Реликвия. Часть 2Глава вторая. Англия, Восточный С (Владимир Корженевский) / Проза.ру

Глава вторая .    Англия, Восточный Суссекс, деревня Амберли.
22 сентября 1307г.
   В Восточном Суссексе (Англия) на краю деревни Амберли стоит небольшой замок по дороге в Сторрингтон. Замок построен в Х1 веке. Его каменные стены увиты зеленым плющом, так что частично закрывают даже узкие высокие окна.
   В одном из комнат замка у камина в тот наступающий вечер сидело два человека. В камине тихонько потрескивали дрова, а за окном начинал накрапывать дождь из низко летящих по небу свинцовых туч. Капли дождя уже застучали по листьям, веткам и стали рассыпаться мелкой трелью, ударяясь в окна.
   Два незнакомца сидели в высоких креслах, вытянув ноги к огню. Меж ними стоял низкий, маленький столик, на котором красовался графин, наполненный темно-красным бургундским вином, два наполовину наполненных бокала, в чаше – фрукты, на блюдах – нарезанные ломтики ветчины, мясо подкопченного на вертеле бразана и сыр.
   Один из мужчин, лет двадцати-двадцати двух с длинными черными волосами, острым ястребиным взглядом, был сухой и поджарый. Он беспрестанно ерзал в кресле, как-будто очень спешил куда-то. Его одежда полувоенного покроя была выдержана в желто-зеленых тонах. Звали этого человека Антуан, родом был из Бургундии.
   Второй был немного постарше, лет около сорока. У него было мягкое одутловатое лицо, усмешка вечно скользящая по губам, глаза - умные, скорее даже хитрые с прищуром, волосы - светлые, коротко остриженные. Одет он был в темно-синее бархатное блио и такого же цвета шерстяные шоссы. На шее у него висела массивная золотая цепь с круглым медальоном, покрытым непонятными знаками. Этого человека звали Карл, никто не знал, откуда он родом, ибо в совершенстве мог говорить на нескольких языках.
   Самым примечательным у этих людей были перстни, одетые на безымянный палец правой руки. У Антуана - это был золотой перстень с круглой печаткой, разделенной пополам выпуклой линией. На одной половине была отчеканена шестиконечная звезда (так называемая звезда царя Давида), на другой половине - обычный крест с укороченной вершиной. А вот, руку Карла украшал тоже золотой перстень, но печатка была квадратной, разгороженной по диагонали, на одной половине, покрытой белой эмалью, выделялась точно такая же звезда, на второй половине из алой эмали был вычеканен крест. Такой перстень, как представлялось, должен быть носить начальник.
   Карл взял со стола бокал вина и сделав небольшой глоток продолжил:
   - Ах, дорогой, Антуан, вы любите шум дождя?
   - Ваша светлость…- начал было Антуан, но Карл его перебил:
      - Антуан, мы же договорились, никаких титулов и лучше по имени.
      - Слушаюсь, милорд, - поспешил ответить тот, все же не решаясь назвать собеседника по имени.- Честно скажу Вам, я не люблю дождь - сыро, мокро. Бр-р-р..!
      - Вы не правы, Антуан, в шуме дождя есть что-то волшебное, монотонное, вечное, хотя «cuigne suum» (каждому свое).
      Наступило минутное молчание, после которого, поставив бокал на стол, Карл снова заговорил:
      - Итак, мы еще в самом начале пути, хотя кое-что уже сделали, но чтобы поймать фортуну, лошадь надо пришпоривать. Я сейчас с Вами говорю более чем откровенно, вы знаете, что предложил Вас кандидатом в Совет десяти…
      - Я глубоко Вам признателен, милорд... – начал был Антуан, но Карл остановил его движением руки.
      – Теперь, Антуан, мы с Вами должны поговорить о делах тайных и секретных.
         – Милорд, а не опрометчиво вести такие беседы в чужом доме, хоть и в гостях, порой даже стены могут иметь уши.
         - Я прекрасно знаю нашего хозяина. Хоть он и не вхож в наше общество, но он о нем осведомлен и, как бы это сказать, разделяет наши взгляды. Но пока он не готов принять хоть какое-то решение из-за своей нерешительности и, так скажем, даже трусости. Но вот как раз эта трусость и не позволяет ему шпионить и двурушничать, а кроме того, он знает наши возможности исключать всякие ненужные нам свидетельства. Так что, Антуан, на этот счет будьте спокойны.
         – Я Вас понял, милорд, и готов внимательно выслушать все, что угодно будет сообщить. Карл сделал еще один глоток вина и, усевшись поудобнее, взял со стола несколько листов пергамента, написанных ровным красивым почерком.
      – Наши эмиссары, - начал он, вглядываясь в листы,- имели встречи с королем Филиппом Красивым и его главными советниками Филиппом де Ногарэ и Ангерраном де Мариньи. После предъявленных доводов, «volens - nolens» (волей-неволей ) они безусловно пришли к тому, что «pecunia non olet» (деньги не пахнут), и в этом их прямая выгода. С нашей стороны они избавятся от рыцарей Храма, укрепится королевская власть, а секвестированные земли, замки, дома, а также и казна - все отойдет государству. «Собаке бросили кость и она ее заглотила». В общем-то, нас мало интересует богатство тамплиеров, которое попадет в казну короля, а вот то, что они утеряют былое влияние, а может и вовсе исчезнут, это радует. А то, что примет в казну Филипп – это капля в море. Основные архивы и ценности находятся на Кипре, куда королю Филиппу не добраться, а также, вывезены в Пруссию (хотя про те два корабля до сих пор ничего не известно). Но ни это главное!
      – А что же тогда, милорд?
      – Главная ценность тамплиеров – та, что была найдена ими в Иерусалиме. И что же это было такое?
   – Вот в том-то и суть, дорогой Антуан, что этого мы пока не знаем, но обязаны узнать. Не смотря на все наши ухищрения, слежку и даже подкуп, нам не удалось вызнать что-нибудь существенное. Эту тайну знают всего несколько человек в ордене, включая и Великого магистра. Мы, конечно, попытаемся его выкрасть, чтобы узнать эту тайну, но это - крайний случай.
   - Милорд, неужели ничего совсем неизвестно, что же нам искать, хоть какие-то намеки есть?
   - Прежде всего, что досконально известно, то эта какая-то реликвия, относящаяся к раннему христианству.
   – В самом деле?
