ухода Горбуна она еще долго сидела в зале, ос¬мысливая вечерний разговор с ним. Вспомнила, что некоторые из ее знакомых имеют личные вклады на своих счетах и, улыбнувшись, решила поговорить с ними.
Через несколько дней Валентина начала перечислять денежные средства со счета банка, предусматривающего расчеты между учреждениями, на личные счета знакомых и близких ей лиц. Таким образом, эти «свои» вкладчики вынуждены были делиться наличными с Валентиной. По¬зднее она начала и сама прямо присваивать средства. Получая определенную сумму из кладовой банка, она оформ¬ляла ее как подкрепление в филиал банка, однако деньги в кассу филиала не сдавала, а присваивала.
Аппетит приходит во время еды. И более крупные сум¬мы хищений денежных средств начались с приходом в банк людей, о которых говорил Горбун. Дней через десять пос¬ле того памятного разговора к ней обратился интеллигент¬ного вида молодой человек и от имени индивидуального частного предприятия представил договор с одним из за-водов города Приуралья о залоге нескольких тысяч комп¬лектов видеоаппаратуры, которой фактически у завода не было. Он же от этого завода представил и фиктивное поручительство об обеспечении оплаты банку в случае невозв¬рата кредита. Оставив документы у себя, она попросила тогда этого молодого человека представить еще и балансы завода и частного предприятия, которые на следующий день и были ей представлены. Отложив дела, Валентина подготовила кредитный договор и пошла к начальнику отдела банка, который раньше никогда на практической финансовой работе не работал и ничего не понимал в ней. Подписав документы, она открыла индивидуальному част¬ному предприятию ссудный и расчетный счета, перечис¬лив на них около миллиарда рублей. Через несколько дней тот же молодой человек часть из этих денег получил по чеку, а остальные платежными поручениями перечислил в другие фирмы. Впоследствии эти суммы были обналиче¬ны и присвоены.
После завершения этой крупной финансовой аферы при встрече Горбун спросил ее, можно ли этим частным предприятиям еще раз получить такую же или даже боль¬шую сумму, объясняя это тем, что у них имеются чис¬тые бланки документов для оформления. На что она отве¬тила согласием. Вскоре сумма больше первой таким же способом была похищена из банка, и группа мошенников безнаказанно приступила к растаскиванию денежных средств банка.
Каждую неделю Валентина после телефонного звонка приезжала к Горбуну на квартиру, расположенную в од¬ном из домов на окраине города. Квартира была неуютной и скорее походила на ночлежку. Каждый раз, прежде чем садиться за стол, она убиралась в обеих комнатах, вынося большое количество пустых бутылок. Но квартира имела и преимущество: располагалась на первом этаже и прак¬тически имела два выхода. Один на улицу, а второй через окно в густой сад, соединяющийся с парком. Как прави¬ло, зверь не думает об опасности, просто он готов в любую секунду встретить ее. Человек, тем более такой, как Гор¬бун, обязан был об этом постоянно помнить. И он об этом помнил. Горбун был настолько умен, что никогда не со¬мневался в том, что есть люди и умнее, и хитрее него. Он всегда считал, что главная ошибка любых руководителей, в том числе и паханов, заключалась в том, что они подби¬рали себе помощников придурковатых или подхалимов. Поэтому команду он себе подбирал неторопливо и тща¬тельно, основываясь на принципе, что в его окружении должны находиться люди не глупее него самого, а даже умнее. Он никогда не оскорблял и не унижал своих людей и справедливо распределял вторую половину награбленного между участниками налета. Как и большинство авторите¬тов уголовного мира, он был равнодушен к человеческой жизни, хотя постоянно предупреждал своих участников банды о необходимости обходиться без трупов. Эти качества особенно ценили бывшие работники милиции, оказавшиеся в его банде, которых приучали к неукосни¬тельной субординации и подчинению даже дурным руко¬водителям и дурным приказам.
Сегодня, придя на квартиру к Горбуну, Валентина встре¬тила там Чурилова.
– О, у нас Миша в гостях, – поздоровавшись, сказала она.
– Да, помозговали тут без тебя кое о чем, вот я и попро¬сил его задержаться до твоего прихода, чтобы накормить по-домашнему. Как, не возражаешь?
– Ну что ты, Петя, конечно, пусть посидит с нами, а то от питания в столовых и заболеть можно. Вон он какой худющий.
Глядя на Чурилова, Горбун вдруг действительно уви¬дел, как постарел его помощник. Всегда молодящийся и бодрый, энергичный и быстрый в движениях, сейчас он выглядел пожилым и усталым.
– Ты чего такой хмурый в последние дни?
– Будешь хмурым, когда ждешь, что тебя схватят. Не¬давно был в своем городишке, где работал. Ну, и зашел по старой памяти в свой отдел, так там мне такого наговори¬ли, что только удивляться приходится.
– И чего же тебе наговорили, что тебя так огорчило? – подбадривая, спросил Горбун.
– Перемены у них идут. Назначили нового начальника, Васина какого-то, академика, ну, и он там закручивает гай¬ки вовсю. Уже как раньше и не решишь ничего по-приятельски. В тот приезд попросил меня сосед с правами шоферскими помочь. Ну, я и сунулся, так меня этот Васин так отбрил, что я и жалею о том, что обратился.
– Нужен тебе этот сосед был. Нам лишний раз светить¬ся нельзя, – недовольно перебил Горбун.
– Да понимаю я это, но у меня жена там живет, и я хотел, чтобы сосед помогал ей иногда.
–Лучше бы соседку попросил, – засмеялась Валентина, – а то сосед поможет тебе так, что не расхлебаешь.
– Значит, милиция начинает борзеть, – задумчиво про¬говорил Горбун. – Нам надо работать осторожнее. Как у тебя с последней группой? Работа пошла?
Спрашивая об этом, Горбун имел в виду сбыт с помо¬щью Стрельцовой нелегальной продукции. Чурилов ожи¬вился и начал рассказывать, как они, удачно используя доверчивость, составляют подложные документы на вы¬мышленных лиц от несуществующих коммерческих и го¬сударственных предприятий.
Составляя фиктивную доверенность на одного из членов группы, они заверяют ее поддельной печатью и загружают подготовленную заранее машину водкой, сига¬ретами, мясными и молочными продуктами. От имени различных организаций они составляли договоры на реализацию получаемых товаров. Естественно, все эти документы оформлялись по поддельным паспортам. Сдав продукцию, они сразу же получали в магазине за нее день¬ги. Конечно, стоимость при реализации этой продукции устанавливалась в два раза дороже, чем за нее получали мошенники, но это устраивало обе стороны.
Выслушав все это, Горбун встал из-за стола, немного походил по комнате и огорченно проговорил:
– Через неделю придется прекращать этот промысел.
– Почему? – удивленно спросил Чурилов.
– Да потому, Мишенька, – вмешалась сразу же Валенти¬на, – они, не получив за эту продукцию денежки, сразу обратятся в милицию, а та быстренько вычислит и твоих дружков, да и магазин.
– Усек? – засмеялся Горбун и успокаивающе добавил:
– В общем, сворачивайте это и переключайтесь на другое. У меня есть кое-что, так что без работы не будете.
– Раз надо, значит надо, – согласился Чурилов. Он уже неоднократно убеждался в прозорливости Гор¬буна, поэтому уважал его и не сомневался в нем. Правда, он и побаивался своего главаря, так как понимал, почему был убит Штырь, и лишних вопросов не за¬давал. С женой у него в последнее время складывались плохие отношения, да и родственники от него давно от¬вернулись. Вот почему он все сильнее привязывался к Гор¬буну. Одно только его беспокоило – будущая расплата. А то, что она придет, он не сомневался, но уже не мог уйти из банды. Слишком много на нем было и грабежей, и убийств. Сегодня до прихода Валентины они обговарива¬ли переезд в другую область или республику. И Горбун, соглашаясь с этим, предлагал еще пополнить общую кас¬су и тогда уезжать,
На улице уже давно опустились ночные сумерки, и Чурилов, поглядывая на часы, начал собираться.
– Валя, тебя подвезти? – просил он.
– А на чем ты собираешься ехать? – сразу же вмешался в разговор Горбун.
– Да я таксиста предупредил, чтобы он меня ждал в это время в условленном месте, – ответил Чурилов, – не вол¬нуйся, парень проверенный. Так как?
– Сегодня она останется ночевать у меня, – категорично произнес Горбун и, посмотрев на Валентину, добавил:
– Проводи его.
Оставшись один, он налил полстакана водки, выпил ее и с удивлением вдруг понял, что уже сильно привязался к этой женщине. Он неожиданно расчувствовался и обнял вернувшуюся Валентину.
– Садись поближе, голубушка, – приветливо сказал он, – выпьешь со мной?
– Только немного, да и тебе хватит, – кокетливо отведя его руки, рассмеялась она.
Выпив и немного закусив, она обидчиво спросила:
– А что-то, Петенька, у меня ничего не накапало от тех двух твоих «кредитных» дружков. Суммы-то вон какие! Я проверяла, они все их обналичили.
– Твоя доля, голубушка, в надежном месте. Мы вот с Чурилой говорили, что скоро надо уходить в другую об¬ласть. И тогда потребуется много бумажек. Ты как, с нами?
– А как же квартира? – спросила она.
– Продадим и уедем. Паспорта я на нас троих новые уже сделал. Сменим фамилии и пусть потом разбираются здесь по нашим делам. А разбираться будут, в том числе, и по банку твоему. Кстати, список-то по ментам принесла?
– Да, в сумочке, – ответила Валентина, – сейчас достану.
– Ах и силен Долгов, и сюда успел влезть, – рассмеяв¬шись, воскликнул Горбун. – Вот бы его энергию да на ми¬лицейскую работу, цены бы ему не было. Недавно встре¬чает меня и давай жаловаться на свою тяжелую жизнь. Говорит, сына женить собирается, а денег на свадьбу нет. Я молчу. Он опять начинает перечислять, что надо ку¬пить. Ну тогда я подаю ему пачку зеленых и спрашиваю: «Пять кусков хватит?» Он аж засиял от радости, меня за руку жмет и спрашивает, чем может отблагодарить. Ну, я, конечно, ему о паспортах, и ведь сделал.
– Боюсь я, Петенька, – задумчиво проговорила Валенти¬на, – ведь все, что мы делаем в банке, легко проверить. Вчера приходил сотрудник какой-то, Бондаревым представился, а я в это время была у управляющего банком и сразу же вышла. О чем они говорили – не знаю, но что-то сердце ноет.
– Бондарев, говоришь. Это из ОБХСС, мне Долгов о та¬ком ничего не говорил. Надо завтра поинтересоваться. Ладно, давай отдыхать.
Утром, поднявшись как обычно раньше Горбуна, Ва¬лентина прибрала в зале и на кухне и уже одетая вошла в спальню.
– Проснулся? – спросила она, увидев сидящего на кро¬вати Петра.
– Да. А ты чего так рано?
– Дел на работе полно. Надо пораньше сегодня прийти. Побегу.
На работе действительно было очень много дел. Люди, узнав о высоком проценте по депозитным вкладам, выста¬ивали большие очереди, чтобы положить в этот банк сэкономленное. Такова психология человека, особенно русского. Ему хочется верить в чудеса, ему хочется слушать обеща¬ния, ему хочется, чтобы его обманули.
Где-то ближе к обеду через сотрудницу банка Валенти¬ну вызвали в коридор какие-то незнакомые люди, и там один из них, чернявый, высокий, заявил ей, чтобы она быстро пропустила его документы на очень крупную сум¬му кредита. В ответ она сказала им, что сможет это сде¬лать только через несколько дней, так как отсутствует начальник отдела, который подписывает ее документы. Оглядываясь по сторонам, они предупредили ее, чтобы она не делала глупостей, иначе ей не жить.
В этот же день напуганная неожиданным визитом Ва¬лентина приехала к Горбуну и расстроенная рассказала о случившемся. Выслушав ее, Горбун с безразличным ви¬дом сказал:
– Не бойся, голубушка, этих козлов. И делай то, что я тебе сейчас скажу.
Несколько дней к ней никто из тех, кто угрожал, не обращался, и она уже совсем успокоилась, как вдруг в обеденный перерыв та же сотрудница банка снова вызвала ее в коридор. Выйдя, она увидела чернявого парня.
– Ну что, готова теперь? – спросил он и, протягивая па¬кет с документами, добавил: «Посмотри, если еще что-то надо, завтра в это же время скажешь», – и, повернувшись, пошел к выходу.
Посмотрев ему вслед, Валентина увидела, как из очереди вышли двое мужчин и, о чем-то разговари¬вая, тоже пошли к выходу. Тяжело вздохнув, Валентина вернулась в свой кабинет. Она не знала того, что все эти дни за ней вели наблюдение и подстраховывали люди Гор¬буна. И сейчас, выйдя из банка, они шли почти рядом с тем парнем. И как только тот подошел к стоящей между дома¬ми машине, быстро заломили ему руки, а вышедший на¬встречу третий, открыв рывком дверь машины, вытащил из замка ключ зажигания. Выхватив пистолет, он пригро¬зил шоферу, чтобы тот не дергался, и приказал тем двоим посадить в машину задержанного ими парня. Обыскав, те вытащили у него из кармана пистолет и документы и толь¬ко после этого втолкнули в машину.
Сидящий рядом с шофером Чурилов, полуобернувшись и посмотрев на растерянного парня, спокойно проговорил:
– Вы чего это, козлы, к чужому корыту лезете. Чтобы завтра ваш батька был за городом на десятом километре в сторону аэропорта. И не вздумайте шутить, перестреляем и всех вас, и вашего Сеньку, которого вы батькой зовете. Понял? Приедете на одной машине. Ему привет передаст один его старый знакомый. В шестнадцать ноль-ноль и ни минутой позже.
– А пистолет и документы? – спросил сидящий сзади.
– Там и получите, – ответил Чурилов и направился к стоящей рядом «Волге».
На следующий день Горбун, изменив свой внешний вид, на новеньком БМВ с Чуриловым выехал в условленное место. Подробно обговорив возможные варианты при встре¬че, приняли решение поплотнее подстраховаться. За один час до начала встречи две машины с людьми из двух групп начали патрулирование дороги. Но пока все было спокойно. Около четырех часов подъехал УАЗ белого цвета и, прижавшись к кювету, остановился. При подъезде Горбу¬на одна из патрульных машин, проезжая мимо, све¬том фар подала сигнал о том, что те на месте. Подъехав к УАЗу, Горбун вылез из БМВ и громко произнес:
– Ты чего же, Сенечка, гостей неприветливо встречаешь? – и, сняв темные очки, посмотрел на сидящих в ма¬шине.
Через какое-то мгновение дверь УАЗа открылась, и из него выскочил маленький пожилой человек.
– Горбун, это ты? – произнес он и, подходя ближе, доба¬вил: – А тут о тебе такое шумят!
– Ты когда вышел?
– Да с месяц как.
– И уже развернуться успел, молодец. Только чего это ты в мои интересы полез?
– Так кто мог знать, что там твои люди. А, может быть, объединимся? – спросил он, увидев, как со стороны города и аэропорта подъехали и остановились две машины.
– Нет, Сеня, давай уж ты сам рули, только мне впредь не мешай. И бабу ту забудь. Понял?
– Ну, о чем ты? Какой базар!
– Вот и лады. Разъезжаемся? – улыбнувшись, спросил Горбун.
– Да, только с оружием у меня пока туговато, может быть, отдашь? – спросил тот.
– Миша! – позвал Горбун Чурилова, сидящего в БМВ. – Отдай им пушку и документы.
Подойдя к УАЗу, Чурилов открыл дверь и протянул вчерашнему парню пистолет и документы. А тот, взяв все это, радостно улыбался то ли от того, что ему вернули, то ли от удачно заканчивающейся разборки.

АНОНИМКА

Вечером Соколову позвонил начальник уп¬равления и попросил срочно подойти к нему. Войдя в кабинет, он увидел стоящего у окна Рыжова, и чувство жалости непроизвольно возникло у него. «За последнее время он сильно изменился, – подумал Соколов, – да и не мудрено, это не облисполком, а махина, которой надо пра¬вильно управлять. А тут еще помощники некоторые пы¬таются сбить с толку...»
– Садись, Александр Петрович, и прочитай вот это, – проговорил Рыжов, подав какое-то письмо, и снова отвер¬нулся к окну.
Это было анонимное письмо о злоупотреблениях слу¬жебным положением начальника Заречного городского отдела внутренних дел Васина. В письме сообщалось, что он, не оплачивая строительные материалы, построил себе дачу, при этом использовал труд подчиненных сотруд¬ников, что очень груб, неравнодушен к женщинам и спирт¬ным напиткам. В письме анонимщик требовал уволить Васина, иначе он напишет в министерство.
В период руководства Федорчука министерством внут¬ренних дел особенно обострилось сопротивление нечест¬ных людей, которые, почувствовав заинтересованность в анонимках, пытались сводить давние личные счеты. Использовались даже малейшие ошибки руководителей. Стоило руководителю кого-то поругать или наказать, так сразу же на него появ¬лялось анонимное заявление, нередко о грехах десятилет¬ней давности.
Эта волна совпадала с прокатившейся по органам внутренних дел волной разоблачений и судов над ра¬ботниками милиции, увязшими в злоупотреблениях служебным положением и взятках. В гроз¬ном гуле очистительной волны гасли даже имена круп¬ных министерских работников, а брызги долетали и до многих честных сотрудников. Многих на местах подо¬зревали. Пробужденная подозрительность постоянно ис¬кала корм, чтобы полнеть и расширяться. Эта подо¬зрительность уже не воспринимала человеческую судьбу как соединение успехов и ошибок, ее больше радова¬ло последнее.
В общем, те горячие дни не обошли и Васина. Засуети¬лись, занервничали оборотни, которые стремились любы¬ми средствами остудить его рабочий пыл.
«Какое злое письмо, – подумал Соколов, – чтобы напи¬сать такое, надо иметь веские причины». Перечитав еще раз внимательно, Соколов обратил внимание на то, что автор, взяв за основу некоторые действительные факты, умышленно искажает их в нужном для него направлении. Но самое главное – то, что в результате проверки в любом случае Васин окажется в шушукающемся мире, когда вок¬руг него начнутся сплетни, слухи, догадки.
Увидев, что Соколов прочитал письмо, Рыжов медлен¬но подошел к столу и, удобно усевшись в кресло, с раз¬дражением и иронией в голосе спросил:
– Ну и что, Александр Петрович, теперь скажете? А то вы все расхваливали его.
– Пока не вижу ничего плохого, кроме этой грязи в ано¬нимке. Насколько я понимаю, Тимофей Николаевич, вы по¬ручаете мне ее проверить?
– Да, и покажите в горкоме партии это письмо. Если у них будет желание, могут тоже подключиться к проверке.
– А ведь на это и рассчитывает анонимщик, – прогово¬рил Соколов.
– На что на «это»? – резко перебил его тот.
– А на распространение этой клеветы. Всем расскажут, всем покажут, поползут слухи, сплетни. Начнут еще чего-нибудь додумывать. А то, что в конечном итоге не под-твердится, так это не важно. Главное – Васин подергается, и тень на него будет брошена. Нет, вы, Тимофей Никола¬евич, извините меня, но пока не проверим, никому ничего показывать не будем. А вот по результатам проверки и в горкоме будет доложено, и общее собрание проведем.
– Ну, хорошо. У меня к вам есть еще один разговор, – усаживаясь напротив Соколова, проговорил Рыжов. – Почему вы либеральничаете с этой Барчук? Хорошего опе-ративника Петрова понизили в должности, а ее, основную виновницу в распаде семьи, оставили без наказания.
Соколов понял, откуда подул этот ветер. Пивоваров долго не соглашался с освобождением от должности Петрова, но коллектив был настроен категорически против него. И Пивоваров неохотно согласился с переводом его в другой отдел инспектором.
– Трудно, Тимофей Николаевич, категорично определить, кто больше виноват. Но не это главное. Она в положении, и законодательство на ее стороне. Сейчас мы ее не можем
уволить.
– Вот-вот, – перебил Рыжов, – набрали легкотрудниц и декретниц, а они вместо работы мужей от жен уводят. В общем, так: всех женщин в инспекциях по делам несовер-шеннолетних заменяйте мужчинами.
– А вы знаете, Тимофей Николаевич, мы уже пытались мужчин на эти должности ставить. Но практика показала, что они  не могут работать с подростками, да и не хотят.
А женщины многие работают с полной отдачей, но ими руководить надо уметь. А то ведь у нас как – вместо рабо¬ты их бросают то на дежурство, то в рейд по любому
вопросу. Если у кого-то есть к этой службе претензии, то давайте рассмотрим на коллегии этот вопрос. Можно и внеочередную аттестацию провести, чтобы активизировать их работу.
– Ну, хорошо, подумаем, – проговорил Рыжов.
Вернувшись от начальника управления, Соколов по¬звонил начальнику инспекции по личному составу Буранову и попросил его прийти к нему.
– Как дела идут, Юрий Сергеевич? – спросил он у во¬шедшего Буранова.
– Да идут... Лучше бы их меньше было. Особенно много проверок по анонимкам. Почувствовали, что мы по всем выезжаем и проводим проверки, и начали счеты сводить. При этом иногда приводят примеры десятилетней давности, и они подтверждаются! Чего с кем в молодости не бывало. А вот оценки мы даем по нынешним меркам и требованиям.
– Ну ладно, оценки дает не инспекция. Ваше дело – точ¬ная фотография фактов, а оценки есть кому давать, – про¬ворчал Соколов. – На, почитай еще одну и давай решать,
кто поедет на место. Обвинения серьезные, и надо прове¬рить все скрупулезно.
Прочитав письмо, Буранов предложил для его провер¬ки командировать лейтенанта Углова.
– Кстати, как у него получается? – спросил Соколов.
– Получается хорошо, в будущем мне замена есть. Его выезды с вами и другими руководителями не прошли для него бесследно.
– Ну и хорошо, давай его ко мне. Сейчас мы вместе и проинструктируем его.
Через несколько минут в кабинет вошел жизнерадост¬ный, энергичный лейтенант Углов.
– Садитесь, Аркадий Анатольевич, – предложил ему Соколов. – Возьмите вот, прочитайте, а потом поговорим, как проверять.
По мере чтения письма лицо Углова менялось и уже не было таким жизнерадостным, как вначале. Прочитав его до конца, он сразу же произнес:
– Но ведь это клевета, товарищ полковник. Я же недав¬но был в этом отделе и знаю, какая там обстановка. Да, иногда Васин резок, но он же за дело спрашивает. Я счи¬таю, эту анонимку вообще нечего проверять. А то говорим о гласности, и в то же время идем на поводу у анонимщи¬ков.
– Подожди, подожди, Аркадий Анатольевич, – перебил его Соколов. – В чем-то ты и прав, и, я думаю, придет время настоящей гласности. Так что не горячись. Выедешь завтра и все, что написано, проверишь, потому что на этом письме анонимщик может не остановиться. Надо все закрепить документально и поменьше в отделе эмо¬ций и рассуждений. А то в следующем письме и тебя в адвокаты зачислят. Ну, а приедешь, покажи письмо Васи¬ну и замполиту, тоже успокой как-то, чтобы они и виду не подавали. Официально свою командировку проведешь по изучению дисциплинарной практики в отделе и работе товарищеского суда. Вечером будешь звонить Буранову или мне, но не через дежурную часть, и разговор будешь вести, не называя фамилий, а то весь город узнает. Ну, и еще один совет: если будет выход на анонимщика, без нашего разрешения его не вызывай. Тоже надо делать более капитально. Все понял?
– Да вроде, все, товарищ полковник, – ответил Углов.
– Ну, тогда и приступай. Подробный план служебного расследования покажешь Юрию Сергеевичу Буранову.
Приехав в Заречный отдел, Углов, как и договарива¬лись, зашел сразу в кабинет начальника отдела Васина и начал с поздравления его по поводу присвоения майорско¬го звания.
– Хватит вам, Аркадий Анатольевич, мне уже и нелов¬ко от этих поздравлений. Вчера и Рыжов с Соколовым звонили, а вечером председатель горисполкома собрал всех
сотрудников и вручил погоны. Лучше бы сам сто сотруд¬ников поздравил... Неловко как-то себя чувствуешь, ког¬да тебя поздравляют, больше привыкли, когда ругают. Вот
и ваш приезд, видимо, не особенно хороший.
– Это почему же? – спросил Углов.
– Да потому что инспекция по личному составу, насколь¬ко мне известно, не затем ездит, чтобы благодарности раз¬давать.
– Да, к сожалению, это верно, – ответил Углов. – Нам как-то даже полковник Соколов сказал, что согласен пере¬вести нас на трехдневную рабочую неделю, лишь бы работы у нас было меньше.
– Ну и как, уменьшается? – опять с настороженностью спросил Васин.
– Ну, ладно, Степан Андреевич, вижу, что мучаетесь: зачем, мол, приехал. Пригласите в кабинет замполита и все обговорим.
Когда вошел Ефимов и когда закончились и с ним раз¬говоры на общие темы, как бы прощупывающие друг дру¬га, Углов рассказал о цели своего приезда и дал почитать анонимное письмо. Реакция была разной.
Васин, устало вздохнув, проговорил одно слово: «Проверяйте» и повернулся к висящей на стене карте. Чувствовалось, что его душит обида, но он молчал. А вот замполит Ефимов, тот сразу же взорвался негодованием:
– Ну, почему еще живут эти подлость и низость?! Ведь здесь сплошное вранье! – с возмущением говорил он. – Ведь кто действительно бездельничает, на того и анонимок нет. А кто отдает себя работе, того и пытаются испач¬кать. Только начали в люди выбиваться, так теперь начальник отдела плохой. Давайте проведем собрание и
послушаем, что нам скажут сотрудники.
– Нет, нет, – перебил Углов, – мы будем делать следую¬щее, – и он подробно   рассказал свой план проверки, попросив Ефимова в эти дни быть рядом с ним.
На следующий день они на личной машине замполита выехали на дачу Васина, предварительно забрав с собой его жену. Действительно, у жены Васина был садовый участок площадью четыре сотки. На этом участке росли смородина, малина, клубника, четыре яблони и одна гру¬ша. Еще было много цветов. Возраст деревьев и кустарни¬ков был около десяти лет. Здесь же стоял сарай, сбитый из досок, давно прогнивший и готовый вот-вот рухнуть. По дороге она показала Углову документы на этот учас¬ток и пояснила, как уговорила мужа купить участок, так как любит возиться с землей, к этому же она приучает и сына. Ну а сам муж за лето был два раза. Тогда Углов спросил ее: а как она добирается на дачу? И она, не думая ничего скрывать, сообщила ему, что иногда муж присылает служебную машину, а иногда и на городском транспорте. «Ну вот, – думал Углов, – на это и рассчитывает аноним¬щик: мол, что-то подтвердится, и уже письмо – не клевета». Рядом с дачным участком работали на своих участках соседи. И Углов, привыкший все проверять досконально, решил побеседовать с ними. Предупредив жену Васина, что он якобы выступает в роли покупателя ее участка, Углов подошел к соседям и, поздоровавшись, начал рас¬спрашивать, сколько лет каждому дереву, кусту и давно ли построен этот сарай. Убедившись, что на данном участке Васин ничего не сделал после покупки, он вер¬нулся в отдел.
Примерно так же выглядели и другие обвинения, и Углов уже думал заканчивать проверку, как вдруг к нему в кабинет вошел радостный Ефимов и торжественно про-говорил:
– А мы, Аркадий Анатольевич, нашли анонимщика!
– Ну и кто он? – спросил Углов.
– О, это очень опасный человек. Бывший сотрудник наш. Его выгнали из  органов.
– Как вышли  на него? – уже с интересом задал очеред¬ной вопрос Углов.
– Несколько дней тому назад работники ГАИ задержа¬ли в нетрезвом состоянии его соседа за рулем личной машины. Как положено, составили все документы, а тот
почувствовал, что ему не вывернуться, и решил обратиться к своему соседу, бывшему работнику отдела. Так, мол, и так, погорел, выручай, сосед. Ну а сосед его – Чурилов
Михаил Иванович – и отвечает: «Отчего не помочь, ставь бутылку и готовь сто рублей. Уважу я тебя». Ну, тот, конечно, за стол Михаила Ивановича, угостил как следу¬ет и передал ему деньги. На следующий день Чурилов с утра – сразу в ГАИ. Но те и разговаривать не стали, ссылаясь на то, что передали все материалы начальнику ми¬лиции Васину. Видимо, они знали хорошо своего старого сослуживца и решили просто не связываться с ним. Ну, Чурилов, естественно, – к начальнику милиции. Так и так, мол, я бывший ваш работник, помогите мне, а то от соседа житья не будет. А Васин ему, конечно, от ворот поворот: сейчас, говорит, не те времена. В общем, не выш¬ло у него ничего. Но в этот день дежурный по отделу видел, как он о чем-то шептался с бывшими сослуживца¬ми. Я, конечно, переговорил с ними, поинтересовался, чего, мол, приходил Чурилов. Они и рассказали, что все расспрашивал о Васине у них, и есть ли у него личная машина или дача, как у него с выпивкой. Так что у меня сомнений нет.
– Ну а кроме убеждения еще что-нибудь у вас есть? На¬пример, образцы его почерка, – спросил Углов.
– Нет, а зачем? Ведь и так ясно, – ответил Ефимов.
– Давайте так договоримся: поищите в отделе какие-нибудь бумаги Чурилова, ну, например, заявления или объяснения. Только, пожалуйста, не надо больше самодеятельности.
Через несколько минут на столе у Углова лежало объяс¬нение Чурилова о драке с рыбинспекторами. Объяснение было написано на имя секретаря партийной организации. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что объяснение и анонимное письмо написаны одним че¬ловеком.
Не скрывая своей заинтересованности, Углов попросил Ефимова рассказать ему подробнее о Чурилове. И вот что он услышал.
– Полгода тому назад первичная партийная организа¬ция пригородного совхоза, где он стоял на учете, после увольнения из милиции, исключила его из партии за присвоение денег, принадлежащих его отцу. Суть заключа¬лась в том, что Чурилов пришел как-то к своему восьмидесятилетнему отцу и заявил: «Зачем, батя, ты деньги на книжке держишь, ведь скоро умрешь, и тогда их получит твоя вторая жена и ни копейки никому не даст». Тот ему ответил, что деньги эти он бережет себе на похороны. На¬деется, что Миша ему ограду, памятник и все прочее на эти деньги сделает. Тогда Миша ему и говорит: «Мне же твои деньги никто не даст. Ты, батя, распишись на чистом бланке расходного ордера, а я его до твоей смерти буду у себя держать». Ну, батя, конечно, так и сделал, а Миша сразу же заполнил ордер и в сберкассе получил всю сум¬му. А через несколько дней отцу потребовались на что-то деньги, и он пошел в сберкассу, а ему сказали, что его сын недавно все деньги получил. Тогда отец пошел к сыну и стал ругаться с ним, но Миша его успокоил, заявив, что он уже делает ему и памятник, и ограду, что все это надо заранее приготовить. Отец согласился с такими доводами, но через определенное время заходил к сыну, чтобы по¬смотреть, что сделали. А сын и не думал ничего делать. Более того, когда сберкасса со всеми документами сгоре¬ла, то заявил отцу, что никаких денег он не получал. Ну, естественно, оскорбленный отец написал жалобу в горком, и Чурилова исключили из партии.
Узнав все это, Углов, не дожидаясь вечера, позвонил Соколову, рассказал все это и спросил, что ему делать дальше. Он готов был, как он выражался, раскручивать дальше, но Соколов предложил ему немедленно вернуться в управление и больше ни с кем не встречаться.
На следующий день, выслушав подробно Углова и све¬рив почерк в объяснении Чурилова с анонимным пись¬мом, Соколов пошел к начальнику управления генералу Рыжову. По мере доклада он видел, как постепенно уга¬сал интерес у Рыжова, который начал вынимать из папки какие-то справки, и тогда Соколов, закончив сообщение о результатах проверки, предложил передать в прокуратуру материал на Чурилова.
– Пожалуй, не стоит, – равнодушно ответил тот и, уло¬вив удивленный взгляд Соколова, добавил:
– Во-первых, ведь что-то подтвердилось – служебную машину-то ведь Васин использовал, а, во-вторых, зачем нам связываться с этим грязным человеком, жалобы новые порождать?
– Ну, а состояние Васина? Нам надо и честь наших со¬трудников защищать. С его порядочностью каково было ему пережить все это! Конечно, за машину я замечание
ему сделаю, а вот чуриловым по зубам надо давать.
– Ладно, Александр Петрович, успокойся, закрывай сво¬ей справкой письмо по Васину, а будешь в Заречном – мо¬жешь сам повстречаться с этим анонимщиком и погово-рить, если желание есть. А меня уволь от этих мелочей.
«Вот так и порождаем клеветников, – думал, идя к себе, Соколов. – Пользуются нашим безразличием и пакостят без¬наказанно».

НЕЖЕЛАТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

Чем дольше работал Рыжов начальником уп¬равления, тем более убеждался, что здесь засиживаться долго нельзя. Надо идти выше. Недавно он получил зва¬ние генерала, и мечта о переходе в центральный аппарат крепла все больше. Да и привык он в каждой должности работать по три-четыре года. За это время он отдавал себя полностью, все свои прибаутки, поговорки, идеи он, не скупясь, выбрасывал из себя, как из вулкана, и в итоге выдыхался, но спасало очередное выдвижение. На это рас¬считывал Рыжов и здесь. Правда, он понимал, что при¬шел на готовое и что разрушать созданное глупо, поэтому, создавая видимость активной работы по перестройке, он под флагом заботы о деле начал перестановку руководителей отделов и подразделений. Постепенно набирая силы, он уже меньше прислушивался к мнению своих замести¬телей, хотя и создавал видимость коллегиальности и де¬мократии. Все чаще он повторял свое любимое выражение, которое, видимо, отвечало его мыслям: «Кто не с нами, тот против нас». И эта фраза всеми была понята однозначно: не возражай и всему поддакивай. Особенно любил Рыжов на совещаниях громить руководителей, которых, видимо, намечал заменять. Тут его красноречие не знало границ, и многие после таких совещаний заходили к Соколову и спрашивали, не подать ли им рапорт об увольнении. Ко¬нечно, их можно было понять: во-первых, за долгие годы их никто раньше не критиковал, и они, отвыкнув от это¬го, считали себя незаменимыми. А тут новый начальник управления принародно подвергает сомнению их годами сложившийся стиль работы. Соколов успокаивал, как мог, этих обиженных, но на очередном совещании все повторя¬лось, и на стол Соколову ложились рапорта об увольнении по состоянию здоровья. По этому вопросу Соколов пытал¬ся убедить Рыжова в необходимости сохранения опытных руководителей, но тот категорично заявил: раз подают рапорта, то пусть увольняются. Видимо, Рыжов понял перестройку однобоко – быстрее менять людей. Не учить их новому мышлению, а менять. При этом, чем больше сменишь, тем заметнее будет работа по перестройке. У многих уже складывалось впечатление, что Рыжов получает наслаждение от уволь¬нения людей, которые еще хотели и могли работать. Но Соколова беспокоила и другая сторона: почему так «прин¬ципиальны» за счет государства? Еще не старого и даже не больного сотрудника отправляют на «отдых», компен¬сируя его увольнение большой пенсией. Вот если бы рыжовы из своего кармана выплачивали эту пенсию, то тог¬да бы подумали, увольнять того или иного работника или заставить его работать, как следует.
Конечно, Тимофей Николаевич многих покорил своими энергией и моторностью. Не думая об отдыхе, он очень ча¬сто ездил и встречался с людьми. Но, видимо, это диктовалось скорее стремлением создать себе авторитет, порой даже не считаясь с авторитетом тех, кто стоял рядом. Все это время Рыжов как бы купался в борьбе, разоблачал, вскрывал недостатки, громил руководителей, но при этом преследовалась цель не только устранения имеющихся в работе недостатков. Скорее, это была своего рода подстра¬ховка от провалов, чрезвычайных происшествий, потому что он «предупреждал, боролся, снимал с должностей», и он, как видите, прав. Соколов ясно видел, что на вооруже¬нии у Рыжова только разрушительные действия в кадро¬вых вопросах – только убирать!
Поняли по-своему позицию Рыжова и многие сотрудни¬ки. Наступило и для них время, считали они, и тоже начали проявлять свою «активность». Начался поток анонимок. И получалось, что тот, кто заигрывал перед подчиненными, на него не писали, и наоборот, кто перестраивался в соот¬ветствии с требованиями, на того «обиженные» и писали. А проверяющие, конечно, находили грехи десятилетней давности. Видимо, это было неофициальной помощью для Рыжова. Анонимки помогали ему убирать людей даже пре¬данных делу. Некоторые остряки, объясняя низкую рас¬крываемость, не стесняясь, говорили: «Нам некогда бо¬роться с преступностью, мы заняты борьбой друг с дру¬гом». И они были недалеки от истины. Работали как бы под колпаком «внутренней борьбы», в результате было по¬теряно чувство уверенности. Бесчисленные комиссии вы-капывали и добывали компрометирующий материал, что¬бы опорочить работу того или иного сотрудника, особенно руководителя, и это считалось чуть ли не правилом хоро-шего тона. Когда же проверка не подтверждала написан¬ного, то многие уже и отказывались верить объективности проверки. В общем, было нелегко, особенно тем, кто пони¬мал тактику Рыжова. Просматривалась и тактика стравливания руководителей, особенно тех, кого он недолюбли¬вал. К числу таких, в первую очередь, он относил началь¬ника политотдела Рогова. У них была полная несовмести¬мость. Оба они имели много общего и, казалось, могли бы работать в согласии. Но именно эти общие черты характе¬ра и отталкивали их. Самолюбие, стремление на волне перестройки решить свои выгоды и достичь личных це¬лей, тот же карьеризм и неуважительное отношение к людям как бы отдаляли их друг от друга. Они не хотели замечать эти качества у себя, но ясно их видели у других. Правда, Рыжов понимал, что открыто конфликтовать ему с Роговым нельзя, могут выше и не поддержать, так как его убрали из обкома не для того, чтобы сразу же убрать и из органов. Для этого нужно время. И Рыжов в борьбе с ним выбрал тактику скрытой борьбы. Он никогда не был с ним наедине, даже при выездах в министерство они останавливались в разных гостиницах. Более того, он все чаше поручал работу, которую должен был выполнять политот¬дел, другим службам, и в частности кадровикам и инспекторскому отделу, надеясь этим как-то унизить Рогова. Но того, наоборот, устраивало это, он как бы не замечал и не оскорблялся.
В этой постоянной аппаратной борьбе Рыжов уже начал проявлять беспокойство, но вскоре его друзья организова¬ли выезд Рыжова в Москву, на день рождения министра. Общение с министром в нерабочей обстановке окрылило Рыжова и вселило уверенность в светлое свое будущее. Возвращался он с новыми планами. И планы эти он ви¬дел, прежде всего, в реконструкции некоторых зданий в областном центре, притом таких, которые бы подняли его авторитет. При этом все строительство по документам ве¬лось, как капитальный ремонт, с грубым нарушением финансовой дисциплины. На строительство привозились осужденные из различных колоний и, конечно, ни о ка¬ких инструкциях по режиму их содержания не могло быть и речи. Расходовались материалы, списывались затраты на строительство таких объектов, как типография, клуб, выставка, музей и т.д. Соколов несколько раз вспоминал Пивоварова с его рассуждениями о целесообразности и законности. Да, считал он, кто нарушает законность в малом, тот может пойти и на большее. Конечно, иногда руководителю надо и рисковать, но этот риск должен в первую очередь служить делу, а не показухе.
Правда, Соколов учитывал настойчивость и энергию Рыжова и незаметно использовал того в интересах кадро¬вой работы. Рыжов любил проводить различные совеща¬ния, конференции и слеты. Поэтому и Соколов, учитывая некоторое ослабление политико-воспитательной работы, стал чаще предлагать проводить такие мероприятия. Выступления Рыжова всегда зажигали присутствующих, заставляли многих задумываться об улучшении работы с подчиненными. Конечно, общие мероприятия не могли заменить индивидуально-воспитательную работу. Второе всегда тяжелее первого. И более того, оно, это второе, не так заметно. А тут и из партийных органов пригласить можно, и опять-таки показ своей работы. Вот, мол, как мы проводим работу с подчиненными. И большого труда эти общие мероприятия не составляли, а эффект был. Особенно, когда это показывалось по телевидению, печаталось в областной газете. А в индивидуально-воспитательной работе этого не покажешь. Она когда-то, со временем даст свои результаты, но не сразу, а для Рыжова более важным было сразу иметь оценку своей работы. Потом и Рогова можно было в тени подержать, без его аппарата проводить эти мероприятия, пусть тоже думает о своем месте. В об¬щем, проведение общих мероприятий устраивало и Соко¬лова, и Рыжова. Правда, на этих общих мероприятиях чаще всего были одни и те же сотрудники, как правило, более воспитанные, но это их обоих не особенно волнова¬ло. Соколов рассуждал примерно так: лучше хоть что-то проводить и выдавать рекомендации в отделы и подразде¬ления, чем не проводить ничего.
Особенно беспокоила Рыжова работа сотрудников аппа¬рата в командировках. Аппарат большой, а отдача от по¬ездок была очень низкой. Недостатки в отделах как были несколько лет тому назад, так и оставались. И никакие наезды сотрудников аппарата их не меняли. Все давали советы, вскрывали недостатки и писали справки, но ник¬то не просил остаться в командировке до устранения вы¬явленных им недостатков. Командировки были коротки¬ми, не увязывались с планами других служб, и поэтому всегда кто-то в отделе был, отвлекал начальника отдела и сотрудников от работы, а эффективности не было. Зато бумаг высылалось из областного аппарата – море. Каждая служба как бы застраховывала, ограждала себя составле¬нием различных рекомендаций и указаний, которые в от¬делах просто складывались, не читаясь. А областные служ¬бы по существу не контролировали их выполнение. Тоже получался как бы замкнутый круг: отделы боролись с пре¬ступностью, а областные службы боролись с бумагами. Правда, борьба была далеко не однозначной: если в низах действительно шла напряженная работа, то в эшелоне уп¬равления было спокойнее. В шесть часов вечера в холле нельзя было стоять: все так спешили домой, что могли сбить с ног стоящего. Многие из сотрудников областного аппарата не знали практической низовой работы и пыта¬лись это компенсировать показной величавостью, санови¬тостью и всезнанием, скрывая при этом, что кроме вышколенности нет ничего ни в нем, ни при нем. Они научи¬лись хорошо сидеть в своих кабинетах, подавать нужные бумаги, и никто не хотел уходить в «окопы» на практиче¬скую работу, тем более, что и зарплата во втором эшелоне была выше. Но даже когда речь заходила и о выдвижении в райотдел, то это также встречало возражения, так как сама жизнь там заставляла работать больше.
Конечно, с таким положением Рыжов не мог мириться. И он начал ломать сложившуюся обстановку в областных службах. Некоторых отказавшихся от выдвижения в рай¬отделы волевым решением назначали с понижением, но туда же. С другими начали более требовательно работу по командировкам: скрупулезно заслушивать по результа¬там выезда, а когда вскрывались серьезные недостатки в закрепленной зоне, наказывали. Все вроде бы катилось по накатанной спокойной колее, вот только все чаще вспо¬минался день, когда в сводке Рыжов прочитал о найден¬ном трупе помощника Горбуна. А ведь именно этот Штырь и приносил ему от давнего школьного сотоварища конвертики.
Рыжов уже клял себя за податливость и жадность, но успокаивал себя: кто тогда мог предположить, что судьба дарует им такой сюрприз – Горбун выбьется в преступные авторитеты, а он – в начальники УВД? Пожа¬луй, сам Шекспир или там какой-нибудь фантаст Жюль Верн такого озорного поворота в их жизни и не мог придумать. Особенно неприятной была неожиданная встре¬ча Рыжова с Горбуном на торжественном вечере, когда чествовали передовиков жатвы. И Рыжов, и тем более Горбун к уборке урожая не имели прямого отношения, а вот судьба их свела. В перерыве, перед концертом, Гор¬бун подошел к нему, но Рыжов, сделав непроницаемое лицо, тихо прошипел:
– Отойди, нашел время! Не соображаешь, что лучше для тебя сейчас не афишировать наше знакомство?
С той памятной встречи Рыжов стал особенно пристально интересоваться делами, прямо или косвенно касавшимися Горбуна. И это его тяготило так, что желание уехать в Москву крепло день ото дня.

НА РЫБАЛКЕ, У РЕКИ...

