В стародавние времена жил такой человек, Фридрих Вильгельм Ницше. Сегодня ему исполнился 171 год (потому что 15 октября — это день его рождения).
В начале 1870-х гг. сей немецкий философ собирался написать ряд очерков, объединённых под общим заглавием «Несвоевременные размышления». Предполагалось, что этих очерков будет 20, но в действительности было написано только 4. Второй из них вышел в свет в 1874 г. и назывался «О пользе и вреде истории для жизни». Это — чрезвычайно важная работа в области теории истории. В наше время она нисколько не потеряла своей актуальности (конечно, с той оговоркой, что при её чтении нужно иметь в виду другую культурно-историческую обстановку XIX в.) (Об этой работе упомянуто, например, в кн.: Буллер А. Введение в теорию истории: учебное пособие. — М.: Флинта; Наука, 2013. С 174.)
О чём же говорит Ницше в этом очерке? Какие идеи высказывает?
Животное живёт неисторически: оно не помнит. Для того, чтобы человек нормально жил, нужно, чтобы он умел забывать. Помнить тоже нужно, но нужно и уметь забывать.
Есть три рода истории: монументальная, антикварная и критическая. Монументальная история описывает великих деятелей и великие события. Тех людей, которые, живя в более позднюю эпоху, начинают сознавать себя великими, монументальная история вдохновляет и побуждает действовать. «Если в прошлом было нечто великое, то и в настоящем можно сделать что-то великое!» Мелкие и посредственные люди относятся к монументальной истории иначе: из того, что в прошлом было великое, они заключают, что в настоящем разные «выскочки» не должны претендовать на то, чтобы совершить великое; современные люди ещё не освящены авторитетом истории и не могут вызывать у посредственных людей пиетета. Монументальная история из-за своих особенностей легко может перейти в мифологию.
Антикварная история находит факты прошлого хорошими и замечательными просто потому, что они относятся к прошлому. Гипертрофированная антикварная история мешает развитию жизни, ведь развитие неизбежно связано с отвержением какой-то части наследия прошлого. Однако антикварная история может принести некоторую пользу — например, она препятствует людям увлечься страстью к переселениям («наш край — хороший, и стремиться в другие страны не надо!»), препятствует распространению космополитизма и преклонения перед чужой культурой («наша родная культура — хороша!»).
Критическая история вызывает прошлое на суд. А при строгом исследовании любое прошлое достойно осуждения. Такой критический пересмотр бывает иногда необходим, и для отдельного человека, и для отдельного народа. Но этот пересмотр опасен, потому что мы являемся продуктами прошлой эпохи, в том числе её заблуждений и ошибок; и мы не можем вполне избавиться от этих заблуждений, доставшихся нам по наследству.
В наше время (1870-е гг.) понятия «образованный человек» и «исторически образованный человек» сблизились. Образованность теперь находится в почёте. Исследования поставляют нам огромное количество информации. Это обилие информации создаёт разрыв между внутренним содержанием человека (этому содержанию уделяется преимущественное внимание) и его формой (внешностью и поведением). Из-за этого разрыва создаётся ситуация, при которой интеллектуальное содержание никак не влияет на варварскую форму. Человек живёт абстракциями. Особенно это относится к немецкому народу. Эти явления позволяют сделать печальный прогноз — культуру ждёт вырождение.
Быть хорошим историком — это редчайший талант. Только великий человек может понять великое в прошлом. В наше время считается, что к истории надо подходить «объективно». Но часто за «объективным отношением» скрывается равнодушие к прошлому или непонимание прошлого. Никто (кроме, может быть, единиц) не хочет жить как философ; философия выродилась в отвлечённое и безобидное «говорение». Творческий деятель борется против своей эпохи, а не следует ей. (Здесь, в конце 6 главы, Ницше говорит о необходимости элитарной науки и элитарного искусства.) Но нужно уважать и добросовестных чернорабочих историков, даже если они не являются настоящими мастерами.