   – Да, скорее всего так! Если говорить кратко, есть несколько реликвий, указанных в евангелиях, найденных и охраняемых христианами, тех реликвий, кои касаются самого Иисуса Христа. Во-первых, это терновый венец, венчающий чело Иисуса Христа перед казнью. Одни говорят, что он был выполнен из белого терновника, росшего в окрестностях Иерусалима, другие - что это боярышник, третьи – что это держидерево или Христовы тернии, либо саркопотериум колючий. Во всяком случае, в 1200 году он хранился в государевом храме Константинополя и через четыре года после взятия города крестоносцами попал в собор Нотр-Дам де Пари. Во-вторых, это так называемое копье Лонгина, то копье, которым римский центурион Гай Кассий Лонгин ударил распятого Иисуса Христа между четвертым и пятым ребром, дабы избавить его от мучений. Где оно теперь неизвестно, хотя предъявляют несколько таких копий, утверждая, что они подлинные. В-третьих, это плащаница, в которую было завернуто тело Иисуса Христа после снятия с креста для погребения его в гробнице. Это сделал Иосиф Аримафейский с учениками Христа Никодимом после того, как испросил на это разрешение у Понтия Пилата. В-четвертых, это Святой Грааль (ст.фр. «Sangreal») – чаша из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере, а как раз, Иосиф Аримафейский собрал кровь из ран, распятого на кресте Спасителя. И, наконец, в–пятых, это и гвозди, коими был распят Господь, его пот, кровь, слезы, волосы, части деревянного креста и тому подобное.
      Карл замолчал и опять отхлебнул из бокала несколько глотков, словно у него пересохло в горле. Антуан снова нетерпеливо заерзал в кресле и спросил:
   - Так и какую же реликвию из указанных, милорд, нам искать.
   – Трудно сказать, дорогой Антуан, но одно можно сказать точно, что то, что хранят тамплиеры приносит власть над миром. Так что, вряд ли к этому приведут обладание гвоздями(коих должно быть три, а во всем мире их уже насячитываются десятками), а также пот, кровь и слезы, если их слить вместе, хватит на десятки человек, ауж волосы, наверное, состригли с неимоверного количества мучеников. Ну, а из частей креста, на котором был распят Господь, представленных во многих храмах и монастырях, можно, наверное, построить даже Ноев ковчег.
   - Значит. – сказал Антуан,- остается всего четыре реликвии, но которая из них? – Мы этого не знаем. Но по всем преданиям, библейским писаниям, апокрифам говорится, что Святой Грааль приносит вечную молодость и силу, обладатель копья Лонгина непобедим, терновый венец способен помочь в завоеваниях чуть ли не всего мира, а завернутый в плащаницу может даже воскреснуть. Так что, дорогой Антуан, обладание любой этой реликвией дает неограниченные возможности.
         Карл заглянул в графин и, взяв со стола колокольчик, позвонил. Не прошло и минуты, как в комнату вошла молодая девушка. Она была одета скромно, но со вкусом, только одетый на голову барбет, тщательно скрывающий волосы, и белый передник указывал на то, что она была в услужении у хозяина замка. У нее было миловидное лицо с блуждающей на пухлых губах кроткой улыбкой, с серыми лучистыми глазами и розовыми щечками. Завязанный сзади передник поверх туники подчеркивал ее узкую талию. Она была их тех девушек, о которых не скажешь, что это красавица, но также и не сможешь утверждать, что она дурнушка. Она была просто молода и симпатична.
      Как только она вошла в комнату, в глазах Антуана загорелся яркий огонек и он, все время не отрывая глаз, следил за ее движениями, даже застыл в кресле как статуя. Все эти его действия заметили как девушка, так и Карл, но если первая стала пунцовой, как роза, то последний улыбнулся и в глазах его появились смешливые искорки.
      – Дорогая Мария, - сказал Карл, принесите нам еще этого вина.
      Девушка, молча склонив голову, взяла со стола кувшин и направилась к двери. Антуан, приподнявшись с кресла, сказал ей вслед с надеждой, что Мария его услышит:
      - Боже мой, милорд, до чего она хороша!
      – А вы, дорогой Антуан, оказывается большой сластолюбец, - рассмеялся его собеседник.- смотрите, многие прельстившись женской красотой, теряют голову и не только в переносном смысле, но и в прямом. Хотя на мой вкус, она не такая уж и красотка. Вас привлекает только ее молодость, но пройдет лет через пятнадцать-двадцать и, встретившись, даже, может, и не взгляните на нее.
         – Может быть Вы мудры, милорд, но клянусь, сегодня ночью я посещу ее комнату и, может, мне повезет.
         – Вполне.- рассмеялся опять Карл.- но у нас еще есть дела и это в первую очередь, так что утехи отложим на потом. По мне так они вовсе не нужны, хотя «amor caecus» (любовь слепа).
      – Я весь во внимании, милорд.
      – Завтра утром я уезжаю в Лондон, а вам, Антуан, предстоит отправиться во Францию. Вы доберетесь до Дувра. Там вас будет ждать небольшое судно под названием «Святая Мария», капитан которого Джон Майлс, которому вы покажете свой перстень, доставит вас во французский порт Кале. Я думаю, Ла-Манш вы пересечете благополучно. Оттуда вы поедете через Бетюн, Баллом и Санлис до Парижа. У секретаря вы возьмете инструкции для передачи их нашим людям в этих городах. В Париже вы должны встретиться с Гийоном де Ногарэ и передать ему мое послание. Пришло время заканчивать с тамплиерами. Как там, дорогой мой Антуан, сказано в книге Екклизиаста «Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру», так что для нас пришло время войны. Все, что было нужно о рыцарях Храма, Хранитель печати от нас получил, теперь время заставить их действовать, а мы должны получить то, что ищем. Ты же помнишь наш девиз «побеждать всегда». А за победу, так сказать, «in partem salari» (в награду за труды), мы просто обязаны обладать этой реликвией. Тот, кто побеждает – богатеет, кто проигрывает – платит по счетам. Ты, Антуан, надеюсь, помнишь почему наше общество называется «Звезда и крест» и что означают эти символы на перстне. – Да, милорд! Звезда (Вифлеесмская звезда) – это рождение, а крест (распятие) – смерть. Это значит, все мы от рождения и до смерти принадлежим нашему обществу. – Правильно. И еще заметь, Антуан, мы всего добиваемся чужими руками и о нас почти никто не знает. Зато мы должны знать все и про всех. Властители управляют своими народами, а мы управляем властителями. Поэтому мы будем управлять всем миром, но об этом мало кто будет знать, а лучше если не будет знать никто.
   – Милорд, что я должен сделать в Париже после того, как передам послание?
   – Основная твоя цель – следить за храмовниками с помощью наших людей и наемников. Я очень опасаюсь, что узнав о намерениях короля Филиппа, Великий магистр предпринял попытки вывезти и упрятать свою реликвию куда подальше, на край земли. До сих пор, как сообщают, она находится в подвале главной башни Тампль.
      – Но, милорд, если так это опасно, что если мы уже опоздали?
      – Вообще-то наблюдение мы ведем уже давно, все соглядатаи извещены, а так же городская стража, так что если что-нибудь случится, мы будем знать.
      – Дай-то, бог…
      Наступило молчание и только поленья потрескивали в камине, да в окна по-прежнему барабанил дождь. Совсем стемнело. Мария принесла свечи и ушла, любопытно поглядывая на мужчин, пугаясь серьезному и странному выражению их лиц. Пламя от камина трепетало и, казалось, что это адское пламя окрашивает сатанинскую кожу в аду. Было, наверное, уже около десяти часов после полудня, когда Карл наконец поднялся с кресла и Антуан тут же взлетел за ним.