Вот уже несколько дней друзья уговаривали Борисова отключиться от работы и выехать на субботу и воскресенье на рыбалку. Особенно усердствовал в этом Васин, решивший провести отпуск в областном центре. Он постоянно стремился к встречам с Борисовым, так как находил в нем много созвучного во взглядах и поведении. Поддерживали идею отдыха на природе и Буранов с Иль¬иным. Юрий Буранов, начальник инспекции по личному составу, порою был слишком прямолинеен, но это был че¬стный, принципиальный и глубоко порядочный человек. А недавно назначенный заместитель начальника политот¬дела Василий Ильин стремился просто поддерживать «теплые» отношения с «нужными» ему людьми. Но всех – Буранова, Ильина и Васина объединяла страсть к рыбалке. И трое друзей уломали все-таки Борисова.
В субботу, уложив в машину Васина все необходи¬мое, рыбаки выехали в один из живописных уголков области. Через два часа они подъехали к этому месту, и каждый приступил к своим обязанностям: кто готовил палатку, кто таскал сушняк для костра, а Борисов гото¬вил лодку и снасти.
Стояла самая лучшая пора года. Была осень. И не про¬сто осень, а первые дни бабьего лета. Как никогда был прозрачным и чистым воздух, по голубому ясному небу лениво плыли редкие белые облака. В воздухе медленно летала паутина, падали с деревьев ярко-желтые лис¬тья. В этот период времени в природе все было торже¬ственным. Это был своеобразный праздник, когда лето прощается и готовится уступить свое место слякотной осе¬ни, а затем – холодной зиме. И в этот свой праздник лето делало все необходимое, чтобы люди запомнили надолго, чтоб вспоминали о нем в длинные темные и холодные вечера. Сам воздух, насыщенный запахами цветов, зрелых фруктов и ягод, был как бы пьянящим. Он чем-то напоми¬нал воздух в высоких горах, такой же прозрачный, и так¬же пропускал через себя все звуки. Вдыхая этот воздух, человек тоже как бы очищался от суетного, сам становил¬ся чище, добрее. Чувствовали это время бабьего лета даже птицы. Они тоже вместо обычной суеты обретали какую-то уравновешенность и умудренность. Видимо, не хотели нарушать этот установившийся покой природы и тоже наслаждались последними днями своей беззаботной жизни.
Молча, спокойно и величаво природа готовилась к сле¬дующему периоду года. Все подчинялось своим законо¬мерностям и, казалось, ничто не могло помешать этому. Только в реке иногда слышались всплески, которые отвлекали приехавших от этой охватившей их торжествен¬ности. Река, тоже как бы успокоившись после своей бурной весенней и летней жизни, медленно несла свои чистые, прозрачные, отражающие небесную голубизну воды куда-то далеко-далеко.
– Какая все-таки красотища! – проговорил Буранов. – Даже ничего не хочется делать, вот так бы лег на спину и смотрел на плывущие облака, ни о чем не думая.
– Ладно, хватит мечтать, – перебил его Ильин. – Давайте за рыбалку браться, а то скоро вечер, и ухи не похлебаем. Вообще-то я зря не взял ружье, можно было бы и уток пострелять. Тогда была бы настоящая уха из петуха.
– Вот кого не могу понять, так это охотников, – возра¬зил Борисов. – Люди прикармливают лося, и он к ним начинает привыкать с благодарностью. Но приезжает пья¬ная компания, как правило, «блатных», егерь подводит их к лосю, и те начинают хладнокровно его расстреливать. Нет, что хотите, а это жестокость.
– Сентиментальности. Вот если бы сам поучаствовал да потом печеночку горячую на морозе под водочку поел, тогда бы по-другому заговорил.
– Нет, Василий, ты не прав, – с еще большей горячно¬стью возразил Борисов. – Я еще могу оправдать охоту на хищников, а тут не охота, а хладнокровное убийство.
– Так для тебя, может быть, и рыбалка вредна, – как бы подзадоривая, спросил Василий. – Ведь тоже излавлива¬ешь, чтоб не любоваться, а в котел на уху.
– Ну, это совсем другое дело, – включался в разговор Бу¬ранов. – Рыбалка – это такое состояние, которое ни с чем не сравнишь. Идет дождь, а ты его и не замечаешь, особенно, когда клев хороший. В голове – никаких мыслей, все куда-то уходит, только поплавок на воде перед глаза¬ми, и все мысли – не опоздать подсечь, не дать сорваться,
снова насадить на крючок и снова повторить все сначала.
– Вот давайте и начинайте подсекать, – перебил Васин, – а то время уходит. Все остальное мы приготовим и к ухе, и к ночевке.
– Вот в этом ты прав, сейчас мы и начнем, – ответил Борисов и направился к берегу.
Пескарей около берега было очень много, и вскоре че¬рез несколько забродов в ведре уже было их достаточно для того, чтобы привязать несколько донок к корягам на противоположном берегу. Прежде чем сесть на проводку, Юрий, хорошо познавший науку рыбалки, всегда сначала ставил донки. Это была своеобразная подстраховка, если не было клева на проводке, то уж на донках к утру обяза¬тельно были сомята, голавли или судаки. Установив дон¬ки, Юрий начал грести к коряге, стоящей посреди реки, за которую они всегда крепили резиновую лодку, а уез¬жая, оставляли прикорм. Так что это место было, в основ¬ном, прикормлено. Вот и сейчас, привязав с помощью Вик¬тора лодку, он набил сетку пареной пшеницей с пшеном и жмыхом и осторожно опустил ее на дно перед лодкой.
Глубина воды была около двух метров, а течение не очень быстрое, но достаточное для того, чтобы вымывать из сет¬ки прикорм, на который шла рыба. Было тихо, и солнце, как от зеркала, отражалось от поверхности воды. Насадив дождевых червей на два крючка, Борисов опустил осто¬рожно грузила удочки у борта лодки, и поплавок, заняв свое вертикальное положение, медленно поплыл по тече¬нию, удаляясь от лодки.
Сделав на всякий случай подсечку, Борисов начал наматывать на катушку леску, подтягивая поплавок, и снова опустил снасть к прикорму. Почти сразу началась мелкая поклевка, и после подсечки на крючке повис маленький окунек.
– Ну, вот и мелочь подошла, – тихо проговорил Буранов. – Теперь надо ждать, когда подойдет более крупная и прого¬нит эту мелочь.
Вскоре действительно начался настоящий клев, ощу¬щение от которого сохранялось в памяти на долгое вре¬мя. Шли язь и подуст, и тот, и другой были дерзкими: зацепившись за крючок, они с большой силой метались из стороны в сторону, пытаясь сойти с крючка. Стоило на мгновенье ослабить натяжение лески, как подуст как бы выплевывал крючок и уходил. Но новая подсечка не давала времени на сожаление о сорвавшейся рыбе, а на¬оборот, заставляла быть более внимательным и растороп¬ным. Вскоре в садке уже было и на уху, и на поджарку.
Время пролетело незаметно, солнце спряталось за ле¬сом, и надо было заканчивать, тем более, что опять появи¬лась мелочь, да и прикорм в ведре кончался. А на берегу с нетерпением ждал рыбаков Ильин. Подтянув за веревку лодку, он проговорил:
– Ну, давайте садок, посмотрим, что вы там наработали.
– Мы свое с Петровичем сделали, – подавая садок, отве¬тил Буранов, – и теперь отдохнем, перекурим, а вы быстро УЖИН готовьте, пока еще светло.
Вскоре на брезенте были разложены продукты, и по та¬релкам Ильин разливал уху, от которой шел аппетитно драз¬нящий запах. Уху он умел готовить по своему особому рецепту. Сначала в котле примерно на ведро варил всю мел¬кую рыбу, а затем процеживал все это варево через марлю, выбрасывал разварившуюся рыбу и в шурпу снова закладывал уже крупную рыбу и всякую приправу. Когда рыба была готова, он вынимал ее из котла, раскладывал на целлофан и солил крупной солью. Это было что-то не-вообразимое! Правда, сама обстановка у костра, усталость да и бутылка коньяка возбуждали аппетит. Но такой рыбы и такой ухи дома, конечно, никто и никогда не пробовал.
– А знаете, – устало откинувшись на брезенте, прогово¬рил Ильин, – мне не совсем нравится, что происходит. Особенно по так называемым должностным привилегиям. Видите ли, жену в машине возить нельзя, буфет с дефици¬том для руководства, поговаривают, закроют. Ну а чем компенсировать тот огромный труд, который вкладывает руководитель? Зарплатой? Но любой хороший рабочий получает больше. Мне кажется, ничего из этого не полу¬чится – пошумят, пошумят, и все пойдет по-старому.
– Ну а чем ты, Василий, лучше рабочего? – подзадори¬вая и как бы вызывая его на спор, спросил Борисов. – Почему ты в закрытом буфете должен брать дефицитные
продукты, а другие переплачивать за них на рынке, да и то не всегда их найдут. Это что – справедливость?
– Так что же, меня должны уравнять со всеми?
– Да по таким взглядам ты давно уравнялся с людьми, делающими все только для своей выгоды, – ответил ему Борисов.
– Ну, спасибо тебе, Петрович, – обиженно проговорил Ильин и потянулся за сигаретой, что всегда выдавало его волнение.
– Хватит вам спорить, – вмешался в разговор Васин. – Отдых не место для диспута.
– Вот это правильно, – проворчал с обидой Ильин и, прикурив от уголька сигарету, уже более спокойно доба¬вил. – Больно уж грамотные все стали. Все обо всем судят, все знают. Одни только политработники плохие.
– Ну а как же ты думал, газеты-то вон как просвещают, – вставил реплику Буранов.
– Особенно по поводу руководителей, – оживился снова Ильин, – только и ищут жареху.
– Кончайте, – перебил Васин. – Лучше, Виктор, скажи, что у Соколова с Болотовым произошло?
– А почему такой вопрос?
– Да я был свидетелем разговора Болотова с зампредом облисполкома, во время которого он нелестно отзывался о твоем шефе.
– Это он умеет. Наверное, какую-нибудь просьбу не вы¬полнил, – ответил Борисов и, немного подумав, добавил:
– Мы ведь, видим, как сходит Соколов к нему, так нам задание: то кому-то звание досрочно надо делать, то кого-то передвинуть. И это все просьбы по тем, у кого хорошие отношения в районах с первыми.
– Все это так, – проговорил Васин, – но с ним надо осто¬рожнее. Он умеет создавать и мнение о человеке и не про¬щает тех, кто против него идет. Помнишь, статья была в «Комсомольской правде»? Так он подключил и журналис¬тов, и юристов, чтобы те ему рецензию, критикующую автора статьи, написали. И за подписью группы работни¬ков правоохранительных органов послал эту рецензию в Центральный Комитет. Опровержения в газете не появи¬лось, но автору статьи тогда попало здорово.
– Хватит вам о делах, – перебил Ильин, – давайте лучше еще одну откроем.
– Ты чего, Василий, не выбрал еще свои лимиты? – сме¬ясь, ответил ему Буранов. – А завтра что будешь делать? Хватит на сегодня.
– Нет, с вами каши не сваришь.
– А мы не кашу, а уху варили. Ты лучше посмотри, какая красотища вокруг!
Медленно догорал костер. Все небо было усыпано ярки¬ми звездами, а на реке отражался свет от большой и яр¬кой луны. Казалось, все уснуло и замерло, кроме сверчков, которые стрекотали не уставая.
Тихо высыпали звезды, и умиротворенность снизошла на рыбаков. Борисов первым предложил ложиться спать. Палатка была просторной, в ней пряно пахло свежим лу¬говым сеном.
Утром Борисов был разбужен Бурановым. Он так разоспался, что и не сразу сообразил, где находится и что от него требует Юрий. А тот недовольно выговаривал и себе, и ему:
– Что, спать приехали, что ли? И я проспал, и тебя никак  не  добужусь.  Уже  скоро и солнце появится. Да¬вай быстрее донки проверим, а потом на проводку сядем.
Ты иди лодку подкачай, а я прикорма ведро возьму и снасти.
Вскоре они уже плыли на ту сторону реки, к корягам, за которые были привязаны донки. Борисов сидел на вес¬лах, а Юрий с подсадчиком на корме. У них давно было так распределено, потому что как-то раньше Борисов упу¬стил крупного сома, и с тех пор Юрий не доверял ему эту работу. Над рекой испарялся редкий туман. Согретая вчерашним солнцем вода отдавала свое тепло утренней про¬хладе. Все было вокруг тихо-тихо, даже сверчки умолкли. Казалось, все замерло, ни ветра, ни щебетания птиц, ни кваканья лягушек. Только безмолвная река да лодка, плы¬вущая по ней с двумя беспокойными рыбаками. Они тоже молчали, боясь нарушить эту тишину, но в мыслях каж¬дый был уже у тех коряг и, конечно, каждый думал: а что их там ждет? Вскоре они подплыли к первой коряге. Осто¬рожно Борисов поставил лодку носом на течение и подвел корму к леске, а Михаил уже взялся за нее. Но только начал подтягивать, не отвязав еще от коряги, как оба уви¬дели, что леска дернулась и пошла под воду.
– Есть, вроде, – радостно проговорил он. – Ты давай по¬тихоньку спускайся по течению вниз, а я по леске к крюч¬кам продвинусь.
Вскоре в полметре от поверхности прозрачной воды по¬казалась голова соменка. Подтянув его еще немного бли¬же к лодке, Юрий ловко подхватил его подсачником, и вот уже на дне лодки вместе с подсачником лежал как бы полусонный соменок примерно на пять килограммов.
– Ничего начало, – проговорил Юрий, – совсем недурно. Давай теперь греби вверх, будем снимать донку. На других крючках здесь больше ничего нет, – с сожалением добавил он.
– Ну и жадный ты, – ответил ему шутливо Борисов. – Тебе бы на каждом крючке по такому соменку.
– Да оно и тебя бы, по-моему, не огорчило.
Довольные первой удачей они смотали донку и поплыли к следующей коряге. Там все повторилось, как и у первой, но удар был такой, что закачалась лодка. Тогда Михаил предложил подтянуть на всякий случай леску к берегу и брать не с лодки, а с берега. Отвязав конец лески от коряги, они быстро, в несколько гребков подплыли к берегу и Юрий, выпрыгнув из лодки, начал подтягивать леску. Сопротивление было сильным. Порой казалось, что просто крючок зацепился за корягу, но это ощущение сра¬зу пропадало, когда, рассекая воду, то в одну, то в другую сторону уходила леска с чем-то тяжелым на ее конце. Вско¬ре около берега показалось что-то темное и большое, и Юрий, уже не выполняя никаких правил, с силой потя¬нул леску и выволок на песок большого, килограммов на двенадцать, сома. Как бы недоумевая и глотнув свежего воздуха, сом замер, но Юрий, зная повадки сомов, закри¬чал на Виктора, чтобы тот быстрее бросил с лодки мешок. И действительно, как только сом оказался в мешке, он начал биться, пытаясь уйти из неволи.
На следующих донках сомят больше не оказалось, но было несколько крупных голавлей. В общем, донки как всегда не подвели. Борисов и Буранов по¬плыли к своему берегу, чтобы переложить в садок рыбу и успеть на проводку.
Подплыв к своей коряге, они снова закрепили за нее лодку и Юрий опустил сетку с прикормом, но клева еще не было. Они опускали у прикорма свои снасти, которые подхватывала река и несла по течению дальше от лодки. Несколько остыв от первого рыбацкого азарта, Борисов, глядя на поплавок и течение, уносившее его от лодки, вновь вернулся в мыслях к вчерашнему разговору. «Вот течет река, – думал он. – А сколько в нее впадает различных речушек и ручьев. Они пополняют реку, делают ее боль¬ше, сильнее, но ведь и притоки разные бывают. Если они чистые, то добавляют реке больше чистоты, а если гряз¬ные, то своей грязной водой они способны загрязнить ту реку, в которую впадают. Так и в жизни человека. Сколь¬ко за его годы приходит в его жизнь и чистого, и грязно¬го, и плохого, и хорошего. Видимо, чего больше в него впадает, таков в конечном итоге и человек. Конечно, неда¬ром в народе говорят: вот, мол, повезло с учителем, хоро¬ший человек попался. Так же говорят и о руководителе. Да это и действительно так: один, не жалея сил, передает подчиненным свою порядочность и знания, а другой свои¬ми поступками развращает подчиненных. Страшное это дело: дурное ведь заразительно, и никакие политинфор¬мации не противостоят примеру руководителя. Так же и с товарищами. Случается, повезет на хороших друзей, а бывает и наоборот: хорошего человека сделают плохим вовремя не распознанные «друзья». Правда, товарищей еще можно выбрать. Это от человека зависит, с кем тебе нра¬вится общаться, а вот руководителей и учителей не выбе¬решь. Тут как тебе повезет».
Размышления Борисова были прерваны упреком:
– Ты спишь? У тебя же поклевка.
Подтянув леску и подняв наверх крючки, он увидел их чистыми, без насад¬ки. Снова насадив червей, он осторожно опустил грузило у прикорма и сразу увидел вздрагивание поплавка. Нача¬лась поклевка, начался утренний лов, который был луч¬ше, чем вечерний. Видимо, оставленная на ночь полная сетка прикорма сделала свое дело. Рыба снова подходила к своему месту покормиться.
Вскоре садок, привязанный к лодке, был уже наполо¬вину наполнен рыбой, и поднявшееся солнце стало так пригревать, что потянуло ко сну. С берега Ильин уже несколько раз кричал рыбакам, чтобы они заканчивали и плыли к берегу, так как пора садиться завтракать. Смотав снасти и отвязавшись от коряги, уставшие, но довольные рыбаки поплыли к берегу. Переложив рыбу в более круп¬ный садок, они предложили своим друзьям сначала иску¬паться. Но те отказались, и тогда они без них, раздев¬шись, пошли в воду. Конечно, хотя и было еще тепло, вода уже была не летняя, она как бы взбадривала тело, делала кожу более упругой. Сразу пропала усталость. По¬плавав немного, они пошли к берегу и помыли резиновую лодку. Затем оделись, поставили лодку к кустам так, что¬бы лучи солнца просушили ее, и подошли к своим нетер¬пеливо ожидающим их друзьям. Опережая недовольство Ильина, Юрий с иронией проговорил:
– Ну и рыбаки! Только бы спать да к бутылке прикла¬дываться. Знаешь, Василий, по-хорошему, на рыбалку вообще спиртного не надо брать, мы с Петровичем так умаялись, что и без спиртного качает.
– Вообще-то я согласен с Юрием, – подхватил Васин, – приедут на природу, а так нагрузятся, что и не видят ее. Зачем тогда выезжать – сиди дома. А то еще и случаи такие, что нарочно не придумаешь. Несколько лет тому назад поехали на рыбалку тоже четыре друга, а уж заморозки были. Ну, естественно, вечером на ужине спирта набрались, да так, что одурели потом. В общем, спать устроились. Помощник машиниста тепловоза, он же был и водитель «москвича», лег в машине, а с пьяных глаз под сиденье для самозащиты положил топор. А трое других, подбросив веток в костер, легли на брезент. И надо было случиться такому совпадению: помощнику машиниста снится сон, что на его друзей напали и жгут на костре. А в это время, действительно, двое проснулись, замерзли и, подбросив веток в костер, решили проявить заботу о тре¬тьем. Так на фоне разгоревшегося костра они взяли кон¬цы брезента в руки и, подняв на нем своего товарища, поворачивают его в другую сторону, чтобы другой бок у него отогрелся. Проснувшись от снившегося кошмара, помощник машиниста поднимает голову и через окно ма¬шины видит эту картину. Недолго думая, он хватает то¬пор и выскакивает на выручку своему товарищу, которого, он считал, несут жечь. Те двое не успели и слова произне¬сти, как он топором дал одному по голове, а второй, бросив брезент, отскочил в сторону и кричит: «Петя, опомнись, ты чего делаешь?» Конечно, Петя опомнился. Хорошо еще, быстро в соседнее село в медпункт товарища отвезли, а потом в районную больницу. Спасли врачи, но тот инва¬лидом стал, а Петя под суд пошел. И комедия, и трагедия.
– Усек, Василий, мораль? – смеясь, спросил Борисов.
– Усек, усек. Давайте есть садиться. Я ведь тоже даром хлеб не ем у вас – вон какой завтрак приготовил. Оставшуюся уху сначала и не хотел подогревать, она как
холодец была.
– Еще бы! Рыбы-то в ней сколько было, – пояснил Бура¬нов. – А смотрите, как трудятся осы.
Оставшиеся несколько кусков рыбы тщательно доедали осы. Они так все подчищали, что на целлофане оставались только рыбные скелеты.
– Мораль однако моралью, – добродушно рассмеялся Борисов, – но Василий где-то прав: выливать напитки грех.
Разлив оставшуюся с вечера бутылку по стаканам, Иль¬ин предложил полечиться. Но Васин сразу отставил ста¬кан, проговорив, чтобы его не соблазняли, так как он за рулем.

СКЛОННОСТЬ К СПИРТНОМУ

С утра Соколова вызвал к себе начальник управления. Войдя к нему в кабинет, он увидел улыбаю¬щегося начальника политотдела.
– Ну как, Александр Петрович, провел дни отдыха? – спросил Рыжов.
– Спасибо, Тимофей Николаевич. Отдохнул неплохо, так что зарядился на работу.
– Это хорошо. На вот указание министерства, почитай и скажи свое мнение, а то скоро совещание, и надо, чтоб одна линия у нас была.
В указании шла речь о немедленном увольнении сотруд¬ников, склонных к употреблению спиртных напитков, и что за невыполнение этого указания виновные будут при¬влекаться к строгой ответственности. Все было четко рас¬писано, за исключением одного – кого же относить к «склон¬ным». Конечно, если сотрудник неоднократно допускал проступки, связанные с употреблением спиртных напит¬ков, то такого и раньше увольняли. Но сейчас речь шла о том, что даже за первый проступок надо было увольнять. Прочитав это указание, Соколов вздохнул и спросил у Рыжова:
– А кого, Тимофей Николаевич, считать склонным? Судя по этому указанию, я первый должен вам подать рапорт об увольнении, так как вчера в гостях выпил сто пятьде¬сят граммов коньяка. Значит, я тоже склонный?
– Ну, это ты лишнего хватил. Речь не о руководителях большого ранга, а о рядовых идет, – включился в разговор Рогов.
– Не знаю, я считаю, что указание на всех распространяется, а делить ответственность для руководителей и под¬чиненных неправильно.
Чувствуя, что между Соколовым и Роговым назревает спор, Рыжов снова задал вопрос:
– Подождите, давайте обмозгуем, как будем выполнять это указание.
– Мне кажется, – проговорил Соколов, – сначала надо определить, кого считать склонным, а то сейчас под это указание подставят людей, кто и год тому назад на свадьбе или дне рождения выпил. Поэтому мне кажется, что рассматривать надо только с учетом нового повторения. Раньше ведь и требования были не такие, как сейчас. По¬этому только одно старое вменять в вину я считаю неправильным.
– Ну, хорошо, – думая о чем-то и как бы подытоживая разговор, ответил Рыжов. – Давайте так договоримся. Се¬годня на совещании руководителей областных отделов я познакомлю всех с этим указанием. А вас, Александр Петрович, прошу передать кадровикам, чтоб не сдержива¬ли увольнение.
– А мы никогда и не сдерживаем, если сотрудник действи¬тельно заслуживает этого. Но мы требовали и будем требо¬вать, чтобы при решении этих вопросов принимал участие коллектив, суд чести и, конечно, чтобы для решения судьбы сотрудника были все необходимые документы. А то некото¬рые слишком легко подходят. На преступника такое дело соберут, из нескольких томов иногда, да и правильно это, а своего сотрудника даже перед своим коллективом не послу¬шают, не говоря уже о доказательствах.
– Ну а зачем это? – включился опять Рогов.
– А затем, чтобы ошибок меньше было, чтобы другие воспитывались на его примере, а главное – чтобы демокра¬тические принципы и в этом вопросе соблюдались.
Прервав опять этот разговор, Рыжов еще раз убедился, какие они оба разные, и это, решил он, надо использо¬вать. Пусть друг друга ругают, не соглашаются, главное – чтобы не дружили. В одиночку они слабее.
В этот же день на совещании начальники отделов и уп¬равлений были ознакомлены с указанием министра. Реак¬ция, как и думал Соколов, была разная, так же, как и люди, слушавшие это указание, были далеко не одинако¬выми.
Через несколько дней, рассматривая почту, Соколов увидел то, чего он и боялся. В папке документов, передан¬ных секретарем на рассмотрение, лежал огромный список сотрудников, склонных к употреблению спиртных напит¬ков и потому подлежащих немедленному увольнению. Этот список был подписан начальником отдела охраны обще¬ственного порядка подполковником Долговым. «Началось, – подумал Соколов, – и ведь как все непорядочно. Знает, конечно, Долгов, что по спискам мы увольнять не будем, но себя застраховал на всякий случай. Что случится – мы реагировали, дали в кадры, но они не решали. Нет, ува¬жаемый Иван Пантелеевич, это у тебя не выйдет», – и сра¬зу же попросил секретаря пригласить к нему Долгова.
– Садитесь, пожалуйста, Иван Пантелеевич, – предложил он вошедшему Долгову, отметив про себя, как сильно тот располнел за последние годы и как годы берут все-таки свое. – Я не понял вот этого вашего списка, поэтому и пригласил для беседы.
– А чего тут непонятного? – наступая, сразу же ответил Долгов. – Есть указание министерства, есть указание на¬чальника управления, о котором и вы слышали, так что понятнее некуда.
«Нахал», – подумал Соколов, а вслух произнес:
– Так он неполный, список-то, тут некоторых нет.
– Это вполне возможно, – улыбаясь, ответил Долгов, – мы ведь в спешке готовили список. А кого мы пропустили? – хищно засветились его глаза.
Раньше Соколову говорили, что когда Долгов разбира¬ется с кем-то из сотрудников, то так доводит его, что тот плакать начинает, а он еще больше от этого возбужда¬ется и как бы получает удовольствие. Но Соколов не верил этому, мало ли чего не придумают, а вот сейчас, глядя на Долгова, понял, что слухи порою оказываются верными.
– Так кого мы пропустили? – открывая блокнот, снова спросил Долгов. – У вас тоже немало информации, кто пил раньше.
– Да, конечно, – ответил Соколов, – информации немало. Так вот первым в этот список запишите себя. Ведь вы тоже лет двадцать тому назад пьянствовали и были из органов уволены.
Низко опустив голову, Долгов с болью в голосе прогово¬рил:
– Ну, зачем вы так, товарищ полковник. Я ведь тогда бросил, и вам известно, что все эти годы и капли не брал.
– А откуда вам известно, что в вашем списке нет таких, которые тоже уже несколько лет не берут ни капли?
– Так ведь указание же есть, – ответил он.
– Но указание надо выполнять думая. Вот вы мне ска¬жите, сколько в этом списке наставников, отличников милиции? Можете ответить?
– Нет, не могу.
– Ну а хотя бы побеседовали вы лично с кем-нибудь? – продолжал теперь наступать Соколов.
– Нет, ни с кем я не беседовал, мы запросили такие списки из отделов и подразделений, а когда нам сообщи¬ ли, то сами составили этот список.
– А если в этот список включен тот, кто критикует своего начальника, и его в отместку включили, чтобы ваши¬ми руками с ним расправиться, тогда как?
– Так что же мне делать? – вопросом на вопрос ответил Долгов.
И Соколов, видя, что пыл его угас, решил теперь более детально поговорить с ним о работе с личным соста¬вом. Он знал особенности характера Долгова, но сейчас, глядя на него, находил в нем и новое. Это новое проявлялось теперь в большей пренебрежительности к подчиненным. Видимо, взятое министерством направление на избиение милицейских кадров его просто радовало.
Став начальником отдела, Долгов еще больше округ¬лился и как бы приобрел барственно-начальствующую законченность. Круглое лицо его с постоянно настороженными и бегающими глазами обрело актерское двойное обличие – заискивающее перед начальством и властное с железной беспрекословностью перед подчиненными.
– Так вы спрашиваете, что вам делать? Отвечу – рабо¬тать с людьми по-настоящему. Вы же были, Иван Пантелеевич, на занятиях по организации учебной и воспита¬тельной работы в службе, особенно по адаптации молодых сотрудников, и роли в этом деле наставников. А у вас и в этом тоже формализма немало. После нашего разговора вы проверьте, сколько в этом списке записано наставни¬ков, и разберитесь по-деловому, спокойно. Уверен, что вы их обнаружите.
– Я обязательно разберусь, – заверил Долгов. Но Соколов, не обратив  внимания, продолжал:
– Вникните хотя бы в то, почему текучесть в вашей службе велика. Подчиненных, Иван Пантелеевич, надо растить, у нас в органах есть для этого все возможности, и в первую очередь, надо использовать положительные при¬меры. Вот, к примеру, почему в вашей службе уже не¬сколько лет не обобщается и не распространяется положи-тельный опыт?
– Мы готовим для распространения опыт одного из ми¬лиционеров патрульно-постовой службы, – поспешно про¬говорил Долгов, – а вообще вы правильно говорите, не ра¬ботаем мы как положено.
– Так работайте, кто вам мешает? Возьмите проблему командиров среднего и младшего звена, то есть тех, кто ближе к милиционеру. Вот где целина и, главным обра-зом потому, что мы их не учим, как работать с подчиненными. В общем, вместо кропотливой, продуманной работы с людьми – одни крайности и шараханья. То в ладоши усиленно хлопаем по самым незначительным успехам, то в противоположную крайность ударяемся. Вот так-то, – проговорил в заключение Соколов, поглядывая на часы.
Это не ускользнуло от внимательного взгляда Долгова, и он, понимая, что время разговора кончается, снова спро¬сил:
– Ну а что мне со списком делать?
– Этот список я верну вам, но с указанием о том, чтобы вы детально разобрались и внесли с учетом мнения кол¬лектива на каждого в отдельности необходимые для рассмотрения материалы. Вот тогда вы и убедитесь, сколько было неправильно включено в этот список. Но и их вы возьмите в коллективах под контроль, и работу с ними организуйте настоящую.
После ухода Долгова Соколов еще долго думал о состо¬явшемся разговоре. Он помнил, сколько было приложено усилий, чтобы сделать из Долгова начальника отдела. На него было много жалоб от подчиненных на хамство и зло¬употребления. Дело доходило до разборов и на заседании парткома, и на партийном собрании отдела. Он везде клятвенно обещал исправиться. Но по-прежнему уважал толь¬ко тех, кто ему в кабинет приносил чай и угодничал перед ним. По-прежнему в областной отдел он подбирал таких, которые безоговорочно выполняли его указания и кто рань¬ше наказывался. Правда, кадровики ставили заслон, особенно по наказанным, но стремление подобрать именно таких у него было. Унижая порой человеческое достоин¬ство, Долгов в то же время никогда не возражал старшим и умел им угождать. Вот за это его ценил и Рыжов, который всегда из проектов приказов вычеркивал предложе¬ния о наказании Долгова.
Состоявшийся у Соколова разговор с Долговым вскоре стал достоянием других начальников отделов, и те уже не отважились присылать списки. Но количество материа-лов на увольнение все равно резко возросло. Многие уволь¬нялись за неоднократные случаи употребления спиртных напитков. Но немало было и таких, кто был замечен впер-вые, кто не оценил по-новому требования борьбы за трез¬вость, считая, что он работает неплохо и ему простят эту небольшую вроде бы погрешность. Но сейчас никто не прощал, и увольнения увеличивались.
Как-то Соколов на одном из совещаний привел пример, что многие сотрудники, как мотыльки, летят на свет и гибнут. Только те к свету, а эти к бутылке, и никакие меры жестокости их не останавливают. С увеличением числа уволенных росло соответственно и количество обиженных, недовольных и даже озлобленных. Они сочиняли грязные анонимки на своих руководителей. Более того, в одном из районных отделов милиции пропал совершенно секретный приказ, и все попытки его разыскать не дали положи-тельных результатов. На розыск этого приказа Соколов посылал своего заместителя Борисова, потом сам приез¬жал несколько раз, работала комиссия и из министерства, но все было бесполезным. Одно всем было ясно, что приказ выкраден своими сотрудниками. По этому поводу министер¬ством были наказаны многие, а начальник управления Рыжов даже строго предупрежден, но того совершенно секретного приказа так и не нашли. Одно зло порождало другое. А у основного зла – нарушения дисциплины – обрывались только макушки, корни же оставались, и никто по ним по-настоящему не работал. Нарушители дисцип¬лины вырастали, как грибы на благодатной почве: срежут их, а они через некоторое время снова выросли. Забота же была у большинства направлена не на предупрежде¬ние, а только на срезание. И в этом немалую роль играл начальник политотдела Рогов, который тоже призывал своих замполитов к одному – быстрее увольнять. Правда, по коммунистам Соколов запретил рассматривать матери¬алы, пока их не рассмотрят в партийной организации и пока коммунисты не выскажут своего мнения. А то полу¬чался какой-то парадокс: в партии он может состоять, а в милиции быть, видите ли, недостоин. Как-то Соколов поделился своими опасениями по огульным увольнениям с начальником управления, но тот с равнодушным видом его успокоил, заявив, что в Москве знают, что и как делать.

ГДЕ ТОНКО, ТАМ И РВЕТСЯ

Не успели утихнуть страсти по приказу ми¬нистерства о наказании виновных за пропавший совершен¬но секретный приказ, как по управлению пошли слухи о новой утрате. Услышав об этом, Соколов вызвал к себе начальника секретариата, и тот ему подтвердил это, зая¬вив, что в Степной райотдел для проверки уже выехал его заместитель. «Где тонко, там и рвется», – думал Соколов. Возглавлявший областную комиссию по режиму секрет¬ности Пивоваров даже планов этой комиссии не имел, не говоря уже о работе. Правда, не только Пивоваров так работал. В управлении было создано много различных ко¬миссий, тогда модно это было, но многие комиссии рабо¬тали формально, а некоторые вообще ничего не делали. А тот, кто по роду своих обязанностей должен был отвечать за тот или иной участок работы, фактически прикрывался этой комиссией. Конечно, привлечение большого количе¬ства людей к работе в комиссиях, к управлению было за¬кономерным – это и демократизация, и постепенное пере¬растание государственности в общественное самоуправле¬ние. Но одного провозглашения о назначении комиссий было недостаточно, нужна была и подготовительная рабо¬та, и работа с людьми, а вот этого как раз и не было. Хорошо, если честный, болеющий за дело человек возглав¬лял комиссию, то еще что-то делалось, а если такой, как Пивоваров, то, наоборот, подрывалась вера в ростки этого нового.
Вскоре вернулся заместитель начальника секретариа¬та, но без приказа. В отделе все было проверено – шкафы, сейфы, столы и т.д., перелистаны все бумаги, но приказа нигде не было. Выслушав подробно сообщение о поисках, Соколов дал указание немедленно подготовить об этом со¬общение в министерство и с этим сообщением пришел к начальнику управления.
– Ну чего, побеседовали? – спросил он у Соколова.
– Да, – ответил тот. – Надо сообщать, – и положил на стол бланк с текстом.
Прочитав его, Рыжов спросил:
– А может быть, пока не будем сообщать? Пошлем еще твоих, пусть поищут. Может быть, и найдется.
–Так если найдется, тогда можно и в дополнение сооб¬щить.
– Нет, нет.  Не высылайте. Надо искать.
«А ведь ты трусишь, Тимофей Николаевич, – подумал Соколов. – Правда, это естественно, ведь теперь одним пре¬дупреждением не отделаться, а взыскание закроет дорогу на Москву». Но Рыжову ответил другое:
– Конечно, главное – найти тот документ. Я пошлю своих из инспекции по личному составу и Борисова, а сам буду держать на контроле, при необходимости тоже выеду.
Вернувшись от начальника управления, Соколов вызвал к себе Борисова и Углова и, проинструктировав подробно о предстоящей для них работе, попросил особое внимание обратить на «обиженных», как своих, так и вызываемых в тот период граждан в отдел милиции.
До выезда Борисов, понимавший Соколова, как гово¬рится, с полуслова, изучил дела на офицеров Степного отдела, наказанных за что-либо в текущем году и уволен¬ных из милиции, а также вновь принятых в отдел. За последние годы больших изменений в отделе не произош¬ло, за исключением вновь назначенного начальника отде¬ления уголовного розыска старшего лейтенанта Смирно¬ва. За смелые и решительные действия на пожаре по спа¬сению детей из горящего детского дома Смирнову было досрочно присвоено звание старшего лейтенанта, в отделе его уважали, и отделение уголовного розыска стало рабо¬тать намного лучше. По приезде в отдел Борисов, как и было условлено, сразу же направился в райком партии. Его уже ждали первый секретарь и председатель райис¬полкома. Рассказав им о цели приезда, он проинформиро¬вал их о том, что ожидает начальника райотдела, если не будет найден пропавший документ. Борисов надеялся по¬лучить от них хотя бы какую-нибудь маленькую инфор¬мацию по предстоящей работе, но они ничего не знали, только просили оставить у них начальника милиции Кожевина, так как вместе работают уже более десяти лет, и он их вполне устраивает.
Беседа с начальником райотдела подполковником Кожевиным тоже ничего не дала. Он был растерян, пони¬мая последствия, но подозрений никаких не имел. По¬рядка в сохранности документов в этом отделе было мало. Зачастую документы для работы выдавались без записи или росписи получившего. Правда, секретарь отдела в данном случае записала, что выдала этот приказ началь¬нику отделения уголовного розыска, но тот за него не расписался. Хорошо еще, не отказался, что в тот день действительно брал для изучения его на занятиях с под¬чиненными, но упорно заявлял, что вернул его секрета¬рю. Проверка записей конспектов в служебных тетрадях подтвердила работу в тот день по пропавшему докумен¬ту. Однако проведенная беседа со всеми сотрудниками отделения положительного ничего не дала. С участков даже были срочно вызваны все участковые, которые тоже в тот день были на занятиях, правда, по другой теме, но и они ничего не дали, за что можно было бы зацепиться. Вечером Борисов с Угловым допоздна сидели в гостини¬це, перечитывая вновь объяснения, но так и ни к чему не пришли. Начальник райотдела никого здесь особенно не трогал, старался делать чужими руками, руками зампо¬лита или руками областных работников. Так что думать о возможной мести ему со стороны кого-то, вроде бы, и неправильно, а документа, тем не менее, нет, и ответ¬ственность в первую очередь будет нести начальник рай¬отдела. Уже ложась спать, Борисов попросил Углова на следующий день как бы неофициально поговорить с каж¬дым сотрудником отделения о том дне занятий. Возмож¬но, кто-то какую-то деталь и вспомнит, иногда самая не¬значительная мелочь может перевернуть весь ход рассле¬дования. Конечно, все они договорились вести себя оди¬наково, но часто бывало и так, что в непринужденной беседе, и главное – без свидетелей, один на один, вроде бы незаметно давались такие сведения, которые в офици¬альном порядке ни за что бы не вспоминались. На это и рассчитывали Борисов и Углов. Ложась спать, Углов со вздохом проговорил:
– Как там моя благоверная... Вчера ее в роддом отвез¬ли. Вроде бы, и привыкнуть должен, а нет, волнуюсь, как и два года тому назад. Хорошо еще, родители помогают.
– Трудно привыкнуть к боли близкого человека. Но ты, Аркадий, не волнуйся, при мне Соколов разговаривал с начмедом и просил его всячески посодействовать твоей супруге.
На следующий день до обеда Углов усердно вызывал на откровенность каждого сотрудника, беседуя с ними один на один в его же кабинете. Уже в беседе со вторым он узнал, что во время занятий в кабинет заглядывал уволен¬ный месяца два тому назад их бывший сотрудник Ивин. А позже начальника отделения вызвал к себе в кабинет начальник райотдела, и сотрудники вышли покурить, так как перед уходом начальник отделения объявил перерыв, но вскоре он вернулся и, поручив продолжать занятия своему заместителю, выехал на какое-то происшествие. Но беседа с заместителем начальника отделения ничего Углову не дала. Тот подтвердил, что действительно продолжал вести занятия с сотрудниками, но по другой теме и доку¬мента уже никакого на столе не было. Более того, и на¬чальник отделения категорически заявил, что перед выез¬дом на происшествие он забрал со стола приказ и отдал секретарю. Рассказав все это Борисову, Углов настаивал на версии о вине при пропаже приказа секретаря, но Борисов, соглашаясь, конечно, на беседу с секретарем, мало на это надеялся. После обеда они вдвоем взяли машину и выехали на квартиру к секретарю отдела, так как та находилась на больничном. Беседа убедила их, что приказ не был сдан. Слишком честно и горячо доказывала свою не¬виновность эта опрятная, аккуратная средних лет женщи¬на. В тот день она никому не сказала о том, что ей не вернули приказ, так как вечером заходила к сотрудникам отделения и спрашивала, где их начальник и передавал ли он кому-нибудь для сдачи приказ. Но ей тогда ответи¬ли, что начальник уехал на происшествие и приказ, види¬мо, положил в свой сейф. Она тоже посчитала, что при¬каз у него в сейфе, и ушла домой. А утром, не приступая ни к каким делам, сразу зашла в кабинет к Смирнову, но тот ей сказал: «Подожди, я через десяток минут зайду к тебе», а через некоторое время он зашел к ней и сказал, что еще вчера, перед отъездом, вернул тот приказ. Но секре¬тарь хорошо помнила, что этого не было, и пришла к на¬чальнику райотдела Кожевину. Тогда они втроем осмотре¬ли сейф начальника отделения, перебрали все документы у секретаря отдела и у сотрудников отделения. Но приказа нигде не было. Она же и настояла сообщить об этом в управление, заявив, что если не сообщит начальник райотдела, то сделает это сама. В общем, кто-то восполь¬зовался беспечностью этих людей. Но кто? На следующий день с утра в отдел позвонил Соколов и попросил к теле¬фону лейтенанта Углова.
– Здравствуйте, Аркадий Анатольевич. Поздравляю тебя со вторым сыном. Жена хорошо потрудилась, богатыря тебе родила. Так что давай, быстрее к жене возвращайся.
– Нет, сейчас некогда. Большое спасибо вам, товарищ полковник.
– Да мне-то за что? – шутя перебил Углова Соколов. – Это вам спасибо, вы старались. Ну а у вас-то как там?
– Да кое-какие мысли есть, но их надо перепроверить, – ответил Углов.
– Ну, хорошо, перепроверяйте, – и в трубке послыша¬лись гудки.
Возбужденный состоявшимся разговором, Углов сразу же зашел к Борисову и сообщил ему обо всем, что услы¬шал от Соколова.
– Ну вот, я же говорил тебе! В общем, поздравляю тебя, Аркадий! А сейчас давай подумаем, как будем вести раз¬говор с женой того бывшего лейтенанта, который заглядывал в кабинет во время занятий.
– А что, вы думаете, он? – быстро спросил Углов.
– Пока не думаю, но кое-что мне о нем известно. Во всяком случае, не хотел он увольняться, но по представлению начальника райотдела как склонный к употреблению спиртных напитков был уволен из органов. Около месяца прожил здесь и, не найдя работы, уехал недавно в другой район, а жена не поехала, осталась. Так вот сейчас мы с тобой и поедем к ней. Она медсестра, сменилась только что с дежурства, и я уже договорился, что мы к ней домой заедем. Все-таки не так настороженно будет себя чувство¬вать, а мы постараемся с тобой расположить ее к откро¬венному разговору.
Вскоре они вошли к ней домой и увидели молодую с печальными глазами женщину. Она предложила им прой¬ти в зал и, усадив, села сама напротив, готовая отвечать на их вопросы. Но Борисов не спешил с вопросами, а сам начал разговор о судьбе ее мужа.
– Вас, кажется, Наташа зовут? – начал он вопросом.
– Да.
– Мне известно, к какому финалу пришел ваш муж. Но ведь он сам виноват. Водка никого еще в люди не вывела, а сгубила многих.
– Но он же не пьяница, – горячо возразила Наташа. – И если бы не я, он бы и сейчас служил в милиции. Это я во всем виновата. Конечно, в последнее время он иногда при-ходил выпивши. Ну а я как медицинский работник хоро¬шо понимаю, к чему это может привести. И я с ним ругалась из-за этого и даже пригрозила ему, что если еще хотя бы раз он придет домой в таком состоянии, то все расскажу Дмитрию Семеновичу, начальнику милиции. Не¬сколько дней Юра приходил трезвый, а потом опять при¬шел с товарищем пьяный и дома хотел продолжать, да я выгнала его товарища, а Юру спать уложила. Долго дума¬ла, идти или не идти к его начальнику: если не пойду, он вообще перестанет бояться и распояшется еще больше, а пойду – не сделаю ли Юре хуже? Ведь он так любил свою работу, просто не мыслил жить без нее. И все-таки забота о Юре как о человеке  взяла верх. Пойду! Должен понять меня начальник милиции и помочь. Ну, утром проводила Юру, а сама по телефону позвонила Дмитрию Семенови¬чу, попросилась к нему на разговор. Он сразу же предло¬жил подъехать к нему. Было у меня какое-то неприятное предчувствие, но я пошла. Конечно, Дмитрий Семенович меня внимательно выслушал, но когда я закончила, подал мне чистый лист бумаги и попросил написать все то, что я говорила. Не хотела я писать, но он меня успокоил, зая¬вив, что в милиции такой порядок – обязательно бумага нужна, и что ничего плохого Юре они не сделают, только пожурят его на собрании. В общем, написала я эту бума¬гу, а вскоре провели здесь суд чести и приняли решение уволить Юрия. Не успела я что-то предпринять, кому-то объяснить все это, как Юру вызвали в область и уволили как склонного к пьянству. Теперь-то я поняла, что за сча¬стье близкого человека надо прежде всего самой бороться, но уже поздно. Приехал тогда Юра аж почерневший и зло так спрашивает меня: «Ну что, добилась?». Я ему, конечно, сразу объяснять – мол, не хотела этого, думала, просто повоспитывать. А он опять со злостью: «Все вы, воспитатели, только о своей шкуре печетесь». Достал бутылку водки, которую привез с собой, а меня попросил на стол ужин собрать и, видя, что я заколебалась в нере¬шительности, еще прикрикнул тогда: не бойся, мол, не трону тебя. То, что ты сделала, уже не поправишь. А по¬том, выпив, сидел и плакал. Я никогда его не видела пла¬чущим, и так мне его стало жалко, что сама разревелась. Успокаивала, как могла, обещала помогать ему больше на первых порах его новой работы, но чувствовала, что пре¬дательства моего он не простит, а я ведь хотела, как лучше.
Не в силах продолжать разговор, она, расплакавшись, отвернулась к окну.
Неловко, неуютно чувствовали себя эти два пришедших к ней офицера. Пытаясь перевести разговор от увольне¬ния на другую тему, Борисов спросил Наташу:
– Ну, а почему Юрий уехал в другой район? Что, для него здесь работы не было?
– Не знаю. Он стал каким-то подозрительным и со мной ничем не делился. После того вечера, когда он вернулся из области, Юра около полумесяца не пил, все куда-то
днем ходил, видимо, насчет работы, но настроение все вре¬мя менялось: то радостный, на каком-то душевном подъе¬ме, то печальный придет. И так было несколько раз. А
потом вдруг начал вновь выпивать, а как напьется, сидит и все ругает кого-то и угрожает, что, мол, долго будете Ивина помнить.
– А в те дни, когда Юра снова начал пить, к нему домой приходил кто-нибудь, особенно из сотрудников? – спросил Борисов.
– Да, как-то раз прихожу вечером, а он сидит на кухне с одним бывшим работником Василием. Оба ужасно пья¬ны. Когда я вошла на кухню, увидела на столе несколько пустых бутылок и какая-то еще голубоватая книжка при¬мерно в палец толщиной лежала. А Юра, как увидел меня, сразу за ту книжку и – в карман ее,  а меня повернул так легонько за плечи и выпроводил из кухни, предупредив, чтоб не заходила. Конечно, я опять расстроилась, но села у открытой двери в зале и прислушиваюсь, о чем они там говорят. Василий, тот несколько раз повторял, что теперь уже Кожевину не поздоровится, вылетит из органов да и областным попадет. А Юрий, он вообще, как выпьет, лю¬бит похвалиться. Забыл, видимо, что я дома, и несколько раз громко говорил, что Кожевин плохо его знал, что кто поднимет на Юрия руку, тот сам поплатится. Василий потом предложил в министерство эту книжку выслать. Но Юрий сказал, что нет, мало ли что на почте может случиться, просто он спрячет этот приказ так, что никто и никогда не найдет его.
– Наташа, а вы точно помните, что Юрий так и сказал, что он спрячет этот приказ? – перебил ее Борисов.
– Конечно, помню. Я еще тогда удивилась: какой же это приказ, у нас в больнице на листочке приказ, а это была книжка.
Да, по описанию это был именно тот приказ, тем более подтверждалось это пусть пьяным, но разговором двух обиженных людей. Вечер, во время которого был разговор с Василием, тоже был установлен точно, так как в тот день у Наташи была зарплата и она купила Юрию модные носки. Дата того дня совпадала с датой проведения заня¬тия, когда исчез приказ. В общем, становилось более яс¬ным, и, по логике, Борисов хотел уже взять от Наташи письменное объяснение, но, увидев, как сразу стало суро¬вым ее лицо, решил не брать. Ее уже обманули раз. Сей¬час же она не только не даст письменного объяснения, но может и испортить все дело.
– Вы, Наташа, не беспокойтесь, я достал бумагу, чтобы записать его адрес. Чтоб ему помогли там устроиться на работу. Ведь вы знаете, куда он уехал? – спросил Борисов.
– Да, он мне сказал, что поедет в Покровский район, там у него сестра. А когда устроится, вызовет меня, – и продиктовала адрес сестры.
Наташа чувствовала, что эти два офицера не должны ее обмануть. Они так искренне, с участием спрашивали ее, что она им как-то сразу поверила.
Заканчивая разговор, Борисов попросил ее никому в районе и даже начальнику милиции, ничего не говорить. А если кто будет интересоваться, зачем к ней приезжали, то всем отвечать, что спрашивали, где работает муж.
– А если позвонит Юра? – спросила Наташа.
– Ему тоже ничего не говорите, и так он наволновался за последнее время, – слукавил не без умысла Борисов.
В отделе они установили точный адрес бывшего сотруд¬ника Безмельницына и, переговорив по телефону с Соко¬ловым, не рассказывая ничего, попросили разрешения срочно вернуться в управление.