Чрезмерная научная историзация — развенчивает мифы и лишает действительные события жизненности. Великие исторические свершения могут происходить только в атмосфере некоего «забвения», «безумия». Прагматическая научность и критическое отношение убили бы их, не дали бы им свершиться. Протестантская теология сближается с историей (в XIX в.). Это сближение грозит в будущем уничтожением христианства. Посредством системы образования молодое поколение заваливается разнородными сведениями, которые не может переварить. Некоторые посредственные молодые люди переходят в учёную корпорацию и принижают науку до своего уровня. Сами будучи «маленькими людьми», они в своей научной деятельности выражают эти «маленькие» интересы. Под видом популяризации науки происходит её опошление (с. 148).
Кстати, в этом вред многочисленных научно-популярных фильмов. Они забивают голову разнородной и ненужной информацией, притупляют чувства. В этом вред СМИ и интернета. Об этом на с. 147. С. 152 m — элитарное так или иначе должно было вызвать у Ницше сочувствие. Аналогия: священное и профанное — в Средние века, элитарное и стадное — в более позднее время.
Во второй половине XIX в. распространено представление, что «мы — эпигоны, идёт последняя эпоха, всё важное и выдающееся уже произошло, теперь нам остаётся только изучать и анализировать то, что было в прошлом». Это плохой признак. По мнению Ницше, это представление связано с христианской интерпретацией истории: «всё главное (т. е. пришествие Христа) уже произошло, скоро будет Страшный суд, земное — это всего лишь тлен». С другой стороны, в этой идее («мы — эпигоны, мы — наследники прошлых культур») можно увидеть жизнеутверждающий призыв: «Наша эпоха способна быть столь же творческой, как, например, древнегреческая!»
Философия Гегеля оказала огромное влияние на последующие поколения. Гегель привил нам пиетет по отношению к истории. Но то, что сама действительная история понималась Гегелем как «самовыражение идеи» и «шествие Бога в мире» — это нелепо, потому что в реальной истории очень мало справедливого. Идея о том, что «всё действительное разумно», может привести к поддакиванию любой власти, независимо от того, какова она: «если он победил, значит, так и должно быть». Как можно реальную историю делать моральным судьёй над той же самой реальной историей? Принцип истории — «так было», принцип морали — «так должно было (или не должно было) быть».
Эдуард фон Гартман написал книгу «Философия бессознательного». В ней он утверждает, что безличная мировая воля движет мировой процесс; история закончится Страшным судом. На деле учение Гартмана означает, что люди должны жить так, как они живут — это правильно, они движутся в правильном направлении. А идти против течения, радикально менять себя — это неправильно. Гартман этого прямо не говорит, но к этой мысли подводит. В учении Гартмана заметно влияние Гегеля и историко-ориентированного образования. Историческое образование ведёт к тому, что человек начинает считать принципы, по которым живут массы, «объективными законами развития». В будущем это приведёт к тому, что люди начнут строить свою жизнь на эгоизме. (Массовому человеку свойствен эгоизм.) Но цель истории — не в массах, а в великих людях. Шопенгауэр в «Новых паралипоменах» говорит о республике гениев, живущих в разных эпохах и перекликающихся через века. Общественный успех какой-то идеи вовсе не говорит о её истинности. «Величие не должно зависеть от успеха».
«Образованный человек», который в чести у современного общества, это фактически дилетант, воображающий, что он впитал все наиболее важные достижения человечества, — притом что на самом деле он ознакомился с ними очень поверхностно. Живые, здравые стремления юноши подавляются образованием. Образование даёт знание об образовании, но не знание о жизни. Было бы более здраво, если б человек исходил из жизни и с осторожностью подходил к тому или иному явлению культуры. Люди поражены исторической болезнью. Всё потонуло в понятиях, словах и абстракциях. Что является более важной силой — познание или жизнь? Без сомнения, жизнь. Противоядиями против исторической болезни являются неисторическое и надисторическое. Неисторическое связано с забвением, а надисторическое — со стремлением к вечному и высшему. Последнее отражено в религии и в искусстве. (Наука, напротив, связана с историческим.) Может быть, придёт новое молодое поколение, которое осознает эту проблему и попытается стать здоровым.
С. 122 — предсказание о появлении постмодернизма.
Некоторые другие философы, жившие до Ницше (например, Кант) делили людей на «массы» и «гениев».
.