      - Ну, я пойду отдыхать,- сказал Карл, потирая разгоряченные вином и теплом от камина виски.
      – А я пожалуй, милорд, с Вашего позволения, еще задержусь здесь у камина.
      - Ах, молодость, молодость, - снова улыбнулся Карл.          - Чего молодость не знает, старость уже позабыла. Однако, смотрите, Антуан, «ab aoua silente cave» (в тихом омуте все черти водятся).
         - Не беспокойтесь, милорд все будет в полном порядке, я помню свои обязательства .
         - Хорошо. Завтра мы уже не увидимся. Желаю вам удачи. С богом!
         – С богом, милорд!
         Карл не торопясь вышел из комнаты, а Антуан снова уселся в кресло, закинув ногу за ногу и подперев подбородок рукой, стал задумчиво смотреть на яркие угли, уже начавшие подергиваться пеплом.
         Служанка Мария зашла в свою спаленку и, прикрыв дверь за собой, машинально задернула задвижку. В комнате было темно, в окно бились ветви плюща, да колотил дождь, и только отдаленные всполохи грозы периодически освещали светом предметы, находящиеся здесь – кровать, стул, комод, платяной шкаф и распятие, висевшее в алькове над кроватью. Дрожа то ли от холода, то ли от охватившего ее страха, девушка быстро сбросила одежду и, одев ночную рубашку и чепец, нырнула под одеяло, стараясь не стучать зубами.
      И сразу на нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила как умерли от холеры ее мать и отец, когда ей было около семи лет, и как ее забрала в деревню Амберли бабушка. По деревенским меркам бабушка была довольно состоятельной. Жила она одна с ее тетей, старой девой, двумя служанками, одним престарелым крестьянином, да с прислужником - мальчишкой почти ее лет. У бабушки жилось Марии хорошо (она ее очень любила, хотя и не показывала ей этого), но и работать приходилось тоже вовсю. Бабушка в этом была строга. Вот здесь то вырастая, она наслушалась и поверила во все эти истории, предания и поверья о призраках, живых мертвецах, боге, сатане, о всевозможных явлениях и чудесах, о русалках и утопленницах, о гаданиях и оберегах. Ее бабушка была очень суеверна, как и многие жители деревни. Все это вкладывалось в ее детский мозг и навсегда осталось в нем. Она и теперь боялась всего неизвестного на свете, но трепеща от страха, в тоже время страстно жаждала встреч с этим неизвестным. Так вот и сегодня, впервые увидев этих людей, у хозяина в холле замка, что-то сладостно кольнуло в ее сердце и тут же закружилась голова. Это, наверное, черноволосый молодой человек проник в самое ее сердце. Она впервые хотела и боялась того, что произойдет. А что это произойдет, она знала точно.
      Редкие всполохи света по-прежнему освещали комнату. Мария уже давно не боялась мужчин, она знала, что им от нее нужно и умела сделать так, чтобы ей всегда от этого было хорошо. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, поветрие холеры накрыло деревню Амберли и бабушка, и тетя и все их слуги упокоились на новом кладбище у вновь построенной церкви. Из всей семьи выжила только Мария. Но ей не пришлось наследовать бабушкино достояние, она не смогла тягаться с судебным крючкотворстом и все, что по праву должно было принадлежать ей, как и она сама, отошли хозяину этого
замка. Но надо сказать, с ней обращались очень хорошо. Она осталась в замке, хотя на вторую ночь лишилась девственности тут же на хозяйской кровати. А потом были княжеские гости, молодые люди, приезжие и из их деревни, некоторые из слуг, но она четко помнила, что говорила бабушка как уберечься после встреч с мужчинами, от последствий, а в случае чего, и вытравить плод и это ее никогда не смущало.
   Ветер усилился, зачастили удары в окно, стали чаще раскаты грома. Гроза приближалась, и ей показалось, что приближалось то, чего она боялась и одновременно хотела. Молния все чаще прорезывала небо, освещая ее комнату.
   И вдруг в этой ночной кутерьме она услышала, а потом и увидела, как открывается дверь в ее комнату. Она точно помнила, что закрыла дверь на задвижку изнутри, и вот она медленно-медленно, как во сне, открылась, но это был не сон. Бедная девушка не знала, что хозяева в комнаты слуг устраивали такой механизм, коим можно было открыть снаружи такие задвижки, которые казались были надежными от внешних посягательств. Мария от страха закрыла глаза и услышала, как захлопнулась дверь. Ей показалось, что на нее пахнула сера из ада. Откуда ей было знать, как пахнет сера, но что-то знакомое показалось в этом запахе. Она чуть-чуть приподняла веки и при первом же свете молнии увидела, что человек стоит возле ее кровати. Ей хотелось закричать, но как будто, чьи-то ледяные руки сдавили ее горло, мешая дышать. Вдруг его руки осторожно оттянули с ее груди одеяло, и тут же жадно стали ласкать ее груди. От этого она задохнулась и стала дышать чаще. А руки, лаская ее тело через рубашку, спускались все ниже и, наконец, приподняв ее, проникли между бедер, лаская и перебирая волосы на лобке. Она задохнулась и сладостно застонала, когда горячие пальцы проникли в нее и стали ласкать. После этого, она не помнила, как исчезла с нее вся одежда и как некто прижался к ней. Нет, он не навалился на нее весом своего тела, а она, словно воспарила с постели и была прижата к нему. Все померкло перед глазами. И вдруг сладостная боль пронзила ее где-то внутри и горячая волна стала подыматься от низа живота к голове. Нет, это не мог быть человек, просто человек! Все, что она помнила, так это, что ноги взлетели вверх, а руки, лежащие вдоль тела, были прижаты к постели, и сознание улетело куда-то ввысь в небеса. Она иногда слышала крики, стоны, смех и понимала, что это ее крики, ее крики, ее стоны, ее смех. Тело ее выгибалось, вздрагивало, то имело нечеловеческую силу, сжимая своего любовника в объятиях, то расслабляясь настолько, что становилось совершенно безвольным и, как ей казалось, это больше всего нравилось мужчине (или не мужчине?), овладевшему ею. Она не помнила, сколько это длилось. Время потеряло свое значение и это составляло самый высокий смысл.
   Наконец, все закончилось, но она знала, что это все опять повториться сейчас, сегодня и страстно желала этого. Она лежала на спине и рядом ощущала дыхание того, кто только что был внутри ее. Она даже не успела еще остыть, как эти горячие руки (горячее ада) потянулись к ее телу и стали ласкать грудь, живот, бедра. А потом ее голову потянули вниз и она захлебнулась от того, что эта плоть оказалась еще горячее, чем руки или губы. То, что она делала сначала ей показалось чем-то страшным, запретным, но потом ее голову освободили и все повторилось сначала. Она летала, она плакала, она вожделела. Ей показалось, что она потеряла сознание, а когда очнулась, ей вдруг с тоскливой определенностью пришло на ум, что на сей раз она понесет ребенка и не помогут никакие привороты и сбросить плод она не сможет (а может и не захочет), и самая сладостная мысль, почему-то пришла позже: она спала с сатаной (хотя и это ей бы показалось сладостным), она спала с ангелом. Голова ее закружилась, она все падала и падала в пропасть, пока не уснула окончательно.