РОЗЫСК ПРИКАЗА

В эту субботу Соколов хотел заняться свои¬ми личными делами. Несколько дней тому назад они рас¬планировали с женой на это утро заняться ремонтом бал¬кона, а после обеда пойти в Заречную рощу, чтобы побро¬дить там и подышать свежим воздухом. Но вчерашний звонок помешал этим планам.
Хотя был еще ранний час, в управлении уже ждали его Борисов и Углов. Подробно рассказав о встрече с женой бывшего сотрудника Ивина, Борисов сразу же по-просил Соколова, чтобы того срочно привезли в управле¬ние.
– Хорошо, это мы сейчас организуем, а вы, Аркадий Анатольевич – в роддом! – проговорил Соколов. Затем, на¬брав телефонный номер дежурного Покровского отдела
милиции, попросил, чтобы ему срочно позвонил в кабинет начальник райотдела. Через несколько минут он уже раз¬говаривал с ним, инструктируя, как Ивина привезти в
управление.
Решив этот вопрос, Соколов сразу же пошел к началь¬нику управления, чтобы доложить о результатах по ро¬зыску приказа и несколько успокоить его, так как Рыжов каждый день сам спрашивал, есть ли что нового.
Выслушав доклад, Рыжов спросил:
– А может быть, Александр Петрович, подключим еще кого-нибудь?
– Нет, – категорически возразил Соколов. – Он озлоблен, и тут надо только нам с ним работать, как-то даже ото¬греть его немного. Конечно, мы ничего ему не будем обещать и торговаться, но сделаем все, чтобы он поверил в нашу человечность. Работать с ним начнут Борисов и Уг¬лов, а я буду у себя в кабинете и в нужные, самые острые психологические моменты тоже подключусь. На всякий случай подготовим и дежурную машину, если потребует¬ся куда-либо срочно выехать.
– Это правильно, – одобрил Рыжов. – В общем, я вас, Александр Петрович, очень прошу, сделайте все, чтобы приказ был у нас. Я буду дома. Если потребуется мое вме-шательство, звоните в любое время дня и ночи.
Выйдя из кабинета начальника управления, Соколов сразу же сел с Борисовым за составление плана работы с Ивиным. Они понимали, что Ивин как бывший оператив¬ный работник все будет делать, чтоб не признаваться, так как понимает степень своей ответственности. Но, с дру¬гой стороны, и у них уже кое-что есть для того, чтобы Ивин задумался. Здесь же они договорились сделать все возможное, чтобы отвести его подозрения от жены, кото¬рая и так уже поплатилась за свою заботу о муже.
Закончив подготовку к предстоящему разговору, Соко¬лов отпустил пообедать Борисова и, взяв дежурную маши¬ну, тоже поехал домой. Быстро перекусив, он на этой же машине вернулся в управление. Конечно, о задуманном отдыхе не могло быть и речи.
Вскоре дежурный позвонил, что прибыли из Покров¬ского отдела сотрудники, и Соколов попросил зайти стар¬шего с Ивиным к нему в кабинет.
Извинившись перед сотрудником за нарушенную суб¬боту и поблагодарив его за то, что они привезли к нему Ивина, Соколов разрешил им возвращаться домой, а Ивина усадил перед собой в кресло.
– Ну, здравствуйте, Юрий Васильевич, – внимательно всматриваясь в него, проговорил Соколов. – Не догадывае¬тесь, зачем вас привезли ко мне?
– Нет, – спокойно ответил Ивин.
– А может быть, пока сюда ехали, вспомнили кое-что из последних своих дел в милиции?
– Мне нечего вспоминать, да и некогда. Надо, по суще¬ству, заново жизнь начинать.
– Ну что ж... Будем разбираться. А вы не злитесь, сами виноваты в том, что вас уволили.
После ухода Ивина Соколов понял, что тот, как го¬ворится, закусил удила и будет все отрицать. Обида и месть взяли верх над разумом.
Расположившись удобно в кабинете, Борисов сразу при¬ступил к делу.
– Юрий Васильевич, расскажите, что вы делали пятого октября, когда, будучи уволенным, приходили в райотдел милиции, –  спросил он.
– Не помню, – поняв, к чему задан вопрос, и утвердив¬шись в своих догадках, ответил Ивин.
– Ну, зачем так? – спокойно продолжал Борисов. – Вы же ведь бывший оперативный работник и понимаете, что от¬ветами «не помню», «забыл» не отделаетесь. Ведь привез¬
ли вас сюда не просто полюбоваться на вас, а кое-что и напомнить. Так вот я вам и напоминаю, что в тот день были занятия по служебной подготовке, и вас многие видели. Так зачем все-таки вы приходили?
– Да просто поговорить с ребятами захотелось, – поняв, что, конечно, они его приход закрепили, ответил Ивин.
– Ну, и сколько были, с кем разговаривали, о чем? – продолжал задавать вопросы Борисов.
– Да немного я там пробыл. Заглянул в один кабинет, в другой – у всех закрыто, тогда я открыл дверь в кабинет начальника отделения Смирнова, ну а там сидели сотрудники на занятиях, и я уже пошел по коридору на выход, а меня обогнал Смирнов, он бежал в кабинет начальника райотдела. Я понял, что, видимо, какое-то происшествие случилось, и остановился просто чисто из любопытства. А потом вернулся, у ребят был перерыв, постояли, погово¬рили, и я ушел из райотдела. Вот и все.
– Нет, не все. В кабинет начальника отделения, когда был перерыв, заходили?
– Нет, не заходил. Я сразу пошел в курилку.
– А после ухода из райотдела к кому пошли?
– Пошел сразу домой, потому что голова заболела, – от¬ветил Ивин.
– А дома кто вас видел именно в это время?
– Жена на работе была.
– Ну, что ж, давайте теперь подробно все по минутам и распишем. Сами будете писать объяснение или я запишу с ваших слов? – безразличным тоном спросил Борисов.
– Нет, давайте бумагу, лучше уж я все сам напишу.
Молча, Углов и Борисов смотрели, как Ивин, явно му¬чаясь и тщательно обдумывая каждое предложение, мед¬ленно писал объяснение. Написав его, он протянул Бори¬сову, но тот напомнил, что надо расписаться, поставить число, и только после этого принял объяснение.
– Ну, давайте продолжим дальше, – Борисов все задавал и задавал Ивину вопросы, вроде бы, и не имеющие отноше¬ния к делу, а тот, не понимая, что именно в этом заключаются тактика, отвечал, писал и все больше злился, теряя над собой контроль.
Оставив Углова отбирать у Ивина объяснение по оче¬редной группе вопросов, Борисов пошел к Соколову, что¬бы сообщить о состоянии Ивина. Выслушав Борисова, Соколов велел привести Ивина к нему в кабинет.
– Ну чего вы, Юрий Васильевич, мучаете себя и дру¬гих? – спросил он у Ивина.
– Никого я не мучаю. Это вы пытаетесь свалить на меня пропажу приказа, – зло ответил Ивин.
Соколов сразу же посмотрел на Борисова: неужели про¬говорились? У них была договоренность, чтобы о приказе пока никто не упоминал. Даже начальник Покровского от¬дела милиции не знал, для какой цели везли Ивина. Но Борисов, незаметно для Ивина, дал понять Соколову, что никто ему об этом не говорил. И тогда, улыбнувшись, Соко¬лов проговорил как бы в раздумье:
– А откуда вам известно о пропаже приказа?
И Ивин, не задумываясь, быстро ответил:
– Как откуда? От сотрудников Степного отдела.
– Ну, вот и хорошо, – ответил Соколов. – Называйте, от кого вы слышали, а мы сейчас же и проверим.
Поняв, что это проверяется легко, и что здесь он совер¬шил ошибку, Ивин начал путано объяснять, что забыл и не может вспомнить, кто ему про это говорил. Но Соколов перебил Ивина, заявив, что завтра он устроит ему встречу с Безмельницыным, а пока предложил идти и вспомнить, кто из сотрудников говорил ему о приказе.
Выйдя из кабинета Соколова, Ивин почувствовал, что им, видимо, все известно и что с ним они играют, как с мальчиком. А может быть, просто на испуг его берут? Ну, допустим, знают о встречах его с Василием и используют это, чтобы он признался. Нет, надо все отрицать, думал он. А вдруг Василий все им уже рассказал, сразу возника¬ла другая мысль. И чтобы как-то проверить ее, он решил осторожно спросить у Борисова, тем более, что он к нему не чувствовал неприязни.
– Виктор Петрович, а что, с Безмельницыным разговари¬вали?
– Ну зачем так, Юрий Васильевич? Вы же знаете, что я вам этого не скажу, –   ответил Борисов. – Одно мне ясно: Соколову много известно, и он сказал мне, что вас отсюда до понедельника не выпустит. Что завтра привезет Безмельницына, а в понедельник со всем материалом пере¬даст вас работникам прокуратуры, и сразу же в следствен¬ный изолятор. Так что я не завидую вам, тем более, что вы и ведете себя неправильно.
– А как мне правильно вести себя? – спросил Ивин. – Что, наговаривать на себя?
– Ну это тоже несерьезно. Одно ваше признание еще далеко не все, и вы знаете об этом. Правда, вы не можете не знать и другого приема, которым нередко пользовались сами: явка с повинной, – как бы сам с собой рассуж¬дал Борисов. Это была их выработанная с Соколовым так¬тика. Тот давил, как прессом, некоторыми имеющимися фактами, а Борисов пускался с Ивиным в рассуждения.
– Ладно, давай сюда объяснение и пойдем пообедаем, пока столовая открыта, а то нам с вами еще много работы, – сказал Борисов.
Вместе, втроем, они молча перекусили в столовой и вновь вернулись в управление.
Ивин все еще боролся, но уже больше с собой, чем с Борисовым, и постепенно оттаивал. Человечность всегда побеждала зло, делала она свое дело и здесь. Ответив еще на несколько незначительных вопросов, Ивин спросил:
– Виктор Петрович, а что мне будет, если я признаюсь?
– Ну это я не знаю. Если есть такое желание, то пойдем к полковнику Соколову, ему и признавайся, – ответил Бо¬рисов.
– Тогда идемте к нему, – вновь уже более твердым голо¬сом проговорил Ивин.
Соколову он рассказал, как он взял лежащий на столе приказ во время перерыва и потом сжег. Выслушав Ивина, Соколов попросил подробно изложить это в объяснении, прочитал и задал один вопрос:
– Для чего вы это сделали?
И Ивин, не скрывая, подробно рассказал о мотивах. Он решил отомстить начальнику милиции, особенно за то, что тот мешал ему в трудоустройстве. Когда Ивин приходил в какую-нибудь организацию, то там сразу же говорили, что им нужны люди, и спрашивали, где он до этого работал, предла¬гали ему должность и просили через денек прийти к ним. Но когда он приходил во второй раз, то инспектор, виновато пря¬ча глаза, объяснял ему, что мест вакантных у них нет. Так повторялось три раза, а на четвертый он не выдержал, начал возмущаться, и тогда ему кадровик сказал, чтобы он сначала уладил свои отношения с начальником милиции, потому что тот против приема на работу Ивина, и что они не могут пор¬тить отношения с начальником милиции. После этого Ивин пошел выяснить отношения с Кожевиным, но тот ему катего¬рично заявил, чтобы Ивин уезжал из района, так как работы ему здесь не будет. После этого он думал жалобу напи¬сать, а тут, случилось – зашел, никого не было, и лежал приказ. «Все логично», – подумал Соколов, но Ивину ска¬зал:
– Я прошу, Юрий Васильевич, подробнее вспомнить, как вы уничтожили приказ, потому что потом поедем на мес¬то. Вы же должны понять, что одних ваших признаний мало, а вдруг приказ не уничтожен и окажется в других руках, тогда как?
Принимая такое решение, Соколов понимал, что с Ивиным еще надо работать и работать, а самое главное, не до¬пустить общения его с женой и тем более с Безмельницыным. После того, как Углов увел Ивина в другую комна¬ту, Соколов с Борисовым еще долго сидели, обговаривая дальнейшие свои действия, и возмущались поведением на¬чальника райотдела. Можно, конечно, было ограничиться признанием Ивина в уничтожении приказа. А вдруг он не уничтожен?
В это же время тревожные мысли беспокоили и Ивина. Да, он признался, но пока уголовное дело не возбуждено, и в случае осложнений он всегда может отказаться. Пока ведь только одни его показания. Правда, неизвестно, что им говорил Безмельницын... А может быть, отдать им приказ, и пусть отцепятся от него. Но отдать приказ – это уже бесспорное доказательство совершенного. Так и не придя ни к чему окончательно, но увидев вошедшего в кабинет Борисова, который, прежде чем сесть, посмотрел на Углова, Ивин вдруг почувствовал, что они все знают и, видимо, лучше сознаться до конца. Через некоторое время он снова был в кабинете Соколова.
Но беседу Соколов начал не с фактов. Он долго убеждал Ивина в том, что хуже будет, если приказ попадет в чу¬жие руки. И, как бы читая мысли Ивина, заверил, что начальник отдела милиции будет строго наказан за то, что препятствовал в трудоустройстве Ивина. Более того, Соко¬лов уверенно предлагал сесть с этими офицерами в маши¬ну, которая уже стоит и ждет их, и поехать за приказом. После этих слов Ивин неожиданно попросил выехать в соседнюю область к отцу, у которого на хранении находится приказ.
Молча Соколов достал лист бумаги и подал Ивину, но тот, сразу же заволновавшись, спросил:
– А это зачем?
– Как зачем? Расстояние более трехсот километров, бен¬зин,  да и в дороге мало ли что может случиться. А осно¬вание направить вас туда с машиной – ваши слова, что ли?
Нет уж, вы напишите адрес подробный в селе, опишите вашего отца, чтобы мне меньше волноваться за вас.
Вздохнув, Ивин в который уж раз достал ручку и напи¬сал теперь уже более верное, но тяжелое для него призна¬ние.
После выезда сотрудников Соколов позвонил Рыжову и сообщил ему, что Ивин свое объяснение изменил и дал новое – о том, что приказ спрятан в деревне у отца, и еще добавил, что он звонил в то областное управление и про¬сил на всякий случай незаметно подстраховать своих офи¬церов.
На следующий день приказ уже был в кабинете у Соколова. Поездка прошла без осложнений. Ивин, как и было условлено, представил Борисова и Углова как своих друзей и, пока Углов разговаривал с отцом, по¬шел с Борисовым в сарай и из старого тряпья вытащил приказ.
Когда Рыжов узнал об этом, его ликованию не было предела. Он дал указание о поощрении всех участников розыска приказа. Он понимал, что нависшая над ним угроза миновала. Вскоре материал о хищении приказа был направлен в прокуратуру для возбуждения против Ивина уголовного дела. Но через несколько дней этот материал вернулся, так как надо было представить еще заключение центральной экспертной комиссии о степени секретности похищенного приказа. Но это и было самым больным ме¬стом: если не сообщали о пропаже приказа, то как теперь сообщать в министерство? И Рыжов принял решение – не передавать на Ивина материалы в прокуратуру, но приказ по Степному райотделу подготовить.
На очередном совещании с начальниками райотделов Соколов подробно рассказал о поведении подполковника Кожевина. Осужденных, вернувшихся из колонии, обяза¬ны устраивать на работу, а своему бывшему товарищу по оружию, по работе – так чинили препятствия. Соколов еще яснее осознавал, что далее так относиться к людям нельзя, зло плодит зло, и утверждался в необходимости еще раз побеседовать с Роговым...

ДИАЛОГ НЕПОНИМАЮЩИХ

О встрече они договорились еще вчера. И вот сегодня Соколов, отложив все дела, направился в ка¬бинет к Рогову для разговора о наболевшем, а главное, с надеждой как-то договориться об улучшении работы с лич¬ным составом. У Рогова в кабинете находился его новый заместитель капитан Ильин, который, увидев Соколова, собрал свои документы и, извинившись, вышел из каби¬нета. «А зря, – подумал Соколов, – ему бы тоже неплохо поучаствовать в разговоре».
Поднявшись с кресла, Рогов с самодовольным выраже¬нием подошел к Соколову, усадил его за приставной столик, дал указание секретарю никого с ним не соединять и сел сам напротив.
«Да, вышколили его в аппарате. Ничего не скажешь, умеет себя показать», – подумал Соколов.
– Так что вас беспокоит, Александр Петрович? – учтиво спросил он.
– Многое, Владимир Иванович, – вздохнув, ответил Со¬колов. – И прежде всего работа с нашими людьми, работа по укреплению дисциплины и законности.
– А чего тут много мудрить? Виноват – получай, что заслужил, – перебил его Рогов.
– Это правильно, возмездие должно быть. Но мы долж¬ны делать так, чтобы меньше было виноватых. Конечно, людей без недостатков нет, а нам надо помогать людям избавляться от них.
– А кто мне помогает? – со злостью в голосе спросил Рогов, вспоминая свой недавний разговор с начальником управления. Несколько дней тому назад Рогов зашел в кабинет к Рыжову и попросил его дать разрешение на за¬очную учебу в аспирантуре.
– А по какой теме? – спросил его Рыжов.
– По технической, конечно, я же инженер, – ответил тогда он.
– Вам что, Владимир Иванович, делать нечего в управ¬лении?
– Почему же, я справляюсь со своими обязанностями и думаю, что учеба не повредит моей работе.
– Вы сейчас без учебы столько недорабатываете, что мне приходится иногда краснеть за вас. Смотрите, сколько нарушений дисциплины, а вас это, вроде бы, и не касается.
– Все, что нам положено, мы проводим. А нарушения дисциплины были и будут, – спокойно возразил он Рыжову.
– Зачем вы пришли в милицию? – снова спросил его Рыжов, и тогда Рогов, не выдержав, возбужденно и оби¬женно ответил:
– А ты зачем пришел? У тебя спрашивали твое мнение? Вот так и я пришел в милицию.
От такого ответа Рыжов сначала опешил. Он не при¬вык, чтобы подчиненные называли его на ты, но главное, Рогов, не подозревая того, задел самое больное место у него. Сдержав себя из последних сил, Рыжов проговорил тогда:
– Выйдите из кабинета.
После того конфликта Рогов несколько раз пытался вос¬становить хорошие отношения, но Рыжов или не брал труб¬ку, когда тот звонил ему по телефону, или отвечал корот¬ким: «Я занят».
– Что ты спрашиваешь? – как бы очнувшись, прогово¬рил Рогов.
– Да я спрашиваю о Борисове, он что, вам отказал в какой-то просьбе?
– Нет, он у тебя мужик, что надо. К сожалению, многие еще пытаются утвердить себя не умной работой, а через колено. И недостатки в работе используют, чтобы породить у подчиненных страх и угодничество, а Борисов не такой.
– Правильно, Владимир Иванович, вот и давайте учить командиров всех степеней работе с людьми. Мы же обяза¬ны в колониях, спецкомендатурах осужденных перевоспитывать, а со своими людьми не можем вести работу. Трудовые коллективы нам направляют, а мы их портим.
– Подожди, Александр Петрович, так мы что – специ¬ально что ли их портим? – перебил Рогов. – Или у нас тут детский сад?
– Не специально, а своим невниманием к ним. Дело в том, что сотрудник наш больше, чем кто-либо иной, соприкасается в жизни с отрицательными явлениями. Вы посмотрите на работу следователя, инспектора уголовного розыска, БХСС, со¬трудника спецкомендатуры – с кем работает? Кто с утра до вечера сидит перед ним? Преступник: вор, насильник или мошенник. И у большинства из них испорченные, мягко гово¬ря, взгляды на жизнь. И вот, соприкасаясь каждый день с этими отрицательными личностями, некоторые сотрудники тоже пачкают¬ся. Сначала осваивают жаргон, потом перенимают привычки, а потом и характер, который рано или поздно проявляется в делах. А мы с вами что противопоставляем этому?
– Как это понимать, что противопоставляем? – перебил Рогов. – Политико-воспитательную работу проводим, Алек¬сандр Петрович, и вы это отлично знаете.
– Не знаю. Везде ввели освобожденных замполитов, а хорошей индивидуально-воспитательной работы практи¬чески нет. В лучшем случае – общие мероприятия, на которых, кстати, нарушители редко бывают. Формализм сплошной! А ведь это своеобразный вакуум – мы не запол¬няем, значит, он заполняется другим, нежелательным со¬держанием.
– Но ты же знаешь, Александр Петрович, что у меня много новых замполитов   пришло, сам политотдел моло¬дой, – как бы оправдываясь, проговорил Рогов.
– Это верно, молодых много, но и это хорошо. Вот мы через месяц проводим сборы кадровых работников, и я бы вам предложил на эту учебу вызвать и замполитов. Если считаете зазорным замполитам сидеть рядом с кадровиками, то давайте для них подготовим отдельную программу, и мои подчиненные расскажут им все необходимое. Хотя бы будут знать, как должны работать наставники, суды чести и т.д. Разве это повредит?
– Нет, конечно, – ответил Рогов. – Но пока мы еще своей работе их не научили. А то потом начнут заниматься не своим делом.
– Вот в этом у нас с вами и расходятся точки зрения. Что бы вы ни говорили, я всегда и всем буду заявлять одно: работа с людьми – это и есть самая партийная работа, и никто меня не переубедит. И другая сторона – сегодня надо искать работу, а не уклоняться от нее.
– Ну, это ты не прав. Что мы, не работаем, по-твоему? Вон какую научно-практическую конференцию по перестройке провели, из центра были – даже похвалили.
– Да не о том разговор идет. Конечно, нужны и общие мероприятия, да и умеем мы все показуху делать, научи¬лись за последние годы. Я о другом толкую, об индивидуальной работе с людьми. А вы мне – конференцию. Конечно, красиво было, схемы всякие выгодные для нас повесили, лучших людей посадили в зал, хвалебные речи отрепети¬ровали, а в это время нарушители дисциплины делали свое дело.
– Так что, по-твоему, не нужны такие конференции?
– Почему не нужны. Надо проводить и общие мероприя¬тия. Например, почему не провести встречи со старшими офицерами отдельно, а потом с младшими, выдвинутыми из сержантов? Или проблема отличников милиции. Ведь в прошлые годы эти знаки вручались чуть ли не каждому, и вот приедешь в отдел, там полотдела – «отличники милиции», а они иногда работают хуже, чем молодые сотрудники. Так что, теперь в другую крайность бросимся? Нач¬нем лишать всех этого звания? Мне думается, это тоже неправильно. Надо с ними сейчас побольше поработать, чтобы они стали настоящими отличниками. В общем, много форм, и все они нужны, но, по-моему, главное на сегодня – это индивидуальная работа с подчиненными, тогда и списков «склонных» не будет.
– Да, я что-то слышал краем уха об этом, – проговорил Рогов.
– Повоспитывал я немного Долгова,  а то уж совсем совесть потерял. Вместо работы с людьми ищет, как легче прожить.
– Слушай, а что это на тебя злой Пивоваров? – улыбаясь и подчеркивая, что не с одним Долговым у Соколова про¬блемы, спросил Рогов. – Аж в лице меняется, когда говорит о тебе.
– Будет меняться, потому что раньше никто его не тро¬гал, а сейчас и его ширму таинственности стали приот¬крывать. Да что, он один что ли? Многие не любят, когда
начинают вникать в их работу.
– Ну а все-таки, почему у нас нарушения дисциплины? Ведь люди в погонах, – вызывая на разговор, как бы недо¬уменно спрашивал Рогов.
– Врать надо всем меньше, – коротко ответил Соколов.
– Нет, так не пойдет. Давай рассказывай. И что-то мы, возможно, возьмем на вооружение.
И тогда Соколов начал с прописных истин о единстве слова и дела, о том, что нередко отдельные руководители не реагируют на незначительные проступки, дают им раз¬растись в более крупные и тогда, как правило, теряют сотрудников. Горячась, он подчеркивал, что это не зна¬чит, что надо наказывать по каждому случаю, но отреагировать надо обсуждением в коллективе. Что сейчас только и слышишь громкие фразы: «человеческий фактор», «не¬гативные явления застойного периода» и так далее. При этом зачастую произносят их те, кто порождал эти застой¬ные явления. Святые по существу слова треплют и по делу, и не по делу, обесценивая их. А как поднять роль челове¬ческого фактора, как преодолеть недостатки, никто не го¬ворит.
– Ну и что надо делать, – перебил Рогов.
– Надо, чтобы замполиты первыми показывали пример в перестройке мышления,    но даже и у них как был командно-административный стиль, так и остался. Знаете, как остряки говорят по этому поводу? – спросил он у Рого¬ва. – Раньше у замполита было правилом воспитывать сво¬им примером, и методика работы умещалась в короткую
формулу: «Делай, как я», а сейчас: «Делай, как я сказал». Так, может быть, поможем вернуть то хорошее правило выборностью замполитов?
– Нет, я против этого. Может и авторитет упасть, пока мы еще не готовы к этому, – поспешно возразил Рогов. – А что касается работы с сотрудниками, то мы по этому пово-ду разъяснений из министерства ждем.
– Это бесполезно, Владимир Иванович. Министерство на каждый случай не даст разъяснений. Да вы это и сами знаете: из министерства только приказы и указания идут,
а как их выполнять, это уже наша с вами забота, – и добавил:
– Мне порой начинает казаться, что мы иногда отстаем от движения нашего общества впе¬ред. Приходят с предприятий к нам на службу передовые рабочие, у них и интересы шире, а потом пообщаются со своими товарищами по службе, глядишь, и гаснет этот интерес. Эта проблема и командиров касается: когда человек был хорошим во всех отношениях, его выдвинули, и это было заслуженным, но потом он остановился на том уровне, не рос вместе со всеми и, конечно, отстал от происходящих перемен. Это тоже наша беда, и мы должны вмешиваться в это.
– Тебя что-то на теорию потянуло, Александр Петро¬вич, не усложняй ты эти проблемы. Все значительно проще. Вот давай лучше договоримся, как нам выполнять указание о немедленном увольнении сотрудников, склонных к употреблению  спиртных напитков. А то мои замполиты жалуются на кадровиков, что те застав¬ляют кучу документов представлять.
– А вы как же думали? – ответил Соколов. – Все должно быть доказано. Но это одна сторона дела, так сказать, боль¬ше техническая. А мне хотелось бы поговорить о другом.
Мы боремся против фактов, но не против системы, порож¬дающей эти факты.
– Ты систему не трогай, – со злостью в голосе перебил Рогов. – Есть постановление Центрального Комитета по борьбе с пьянством, вот и выполняй его. Много рассуждающих стало, а дела мало.
– А вы, как видно, много делаете.
– Во всяком случае, не будем либеральничать, как это делают кадровики, и запомни, Александр Петрович, меня обком направил сюда не в бирюльки играть.
Говоря это, Рогов нервничал, ходил по кабинету и уже не был таким, как в начале беседы.
Соколов знал, что после назначения на должность на¬чальника политотдела Рогов сразу же стал возмущаться прежними порядками. Ум его отличался практичностью, а память держала в голове цифры, имена нужных людей и даже даты их дней рождения. Но он понимал также и то, что ему необходимо найти в работе что-то новое и необыкновенное. Этим новым, которое поможет ему утвер¬диться, он считал активную работу по выполнению поста¬новления о борьбе с пьянством. По этому вопросу он уже провел несколько совещаний, на которых со знанием дела доказывал, какой вред наносит алкоголь.
И сейчас, не соглашаясь с Соколовым, он с жаром дока¬зывал необходимость немедленного увольнения всех за¬меченных в употреблении спиртных напитков.
– А почему свободное время не заполняем интересными мероприятиями? Почему наш клуб пустует? Почему, на¬пример, читательские конференции не проводим? Или это
не ваше дело? – не сдавался Соколов.
– Да это можно, конечно. Но у меня людей не хватает в аппарате. Да еще и Рыжов нас не очень поддерживает, – как бы вызывая Соколова на эту тему, проговорил он.
– Ну, это вы неправильно говорите, – возразил Соколов. – Наоборот, все хорошее он сразу подхватывает. А то, что работников областного аппарата заставляет по-новому работать, так это надо было давно делать. Тогда бы и поста¬новления лучше выполнялись.
– Наконец-то ты прозревать начал, – улыбался Рогов, продолжая развивать свою любимую тему.
– Ты знаешь, умение пить считалось умением жить, а умение жить стало умением пить. Нередко и карьера де¬лалась застольными винными парами. Мне как-то Пиво¬варов рассказывал: приехали в его службу из министер¬ства, ну и вьют, как говорится, веревочки, аж тяжко от¬биваться, и это им не так, и другое не эдак. Прибежал к Пивоварову начальник службы и говорит: «Что делать?» А тот ему сразу совет: что, мол, новичок, не знаешь? Бери свою и мою машины и увези отдохнуть в лес. Тот, конечно, так и сделал, и сразу все стало правильным, даже опыт те стали описывать. Нет, глубоко вошли корни пьянства, и правильно сейчас дается этому бой. И ты не упрощай эту национальную беду.
– Ну, убедили, убедили, – как бы сдаваясь, засмеялся Соколов. – Только к моим предложениям прислушайтесь. Я ведь это говорил не без умысла, а для дела. Время-то идет, а мы не только по-новому, а даже и по-старому ухуд¬шили работу. Все чего-то выжидаем. В общем, я говорил все это для того, чтобы предложить свои возможности. Давайте вместе по-хорошему работать, – как бы подыто¬жил он разговор и вышел из кабинета.

ЛЮБОВЬ КАК ПРИХОДИТ, ТАК И УХОДИТ

Первые дни совместной жизни у Петрова с Зиной проходили, как сплошной праздник. Взаимные лас¬ки, забота, внимание друг к другу и никаких туч. Правда, работа в новой должности больно отразилась на самолюбии, так как он уже привык руководить подчиненными, и это ему нравилось. А тут снова – рядовой исполнитель, подчиняющийся чуть ли не каждому. На первых порах ему все казалось в его начальнике отделения неправильным, и он даже начал было тому возражать, хотя был не прав. Все свои беспокойные мысли он теперь уже пытался заглушить только Зиночкой. Правда, дочь и жена тоже никак не уходили из головы, особенно ночью, но он надеялся на время. Время, думал он, лучший в этих делах лекарь. Алименты на содержание дочери он передавал вместе с подарками своей матери, которая, несмотря ни на что, любила свою внучку и бывшую жену сына. Зину она не приняла сразу и попросила Анатолия не приводить ее к ней, а вот с Варей сблизилась еще больше. Она как бы взяла на себя часть вины в случившемся и заботой, теплом пыталась компенсировать ей нанесенную Анатолием обиду. Особенно переживала уход отца его дочь. Первое время она, плача, просила у бабушки одного – чтобы только не видеть отца, но через пару месяцев, опять-таки с помощью бабушки, стала еженедельно встречаться с ним. А Зина, не замечая всего этого, жила своим, как она постоянно говорила, счастьем. Правда, после первого посещения женской консультации Зина сообщила о своей беременности Анатолию и, как бы извиняясь, попросила его спать отдельно. Но тогда Петров еще ничего не почувствовал. Его так же радостно встречали с работы, так же окружали заботой, а возникшую некоторую холодность Зины он объяснял тем, что она волнуется в ожидании родов и что все потом будет так же, как и в первые месяцы их совместной жизни. И все же мысли возвращались к Варе, которую он обидел, к дочери, которая его так любит и так ждет каждой встречи, чтоб посоветоваться с ним, порадовать его своими успехами. Эти мысли приходили всегда в сравнении. Стоит Зине что-то сказать или сделать, как Петров уже автоматически думает, а что бы в этой ситуации сказала и сделала Варя. Правда, он старался прогнать эти мысли, но они все снова и снова возвращались к нему. Видимо, Зина не могла ему дать душевной теплоты столько, сколько давала Варя. А тут еще недавно мать Зины сказала Анатолию, чтобы он меньше тратился на подарки дочери. Конечно, тогда он неправильно поступил, нагрубив ей, видимо, прорвалось накопившееся, но от этого не легче. Зина тоже стала какой-то вспыльчивой, иногда, правда, она вроде бы и заискивает перед ним, но Петров уже и не понимал, где фальшь, а где искренность. Более того, недавно она попросила его лечь с ней вместе спать, и он, взяв с дивана подушку, забрался к ней под одеяло. Но того чувства, которое было в первые дни их жизни, у него уже не было. И хотя и лежали они рядом, чувствовал он себя где-то далеко-далеко от Зины. Это уже было что-то новое, и все же, утешал себя он, все устроится, жизненная «притирка» не дается легко. Вскоре Зину увезли в роддом, а Анатолий, привыкший проявлять заботу, тем более о близких, бегал, выкраивая свободное время, по магазинам, покупая все по составленному Зиной списку. Родила Зина сына, как бы исполняя желание Анатолия. Зина вся сияла, такой радостной Анатолий ее еще не видел. Но он замечал и другое: чем радостнее она была при виде сына, тем больше мрачнело ее лицо при виде Анатолия. Откуда ему было знать, что у Зины с матерью состоялся разговор, по существу решивший его судьбу. Мать посоветовала Зине поговорить с Анатолием и развес¬тись с ним. Она убеждала Зину, что мужчине требуется много внимания уделять, не меньше, чем ребенку, и кор¬мить, и обстирывать, и что Анатолий тратит деньги на дочь и неизвестно еще, чем кончится все это, лучше получать от него алименты на сына и быть свободной, как жили они раньше. В душе своей Зина разделяла эти советы матери, тем более, что у сына теперь законный отец есть, и главного она добилась. Но, соглашаясь с матерью, Зина не знала, что та, с одной стороны, сводит счеты с зятем, а с другой стороны, прежде всего думает о себе. Если они будут жить вместе, то со временем могут получить квартиру и уйти от нее. А так она будет всегда нужна Зине и всегда будет находиться рядом. Эгоистичная любовь к дочери и своя выгода толкали тещу на эти хитрости. Однажды Анатолий поздно вернулся домой, и хотя Зина знала, что в этот вечер он встречается со своей дочерью, начала разговор со своих мелких обид, взвинчивая и себя, и его. Не выдержав, Анатолий спросил тогда, чего же она хочет. И Зина ответила то, чего он больше всего боялся. Она ему заявила, что не может делить его между собой и его дочерью и что лучше будет, если он от нее уйдет. Считая, что Зина сказала это сгоряча, он перестал с ней спорить и лег спать, решив отложить разговор до утра. Всю ночь его мучили мысли – неужели это расплата за совершенную ошибку, неужели с Зиной все кончено? Утром, надеясь, что Зина успокоилась, он сам завел разговор об их отношениях, но Зина, перебив его, холодно сказала, что считает все уже переговоренным и просит Анатолия оставить их. Не хотелось верить этому, но мужская гордость, самолюбие заставляли его проучить Зину. Он решил пожить несколько дней у своей матери, считая, что Зина тем временем одумается и попросит у него извинения. Вечером, не забирая своих вещей, он пришел к матери.
– Ты чего это, Толя, сегодня, вроде, не обещался?
– А ты что – против того, чтобы сын почаще бывал у тебя? – тяжело вздохнув, ответил он. – Может быть, я вообще хочу у тебя пожить немного, если не выгонишь?
– Живи, куда же тебя выгонишь, ты ведь теперь самостоятельный, сам все решаешь, – и заметив, как помрачнело лицо сына, добавила:
– Ладно, не буду... В шкафу бери белье, застилай свой диван, а я пока ужин приготовлю.
Прошло несколько дней. Петров жил у матери. Зине он не звонил, но и Зина не проявляла о нем беспокойства. Петров не любил неясностей в делах, в отношениях с людь¬ми и, не выдержав, в один из вечеров пришел к Зине.
Состоявшийся разговор убедил его в том, что Зине он не нужен. Он не почувствовал ни жалости к себе, ни боли расставания, как это было с Варей. Спокойный тон гово¬рил о ее холодном расчете, но не о любви. Собрав свои вещи, Петров покидал не только квартиру и Зину, он покидал свои мечты и надежды. Дома мать, увидев, как он молча раскидывает свои вещи, спросила:
– Надолго?
И тогда он с болью и обидой в голосе ответил:
– Навсегда. Во всяком случае, оттуда я ушел навсегда.
Несколько дней мать не начинала с сыном разговора.
Она чувствовала его переживания и по-матерински давно простила и жалела его. С работы Анатолий приходил поздно, поужинав, ложился на диван и, уставившись в какую-то точку на потолке, долго молчал и о чем-то думал. И так повторялось ежедневно, за исключением вечеров, когда приходила дочь. Вот и сегодня Светлана сидит на его диване и читает книгу. Когда раздался звонок, Светлана первая подбежала к двери, чтобы встретить отца.
– А я тебя уже около часа жду, – проговорила она.
– Да понимаешь, пришлось задержаться, – оправдывался он, а сам с любовью смотрел на повзрослевшую дочь.
– Давай, папа, сначала поужинаем. Бабушка нам что-то вкусное приготовила, а не говорит.
– Давай. Только мне надо помыться. На, держи мой пиджак, – подавая его, он снова увидел, как дочь стремится помочь ему. Она не подавала вида, что жалеет его, но, если бы ей предложили отдать за отца свою жизнь, Светлана, не задумываясь, сделала бы это. Во все проведенные встречи она ни разу не упрекнула его за уход от них. Только однажды, перед разрывом  с Зиной, по-детски почувствовав его состояние, спросила, не тяжело ли ему там. Но тут же, увидев его изменившееся лицо, попросила простить ее. Каждому отцу дорог свой ребенок, но после того, вроде бы, неосторожного вопроса Светлана стала ему еще дороже. Он понял тогда, что дочь уже не осуждает его, что она простила и по-прежнему любит. Эти размышления пре¬рвала мать, приглашая сына и внучку к столу. За ужином говорили обо всем, кроме личной жизни Анатолия. В этом они, не сговариваясь, оберегали его, как больного. После ужина Светлана с бабушкой стали убирать посуду, а он прошел в зал, сел на диван и с благодарностью думал о них. Вскоре пришла дочь.
– А знаешь, папа, у нас в классе вот уже несколько дней идут споры, и к одному мнению мы пока не пришли. Как ты считаешь, кто прав?
– А о чем спорите? – спросил он, любуясь дочерью.
– Да у нас в классе учится девочка одна. У нее папа сильно пил. Больше того, как напьется, так хватает топор и за ее мамой и за детьми бегает. Каждый вечер дети прятались и со страхом ждали прихода пьяного отца. Он в таком страхе держал и мать, и соседей, что те боялись даже в милицию пожаловаться. А недавно ее отец пьяным попал под машину, ну и умер. Так его дочь, которая учится в нашем классе, пришла утром в школу такая сияющая и говорит: «А у нас радость – папу машина задавила». Вот тут и началось. Кто ее осуждает – отец-то, мол, родной, нельзя так; а другие, наоборот, говорят, что она права, какой же он отец, если ему водка дороже семьи.
– Ну а ты, Света, как думаешь? – спросил снова он.
– Мне кажется, что надо было за него бороться. Ведь все же они ему родные, а никто не помог. Я тоже поругала эту девочку. Ведь могла она мне как председателю совета отряда сказать об отце, а я бы тебя попросила. Что, ты не помог бы?
– Конечно, помог бы. Но это очень сложные вопросы, – вздохнув, ответил отец.
– Ну вот, все вы взрослые одинаковые: как отвечать не хотите или не можете, так прячетесь за сложные вопросы.
Поговорив еще немного, Светлана стала собираться домой. Было уже поздно, и отец пошел проводить ее. Дорогой она рассказала о недавно просмотренной ею кинокартине, и только перед ее домом как бы вскользь сказала:
– Ты не расстраивайся, папа, все будет хорошо.
И тогда он прижал ее к себе, а она, как бы понимая его состояние, сразу затихла, чего-то ожидая. Отстранив от себя Светлану, он поцеловал ее, как делал это раньше и, тяжело вздохнув, проговорил:
– Ну, беги быстрее, а то мама, наверное, уже волнуется.
Это было для Светланы уже очень важным. Она за все время после ухода отца впервые услышала от него о мате¬ри, притом, ей казалось, сказано это было и с теплотой, и с болью в голосе. Прибежав домой, Светлана, не раздева¬ясь, стала целовать свою мать, повторяя при этом одни и те же слова: «Все будет хорошо, все будет хорошо!» Потом они сидели вместе, и Светлана рассказывала ей об отце, о том, как он изменился, и как ему тяжело, а Варя смотрела на дочь и думала, что тяжелее всех дочери, а не им.
Через несколько дней мать Анатолия пришла к Варе и попросила ее прийти вместе со Светланой к ней в гости на день рождения. Варя знала об этом дне и уже купила ей подарок, но не думала о том, что Анатолий уйдет от Зины и будет жить у матери. Услышав это приглашение, Варя растерялась: с одной стороны, ей не хотелось встретиться с Анатолием, а с другой – нельзя было обижать его мать. И она, волнуясь, спросила: «А кто будет?» Тогда мать, понимая ее состояние, ответила:
– Успокойся, Варенька, кроме вас у меня никого не будет. Она уже в мыслях своих снова считала этих близких для нее трех людей единой семьей и, как бы заторопившись, начала убеждать Варю, что хватит им уже мучить друг друга и особенно Светлану и ее, что ошибки тоже надо уметь прощать, что «поговорите, посмотрите друг на друга и, может быть, забудете тот кошмар». После ухода матери Варя долго думала о том, как жить дальше. Конечно, Толя поступил по отношению к семье подло, но она знала его многие годы как порядочного человека и пони¬мала его состояние. Первым он не пойдет на примирение, потому что слишком самолюбив, и хотя ему стыдно за со¬вершенное, он будет нести в себе это наказание, пока не простит ему Варя. Но и это не главное. Главное заключа¬лось в Светлане: она каждый день напоминает матери сво¬ими разговорами об отце, а недавно Варя, придя домой, услышала разговор дочери по телефону с бабушкой, во время которого дочь несколько раз повторяла, что было бы хорошо, если бы папа с мамой помирились.
В назначенный день Варя с дочерью пришли к матери Анатолия. Их уже ждали. После ухода Анатолия из семьи Варя не видела его, и вот сейчас, сидя за столом, незамет-но рассматривала когда-то такое любимое лицо. Изменений особых не было, но она уловила и печаль пере¬живаний, и горечь раскаяния. Разговор за столом велся на различные темы, особенно старалась Светлана. Она по¬нимала состояние родителей и своими детскими разгово¬рами как бы связывала их снова в одну семью. Но вот мать, наполнив бокал шампанским, попросила всех, в том числе и Свету, налив ей сока, выпить за новую хорошую жизнь ее самых близких людей. Варя сначала испугалась сказанного, но дочь так посмотрела на мать, что та вы¬нуждена была молча принять этот тост, не возражая и не соглашаясь. От нанесенной обиды она еще не излечилась, но то, что дело пошло «на поправку», почувствовали все и особенно Светлана.
– Ах, мамочка! – воскликнула она. – Если бы ты знала, как я рада.
– Ну, ладно, ладно, – прижав ее к себе, проговорила Варя. В горле у нее стоял ком и, несмотря на кажущееся равнодушие, ей трудно было скрыть волнение. В голосе дочери она услышала не только радость, но, казалось, и годы нежной любви сидящих за столом таких близких людей.
Она подошла к окну и несколько минут молча смотрела на возвышающиеся рядом дома, а мысли уже лихорадочно несли ее вперед от беспросветного уныния к счастью, которым окружал их раньше Анатолий.
– Наверно, Света, и домой пора, – как бы извиняясь, сказала она, – завтра ведь всем рано вставать.
– Ну что ты, мамочка. Посидим еще немного, я уроки все приготовила, – быстро проговорила Светлана и, видя нерешительность матери, стала подкладывать в их с отцом тарелки лучшие кусочки зажаренного мяса.
В тот вечер они с Анатолием так и не поговорили, но Анатолий облегченно почувствовал, что жена и дочь его простили и ждут...

