Дом купчихи Куприяновой на городской окраине был крепок, основателен и смотрел на ютившиеся рядом с ним одноэтажные домишки немного свысока. Да и впрямь, зрелище вокруг было не очень-то весёлое. Из бревенчатых соседей кто покосился, кто был подслеповат, а у кого забор наклонён. Одним словом, нищета. Поэтому старинный особняк купеческий, рубленный из лиственницы выглядел чужим, неуместным, да и неизвестно зачем выстроенным на отшибе маленького провинциального городка Вологодской губернии.
Сама купчиха Куприянова, вдовствующая седьмой год, была под стать своему дому: дородная, широкая в кости, по-мужски басовитая и рослая. У ней над верхней губой даже усики были, но по их седине не сразу бросались в глаза. Дворовые купчиху побаивались и, едва заслышав сочный бас своей хозяйки, сразу норовили спрятаться кто куда. Была купчиха ко всему и крепка на руку, когда полагала, что "неча бисер метать". Причём била тоже по-мужски, направляя кулак сверху вниз стремительно и прямо в лицо. Поэтому дворня её щеголяла по всему городку неистребимыми синяками то под глазом, то на скуле. А изрядно провинившихся она лично секла розгами на каретном сарае, расположенном во дворе её большого дома. Однако дворовые от неё не убегали и прислуга не увольнялась, даже наоборот, попасть к купчихе в услужение считалось редкой удачей, потому что Куприянова была щедра на жалованье и "компенсации" за побои. Такая щедрость появилась у неё не сразу. И до известного события купчиха считалась крайне скупой и прижимистой.
А событие это было печального рода - внезапная преждевременная смерть её супруга, драгоценного Павла Ивановича. Поговаривали, и не без оснований, что "драгоценного" своего купчиха прибила насмерть после очередного любовного подвига с новой кухаркой.
Супруг её, а это было известно всему городку, отличался безудержной, болезненной склонностью к женскому полу, и сколь застигаем и бит не был своей суровой супругой, оставить сего занятия не мог никак. Трезвый он ещё как-то держался, но стоило попасть ему "на нюх" наливочки сливовой или просто чистой водочки - всё, пропадал Павел Иванович в объятьях какой-нибудь не очень строгой девицы или вдовицы, а то и прислугой не брезговал. Все эти "подвиги" непременно доходили до слуха незабвенной супруги, которая держала для этого чуть не штат всяких осведомителей. А уж когда измена становилась совсем ясной, то Павел Иванович пару недель никуда не выходил из дому, никого не принимал, кроме лекаря Шварца, говорившего со страшным немецким акцентом, но всё же как-то прижившегося в этом маленьком городке и пользовавшего чуть не половину его жителей.
- Што, сударь, оппят пил Вас супруг?
- Да не пил, а била! Била, зараза такая. Уж как я, голубчик, уворачивался. Так разве от неё увернёшься? Рука-то, батенька, у неё тяжела. Ох, сударь мой, тяжела, - приговаривал Павел Иванович, держась правой рукой за рёбра.
Шварц сочувственно кивал головой, готовя битому Павлу Ивановичу квасные примочки для облегчения синяков, потому как лицо бедняги было совершенно опухшим, разных оттенков синего и фиолетового.
Шварц, нужно сказать, побаивался навещать для лечения Павла Ивановича, потому что ему приходилось пересекать гостиную, чтобы подняться по лестнице на второй этаж супружеской спальни, под угрюмым и выразительным взглядом купчихи. Взгляд этот выражал только одно: "Лечить лечи, так и быть. А коли кому скажешь о причине, сам кулака испробуешь". Поэтому, да и не только поэтому, а еще и по врачебной обязанности, Шварц хранил причины "болезни" Павла Ивановича за зубами, причём хранил особенно старательно.
История с кухаркой произошла так стремительно, что никто и не ожидал. Так получилось, что прежнюю, по причине несдержанных ласк Павла Ивановича, только что прогнали со двора, а новую, нанятую, ещё не успела осведомить дворня о привычках хозяина и барыни. А Павел Иванович, как на грех, набрёл в дворницкой на штоф водочки, чистой аки слеза. Ничуть не смутившись тем, что дворник Михеич припас её для себя, вожделея разговеться вечерком, Павел Иванович ловко штоф ополовинил и, совершенно готовый к мужским подвигам, отправился на кухню якобы чего-нибудь закусить, а на самом-то деле поглядеть новую кухарку, уже прознавши про её пышные, выразительные формы. И, случись, только подкрался сзади к бедной женщине да ухватил её за крутые бёдра, как тут, откуда ни возьмись, вошла супруга отдать распоряжения относительно ужина. Одним ударом кулака в висок был сражён Павел Иванович насмерть, даже не успев понять, что же, собственно, произошло.
Вызванный немедленно Шварц под угрюмым взглядом супруги, так стремительно переменившей статус на вдову, быстро констатировал смерть от неловкого падения и удара виском об угол табурета. Кухарка была оставлена служить при доме: "Дабы всегда на виду была, да языком почём зря не молола". Причём оставлена была с двойным жалованьем.
Вот, с этих-то пор и стала купчиха Куприянова щедра на оплату и другой прислуги, видно, стараясь как-то искупить вину, как бы наложив на себя епитимью пожизненную за убийство своего непутёвого супруга.
Продолжение следует.
Все главы опубликованы на моей страничке здесь:
http://www.proza.ru/avtor/tatianavassa