   Антуан долго смотрел на обнаженное тело Марии, на ее легкий сон, освященный радостной улыбкой и вдруг заметил на груди отпечаток своего перстня, глубоко вонзившийся в кожу. «Он еще останется несколько дней» – подумал он. После этого, полежав несколько минут и глубоко вздохнув, он встал с кровати и, одевшись, выскользнул за дверь. Завтра уезжать, уезжать в неизвестность.

Глава третья. Франция, замок
23 сентября 1307г. Тампль

Жак де Моле так и не отбыл в Пуатье. Сначала он был занят с братом де Витре, стараясь поскорее и безопасно отправить их из своей резиденции, потом занимался ежедневными делами с прецептаром и маршалом, потом пришел Джорджо и принес вещи оставшиеся от двух убийц – ассассинов. Он изучал их очень тщательно, в том числе и оружие, но ничего особенного не нашел. Не нашел даже укромного тайника и яда, который, как он знал – они всегда брали с собой на всякий непредвиденный случай, для уничтожения своей плоти, ибо, как они считали их дух уже давно им не принадлежит. После этого он вел несколько бесед с братьями и пришло то время, когда городские ворота были уже закрыты на ночь, и кроме того к больной жене был вызван мэтр Ги де Лузьян и он уже не смог с ним разговаривать.
Великий магистр провел ночь в своей спальне в отеле Тампль. Джорджо выставил караул из двух сержантов у дверей, а сам при мостился в спальне в кресле и всю ночь сетовал на себя, что не уговорил магистра хотя бы взять охрану для его особы и комнаты.
Проснувшись наутро де Моле потрапезничал и велел Джорджо разыскать де Лузьяна и тут же привести к себе.
Пока он недолго рассматривал какие-то манускрипты в дверь постучали и тут же вошел человек. Де Моле поднял голову и движением руки приглашая вошедшего к столу поднялся ему навстречу. Вошедшим оказался человек лет 30 с черными волосами, карими добрыми глазами, правильными чертами лица, добротным плотным телосложением, высокого роста. Он одновременно мог быть и военным, и ученым, и священнослужителем, и горожанином, и высоким сановником. Казалось, что от него исходит необыкновенный ум, благородство и справедливость. Одет он был надо сказать двояко: это и городской житель и ученный вне стен заведения и военный на покое. Магистр внимательно осмотрел его и лицо расцвело:
- Совсем так, мэтр, как я и просил!
- Мессир, магистр, ваше пожелание для меня закон. Как вы сказали теперь этой мой modus viuendi (образ жизни) на многие годы.
- Вы правы, мой друг! Присядьте, нам о многом нужно поговорить. Ги де Лузьян с трепетом сжав руку де Моле в своих руках благочестиво склонил голову и сел на стул против кресла магистра. Моле тяжело опустился в кресло напротив и откинувшись назад заговорил тихо и спокойно:
- Мэтр, вы знаете, как я вас уважаю… - и в ответ на попытку возразить со стороны собеседника, предостерегающе поднял вверх руку, - да, да именно уважаю и ценю. Вы официально не принадлежите к ордену Храма, вы не принимали обет, но вы всю сознательную жизнь были с ними, ну если скорее сказать при мне. Вы изучали знания приобретенные братьями, вы верили в нас, наше предназначение, вы были мне сыном…
- Мессир, магистра, вы не найдете на земле более преданного и признательного сына, чем я. Вы знаете насколько я благодарен вам, тому что познал и не только в знаниях, но и в воинском искусстве, и насколько обязан, что готов выполнить любое ваше желание!
- Дорогой мой Лузьян, наша сегодняшняя беседа будет последней, сегодня я расскажу все, все, что знаю сам и надеюсь, что вы употребите это на благо всех христиан. Вы изучили много папирусов и пергаментов хранимых и переписываемых нашими капелланами?
- Да, мессир магистр, я много узнал того, что знаете вы и многое почерпнул для себя и для грядущего и благодарен ордену.
- Я знаю, мэтр, но орден пришел в упадок и будет свержен.
- Как?! Не может быть…
- Я знаю, что говорю и это будет так…
- Мессир, магистр, я не могу в это поверить, я в растерянности…
- Это все потому, мэтр Лузьян, что вы занимались выявлением добытых нами знаний, их применений, совершенствований и потому не видели какие тучи сгущаются над нами.
- Но, как же так… почему… отчего?
- Ах, любезный, Лузьян, некоторые наши братья, даже из капитула, так и не поняли, что мы давно уже у многих как бельмо в глазу. И для короля Филиппа, и для папы Климента и для многих других государей в коих землях расположены наши коммандорства и прещептории, наши земли, замки, церкви, соборы, их смущают наши богатства и они боятся, что их неограниченная власть окажется под угрозой.
- Господи, мессир магистр, неужели все это может привести к краху?
- Потеря власти! Потеря богатства! Дорогой мэтр, неужели вы не понимаете, что для некоторых властелинов, даже самых мелких, это главное, - прогремел де Моле.
- Мир катится в бездну…
-Истинно сказано, мэтр. А кроме того появилась некая третья сила, которая пытается тоже снести нас с лица земли…
- Что же вы,… мы будем делать?
- Прежде всего достославный мэтр мы будем спасать то, что должны и, даже обязаны спасти…
- Наши души…
- Есть что-то более значимое даже чем наши души, пусть не покажется это богохульством…
- Мессир, магистр, и все же это наверно…
- Мэтр! Сядьте и слушайте. Вы достаточно изучили наш орден?
- Да
- Теперь, я открою вам то, что не знает никто, или почти никто.
Жак де Моле поднялся с кресла и подойдя к правой нише в стене повернул стоявшую там серебряную вазу на пол-оборота против часовой стрелки. Сработал некий скрытый механизм, раздался щелчок и задняя стена ниши пришла в движение. Казалось бы камни, выложенные со стенами в перевязку вдруг распались, посыпался скрепляющий раствор и стена перевернулась по оси. Исчезла вода и появилась полка со стеллажами, на которой стояло с десяток фолиантов в деревянных окладах, обшитых телячьей кожей и скрепленных по углам медными позеленевшими застежками. Моле вынул несколько томов и перенес их на стол.
- Мэтр Лузьян, здесь заключено все знание ордена Храма, добытое и нашедшее братьями за двести лет. Я, главный магистр Жак де Моле, вручаю все это вам…
- Мессир, магистр, я не смею…
- Смеешь, мэтр! Вы знаете о реликвии ордена…
Ги де Лузьян кивнул головой.