УБИЙСТВО ТАКСИСТА

В городе в последние дни все чаще возника¬ли разговоры о разбойных нападениях на таксистов, говорили, что преступников никак не могут задержать. Действитель¬но, весной при выезде из города неизвестные, которых во¬дитель такси посадил у вокзала и вез в соседний городок, под угрозой ножа заставили остановить машину, забрали у него все деньги и, выбросив из машины водителя, уеха¬ли. Время было позднее. Пока водитель дождался попутной машины, доехал до поста ГАИ и рассказал инспектору о нападении, пока выехали на место происшествия, прошло уже более двух часов.
На следующий день машина была найдена в лесу брошенной, но ни отпечатков пальцев, ни остав¬ленных каких-либо вещей обнаружено не было. Водитель такси Иван Андреевич Бураков, уже не молодой и напуганный этим нападением, ничего конкретного не мог пояснить работникам милиции. Он даже не рас¬смотрел как следует, во что были одеты эти три парня. Они пообещали ему хорошо заплатить, и он их повез. До¬рогой они все молчали, а когда отъехали от города кило¬метров на десять, тот, кто сидел сзади, как-то неожиданно левой рукой прижал к спинке сиденья его за шею, а правой приставил к щеке нож и приказал остановить маши¬ну. После остановки машины тот, кто сидел рядом на пе¬реднем сиденье, произнес одно слово: «Деньги!» и, не до-жидаясь ответа, стал шарить по карманам. Забрав около двухсот рублей, они отпустили его, приказав выйти из машины и молчать. Кто-то сел за руль, и вскоре машина скрылась из вида. Вот и все, что помнил Бураков.
По этому разбойному нападению сразу же было возбуж¬дено уголовное дело, создана оперативная группа, но ре¬зультатов никаких не было. Прошло около месяца, и вдруг в один из вечеров – точно такое же нападение на другого водителя такси Алексея Иосифовича Венцеля. Почерк тот же. Правда, Венцель хорошо рассмотрел приставленный нож, и, по его словам, это был морской кортик с длинным узким лезвием. Запомнил он и одного из преступников. В этот раз преступники вместе с деньгами забрали магнито¬фон и, оставив машину в глухом переулке, скрылись. Все было сделано за несколько минут после того, как они вы¬садили из машины водителя.
Сразу же были блокированы все выходы из города. Но через полчаса патрульной машиной была обнаружена с еще не остывшим двигателем эта «Волга», и тоже осмотр ниче¬го не дал.
После второго разбойного нападения стало ясно, что пре¬ступная группа действует в областном центре, и поэтому в городском управлении внутренних дел была создана новая оперативная группа, которую возглавил заместитель начальника городского управления по оперативной работе подполковник милиции Яков Иванович Федоров. Он был опытный оперативный работник и немало на своем счету имел сложных раскрытых преступлений. Молодые сотруд¬ники его любили, восхищались им и по-хорошему завидовали Федорову. Его советы всегда выводили сотрудников на правильную версию и в итоге на раскрытие преступ¬ления. Все понимали, что Федоров хорошо знает преступный мир и иногда пользуется помощью бывших преступ¬ников. Нравилась работа Федорова и Пивоварову, кото¬рый всегда и во всем его поддерживал. Правда, не совсем хорошие отношения у Федорова были с начальником го¬родского управления, но это, видимо, на почве различных пониманий работы по борьбе с преступностью. Тот застав-лял Федорова шире смотреть на свою работу, не ограничи¬вать ее только раскрываемостью, а делать так, чтобы преступлений совершалось меньше, то есть он требовал улучшения работы по профилактике правонарушений, по улучшению взаимодействий городской милиции с коло¬ниями, из которых после отбытия сроков наказания воз¬вращались бывшие преступники, по улучшению работы с подростками, семейными дебоширами, «несунами» и т.д. Это были правильные требования, но Федоров, воспитан¬ный десятилетиями, понимал роль милиции только в одном – в раскрытии совершенных преступлений. И лю¬бил при этом повторять, что победителей не судят.
Пока шла работа по составлению плана оперативно-ро¬зыскных мероприятий, пока разрабатывались различные версии, в городе было совершено третье разбойное нападение. При этом был убит водитель такси Морев. Машину нашли утром в лесопосадке рядом с садовым участком. Сначала дачники этому не придали значения, но к обеду решили подойти и посмотреть, так как около такси никто не появлялся. Подойдя, они увидели, что в машине лежит окровавленный труп мужчины, и срочно сообщили в ми¬лицию. Вскоре подъехал со следователем подполковник Федоров, но убедившись, что лежащий в машине мужчи¬на мертв, послал свою машину с одним из сотрудников за следователем прокуратуры и экспертом. А еще через не¬сколько минут на месте происшествия был полковник Пивоваров. Пока в ожидании следователя и эксперта к осмотру не приступали, но всех мучила мысль – той ли группой преступников совершено это убийство или дру¬гой.
Осмотр машины и прилегающей территории длился не¬сколько часов. На теле у убитого было большое количе¬ство колотых каким-то острым предметом ран. В карманах, кроме водительского удостоверения, ничего не было, и если у него были деньги, то преступники их наверняка забрали.
Пока шел осмотр машины, было установлено, что Мо¬рев – участник Великой Отечественной войны, считался в таксопарке одним из лучших водителей, будучи пенсион¬ного возраста, не хотел уходить на пенсию и что у него хорошая семья. Все это говорило о том, что мотивом пре¬ступления является ограбление. На дверцах машины экспертом были обнаружены отпечатки пальцев, но надо было еще перепроверить, не принадлежат ли они убито¬му. Около машины на сырой земле виднелись следы от обуви. Во время осмотра все это было сфотографировано, сделаны слепки, взята проба земли. В об¬щем, все понимали тяжесть преступления и ответствен¬ность за его раскрытие, поэтому учитывались даже, каза¬лось бы, не относящиеся к делу мелочи, так как в определенный момент они могли бы сыграть немалую роль.
На следующий день после вскрытия трупа судебно-ме¬дицинскими экспертами было дано заключение, что смерть наступила от нанесенного в сердце удара острым узким колющим предметом, и что на теле еще имеется одиннад¬цать глубоких ранений. Получив это заключение, Федо¬ров срочно пригласил к себе водителя таксопарка Венцеля для составления фоторобота одного из преступников, на¬падавших на него. С помощью специалистов фоторобот вскоре был сделан, размножен на сотни фотографий и пе¬редан не только работающим в оперативной группе, но и всем оперативным работникам города. Передана была фо¬тография и инспектору уголовного розыска Петрову, ко¬торый в спешке и стремлении быстрее выйти на преступ¬ников показал ее ранее судимому Сашке Яшину и попро¬сил его, если тот что узнает, сказать ему. Яшин уже отбы¬вал в колониях наказания за совершенные преступления. Последняя его судимость была за квартирные кражи с использованием формы сотрудника милиции. В колонии он как и раньше делал все, чтобы сократить срок отбы¬вания наказания, и вскоре за примерное поведение с учетом отбытого срока был направлен на исправительные ра¬боты в спецкомендатуру. И в колонии, и в спецкомендатуре он всегда, когда к нему обращались сотрудники с ка¬ким-либо вопросом, охотно сообщал им все. Видимо, этим он как бы заранее зарабатывал некоторую снисходитель¬ность к себе на будущее. Но сейчас Яшин понял, что рабо¬та ведется большая и что рано или поздно преступление будет раскрыто, и что тогда придется отвечать не только в суде, но и перед Горбуном, который и в колонии его достанет. Яшин знал, как он карал за нарушение правил и помнил, что тот даже своего ближайшего помощника убрал за то, что он пьяным проболтался о связи Горбуна с каким-то большим начальником. А в этом случае они вопреки неписаным законам банды Горбуна наследили в областном центре. После некоторых колебаний Яшин пришел к Горбуну и, покаявшись, заявил, что может свалить убийство на Леньку Вавилова и его собутыльников. После длительных расспросов о реальности этого, Горбун впервые за этот вечер улыбнулся и дал добро. Яшин тогда не знал того, что Горбун решил свести счеты в первую очередь с заместителем по оперативной работе городского управления Федоровым, который уже немало попортил ему нер¬вов. Получив согласие, в этот же день, Яшин обговорил это со своими двумя соучастниками разбойных нападений и предложил одному из них срочно уехать из города, так как сделанная по фотороботу фотография могла помочь в его задержании.
На следующий день Яшин, напоив Вавилова, в пьяном разговоре намекнул ему об убийстве таксиста, и тот ему начал рассказывать все то, что он слышал об этом деле. В общем, дезинформация была приготовлена, и вскоре Яшин со всеми подробностями убийства, которые он, кстати, очень хорошо помнил и сам, рассказывал в отделе Петро¬ву о том, как совершил убийство таксиста Вавилов. Через час, не перепроверив ничего, Петров уже победно докла¬дывал подполковнику Федорову, а еще через некоторое время они вдвоем сидели у Пивоварова и довольные пе¬ресказывали ему все подробности.
– Посидите здесь, я сейчас вернусь, – выслушав их, проговорил Пивоваров и поспешил к начальнику управления.
– Ну вот, Тимофей Николаевич, мои орлы уже наступили, – радуясь, проговорил он.
– Подробнее, пожалуйста, а то меня тоже дергают по¬стоянно по этому делу, – попросил Рыжов.
И тогда Пивоваров, тоже несколько прибавляя, более подробно рассказал ему то, что получил от Петрова и Федорова, в которого он верил, как в себя. Выслушав, Ры¬жов спросил у Пивоварова:
– А можно ли верить тому человеку, который сказался обэриутом?
И тогда сработало то, на что и рассчитывал Яшин. С жаром стал доказывать Пивоваров: откуда, мол, Яшину известны подробности убийства именно морским кортиком и другие мелочи. Он никак не мог предположить, что настоящий убийца так ловко подсунул им Вавилова, а они не только «клюнули» на это, но сразу же зацепились, как за единственно правильную версию.
– Ну что ж, продолжайте работать и побыстрее заканчивайте.
Вернувшись к себе, Пивоваров приступил к разработке дальнейших действий в отношении Вавилова. Федоров настаивал на немедленном его задержании, но все понимали, что одной пьяной болтовни было мало, и что надо было что-то придумать. Тогда попросил разрешения выс¬казаться Петров.
– Я считаю, что надо использовать знакомство Яшина с Вавиловым.
– А как? – спросил Пивоваров.
– Ну, можно попросить Яшина, чтобы покурил с ним анаши и немного ему дал, а мы потом задержим Вавилова, – ответил Петров.
– Но сначала, до задержания, надо водителя такси Буракова попросить, чтобы он опознал по фотографии Вавилова, которую надо сделать сегодня же, и чтобы Бураков при встрече с Вавиловым потребовал вернуть отобранные у него деньги, так как он его, мол, знает и может кое-куда сообщить, – внес добавление Федоров, с которым все
согласились.
Вскоре водитель Бураков в присутствии Яшина как бы нечаянно встретился с Вавиловым и, помня указание Пет¬рова, начал разговор, но тот недоуменно смотрел то на во¬дителя, то на Яшина и ничего не мог понять. Но Яшин после этой встречи сообщил подполковнику Федорову, что Вавилов при встрече с водителем такси возмущался слишком большой суммой денег, которые от него требовали.
После этого Вавилов был задержан. А еще через не¬сколько дней он дал показания, что совершил убийство водителя Морева и оговорил своих собутыльников, кото¬рых тоже задержали.
Казалось, все сходилось, но следователь прокуратуры какой-то своей интуицией чувствовал эту подставку. Он дотошно каждый день допрашивал Вавилова, а тот уже до того запутался, что каждый день давал новые показания о подробностях убийства, которые противоречили одно дру¬гому и еще больше уводили следствие. Такое поведение не устраивало Федорова и Пивоварова. На всех уровнях было доложено о раскрытии убийства, и только следователь прокуратуры в чем-то еще сомневался. Вот и сегодня Пи-воваров пришел к Соколову с просьбой как-то повлиять на прокуратуру.
– А как я могу повлиять? Дело ведет следователь прокуратуры, и вмешиваться мы не должны, – ответил ему Соколов.
– Ну, сходи к Болотову и расскажи ему, они ведь мешают только, а не раскрывают. К тебе он прислушивается.
– Но ведь это не мой вопрос, – снова возразил Соколов, А чего ты сам не сходишь? Попроси заместителя прокурора области по следствию, и втроем обговорите. Если ты прав, так и доказывай.
Несколько дней Пивоваров возмущался действиями следователя прокуратуры. Тогда Соколов не знал еще, что Вавилов рассказал следователю, каким способом от него получили в милиции признания, как с наручниками за¬держивали его и тех якобы соучастников. И следователь после неоднократных бесед с Вавиловым решил подробнее поинтересоваться Яшиным, который принимал очень уж активное участие в изобличении Вавилова. А еще через несколько дней Яшин был арестован и на одном из допро¬сов сознался в совершении убийства водителя такси, на¬звал своих соучастников и дал показания, как он обманы¬вал работников милиции. Это было подобно разорвавшейся бомбе. Авторитет Пивоварова, который постоянно хва¬лился своими оперативниками, был постыдно низвергнут следователем прокуратуры. Преступник более шести месяцев водил опытных сотрудников за нос, как маленьких детишек. Позже по выделенным из уголовного дела материалам о злоупотреблениях должностных лиц, про¬куратурой было возбуждено уголовное дело, а работника¬ми министерства внутренних дел проводилось служебное расследование.
Дело против подполковника Федорова было прекращено за недоказанностью, но работники министерства вынесли заключение уволить его из органов внутренних дел. Когда проводилось служебное расследование, Пивоваров от все¬го отказался, подставив под удар его одного. Он юлил, заявляя, что не знал этого, что письменных указаний по этому делу не давал. Рыжов понимал, что Пивоварова явно пора заменять, а после «дела с таксистом» окончательно убедился в этом.

КАДРОВЫЕ ХИТРОСТИ

Через несколько дней Рыжов, подписывая до¬кументы, подготовленные Соколовым, как бы между про¬чим спросил:
– Как вы считаете, Александр Петрович, не пора ли отправлять на пенсию Пивоварова?
– Я считаю, Андрей Михайлович милицейскую работу хорошо знает, но, конечно, он уже устарел. Ведь если бы он занял правильную линию по делу об убийстве таксиста, то подполковника Федорова мы бы с вами не потеряли. Но я ваш заместитель и вам решать.
– Да, это верно. Ну а кого вы считали бы целесообразным назначить на эту должность? – снова спросил Рыжов.
– В своих службах Андрей Михайлович никого не подготовил, видимо, делал так, чтобы под него не было подставки. Но на эту должность нужно хорошего оперативного работника и человека, прошедшего школу начальника горотдела. Не знаю, кого вам и порекомендовать.
– Ну, а как вы думаете о начальнике городского Заречного отдела Васине? Я несколько раз брал его в командировки с собой, чтобы присмотреться, и думаю, что он бы подошел, хотя и молодой, – как бы советуясь, проговорил Рыжов.
– Майор Васин много лет был заместителем начальника райотдела милиции по оперативной работе, окончил академию, руководит одним из крупных городских отделов. А что молодой – так это хорошо, понимать будет подчиненных. Только сначала его бы в областном аппарате немного подержать, начальником отдела.
– Ну ладно, будем думать. Только пока не надо ничего никому говорить, – закончил разговор Рыжов.
Прошло несколько дней, и Соколов уже забыл о разговоре с начальником управления по замене Пивоварова, как вдруг срочно был вызван в обком партии к Болотову, и тот сразу начал его расспрашивать о Васине. Рассказав то, что он говорил Рыжову, Соколов добавил еще, что люди проверяются делами и что Васин на практическом деле показал себя с самой лучшей стороны и заслужил своей работой выдвижения.
– Ну, а как справится он с должностью заместителя начальника управления по оперативной работе? Как-то я спрашивал у секретаря горкома, как он ведет себя по отношению к партийным работникам, и его хвалили, видимо, умеет строить отношения.
– Конечно, поработать с ним придется и начальнику управления, и вам, но толк будет. В  этом я уверен полностью, – ответил Соколов.
Прошло еще несколько дней, и начальник управления вновь вернулся к разговору о Васине.
– Как у вас отношения с первым в Заречном? – спросил он у Соколова.
– Да у меня с ним давно хорошие отношения, деловые, еще когда он был в другом районе. А почему вы это спрашиваете?
– Надо тебе съездить и уговорить его. А то Болотов попытался, так он и слушать не захотел, обиделся сразу. Постарайся убедить, что вместо Васина дадим не хуже человека. Я не хочу с ним говорить, не люблю упрашивать, так что езжай завтра ты.
– Хорошо, я попытаюсь, хотя миссия и нелегкая.
На следующий день Соколов выехал на служебной машине, когда было еще темно. Вчера он созвонился с первым секретарем  горкома партии Виноградовым и сказал, что утром подъедет для разговора. И вот сейчас вспоминал, с каким трудом он послал Васина в академию, с каким тру¬дом добился назначения после окончания академии на эту должность. Когда он предложил Васина начальником За¬речного горотдела, то сначала Пивоваров, а потом и бывший начальник управления Григорьев категорически возразили, что, мол, молодой, и что испытывать судьбу его назначением не следует. Тогда Соколов пошел на хит¬рость. Он попросил записать его в город Заречный на партийно-хозяйственный актив. Конечно, выступил на активе, а после остался с первым секретарем для разговора. Тот про¬сил заменить начальника городского отдела милиции дру¬гим, более энергичным, так как прежний не справлялся. И Соколов назвал ему Васина, сказав, что хорошо знает его нынешний прокурор города, так как когда-то они вместе работали. Через несколько дней первый секретарь позвонил генералу Григорьеву и настоятельно просил назначить на¬чальником горотдела Васина. На это и рассчитывал Со¬колов: так просто Григорьева не уговоришь, но если вме¬шается первый секретарь горкома партии, то ему придется сдаться. Впоследствии оно так и вышло. Правда, немало есть и других неплохих руководителей, но то, что с Васиным получилось хорошо, в этом Соколов видел и свою заслугу. И вот сейчас Соколов ехал, чтобы в какой-то степени нарушить сложившуюся дружную работу в отделе. Конеч¬но, тот, кого намечали вместо Васина, тоже порядочный человек, но притирка во взаимоотношениях займет нема¬лое время. А с другой стороны, надо и областной аппарат укреплять по-хорошему. Тут Соколов полностью был со¬гласен с Рыжовым, который все чаще и чаще дергал неко¬торых областных «сидетелей». Стиль менять надо было в первую очередь с аппарата. Но если он не менялся, то надо было менять тех, кто не хотел или не мог понять происхо¬дящие перемены. Конечно, нельзя огульно подходить к этому, как делает Рыжов, но и нельзя порой затягивать решение кадровых вопросов, если в этом просматривается необходимость.
Так, в размышлениях Соколов и не заметил, как впере¬ди показался город Заречный. Не заезжая в отдел мили¬ции, он сразу подъехал к зданию горкома партии, а через несколько минут уже был в кабинете первого секретаря.
– Приветствую вас, Сергей Борисович, и поздравляю в новой должности, – проговорил он, пожимая протянутую Виноградовым руку.
– Садись, Александр Петрович, и давай без подходов, сразу о цели своего приезда, – усаживая Соколова, без прежнего дружелюбия ответил тот.
Соколов знал, что разговор будет не из легких, так как никто не хотел отдавать хороших людей, но тут почув¬ствовал у Виноградова даже некоторую враждебность к себе.
– Да, Сергей Борисович, я приехал именно по вопросу выдвижения майора Васина, – и не успел Соколов закончить начатую мысль, как Виноградов быстро поднялся кресла и горячо, с болью в голосе заговорил:
– Ну, почему так вы поступаете? Увидите хорошего человека, и сразу в аппарат. А обо мне кто подумал? Ты же знаешь, что я принял у моего предшественника – одни компании дружеские, сватья да братья одни. Я же пока не могу никому здесь даже доверять что-либо, кроме Васина. А вы у меня и его хотите забрать. Только о себе думаете. Выслушав высказанную Виноградовым обиду, Соколов проговорил:
– Я, Сергей Борисович, не могу согласиться с вами. Что же получается: если хороший работник, то он должен сидеть на своей должности и не смей его выдвигать? А кого же тогда выдвигать? Бездельников? Приспособленцев?
– Ты меня не учи и не воспитывай, я не хуже тебя знаю, кого надо выдвигать. Только мне от этого не легче, – возразил Виноградов.
– Нет, давайте, Сергей Борисович, сначала определимся в одном – достоин или не достоин Васин?
– Ну, чего ты на меня давишь? Ты же знаешь, что я не могу врать. Конечно, он достоин, но я прошу оставить пока его у нас, а через годик-другой и возьмете.
– Нет, Сергей Борисович, это не тот разговор и не в пользу Васина. Сегодня открывается возможность выдвижения Васина на большую должность, но вы мешаете этому из личных соображений. Мы же не будем держать это место открытым, назначим другого, а потом когда появится такая возможность для Васина? И другая сторона, а вдруг Васин узнает, что уважаемый Сергей Борисович возразил его выдвигать? Нет, я, конечно, буду молчать, но кроме меня и еще кое-кому известно о предполагаемом выдвижении, тогда как вы будете себя перед ним чувствовать? Конечно, Васин не ищет покоя, а живет борьбой за новое и что же – мы его отблагодарим за это своей выгодой? А
я ведь всегда знал и знаю, что вы хорошему работнику никогда не препятствовали в выдвижении.
– Если бы можно было, – перебил его Виноградов, – я бы тебя избил, Александр Петрович. Мудрый у тебя начальник управления, знает, что мы с тобой давно в хороших отношениях, и подослал поэтому тебя, а сам не поехал.
– Да нет, он немного приболел, – оправдываясь, ответил Соколов, – но это и не столь важно. Я понимаю, вам жалко его отдавать, но поверьте, Сергей Борисович, вас не поддержат.
– Это мне понятно. Вы уже и Болотова убедили. Правда, я могу к первому в обкоме обратиться, он поддержит меня. Но ты прав, как потом работать с Васиным? Давай сходим пообедаем, а то уже время подошло, и потом продолжим разговор.
– Только, Сергей Борисович, пока вопрос не решен поВасину, я прошу, чтобы никто не знал о настоящей цели моего приезда.
– Ладно, ладно, у вас профессиональная болезнь – шифроваться по каждому вопросу. Пошли.
В столовой уже сидели работники горкома. Виноградов провел за столик, где всегда сидел сам, Соколова и как гостеприимный хозяин, как бы забыв недавний неприят¬ный разговор, спрашивал, что он будет есть. После обеда Виноградов, понимая, что, видимо, придется отдать им Васина, спросил:
– А кого же, Александр Петрович, будете рекомендовать вместо него?
– Есть один начальник отдела сельского. Как человек и руководитель хороший, и ваш большой отдел ему будет по плечу. Но я, Сергей Борисович, не буду расхваливать, а то вы подумаете: мол, специально хвалит, чтобы Васина быстрее забрать. Вы сами наведите справки о нем, а через неделю созвонимся, – проговорил Соколов и назвал Виноградову кандидатуру вместо Васина. Поговорив еще некоторое время на различные темы, он попрощался с Виноградовым и вышел из кабинета.
На улице его ждал начальник Заречного горотдела май¬ор Васин. Увидев на его лице беспокойство, Соколов, по¬здоровавшись, сразу же решил его успокоить.
– Приезжал, Степан Андреевич, к вашему первому насчет помощи кадрами. Министерство выделило нам не¬сколько должностей замполитов, вот я и разъезжаю с протянутой рукой. А Сергей Борисович конкретно никого не назвал. Правда, пообещал подумать, так что будь готов, ты же здесь всех знаешь. Как назовут мне кандидатуру, я тебе позвоню, а ты охарактеризуешь его. Договорились? Ну а как у тебя дела? Идем ко мне в мою машину, погово¬рим немного, я в отдел сегодня не буду заезжать, и некогда, и сердце что-то пошаливает.
В машине они поговорили о делах отдела. Васин поде¬лился своими планами на будущее, и Соколов, в чем-то поддержав, а с чем-то не согласившись, пожелал ему успехов и, распрощавшись, выехал из города.

ДЕМОКРАТИЯ – НЕ ВОЛЬНИЦА?

Приближалось заседание коллегии, на кото¬рой как обычно по итогам года, должно рассматриваться состояние дисциплины и соблюдение законности в отде¬лах и подразделениях управления. В этом тоже просмат¬ривался отработанный штамп. На коллегии горячо возму¬щались имеющимися недостатками, говорили красиво и правильно, принимали решения, но изменений в лучшую сторону было очень мало. Скорее всего, вся работа шла ради проверяющих из министерства, потому что по каждому чрезвычайному происшествию можно было, как щитом, прикрыться этим решением. На предстоящее за¬седание коллегии Борисов решил подготовиться по-особенному. Были уже отпечатаны и проект решения коллегии, и справка к этому вопросу, но перед показом их Соколову, он собрал кадровиков и зачитал материалы сначала им. У него давно уже созрело желание поговорить начистоту о работе по укреплению дисциплины, так как его, да и всех работников отдела кадров, беспокоило безразличие мно¬гих руководителей к судьбе их подчиненных. Борисов был убежден, что человек только тогда может сочувствовать общественному несчастью, если он сочувствует какому-либо конкретному несчастью отдельного человека. Но вот этого-то как раз и не было. Скорее наоборот, все более укреплялся в сознании людей принцип двойной морали. Для одних закон один, а для других – другой. Попробуй, напиши жалобу о том, что начальник управления – не тот, за кого себя выдает, тебя самого обвинят в клевете и скло¬ке. Не о людях, обществе и деле заботились, а о том, как бы угодить начальству. Многие за свою «активную дея-тельность» в застойный период получали ордена и меда¬ли. Борисов помнил, какую Рыжов развивал бурную деятельность по подготовке и проведению конференций по книгам Брежнева «Возрождение» и «Малая земля». Так что, он сейчас изменился? Навряд ли. Ему и сейчас хоро¬шо, тот же пыл, только слова другие. Вот и пойми, кому сейчас легче: начальству, которое перекрасилось, или про¬стому сотруднику. Первого старые друзья, оставшиеся у руля управления, во всем поддерживают, а второго под флагом борьбы за перестройку увольняют с работы. Бори¬сов давно заметил: кто больше кричал и восхвалял застой¬ный период, тот больше кричит о перестройке сейчас.
Перепечатав с учетом предложений и замечаний про¬ект решения и справку, Борисов пришел в кабинет к Со¬колову.
– Вот, Александр Петрович, прочитайте, – проговорил он.
Не спеша читая бумаги, Соколов улавливал в них и свои мысли. Проект решения коллегии был подготовлен добротно, умно, но Соколов, зная аппаратную чиновни¬чью систему, сразу почувствовал, что докладывать надо ему, а не Борисову.
– Не обидитесь, Виктор Петрович, если я буду докладывать сам? Во-первых, недовольных в свой актив не запишете, а главное – для дела, мне кажется, будет лучше.
– Я как раз на это и надеялся, Александр Петрович, да и кадровики тоже так считают, – облегченно вздохнул Борисов, – для пользы дела.
Заседание коллегии началось после обеда, потому что с утра Рыжова вызвали в обком партии. Проходя к своему стулу, Соколов почувствовал неприятное ощущение от того, что Рыжов определил ему постоянное место. Правда, и до Рыжова каждый занимал «свое» место, но оно не было так официально закреплено. А после прихода Рыжова на одном из заседаний коллегии руководители управления увидели крепко привинченные таблички фамилий, выст¬роившие их строго по ранжиру, чтобы каждый знал свое место, свой «шесток».
Утвердив повестку, Рыжов спросил, кто по вопросу состояния дисциплины и законности будет докладывать, хотя и знал об этом. Поднялся Соколов.
– В проекте решения коллегии и в справке цифры и примеры показаны, я бы хотел начать свое выступление с напоминания известной истины: «Для того, чтобы лечить болезнь, надо ее  выявить, открыть, и это есть метод, который является самым радикальным и правильным». Так вот, первая и самая главная болезнь – это плохая индивидуально-воспитательная работа командиров всех степеней со своими подчиненными. И в этом главная вина руководителей областных служб да и политотдела. Общие мероприятия проводятся. Но до Сидорова, Петрова, Иванова и т.д. мы не доходим и поэтому их теряем. Иногда в погоне за цифрами, за результатами мы стараемся не замечать нарушений. Если бы мы остановили вовремя сотрудников Заречного отдела то нам бы не пришлось увольнять их за фальсификацию отказных материалов. А возьмите дело по таксистам... Правда, я считаю, что тут и политотделу надо находить свое место. Где же политическое обеспечение оперативно-служебных задач? И почему областные службы не вникают в работу подчи¬ненных? Почему как ни приказ, так братская могила. Мы что, не понимаем, что выговор ума не прибавляет?
– Увольняли и будем увольнять, – раздраженно пере¬бил Рыжов. – Демократия – это не пугачевская вольница.
Посмотрев на него, Соколов понял, что тот не одобряет его выступление, но продолжал говорить о том, что винов¬ные должны, конечно, отвечать, но и доводить сотрудни¬ка до падения тоже нельзя, что на каждом собрании мы только и делаем, что критикуем «проклятое прошлое» и называем одни и те же недостатки, а исправлять их не исправляем. Что с созданием политотдела вообще нару¬шилась воспитательная работа с личным составом, потому что вместо продуманной единой и целенаправленной сис¬темы по формированию личности одни амбиции и, как результат, кадровики тянут в свою сторону, а политработ¬ники в свою, чаще всего оторванную от жизни. И даже, увлекшись, бросил совсем уж отчаянную фразу: «Демок¬ратия не вольница, но и не бездушная разборка».
Во время выступления Соколова Рыжов не раз демонст¬ративно отворачивался и смотрел в окно, как бы подчер¬кивая свое неудовольствие. Конечно, в чем-то он в душе и соглашался, но упрямое стремление быть во всем правым, непогрешимым растравляло его самолюбие и невольно восстанавливало против Соколова.
После окончания выступления в зале повисла напря¬женная тишина. Пришедший на заседание Болотов сидел, опустив голову и что-то рисовал на проекте решения. Во время выступления Рыжов больше не перебивал Соколова своими репликами, но Соколов видел, как переглядыва¬лись Рогов с Пивоваровым и с Рыжовым. Вопросов к Со-колову не поступило, и Рыжов попросил присутствующих обменяться мнениями.
Первым поднялся Пивоваров и стал как бы оправды¬вать, защищать руководителей областных отделов, гово¬рил о том, как они много работают и что просто иногда не успевают работать с подчиненными, да и нянчиться особо с офицерами – не их функция. Пивоваров защищал свое сложившееся годами мнение, защищал себя, потому что нападать после случившегося в его службе ему было не¬удобно. Путано высказался и Рогов. Никто не понял, о чем он хотел сказать, кроме явно очевидной личной оби¬ды на Соколова. Остальные, возможно, растерявшись и не зная, кого поддерживать, дипломатично промолчали. По¬нимая, что трудно что-то возразить по выступлению, Рыжов не стал конкретно спорить, ударился в высокие рас¬суждения, причем несколько раз повторял: «Некоторые выступающие тут говорили...», и все понимали, что к этим «некоторым» Рыжов относит одного Соколова. Ры¬жов явно давал понять присутствующим на коллегии со¬трудникам свое неодобрение выступлением Соколова.
После коллегии Соколов, обидевшись на Рыжова, ушел сразу к себе в кабинет. Ему не нравилась эта юношеская черта характера – обидчивость, он ее всегда старался глушить. Но в данном случае обида пересилила разум, тем более, что Соколов хорошо понимал свою правоту. Внезап¬но раздался телефонный звонок. Рыжов просил Соколова зайти к нему.
– Садитесь, Александр Петрович, я вот решил посоветоваться с вами насчет дальнейшей работы по укреплению дисциплины среди личного состава, – мягко, как бы сглаживая свое недавнее выступление, проговорил Рыжов.
– А зачем вам со мной советоваться? Вы уже фактически отрицательно высказались в мой адрес. Вместо того, чтобы заставить областные службы лучше работать с подчиненными, вы им сегодня оказали медвежью услугу. А вам с ними работать, – еле сдерживая обиду, ответил Соколов.
– Мне и с вами работать, – быстро возразил Рыжов.
– Нет, Тимофей Николаевич, я с вами отработался. За¬местителю нельзя работать со своим начальником, если тот его не поддерживает. Да и здоровье мое не такое уж хорошее, чтобы его зря растрачивать...
Ничего не ответил на это Рыжов, перевел разговор на общие темы. Какое-то время Соколов еще надеялся, что Рыжов осознает, поймет положение и тем самым как-то успокоит Соколова, но все яснее видел, что разговор носит обычный казенный характер. Вернувшись к себе, Соколов перебирал в памяти заседание коллегии и только что состоявшийся разговор с Рыжовым. Этот разговор утвердил его в догадках, что он Рыжову теперь уже не нужен, и что люди, знающие слишком много, ему неудобны.
Соколов еще раз убедился в правоте тех, кто говорил о мстительности и капризности Рыжова. Он вспомнил, как Рыжов в начале своей работы вызвал Соколова и дал ука¬зание – срочно заменить шоферов на своей служебной ма¬шине. Не поняв тогда причины, Соколов спросил: «Зачем?» И тот ответил, что он не может ездить с водителями, кото¬рые возили бывшего начальника управления. Считая, что этот каприз пройдет, Соколов не спешил менять водите¬лей, и тогда Рыжов отказался пользоваться своей служеб¬ной машиной. Больше недели он ходил пешком, и Соколо¬ву пришлось срочно подобрать ему новых водителей.
Перебирая в памяти события последнего года, Соколов вдруг подумал, что, возможно, он напрасно тратит усилия на организацию воспитательной работы? Себе создает не¬удобства и другим, а властям все это и не надо. Ведь если на самом деле в верхах желали нормальных, смелых, ини¬циативных, честных действий милиции, то поощряли бы профессионалов и деловых, молодых и перспективных, а не играли бы в чиновничьи игры, не засоряли руковод¬ство выброшенными из партийных кресел «дружками», не плодили бы бумаг с показушной цифирью... Тогда за¬чем ломать копья?

С ЛЕГКИМ ПАРОМ

Провалы в банде Горбуна следовали один за другим. По горячим следам задержаны были двое участ¬ников убийства коммерсантов, затем попались бандиты, ограбившие фермерское хозяйство. Более того, две ино¬марки банды попали в милицейскую засаду. Из багажни¬ков изъяли несколько стволов оружия и газосварочный аппарат, предназначенный для вскрытия сейфов.
Но самым сильным ударом был арест Валентины, кото¬рый произошел совсем неожиданно для них обоих. При¬чиной, как ни странно, послужила жадность руководителей банка. Видя, как тают денежные ресурсы из-за разба¬заривания кредитов, они решили поправить положение, задержав оплату платежных поручений. На экземплярах плательщиков они ставили штамп об оплате, а деньги не перечисляли. В результате начался сбой в работе частных предприятий, потому что им за неуплату стали отключать телефоны и свет, грозились расторгнуть договоры об аренде помещений и так далее.
Более того, за неуплату налогов их посадили на счет¬чик и каждый день стали накручиваться штрафные суммы. Вот тут-то предприниматели и подняли шум, в результате чего специалисты из областного отделения Гос¬банка, начав проверку, схватились за голову. Нарушений оказалось так много, что подключился Бондарев со свои¬ми сотрудниками БХСС. В общем, колесо закрутилось. У Валентины они быстро выявили присвоение наличности, а также перечисление денежных средств на вкладные книжки знакомых. После обеда ее допрашивал следова¬тель, а вечером он уже объявил о заключении ее под стра¬жу.
Закрывшись в своей квартире, Горбун глушил стакан за стаканом водку и упорно искал выход из этого положения, но не находил. Вздремнув немного вечером, он ночью просыпался и до утра не мог заснуть. Наутро Горбун ка¬зался сам себе подавленным и разбитым, заброшенным на обочину жизни и никому не нужным человеком. Хоте¬лось утешиться разгулом в ресторане, но что-то удержива¬ло его – то ли боязнь выставиться у всех на виду, то ли, как боялся признаться он сам себе, неостывшие чувства к Валентине. Все чаще приходили мысли – все бросить и бежать, бежать подальше, благо паспорт новый есть...
И вот, побрившись, выпив рассолу, Горбун позвонил Долгову и попросил его встретиться, попариться в сауне, расслабиться, тот сразу согласился.
К вечеру Горбун подхватил ожидавшего возле парка Ленина Долгова, и через полчаса они подъехали к мало¬приметному двухэтажному дому. Загнав машину во двор, они вошли в другое стоящее во дворе здание. Невзрачное снаружи, оно внутри блестело никелированным металлом, зеркалами и полированным деревом.
– Да, здесь можно отдыхать, – удовлетворенно прогово¬рил Долгов, – прямо Европа!
– Раздевайтесь, Иван Пантелеевич, и пойдем в предбан¬ник, – радушно приглашал Горбун гостя, – закуска ждет.
Стол поражал обилием закуски и напитков.
– Какой порядок установим? Сначала закусим, а потом париться? – деловито спросил Горбун.
– Наверное, сначала напарить желудки надо, – смеясь ответил Долгов.
Разогревшись янтарным коньяком, Долгов, горячась, начал доказывать Горбуну, что без милиции народ наш пропадет, что когда спокойно, то вроде и милиция не нужна, а когда туго, так сразу же орут «караул», «где милиция»!
– Ты знаешь, Петя, я недавно в одном из районов был, ну и зашел в райком партии к первому, спрашиваю, как родная милиция работает, а тот жаловаться на нее. Тогда я ему и говорю: «А давайте сократим у вас в районе мили¬цию», у меня ведь, Петя, друзья и Соколов, и Рыжов, и они запросто это сделают, – обнимая Горбуна, убеждал Долгов. – Ну и что ты думаешь? – продолжал он. – Первый аж из-за стола выскочил. «Ты чего приехал, шутки шу¬тить. Да без милиции сейчас никто не обойдется».
– А, может быть, попаримся? – прервал Горбун излияния Долгова.
Через минуту они прошли в сауну, которая состояла из двух комнат: одна сухая, а другая с мокрым паром, в кото¬рой стояли тазики с намоченными березовыми вениками. Плеская воду на раскаленные камни, они с удовольствием крякали, охали и вениками хлестали друг друга. Разопрев от высокой температуры, красные, они перешли в другую комнату, где был бассейн и, нырнув, стали плавать.
– Какая благодать! – воскликнул Долгов. – Так бы и не вылезал.
– Нет, идем, Иван Пантелеевич, к столу, – возразил Горбун.
Предлагая это, он надеялся еще более подпоить Долго¬ва и попытаться осторожно кое-что выяснить по делу Ва¬лентины, а может, и как-то помочь ей через него. У Долго¬ва тоже были свои планы: выжать у Горбуна еще деньжат.
– Понимаешь, Петя, я опять обанкротился, – прямо сказал он.
– Сколько? – с безразличием спросил тот.
– Ну, сколько дашь, хозяин – барин.
– Ладно, будем одеваться – напомни. Но у меня тоже просьба.
– Говори, Петр, выполню, – пьяно и убежденно заверил того Долгов, – за мной не заржавеет.
И Горбун начал убеждать Долгова в том, какая попалась ему верная и красивая баба, но ее, глупенькую и наивную, втянули в какие-то аферы в банке, и что он был бы очень благодарен, если бы Долгов помог ей выпутаться.
– А в каком банке она работала? – деловито спросил Долгов.
– В Профбанке.
Услышав это, Долгов сразу же вспомнил о том, что и он брал там кредит, и что сейчас туда особо влезать нельзя, но успокаивающе проговорил:
– Сложное у них дело. Но выход найдем.
– Вот за это, Иван Пантелеевич, давай и выпьем, – обрадованно воскликнул Горбун, наполняя рюмки.
...Утром к Горбуну пришел Чурилов и в беседе расска¬зал, что в одной из контор, расположенных в центре горо¬да, столько денег, что им «на всю жизнь хватит».
– А что за контора? – заинтересованно спросил Горбун.
– Горгаз, – ответил Чурилов и поспешно добавил: «Охраняется слабо».
– Что же, надо поизучать, – ответил Горбун и, приглашая к столу перекусить, добавил:
– Башка трещит, вчера перебрал, старался укачать одного мента, а сам укачался больше его. Умеет, собака, пить. В сауне сидели. И это называется еще: «с легким паром»?
– А толк-то есть?
– Должен быть, – ответил неопределенно Горбун. – Поживем-увидим, а сейчас давай помозгуем по твоей наводке.
На следующий день они вдвоем несколько раз проеха¬ли мимо конторы Горгаза и, осмотрев все подъезды к зда¬нию, решили выставить ночное наблюдение.
Напротив конторы стояла покосившаяся старая будка, которая была когда-то ларьком для продажи пива. Окна ее были забиты старой фанерой, а рядом стояло несколько металлических контейнеров для мусора.
– Сажай сюда, – категорично заявил Горбун, – если охрана из ВОХРа, то ночью менты обязательно будут приезжать для проверки, пусть точнее время засекут.
Спустя несколько дней они уже с точностью определи¬ли, когда приезжает для ночной проверки милиция. Разузнали и о сроках выдачи заработной платы. В назначенную ночь впятером подъехали к зданию, поставили ря¬дом, за углом, грузовую машину. Из «Волги» вышел Чурилов с одним из напарников. На обоих была милицейская форма. Подойдя к подъезду, они громко постучали в дверь, вскоре в подъезде загорелась электролампочка, и женский голос тревожно спросил:
– Чего надо?
Повернувшись на голос, Чурилов увидел, что из заре¬шеченного бокового окна за ним наблюдает женщина, и властным голосом ответил:
– Милиция. Быстрее открывайте, у вас в подвале скрываются бежавшие из колонии.
Вскоре дверь открылась, и испуганная женщина проговорила:
– Да, вроде, у нас никого нет.
– Пошли в подвал, – перебил ее Чурилов.
По пути в подвал сторож, уже немного успокоившись, спросила:
– А вы из милиции? Тогда покажите документы, а то нас ругает начальство, если мы пускаем, не проверяя.
– Покажем, покажем, – успокоил ее Чурилов. И как только спустились в подвал, коротко бросил второму: «Действуй!»
– Садись на стул, бабуля, и не ори, если жить хочешь, – проговорил тот, привязывая ее принесенной с собой веревкой к стулу. – А где вторая? – спросил он.
– Через час придет – внучку укладывает, – угодливо пролепетала та.
– Оставайся здесь и смотри за ней, – проговорил Чурилов, быстро выходя из подвала. Уже на улице он дал сигнал сидящему в «Волге». Когда те подошли к подъезду, одного из них он оставил у двери, предупредив, чтобы тот встретил вторую. Взломав дверь в бухгалтерию, начали вскрывать стоящие там сейфы. В одном из них они обнаружили большое количество денег, и Чурилов сложил их в хозяйственную сумку. При переходе в другую комнату они услышали стук во входную дверь и поняли, что пришла вторая. Начали вытаскивать аппаратуру и другие ценные вещи в коридор. В это время вошедшая через полуоткры¬тую дверь вторая охранница, не успев оглянуться, оказа¬лась в крепких руках. Затем ее отвели в туалет и, толкнув в темноту, шепнули: «Стой тут и не дергайся, иначе при¬стрелю».
Только к утру подъехавшая из вневедомственной охра¬ны машина освободила женщин-сторожей и подняла тре¬вогу. Но к этому времени автофургон с награбленным уже был разгружен. Взяли много: кроме вещей только налич¬ных денег около пятисот миллионов. Забрав положенную для Горбуна долю деньгами, Чурилов поехал к нему на квартиру. Осторожно постучав, он вошел в открывшуюся дверь и улыбаясь доложил:
– Все в ажуре. Тихо и без мокрухи.
– Ну, раньше времени не кукарекай, – хмуро осадил его Горбун, – радоваться рано...
– А что нового с Валентиной? – поинтересовался Чури¬лов, – твой мент-то помогает?
– Это какой? – настороженно проговорил Горбун. – У меня ведь их немало.
– Любитель париться, – усмехнулся Чурилов.
– Тебя что, все это близко касается? Ты лучше думай, куда будем сматываться.
– А что, уже пора?
– Пора, не пора, но чую – надо, – встав и подойдя к окну, проговорил Горбун. За окном уже светало, в розовом ма¬реве плыли редкие облака. Повернувшись к Чурилову, он уже более властным голосом произнес: – Но, Миша, только никто не должен об этом знать.
– Неужто никого не возьмем?
– Пока нет. Будем создавать новую группу. Попозже, возможно, и вызовем кого-нибудь. Но это позже. Ты поси¬ди здесь и не выходи никуда, чтоб соседи не видели, а я смотаюсь к кое-кому.

НА СТОЛЕ СТОЯЛИ РОЗЫ

Каждый раз жена Борисова готовилась отме¬чать день рождения своего мужа как главное событие года.
К сегодняшнему дню рождения Вера готовилась с осо¬бенным старанием, так как должны были прийти его дру¬зья с женами, что случалось нечасто.
Около восьми часов вечера раздался первый звонок. Пришли Васин с женой, переехавшие недавно в областной центр. Жена Васина, поздравив Виктора, преподнесла ему французский одеколон, Степан Андреевич вручил Вере цветы. Виктор сразу увел Степана в другую комнату, а Оксана осталась помочь Вере накрывать стол. Хотя Вера и заранее готовилась к этому торжеству, но сегодня они с мужем немного не рассчитали. Виктор любил сам серви¬ровать стол, но задержался на работе и пришел буквально перед приходом Васина. Вскоре подошли и Ильины – Васи¬лий Николаевич с женой Татьяной. Вручив подарки, Та¬тьяна присоединилась к женщинам, а мужчины закурили в ожидании приглашения к столу.
– Задержался я немного сегодня на работе, – оправдыва¬ясь, что еще не все готово, чтобы сесть за стол, проговорил Борисов. – Я виноват, что стол не готов.
– А почему Соколов не прогнал, он же у вас всех име¬нинников после обеда домой отпускает? – спросил Ильин.
– Да понимаешь, он готовит какой-то материал для ми¬нистерства, ну и нас заставлял готовить данные по анализам за несколько лет. А вообще наш шеф последнее время какой-то хмурый стал. То всегда шутил с нами, а сейчас замкнулся.
– Видимо, переживает последнюю коллегию. Вон как его Рыжов к «некоторым» лихо отнес, наш Рогов аж по сегодняшний день сияет, – проговорил Ильин.
– Ну, а мне не совсем ясна линия Рыжова, – вмешался в разговор Васин. – Соколов все ведь верно на коллегии го¬ворил, как есть в действительности. Никто из аппарата не
хочет помогать райотделам, зато как случится что, так начальнику райотдела взыскание, а аппаратчики ни при чем! А уж ваш гигант мысли – вообще ходячий анекдот, только в одном проявляет себя – как бы не отстать от на¬чальника управления, занимая место в президиуме, да как бы свою значимость поднять над всеми, а работать не мо¬жет. Весь пар в гудок выпускает.
– Это как понимать? – смеясь перебил Борисов.
– В одни разговоры о революционной перестройке да в видимость, а на деле фактически является тормозом. Конечно, ему Соколов не нравится – он ведь трудяга, а тот не знает, чем заняться.
– А вообще-то Степан прав, – поддержал Васина Ильин. – Я сначала в душе так ругал Соколова: ну зачем, думаю, меня перевели сюда? На старом месте я пользу приносил, а тут попал как бы в другой мир. Никто ни за что не отвечает. Все вообще «в общем», в масштабах страны. Я попытался кое-какие предложения Рогову внести, так он меня сразу осадил: сиди, мол, и дозревай до понимания своего места на управленческом эшелоне. Вот и я сейчас сижу и «дозреваю». В командировки стали меньше выез¬жать, учебу у себя в отделе не проводим.
– Однажды, – улыбнулся Борисов, – мы готовили семи¬нар с вновь избранными председателями судов чести. Так при мне Соколов позвонил Рогову и попросил его поуча¬ствовать в этом семинаре. Ну, тот ломался, ломался, а потом дал согласие, тему назвал, с которой выступит, а когда стали проводить этот семинар, так он не просто отказался от выступления, а даже не пришел. Вот и думай теперь, правильно Соколов поднимает эти вопросы или неправильно?
Разгорающийся спор был прерван появлением в комна¬те Веры, которая, взяв под руку Виктора, прого¬ворила:
– Мальчики, к столу!
В зале горел свет. На столе, посередине, в хрустальной вазе красовались розы.
Когда все расселись за столом, Вера зачитала телеграм¬мы от знакомых, произнесла в честь Виктора заранее при¬готовленные слова и попросила всех попробовать ее закус¬ки. Но этого можно было бы и не говорить: просить не надо было никого.
Дружно и с шутками выпили за именинника и молча принялись за еду. Слышна была только работа ножей и вилок да короткие предложения «подать это» или «дру¬гое» и такие же короткие ответы «с удовольствием», «спа¬сибо». Через некоторое время на столе появилась жареная телятина с рассыпчатым картофелем. Все было очень вкусно и так по-доброму предлагалось Верой, что отка¬заться было невозможно.
– Ну, Вера и постаралась, – проговорил Васин.
– Ладно тебе, Степан, а твоя Оксана не так как будто бы делает, – ответила довольная Вера и добавила:
– Я вот сейчас еще кое-что вам принесу.
– Нет-нет, подожди, пожалуйста, – возразил быстро Ва¬силий, – ты что, нас совсем закормить хочешь? Пошли, мужики, покурим?
В комнате, куда они вышли курить, на журнальном столике уже лежали сигареты и пепельница. Вокруг сто¬лика стояли кресла. «И когда она успела это?» – с тепло¬той подумал о Вере Виктор, но вслух произнес:
– Вот ты, Василий, сказал, что Рыжов «лихо» отнес Со¬колова к категории «некоторых», а знаешь, он не его оби¬дел, а всех, кто разделяет его взгляды.
– И уж если честно, то Соколов правильно все говорит, – ответил Ильин. – Но мне кажется, он как бы вперед забегает, даже вперед начальника управ¬ления, а вот это-то тому и не нравится.
– Зато твой начальник никуда не забегает, – возразил Васин. – Я только не пойму, как таких терпят?
– Сложный это вопрос, – проговорил Борисов. – Старая формула «есть мнение» еще прочно держится, и пока ник¬то не хочет нарушать ее. Ведь как случилось с Роговым? Сначала его надо было сплавить из обкома, и тогда секре¬тарь позвонил нашему начальнику управления и сказал, что есть мнение укрепить политотдел хорошим работни-ком обкома партии. Ну, тот, конечно, под козырек: спасибо за заботу. Вчера Рогова дали, сегодня еще кого-нибудь подобного ему. Так что будем мучиться, пока...
– Ладно, хватит вам моего начальника критиковать, все о делах и о делах, – перебил эти рассуждения Ильин. – Я вот недавно перечитал заново Куприна, здорово он все-таки пишет. Все читали его? Если нет, могу дать.
– А я, откровенно, новинки из «Роман-газеты» еле успе¬ваю прочитывать, – вздохнул Борисов, – хотя с детства любил литературу, да вообще люблю людей, умеющих пи¬сать, столько у них наблюдательности, воображения, фан¬тазии.
– Да, божий дар, и им обладает далеко не каждый, – согласился Ильин.
Незаметно разговор перешел на литературу. Начался спор, лишь Васин сидел молча. Всякий раз, когда он встре¬чался с Роговым, все больше чувствовал к тому неприязнь. Каждая клетка в организме Васина насторажива¬лась и восстанавливалась против Рогова: уж явно была видна наигранность, фальшивость его поведения. Иногда Васин пытался убедить себя в предвзятости, но каждый раз все новые и новые факты подтверждали сложившееся мнение. Васин часто ругал себя за свою прямоту, он даже завидовал многим, которые искусно дипломатничали, но переломить себя не мог. Тем более, что если у Васина возникало чувство неприязни к кому-либо, то рано или поздно оно подтверждалось чем-то отрицательным со стороны того человека. Трудно было объяснить, откуда исходила эта проницательность. Возможно, это чутье исходило у него от обостренного понимания им добра и зла, порядочности, прирожденной этики поведения...
– Это что же такое творится! – с искренним возмущени¬ем громко проговорила Оксана, вошедшая в комнату к мужчинам. – Мы что, должны сидеть и ждать, когда вы наговоритесь, или нам пригласить других мужчин танцевать?
– Нет-нет, – весело ответил Ильин. – Мы исправляемся. Виктор, включай музыку!
Натанцевавшись, все снова сели за стол, на котором уже были приготовлены приборы для десерта и чая. Сто¬яли вазы с фруктами и конфетами, а посередине – большой, Вериного изготовления, торт. Осмотрев все на столе, Борисов молча поднялся и вышел, попросив пока сладкое не начинать. Никто, кроме Веры, не понял, зачем вышел Виктор. Знала это только Вера. Она еще думала, поста¬вить на стол бутылку шампанского или нет. Но последнее взяло верх. Не потому, что ей было жалко. Нет. Для Вик¬тора и его друзей она ничего не жалела.
Просто она хотела, чтобы Виктор вообще никогда не пил. Убежденная в том, что каждая, пусть и небольшая, как сегодня, выпивка отражается на здоровье мужа, она даже никогда не покупала ничего из спиртного. Это она сразу заявила мужу с первых дней супружеской жизни. Тут, правда, тоже была своя женская хитрость. Вера зна¬ла, что мужу и некогда, да и неудобно покупать в магазине что-либо из спиртных напитков, а раз так, то и в доме их будет меньше, а значит, и меньше возможностей для Виктора.
Борисов соглашался с этим, но когда у него были гости, он готов был и угощаться, и угощать своих друзей как можно больше. Вернувшись с бутылкой шампанского, он открыл ее и, разлив по фужерам, предложил выпить за присутствующих женщин.
– А ты дипломат, Виктор, – со смехом сказал Ильин. – Смотри, как ты сразу двух зайцев убил: с одной стороны, и Вера сразу заулыбалась, а с другой – знаешь, что мы за своих готовы и их фужеры выпить!
Когда гости ушли по домам, а Виктор стал помогать жене убирать со стола и носить на кухню посуду, Вера, как бы между прочим, спросила:
– Правда, что Соколов может уйти у вас?
– Не знаю, – ответил Виктор. – Человек он принципиальный, а это, увы, пока не ценится.
– Это плохо, – огорчилась Вера. Успехи мужа она связы¬вала и с Соколовым, а сейчас, узнав об этой новости, с волнением думала, как сложится их дальнейшая судьба без человека, так много давшего им в жизни. Очень часто Вера слышала, с какой любовью говорил ее муж о своем начальнике, и даже иногда ревновала, хотя и понимала, что мужу здорово повезло, и что в жизни, как в марафоне, обязательно должны быть ведущие, которые бы тянули за собой остальных бегунов. Правда, она знала и то, что на финише не всегда одинаковое отношение к этим ведущим. Иногда не выдерживающий скорости озлобля¬ется, а  иногда добившийся лучших результатов с легкостью забывает ведущего. Вера осуждала как первых, так и вторых. Она всегда с благодарностью вспоминала своих учителей и старших по работе и к этим ведущим давно отнесла Соколова. Занятая своими мыслями, она в то же время незаметно наблюдала за Виктором, любуясь его ли¬цом, руками и мягким спокойным голосом, а тот, пони¬мая, что они коснулись такого вопроса, который не только интересовал, но и волновал Веру, осторожно спросил:
– Почему плохо?
– Неизвестно, кто заменит его, и как это отразится на тебе.
– Все будет хорошо, – успокаивая проговорил Виктор, – и тебе не надо беспокоиться, ты и так переволновалась за эти дни. Зато здорово получилось у нас сегодня.
– Правда? – обрадовалась Вера.
–Ну, а когда я тебе неправду говорил?

ОТВЕТНЫЙ УДАР

С утра у Соколова состоялся неприятный раз¬говор с Пивоваровым. Несколько дней тому назад Соколов отклонил предложенную кандидатуру на должность на¬чальника отделения в следственное управление. Ее одоб¬рил и Пивоваров. Кандидатура была неплохая, но речь шла о женщине. Как правило, именно Пивоваров все не¬удачи всегда сваливал на женщин. При этом подходил огульно, хотя среди работающих женщин, так же, как и среди мужчин, были и добросовестные, и недобросовест¬ные. Более того, он уже несколько раз всенародно упрекал Соколова в том, что «набрали когда-то женщин» и что от них надо постепенно освобождаться. Но Соколов не спе¬шил с увольнением женщин. И сейчас решил использо¬вать создавшуюся ситуацию.
Войдя в кабинет Рыжова, Соколов увидел сидящего Пивоварова и сразу понял, для чего его вызвал Рыжов, но, не подавая вида, спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Нет, Александр Петрович, просто надо разобраться, почему вы против выдвижения Авериной, – ответил Ры¬жов и с интересом посмотрел на Соколова.
– А потому, Тимофей Николаевич, что Пивоваров, слу¬чись где провал, объясняет это одним: набрали, мол, од¬них легкотрудниц, декретниц и так далее. Вот я долго
раздумывал и решил согласиться с его доводами. Действительно, женщинам нелегко. У них семья, домашние забо¬ты, – разыгрывая простачка, проговорил Соколов. Он знал,
что выражения эти принадлежат Рыжову, но умышленно относил их в адрес Пивоварова и, как бы не замечая, как покраснел Рыжов, продолжал:
– Конечно, Аверина хороший работник, но она ведь женщина! И где гарантия, что завтра Пивоваров и о ней не будет отзываться, как о легкотруднице.
Почувствовав некоторую неловкость, Пивоваров начал быстро оправдываться.
– Нет, Александр Петрович, ты просто не совсем пра¬вильно понял. Ну, на коллегии тогда пошумели, чтобы обо¬стрить вопрос, но среди женщин есть и хорошо работаю¬щие, как, например, Аверина.
– А я и не сомневаюсь в этом, – проговорил Соколов. – Правда, я тогда вызвал начальника управления уголов¬ного розыска и дал указание готовить материалы на тех
сотрудников инспекций  по  делам несовершеннолетних, которые действительно  плохо  работают, но с условием, что рассматривать будем тогда, когда на эту должность
подберут мужчину. После моего указания прошло около месяца, а предложений никаких не было, тогда я снова вызвал начальника управления уголовного розыска и спро¬сил, почему не выполняете указание, а он мне и отвечает, что это указание неправильное и замену никакую  в этой службе они не намерены делать. Кто плохо будет рабо¬тать, того представят, а огульно подходить они не собираются. Тогда я ему сказал, чтобы он заявил об этом вам, Андрей Михайлович. Правда, не знаю, говорил вам это начальник управления уголовного розыска или нет. Как, Андрей Михайлович?
И тот, понимая, к чему клонит разговор Соколов, вы¬нужден был ответить.
– Да, мы с ним переговорили и выработали общую точ¬ку зрения.
– Так вы эту точку зрения и начальнику управления доложите, а то я-то уже и не знаю, как мне поступать, – продолжал свое Соколов.
Понимая, что Соколов напоминает о том огульном оха¬ивании, Рыжов поморщился и решил перевести этот раз¬говор на Аверину.
– Ну а как с Авериной все-таки будем поступать?
– У нас к ней никаких замечаний нет, – ответил Соко¬лов. – Если она действительно может командовать мужчинами лучше самих мужчин, то давайте будем назначать. Но мнение коллектива нужно обязательно.
– Это сделаем, – уверенно ответил Пивоваров.
Но сотрудники, хотя и согласились с этим предложени¬ем, высказали много замечаний, и Пивоварову пришлось долго убеждать их в том, какие в управлении есть хоро¬шие сотрудники – женщины.
Так Соколов добился своего: разговоры о легкотрудницах и декретницах после этого случая в управлении пре¬кратились. А тут вскоре приехала капитан Сергеенко, на освобождении которой от должности за якобы плохую ра¬боту настаивал Пивоваров. Тогда Борисов разобрался вме¬сте с работниками областной службы, проверили, как го-ворится, все, и оказалось, что результаты работы у Серге¬енко лучше, чем у многих других начальников инспекций по делам несовершеннолетних. Позднее уже стало извест¬но, что она не давала спокойной жизни любителям вы¬пить из уголовного розыска. Ну а те – к Пивоварову с жалобой, что, мол, плохо работает, вот и закрутилось колесо. Тогда разобрались с ее работой, но Сергеенко оскорбилась и перевелась в другую область. Проработав около года, она приехала в отпуск к престарелым родителям и зашла к Борисову показать областную газету, в которой описы¬вался ее положительный опыт работы. Ну, а Борисов эту газету, естественно, к Соколову, а тот, прочитав, пошел с ней к Пивоварову и тоже попросил прочитать, как в дру¬гой области ценят наших «плохих» сотрудников. Тем бо¬лее, что после назначения другого начальника инспекции по делам несовершеннолетних положение в районе ухуд¬шилось. В общем, Соколову, вместо того, чтобы глубже вникать в серьезные вопросы, приходилось тратить силы на, казалось бы, ясные вопросы. Но и отбиваясь, он про¬должал проводить свою линию: требовал от подчиненных честной, принципиальной работы, учил, воспитывал, и внешне, казалось, все идет в спокойном, деловом ритме. Правда, Соколов понимал, что заведенная пружина в лю¬бое время может раскрутиться против него, и был как ни¬когда предельно внимателен и к документам, и к прини¬маемым решениям.
Вскоре эти предчувствия подтвердились. Вечером в де¬журную часть позвонили граждане и сообщили, что на одной из центральных улиц пьяный работник милиции пристает к гражданам. По указанному адресу срочно вые¬хали из дежурной части и вскоре привезли в управление пьяного милиционера патрульно-постовой службы, кото¬рый во время несения службы напился с каким-то неизве¬стным гражданином. Разбираться с ним было невозмож¬но, так как он был почти в невменяемом состоянии, но тем не менее Соколов поручил Углову подробно во всем разобраться. Не знал тогда еще Соколов, что по этому слу¬чаю Рыжову позвонил первый секретарь обкома партии и рассказал, что, проезжая мимо, был очевидцем этого слу¬чая. Естественно, Рыжов – сразу в дежурную часть, ну а те ему ответили, что действительно доставили пьяного милиционера и что в кадрах сейчас разбираются с ним. Тогда Рыжов, оскорбленный в первую очередь тем, что в обкоме партии знают об этом, а здесь от него якобы скры¬вают, позвонил начальнику политотдела Рогову и пору¬чил ему разобраться с замполитом по этому милиционеру. Через несколько минут Углов подготовил первоначальную информацию и доложил Соколову, а тот по прямой связи позвонил Рыжову.
– Тимофей Николаевич, небольшая неприятность – пья¬ного милиционера доставили, и мы сейчас разбираемся с ним.
– А чего с ним разбираться, – перебил Рыжов, – надо разбираться с  кадровиком, который запретил его уволь¬нять, вам известно о том, что было решение товарищеско¬го суда о его увольнении?
– Нет, мне это неизвестно, – ответил Соколов.
– Плохо, – бросил Рыжов и положил трубку. Доклады¬вая о первых результатах служебного расследования, Соколов не знал о том, что Рогов вызывал к себе замполита
дивизиона, накричал на него, а тот, чтобы сбить накал, заявил ему, что милиционера этого, кажется, рассматри¬вали в товарищеском суде чести и просили уволить, но в
кадрах не разрешили. Это было как раз то, что надо Рого¬ву, и он послал замполита в подразделение подготовить все документы, а сам, не дожидаясь, быстро пошел и доложил Рыжову.
Переговорив с Рыжовым, Соколов сразу вызвал к себе Углова и инспектора по кадрам дивизиона лейтенанта Зи¬мина. После того памятного Зимину расследования, когда преступники, используя форму работников милиции, совершали преступления, Зимин на всю жизнь запомнил, что такое честность. Он еще лучше стал относиться к служебным обязанностям, закончил институт и был выдви¬нут на офицерскую должность, которой очень дорожил. Подробно и долго расспрашивал Соколов инспектора по кадрам Зимина о милиционере, который всполошил мно¬гих в управлении, но инспектор отзывался о сегодняш¬нем виновнике положительно, заявив, что никаких взыс¬каний тот никогда не имел и никогда на товарищеском суде чести не рассматривался. Принесенное личное дело милиционера тоже говорило о его хорошей в прошлом служ¬бе. Было что-то непонятное в этом. Соколов верил своим подчиненным, но ведь могла быть и ошибка. Тогда он при¬казал принести в кабинет все протоколы за последний год заседаний товарищеских судов чести и вызвать к нему замполита дивизиона.
– Садитесь, товарищ старший лейтенант, и давайте по¬смотрим, что вы принесли.
– Вот протокол товарищеского суда чести, на котором рассматривали милиционера Величкина, – ответил замполит дивизиона Кочанов и протянул Соколову протокол. – Судя по написанному, Величкина давно надо было уволить, так как у него было  очень много нарушений.
– А почему же его раньше не наказывали? – спросил Соколов. – Передо мной его личное дело, и, кроме поощре¬ний, в нем ничего нет. Правда, есть представление, кста¬ти, и вами подписанное две недели тому назад, о присвоении ему сержантского звания.
– Видимо, забыл об этом представлении старший лейте¬нант  Кочанов и, сбиваясь, стал торопливо объяснять:
– Понимаете, товарищ полковник, мне подсунули это представление, и я, не читая, подписал его. Ну а взысканий нет – так это командир виноват.
– Возьмите бумагу, товарищ старший лейтенант, и на мое имя подробное объяснение: почему не уволили по решению товарищеского суда чести? Почему и за какие конкретно проступки его не наказывали. Это нам необходимо,   чтобы не только судьбу милиционера Величкина решить, хотя он уже сам ее решил, но спросить и с командира, и с инспектора по кадрам за такую работу. Идите в кабинет к Углову. Проводите его, Аркадий Анатольевич.
Как только закрылась за ним дверь, Соколов снова стал внимательно рассматривать протокол. У него возникло сомнение, но он отмахнулся: «Нет, не может до этого дой¬ти». И все же попросил пригласить инспектора по кад¬рам, который тоже сидел у Углова и писал объяснение.
– Как понимать этот протокол? – спросил Соколов у во¬шедшего лейтенанта Зимина. Внимательно изучив листок и глядя Соколову в глаза, он твердым голосом категорич¬но заявил:
– Что хотите делайте, товарищ полковник, но этого суда не было. В этот день я проводил с личным составом стрель¬бы, потом другие занятия были. Нет, никакого суда мы не проводили.
– Подождите, а подписи председателя суда и членов на этом протоколе? Они ведь ничем не отличаются от таких же подписей на других протоколах.
– Это и меня смущает. Подписи, действительно, их, но я же точно знаю, что Величкин не рассматривался нигде и никогда, за исключением «на руководстве». Две недели тому назад, когда обсуждали представление на него к зва¬нию, – ответил Зимин.
– Ну что ж, Аркадий Анатольевич, – обратился Соколов к Углову, – садитесь в мою машину и быстро за председа¬телем товарищеского суда. Привезите его ко мне. Время
еще только десять часов вечера. Кстати, замполиту дивизиона не говорите, куда и за кем едете. А я постараюсь его задержать.
После ухода Углова в кабинет вошел Кочанов и передал написанное объяснение. Прочитав его, Соколов попросил подробнее описать, как проходило заседание товарищеского суда чести, на котором рассматривали милиционера Величкина, и снова отправил его в кабинет Углова.
Вскоре в кабинет вошел Углов с председателем суда старшиной Воробьевым. Соколов знал Воробьева давно. Это был один из опытных милиционеров, много лет прорабо¬тавший в органах.
– Здравствуйте, товарищ старшина, – ответил на при¬ветствие Воробьева Соколов. – Расскажите нам, как полу¬чилось с протоколом товарищеского суда чести по милиционеру Величкину? – он хотел спросить, почему после рассмотрения не дали дальнейшего хода решению суда, но старшина поднялся со стула и сразу заявил:
– Простите меня, старого дурака, товарищ полковник. Никакого суда не было. Сегодня вечером, когда стало из¬вестно, что он натворил, меня вызвал замполит дивизиона
старший лейтенант Кочанов и попросил подписать подго¬товленный кем-то протокол. Я сначала не хотел, но он уговорил меня и сказал: ничего, мол, не будет, а так неприятностей не оберешься, и  командира накажут, и дру¬гих за него. Ну, я и подписал, а потом подписали и члены суда. Когда ехали к вам, я уже догадался, зачем меня
вызвали, и мне очень стыдно.
Вздохнув, Соколов попросил старшину Воробьева под¬робнее обо всем написать в объяснении и вызвал из каби¬нета Углова замполита дивизиона. В кабинет Кочанов во¬шел явно расстроенным. Он увидел в коридоре старшину Воробьева и понял, что тот все рассказал.
– Так что, товарищ старший лейтенант, мне сводить вас со старшиной? Или теперь сами расскажете, как вы толка¬ли на должностной подлог рядовых милиционеров? – спросил Соколов.
– Не надо ни с кем сводить, – ответил Кочанов. – Я вино¬ват, смалодушничал. Не было суда, сегодня все это написали.
– А зачем это надо было делать?
– Да знаете, я сначала сказал Рогову, чтобы успокоить его, а потом уже побоялся делать обратный ход. Вот и пошел на это... Не знаю, как теперь и в глаза смотреть
людям...
В кабинете у Соколова Кочанов написал новое подробное объяснение о том, как он сфальсифицировал, по существу, решение суда и как подтолкнул на это милиционеров. Собрав весь материал по делу о Величкине, Соколов отпустил всех домой и в первом часу ночи тоже выехал из управле¬ния. Ночью он решил не докладывать об этом начальнику управления, надеясь сделать это утром. Но на следующий день, придя в управление, Соколов узнал, что Рыжов с утра ушел в обком и облисполком. А вскоре от заместителя пред¬седателя облисполкома раздался звонок, и тот стал выгова¬ривать Соколову, почему он либеральничает с пьяницами. Поняв, с чьей это подачи, Соколов, извинившись, заявил ему, что это неправда и что он сейчас подойдет и покажет документы. Вскоре он уже сидел в кабинете у заместителя председателя облисполкома, а тот читал последнее объяс¬нение замполита дивизиона Кочанова.
– А почему Рыжов говорит другое? – кончив читать, спросил он.
– А это вы его спросите. Не успел я ему доложить, что вечерняя информация Рогова неправильная, – ответил Со¬колов.
– Не поймешь у вас ничего. Все шумите, в грудь бьете себя. В общем, разбирайтесь сами, – заканчивая разговор и давая понять, что у него нет времени, проговорил заместитель председателя облисполкома.
Несколько позже такое же повторилось и в кабинете Болотова, который также с интересом прочитал все доку¬менты и, как бы подытоживая, проговорил:
– Красивый ответный удар.
По дороге в управление Соколов понял, что начались попытки создания вокруг него мнения, и хотя эта первая попытка неудачная, все-таки объясняться всегда хуже. Клевета что уголь – не обожжет, так испачкает.
В управлении его уже искал Рыжов. Раздевшись, Соко¬лов со всеми документами пошел к нему в кабинет.
– Вы что же это, мне не доложили, а в обкоме и облис¬полкоме побывали по вчерашнему делу? – сразу спросил Рыжов.
– Вчера я закончил в первом часу ночи и не стал вас бес¬покоить, думал сегодня подробнее проинформировать. Но утром вас не было, а по телефону первым позвонил зампред¬седателя облисполкома, поэтому я обязан был доложить, как есть на самом деле. Но, по-моему, не это главное, а то, как фабриковался этот обман. Вот почитайте все материалы, которые я собрал вчера, – Соколов положил перед Рыжовым материалы служебного расследования. По мере чтения все больше возмущался Рыжов. Он понимал, что поступил оп¬рометчиво, поспешив доложить со слов Рогова. Видимо, желание поверить в это было большое, а получилось нехоро¬шо... «Придется еще раз объясняться», – подумал Рыжов.
Позже Соколов позвонил по телефону Рогову и спросил его, что делать с замполитом. Но Рогов, не зная истинного положения, стал возмущаться поведением инспектора по кадрам. Тогда Соколов в резкой форме перебил его и предложил почитать объяснение Кочанова, в котором он признается в подделке решения суда. Несколько секунд Рогов, не ожидавший такого финала, молчал, а затем, заявив, что сейчас подойдет, положил трубку.
Молча читал материалы служебного расследования Ро¬гов. Такого он от замполита не ожидал и, понимая свое поражение, готов был на любое решение по Кочанову.
Через несколько дней сотрудник Величкин был уволен из милиции. Такая же участь постигла и Кочанова. По¬зднее Соколов не раз вспоминал этот случай. Особенно его беспокоил милиционер Величкин. Почему в прошлом не¬плохой сотрудник смог допустить такое?
На заре рыночной экономики в предпринимательство в основном пошли люди из партийной номенклатуры, из хищных, застоявшихся комсомольских вожаков да из ловких бывших «теневиков». Быстро сколачивались огромные капиталы. И «новые русские» стремились найти себе «крышу» среди работников правоохранительных органов, готовы были платить огромные деньги, делать большие подарки только за то, чтобы их где-то и в чем-то поддер¬живали, и самое главное – защищали от бандитов, кото-рые тоже не дремали. Тот же Горбун ловко брал под свою защиту многих предпринимателей, получая от них еже¬месячную дань и прибирая впоследствии к рукам все их дела. На этой волне немало сотрудников, используя свое положение, поправили материальное состояние. Кто ха¬пал много и не попадался, а кто, как Величкин, «горел» из-за одной бутылки...
Приняв окончательное решение, Соколов решил снача¬ла посоветоваться с заведующим отделом административ¬ных органов обкома партии Болотовым, так как понимал, как относятся к людям, выносящим сор из избы. Обычно такой человек сразу становится чужаком в окружении пер¬вых лиц, и это окружение ощутимо влияло при рассмот¬рении ставящихся вопросов. Установившийся покой все ретиво оберегали, и если кто-то пытался его нарушать, наваливались, как говорится, всей номенклатурой, чтобы другим было неповадно. Поэтому-то он решил сначала по¬советоваться с Болотовым, считая его опытным аппарат¬чиком. Когда Соколов вошел к нему в кабинет, тот молча показал ему на стул, а сам продолжал читать какие-то справки.
Сидя тогда у Болотова и всматриваясь в него, Соколов никак не мог понять, нужна ли ему перестройка, которую начала партия, и не обман ли очередной все это. Ведь, несмотря на призывы к перестройке, фактически ничего не меняется, та же неясность при решении вопросов, такое же фактически дозирование критики. Более того, первоначальный восторг от начинающейся новой жизни стал угасать, и старшее поколение все более и более проявляло недовольство, передавая это молодым сотрудникам. И уже когда-то неплохие коллективы стали раскалываться на «красных» и «белых», политизация начала даже отвле¬кать многих от работы. Правда, кроме разговоров дело даль¬ше не шло. Более того, отбросив все старые методы рабо¬ты с людьми, потому что они относились к периоду «про¬клятого застоя», нового никто и ничего не вносил.
Закончив рассмотрение документов, Болотов передал их инструктору и, когда тот вышел, пригласил Соколова бли¬же к столу.
– Так что у тебя за «наболевшее», Александр Петрович? – спросил он.
– Думаю, Борис Иванович, идти к первому вот с этим, – проговорил Соколов и подал ему записку.
Молча и внимательно читал эту записку Болотов и мыс¬ленно уже представлял, как будет при разборе выгля¬деть отдел обкома, которым руководит он. Прочитав, Болотов вернул записку и произнес то, чего Соколов никак не ожидал:
– Знаешь, Александр Петрович, я бы не советовал тебе этого делать. Могут тебя неправильно понять.
– Почему? – спросил Соколов. – Разве я написал что-нибудь неправильно?
– Да нет, все правильно. Но преждевременно, – продол¬жал отговаривать Болотов.
Откуда было знать Соколову, что Болотов прежде всего заботится о себе, что если начнут заниматься этой запис¬кой, то могут спросить и его: а где ты был раньше?
– Так что же, ждать, когда станет еще хуже? – снова спросил Соколов.
– А почему начальник управления не ставит этот воп¬рос? Ведь он может и обидеться, почему, мол, Соколов идет в обход.
– Рыжов пока этот вопрос не поставит, – ответил Соко¬лов. – Он хорошо знает, когда и что ставить. И хотя Рогов у него гирями висит на всех делах, конфликтовать с бывшим работником обкома партии он не будет. Начнут раз¬бираться, а Рогов, защищаясь, и на него может бросить кое-что, так зачем ему пачкаться?
– Ну вот, видишь, все ты правильно понимаешь, а хочешь взять на себя удар, – ласково возразил Болотов. – Пускай Рыжов и ломает копья, а так он твоими руками
сделает выгодное для себя дело. Но если даже и уберут Рогова, то и твой авторитет упадет.
– Но вы же, Борис Иванович, видите, что положение с дисциплиной ухудшается, – снова, горячась, проговорил Соколов.
– Кстати, я вот все думаю, почему у вас в органах с дисциплиной непорядки? Ведь у вас все в погонах, а столько нарушений, – отводил от главного Болотов.
– А что, только у нас разве? Конечно, я не вправе ссы¬латься на обком партии, ну а все-таки, сколько у вас за последние годы уволено партийных работников и за уход
от семьи, и за чрезмерные угощения в районах. Все мы в одном обществе живем и беды одни имеем.
– Ты что это ударился в философию, – недовольно прого¬ворил Болотов,– не надо торопиться, и все будет хорошо.
– Зря я два года тому назад не настоял на увольнении...
Уходил Соколов от Болотова с неприятным впечатлени¬ем. Он ясно понимал позицию Болотова, который хотел спокойной мирной жизни, тем более, ему осталось несколь¬ко лет до пенсионного возраста.
В то же время нервно ходил по кабинету Болотов. В душе он понимал, что Соколов по многим вопросам прав, но на¬стойчивость его раздражала: «И чего он лезет в эти дебри, больше всех ему надо, что ли?» Тяжело вздохнув, Болотов снова вспомнил весь недавний разговор и пришел к выводу, что прежде всего надо сделать все, чтобы Соколов не попал к первому, а там будет видно.
На следующий день Болотов позвонил Рыжову и по¬просил его подойти. Он все больше убеждался в том, что надо Соколова немедленно остановить. Как только вошел в кабинет Рыжов, он сразу рассказал ему о записке Соко¬лова и добавил кое-что из вчерашнего разговора.
– А вообще мне кажется, Тимофей Николаевич, вы зря тогда на коллегии так неуважительно отнеслись к выступ¬лению Соколова. В принципе, он был прав.
– Да я знаю, что он был прав, – ответил Рыжов. – Но получается, он, вроде бы, умнее нас. Какой-то он неудобный, слишком самостоятельный.
– Но и дразнить Соколова нельзя. У него ведь право на пенсию есть, и он может в   любое время подать рапорт. Это в лучшем случае. А в худшем – возьмет да к первому пойдет. Кому нужны эти неприятности?
– В общем, я вас понимаю, Борис Иванович, и постара¬юсь сделать так, чтобы он к первому не пошел, – ответил Рыжов.
Как опытный аппаратчик, он ясно видел, что Болотов вызвал его не для обсуждений или споров, а давал явное и деликатное поручение – нейтрализовать действия Соколо¬ва, а самое главное – в этом они оказались заинтересованы оба. И уходя из кабинета, про себя процитировал люби¬мую фразу бывшего первого секретаря обкома Власьева: «Доверие партии надо ценить!»

ТРЕВОЖНЫЕ БУДНИ

После выдвижения майора Васина в област¬ное управление, по настоятельной просьбе первого секре¬таря горкома партии на должность начальника Заречного городского отдела внутренних дел был назначен замполит Андрей Викторович Ефимов. Как-то, разбираясь с Госавтоинспекцией, он узнал от начальника ГАИ о просьбе лейтенанта Зимина перевести его в город Заречный. Перевод объяснялся тем, что его мать переехала к больной сестре в город Заречный и настоятельно просила перевести к ним ее сына с женой Ольгой. Настаивала на переезде из областного центра и жена Зимина, так как там многие знали об усыновлении ими ребенка. В один из приездов в Приуральск Ефимов встретился с Зиминым, потом попро¬сил Борисова помочь в переводе. Через несколько дней Зимин был назначен старшим инспектором дорожно-патрульной службы в Заречный отдел внутренних дел. Работу Зимин знал хорошо и сразу же начал разбираться с авто¬хозяйствами, да так круто, что многие стали жаловаться на него за излишние, как они считали, придирки. Нача¬лись жалобы, но вскоре мнение о нем резко изменилось. В один из вечеров в дежурную часть позвонил дружинник и сообщил, что водитель на самосвале сбил милицейскую машину и на большой скорости петляет по улицам города. Находившиеся в дежурной части сотрудники, не дожида¬ясь команды, побежали на выход к дежурной машине. Одним из первых выбежал и Зимин. Сначала они помча¬лись к месту, где была сбита милицейская машина, что¬бы оказать помощь товарищам, а затем быстро настигли и нарушителя. К счастью, в это время на улицах уже почти не было ни людей, ни транспорта. Самосвал на боль¬шой скорости выписывал лихие виражи.
Зимин попросил водителя дежурной машины прибли¬зиться к борту самосвала так, чтобы он смог зацепиться руками за кузов. После нескольких попыток Зимин ока¬зался в кузове самосвала. Но водитель не реагировал ни на стук по кабине, ни на его крики. И тогда Зимин пере¬лез по крыше кабины на капот и своим телом закрыл лобовое стекло. Через несколько секунд машина слетела в кювет и прочно застряла. Подбежавшие сотрудники под¬няли с земли своего товарища, но тот снова рванулся к машине и открыл дверь кабины самосвала, откуда выва¬лился пьяный водитель.
После случившегося к Зимину стали относиться с ува¬жением даже нарушители дорожно-транспортной дисцип¬лины.
На уборку урожая в Заречный район было прикоманди¬ровано большое количество грузовых автомашин, что вы¬нуждало работников ГАИ мотаться по дорогам круглые сутки. В один из таких напряженных дней Зимин подъе¬хал к стационарному посту ГАИ, расположенному в кило¬метре от города, чтобы позвонить по телефону. Он долго набирал номер начальника инспекции, который почему-то не отвечал, как вдруг увидел, что в помещение вошли два парня. Извинившись, Зимин попросил их немножко подождать, но, повернувшись к телефону, неожиданно почувствовал сильный удар в спину и потерял сознание. В это время мимо поста проезжала груженая зерном маши¬на, водитель которой увидел, как из помещения поста выбежали два парня в штатском, сели в милицейскую машину и поехали в сторону Первоуральска. Заподозрив неладное, водитель решил сообщить об этом в милицию. Сразу же дежурный по отделу послал на этот пост на¬ходившегося в дежурной части начальника ГАИ, который, через несколько минут войдя в помещение, увидел лежа¬щего в крови лейтенанта Зимина. Расстегнутая пистолет¬ная кобура была пуста. Почти не прослушивался пульс. Срочно вызвав скорую медицинскую помощь, начальник ГАИ сообщил об увиденном дежурному по отделу, а тот – капитану Ефимову. Объявив тревогу, Ефимов сразу же доложил о происшествии в областное управление и, выс-лушав упреки за неполную информацию, приступил к со¬ставлению плана. Вскоре он уже имел подробную инфор¬мацию об одном из преступников: это был молодой па-рень, имевший две судимости, дерзкий и способный идти на все, вплоть до убийства. Снова набрав номер телефона дежурного по управлению, Ефимов передал эти данные и сообщил свой план действий.
– Хорошо, – одобрил дежурный, – только начальник уп¬равления просил передать,   по соседним районам не звоните, мы уже это сделали. К вам на вертолете вылетают
наши сотрудники, так что встречайте их, а мне через каж¬дые тридцать минут звоните независимо от результатов. Да, и еще: бронежилеты не забудьте.
– Хорошо, – ответил Ефимов и, положив трубку, пошел в комнату, в которой собрался личный состав по тревоге.
Выслушав доклад своего заместителя о готовности от¬дела, Ефимов спокойным, уверенным голосом стал зачи¬тывать фамилии сотрудников, входящих в различные груп-пы. За исключением небольшого количества оставленных в резерве, все были расписаны по группам, за которыми закреплялась определенная территория, а главное – выхо¬ды из района по автомобильным дорогам и железнодорож¬ным станциям. Одну из таких групп капитан Ефимов воз¬главил сам.
К этому времени у отдела уже стояло несколько машин, которые срочно были направлены горисполкомом в распо¬ряжение отдела. Передав личному составу предупреждение о том, чтобы не подставляли себя под пули, и, посоветовав, как правильнее поступать в некоторых ситуациях, Ефимов дал команду на выезд.
В это время дежурный по отделу заканчивал инструк¬тирование участковых инспекторов, которые по указанию Ефимова оставались на своих участках и ориентировали дружинников и своих внештатных помощников о приме¬тах вооруженных преступников.
В уазике, в котором ехал капитал Ефимов, сидели еще три человека. Все молчали, как перед прыжком из само¬лета. Молчал и Ефимов. Везде по району шла круглосу¬точная работа по уборке урожая. Размеренно, строго вы¬держивая интервалы, на каждом хлебном поле работали комбайны, ненасытно заглатывая ленты хлебных валков. А по дорогам то и дело встречались автомобили, занятые перевозкой зерна. Погода уже несколько дней была ясной, безветренной и теплой, поэтому и спешили хлеборобы убрать выращенное ими на полях. А урожай выдался дей¬ствительно хороший и по качеству, чистый, сухой, звон¬кий – зерно к зерну!
Через некоторое время после выезда дежурный райот¬дела по радиостанции, находившейся в машине, вызвал Ефимова на связь и сообщил, что в селе Семеновка появи¬лись два человека, по приметам похожие на преступни¬ков, но переодетые в другую одежду, и что участковый, который об этом доложил, ждет группу на северной окра¬ине села. По плану в это село должна была ехать другая группа, но Ефимов дал указание по радиостанции напра¬вить туда еще несколько групп, сужая кольцо, в кото¬ром будет происходить задержание преступников, и сам, свернув с дороги, на предельной скорости тоже выехал к северной окраине села Семеновка.
В сельской местности участковые инспекторы милиции – самые всезнающие люди. Если оперативные работники чаще имеют дело только с преступниками и лицами, при¬частными к этим преступлениям, то участковые, наобо¬рот, сначала имеют дело с людьми своего участка, они живут среди них, и к ним обращаются по самым разным вопросам: и когда муж с женой подерутся, и когда кто с пропиской задержался, и когда кто самогонку гонит, и по многим другим ежедневно возникающим в жизни вопро¬сам. Люди к нему идут как к представителю власти. И участковый всем как-то должен помочь, как-то повлиять, поэтому, когда участковый обращался за помощью, жите¬ли любого села тоже охотно помогали и ему. Так получи¬лось и здесь, в селе Семеновка. Не успел он рассказать о вооруженных преступниках, как председатель сельского Совета ему сообщил, что полчаса назад в избу к Вавиловым вошли два парня, по приметам похожие на тех, о которых говорил участковый, и что этих парней видел родственник Вавиловых Василий. Срочно участковый ин¬спектор Завалишин послал одного из дружинников за Ва¬силием, и тот, бледный и растерянный, рассказал, как чуть не нарвался на них.
– Понимаете, лейтенант, я зашел в избу Вавиловых, а там сидят за столом два парня, обедают, и на столе писто¬лет лежит, а дед с бабкой на койке сидят рядышком. Я-то сначала в сени зашел, а из сеней дверь в комнату была приоткрыта, и мне их видно, а меня им – нет, потому что в комнате светлее. Ну, я сразу потихоньку назад.
Убедившись, что это именно те, которых уже ищет весь отдел, участковый позвонил дежурному по отделу, и тот дал ему указание встречать прибывающие группы на се¬верной окраине села, предупредив, что туда же прибудет и вертолет.
Через несколько минут на окраине села появилась ма¬шина капитана Ефимова. Быстро расспросив участкового о планировке дома и о том, кто из жильцов там находится, он сразу же подъехал к дому. Вскоре подъехало еще несколько машин, и дом был оцеплен работниками мили¬ции. Конечно, такой оперативности преступники не ожидали. В одном из сел они зашли в дом, забрали деньги, мужскую одежду и уехали, оставив связанной старую жен¬щину. Но там не поели, а голод уже давал о себе знать, вот они и решили здесь подкрепиться, взять на дорогу про¬дуктов и быстрее уходить.
Машину лейтенанта Зимина они бросили в лесопо¬садке и завладели другой машиной, убив ее владельца. На этой машине они и надеялись спокойно скрыться в другой области.
Увидев машины и работников милиции, преступники заметались по комнате, и один из них крикнул, чтоб ухо¬дили все, не то они будут стрелять. Другой же, схватив топор, стоял у открытой двери, готовый тоже к решитель¬ным действиям. Обстановка была слишком напряженной. «Сколько может продлиться это напряжение? – думал Ефимов. – А вдруг не выдержит тот, у кого пистолет, тогда он много наделает». Выйдя из-за укрытия, он гром¬ко произнес:
– Я – начальник милиции капитан Ефимов. Прошу не делать лишних глупостей. Вы видите, что дом окружен, поэтому выходите по одному.
Почувствовав некоторое замешательство, он быстро по¬шел к дому, но сразу же из окна раздался выстрел, Ефи¬мов упал на землю и ползком вернулся за кирпичную стену рядом стоящего дома.
Чтобы как-то успокоить преступников, капитан Ефи¬мов снова стал убеждать их в бесполезности сопротивления. Только сейчас он вспомнил, что никто из сотрудников не взял бронежилетов, и поэтому переговорами затягивал время, ожидая прилета группы УВД.
Вскоре послышался шум мотора вертолета, и через не¬сколько минут старший группы подполковник Долгов рас¬спрашивал Ефимова о планировке дома. Расставив сотруд¬ников в оцепление по своему плану, Долгов предложил преступникам выходить, назвав одного из них по фами¬лии, и предупредил, что дожидаться темноты работники милиции им не дадут.
Несколько минут длилось молчание, затем отворилась дверь, и на крыльцо вышли оба преступника.
– Оружие бросить! – сразу же приказал Долгов и, выйдя из укрытия, поднял с земли пистолет. В патроннике был патрон, были патроны и в обойме, которые могли оборвать чью-то жизнь. И, возможно, не одну. Подбежавший Ефимов поднял с земли два брошенных ножа.
Обыскав задержанных преступников, Долгов посадил их в стоящие около дома машины и, оставив следователя и двух инспекторов уголовного розыска для осмотра, вые¬хал со всеми в отдел.
По дороге Ефимов несколько раз запрашивал дежурно¬го по отделу о состоянии лейтенанта Зимина, и только перед въездом в город ему сообщили, что Зимин потерял много крови от глубокого ножевого ранения. Но, к счас¬тью, нож не задел сердце, и его срочно вертолетом отпра¬вили в областной центр.