- Послушайте, - сказал де Моле, - мэтр вы должны забрать с собой, то что наши братья собирали двести лет и увезти из Парижа. Я дам вам послание Великому магистру Немецкого ордена в Венеции Загфриду фан Фейхтвангену, мы с ним знакомы и он поможет. В Венеции для вас снят паланцо Дель Бьянко, в районе Сан-Поло, все необходимые средства размещены в банкирском доме Ломбарди, там же вы можете разместить и все средства взятые с собой в дорогу. Вы должны уехать! Вы готовы на это!
- Да, - склонил голову де Лузьян. Магистр расслабился, усевшись в кресле и взглянув вперед, сказал:
- Ги де Лузьян!
- Да, мессир магистр!
- Все что, я вам сейчас скажу не знает никто, кроме меня и еще пару человек. Теперь это будете знать и вы. Де Лузьян понял, что сейчас он впадает в такую зависимость, которую не ………., даже господь, но отступать было уже поздно.
- Мессир, магистр, вы меня знаете, я готов на все.
- Мэтр, я сделаю все, чтобы обезопасить вас и нашу реликвию…
- Я, внимаю и повинуюсь…!
- Мэтр, я буду говорить кратко, все остальное подробно вы узнаете в этих фолиантах, написанных нашими каппеланами и прочими переписчиками. Основатели нашего ордена, девять рыцарей во главе Гуго де Пейона, отправились в Святую землю. Иерусалимский Король Болдуин II поселил их в своих палатах близ храма Господня в своей королевской резиденции в 1118 году с рождества Христова. Почти десять лет храмовники разбирали завалы, производили всевозможные ремонты и разбирали завалы. Хроники сохранили имена этих рыцарей: 1. Гуго де Пайен. 2. Жофруа де Сент-Омер, 3. Андре де Моибар, 4. Гундомар, 5. Ролан, 6. Жоффрей Бизо, 7. Пайен де Мондезир, 8. Аршамбо, 9. Де Сент-Эйнан. До 1127, почти десять лет они занимались устройством ордена в Иерусалима с сержантами и слугами. И в тот же год пять рыцарей (Жоффруа де Сент-Омер, Пайен де Мондезир, Аршамбо де Сент Аман, Жоффруа Бизоль, Ролан) с Гуго де Пайеном отправились на запад в Труа, где в 1128г. был утвержден и принят устав ордена Храма. Но, мэтр, не это было самое главное…
- Мессир, вы меня ставите в тупик.
- Да, Ги де Лузьян, сейчас вам откроется, та тайна, которую наш орден хранит почти двести лет. Готовы?
- Мессир, главный магистр, я считаю, что отступать уже поздно…
- Вероятно, вы правы…
- Единственно я хотел знать, как это касается меня…
- Непосредственно… Реликвия ордена, я надеюсь, уже далеко. Ее охраняет – хранитель вечного. Я хочу поручить вам быть хранителем сущного, то есть тех знаний, которыми будете обладать только вы и без этого даже сама реликвия останется в сущности простой непотребной девкой, которая всем нужна, но никому не желанна. Мэтр, вы готовы?
- Это более моего понимания. Но вы меня подняли из таких низов, наделили такими знаниями и я поклялся сам себе… Мессир магистр, я выслушаю и выполню все, что вы мне прикажите.
- Не прикажу, мой друг, а попрошу. Я надеюсь, что мы одно целое, мы оба с вами верим в нашего Спасителя, мы добрые христиане и обязаны нести на себе часть его мучений и выполнить, то что предначертано судьбой.
- Я, в этом с вами мессир магистр.
- Итак (все это вы прочтете в наших хрониках) при расчистке конюшен бывшего храма Соломона рыцари обнаружили в замурованной нише некий небольшой сундучок. В нем находился ларец со стенками из серебра и много манускриптов из папируса и пергамента. Гуго де Майен открыл ларец и увидел там терновый венец. Едва он достал его из ларца и поднял над головой над терновым венцом появилось неземное сияние и все рыцари, что были в подвале попадали наземь. Только неимоверным усилием воли Гуго де Пайен уложил в ларец этот терн и закрыл его. Но трое рыцарей из девяти лежали без чувств или были без ума. То что увидел де Пайен настолько его обескуражило, что он приказал найти механика, чтобы запечатать ларец и приказал сержантам унести троих рыцарей и ухаживать за ними со всем усердием (кстати они так и не выжили, кто-то умер от болезни, кто-то погиб в схватках, кто-то умер от болезни, кто-то погиб в схватках с неверными).
- Боже мой, но что же это было?
- Это, не узнает никто. То, что видел Гуго де Пайен взяв в руки этот терновый венец уже не узнает никто. Однако его увезли на собор в Труа и я думаю даже показали Папе. И после всего этого рыцари Храма в основном охраняют эту реликвию.
Ги де Лузьян всплеснув руками и посмотрев на великого магистра прошептал.
- Но, это же безумие.
- Безумие, мэтр! Но кто-то же должен вылечить его!
- Но не вы же!
- А почему вы считаете, что рыцари Храма на это не способны!
- Я, считаю, что если это правда на это не способен никто!
- Увы, мэтр, это правда
- Господи, наш мир пропал! Пропал.
- Не совсем так. Пока тамплиеры оберегали эту реликвию, все было спокойно и мир процветал.
- А, что же сейчас, мессир магистр?
- Я вам уже говорил. Кто-то другой кто хочет завладеть миром, порожденье сатаны, хочет завладеть нашими знаниями и нашей реликвией.
- Но этого нельзя допускать.
- Я тоже так думаю. Поэтому мэтр я и прошу сделать то, что я вам сейчас предлагаю!
- Месир магистр, я слушаю!
- Это долгая история, как я уже говорил вам, мэтр. Когда все это произошло наши каппеланы начали изучать историю происхождения тернового венца и расшифровать то, что было написано в тех папирусах. И что оказывается, в забытых свитках были обнаружены утраченные тексты Евангелия от Луки, они были подлинные.
- Это, какое чудо, - воскликнул де Лузьян.
- Наверное, да. Но вот что я расскажу. Существует четыре канонических евангелия о жизни и смерти Иисуса Христа. От Матфея, Марка, Луки и Иоана. В трех жизнеописаниях есть сведения о терновом венце возложенном на голову господа нашего Иисуса Христа.

1. От Матфея
«И сплетши венец из терна возложили Ему на голову и дали ему в правую руку трость…»
2. От Марка
«И одели его в багряницу и сплетши терновый венец возложили на Него».
3. От Иоанна
«И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и одели Его в багряницу…»
И только в одном Евангелие от Луки ни слова не сказано о терновом венце. И вот в этом сундуке, тщательно запечатанном на греческом (все остальные на древне- арамейском) было найдено подлинное евангелие от Луки».
Магистр на минуту умолк и тут же посмотрел на Ги де Лузьяна. Тот сидел потрясенный, почти обезумевший от того, что услышал. Но Моле не стал щадить его чувства и продолжал.
- Итак, что читают наши верующие христиане и что они должны были читать…
Жак де Моле открыл застежки и перелистал в фолианте пару десяток страниц. Потом его неторопливый голос разнесся по всей зале:
«- 23.25. И отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
… И воины, сплетя терновый венец Ему возложили на голову; и одев в багряницу, смеялись над ним и плевали в Его лицо и так надругавшись сорвали багряницу и одели Его одежды.
23.45. И померкло солнце, и завеса в храме разодралась по середине… И народ пришедший на Лобное место и женщины все увидели, как выросли тернии венца и переплелись и воссияли.
… И голдаты, и народ, как не прозрели, сделались безумны и убежали в Галилею, а кто не успел, попадали на землю замертво.
23.47. Сотник же, видев происходившее, прославил Бога, и сказал: истинно Человек этот праведник… и истинно Он Сын Божий.
23.53. И сняв Его, обвил плащаницею и положил Его в гробе, высеченном в скале, где еще никто не был положен…
И снял с чела терновый венец сплетенный короной, и отдал Матери Его; и унесли они венец с Марией Магдалиной, завернувши в одежды. Вот, что было написано в Евангелие от Луки…
Магистр умолк, напряженно склонив голову. Ги де Лузьян немного помолчав спросил:
- Что же все это значит, мессир магистр, как вы думаете?
- Мэтр! Наши братья выясняли это почти двести лет и высказали свое предположение. Терновый венец был надет на Спасителя воинами в насмешку, издеваясь над ним и называя Его Царем Иудейским. Значит терновый венец Иисуса Христа является в сущности царской короной, но короной божественной. Вы никогда не замечали, что корона одетая на голову властелина, пусть даже и никчемного, вызывает у его подчиненных некий трепет и подчиненность, желания благоговеть перед ним. Вы видели короны баронские, графские, княжеские, королевские и все они представляют собой обруч с устремленными ввысь зубцами в небо, где и находится наш бог и который надо думать исходит к ним, посылая окружающим свой зов к повиновению. А теперь представьте какую власть над людьми может иметь корона в виде тернового венца самого Спасителя господа бога Иисуса Христа.
- Но, мессир магистр, ведь императорская корона, как и митра папы имеет несколько иную форму…
- Да, мэтр, вы правы, но папа первый слуга господа нашего и не нуждается в такой власти над людьми, а император считается истинным помазанником божьим. Наверное это объясняется именно так.
- Вы, как всегда правы…
Шак де Моле поднялся и стал ходить по комнате, как бы постепенно успокаиваясь и наконец подойдя к поднявшемуся де Лузьяну положил ему руки на плечи.
- Мэтр! Отправляйтесь, вам пора. Вот ваш перстень, точно такой же есть у хранителя вечного и только соединив их вместе можно открыть ларец с терновым венцом. Забирайте так же все эти книги и свитки, я не хочу, чтобы они попали к нашим врагам…
- Но, если вы знаете врагов и что они нападут, не стоит ли противостоять им, опередить их удар.
- Господи! Де Лузьян на нас ополчился весь мир, мы уже никому не нужны, мы уже мешаем и раздражаем, мы не хотим как жалкие черви ползать у ног этих так называемых владык. Нельзя же воевать со всем миром…
- Да, мессир магистр, вы как и всегда правы.
- Езжайте, мэтр, езжайте. Никто не знает истинного вашего назначения. Телом вы не принадлежите ордену – и это знают все, а душой вы с нами и этого не знает никто. Вас не будут искать. Но все же будьте осторожны. Помните, я говорил вам о третьей неизвестной силе, они могут о вас узнать. Мало ли предателей на свете. Передавайте свои знания по наследству, учите людей любви и вере. Ибо все пройдет на земле, но вера останется. Человек без веры – факел без огня, он как и незажженный факел бесполезен. Я не знаю сколько пройдет лет, может десяток, может сотен, но все эти знания понадобятся людям и тогда уже не нас, а наших потомков призовут. Ступайте мэтр. Благослови вас господь. Аминь!
И магистр обнял де Лузьян, прижав его к своей груди, потом отпустил и отошел на шаг.
- Неужели, мессир, мы больше никогда не увидимся?
Де Моле отрицательно покачал головой и более не прощаясь отвернулся. Де Лузьян простоял одно мгновение, а потом поклонился и повернувшись вышел из комнаты. Горло перехватило, комок никак нельзя было проглотить, слезы наворачивались на глаза.
Шак де Моле выждав некоторое время позвал Джорджо и велел ему отослать архив де Лузьяну, а так же сообщил, что после этого они отправляются обратно в Пуатье.
- Мессир, магистр, может быть стоит взять охрану?
- Брат, Джорджо, мы уже сделали все что могли и теперь мы уже никому не нужны.

Глава четвертая. Париж, Сат-Шапель
23 сентября 1307г.

В одном из покоев королевского дворца одиноко в кресле сидел король Филипп Красивый. Подле его ног лежала любимая гончая. Король машинально гладил собаку по голове, о чем-то мучительно размышляя. Солнце стояло уже высоко, высвечивая на полу разнообразные пятна, просвечивая через переплеты окон. Стояла ясная осенняя погода из тех когда на небе ни облачка и солнце последний раз перед зимой согревает землю своим теплом.
Филипп Красивый откинулся в кресле приглаживая свои белокурые с рыжинкой волосы. Он вспоминал , как около года назад ему некто предложил помощь в свержении тамплиеров за оказание «пустой, почти мелочной услуги». Король никогда и никому не должен оказывать услуг, но тогда соблазнившись этим предложением он согласился, о чем сейчас сожалел. Где-то внутри себя он чувствовал, что все это не приведет к добру. Да он дал слово и будет вынужден отдать эту «никчемную монашескую реликвию», но теперь он не сомневался, что реликвия эта не никчемная, раз за нее назначена такая плата. И он не знал, что же теперь делать. Дверь отварилась без шума и без стука и в комнату вошел коадьютор Ангерран де …. Главный советник короля.
- Ваше величество, простите, что я без доклада, но уверяю вас что дело чрезвычайной важности. Король благосклонно склонил голову.
- Вчера вечером, через ворота Сен-Мартеи выехали три повозки в сопровождении десятка всадников и скрылись в неизвестном направлении. Один из стражников опознал всадника ехавшего за одной из повозок, он видел его раньше в одеянии тамплиеров в коричневом плаще с красными крестами на нем. И его удивило, что этот всадник, как и все другие горожане или купцы, однако он успел заметить, что они хорошо вооружены . И этот болван доложил об этом своему командиру только сегодня, ну а тот зная о приказе тут же предупредил прево, который и поспешил ко мне.
- Как, ты думаешь, Ангерран, что бы это могло значить?
- Сир, сдается мне, что тамплиеры вывозят из Парижа ценности, а может и то, о чем нас предупреждали. Необходимо их догнать и взять под стражу.
- Не значит ли это, что они начали о чем-то догадываться?
- Не знаю, сир, но все может быть, а значит мы должны торопиться, но мы еще не совсем готовы.