СИМПТОМЫ БОЛЕЗНИ

Напряжение последних дней и, как казалось – сначала, небольшое простудное заболевание не прошли бесследно для Борисова. К концу рабочего дня он почув¬ствовал острое жжение в груди, и перед глазами поплыли какие-то круги. Бессильно откинувшись в кресле, он зак¬рыл глаза. Сидевший с документами лейтенант Углов, увидев бледность на лице Борисова, сразу позвонил на¬чальнику медицинского отдела. Приехавшие врачи осмот¬рели Борисова и предложили ему срочно ложиться в боль¬ницу, но он категорически отказывался и только после настоятельных уговоров и требований отдал себя в распо¬ряжение медиков,
В больнице его положили в отдельную палату, а через несколько минут в палату вошла жена и, бледная, с рас¬строенным лицом, стала выкладывать зубную щетку с пастой, мыло, одеколон, электробритву и прочие принад¬лежности туалета и быта больничной жизни. Своим кате¬горичным голосом она проговорила:
– Не слушался меня, вот и результат. Теперь, пока не вылечишься, отсюда не выйдешь. Уж я позабочусь об этом.
Улыбаясь, Борисов смотрел на свою жену и думал. Ко¬нечно, она права, надо подремонтироваться. Через не¬сколько дней врачи разрешили ему выходить из палаты в холл, где вечерами собирались больные, чтоб поговорить или послушать чью-нибудь очередную историю из нелег¬кой жизни сотрудников органов внутренних дел. Нужно отдать должное тому, что это правило вошло как бы в привычку больных, и ничто другое не могло им помешать. Стараясь быть незаметным, Борисов тихо подошел и усел¬ся в кресло. Но его заметили, некоторые стали поднимать¬ся с насиженных мест, а когда Борисов сказал, чтобы на него не обращали внимания, что просто, как и они, он томится и хочет общения, поняли его. Через несколько вечеров Борисов среди больных был уже «своим». Его не стеснялись, и беседы велись так же откровенно, как и рань¬ше. А он молча слушал эти разговоры и машинально по рассказам определял характер говорившего, его интеллект, интересы и т.д. Борисов любил молча наблюдать за людь¬ми и рисовать в своем воображении духовный портрет го¬ворившего. Из своих наблюдений он выводил и некоторые зако¬номерности. Так пожилые люди чаще вспоминают о своем прошлом, а вот молодежь, наоборот, говорит о своих меч¬тах и планах на будущее. Но сегодня вечерний разговор был прерван появлением нового человека – раненого со-трудника пронесли на носилках и положили в отдельную комнату. Перед этим Зимину сделали в областной боль¬нице срочную операцию, так как был поврежден перикард и околосердечная сумка переполнилась кровью. Опера¬ция была сложная, но молодой организм выдержал, и через несколько дней Зимина перевезли в больницу УВД. Как всегда появление нового человека вызвало определен¬ный интерес, а для работников милиции этот интерес даже профессиональный: где служит, в какой должности и т.д. Пока многих больных занимали эти вопросы, и пока мо¬лодой лейтенант спрашивал о болезни новенького у дежурной сестры, которой ежедневно предлагал свои услу¬ги, мимо больных в сопровождении главного врача про¬шла молодая женщина. Нужно сказать, что, кроме меди¬цинских работников, женщин в отделении не было. По¬этому ее появление еще больше подогрело любопытство, тем более, что женщина вошла в палату, куда занесли Зимина. Медсестра (обычно они все всегда узнают первы¬ми) сообщила, что это жена раненого офицера.
– А как, товарищи, она похожа на него, – проговорил майор из четвертой палаты. – Обратите внимание на суп¬ругов, проживших в любви около пятнадцати-двадцати счастливых лет, и вы обязательно найдете в их внешности что-то общее, а также в их взглядах на жизнь.
– Ну, уж это вы скажете! – возразил басом капитан из колонии.
– Может, я неточно выражаю свои мысли, – с настойчи¬востью продолжал майор, – я не имел в виду, что у них одинаковые цвет волос и черты лица, но что-то незаметное
и в то же время такое близкое, родное и общее между ними вы обязательно увидите.
– Вообще-то, до некоторой степени он прав, – прогово¬рил Василий Станинов. – Возьмите хотя бы круг ваших знакомых, и вы увидите, что кто-то из них вам нравится сильнее, а кто-то – меньше. И нравится сильнее тот, мысли и взгляды которого близки с вашими, чьи интересы со¬впадают с вашими интересами.
– Следовательно, вы убеждены, что длительная лю¬бовь, и счастливая жизнь складываются у одинаковых, схожих людей? – опять с иронией спросил капитан.
– Да, – продолжал майор. – Я за одинаковых, особенно во взглядах на жизнь, людей. Влюбляясь в другого человека, ты должен видеть в нем что-то свое, родное, особен¬но во внутреннем мире. И хорошо, что потом с годами сходство растет, и это способствует длительности и проч¬ности брака.
– Все это философия, а в жизни гораздо проще, – прого¬ворил лейтенант, но на его слова никто не обратил внима¬ния, так как спор вокруг этого вопроса разгорался все сильнее.
А наутро, когда больные собрались на завтрак в столо¬вой, они увидели человека, из-за которого так горячо раз¬горелся спор. Это была жена того лейтенанта, женщина с приятным бледным лицом и большими ясными глазами.
Проговорив больным: «Приятного аппетита» и забрав завтрак, она пошла кормить мужа. После ее ухода завт¬рак прошел в молчании. В этот день больные увидели ее снова, но уже с мужем, которого она, поддерживая, выво¬дила на веранду.
Казалось, что опасность миновала Зимина, но через не¬сколько дней ему стало хуже. Все чаще слышались его стоны. Больные видели, как суетились сестры около его палаты, как все беспокойнее переговаривались на ходу врачи. И чем беспокойнее было вокруг палаты, тем боль¬ше, казалось, было спокойствия у его жены. Она ему что-то говорила, брала его руку в свою, как бы передавая ему часть своих сил. Дверь в палату постоянно была открыта, и больные видели, как эта маленькая женщина, целуя мужа, уговаривала принять лекарства.
Прошло два томительных дня. И несмотря на то, что Зимину было очень тяжело, чувствовалось, что он во что-то верил, ждал и не сдавался. В отделении стояла напряженная тишина. Многие видели, как часто смерть выры¬вала хороших людей, но никто не хотел поверить в то, что смерть может разрушить и эту семью. Наконец, утром третьего дня по отделению пронесся вздох облегче¬ния. Зимину полегчало. И это сразу угадывалось по лицу его жены. И многие убежденно говорили, что не лекар¬ства, не даже врачи, а она вырвала его из цепких лап смерти. Это дало толчок к разговорам о роли женщины в судьбе мужчины.
Размышлял об этом и Борисов. Этот вроде бы обыч¬ный эпизод в больничной жизни вновь убедил его в том, как много вокруг хороших людей и как мы о них еще мало знаем. Выработанная десятилетиями привычка сводилась к тщательному изучению биографий и проступ¬ков нарушителей, а вот хорошие сотрудники, без шума и показухи выполняющие свои обязанности, всегда остава¬лись в стороне. В последние годы отдельные руководители служб даже стали опасаться называть победителей сорев¬нования и лучших по профессии – а вдруг они потом что-нибудь совершат? Тогда ведь могут и о нем отозваться не¬лестно. Нет, лучше промолчать, а вот по нарушителю мож¬но и весь запал негодования выплеснуть. Тут уж все будет правильно. Кто-то метко сказал, что в органах пришло время под кодовым названием «Бей своих, чтоб чужие бо¬ялись». И били, особенно увольнением.
Ну, хорошо, если уволен явный нарушитель, а если че¬ловек уволен за первую и незначительную ошибку? Тогда что у него осталось на душе об органах? Тот же бывший заместитель министра Чурбанов, упиваясь властью, мог уволить работника за малейший пустяк. Сколько от его самодурства пострадало хороших людей! Только недавно стали осознавать, какой огромный вред всей правоохрани¬тельной системе причинила «чурбановщина». А ведь «Ему» многие стремились подражать, даже фуражки «чурбановские» шили. Однако в настоящее время из министерства поступают категоричные указания за подписью Федорчука, требующие за малейшие нарушения немедленного увольнения. В результате под флагом борьбы с перерож¬денцами, предателями, взяточниками и нарушителями законности началось настоящее избиение кадров.
Почувствовав себя немного лучше, Борисов стал насто¬ятельно требовать, чтобы его выписали, мотивируя это тем, что на него угнетающе действует больничная обстановка и что он лучше полежит дома. Зная его настойчивость, врачи пошли на уступку. Но Борисов, оказавшись дома, сра¬зу же включился в работу и, не закрыв больничного листа, вышел на службу. Жена только руками развела:
– Опередил меня, хитрец! Эх, не надо было говорить, что я тебя продержу в больнице!
С утра он вознамерился зайти к Соколову, но тому неожи¬данно позвонил Рогов и попросил встретиться.
– Заходите, всегда готов вас выслушать, – ответил Соко¬лов.
Он догадывался, почему Рогов идет к нему. Через не¬сколько дней Соколов должен отбыть с отчетом в мини¬стерство, и у Рогова было удивительное чутье самозащи¬ты. Как только Соколов готовился с каким-то вопросом в обком партии или в министерство, так Рогов приходил к нему и своими покаяниями и жалобами добивался того, чтобы Соколов не особенно критиковал его службу. Одна¬ко потом снова продолжал вести свою линию.
«Вот и сегодня начнет финтить», – подумал Соколов.
– Садись, Владимир Иванович, – предложил он вошед¬шему начальнику политотдела.
– Александр Петрович, говорят, Ефимов отличился? – спросил он, усаживаясь.
– Почему «говорят»? Он действительно отличился, задержал преступников до прибытия основной группы, которая их обезвредила. И вашему отделу неплохо бы
выпустить по этому случаю «молнию», – ответил Соколов.
– Да, но начальник управления говорит, что он был без бронежилета, – возразил Рогов.
– Ну и что, Владимир Иванович, от этого и подвига нет? Конечно, он нарушил   инструкцию, так вы и напишите правдиво, что он сделал хорошо, а что непра¬вильно.
– Вообще-то не каждый пойдет на вооруженного пре¬ступника, – как бы соглашаясь, проговорил Рогов. – Но ты знаешь, мой работник недавно был в том отделе и доложил мне, что мало они там по перестройке делают. Даже лекций об этом не читают...
– Знаете что, – не выдержав, перебил Соколов. – Не все измеряется только лекциями. Ваш Сайкин на словах мно¬го говорил о перестройке, а как потребовалось выезжать в Афганистан, так сразу в кусты. Заболел. Зарплату полу¬чать и анекдоты рассказывать у него здоровья хватало, а как порохом запахло, так давай болезни искать. На таких хоть десять бронежилетов надень, они не пойдут на опас¬ность.
– Ну что это ты о нем вспоминаешь, – обиженно прого¬ворил Рогов. – К отчету-то подготовился?
– Нет еще, – резко ответил Соколов.
– Так времени уж мало остается. Если что, могу по¬мочь. Давай вместе сядем и напишем твой отчет.
– Это мысль, Владимир Иванович. Вы справку по линии политотдела подготовьте, а я ее использую при подготовке общего отчета, – как можно серьезнее сказал Соколов. Он знал, что по вопросу, с которым едет отчитываться, политотделу нечего писать, но специально это предложил, чтобы Рогов еще раз взглянул на свою работу, а с другой   стороны, может быть, какую-нибудь интересную мысль подадут.
– Ладно, договорились, – согласился Рогов. – А вообще там много не надо распространяться. Я, когда отчитывал¬ся, попытался покритиковать некоторые службы, так зна¬ешь, как на меня навалились тогда!
– Учтем, – улыбаясь, проговорил Соколов. Но улыбался он потому, что уже не в силах был скрыть свое состояние от такой хитрости Рогова. – В общем, вы не волнуйтесь, я о своей работе буду отчитываться, но справку вы мне дайте.
– Хорошо, хорошо. А может быть, стоит поднять вопрос о том, что из министерства только приказы идут, а вот методических указаний по воспитательной работе наших сотрудников с учетом специфики милиции очень мало?
– Нет, Владимир Иванович, – ответил Соколов. – Это не мой вопрос. Вот вы поедете, и задавайте его тогда.
– Тоже правильно, – удовлетворенно проговорил Рогов. – Тогда, может быть, об излишней отчетности стоит под¬нять вопрос. Ведь вопросы какие-то надо поставить, а то подумают, что без перспективы работаешь.
– У меня, Владимир Иванович, отчет, а не вечер вопро¬сов и ответов.
– Это верно, – проговорил, вставая, Рогов. – Ну ладно. Через пару дней я пришлю справку.
Но и после ухода Рогова Соколов почему-то не принял Борисова, сославшись на большую занятость. Он, конеч¬но, не подозревал, что Соколов пока не в состоянии ни видеть его, ни говорить, так как до болезни к Соколову прихо¬дила жена Борисова, Вера, и ее рассказ буквально ошело¬мил Соколова. Вера, смущаясь и плача, поведала о том, что ее муж стал вести себя совсем иначе, чем в прошлые годы.
Все началось с малого. Как-то домой позвонил его школь¬ный товарищ и попросил встретиться. Тогда Борисов с какой-то завистью пояснил ей, что этот школьный това¬рищ стал видным предпринимателем и что он приглашает его в свой офис на какой-то разговор. Действительно, ве¬чером следующего дня Борисов поехал к нему. И Вера до двух часов ночи прождала мужа, не смыкая глаз. В начале третьего она услышала, как к дому подъехала машина. Выглянув в окно, она увидела, что ее мужа под руки вве¬ли в подъезд какие-то незнакомые ей мужчины. В ту ночь разговора не получилось, так как Виктор был сильно пьян. Но на следующий день Вера поговорила с ним и узнала, что школьный товарищ действительно большой предпри¬ниматель и что он просит Виктора опекать его от банди¬тов, которые требуют с него денег. Тогда Вера предложи¬ла, чтобы он обратился в уголовный розыск или к Васину, но Виктор категорически замахал руками, заявляя, что предприниматель никого не хочет официально подключать, так как он тоже не без греха, и что ничего особенного не слу¬чится, если этим бандитам культурненько подскажут, что¬бы они забыли его школьного товарища. А на днях этот школьный товарищ привез в подарок японский телеви¬зор, что еще больше насторожило Веру. И муж стал чаще наведываться к этому товарищу, приходить под хмельком.
Соколов успокоил Веру:
– Давайте так договоримся: я пока ему ничего не буду говорить, а просто буду загружать его вечерней работой и командировками. А там посмотрим.
Проводив ее до двери и вернувшись на свое место, Со¬колов долго думал: неужто он что-то не углядел в Борисо¬ве? Что случилось с ним? Почему такие люди, как он, поддаются соблазнам? Не симптом ли это того, что наше общество нездорово? И когда начали распространяться бациллы угодничества, приспособленчества, алчности, на¬живы, пьянства, взяточничества? Почему пышно расцве¬ла двойная мораль?

РАССЛЕДОВАНИЕ ПОКАЗАЛО...

Несколько дней, проведенных Соколовым в разъездах по районам области, пролетели незаметно, так как все эти дни были заполнены проведением аттестации сотрудников инспекций по делам несовершеннолетних. Встречаясь с сотрудниками этой службы, он все больше убеждался в необходимости улучшения воспитательной работы с людьми. Система двойной морали медленно, но уверенно продолжала разрушать души людей. Бередило сердце то, что свой рапорт на имя Каширина он тогда так и не отправил, и ночами, оставаясь наедине с самим собой, Соколов долго не засыпал. С одной стороны, он понимал, что пойти против Болотова ему нельзя потому, что того лучше иметь ценным союзником, чем опасным противником. С другой стороны, он чувствовал свое бессилие в этой ежедневной суете, которая, возмож¬но, кого-то и устраивала, но не давала никаких результа¬тов. Иногда он, как бы спасаясь от самого себя, думал: а может быть, и весь смысл состоит в том, чтобы не искать смысла. Но тут же его разум возражал ему тем, что, пре¬одолевая даже свои заблуждения, человек быстрее прихо¬дит к истине. А он и не пытался бороться, просто ушел в тихую заводь, хотя и знал, что живущего без цели несет по жизни, как былинку. Правда, днем на заседаниях комиссии он забывал об этих своих рассуждениях и пытался глубже понять стоящего перед комиссией сотрудника, чтобы как-то помочь ему советами и рекомендациями. Каждый человек, как айсберг, у которого лицо и фигура – видимая часть, а душа, мысли – подводная. Вот эта подводная часть и беспо¬коила Соколова больше всего потому, что она отражалась на делах.
Приехав в управление, Соколов сразу вызвал к себе своих заместителей.
– Что было нового в мое отсутствие?
– Все, в основном, шло по плану, – ответил Борисов. – Но вот информация из Степного отдела нехорошая. На личной машине начальника отделения уголовного розыс-ка совершено дорожно-транспортное происшествие, а в машине сидели наши сотрудники из областного аппарата. Я звонил туда, справлялся о подробностях у начальника отдела подполковника Кожевина, но тот ничего не может пояснить.
– А у меня по этому происшествию, правда, неофици¬альная, но есть информация, – проговорил начальник ин¬спекции по личному составу майор Буранов.
– И какая же? – спросил Соколов.
– Да сотрудники говорят, что «на природу» наших про¬веряющих вывозил начальник райотдела, ну и с излиш¬ком «надышались» свежим воздухом.
– Почему не послали проверить? – снова спросил Соколов.
– Ходил я к полковнику Пивоварову, – ответил Бори¬сов. – Говорю ему, что надо бы проверить, а то нехорошие разговоры идут в управлении, а он мне в ответ: «Вы в
инспекции только и подозреваете в сотрудниках одно пло¬хое» и, конечно, запретил выезжать.
– Ну, ладно, это дело поправимое. Пусть Углов гото¬вится туда в командировку, а я с начальником управле¬ния переговорю об этом, – подвел итог Соколов и пошел к Рыжову.
Доложив подробно начальнику управления о своей поездке и впечатле¬ниях, Соколов рассказал ему о разговоре с начальником инспекции по личному составу. Рыжов об этом случае тоже не знал, так как и он был в командировке, и, возмутив¬шись поведением Пивоварова, приказал немедленно выезжать в Степной райотдел для проверки. Разговоры и раньше были о том, что некоторые работники областного аппарата несмотря на антиалкогольное законодательство продолжают при выездах в райотделы «угощаться». Но выявить это не удавалось, а тут такие разговоры идут, что трудно не поверить.
В этот же день старший лейтенант Углов выехал с ра¬ботником инспекторского отдела, а вечером к Соколову пришел Пивоваров. Он явно был недоволен и Рыжовым, который предложил ему оформляться на пенсию, и Соко¬ловым, который, несмотря ни на какие наговоры, про¬должал вести свою линию. Ему тоже было известно, что в выпивке участвовали сотрудники уголовного розыска, но сложившаяся годами привычка скрывать все негативное сработала и на этот раз.
– Александр Петрович, определились, кого на мое мес¬то? – спросил он, усаживаясь напротив Соколова.
– Нет, мне неизвестно. Да вы, Андрей Михайлович, наверное, уже давно подготовили кого-нибудь вместо себя и передаете ему потихоньку свой опыт, а меня пытаете, – улыбаясь ответил Соколов.
– Называл я и тебе, и Рыжову несколько кандидатур, но с ними, насколько мне известно, пока никто не беседо¬вал, – недовольно ответил Пивоваров.
– Не знаю пока ничего определенного, Андрей Михай¬лович, но тех, кого вы назвали, через пару лет надо на пенсию оформлять. Так какой смысл их ставить?
– В Степной-то послали для проверки? – поинтересовал¬ся Пивоваров.
– Ну а как же! Во всем должна быть ясность. Если ниче¬го плохого не было, то и все ненужные разговоры отобьем, а если было, то и надо показать, как должен вести себя
работник областного аппарата, – ответил Соколов.
– Вообще-то не нравится мне отношение к милиции. Все критикуют, ругают, хотя  знают, что без нее не обойтись. Мне как-то один наш сотрудник сказал, что милицию, как
ведро для мусора, в передний угол не поставишь, но и из квартиры не выбросишь, –   недовольно отреагировал Пи¬воваров.
– Ну, это не совсем так, Андрей Михайлович, сейчас и выкидывают немало.
– Это верно, даже Федорова потеряли. А если твои под¬твердят по Степному, опять будут потери.
– А что делать? Сказать своим подчиненным, чтобы глу¬боко не копали, я не могу.
– Ну, зачем так прямолинейно. На самом деле, Александр Пет¬рович, надо проще на жизнь смотреть. Часто ведь не столько вина, сколько беда самого сотрудника.
– Вот и не надо доводить до такой беды, тогда среди управленцев и бюрократов будет меньше.
– Эх, дела скорбные, – пошутил Пивоваров, – вся жизнь в них зря пролетает. Ты хоть на рыбалку выезжаешь?
– Да нет, некогда. Вот на пенсию уйду, тогда и порыба¬чим, – ответил Соколов.
– Тоже собираешься? – снова спросил Пивоваров.
– Конечно, уже давно прошусь.
– А я не представляю, что буду делать на пенсии, – оза¬боченно проговорил Пивоваров и, поднявшись, вышел из кабинета.
Приехав в Степной райотдел, Углов сразу вызвал к себе инспектора ГАИ, который был на месте происшествия.
– Давайте все документы по дорожно-транспортному про¬исшествию, – попросил он у вошедшего инспектора.
Тот знал, по какому вопросу приехал Углов, и помнил, как он с другими сотрудниками быстро отыскал похищен¬ный приказ, поэтому решил не обманывать, а говорить все, как было.
– А у меня, товарищ старший лейтенант, никаких доку¬ментов нет.
– Почему? – спросил Углов.
– Да я их сначала начал составлять, но утром меня выз¬вал начальник райотдела, забрал то, что у меня было, и сказал, чтобы больше я этим делом не занимался, – ответил инспектор ГАИ.
– Ну, тогда все подробно расскажите, что вы видели на месте происшествия, – попросил Углов.
– Это было около десяти часов вечера в ту субботу. Я на мотоцикле ехал с патрулирования в райотдел. Смотрю, на перекрестке улиц Первомайской и Правды стоят две ма¬шины, а около них люди спорят, ну я подъехал и сразу узнал своих. В одной машине – «жигули» –  были началь¬ник отделения уголовного розыска Смирнов и с ним три человека из областного управления, а другая машина – «москвич» – принадлежала инженеру из «Сельхозтехники». По обстановке на месте происшествия я сразу определил, что виноват водитель «Жигулей», то есть наш сотрудник, который не пропустил «москвича», идущего по главной улице. Никто не пострадал, но машины помяли. Я начал составлять протокол и схему, но Смирнов сказал, что ни¬чего не надо делать, он сам возместит ущерб владельцу «москвича». Они еще между собой поговорили, а потом разъехались. Правда, я дома закончил протокол и схему, а утром, как я уже говорил, передал их начальнику рай¬отдела.
– Так, понятно, – проговорил Углов. – А в каком они состоянии были и почему не освидетельствовали?
– Владелец «москвича»  сначала настаивал на медицин¬ском освидетельствовании, но наши категорически отказа¬лись, и я тоже не стал настаивать, ведь все же – начальник
отделения наш.
– Это понятно. Ну а в каком состоянии все-таки были наши? – настаивал Углов.
– Пьяные они были, Аркадий Анатольевич, – вздохнув, ответил инспектор ГАИ.
Взяв подробное письменное объяснение, Углов отпус¬тил инспектора ГАИ и вызвал к себе старшего лейтенанта Смирнова.
– Расскажите, товарищ старший лейтенант, подробнее о вашей поездке с работниками областного аппарата на прошлой неделе, – попросил он Смирнова.
– Ничего особенного не было, выезжали с ним в одно село по проверке отказных материалов, а возвращаясь, столкнулись с «москвичом» по моей вине. Ущерб я уже возместил.
– Возьмите лист бумаги и подробно напишите, какие отказные проверяли, с кем конкретно беседовали, в какое время, а я сейчас эти отказные себе возьму. Имейте в виду:
все, что вы напишете, будет перепроверяться, – предупре¬дил Углов и, когда Смирнов закончил писать, сразу спро¬сил:
– В каком состоянии были вы и сотрудники, сидящие в машине?
– Абсолютно трезвые! У меня и справка из больницы есть об этом. Я, когда отвез областных работников, сразу поехал на медицинское освидетельствование в этот же вечер, – ответил Смирнов и передал Углову справку из боль¬ницы, в которой указывалось, что при освидетельствова¬нии признаков алкогольного опьянения у Смирнова не обнаружено. Справка была выдана в тот же день, когда было совершено дорожно-транспортное происшествие, и подписана врачом больницы. Взяв эту справку, Углов попросил Смирнова подробнее написать о медицинском ос¬видетельствовании, а сам вышел из кабинета. Он решил срочно перепроверить эту справку, так как в искренности инспектора ГАИ не сомневался.
В больнице Углов быстро нашел врача, который подпи¬сал справку, и в беседе с ним установил, что справку он писал в понедельник, но по просьбе Смирнова дату не поставил. Вернувшись в райотдел, Углов снова вызвал Смир¬нова.
– Как получилось, товарищ старший лейтенант, расхож¬дение в датах? К врачу вы пришли в понедельник, а в справке написали, что вас освидетельствовали в субботу? –
спросил он.
– Да мне Кожевин Дмитрий Семенович посоветовал взять справку. Он хотел выслать ее в отдел кадров, так как кто-то от вас звонил ему, а тут вы приехали. Действительно, в
понедельник я ходил в больницу, а не в субботу.
– Ну а в субботу-то в каком состоянии были? – снова спросил Углов.
– Я пива немного выпил, а областные никто ничего не пил, – ответил Смирнов.
– Ну что же, идемте возьмем отказные, по которым вы выезжали в субботу, и посмотрим их.
Действительно, в одном из отказных материалов были дополнительные протоколы объяснений, взятые в ту суб¬боту. Записав в блокнот данные о гражданах, с которых брались объяснения, Углов вместе со Смирновым вые¬хал в то село. В беседе он быстро установил, что дей¬ствительно с ними беседовали в субботу работники мили¬ции около двенадцати часов дня. Примерно в час дня они на двух машинах уехали. На второй машине был и под¬полковник Кожевин. Закрепив все это, Углов снова по¬ехал в райотдел. По дороге он спросил у Смирнова:
– Ну а после часа где были?
– Поехали в отдел, а у меня по дороге спустила камера. Пока разбортировал, пока заклеил, потому что запаски не было, уже и темнеть стало.
– Понятно, – проговорил Углов, понимая, что надо еще немало поработать, чтобы докопаться до истины. Ложное чувство товарищества прочно удерживало Смирнова от
искренности. В райотделе Углов усадил Смирнова за на¬писание новых объяснений и, оставив с ним в кабинете своего товарища из инспекторского отдела, вышел для
опроса водителя второй машины, на которой был началь¬ник райотдела.
Решив немного схитрить, Углов сразу спросил водителя:
– В каком состоянии вы привезли домой в субботу Дмит¬рия Семеновича?
И тот, считая, что старшему лейтенанту все известно о выпивке, недолго думал и ответил:
– Тяжелый он был, его даже под руки вели в дом Смир¬нов и один из областных. Потом все сели в машину к Смирнову, а я поехал в гараж.
Понимая, что вранье подходит к концу, Углов решил сразу пойти к начальнику райотдела и предложить ему обо всем подробнее рассказать. Из практики он уже неоднократно убеждался, что как ни отказываются в начале служебного расследования наши сотрудники, в конце концов они всегда заканчивают правдой. Видимо, постоянная работа с ними брала верх над попытками выйти сухими из воды.
Войдя в кабинет к Кожевину, Углов вытащил из дип¬ломата папку с собранными документами и проговорил:
– Я считаю, что не надо вас сводить со Смирновым и вашим шофером. Просто неудобно. Поэтому расскажите все сами, а я дополню, как вас домой доставляли и в каком состоянии.
Несколько минут смотрел на эту папку Кожевин. «Что там у него еще собрано?» – подумал он и остро почувство¬вал, что теперь они отыграются за бывшего сотрудника Ивина. Он этого боялся и в начале инспекторской провер¬ки, а вдруг обнаружат большие недостатки, тогда и снять могут, так как за похищенный приказ он получил самое серьезное взыскание. Только поэтому он и предложил этим трем работникам выехать «на отдых», да и знал их давно, но получилось еще хуже.
Примерно через час Углов с подробным письменным объяснением о коллективной выпивке вышел из кабинета начальника райотдела и начал беседу со Смирновым.
– Я понимаю, товарищ старший лейтенант, что вам не¬удобно давать показания о выпивке, организованной Дмит¬рием Семеновичем, и еще неудобнее называть работников
областного управления. Но у меня подробное объяснение начальника райотдела, поэтому и вы не мучайте себя, а подробно все напишите сами: чтобы не сомневались в моей искренности, я вам зачитаю некоторые подробности.
Взяв объяснение, он прочитал некоторые выдержки, рас¬крывающие подробности: и где водку покупали, и какая закуска была, после чего оставил Смирнова вдвоем с инспектором из инспекторского отдела для написания нового, честного объяснения.
В этот же день Углов побывал и в райкоме партии. Он дал почитать первому секретарю объяснения Кожевина и Смирнова, а тот, понимая, что теперь уже не спасти на¬чальника райотдела, попросил передать его мнение о воз¬можности оставления Кожевина на службе в милиции.
Закончив все дела, Углов перед отъездом зашел попро¬щаться с начальником райотдела.
– Сегодня вечером уезжаю, Дмитрий Семенович, – про¬говорил он, входя в кабинет. По-человечески ему было жалко Кожевина. – Может, в чем-то моя помощь нужна? Занятия провести с сотрудниками или какое-нибудь уго¬ловное дело посмотреть – я ведь следователь.
– Какая теперь помощь? – ответил Кожевин. – Только одна – чтобы не уволили, а то ведь у меня и выслуги нет. Я же не пьяница, хотел как лучше. Ребята-то устали здорово, вот и решили проветриться.
– Но вы же знаете постановление Центрального Комите¬та по борьбе с пьянством, – возразил Углов.
– Знаю, конечно, но их и раньше было немало, но так, как сейчас, никто не реагировал. А теперь я просто боюсь и ехать в управление. Соколов еще тогда настаивал на моем освобождении, а сейчас он все вспомнит... Вас проводить, Аркадий Анатольевич, на вокзал?
– Нет, нет, зачем? Вот если машину распорядитесь дать до вокзала, буду благодарен, – ответил Углов.
Позднее, в поезде, перебирая в памяти все материалы служебного расследования, Углов вспомнил требование Рыжова о порядочности работников областного аппарата и о влиянии руководителей всех рангов на воспитание подчиненных. Конечно, как может Кожевин требовать с подчиненных, когда сам подает такой пример. «Вот одна из причин, которая приводит к потере подчиненных», – думал он, уже засыпая под монотонный стук колес.
Утром Соколов, внимательно прочитав все материалы служебного расследования, пошел доложить об этом Ры¬жову.
Рыжов также с не меньшим вниманием перечитал все объяснения и, закончив, спросил:
– Что будем делать, Александр Петрович?
– Наверное, то же, что и с милиционером из дивизиона, – ответил Соколов и добавил: – Сознание-то у всех пятерых повыше, чем у милиционера, поэтому спрос должен быть выше.
– А кто их должен увольнять?
– Трех мы можем своим приказом, а подполковника Кожевина и майора Лисицина надо представлять в мини¬стерство. Это старшие офицеры, и право их увольнения принадлежит им.
– Тогда все это надо расписывать? – снова спросил Рыжов.
– Конечно. Или всех освободить от занимаемых должно¬стей и назначить с понижением, а аппаратчиков – в райот¬делы инспекторами, – ответил Соколов.
Вскоре после бурного обсуждения на руководстве и в партийных организациях было принято решение: работ¬ников областного управления назначить с понижением в райотделы. Освобожден был от должности и начальник райотдела Кожевин.

О ВРЕМЕНА, О НРАВЫ...

После возвращения мужа в семью Варя не¬сколько дней была какой-то рассеянной и настороженной. Разные мысли одолевали ее, но больше всего мучил стыд за Анатолия, за его измену. По утрам, проснувшись, она как бы слышала плач ребенка, оставленного Анатолием у Зины, и это ее угнетало еще больше. В мыслях она уже давно простила своего мужа и понимала, что, видимо, и сама в чем-то была виновата, так как от хорошего хорошего не ищут. Да и другое заставляло ее простить случившееся – Светлане нужен отец, а ей муж. Оставаться одинокой, когда уже за тридцать, тоже не сладко. А Анатолий был хорошим семьянином, мужем, она привыкла к его характеру и любила. Но если не прощать ему, то значит не жить в одной квартире, а потом и окончательно поте¬рять, остаться одной. Она знала судьбу многих женщин, знакомых по работе, и они, уважая Варю, делились свои¬ми «знаниями жизни», мыслями. У некоторых неудачная личная жизнь объяснялась тем, что сначала, в молодости, при выборе будущего мужа они руководствовались прин¬ципом «какой он», затем, когда стали старше, заменили его принципом «кто он», а когда подошли к сорока годам, то с беспокойством уже спрашивали: «где он?» Эти прин¬ципы нередко и толкали на ошибки, а порой и на одиноче¬ство. Выбирали будущих жен мужчины, и в чем-то жен¬щинам приходилось уступать, чтобы не остаться одной. Это хорошо понимала и Варя, тем более, что она продол¬жала любить Анатолия.
Понимая состояние Вари, Анатолий постоянно стремил¬ся загладить прошлое своей заботой и вниманием. Возвра¬щаясь с работы, он всегда приносил что-нибудь вкусное, интересовался их делами, планировал летний совместный отдых. В общем, шло постепенное привыкание к новой жизни. Они понимали, что старое трудно вернуть, что обида будет еще долго терзать Варю, но они уже искренне стре¬мились вылечиться от совершенной Анатолием ошибки.
И главным лекарством Варя выбрала – никогда не вспо¬минать о случившемся.
«Больная рана от соли не заживает, а напоминание – это и есть соль и для нее, и особенно для него», – думала она.
Но если жена простила ему, то на работе восстанавливать свою репутацию было сложнее. Сразу после возвращения Петрова в семью Пивоваров поставил вопрос о выдвиже¬нии его на должность начальника отделения уголовного розыска. Профессиональные данные говорили за это, так как качества оперативного работника лучше проявились у Петрова именно в этой службе, а не в БХСС, но Соколов не согласился с предложением Пивоварова. Он тогда в шутливой форме предложил Пивоварову написать на пред¬ставлении, что тот гарантирует невозвращение Петрова к Зине Барчук. И Пивоваров, понимая, что Соколова не уго¬ворить, решил пока не настаивать о выдвижении Петрова. Об этой попытке выдвижения стало известно и Петрову, но он не обиделся на Соколова, так как понимал свою вину, особенно в деле об убийстве таксиста, и стремился хоро¬шей работой восстановить свое имя.
Долго у Петрова не было близких друзей. Но однажды, после задержания подозреваемых по уголовному делу, ко¬торым он занимался вместе со старшим инспектором Ва¬силием Станиновым, они разговорились о своем, о личном и сокровенном и почувствовали взаимную симпатию. Оба они любили работу в уголовном розыске и нередко совето¬вались друг с другом, особенно по делам, которые сразу не раскрывались. Вот и сегодня, взяв тоненькую папку с объяснениями потерпевших, он пошел к Станинову.
– Перекур, Василий, – войдя к Станинову, шутливо про¬говорил Петров, сел рядом и добавил:
– Новые вре¬мена – новые фокусы.
– Давай, Анатолий, выкладывай, с чем пришел.
– Да понимаешь, не идет у нас со следователем дело о продаже воды вместо водки. Очереди за водкой огромные, ну и воспользовались этим мошенники.
– Подробнее расскажи, я краем уха слышал что-то об этом.
– Да их и нет, особых подробностей-то. В конце очереди становится женщина, а к ней подходит якобы муж, а мо¬жет быть и действительно, и спрашивает, купила она ему
на день рождения коньяк? А та с виноватым видом ему заявляет, что купила, но только водку. Ну, мужчина ее начинает ругать, мол, зачем ему водку купила и что она ему не нужна. Женщина в слезы, а стоящие в конце очереди сердобольные мужики начинают успокаивать и пред¬лагают купить у нее водку по государственной цене, конечно. Правда, один парень не выдержал и как только купил, сразу же рядом с магазином открыл бутылку, а там вода. Он бегом назад, но тех уже и след простыл.
– Приметы? – спросил улыбаясь Василий.
– Есть, только результата пока нет.
– Ну, а ты Яшина попроси, чтобы помог.
– Кончай, Василий, не сыпь соль. Кстати, недавно Фе¬дорова встретил, говорит, что неплохо устроился на новую работу, но переживает здорово.
– Крепко все-таки вы тогда влипли с этим Яшиным.
– Да, понимаешь, – оправдывался Анатолий, – раньше все, что он нам говорил, в цвет шло, ну, и по таксистам, вроде, сходилось.
– Как суд-то прошел? – перебил Василий.
– Ему на всю катушку. Но самое главное – без частного определения.
– И без него попало многим, – уже серьезно проговорил Станинов. – Какие времена, как говорят, такие и нравы.
– Это верно, попадает нам всегда здорово, – согласился Анатолий. – Я часто думаю, какой период нам больше бед принес? Многие говорят, что виной всему Сталин, а я считаю, что больше бед принес брежневский период, или, как его называют, застойный. Конечно, в 1937 году все были под страхом, и этот страх укрепил административно-командный режим и отучил людей от инициативы и гласности. Но ведь потом культ раскритиковали, а последствия остались, их не только не убрали из жизни нашего общества, но и пополнили многими другими негативными явле¬ниями, а главное среди этих явлений – потеря хороших человеческих качеств. А сходится все на человеке. От че-ловека все идет и к человеку все возвращается. Я вот по себе сужу: почти перед пропастью оказался, еще немного бы и совсем разбился... Вот и сейчас все время думаю: как это со мной произошло? Почему я изменил своим близ¬ким, стал хуже относиться к работе? И знаешь, Василий, что открыл для себя? Что меня сделали таким условия жизни последних лет. Ведь как у нас считалось: ну, схо¬дил «на сторону», и что из этого? Главное, чтобы жена не узнала. Это вроде даже мужским достоинством было, а эта измена в семье приводила к измене делу и долгу. Все это взаимосвязано, не может человек раздваивать свои взгля¬ды: вот это – для себя, а вот это – для окружающих. А мы привыкли поступать именно так, на словах – одно, а на деле – другое. Пожалуй, это раздвоение личности и явля¬ется главной бедой второго периода. И беда эта пришла не случайно. Сколько сейчас надо усилий, чтобы выкорче¬вать все это, да и сможем ли?
– А это от нас зависит, – ответил Станинов. – Немало, во всяком случае. Во-первых, своя работа, а во-вторых, можно влиять и на других. Вон как на собраниях кое-где разговорились, не остановишь. Ладно, поживем-увидим. А по твоему водочному делу, надо перед праздником поработать по всем магазинам, думаю, сети и наполнятся. Давай по домам пошли, а то уже поздно. Как с Варей-то у тебя?
– Налаживается.
...Дома, поужинав и поговорив с женой и дочерью, он уселся за подготовку к политинформации. Привыкший все делать на совесть Петров перелистал кипу газет, сделал много выписок и засиделся далеко за полночь.
Утром он шел на работу с хорошим настроением. В ленинской комнате уже собрались сотрудники на полит¬информацию. Выйдя на трибуну и подождав, когда утихнет шум, Петров стал рассказывать о международных событиях, а затем перешел к делам отдела. Как всегда, слушали его внимательно. Через час поступило сообще¬ние, что ограблен магазин, и Петров с оперативной груп¬пой выехал на место происшествия.
Преступление было совершено в промтоварном магазине. Неизвестные пре-ступники, разобрав чердачное перекрытие, проникли на склад магазина и похитили несколько полученных на днях каракулевых шуб. Воры, по-видимому, хорошо знали, где и что находится в магазине, как подключена сигнали¬зация, поэтому спокойно и уверенно действовали, не оста¬вив никаких следов. Пока следователь производил осмотр места происшествия, Петров начал звонить в другие рай¬отделы и уточнять, были ли подобные кражи в других районах города, но там не помнили подобного. Опрос жиль¬цов соседних домов тоже ничего интересного не дал. Лишь один мужчина с первого этажа слышал, как ночью около двух часов у магазина взревел мотор «запорожца», и все стихло. Он работал механиком в гараже и, конечно, ему можно было верить. В общем, дело могло «повиснуть», но Петров никогда не терялся. У него даже выработалось правило распределения своих сил. Так он с нежеланием брался за очевидные преступления, и особенно, когда пре¬ступник раскисал при первом же допросе и во всем созна¬вался. Наоборот, чем сложнее, запутаннее было преступ¬ление, тем больше у него обострялись и наблюдательность, и мышление, он готов был работать почти круглосуточно.
Сразу же, по окончании осмотра места происшествия, Петров выехал в областное управление, чтобы окончательно проверить свою возникшую мысль по почерку преступника. В управлении ему назвали несколько таких преступ¬ников, но, по данным управления, все они отбывали нака¬зание в колониях. Выбрав несколько человек, которые могли уже освободиться из колоний, Петров вместе с со¬трудником областного аппарата начал прозвонку коло¬ний города. Вскоре у него в руках уже были данные о том, что один, отбывающий наказание за несколько краж из магазинов, в которые он проникал через потолочные перекрытия, досрочно, за примерное поведение освобож¬ден. В этот же день было изучено его старое уголовное дело, установлены все связи с адресами. Не теряя ни ми¬нуты, Петров поехал искать инспектора, на участке кото¬рого жила сожительница освободившегося из колонии, а затем с участковым подъехал к дому, в котором она жила. Оставив машину за квартал, они стали опрашивать сосе¬дей, и те подтвердили, что с утра несколько женщин и мужчин гуляют в интересующем их доме и что днем к ним приезжали на «запорожце» какие-то парни. Получив эти сведения, Петров срочно позвонил в райотдел, чтобы на всякий случай выслали оперативную группу. Вскоре дом был окружен, и Петров с двумя сотрудниками быстро вошел внутрь. Полуобнаженные женщины и несколько пьяных мужчин тупо смотрели на вошедших. Приказав никому не двигаться, Петров проверил карманы у муж¬чин, и вскоре были изъяты пистолет иностранной марки и несколько финок. Обезоруженных мужчин вывели из дома и с участием понятых приступили к осмотру комнат. Под койкой лежала свернутая каракулевая шуба из числа похищенных. Так меньше чем за сутки было раскрыто это преступление.
Обычно говорят о тайнах, о секретности в работе уго¬ловного розыска. Конечно, есть в розыске тайны и всегда останутся, иначе трудно будет ловить преступников. Но в боль¬шинстве своем помогают сыщикам не тайны, а кропотли¬вый, упорный, пожалуй, ни с чем не сравнимый труд.
Утром начальник райотдела отправил Петрова отсыпать¬ся, но тот к обеду снова вернулся в отдел.
– Ты чего это, Анатолий, не отдыхаешь? – спросил его Станинов.
– Да понимаешь, они ошарашены неожиданностью, поэтому, пока не пришли в себя, надо с ними поработать. Ты же сам знаешь цену таким операциям, – ответил Петров.
– Слушай, а ты санкцию-то у прокурора брал или нет, когда в дом входил? – улыбаясь, снова спросил Станинов.
– Нет, не брал, да и некогда было. Но я был твердо убежден, что вышел на них правильно.
– Подожди, Анатолий, а помнишь, как наш участковый несколько лет тому назад тоже был убежден, что задержи¬вает преступника, а потом сам оказался на скамье подсудимых?
Конечно, тот случай помнили все сотрудники отдела. Тогда в дежурную часть отдела позвонили с одного из за¬водов и сообщили, что неизвестный преступник угнал мотоцикл с коляской. Передавались и приметы мотоцикла. Дежурный по радиостанции передал всем патрульным машинам ориентировку, принял ее и ехавший в патруль¬ной машине участковый Гаврилов. Только он услышал переданное, как мимо него навстречу пронесся мотоцикл, по приметам и по номеру совпадающий с угнанным. За рулем мотоцикла сидел водитель без шлема. Ну, Гаври¬лов, естественно, разворачивается и за ним, дает сигналы остановиться, а тот пытается быстрее оторваться от участ¬кового, но, видимо, плохо знал расположение улиц и уперся в тупик. Участковый выскочил из машины и к нему, но тот снова пытается уйти, ну, а участковый выхватывает пистолет, делает предупредительный выстрел и, подбежав, обхватывает парня за голову, чтобы стащить его с мото¬цикла. Угонщик, пытаясь все-таки скрыться, поворачи¬вает ручку газа, и мотоцикл, взревев мотором, рванулся, естественно, дернув и участкового, у которого в руке нахо¬дился пистолет. Произошел непроизвольный выстрел, и парень погиб. Потом уже оказалось, что на проводах в Советскую Армию тогда, на заводском вечере, призывни¬ки напились, и один из них самовольно взял мотоцикл покататься, а кончилось все так трагически и для того призывника, и для участкового.
– Помню я тот случай хорошо, – ответил Петров. – Тогда даже Соколов не смог  спасти участкового. Ну, а  как без риска работать? Конечно, спокойнее, когда со всеми все согласуешь, но ведь преступники чаще всего на это нам не отпускают времени.
– И все же будь поосторожнее, – возразил Станинов. – Хорошо, когда все хорошо кончается, а когда осечка – тут виновного быстро найдут.
– Вот-вот, это-то и приводит многих наших сотрудников к некоторой пассивности в работе: будет указание – буду работать, а нет указания – зачем рисковать? Ведь участковый тот ехал по другому делу, ну, услышал ориентировку и ехал бы себе дальше. Зачем ему разворачиваться, пре¬следовать? А он бросился исполнять свой долг. Проехал бы мимо, ничего бы и не случилось.
– Я тебя понимаю, Анатолий, как оперативник, но все же бросаться за преступником тоже надо с головой.
Вскоре в семье Петрова Варя родила сына. Конечно, радость у всех была большая. Рождение сына уже почти окончательно зачеркнуло ту ошибку Анатолия и по суще¬ству вернуло в семью все лучшее. А еще через несколько дней Петрова выдвинули на должность начальника отде¬ления. На аттестационной комиссии никто не напоминал ему старые грехи, только Соколов, поздравляя с выдвиже¬нием, как бы вскользь проговорил:
– Берегите, товарищ капитан, и свою семью, и свое доб¬рое имя. Потерять все это можно быстро и легко, а восстановить – куда труднее.

УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ

Сегодня Соколов вылетал в министерство от¬читываться на центральном совете «Динамо» о состоянии огневой и физической подготовки в отделах и подразделе¬ниях области. Как и предвидел он, Рогов в подготовленной им справке ничего не смог показать о проделанной политотделом работе. Да и что было ему писать, когда во время проверки сами сотрудники политотдела получили неудовлетворительные оценки. Правда, их оценки не вли¬яли на общие результаты, так как все проверяемые отде¬лы и подразделения показали твердые хорошие результа¬ты.
В самом начале тренировочных стрельб Соколов заме¬тил, что сотрудники каждого подразделения стреляли не из закрепленного оружия, а из выбранных нескольких пистолетов. Конечно, тут тоже была своя хитрость: после стрельбы не хотелось лишний раз чистить закрепленный пистолет, а стреляли каждый день. И это надо было сроч¬но изменить. Сначала результаты были плохие, потому что многие еще не привыкли к своему оружию, но посте¬пенно, после пристрелки каждого пистолета, результаты стали улучшаться. Заметно было улучшение результатов и по физической подготовке. Правда, некоторые началь¬ники отделов пытались поменьше послать сотрудников на занятия, объясняя это служебной занятостью, но Соколо¬ва трудно было провести в этом, тем более, что начальник управления подписал приказ, утверждающий четкий гра¬фик, по которому не так уж и много времени тратилось. На тренировках участвовали почти все сотрудники, но когда проверяющие сказали, что будут проверять только двадцать пять процентов от численности подразделения, Соколов уже не сомневался в результатах.
В общем, отчитываться ему можно было, не опасаясь, так как от сотрудников министерства он знал, что многие области, вызванные с отчетом, получили при проверке не¬удовлетворительные оценки. Кроме того Соколов хотел поговорить с заместителем министра по наболевшим воп¬росам, да и в управлении кадров надо было решить кое-что.
Заседание центрального совета «Динамо» началось в десять часов утра. В зале все места были заняты сотрудниками центрального аппарата, присутствовал и заместитель министра по кадрам.
Согласно повестке заседания Соколов отчитывался пос¬ледним. А пока он сидел и слушал своих коллег. Заслу¬шивание отчетов проходило нервозно. После каждой реп¬лики заместителя министра дружно задавали вопросы, и отчитывающимся приходилось тяжко. «Вот так и мы у себя порой неуважительно и до предынфарктного состоя¬ния доводим отчитывающихся», – подумал Соколов. «Ви¬димо, надо чаще себя ставить на их место», – продолжал размышлять он. А страсти кипели так, что порой даже жалко было этих уже немолодых людей. Правда, некото¬рые отчитывающиеся не владели положением дел. Вскоре председательствующий предоставил слово Соколову. Слу¬шая реплики и вопросы, Соколов внес некоторые измене¬ния в свое выступление. Он не стал говорить о достижени¬ях и результатах, а сразу приступил к больным, как он выразился, проблемным вопросам. Отложив в сторону свой отпечатанный отчет, Соколов стал говорить о недоработ¬ках и в областном управлении, и в центральном аппарате, а также необходимых мерах по улучшению служебной подготовки личного состава. Перед отчетом у него возник¬ла мысль о том, что существующая система инспектиро¬вания толкает к показухе, и что выигрывает перед прове¬ряющими скорее всего тот, кто в совершенстве владеет этой показухой, но, видя нервозную обстановку, ограни¬чился разговором о неправильных, на его взгляд, оценоч¬ных подходах при инспектировании. После выступления Соколова несколько секунд стояла напряженная тишина. Для аппаратчиков это было непривычным, так как при отчетах обычно объяснялись, а тут – наоборот. Готовый к вопросам, Соколов стоял за трибуной и тоже наблюдал за реакцией заместителя министра, который улыбаясь что-то сказал председательствующему, и тот, как бы очнув-шись, спросил:
– Так будут к Соколову вопросы или все ясно?
– У меня есть вопрос, – произнес представитель полит¬управления МВД. – Судя по справке, ваше управление по¬казало хорошие результаты на проверке, и это, видимо,
не без помощи политотдела. Так вот расскажите, как они участвуют.
Видимо, задав этот вопрос, полковник рассчитывал по¬лучить положительный ответ, но Соколов, почувствовав настрой аудитории, произнес:
– Это тоже большая на сегодня проблема, товарищ пол¬ковник, и я не хотел говорить о ней, но коль вы задали вопрос, то отвечу. Конечно, замполиты в отделах и под¬разделениях много работают в организации и проведении огневой и физической подготовки, их сама жизнь застав¬ляет заниматься с личным составом. А вот о политотделе областного управления такого не скажешь. Они считают, это не их дело, хотя и имеется постановление Центрально¬го Комитета об использовании зрелищных и спортивных сооружений. Не только сами не участвуют в подготовке сотрудников, но и уклоняются от занятий в самом отделе, поэтому неслучайно из всех проверяемых только они и получили неудовлетворительную оценку.
– Если это так, – перебил Соколова полковник, – мы поправим их.
Больше вопросов не поступило. Вскоре заседание было закончено, но присутствующий начальник управления кадров попросил остаться заместителей начальников об¬ластных управлений для беседы с заместителем министра.
Разговор шел о том, чтобы лучше использовать помощь партийных органов для приема новых сотрудников. Ни слова заместитель министра не сказал о том, что большая текучесть кадров, что надо внимательнее подходить при увольнении. Наоборот, это считалось как само собою разу¬меющееся, и что главное – надо быстрее заменять сотрудников. Закончив свое короткое выступление, заместитель министра предложил задавать вопросы, и тогда Соколов, попросив разрешения, поднялся, чтобы высказать свое наболевшее, посоветоваться как-то, а может быть, и получить в чем-то поддержку.
– У нас в отделах и подразделениях области складыва¬ется странная обстановка с воспитательной работой личного состава. Везде есть замполиты, но многие из них
старые формы отбросили, а новые не выработали и пыта¬ются заполнить свое рабочее время только контрольными функциями. Эти установки идут от начальника политотдела, а он, в свою очередь, ссылается на указания полити¬ческого управления министерства. Вот я и хочу узнать, действительно ли политотделы не должны заниматься орга¬низацией политико-воспитательной работы по укреплению дисциплины и законности?
Во время этого выступления Соколов видел, как пере¬глядывались между собой начальник управления кадров и заместитель министра. Он чувствовал, что это больной вопрос и здесь, в министерстве, поэтому в областях и идет такая неразбериха, от которой страдает дело.
Выслушав Соколова, заместитель министра, не вдава¬ясь в полемику, коротко произнес:
– Ты вот что, полковник, не ускоряй события, все со временем станет на свои места.
«Ну вот, – думал позднее Соколов, – и этот, как Боло¬тов, призывает к терпению».
На следующий день Соколов пошел в управление кад¬ров. Надо было решить ряд вопросов, а самое главное – познакомиться с новым куратором.
С приходом нового министра их стали чаще менять, видимо, для того, чтобы они не «сживались» с заместите¬лями начальников областных управлений. А вновь назначенные по году и более изучали состояние работы в низо¬вых подразделениях и, не разобравшись по существу, переводились на курирование других областей.
Поменяли недавно куратора и по Приуральской облас¬ти. По телефону Соколов уже разговаривал несколько раз с ним и даже спорил, особенно по поводу увольнений сотрудни¬ков, и сейчас не без интереса ждал встречи с ним. В каби¬нете, куда он вошел, за столами сидело несколько офице¬ров, у всех столы были завалены бумагами. Каким-то внут¬ренним чувством Соколов сразу угадал в сидящем у окна капитана Дедушкина и, поздоровавшись со всеми, шутли¬во произнес:
– Ну и бумаг у вас! И как вы с ними управляетесь? Вам хоть спецодежду-то дают?
– Это зачем же? – спросил Дедушкин, не поняв юмора.
– Как зачем? Вы же форму одежды свою этими бумага¬ми испортите, хотя бы нарукавники вам дали и подушки на стулья, – ответил Соколов.
Все дружно рассмеялись, но Дедушкин, нагнав на себя строгое выражение лица, недовольно проговорил:
– Все шутите, Александр Петрович, садитесь вот сюда, рядом, и давайте поговорим о ваших делах в управлении да и познакомимся поближе.
– Давайте, Афанасий Игнатьевич, поговорим, я и при¬ехал для этого, – усаживаясь, ответил Соколов. – Правда, лучше знакомиться не в кабинете, а на месте, в управлении, но вас и не дозовешься в нашу область, или боитесь в низы выезжать?
– Да нет, просто времени не хватает, – как бы оправ¬дывался Дедушкин, – да  и вы способствуете тому. По вашей области у меня вон уже сколько на контроле
резолюций  министра. На всех сообщениях по личному составу министр пишет одно слово: «Уволить», а вы все чего-то проверяете. Зачем вам надо? Уволили – и дело с
концом.
– Ну а если наше предварительное сообщение не под¬тверждается, а мы уволили человека, тогда как? – возра¬зил Соколов.
– Тогда, может быть, не давать сообщения в министер¬ство, – посоветовал Дедушкин.
– Это тоже не выход из положения. За нечестность на¬чальник областного управления может быстро взыскание получить, а он у нас один, и подставлять его мы не долж¬ны. Ну, а зачем вам эта спешка и гонка? Разберемся и примем окончательное решение. Вот, кстати, по одному делу я привез постановление прокуратуры об отказе в воз-буждении уголовного дела, сотрудник оказался абсолютно не виновен в дорожно-транспортном происшествии, – и Соколов передал копию постановления.
Несколько минут Дедушкин молча читал это постанов¬ление, закончив, он недовольно произнес:
– Опять идти и доказывать вопреки резолюции.
– Афанасий Игнатьевич, но ведь речь идет о судьбе че¬ловека, – возмущенно проговорил Соколов. – Или вам важ¬нее резолюция?
– Здесь все гораздо сложнее. Вы думаете, просто нам сидеть с этими бумагами? Как на вулкане! Только и подстраиваешь справку под того, кто ее подписывать будет.
– Ну, если уж так тяжело, попроситесь в какое-нибудь подразделение, ближе к земле, – посоветовал Соколов.
– Это не ваша забота, – обиженно перебил Дедушкин. – А указание министерства выполнять ваша обязанность.
– Да понимаю я свои обязанности, Афанасий Игнатье¬вич, а вот вы не понимаете всей трагедии. Увольняем, на¬бираем новых и снова увольняем. Кому это надо терять
профессиональное ядро?
И тогда опасаясь, как бы Соколов не наговорил еще чего-нибудь лишнего, капитан Дедушкин, вздохнув, про¬говорил:
– Ну, а что мы здесь можем сделать? Вот читайте резо¬люцию. Игнорировать их, как это вы пытаетесь, мы не можем. Вы еще с какими-то вопросами приехали?
– Да вот, думаю, к начальнику управления вашего схо¬дить, посоветоваться.
– А я вам уже и не авторитет?
– Нет, не в том суть. Тяжело становится работать. Я ведь более двадцати лет уже там, и меня знают, ну и я, конечно, многих тоже слишком хорошо знаю. А это сейчас
не на пользу. Так что думаю проситься в другую область.
– Резон в этом, пожалуй, есть, – задумчиво ответил Де¬душкин, – посидите, я сейчас узнаю, может ли он вас при¬нять.
Через несколько минут Соколов сидел в кабинете на¬чальника управления кадров и, немного волнуясь, выска¬зывал свою просьбу. Тот выслушал Соколова и, думая о чем-то своем, проговорил:
– Везде сейчас нелегко. Но решение твое правильное. Будем думать, так что жди звонка.
Поблагодарив, Соколов вышел из кабинета и сразу же столкнулся в приемной с Дедушкиным.
– Ну как? – участливо спросил тот.
– Да, вроде, договорились. Только и вы подбирайте более путевую область, а то отправите перед пенсией куда-нибудь на Магадан.
– Придумаем что-нибудь, Александр Петрович. Счаст¬ливого пути!
...Через два часа стюардесса объявила о том, что их самолет идет на посадку, и через несколько минут у выхо¬да с летного поля Соколов увидел свою Ирину.
– Ну как отчет? – спросила она тревожно, целуя мужа.
– Отчитываться – не работать, – улыбаясь ответил он. – Вроде прошло неплохо, на уровне.
– Кого из знакомых встретил?
– Нет, времени свободного не было. Правда, по телефо¬ну переговорил со всеми. Конечно, все обиделись, что не встретились. Но я им клятвенно обещал: как только в от-пуск поедем с тобой, так к каждому заедем.
Получив чемодан, в котором были уложены подар¬ки для жены и внука, Соколовы сели в ожидавшую их машину и поехали домой. Соколов бережно взял ладонь жены, пожал ее и тихо, чтоб не услышал водитель, шепнул:
– Соскучился я по тебе, Ирина.
– В управление-то, надеюсь, не поедешь, – шутливо ответила та.
– Нет, поздно.
Дома Ирина отправила мужа в ванную, а сама стала разогревать приготовленный ужин. Поев, Со¬колов помог Ирине убрать со стола, а затем уселся, прислонившись к стенке так, чтобы не мешать Ирине мыть и раскладывать все по своим местам. Кухня была маленькой, не более шести квад¬ратных метров. Всегда, когда Соколов был на кухне, он чувствовал раздражение от этой клетушки, в которой и повернуться одному было трудно. Кухонный гарнитур еще больше скрадывал площадь. «Как будто бы временное жилье строили, – подумал он, вспоминая недавний разго¬вор с заместителем министра. – И здесь все наспех, все кое-как, без души».
– Так это правда, что я услышала? – с присущей жен¬щинам хитростью спросила Ирина. – О тебе разговор?
– Не понял, о чем? – уклонился Соколов, любуясь, как ловко и спокойно моет посуду жена, как четко расставля¬ет ее по полкам.
– Ну что увольняться решил.
– Эх, Ирина, надо хоть год закончить, тогда и решим. – Не успел Соколов договорить, как Ирина, прижавшись, обняла его шею своими руками.
– Наконец-то мои просьбы дошли до тебя. Ты же в пос¬ледние годы на себя не похож стал. Пора пожить друг для друга. Неужели мы не заслужили этого?
– Заслужили, заслужили, только ты отпусти меня, – освобождаясь от ее рук, проговорил Соколов. – Ты заканчи¬вай, а я пока покурю здесь, а потом и обсудим все сообща и не спеша.
Ирина всегда и во всем была у него первой помощни¬цей. Везде успевала – и дома, и на работе.
Честная, принципиальная и трудолюбивая, она пользо¬валась большим уважением в школе, где преподавала ис¬торию. Ее постоянно избирали коммунисты секретарем партийной организации, а в отделе народного образования неоднократно уговаривали перейти с преподавательской работы на должность директора школы. Но она постоянно отшучивалась, заявляя, что из двух человек в семье кто-то один должен быть руководителем, а второй – обес¬печивать хороший тыл, и что раз сложилась у мужа так судьба, то она должна ему помогать. И действительно, на совесть помогала Соколову. Часто, особенно в последние годы, Соколов думал: а достиг бы он такого положения без Ирины? И всегда приходил к выводу, что нет, не достиг бы. Она ему была как бы маяком, особенно в пер¬вые годы, была идеалом порядочности, и Соколов стре¬мился ее лучшие качества воспитать в себе. Так и шла у них жизнь – в учебе и подражании друг другу. Они взаим¬но и незаметно воспитывали себя, и, конечно, впослед¬ствии все это сказывалось на их работе. Ирина была олицетворением совести в своей школе, к ней всегда обращались за советом, за помощью и учителя, и директор школы, и она не скупилась на передачу доброты окружа¬ющим ее людям. Но, будучи добрым человеком, Ирина была непоколебимой в вопросах честности, справедли¬вости и соблюдения дисциплины. Ученики ее тоже люби¬ли, но и боялись, особенно после того, когда она оставила на второй год одного ученика, родители которого были руководителями городского отдела образования. Тогда многие пытались ее уговорить, чтобы она поставила ему удовлет¬ворительную оценку, но Ирина, не дрогнув, заявила всем, что если она не права, то пусть оценит подготовку учени¬ка комиссия из других школ.
Пытаясь направить табачный дым в открытую форточ¬ку, Соколов смотрел на Ирину и как всегда любовался ею. Сегодня она была по-особенному обаятельна. К его приезду Ирина специально сделала укладку, и ее мягкие каштановые волосы лежали волнистыми рядами, а серое облегающее платье так молодило ее, что Соколов растроганно подумал: «Какое счастье иметь такого близкого че¬ловека». И потушив сигарету, взял Ирину за плечи, по¬вернул к себе и, прижав, крепко поцеловал в губы.
– Ты чего? – проговорила Ирина. – Отпусти!
– Чего-чего, – проворчал он, смущаясь, – просто боюсь поверить, что у меня такая жена.
– Пора бы уже за тридцать лет и поверить, – смеясь, ответила Ирина. – Иди в зал, я сейчас кофейку сварю.
Принеся две чашки кофе, сахарницу и нарезанный ли¬мон и сев напротив Соколова, сказала:
– Ну а теперь, Саша, объясни мне, что с тобой происхо¬дит, не трави ты мне сердечко.
– Понимаешь, Ирина, в последнее время я не пойму многие вещи. До того все запутанно. До того закулисные игры людей калечат, что страшно становится.
– А ты в обком партии сходи, – предложила Ирина.
– Был я у Болотова и хотел даже к Каширину сходить поговорить о наших делах, но Болотов отсоветовал. А мне ж неудобно через голову перескакивать. Хотя сейчас я догадываюсь, что Болотов лукавил, за себя боялся. Увы, Ирина. Да и не один Болотов такой. Я ведь и заместителю министра задавал вопрос об улучшении работы нашего политотдела, но и он прямо заявил, чтобы я ждал, когда все станет на свои места. Никому ничего не надо, а дело страдает, люди, в первую очередь, расплачиваются за наше выжидание. Теряется вера в перемены!
– У нас в школе тоже так говорят. Недавно завуча на пенсию провожали, а директор с сожалением говорила, что какого замечательного работника потеряли и что как жалко ей, что из-за плохого здоровья уходит завуч. А все сидящие головы опустили вниз от стыда, потому что зна¬ют все – не в здоровье дело, а в том, что лишнюю активность проявляла в последнее время.
– Видишь, и у вас – воспитателей молодежи – тоже про¬блемы, как и у нас...
– Ну, школа консервативна была всегда, а вы – опера¬тивники. Что, Рыжов ваш не понимает, что надо заниматься воспитанием человека? – перебила Ирина.
– Почему не понимает, отлично понимает. Но ему сей¬час самое главное – показать, какое он тяжелое хозяйство от Григорьева получил, ну, и быстрее заменить всех руководителей, при этом такими, которые бы ему были удоб¬ны.
– Но ты, Саша, хвалил всегда Рыжова?
– А я и сейчас считаю, что у него немало хороших качеств, и не будь перестройки, которая заставляет по-другому смотреть на руководителя, он бы вообще был лучшим начальником управления. Но вся беда в том, что сейчас нужно другое мышление и другие методы руководства, а он не может избавиться от ста¬рых укоренившихся привычек.
– А почему все-таки, Саша, раньше бы он был лучшим начальником управления? – снова спросила Ирина.
– Ну, как ты не поймешь! Раньше показуха была в поче¬те, а сейчас ее осуждают. Раньше административно-команд¬ный стиль в почете был, а сейчас нужен другой. Раньше критика имела свои пределы и уровни, а сейчас гласность не признает никакие авторитеты. Вот и суди сама, поче¬му. Глубоко въелась в Рыжова вчерашняя идеология, и избавиться от нее ему тяжело. Вот он и мается...
– Все это, может быть, и так, но я чувствую, что его «метания» плохо отражаются на всех и на тебе особенно. Потому боюсь я за тебя, Саша. Честно признаюсь тебе, никогда за тебя не боялась так, как сейчас. Может быть, лучше поубавить тебе активности? Может, действительно, правы те, кто говорит, что ты забегаешь вперед?
– Я забегаю? Ведь это так элементарно. Лучше предупре¬дить событие, чем потом каяться, что не сумел вовремя что-то сделать. Все призывают к терпению, надеясь на возврат, – и, вспомнив недавний разговор с Рыжовым, доба¬вил:
– Сейчас многим еще нужна подстриженная правда, чтоб все было тихо и не так быстро.
Было уже около двенадцати часов ночи, но спать им обоим не хотелось, слишком близко принимал Соколов чужую боль к сердцу, и эту боль разделяла его жена Ирина. Она всегда поддерживала его в трудные периоды жизни и по-женски чувствовала его переживания. Кофе уже был выпит, но Ирина, переодевшись в халат, не спешила оставлять Соколова наедине с его мыслями, зная наперед, что, когда он выскажется, ему будет легче. Соколов пони¬мал эти ее хитрости и не пытался им сопротивляться, раскрывая перед ней свои тревожные думы. И этому способ¬ствовал не только такт Ирины, но и вся она, со своими удивительно внимательными глазами, спокойным рассудительным тоном, своей женской красотой. Она держалась и в этом разговоре так, как будто была в нем, продолжая удивлять и радовать Соколова, который не догадывался, что она первой поняла причину его состояния, исхо¬дившего от неудовлетворенности работой. Вот почему она так упорно и уговаривала его уйти на пенсию. Но Соко¬лов, считая себя человеком прямым и честным, не мог вот так сразу, не использовав всех возможностей, сдаться. Однако борьба была пока еще слишком неравной, и, пони¬мая это, Соколов все больше нервничал. Вот почему Ири¬на стремилась вывести его из этого неравного поединка. Получив от семейной жизни все, что можно было полу¬чить – и обеспеченность, и авторитет, она хотела теперь постоянно рядом с собой видеть спокойного, здорового мужа, заботиться о нем, жить как бы единым организмом друг для друга. Как всякой женщине, ей не хотелось видеть признаки старения. А признаки эти приходили, и все сложнее становилось их спрятать, затушевать, и это тоже пугало Ирину и толкало к более спокойной семейной жизни.
– И все же, Саша, не тот у нас возраст, чтобы с Дон Кихотом на ветряные мельницы идти, – проговорила после некоторых раздумий Ирина. – Надорвешь себя, и пен¬сия будет не нужна.
– Ну  а  если  вместо пенсии предложат переезд в дру¬гую область? – осторожно проговорил Соколов. – Что ска¬жешь?
– Это серьезно? – невольно вскрикнула Ирина.
– Погоди, спокойно выслушай. Я еще не успел сказать, что в министерстве начальник управления кадров мне пред¬ложил переехать в одну из крупных южных областей. На такую же должность. Необходимость вызвана тем, что, во-первых, положение дел в работе с кадрами там очень пло¬хое и, во-вторых, им нужен опытный работник, не связан-ный ни с кем из местных партийных вожаков.
– Ну а ты что ответил? – перебила Ирина.
– Я сказал, что год закончить надо в своей области, да и с тобой посоветоваться, – улыбаясь ответил Соколов.
– Посоветовался уже с собой, а жену перед фактом ста¬вишь, – погрозила пальчиком Ирина. – И зачем это тебе надо? Здесь тебя все знают и поддерживают, у нас друзья, наконец, все родственники. Во имя чего нужно все бро¬сать и куда-то ехать?
– Но я и не дал положительного ответа.
– Но все равно очень обрадовал ты меня, Саша, – обид¬чиво проговорила Ирина. – Всю жизнь только и получаю от тебя сюрпризы. Как был упрямым, так и остался, и
ничего тебе впрок не идет.
– Ну ладно, успокойся, вдохни воздуха несколько по¬больше, выдохни и забудь. Окончательно пока еще ничего не решено. Давай спать, утро вечера мудренее...

ОРУЖИЕ ПРИМЕНЕНО ПРАВОМЕРНО

После представления капитана Петрова в но¬вой должности, он пригласил к себе в кабинет Станинова и недовольно спросил:
– Ты когда поступишь в институт? Что, так и будешь старшаком ходить?
– Подожди, Анатолий, – перебил его Станинов, – ты дол¬жен радоваться своему выдвижению, а складывается впе¬чатление, что ты недоволен.
– Да не в этом дело, Василий, просто мне обидно, что ты больше всех пашешь, а выдвигать тебя нельзя, потому что нет высшего образования.
– Кто-то должен и работать. А я люблю свое дело. Вооб¬ще-то меня дважды сам Борисов вызывал, сначала ругал, а потом долго убеждал, чтобы я пошел учиться. Перемены, говорил, требуют...
– Ну и как, – спросил Петров, – не убедил?
– Честно, нет, Анатолий. Не чувствую я особых пере¬мен. Пока один треп.
– А чего ты хочешь? – перебил его Петров. – Чтобы в такой гигантской стране с единого слова моментально все изменилось? Как в сказке?
– Сказочек нам уже насказали ой как много. И про бес¬платное питание и всеобщее мировое братство.
– Не будем сами ничего делать и простые цели не дос¬тигнем. В нас, в людях, все заложено.
– В этом я согласен, – кивнул Станинов. – Помню, как меня в начале службы поощрили приглашением на областное торжественное собрание. Зачитал начальник райотдела мою фамилию перед сотрудниками, а я был ужасно счастливый, потому что из всего отдела этой чес¬ти были удостоены только два человека. А сейчас на торжественное собрание составляют разнарядку на каждую службу, а все ищут причину, чтобы не пойти. Это что? Люди враз все изменились.
– В этом, Василий, и суть беды. К Дню милиции кадро¬вики присылают разнарядку: столько-то знаков «Отлич¬ник милиции», столько-то ценных подарков, столько-то грамот и т.д. Вот получил в том году наш замполит такую разнарядку и соответственно разбивает ее дальше по на¬шим службам. В оперативно-розыскное отделение достал¬ся знак «Отличник милиции», а я и говорю: «Нет пока у нас достойных, а кто достоин, тот уже имеет этот знак». Так на меня замполит давай шуметь: ты, говорит, Петров, политически незрелый, разве можно отказываться от знака? Правда, я ему ответил: а что, мол, толку, что пол¬-отдела с этими знаками ходят, как герои, а работают ни шатко ни валко. Конечно, и замполита понять можно: куда ему деваться, если пришла эта разнарядка? Я перед Днем милиции пришел как-то в отдел кадров в субботу, кстати, они всегда по субботам работают, ну а там во весь
коридор – лента из наклеенных по алфавиту фамилий на поощрение. Я сначала не понял и спрашиваю: что это такое у вас? А кадровик отвечает: приказ на поощрение
формируется, в этом году на девятнадцать метров полу¬чился, больше на полметра, чем в том году. Вот так-то, уже не по душам, а на метры исчислять стали нашего
брата.
– А меня больше всего возмущает награждение ответ¬ственных работников к круглым датам, – поддержал раз¬ говор на эту тему Станинов. – Недавно меня вызывали в областное управление, зал надо было заполнить для массовки. Ну, сидим, полностью заполнили зал, и начались вскоре напевы кукушек и петуха. У Рыжова круглая дата была, так из Президиума Верховного Совета РСФСР – По¬четная грамота, и из обкома партии – Почетная грамота, а министерство – так те ему и медаль, и ценный подарок. Конечно, и еще немало было различных поздравительных адресов. А он, как в порядке вещей, все принимает. Ему радостно. А мне за него стыдно. И что больше всего обид¬но, так это за себя и таких, как я, сидящих в зале, кото¬рых, видимо, продолжают считать ничего не понимающи¬ми. Сзади меня сидел один майор, так тот аж заматерился и говорит: «Когда мне исполнилось пятьдесят лет, так только коллектив поздравил и цветы вручил, а тут такое усерд¬ствование, и не понятно, за что».
– Ну, допустим, делает Рыжов тоже немало, – перебил Петров, – возьми хотя бы строительство гостиниц и Дома культуры.
– А что толку-то в этом? – горячо возразил Станинов. – В гостинице чаще всего проживают не сотрудники, а Дом культуры тоже больше используется другими организаци¬ями города. Лучше бы позаботился о своих сотрудниках в райотделах. Взять, например, наш отдел – разве здесь нор¬мальные условия для работы? Но он думает только о том, что ему выгоднее. Вон сколько орденов наполучал за восхваление застойного периода. А что сделал полезного? Только передвигался с помощью бывшего первого из одно¬го кабинета в другой.
– Ты чего это такой злой на него, Василий? Или кто тебя подучил? – спросил Петров.
– А меня газеты отучили от прежней наивности. Теперь я уже лучше понимаю, где добро, а где зло, где настоящая борьба за новое, а где подстраивание под эту борьбу. Тогда
при награждениях Рыжова я для себя многое уразумел ...
– Ладно, хватит о нем, сейчас надо больше о себе ду¬мать, как нам лучше работать. Ты меня, смотри, не подводи и помни, что все самые трудные дела я буду поручать тебе. А об учебе ты подумай. Вопросы есть?
– Слушай, Анатолий, а правду говорят ребята из уго¬ловного розыска, что Соколов собирается уходить куда-то?
– Слухи ходят, – уклончиво ответил Петров.
– Если уйдет, с кем тогда перестраиваться? Некоторые от радости неделю пить будут. Умеет разбираться он в на¬шей кухне. Как влезать стал в оперативную работу, так многим не нравится. Но мужик он справедливый и понят¬ный во всех делах. Или я не прав?
– Нет, почему же не прав, конечно, прав. Но меня сей¬час беспокоит розыск Панова, – перевел разговор Петров.
– Есть информация, что завтра утром он должен приехать на завод для разборки с мастером, который давал по нему материалы, – ответил Станинов.
– И что ты предлагаешь? – перебил Петров.
– Утром сам поеду туда брать, я ведь один знаю его в лицо.
– Может быть, возьмешь для подстраховки еще несколько сотрудников? – предложил Петров.
– Нет, не надо. Пусть ребята отдохнут, завтра же вос¬кресенье. А дежурному скажи, чтобы машину держал готовой и по моему звонку выслал к заводу.
Речь шла о бывшем начальнике цеха железобетонных изделий, который скрывался от уголовной ответственно¬сти за хищения в особо крупных размерах. В воскресенье он должен был встретиться на территории завода с масте¬ром, возможно, и убрать его как единственного свидетеля. А затем спокойно скрыться – благо страна огромная...
Утром Станинов выехал к заводу. Остановив машину за квартал до проходной, Станинов пешком пошел к воро¬там. Со сторожем завода Станинов разработал порядок дей¬ствий и, усевшись в другой комнате, из окон которой хо¬рошо просматривался въезд на территорию завода, стал дожидаться приезда Панова. Около десяти часов утра к воротам завода подъехало такси, в котором сидел Па¬нов. Дав условный сигнал, Станинов проверил писто¬лет и, как только в открытые ворота въехала машина, вышел из проходной. Увидев Станинова и узнав его, Панов что-то крикнул водителю, но тот, повернув голо¬ву назад, увидел, что ворота закрыты. Панов бросился бежать.
Выхватив пистолет, Станинов побежал за ним, тре¬буя остановиться, но Панов сдаваться не думал. Тогда, крикнув: «Стой? Стрелять буду!», старший инспектор произвел несколько выстрелов в землю. Добежав до угла здания, Панов вытащил нож и при приближении Ста¬нинова сначала угрожающе крикнул: «Не подходи, зарежу! Мне терять нечего», а потом в прыжке взмах¬нул ножом, порезав куртку на левой стороне груди инспектора. Видя, что он промахнулся, Панов бросил нож и снова бросился бежать, вытаскивая на ходу из-под пиджака обрез.
Выстрел в это тихое воскресное утро прогремел громко. Пуля просвистела мимо, и тогда, видя состоя¬ние Панова и его стремление скрыться, Станинов выст¬релил по ногам убегающего, и тот, пробежав еще не¬сколько метров, упал лицом вниз. Подбежав к нему, Станинов перевернул Панова на спину и увидел боль¬шую лужу крови, образовавшуюся под его грудью, и уже застывшие, остекленевшие глаза убитого. Снача¬ла Станинов ощутил какой-то непонятный страх: или от перенапряжения во время задержания, или от смер¬ти человека, которого он не хотел убивать, но вскоре оцепенение прошло, и Станинов пошел на проходную звонить дежурному по отделу.
Через несколько минут о применении оружия было доложено, и Соколову, который распорядился срочно выз¬вать Углова, и, проверив, послали ли машину за следователем прокуратуры, вызвал к себе дежурную машину.
Когда Соколов подъехал на место, где лежал Панов, он увидел уже стоящую там толпу людей. Поздоровав¬шись со всеми, он подошел к убитому и услышал, как одна пожилая женщина проговорила: «Правильно гово¬рится в Библии, зло не должно оставаться безнаказан¬ным». Многие из стоящих здесь или работали на этом заводе, или жили поблизости и знали убитого. Они не осуждали Станинова, тем более очевидцы рассказывали, как Панов сначала бросился на него с ножом, а потом стрелял по инспектору. Вскоре подъехал следователь прокуратуры. Пока шел осмотр места происшествия и устанавливались свидетели, Соколов, понимая психоло¬гическое состояние Станинова, попросил следователя первым допросить его, а затем, успокаивая, посадил в свою машину и отвез в райотдел, чтобы тот сдал свое оружие и успокоился.
Через несколько дней следователем прокуратуры при¬менение оружия в данном случае было признано право¬мерным.

РЕШЕНИЕ  ПРИНЯТО

В восемь утра Рыжову позвонил началь¬ник управления кадров министерства и сообщил о при¬нятом решении перевести Соколова в другую область и попросил доложить об этом в обком партии. После этого разговора Рыжов сразу же вызвал к себе Соколова.
– Вы что же это, Александр Петрович, мне ничего не говорите, а в министерстве дали согласие на перевод? – спросил он вошедшего Соколова.
– Да как-то все быстро произошло, Тимофей Николае¬вич. Мне предложили, а я не привык отказываться.
– Ну а что я доложу первому секретарю?
– Передайте мою просьбу не препятствовать переводу.
– Хорошо, я доложу Василию Пантелеевичу вашу просьбу, – согласился Рыжов.
Выйдя из кабинета, Соколов удовлетворенно отметил: «Значит, мною правильно определено его отношение, так как если бы хотел меня оставить, то стал бы уговаривать, а он даже обрадовался». Пока он шел к себе в кабинет, Рыжов по телефону уже разговаривал с Болотовым.
– Борис Иванович, Соколова переводят в другую область.
– Ну а что вы думаете? – спросил Болотов.
– Вы знаете мое правило: кто не хочет со мной работать, пускай уходит, – ответом Рыжов.
– Но по нему ведь сложнее, надо согласовывать с Кашириным, а он может не поддержать вас, – возразил Болотов.
– Поэтому, Борис Иванович, я и звоню вам, чтобы вы¬ работать единую линию. Надо удовлетворить просьбу Соколова.
– Хорошо, пока сами ничего не предпринимайте, на днях мы выезжаем с первым на охоту, и там постараюсь его подготовить, – ответил Болотов.
Через несколько дней Рыжову позвонили снова из ми¬нистерства и напомнили о недавнем разговоре, но тот, из¬винившись, что еще не успел согласовать, попросил подождать несколько дней.
Не хотел Рыжов сообщать о том, что первый секретарь обкома партии был возмущен и более того – отругал Боло¬това за то, что в управлении внутренних дел легко разбра¬сываются кадрами. Ко всему неожиданно именно сейчас вместо Федорчука, проработавшего министром около че¬тырех лет, был назначен новый министр Власов, работав¬ший до этого первым секретарем Ростовского обкома партии. С Федорчуком у Рыжова были хорошие отноше¬ния, дающие реальный шанс на перевод в министерство. Но пришел новый, и Рыжов решил проявить осторожность, попросив Болотова поговорить с Соколовым. Болотов выз¬вал Соколова и, улыбаясь, как лучшему другу, шутливо обрушился на него:
– Ты что это бунтуешь, Александр Петрович? Нас бро¬сить решил? Чем мы тебе не угодили?
– Ничего я не бунтую, просто я хочу перевестись в дру¬гую область.
– А тебе Рыжов не предлагал, чтобы ты позвонил в ми¬нистерство и отказался от перевода? – уже серьезно спросил Болотов.
– Нет, мне он этого не говорил, но если бы и сказал, то я бы не согласился. Надо раньше думать.
– Ладно, вижу, что закусил удила и, видно, придется снова уговаривать Василия Пантелеевича. Ну а если он спросит о вашем желании побеседовать с ним, тогда как? – с интересом ожидая ответа, спросил Болотов.
– Если спросит, то скажите, что желания для разгово¬ров у меня нет, кроме одного желания – быстрее перевес¬тись.
– А кого вместо себя порекомендовали бы?
– Я подготовил две кандидатуры, но более подготовлен¬ным является Виктор Петрович Борисов.
– Однако у Рыжова другая кандидатура.
– По-моему, он просто не подумал о Борисове, да и никто ему не говорил о нем, но если вы подскажете, ду¬маю, что он согласится, – ответил Соколов и, попрощавшись с Болотовым, пошел к себе в управление.
Не успел Соколов раздеться в своем кабинете, как к нему зашел секретарь парткома управления Михаил Юрьевич Шу¬бин.
– Александр Петрович, мне надо с вами поговорить.
– Садись, Михаил Юрьевич, всегда рад общению с то¬бой, – улыбаясь, проговорил Соколов. Его расположение к Шубину было искренним, так как он уважал его за какую-то спокойную рассудительность.
– Я слышал, что вы переводитесь в другую область? – спросил Шубин.
– Да, Михаил Юрьевич.
– Ловко вы нас всех обхитрили! Но, может быть, не сле¬дует этого делать? Сейчас министр новый. Вся игра пой¬дет с чистого листа. А посему есть возможность легко переиграть и с переводом.
–Нет, Михаил Юрьевич. Иначе зачем бы я давал согла¬сие в министерстве?
– Меня вчера Долгов все расспрашивал о вашем перево¬де, правда это или нет. Ну а я ему и говорю, что не радуй¬ся, будет другой, он еще строже спросит с тебя.
– Опять с ними  разбирались? – спросил Соколов.
– Да, письмо пришло от милиционера, которого он ос¬корбил. Вот и воспитывал его, говорю: на вас же форма подполковника.
– К сожалению, форма не всегда соответствует содержа¬нию, – возразил Соколов.
– Это верно, – рассмеялся Шубин. – Я недавно на оста¬новке автобусной сценку любопытную увидел. В числе ожидающих автобус стояла девушка в слишком   коротком платье. Ну, а к остановке подошел молодой парень и, посмотрев на нее бесцеремонно, предложил ей пойти с ним. Она молчит, покраснела, а он все пристает. Тогда стоящие граждане попросили того парня прекратить приставать, а он в ответ: чего, мол, лезете не в свои дела. Эта девушка так оделась, чтоб нравиться мужчинам, вот она и понра¬вилась ему. Если бы не хотела нравиться, то не одевалась
бы так. Ну, посмеялись, конечно, а девушка со слезами убежала. Ну, это все присказки, а ими тебя, чую, мне не убедить. Жалко, что в это время уходите, но ничего не поделаешь: очевидно, вы правильно поступаете. Ладно, пойду, и так времени занял немало, – проговорил, вставая, Шубин. Через несколько дней Соколову позвонил Дедуш¬кин:
– Александр Петрович, получили от вас материал на назначение Борисова. Вы бы рассказали, что он за человек. Мне ведь с ним работать.
– Человек он подготовленный, Афанасий Игнатьевич, но я бы советовал все-таки приехать к нам в управление, ведь не каждый день заместителей начальников управлений выдвигаете, – ответил Соколов.
– Я обязательно приеду, как разберусь с бумагами. Тем более, что Борисову надо помочь на первых порах. А вооб¬ще-то, Александр Петрович, у нас сейчас здорово меняется все с приходом нового министра. Он уже несколько раз предупреждал, чтобы внимательно подходили к судьбе сотрудника, – как бы извиняясь за свои прежние требова¬ния, проговорил Дедушкин.
– А я и не сомневался в этом. На одной жестокости сознательное отношение к делу у людей не выработаешь. Это вы сомневались...
– Ну зачем вспоминать старое, Александр Петрович! Мы ведь простые исполнители. Ладно, я еще позвоню, а то начальство вызывает.
Положив телефонную трубку, Соколов увидел входя¬щего в кабинет Борисова и сообщил, что доку¬менты на него министерством получены.
– Я посоветоваться с вами пришел по Зимину, – перево¬дя разговор, проговорил тот.
– Что-нибудь случилось?
– Нет, все нормально, дело в том, что его предлагают заместителем начальника горотдела по службе.
– А как со здоровьем?
– Поправился.
– Если со здоровьем в порядке, надо выдвигать, парень он стоящий. Кстати, и Смирнова из Степного райотдела не вычеркивай на будущее, если, конечно, выводы правиль¬ные сделает из той истории с угощением...
Через несколько дней из министерства пришел приказ о переводе Соколова и назначении вместо него Борисова. Началась передача всех документов и дел, во время кото¬рой Соколов, как бы боясь опоздать, торопливо передавал своему бывшему заместителю мысли и планы на будущее, а тот, несколько растерявшись, механически отдавал ка¬кие-то распоряжения и молча выслушивал последние на¬ставления своего бывшего начальника.
По характеру Борисов был впечатлительным и недостаточно решительным человеком, за что ему не раз попадало от Соколова. Правда, с годами он постепенно приобретал начальствующую осанку и поведение, но тем не менее по-прежнему болезненно переживал любую ошиб¬ку и, видимо, поэтому по каждому вопросу стремился обе¬зопасить себя согласованиями с руководителями област¬ного управления, и это прежде всего и устраивало Ры¬жова.
Вот и сегодня, оставшись вдвоем в кабинете, Соколов подошел к Борисову вплотную:
– Все у вас, Виктор Петрович, имеется для этой боль¬шой должности. Но я бы просил никогда не подставлять подчиненного. За все ошибки вину берите перед старши¬ми на себя, а потом сами и выдавайте сполна провинивше¬муся. Ну а как Вера относится к выдвижению?
– Волнуется не меньше меня. Она ведь, Александр Пет¬рович, очень сентиментальная.
– Поэтому учитесь стойко переносить служебные уда¬ры, чтобы жена не почувствовала всех тягот нашей работы. С сестрой-то наладил отношения?
– Пока нет, подвела она меня здорово.
– Вот это напрасно, у Шота Руставели есть хорошие слова: «Кто не ищет дружбы ближних, тот себе заклятый враг». Надо уметь прощать ошибки, тем более близким.
Речь шла о сестре Борисова, которую недавно задержа¬ли работники БХСС за продажу на рынке по завышенной цене женских сапожек. Но во время оформления документов они узнали, что задержанная – родная сестра Борисова, и отпустили, не приняв никаких мер. Однако через некоторое время доложили об этом Васину, а тот сразу же сообщил Борисову о случившемся. Несколько дней Виктор Петрович носил в себе эту неприятность, расцени¬вая поступок сестры как удар по его авторитету, и, по совету своей жены, доложил об этом Соколову, а тот, выс¬лушав инспекторов, которые задержали сестру, вызвал ее к себе.
О чем они говорили в кабинете Соколова, никто не знал, но в тот же день сестра Борисова была у него дома и плача просила простить ее, объясняя свой поступок тем, что сапоги ей оказались малы, а продавать по государ¬ственной цене было жалко.
Так же внимательно отнесся тогда Соколов и к жалобе жены Борисова. После разговора с ней он установил ад¬рес, где работает школьный товарищ Борисова, и, выкроив время, поехал в его офис.
Однако в приемной его остановил здоровенный парень.
– Ты куда, дядя, прешь? – жуя жвачку, мрачно спросил тот и стал на пути.
– Это что, вы всех так встречаете? – вопросом на вопрос ответил Соколов и незаметным движением смахнул со стола пепельницу.
– Ты чего? – закричал парень и бросился поднимать пе¬пельницу. В это время из кабинета вышел мужчина, кото¬рый по приметам походил на школьного товарища Бори¬
сова. Поднеся к его лицу удостоверение, Соколов молча прошел в кабинет.
– Отправьте его на свое место, – проговорил Соколов и добавил:
– Только научите поведению с посетителями. Надеюсь, мы познакомились. Тогда одевайтесь и пройдем¬те в мою машину. Там и поговорим спокойно.
– А мне не о чем с вами говорить, – пробормотал тот, теряясь в догадках.
– Вам что, непонятно? Или мне прислать сотрудников управления по борьбе с организованной преступностью? Вы этого хотите?
В машине Соколов разъяснил ему все, что накипело за эти дни, и предупредил, что если еще раз Борисов встре¬тится с ним, то они оба будут иметь большие неприятности.
В тот же день он вызвал к себе Борисова и, рассказав ему о своем разговоре с предпринимателем, попросил по¬звонить тому из своего кабинета, чтобы расставить все точки. Разговор был очень коротким, предприниматель попро¬сил его забыть.
Через несколько дней, отправив Борисова в командиров¬ку, он позвонил его жене. По телефону Вера сообщила, что в семье все наладилось, и, более того, извинилась за свой приход к Соколову, так как сделала она это из-за боязни потерять мужа. При этом в разговоре она несколько раз подчеркивала, что тогда она сгустила краски, и что ее Виктор очень хороший семьянин.
Так говорила Вера. Фактически в семье было не все благополучно. После разговора с Соколовым дома Бори¬сов объяснился со своей женой и высказал в грубой форме все то, что у него накипело. Но Вера на грубости мужа не обиделась, она за него боролась и понимала, на что шла. Более воспитанная и чувственная, она много читала в сво¬бодное время и все свои знания, все свои особенности и оттенки хрупкой души пыталась передать своему мужу. Вечерами они много говорили о политике, что-то поддер¬живая, а что-то осуждая. Так Вера, горячась, доказывала мужу, что слабой власти нужны только слабые руководи¬тели правоохранительных органов, и что главная сила плохих людей в том, что они поддерживают друг друга, а хорошие не вмешиваются в это. Особенно Веру возмущало то, что многие недовольные нынешней властью, исправно получают от нее зарплату. На этот счет она с иронией под¬черкивала, что даже собаки не тявкают на своих хозяев, а люди почему-то поступают наоборот. Отдавая себя полно¬стью мужу, Вера понимала, как ему будет нелегко в новой должности, и иногда с сомнением задавала себе вопрос: «А не испортит ли его власть?» Соколова он уважал, но и боялся. А как сложится его карьера сейчас, она с уверен¬ностью не могла даже себе ответить. Слишком много он приобрел отрицательного, работая в колонии, и навряд ли сможет произвести переоценку приобретенных «ценностей». Но как бы ей ни было тяжело, Вера клятвенно обещала прежде всего себе: она будет бороться за Виктора и будет ему помогать.

ОСОБОЕ ПОРУЧЕНИЕ

После назначения на должность заместителя начальника областного управления по оперативной работе Васин, стараясь не обидеть Пивоварова, по существу на¬чал заново создавать свою систему управления отделами, особенно в оперативных вопросах. Руководители отделов в основном были толковыми работниками, за исключени¬ем начальника следственного управления Карякина. Од¬нажды Васин, встретив бывшего начальника следственно¬го управления Белоногова, спросил, почему он не влиял на поведение Карякина? И тогда Белоногов с волнением и обидой рассказал, как он несколько раз предлагал ему свою помощь и как Карякин в грубой форме и с насмешкой посоветовал ему больше думать об отдыхе. После того раз¬говора Васин пытался объясниться с Карякиным, но тот, пообещав «исправиться», обращал разговор в шутку.
Было уж около восьми часов вечера, и Васин начал уби¬рать бумаги в сейф, как вдруг неожиданно и резко зазвонил телефон прямой связи с начальниками УВД.
Подняв трубку, Васин выслушал генерала Рыжова, а затем ответил, что сейчас подойдет.
В кабинете кроме Рыжова находился и начальник УБХСС подполковник Бондарев.
– Степан Андреевич, прочитайте справку работников УБХСС и давайте подумаем, что делать дальше, – проговорил Рыжов, подавая справку.
С первой же страницы Васин понял, что речь идет о злоупотреблениях служебным положением начальника областного управления торговли Стрельцовой. Он уже зна-комился с оперативными документами по этому делу и считал, что надо передавать материал следователю и воз¬буждать уголовное дело. Но подполковник Бондарев, ссы-лаясь на указания Рыжова, не спешил завершать дело.
Прочитав до конца справку, Васин положил ее на стол и задумчиво стал смотреть в окно.
– Так что же будем дальше делать? – вновь нетерпеливо спросил Рыжов.
– Думаю, что пора передавать в следственное управле¬ние для возбуждения уголовного дела и расследования в соответствии с нормами Уголовно–процессуального ко¬декса. Ведь нужно и обыск делать, и выемку докумен¬тов, и очные ставки.
– Так-то так, – согласился Рыжов, – но она – депутат областного Совета.
– Ну и что? – ответил Васин. – Надо подготовить убеди¬тельную справку на имя председателя облисполкома по бесспорным фактам, которые уже нельзя спрятать, и сра¬зу возбудить уголовное дело.
– А не получится с ней так же, как было это три года тому назад? Я ведь помню, как тогда нашумели, а потом доложили, что ничего не подтвердилось, – снова, о чем-то
думая, спросил Рыжов.
– Да нет, товарищ генерал, – включился в разговор на¬чальник УБХСС Бондарев, – тогда время другое было, и нам здорово мешали. Конечно, могут и сейчас ходатаи подключиться.
– Что ж, – согласился Рыжов, и приняв окончательное решение, спросил: – А кому, Степан Андреевич, из следо¬вателей поручим?
– Есть некий Иванников, следователь по особо важным делам. Он раньше вел такие дела, потом его перевели в отдел кадров, а оттуда через некоторое время вновь верну¬ли на следствие. Очень цепкий и думающий следователь, да и работа в отделе кадров научила его осмотрительности.
– Ну что ж, давайте так и поступим. Завтра до обеда я прошу вас, Степан Андреевич, подготовить мне справку для доклада председателю облисполкома.
На следующий день Васин вместе с подполковником Бон¬даревым подготовил справку и передал ее Рыжову, кото¬рый сразу же отправился в облисполком. Но председатель облисполкома, прочитав справку, срочно запросился к первому секретарю обкома партии Каширину, так как по¬нимал, что у Стрельцовой будет немало защитников, но Каширин твердо указал, чтобы никто не мешал следствию.
Спустя час Рыжова вызвал Болотов:
– А справка по делу Стрельцовой где? – сразу спросил Болотов.
– Мы напечатали в одном экземпляре, и ее оставил у себя Каширин, – ответил Рыжов.
– Ну, а о чем там сообщалось?
– Да конкретного мало пока, – проговорил Рыжов, – в принципе речь шла о разрешении возбудить дело. Пред¬стоят проверки...
– Ну, ладно, только меня держите в курсе дела, а то Василий Пантелеевич будет спрашивать, а я ничего и не знаю, – попросил Болотов, – кстати, учти, у нее есть покровители.
– Конечно, что будет интересного, скажем и вам, – ответил Рыжов и вышел из кабинета.
В управлении он сразу же вызвал к себе Васина и дал указание о создании группы и передаче материалов следо¬вателю, одновременно предупредив, чтобы меньше было разговоров по этому делу и больше оперативности. Решив заручиться поддержкой Рогова в этом деле, Васин вскоре пришел к нему в кабинет.
– Владимир Иванович, я к вам за помощью пришел, – проговорил он, усаживаясь в кресло.
– Подожди с помощью. Ты скажи мне сначала, не специально ли смакуются в печати наши беды, особенно связанные с законностью? Ну, было когда-то, а сейчас зачем милицию так критиковать? На вот, почитай статью в газете.
– Владимир Иванович, я дома почитаю, а сейчас мне не¬когда, – возразил Васин.
– Ну, давай, в чем помощь-то нужна? – недовольно спро¬сил Рогов.
– Возбуждается крупное дело, и я бы хотел, чтобы в состав группы вошел работник политотдела.
– Зачем? – с удивлением спросил Рогов.
– Как зачем? А политическое обеспечение служебных задач? Или это только на словах?
– И на сколько дней вам потребуется наш работник?
– Думаю, что на несколько месяцев, – ответил Васин. – Но не каждый день он будет в этой группе. Дело в том, что расследование будет проводиться по одному областному руководителю и надо бы вашего работника.
– Нет, мы не сможем выделить, у каждого нашего ра¬ботника очень много обязанностей.
– Бумаги выпускать? – уже не скрывая иронии, спросил Васин.
– А ты как думал, пока и бумаги еще нужны. Так что помочь не могу.
– Ну, что ж, нет – так нет.
В приемной Васина уже сидели начальник следственного управления Карякин и следователь по особо важным делам Иванников.
– Проходите, товарищи, в кабинет и устраивайтесь, пока я бумаги достану из сейфа. Дел в производстве-то много, Петр Петрович? – спросил он у Иванникова.
– Да нет, уже и забывать стал, как большие дела рассле¬довать. Все с инспекторскими проверками по райотделам выезжаю. С одной стороны, и неплохо учить на местах, особенно молодых, но боюсь и дисквалифицироваться, – ответил Иванников, понимая, что Васин вызвал его не случайно.
– Так как, товарищ Карякин, поможем Иванникову, чтобы не забывал следствие? Дело в том, что следственно¬му управлению предстоит распутать большое дело по од¬ному областному руководителю, а я думаю поручить это дело Иванникову. А вы как считаете? Или у вас есть дру¬гие соображения?
– Нет, я согласен, Степан Андреевич, что расследование крупного дела лучше поручить Петру Петровичу. По крупным делам или крупные неудачи, или крупные победы, так что только ему. А мы поможем. Кстати, о ком речь идет? – спросил Карякин.
– Речь идет о начальнике областного управления торговли Стрельцовой, которая, по материалам УБХСС, систематически занималась хищением государственных денежных средств и имущества, а также вымогатель¬ством от своих подчиненных ценных подарков и денег. Как видите, обвинения серьезные. Вот материалы проверки.
Васин передал Иванникову документы, а сам незамет¬но наблюдал за ним.
– Подождите, Степан Андреевич, да это же ведь старая знакомая. Наши работники уже занимались ею. Но тогда она ловко выкрутилась. В верхах ее спасли. Да не просто выкрутилась, но и укусила кое-кого больно. Попало тогда и следователю, и Белоногову. Так что, теперь за мной оче¬редь? – спросил, улыбаясь, Иванников.
– Вот поэтому мы и должны продумать все детали, так, чтобы второй осечки не было. Ни с кем не советуясь, надо быстро подготовить план следственно-оперативных дей¬ствий. Обыск, по-моему, надо проводить в ее квартире од¬новременно с выемкой необходимой документации. Все надо делать сразу, чтобы было меньше времени помешать. В общем, благословляю, Петр Петрович. Это особое пору¬чение, не оплошай.
Иванников имел солидный опыт следственной работы. И он, как, кстати, и Рогов, чуял, что в случае чего дело может повернуться так, что пострадает не Стрельцова, а он и его товарищи. Сколько раз брали с поличным круп¬ных воров, но находились у них еще более крупные по¬кровители, и вся работа шла прахом. Стрельцова начинала с официантки в «Астории», затем быстро, угодив началь¬ству, пошла в гору – стала заведующей залом, директором ресторана, вскоре – управляющим трестом и начальником областного управления. И в облисполкоме, и в обкоме были у нее друзья. Все попытки ее уличить тут же пресекались. Более того, она иногда сама ходатайствовала за проворовавшихся, ее часто видели в прокуратуре, ОБХСС, горко¬ме и обкоме партии, где она легко решала свои вопросы, где ее явно привечали, как самого дорогого и уважаемого гостя. И поэтому Иванников терялся в догадках: то ли это очередная игра, то ли его решили подставить, то ли вдруг действительно времена стали меняться.