- Всем ли бальи и прево разосланы наши письма?
- Да, ваше величество, но все равно нужно некоторое время дл подготовки, хотя бы до начала октября.
- Тогда немедленно позови ко мне Алэна де Парейля и Гийона де Плезьяна.
Де Мариньи поклонившись тут же вышел за дверь, а король принялся нервно прохаживаться по комнате, что даже собака при подняв голову с каким удивлением стала наблюдать за своим хозяином. Через несколько минут появился капитан лучников Алэн де Парейль и за ним следом главный сыщик короля Нийом де Плезьян.
Филипп Красивый, несколько успокоившись уселся в кресло и посмотрел на обоих. Сзади маячил Ангерран де Мариньи. Король помолчал, несколько собираясь с мыслями, и заговорил:
- Алэн, вчера вечером с десяток преступников улизнули из Парижа на трех повозках и направились в неизвестное для нас направление. Поручите своему лейтенанту в сопровождении отряда около тридцати лучников организовать их поиск. Поймав всех взять под стражу и возвратить в Париж. Де Плезьян я приказываю подключить всех ваших людей к этому делу. Мы не знаем куда направились эти изменники. Так что придется искать их везде.
- Ваше величество, осмелюсь спросить, - сказал де Плезьян, - должен ли я их искать даже за пределами Франции.
- Везде, где угодно. Я думаю не мне вас учить, как это делать. Я говорю вам одно, они должны быть найдены и возвращены со всеми ценностями, что успели украсть и вывезти из Парижа.
- Но, ваше величество, - замялся де Плезьян, - это может быть очень затруднительно и вызвать недовольство, что мы занимаемся розыском в других государствах.
- Мне плевать, - вспылил король, - я все беру на себя. Действуйте и немедленно. Срок вам десять дней. Оба поклонившись вышли из комнаты. Ангерран де Мариньи приблизился к королю Филиппу. Король оглянувшись через плечо спросил:
- Ангерран, как ты думаешь, мы сможем их отыскать?
- Увы, сир, я думаю, что это невозможно. Не зная куда они направились… Ведь они могли уехать в любое коммандорство и в Англию и в Португалию, и в Рискую империю, в Италию, да и вообще куда угодно. Это искать иголку в стоге сена.
- Я тоже думаю, Ангерран, что уже все бесполезно, но попробовать стоит. Сообщайте мне все, что станет известно об этом деле.
Ангерран де Мариньи с поклоном удалился, а король Филипп опять сел в кресло посмотрел в глаза собаки, которая поднявшись с пола положила голову ему на колени глядя в лицо почти человеческими глазами.
В это же самое время в глубине чащобы леса Божанси расположился лагерь состоящий из трех повозок, поставленных в полукруг и трех палаток натянутых с противоположной стороны. В густых кустах и на деревьях были упрятаны часовые, постоянно следящие по кругу от лагеря. В самом лагере расхаживал Жан де Витре следя за тем, чтобы в костер на котором готовилась к обеду пища не попадали сырые дрова, либо зеленые листья, которые дают в костре густой черный дым, видный из далека. Сейчас над костром подымался практически горячий воздух, почти невидимый издалека, и только глядя через него на деревьях можно было увидеть горячий воздух, подымающийся вверх.
Де Витре, выехав из Парижа и забрав у трактирщика письмо, не поехал сразу по маршруту, указанному на карте. Рассудив здраво, что его могут искать (кто-то проболтался или случайно их заметили и сообщили куда надо) он забрался в эту лесную чащобу и решил дней двадцать, насколько хватит пищи переждать здесь, а потом разделившись на три отряда (ищут ведь три повозки, а не одну) выбраться за пределы Франции, а там объединившись двинуться дальше. Когда он открыл письмо и рассмотрел карту и запомнив ее навсегда, тут же сжег на костре. И сейчас, прохаживаясь по лагерю он напоминал себе их путь. Сначала на восток через графство Шампань и Страсбург в герцогстве Лотарингия, потом через Священную Римскую Империю Вюртемберг город Штутгарт, Вюрцбург город Лейпциг, маркграфство Бранденбург город Берлин, Померания город Штетин, Тевтонский орден замок Маркенбург и наконец замок Кенигсберг.
Так далеко Жан де Витре никогда не забирался. В сущности Святая земля была возможно даже дальше, но он считал ее своей землей, почти родной, а Пруссия куда он направлялся казалась в чем-то terra incognita (неизвестная земля) и это внушало какие-то опасения. Но в конце -концов там же его ждет дядя и он то добрался туда. Служанки, которые готовили пищу наконец подали знак, что все уже готово и из повозок показались жены его и нескольких благородных рыцарей, чтобы заняться трапезой, но видно этому не суждено было сбыться. С восточной стороны из засады раздался условный звук совы. Жак тут же бросился в ту сторону на ходу срывая с плеча лук и доставая из колчана стрелу. Не производя ни малейшего шума он приблизился к кустам, одновременно краем глаза наблюдая, как другие рыцари и сержанты, заняли оборону у повозок. Он знал, что все его братья воины бывалые, участвовавшие не в одной схватке и объяснять им ничего не надо. Осторожно, чтобы не шелохнулась ни одна ветка он пробрался к часовому и тот увидя его кивнул в сторону леса. Жак выглянув в провал меж зеленью кустов увидел десятка полтора людей, крадущихся к ним. Одеты они были разнообразно, но на всех были шапероны низко опущенные на лицо. «Всего лишь лесные разбойники», - подумалось ему, - и оружие от мечей до рогатки, но все же опасны».
Он издал зов удода и увидел, как братья быстро подтянулись к их засаде. Когда все были готовы, а разбойники подтянулись на достаточное для стрельбы расстояние, он потянул лук и выбрав как ему казалось самого высокорослого и опасного противника спустил тетеву. Стрела скользнув устремилась вперед. Рядом такую же песнь пропели еще десять стрел и ни одна ни пропала даром. В ту же секунду они выскочили из зарослей. Оставшиеся в живых пять – семь человек близились уже настолько, что бежать было бессмысленно, а сражаться с десятком закаленных бойцов тем более. Они даже не успели закричать ни от страха, ни от возбуждения схватки. Кого настиг клинок меча или кинжала, у кого просто свернули шею, кто снова напоролся на стрелу. Все закончилось в минуту и в лесу снова наступила полная тишина.