А ЧЕГО ЕГО ЖАЛЕТЬ

Начав работу в новой должности, Васин, хо¬рошо знавший дело, где допустил ошибку Федоров, решил сам изучить все материалы, по которому проходил Яшин. Как хороший оперативник, он чувствовал, что Фе¬дорова красиво подставили и что, скорее всего, за Яшиным стоит другой человек – более серьезный. Кроме того, из уголовных дел по отдельным разрозненным преступным группам, которые милиция брала одну за другой, чувство¬валось, что кто-то всем этим умело дирижирует. Вот по¬чему он решил все дела, которые имели косвенное отно¬шение к Горбуну, поручить снова изучить под углом его пока еще смутной догадки. Вскоре один из опытных сыскарей доложил ему, что многие арестованные знают друг друга хорошо. Тогда Васин решил поработать со всеми осужденными и задержанными и в колониях, и в след¬ственном изоляторе.

Подготовившись к первой беседе с Яшиным, который отбывал наказание в одной из колоний, расположенной в областном центре, Васин выехал туда и сразу же направился в кабинет начальника колонии. Поздоровавшись, он дал тому указание выделить отдельную комнату и выз¬вать к нему начальника оперативной части. В беседе с на¬чальником оперчасти он узнал о Яшине новые подробно¬сти, и в частности, что тот труслив, что готов помогать оперативникам, лишь бы получить досрочное освобожде¬ние, и что очень ругает каких-то Горбуна и Князя.

– Ну что же, давайте приведите его ко мне, – приказал Васин начальнику оперчасти и, убирая со стола ненужные предметы, добавил:

– Ко мне не заходите. Но оперативника рядом в коридоре посадите, может быть, он и потребуется.

Положив пачку сигарет на стол, Васин снял галстук и удобно уселся в кресле служебного кабинета. Через несколько минут в дверь постучали, и оператив¬ник, как было обговорено, доложил:

– Товарищ полковник, арестованный Яшин для допроса доставлен.

– Ну, какого допроса, – поморщился Васин и, посмотрев внимательно на Яшина, добавил:

– Можете идти, капитан, нам долго придется беседовать, а вы, Яшин, садитесь поближе, сюда, – указал на стул он. – Ну, давайте знакомиться. Я заместитель начальника областного управления, Васин Степан Андреевич. А вас как звать?

– Вы же все знаете обо мне, раз вызвали к себе, – с беспокойством ответил Яшин.

– Ну, зачем же так? Худого я не желаю. И записывать я ничего не буду. Я просто задаю вопросы, а вы отвечае¬те. – И, увидев брошенный им взгляд на пачку сигарет,
добавил:

– Курите и успокойтесь.

Около часа беседа велась о жизни Яшина. И, как он все больше убеждался, начальник не только не унижал его, не читал морали, а даже как бы сочувствовал. Яшин невольно вспомнил о Горбуне, который много обещал, а и пальцем не пошевелил, чтобы снизить срок. Приняв окон¬чательное решение, Яшин проговорил:

– Ну, а что от меня нужно?

И тогда Васин, почувствовав настроение Яшина, прямо спросил:

– Кто научил сделать подставку по убийству таксиста?

– Горбун, будь он проклят, гад. Я ему признался в убий¬стве таксиста и предложил Федорову подставить того парня. Ну а Горбун сразу же обрадовался, так, что аж в лице изменился. Потом я уж понял, что с Федоровым у него свои счеты. Горбун всегда жестоко карает своих же за любую самодеятельность, а здесь стал меня прямо ублажать, утешать. Обещал, если что, через высоких своих дружков выручить, трепло поганое!

– А почему вы говорите, что Горбун сурово карает за ошибки и особенно за непослушание, – спросил Васин, доставая блокнот, и поспешно добавил:

– Нет-нет, это не для записи, мы же договорились.

– Да он даже своего помощника Штыря убрал, – ответил Яшин.

– А за что?

– Тот несколько раз в пьяном разговоре называл какого-то большого покровителя его. Говорил, что свертки тому приносил в кабинет.

– Имя называл? – настороженно спросил Васин.

– Нет, Князем называл.

– Ладно, а кто у него сейчас место Штыря занял?

– Какой-то Чурилов. Говорят, в милиции работал. Он вообще любит себя ментами окружать – говорит, они более понятливые.

Достав несколько фотографий из бокового кармана, Васин разложил их перед Яшиным и попросил назвать, если кого-то узнает. Яшин сразу же взял одну фотографию и уверенно произнес:

– Вот он, Горбун, а это – Чурилов.

Больше часа длилась их беседа. И за это время тот рассказал о многих эпизодах. Правда, и Васин уже не¬мало знал. К этому времени удалось раскрыть первое убийство, совершенное Чуриловым. По обгоревшим кос¬тям была установлена личность Сыроватко, а графологическая экспертиза показала, что бланк телеграммы, ко¬торую якобы отправила Надежда из Москвы, был запол¬нен Чуриловым. Подтвердились и подробности убийства братьев Асмановых. В общем, работать было над чем, и Васин, отправив Яшина в камеру, поехал в управление. На 17 часов он вызвал к себе следователей и инспекто¬ров уголовного розыска, занимавшихся бандой Горбуна. Но после обеда к нему в кабинет зашел начальник инспекции по личному составу Буранов и проговорил:

– У меня, товарищ полковник, есть хорошая информация, возможно, пригодится вам.

– Давай выкладывай.

– Вы помните дело с пропажей секретного приказа по оперативной работе и увольнение инспектора уголовного розыска Ивина?

– Да, конечно, – ответил Васин.

– Так вот, Ивин переехал в областной центр, а на него вышел какой-то бывший сотрудник милиции и уговаривал помочь в одном деле. Тот согласился, а когда выехали на каком-то стареньком УАЗе, тот с сидящими еще двумя мужчинами в милицейской форме на дороге, недалеко от города, остановил автомобиль и расстрелял ехавших в нем коммерсантов. Те двое в форме пересели в автомобиль и куда-то уехали. А сидевший за рулем их старший сказал Ивину, что теперь он с ними заодно и что скоро будет более крупное дело. Ивин, естественно, сразу пришел ко мне и спрашивает, что ему делать. Ну а я к вам.

– Молодец, – вставая, проговорил Васин, подошел к Буранову и спросил:

– Ты, конечно, притормозил его у себя в кабинете?

– Товарищ полковник, обижаете, – обидчиво ответил Буранов, – я его предупредил, что сейчас пойду к вам и что ему надо все подробности вспомнить.

– Веди своего бедолагу ко мне, – быстро проговорил Васин и, как только тот вышел, включил диктофон, находившийся в столе.

Вскоре в кабинет вошел Буранов с молодым парнем. Поздоровавшись, тот стоял, выжидающе глядя на Васина.

– Юрий Сергеевич, вы можете идти, мы вдвоем побеседуем. Как, не возражаете? – приветливо спросил Васин. – Как дела, жена переехала?

– Нет еще, – коротко ответил тот.

– Все у вас уладится, – успокаивающе проговорил Васин, – а сейчас о главном...

Более часа продолжался их разговор, к концу которого Иван как бывший оперативник уже не только пересказывал известные ему факты, но делился с Васиным своими соображениями и даже предлагал свои планы. Он рассказал о том, что в одном из крупных коммерческих магазинов, расположенных на окраине города, перед инкассированием банда должна взять всю дневную выручку и что на это дело поедут Чурилов, какой-то его шеф и он сам.

...В семнадцать часов, как и было запланировано, в кабинет Васина прибыли все, кого он вызывал по раскрытым и нераскрытым преступлениям банды Горбуна. На этом совещании все получили указания по тщательному повторному изучению имеющихся материалов, но пока ничего не было сказано о сообщениях Яшина и Ивина. Отпустив всех, он позвонил Буранову:

– Заходите с Ивиным.

– Давайте так договоримся: вы, Юрий Васильевич, сейчас поедете домой, никаких мер сами не принимаете. Наоборот – входите в доверие. Но перед нападением на магазин постарайтесь сообщить об этом Юрию Сергеевичу. Если же будет неожиданный вызов, действуйте по их плану. Самое главное – будьте осторожнее.

Оставшись в кабинете один, он вызвал к себе начальника уголовного розыска. Более двух часов они вдвоем раз¬рабатывали план задержания главарей.

На следующий день Горбун встретился с Чуриловым, и в короткой беседе они договорились вечером за час до при¬езда инкассаторов брать в магазине выручку. Эту поспеш¬ность Горбун объяснял тем, что на них могут выйти «мен¬ты», так как ему стало известно, что они начали перепро¬верять все их прошлые дела, и что им надо быстрее отсюда уезжать с награбленным. Во время этого разговора была решена и судьба Ивина, которого они убирают за городом.

Сложив в дипломат награбленные деньги и вещи, а так¬же забрав с собой оружие, Горбун покинул квартиру. На улице его ждал Чурилов на стареньком уазике. На этой машине они выехали за город к заброшенной железнодо¬рожной будке и спрятали там свои дипломаты. Проехав в обратном направлении мимо намеченного магазина и не заметив ничего подозрительного, они подъехали к дому, в котором жил Ивин.

– Ну, иди за ним, – проговорил Горбун, а сам пересел на заднее сиденье.

Через несколько минут из дома, оживленно разговаривая, вышли Чурилов и Ивин.

– Садись, Юра, за руль, – приказал Горбун, – и пистолет возьми, надеюсь, в милиции тебя научили им пользоваться.

Всматриваясь в зеркало заднего вида, Ивин увидел, как в двух кварталах позади него сразу поехал за ними авто¬фургон, который перед магазином свернул в переулок.

Подъехав к магазину, Горбун и Чурилов надели маски и, взяв хозяйственные сумки, не спеша двинулись в мага¬зин, оставив за рулем Ивина.

Магазин был хорош тем, что располагался на окраине города с расходящимися в разные стороны дорогами, в том числе и выездом на автостраду, что позволяло оторваться от милиции по любой улице.

Войдя в магазин, Горбун запер изнутри дверь на крю¬чок. В зале находились две продавщицы и три покупате¬ля. Вытащив пистолет, Чурилов стремительно прошел через зал к продавщицам. Одна из них громко закричала и сделала несколько шагов к подсобке, но в это время Гор¬бун из автомата произвел выстрел по витрине, стекло которой рассыпалось по прилавку.

– Тихо, красавица. Деньги забаулила?

Продавщица кивнула головой и испуганно проговорила:

–Да.

– Где? – снова спросил Чурилов.

– Здесь, за прилавком.

– Сумку давай, чего ждешь? На тот свет захотела, сука, – закричал он, размахивая пистолетом.

– Возьми, возьми, – подавая баул из серого брезента, проговорила одна из продавщиц.

Открыв дверь и выглянув на улицу, Горбун пропустил Чурилова, выстрелил в потолок и предупредил:

– Ведите себя смирно. Не то мы вернемся и перестреляем, как собак.

Через несколько секунд он уже садился в уазик. Бро¬сив хозяйственную сумку, спокойным голосом произнес:

– Не потребовалась – до того обленились, что боятся на минуту задержаться. А вообще-то молодцы девки – все заранее в инкассаторскую сумку сложили.

Рассуждая так, а в душе хваля себя за удачно проду¬манную и удачно проведенную операцию, Горбун не знал того, что все находящиеся в магазине с утра были тща¬тельно подготовлены к встрече и что в бауле вместо денег были уложены «куклы».

Увидев, что УАЗ с преступниками на большой скорости свернул на дорогу, ведущую к заброшенной будке стре¬лочника, Васин по рации дал команду сужать кольцо и брать грабителей около будки. Горбун увидел погоню.

– Давай, Юра, жми, не в таких переплетах бывали. Около будки тормозни на минуту, но двигатель не выключай – мы там заберем кое-что.

Вскоре несущийся УАЗ со скрипом тормозов резко остановился, и из него выскочили Горбун с Чуриловым. Но как только они зашли в будку, Ивин, включив передачу, рванул с места. Выскочившие из будки с руганью от¬крыли по нему стрельбу и увидели, что навстречу им приближаются машины. Они сразу поняли, что попали в засаду. Озираясь по сторонам и отстреливаясь на ходу, они бросились по снегу в сторону леса. И тогда Васин, руководив¬ший этой операцией, по рации дал команду открыть огонь по ногам бегущих. Когда оставалось уже около сотни мет¬ров до леса, Горбун, вдруг споткнувшись, стал оседать на снег. Он сжимал в одной руке автомат, а в другой – дипломат с баулом.

– Ты чего? – остановился около него Чурилов и увидел, как из маленькой черной дырочки над шеей выплеснулась из головы струя крови.

– Стоять!

Подняв голову, Чурилов увидел, как сотрудники мили¬ции практически взяли его в кольцо. Бросив пистолет, он поднял руки и молча смотрел на приближающихся к нему людей.

Подъехавший на вездеходе Васин приблизился к Чурилову, который уже был в наручниках, и, внимательно по¬смотрев на него, сказал:

– Ну, вот мы и встретились, а то все некогда было. Горбун жив?

– Нет, товарищ полковник. Смерть наступила мгновенно.

– А где третий-то? – снова спросил Васин.

– Да вон по снегу с нашими ребятами идет.

– Молодец, – он повернулся к подошедшему Ивину, молча обнял и повторил:

– Молодец, молодец ...

А в это время Рыжов с нетерпением ожидал окончания операции.

– Ну, докладывайте, – быстро проговорил он, выходя навстречу Васину. Взяв его под руку, подвел к длинному столу, за которым сидели на планерках заместители. – Садись, герой!

– Взяли одного, а вот Горбуна не смогли – скончался на месте от пули наших. Жалко, конечно, из него много можно было бы выкачать информации.

– А чего жалеть – что заслужил, то и получил, – вроде бы радуясь, перебил Рыжов. – Обыскали до приезда следо¬вателя?

– Конечно, товарищ генерал. Но ничего существенного не обнаружили. Правда, записную книжку взяли. Пока ехали сюда, я ее просмотрел, кое-какие фамилии есть – видимо, участников банды, но над ними еще надо работать.

– Наших или областных руководителей в блокноте нет? – осторожно спросил Рыжов.

– Нет, товарищ генерал. Да и кто с этим подонком дело будет иметь.

– Правильно мыслишь, – потирая руки, улыбался Рыжов. – Вы с кадровиками подготовьте приказ на поощрение отличившихся по этой операции. Да и в министерство надо бы выслать представление.

Прошло еще несколько месяцев, и почти все оставшие¬ся на свободе участники банды были арестованы. Немало этому способствовал и Чурилов, предпринявший все, что¬бы сохранить себе жизнь. Задержаны были и наводчики, и сбытчики. Такого дела в Приуралье еще не было. В ре¬зультате кропотливой работы более двадцати человек оказались на скамье подсудимых и получили длительные сро¬ки заключения. Особенностью этой банды было то, что каждый провал подстегивал ее главарей к более энергич¬ным действиям. Она быстро пополнялась новыми члена¬ми и с еще большим ожесточением грабила квартиры и офисы местных предпринимателей, совершала вооружен¬ные налеты и убийства. Обзаведясь милицейской формой, они грабили и местные предприятия. Все это держало в страхе особенно предпринимателей, и, наконец, все оста¬лось позади. С уходом из жизни Горбуна ушли все опасе¬ния и Рыжова, который так боялся испортить свою репу¬тацию различными сплетнями и домыслами.

РОЗЫ И ШИПЫ

В первые же дни после назначения на новую должность Борисов почувствовал огромную ответствен¬ность, которая легла на его плечи. За спиной Соколова ему было значительно легче, а сейчас приходилось самому принимать решения. Проблем и вопросов было очень мно¬го, но особенно Борисова беспокоил психологический кли¬мат в коллективах отделов и служб. Он понял, как прав был Соколов, пытавшийся отыскать причины кадровой чехарды, истоки того, что сама милиция порою и плодила нарушителей.

Злоупотреблениям во многом до сих пор способствует и «контуженность» многих граждан эпохой сталинизма. Эта «контуженность» в первую очередь проявляется в страхе многих людей перед всесильными представителями влас¬ти. Поэтому многие даже не возмущаются незаконным задержанием, не решаются обжаловать действия милиции. Вот почему чаще всего прав работник милиции, а не за¬кон. Правда восстанавливается тогда, когда начинаются вынужденные проверки по жалобам потерпевших от этого беззакония граждан. Вот тут у всех как бы открываются глаза, все искренне возмущаются, единогласно принима¬ют решения об увольнении нарушителя законности, а че¬рез некоторое время все повторяется сначала, потому что всесильной остается система внутри органов внутренних дел, и эта система пока не спешит перестраиваться, так как она, как и прежде, ударяет в первую очередь по ис¬полнителю, а не по тому, кто оберегает эту систему. Не¬сколько лет тому назад Борисов изучал судьбу некоторых бывших сотрудников, уволенных за нарушение дисцип¬лины или законности, и был поражен. Сотрудники после увольнения из милиции снова стали лучшими передови¬ками в трудовых коллективах. Еще тогда у него сложилось прочное мнение о том, что многие руководители в органах относятся с безразличием к судьбе подчиненного. Подумаешь, уволят его подчиненного, а кадровики с по¬мощью партийных органов пришлют ему нового, при этом даже легче будет оправдывать свои промахи в служебной деятельности некомплектом. Конечно, далеко не только эти причины влияют на формирование сознания у работ¬ников милиции, но в том, что они влияют, Борисов не сомневался, как не сомневался и в том, что период застоя здорово опустошил души многих людей, сделал их безраз¬личными, безынициативными и не верящими в справед¬ливость и порядочность. И это все превращает гласность в клевету, демократию в демагогию, создает общественное мнение о людях, болеющих за новое, как о людях, не ужившихся в коллективе.

Размышляя обо всем этом, Борисов все больше прихо¬дил к выводу о необходимости создания такой системы приема, обучения, воспитания и организации работы, ко¬торая бы резко сократила у сотрудников нарушения за¬конности и дисциплины. Но как это суметь организовать? Каждый день Борисов ездил с Соколовым к руководите-лям правоохранительных органов для знакомства с ними и установления необходимого взаимодействия. Сегодня они долго беседовали с председателем областного суда. После беседы Борисов вернулся в управление, а Соколов остался в кабинете Ишкова.

– Ну что, добился все-таки своего? – спросил Ишков.

– А ты что, против?

– Конечно, против. На таких должностях всегда надо иметь друзей, – ответил Ишков.

– Это дело поправимое, установишь дружбу и с Борисовым, ты ведь умеешь это делать. Правда, сложнее сейчас, перемены... – проговорил Соколов.

– Перемены! Перестройки! Реформы! – вспылил Ишков. – Как в тайге – верхушки деревьев шумят, а на земле тишина.

– А чего ты хотел? Мигом отучить людей от старого мышления потребительского и научить по-хорошему работать? Конечно, тебе новая жизнь не нужна.

– Ну, зачем так плохо обо мне думаешь? – спросил обиженно Ишков.

–А затем, что такие, как ты, и довели наше государство до нищеты. Все только для своей выгоды и для показухи. Знаешь, как далеко с обманом зашли? Я как-то был на отчетно-выборном партийном собрании, ну, и предупредил, конечно, чтобы больше критики было. Началось собрание, и вот выступающие критикуют своих подчиненных или одинаковых по должности, а тут свет погас. Вышли мы на перерыв, стали в сторонке, а выступавшие успокаивают тех, кого критиковали, мол, надо было, потому что «сказали». Вот до чего довели людей.

– А что, раньше так уж и ничего хорошего не было? – спросил Ишков. – Только калечили людей?

– Эх, давай кончим эту дискуссию, толку нет.

– Ну ладно. Ты лучше скажи, когда встретимся, – перебил Ишков, – обмыть отъезд надо!

– Об этом, Валентин, не беспокойся.

– Смотри, а то нелегально выедешь из области.

–Ну, если и выеду нелегально, то сразу дам телеграмму, чтобы ко мне приехал.

– Согласен, если расходы на поездку оплатишь.

– Пойду, а ты не переживай, в конце недели обязательно встретимся.

Так проходили дни в ожидании переезда. Порой Соко¬лову казалось, что он добровольно опустился в какой-то глубокий колодец, со дна которого ему видна лишь узкая полоса света. Видимо, эти чувства приходили от того, что за всю свою жизнь он привык к ясности. Постоянно был кому-то нужен, а тут вдруг оказался как бы лишним. И неизвестно, как еще сложится судьба на новом месте. В та¬кие минуты он успокаивал себя тем, что немало сделал хорошего и всегда честно передавал свои знания и опыт молодежи. Но иногда его мучила мысль: а не сдался ли ты, Соколов, не рано ли ты ушел из управления, в кото¬ром проработал много лет? Может быть, надо было остать¬ся?

Вскоре передача дел была закончена, и начальник уп¬равления поручил организовать проводы Соколова.

Не любил Соколов мероприятия такого рода, так как в силу своих обязанностей всегда присутствовал на них и нередко видел неискренность происходящего. Во всех случаях говорилось только самое хорошее, а на самом деле говоривший иногда был рад уходу работника, а бывший работник, обиженный за преждевременное, как ему каза¬лось, увольнение или перевод в другую область, тоже кра¬сивыми словами благодарил своего «благодетеля». И при этом все отлично понимали этот взаимный обман, но счи¬тали, что так и должно быть.

Примерно такая же стереотипная схема была примене¬на и на «проводах» Соколова. Хорошие слова, памятные адреса, ценный подарок и много цветов. В заключение торжества женщины из инспекции все же рас¬трогали Соколова, преподнеся букет любимых им красных роз.

После, придя уже в «бывший» свой кабинет, Соколов долго глядел на подаренные розы и думал: «Как скоротечно все хорошее, и как долго порой саднят шипы».

НОВАЯ БОЛЕЗНЬ

С утра в кабинет к Васину пришел Иванников и доложил о готовности начать расследование, но Ва¬син слушал его невнимательно, так как настроение у него было подавленное. Вчера они с Борисовым и еще с некоторыми офицерами провожали Соколова в другую область, и, хотя в аэропорту Александр Петрович много шутил, Васин почему-то чувствовал себя неловко. Видимо, где-то глубоко запрятанное чувство нет-нет да и напоминало о том, что все провожающие в какой-то степени тоже вино¬ваты перед Соколовым, что своим молчаливым согласием во всем с Рыжовым они вовремя не поддержали Соколова и в какой-то степени предали его. Тогда там, в аэропорту, Соколов, почувствовав это состояние, попросил их не под¬водить начальника управления, уверяя, что Рыжов, как хороший спринтер, обязательно добьется перевода с этой должности, а любая ошибка, допущенная ими, прежде всего отразится не на Рыжове, а на их репутации и, главное, на деле.

Прочитав поданный Иванниковым план, Васин попро¬сил постоянно держать его в курсе дел по расследованию.

Вернувшись к себе, Иванников позвонил в кабинет на¬чальника управления торговли Стрельцовой и попросил срочно приехать к нему.

Пытаясь узнать, в чем дело, Стрельцова ссылалась на свою занятость, но Иванников настоятельно просил ее от¬ложить все дела и повторил несколько раз, что это в ее ин¬тересах.

Около десяти часов в кабинет Иванникова вошла Стрельцова.

Спокойно поздоровавшись с ним, она без приглашения села на стул и посмотрела ему в глаза.

– Слушаю вас, приехала вот, бросив все дела, – тон, каким это было сказано, серьезность и неприступность во всем облике говорили о прочности ее положения. Сразу вспомнилась такая же неприступность, с какой она вела себя перед другими следователями. Не подавая вида, Иван¬ников начал говорить ей про свою загруженность и про свою нелегкую должность, и можно было подумать, что встретились очень хорошие знакомые. На самом же деле, они, как умелые боксеры на ринге, наносили еще слабые, прощупывающие удары и, не начиная настоящей схват¬ки, изучали друг друга.

Стрельцова, окинув опытным взглядом кабинет и мыс¬ленно сравнив его бедность со своим, хорошо обставлен¬ным кабинетом, уже успокоилась немного и думала толь¬ко о том, какие преграды поставить перед следователем и кого из своих покровителей подключить к защите.

Иванников тоже не без интереса рассматривал во время разговора Стрельцову. Смуглая и едва приметно подкра¬шенная, она производила приятное впечатление на мужчин. Да и одета была модно. «Ну что ж, пора начинать», – подумал он.

– Тамара Давыдовна, вы на своей служебной машине приехали?

– Да, а в чем дело? – ответила Стрельцова.

– Какой номер вашей машины? – снова спросил Иванников, а после ответа позвонил по телефону дежурному милиционеру.

– Товарищ сержант, это говорит капитан Иванников. Подойдите, пожалуйста, к «Волге» номер 34-85 и передайте водителю, что Тамара Давыдовна Стрельцова просит его выехать в гараж, так как она задерживается в управлении, и что, если он потребуется, она ему позвонит.

Не успел еще Иванников положить трубку, как Стрельцова раздраженным голосом спросила:

– А чего это вы командуете моей машиной?

Иванников уже собрался ответить шуткой, но, взгля¬нув на Стрельцову и встретив ее холодный взгляд, сразу же приступил к делу.

– Не надо нервничать, Тамара Давыдовна, нам действительно придется много поработать. Вот, познакомьтесь с постановлением о возбуждении уголовного дела, – проговорил он как можно спокойнее и передал ей постановление.

Стрельцова взяла поста¬новление и долго его читала. Про¬читав, она так же молча положила это постановление на стол.

– Ну что ж, Тамара Давыдовна, давайте приступим к работе. Сначала заполним все ваши данные, – он видел, как она начала нервничать и как упорно она искала выход.

Заполнив необходимые данные, Иванников впервые за время их встречи задал прямой вопрос:

– Вы познакомились с постановлением о возбуждении уголовного дела. Что вы можете пояснить по существу?

– Это явная клевета, – сразу же ответила Стрельцова.

– Хорошо, так и запишем, а вы распишитесь вот здесь. А теперь познакомьтесь с санкцией прокурора на обыск в вашей квартире.

– Какой еще обыск? Вы что здесь, с ума посходили? Я сейчас же пойду жаловаться на вас, – горячась, со злостью проговорила она.

– Нет, Тамара Давыдовна, сейчас вы никуда не пойдете, а мы вместе поедем к вам на квартиру, там уже ждет нас участковый с понятыми. Жаловаться вы можете, но только тогда, когда у вас будет свободное время, а сейчас нам с вами просто некогда. Надо быстро все проверить, а то вдруг вас действительно оклеветали, – говоря это, Иванников спокойно укладывал документы в папку, потом поднялся со стула и пригласил Стрельцову посетить ее же квартиру. Такого она, конечно, не ожидала и, идя по коридору рядом с Иванниковым, с дрожью в голосе спросила:

– Так что, я уже арестована?

– Нет, не арестованы, – последовал короткий, но уже без шуток ответ.

Подъехав к дому, Иванников со Стрельцовой поднялись на второй этаж, где уже стояли понятые с участковым, и вместе все вошли в квартиру. Она состояла из трех изолированных комнат с большой прихожей и кухней. Муж Стрельцовой находился на работе, а сын в школе. Пройдя в зал, Иванников увидел то, что его интересовало в первую очередь. Стены зала были обиты дорогим и красивым гобеленом. По имеющимся в БХСС данным, этот матери¬ал был похищен со склада. Повсюду были ковры, хрус¬таль, серебро и дорогая импортная мебель. В комнате сына в углу на красивой тумбочке стоял японский видеомагни¬тофон. Проведенный обыск конкретных улик Иванникову не дал, но сберегательные книжки и приобретенные за последние годы личные вещи говорили о многом. С вкла¬дами это исчислялось в пределах пятидесяти тысяч руб¬лей, конечно, зарплаты Стрельцовой и ее мужа, по пред¬варительным расчетам, явно было мало.

Закончив обыск, длившийся более трех часов, и отпра¬вив понятых, Иванников сразу же приступил к допросу Стрельцовой по поводу приобретения материала, которым были обиты стены зала, но Стрельцова, немного успокоив¬шись, упорно твердила, что материал она купила в универмаге районного центра Буранный. Подписав запол¬ненные протоколы, Иванников предупредил ее, чтобы на следующий день к десяти утра она прибыла к нему, а сам выехал в управление познакомиться с результатами выемки необходимых документов и протоколами допро¬сов кладовщика склада, а также секретаря-машинистки Стрельцовой. Подходя к своему кабинету, Иванников увидел весело говорящих о чем-то участников помогаю¬щей ему группы и сразу понял, что день ими проведен не зря.

– Ну, заходите все и рассказывайте, – предложил Петр Петрович. В кабинете они шумно, вспоминая отдельные подробности, доложили о результатах выемки документов, которые предстояло еще перепроверять, но главное – положили на стол протокол допроса секретаря-машинистки, в котором она сообщала, кто перед днем рожде¬ния Стрельцовой приходил к ней в кабинет, спрашивал чистые конверты у секретаря и, не стесняясь, прямо в приемной вкладывал деньги, а затем с этим конвертом входил в кабинет к Стрельцовой.

– Ну, что ж, завтра с утра вызываем свидетелей по раз¬ным кабинетам и так, чтобы они не видели друг друга, – проговорил Иванников и расписал, кому и с кем предсто¬яла работа.

Отпустив всех, Иванников еще долго сидел у себя в ка¬бинете, продумывая во всех деталях следующий день. Поздно легла спать в эту ночь и Стрельцова. Сразу же после ухода из ее квартиры следователя она начала зво¬нить по телефону своим покровителям, но те внимательно слушали ее, вздыхали и ничего вразумительного ей не обещали. Обеспокоенная таким отношением к себе больше, чем самим фактом возбуждения уголовного дела, она так и не уснула. Разные мысли приходили к ней, но самой навязчивой и беспокоящей ее была одна – ее связь с Горбу¬ном. В тот вечер он пришел к ней домой с ее старой знако¬мой. До этой встречи Валентина несколько раз намекала ей о Горбуне, и она, не выдержав, предложила привести его к ней на квартиру, когда муж был в командировке. В тот вечер они и договорились о реализации излишней про¬дукции от одного знакомого, как объяснил Горбун, ком¬мерсанта. Магазин она подобрала надежный, так как с его директором находилась в близких отношениях, и вскоре была налажена продажа похищенной продукции и това¬ров. Правда, тогда ее тот директор предупредил, чтобы она не встречалась больше с Горбуном, разъяснив, кто он и чем занимается. Вот с того времени и началась для нее двойная жизнь. Одна привычная на работе, а другая – в ночных переживаниях о возможной расплате. Особенно тревога усилилась с арестом Валентины. В те дни Стрельцова хо¬дила, как затравленная, ожидая постоянно вызова в милицию. Но тогда все обошлось. Валентина никого не выда¬ла, с Горбуном она больше не встречалась. Но этот вызов к следователю и предъявление постановления о возбужде-нии уголовного дела были для нее ударом. Она не знала, что при задержании Горбун был убит, и сейчас допускала мысль о его аресте и его показаниях. Так и не уснув, измученная, утром она пошла на прием к председателю облисполкома. Но там помощник председателя передал ей, что ввиду занятости ее принять не могут. Было уже около одиннадцати часов дня, к следователю она опоздала и решила вернуться домой, а следователю сказать, что забо¬лела. Дома она, набрав номер телефона Иванникова, сооб-щила ему, что чувствует себя очень плохо и прийти к нему пока не может.

– Болезнь есть болезнь, – ответил ей Иванников, – лечитесь. Но завтра с утра обязательно ко мне.

Стрельцова не знала, что это устраивало следователя, так как у него давали показания директора магазинов. И во время ее телефонного звонка как раз сидел один из та¬ких прозревших.

– Скажите, когда вы начали делать подношения Стрельцовой и какие? – спросил Иванников.

– Сначала я пришел поздравить ее с днем рождения и передал конверт с пятьюдесятью рублями, – ответил директор и, подумав, добавил:

– Это было четыре года тому назад.

– Ну а почему вы решили, что вручать надо именно такую сумму?

– Да мои близкие коллеги, – и он назвал фамилии еще некоторых директоров, – сказали, что надо давать именно столько.

– А потом по каким датам вручали?

–Затем стали поздравлять и вручать конверты перед майскими и ноябрьскими праздниками, конечно, и перед Днем работников торговли.

– Зачем вы это делали? Вы же говорите, что от своей зарплаты отрывали. Взяли бы да по телефону поздравили, – продолжал выпытывать Иванников.

– Ну да, попробуй не передай оброк, быстро попадешь в немилость, не только план товарооборота не выполнишь, но и должности можешь лишиться.

На другой день Иванников начал допрос Стрельцовой с предъявления ей уже имеющихся у него улик, надеясь на то, что она поймет бессмысленность своего вранья, но сра¬зу же натолкнулся на решительное и злое противодействие.

– Ни от кого никаких денег я не принимала, – отрезала она.

Долго молчал Иванников, надеясь еще на ее благоразу¬мие, затем поднял телефонную трубку.

– Пригласите ко мне директора магазина № 32.

Не впервые Петр Петрович проводил очные ставки и видел, какие иногда разыгрывались сцены с обидами, сле¬зами, просьбами и угрозами. Иногда очные ставки помо¬гали следствию, но иногда оставляли все без изменений, однако во всех случаях следователь должен спокойно за¬писывать показания сторон, не поправляя и не изменяя их. В то же время Иванников хорошо знал цену удачной очной ставки, проведенной с правильной психологической нагрузкой.

В кабинет вошел директор магазина № 32 и, стараясь не смотреть на Стрельцову, начал отвечать на вопросы Иванникова, а та продолжала все отрицать. И только тог¬да, когда Петр Петрович предложил ей подписаться под каждым ее ответом, она вздохнула и попросила Иванникова отпустить свидетеля, пообещав, что расскажет все сама. Осунувшаяся и явно расстроенная, Стрельцова сделала пер¬вое довольно-таки сдержанное признание, из которого было видно, что каждое поздравление выливалось в крупную сумму.

Призналась в присвоении ста пятидесяти метров гобелена и кладовщица, которая около пятидесяти метров привезла на квартиру Стрельцовой для обивки стен.

Чем больше Иванников беседовал со свидетелями и чем внимательнее изучал финансовые документы, тем ярче про¬сматривалось второе, не анкетное, а настоящее лицо лов¬кой хищницы, находящейся под защитой высоких покро¬вителей, а потому считающей, что ей все дозволено.

Одна нить тянула другую, а та – третью, и огромный, так искусно запутанный клубок начал разматываться. При распределении премий и подарков по итогам работы за каждый квартал она или взимала часть денег с директо¬ров для себя, или получала их от профсоюзного лидера, которая покупала подарки на меньшую сумму, а отчиты¬валась за все полученные на эти цели деньги поддельны¬ми чеками. Более того, некоторым передовикам подарки и не вручались, хотя в ведомости за них расписывались, а другим подарки подменялись на более дешевые. Особенно Иванникова возмущала ревизорская служба, которая все делала, чтобы эти преступления не были вскрыты. Он по¬нимал, что это был результат разложения коллектива ру¬ководителем, которая сама «жила» и давала возможность для такой жизни своим приближенным. Поэтому не слу¬чайно ревизоров ждали, как самых дорогих гостей, и теп¬ло встречали; не случайно так смело шли некоторые ее подчиненные на совершение должностных подлогов. Все это не случайно. Правда, когда Иванников их уличал, они каялись и быстро признавались, а вот у Стрельцовой, за¬явившей, что часть похищенного шла на подарки некото¬рым областным руководителям, он так и не смог узнать их фамилии.

Вскоре, по информации УВД, Стрельцова была лишена депутатских полномочий, исключена из партии и освобож¬дена от должности. Расследование уголовного дела после этого облегчилось, так как свидетели стали охотнее давать показания. За все время Иванникову ни разу никто не звонил по делу Стрельцовой и не одергивал. Даже Карякин, начальник следственного управления, постепенно и как-то незаметно перестал интересоваться поступающей каждый день новой информацией. Правда, с Васиным они почти каждый день вместе продумывали планомерное наступление по известным им эпизодам и шаг за шагом продвигались вперед. В один из таких вечеров Иванников как бы вскользь проговорил:

– Как меняется обстановка, Степан Андреевич! Разве возможно было бы так работать три года тому назад? А сейчас все тихо.

– Не думайте, Петр Петрович, что сейчас так уж все и тихо. Это надо спасибо сказать Тимофею Николаевичу, который предупредил и твоего начальника, чтобы никому никакой информации не выдавали, – ответил Васин.

– А мне какая разница, кто кого предупредил. Важно, чтобы меня не дергали. Я помню, как один наш товарищ вел дело заместителя директора комбината кондитерских изделий, которого задержали с коньяком, хапнул где-то около пятидесяти бутылок. Шума тогда было много, потому что задержанный оказался земляком первого секретаря горкома. Тогда Карякин прибежал из горкома и говорит следователю, чтобы тот подготовил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, а следователь ни в какую, так все равно нашли потом лазейку в народном суде через Ишкова, тоже их земляка.

– Интересно, Степан Андреевич, а как Рыжов, доволен результатами расследования этого дела?

– Ладно, не набивайся на комплимент. Каждому приятно, когда все хорошо. А у нас в милиции неприятностей хоть отбавляй, – ответил Васин.

– Да я понимаю это и вижу, что он давно стал меньше шутить и вообще как-то поблек.

В последнее время Рыжов действительно постоянно чувствовал какое-то беспокойство. Сначала он не мог дога¬даться о причинах такого внутреннего состояния. Он ста¬рался чаще выезжать в районы области, но бумаги снова и снова возвращали его в кабинет, в котором уже не радова¬ло ни изящество полированной мебели, ни мягкая ковро¬вая дорожка, ни многочисленные телефонные аппараты, установленные на приставном столике. Скорее, наоборот, все это как бы давило на него. Он старательно вспоминал, откуда и когда пришло к нему такое чувство, и понял, что пришло оно после последней беседы с Соколовым. Закон¬чив передачу дел, Соколов вошел тогда в его кабинет и, поздоровавшись, спокойно проговорил:

– Пришел, Тимофей Николаевич, попрощаться с вами, завтра на новое место службы.

– Садитесь, Александр Петрович, не думал я, что вы такое решение примете. По работе ведь всякое бывает, а вы сразу бросили все и в другую область. Не патриотично.

– Я привык работать самостоятельно. Да и вам, думаю, легче будет.

– Это почему же легче?

– Потому что возражать вам не будут.

– Вы не правы. Я всегда умные возражения выслушаю, только вот нет их здесь в управлении.

– Ну, в этом вы, Тимофей Николаевич, неправы, – возразил Соколов. – Наоборот. Вам с юристами надо чаще советоваться.

И тогда, понимая, на что он намекает, Рыжов стал ис¬кренне жаловаться, как трудно ему принимать решения без юридического образования.

– Я вас понимаю, Тимофей Николаевич, – посочувствовал Соколов. – Даже с юридическим образованием тяжело у нас, вон ведь сколько различных служб, и у каждой своя специфика. А тут еще и профессионализм работников падает, потому что многих профессионалов уволили, а выдвинутую молодежь по-настоящему не учим.

– Вот именно, а вы в это время ищете для себя более удобные условия.

– Зачем меня упрекать в этом.

– А как не упрекать, вы же мне все карты спутали, как я теперь должен поступать с Роговым?

– Так, как подсказывает вам ваша совесть. Вы же собирались по этому вопросу идти к Каширину, вот и идите.

– После вашего перевода теперь не скоро вернешься к вопросу о нем. Так, придется пока мучиться, – задумчиво проговорил Рыжов.

– Это теперь ваши заботы, вам много еще здесь работать, и, кто чего стоит, вы узнаете.

Слушая тогда эти спокойные слова, Рыжов с удивлени¬ем присматривался к Соколову.

За всю свою удачно складывающуюся жизнь он при¬вык, чтобы ему во всем поддакивали, смотрели на него преданными глазами, а главное – боялись. А тут такой разговор...

– Это вы от обиды на меня так говорите, – стремясь перевести разговор на личное, проговорил тогда он.

Но Соколов спокойно продолжал:

– Вы упорно не хотите понять, что время все же меняет людей. Они уже далеко не такие, какими вы их привыкли видеть. Вот вы не считаетесь даже со своими заместителями, и как результат – прежде чем прийти к вам, они справляются в приемной о вашем настроении...

– У вас все? – перебил тогда он Соколова.

– Ну что же, если нет желания выслушать меня до конца, пожалуйста. Я ведь хотел как лучше, – проговорил Соколов и, поднявшись, вышел из его кабинета.

После того памятного разговора Рыжов и потерял свою былую уверенность, а тут еще постоянные осложнения опе¬ративной обстановки: то в одном, то в другом районе мешали цепко держать руль по нужному ему курсу. Все чаще приходилось что-то обходить, где-то останавливаться и объяснять это, не раскрывая главного, которое заключа¬лось в одном – продержаться во что бы то ни стало. Сомне¬ния, которые у него были перед назначением, сейчас раз¬растались все больше и больше.

Как-то, вспомнив, что Соколов тепло отзывался о Васи¬не, Рыжов попросил после очередного совещания Васина остаться, дождался, когда все уйдут из кабинета, и спросил:

– Степан Андреевич, почему многие наши работники избегают реального риска оперативной работы, боятся двенадцатичасового рабочего дня, когда этого требует ситуация? Но откровенно!

– Мне кажется, система бюрократизма задавила и инициативу, и ответственность, – ответил Васин.

– А при чем здесь эта система?

– Как при чем? Во-первых, она, как и прежде, главным образом признает хорошую бумагу, справку. Она, как и раньше, бьет в первую очередь того, кто работал, но ошибся, но не того, кто наблюдал в стороне.

– Но мы же в последнее время много говорим о человеческом факторе...

– Конечно, говорим много, Тимофей Николаевич. Но пока мы говорим о человеческом факторе, о роли милиции в борьбе с преступностью, о желаемых изменениях в законодательстве, рядовой сотрудник милиции обходит «на всякий случай» острые конфликтные ситуации, ибо заразился новой болезнью – профессиональной робостью.

– Так что же, по-вашему, надо делать?

Васин впервые видел растерянного Рыжова. Он хотел еще высказаться, но
сдержался, лишь плечами пожал.

Васин понимал, как тяжело в этой должности Рыжову. Но он понимал и то, что от этих «направленцев», не имею¬щих опыта работы в правоохранительных органах, еще тяжелее сотрудникам. Частые изменения в руководстве министерства и управлений создавали неопределенное и неустойчивое положение. Федорчук пробыл министром три года, потом его заменил бывший секретарь обкома партии Власов, которого, как считал Васин, тоже быстро заме¬нят.

Потом придут временщиками другие. И каждый, не зная милицейской работы, пытался и будет пытаться утвердить себя в чем-то таком, что обязательно отразится на судьбах людей и ведомства. Каждый «направленец» играет и бу¬дет играть в свои игры, по очереди прыгая через своих партнеров, стоящих в согнутом положении. Это называется чехардой, и такая чехарда непотопляемой номенклатуры, как считал Васин, является главной причиной пробуксов¬ки реформ. С умыслом это или по недомыслию, одному богу известно. Но пока эта чехарда будет продолжаться, будут и растерянность Рыжовых, и все наши беды.