Жан де Витре в минуту оглянувшись и рукой остановив своих спутников, скользнул в заросли. Ни одна веточка не хрустнула под его ногой. Жан де Витре обогнул лесную поляну и углубился в чащобу леса. Его одежда темно-зеленая с желтым почти сливалась с лесной листвой. Ни одна веточка не шелохнулась, когда он проскальзывал меж них, ни одна пичуга не вскрикнула, не раздался, ни один рык зверя. Он буквально слился с лесом. Краем глаза де Витре успел даже заметить в чащобе оленя мирно пощипывающего листочки на кустах. Он даже не повернул голову в его сторону, словно не видел и ничего не слышал, хотя и постоянно шевелил ушами, стараясь не пропустить надвигающуюся опасность. Жан каким-то внутренним чувством ощущал, что в лесу еще кто-то есть. Обогнув по кругу с четверть лье он оказался в той части леса откуда показались разбойники. Он почти выступил на пролесок, когда его нога застыла на бегу. Он увидел одинокую фигуру в темно-сером плаще с капюшоном накинутым на голову, прячущуюся в кустах. Казалось, что человек стоит и к чему-то прислушивается. Де Витре буквально скользнул в высокой траве, не вызывая даже дуновения ветерка от своего движения, как и учил его наставник – японец, полностью соответствуя настоящему синоби, и оказался со спины у незнакомца. Он был в страшном напряжении и был готов к любому повороту дел. Находясь всего в нескольких шагах от прячущегося человека он вдруг каким уголком глаза увидел, или даже осознал, что ему прямо в грудь летит нож, пущенный незнакомцем из-под руки. Мгновенно повернувшись боком, он скользнул по траве, как по снегу, в сторону врага и одновременно увидев, как в правой руке незнакомца блеснул кинжал, интуитивно взмахнул мечом одати. Правая кисть незнакомца вместе с кинжалом отсеченная острым, как бритва мечом упал к ногам врага. Не взирая на все самообладание он издал протяжный стон и схватился за обрубок правой руки из которой толчками хлестала кровь. Жан поднялся с колеи и с опаской приблизился к согнувшемуся от боли человеку и только потом он увидел зачем тот согнулся. Одним движением вырвав из-под плаща широкий пояс тот затягивал его на обрубок руки, пытаясь остановить кровь, что ему довольно быстро удалось, и он выпрямился во весь рост. Де Витре кончиком меча откинул капюшон плаща на спину и увидев повязку на лбу, черные длинные волосы и горящие ненавистью глаза, вспомнив, что нечто подобное совсем недавно от видел в замке Тампль. Внезапно взмахнув мечом снизу вверх он срезал черную повязку на лбу, не затронув при этом даже единой пряди волос. Как и ожидалось под ней на лбу обнаружились какие-то арабские буквы, вытатуированные в черный цвет.
- Кто ты? – спросил Жан.
В ответ было молчание, человек даже прикрыл веки не глядя на своего противника.
- Кто ты? Если расскажешь, что знаешь, сохраню тебя жизнь, слово рыцаря!
После недолгого молчания незнакомец усмехнувшись произнес с ужасным ломаным акцентом, так что Жан едва его понял:
- Жизнь ничто – вечность все!
Де Витре понял, что ничего не добьется от этого ассассина и задумался о том, что же ему делать дальше, однако его противник сам решил свою учесть. Левая рука ассассина скользнула под плащ, выхватывая прячущееся там оружие, и Жан ни секунду не задумываясь, взмахнул одати. Голова человека, съехав с плеч, закатилась далеко в кусты, а тело простояв еще секунду и нелепо размахивая руками, рухнуло плашмя на землю. Де Витре, глубоко вздохнув и перекрестившись, взял полу плаща своего врага с лезвия клинка. Собираясь уже уходить к своим спутникам он невольно бросил взгляд на лежащую траве отрубленную кисть руки, которая по прежнему мертвой хваткой сжимая рукоять кинжала, и увидел на безымянным пальце перстень. Он с трудом стянул его с пальца и осмотрел. Серебренный перстень с круглой печаткой. Печатка была разделена надвое по диагонали и в одной половине выпукло выделялось шестиконечная звезда, а в другой был виден крест. Это все, что нашлось у незнакомца, не считая оружия, все карманы были пусты и не было даже кошеля с деньгами. Когда Жан вернулся на поляну, где стояли их повозки, все с нетерпением ожидали его и ему даже послышался вздох облегчения вырвавшийся у всех. Увидя в глазах многих немой вопрос, он тут же заговорил:
- Здесь в лесу в четверти лье их ждал главарь.
- Надеюсь, он больше их не ждет – усмехнулся Карл Шомон, один из младших рыцарей, не старше двадцати лет, но уже успевший побывать в некоторых вылазках.
- Конечно.
Жан де Витре приказал сержантам сложить тела убитых в небольшой овражек и укрыть их ветками. Лесные жители довершат свое дело над бренными телами. Сержанты, собрав предварительно годное в походе оружие нападавших, приступили к «захоронению»
тел, а Жан махнув рукой двум рыцарям Карлу Шамону и Жоффруа Сенье, который был постарше Карла всего на пару лет, пошел к другому краю и уселся на поваленную ветром сосну.
- Итак, братья, у нас появились некоторые трудности, - сказал Жан.
- Что такое? – спросил Жоффруа Сенье, в то время как Шамон промолчал внимательно прислушиваясь к разговору.
- Это нападение, - начал Жан, - не было случайным. Нас выследили и хотели уничтожить.
- Но как ? – невольно воскликнул карл.
- Не знаю. Может быть увидели случайно, может кто-то проболтался, но скорее всего за нами просто напросто следили с момента нашего отъезда из Парижа. Великий магистра предупреждал, что за нами кто-то начал настойчиво следить и строить козни. Но мы, то это слава Господу, уже знаем. Кто вооружен, тот и защищен.
- Что же нам теперь делать, - спросил Карл, - получается что мы будем в постоянной опасности.
- И этого человека, который руководил разбойниками, - сказал Жан, - я не обнаружил совершенно ничего, кроме этого перстня. И он передал его в руки рыцарям, а пока те его рассматривали продолжил:
- Я думаю нам надо сделать вот что! Во-первых, мы должны ехать по другому пути, чем было указано в письме. Кто знает, может его уже просмотрели до того, как оно попало к нам…
- То-то рожа этого трактирщика, показалась мне такой гнусной, - сказал Карл, передавая перстень Жоффруа.
- Во-вторых, мы должны разделиться. Каждый из вас поедет со своей повозкой возьмет слуг и по два сержанта, со мною поедут остальные. В моей повозке есть нечто, что необходимо охранять с большим тщанием. Если кто-то видел, как из Тампля выехали три повозки ….., то и будут искать их, а одинокая повозка не будет привлекать такого внимания.
- Вы согласны?
Кивнув головой, рыцари подтвердили правильность его доводов.
- Теперь смотрите сюда, - сказал Жан и подняв с земли тонкую сухую ветку он стал чертить на плотном желтом песке, пролешиной выделявшемся посреди травы. – Хорошо, что я изучил все известные нам карты. Смотрите, теперь мы поедем так: сначала повернем к Шалону, где и разъедемся по разным дорогам, вы направитесь в Верден, а в Мец после этого мы встретимся с вами под Арлоном и оттуда, через Трир, Коблену Фульда, Эррурт и Йютеборг направимся в Польское королевство и пересечем его проехав через Познань и Гиезно мы попадаем в страны Тевтонского ордена. Поедем через Тори, ну а оттуда будет уже рукой подать до Мариенбурга и конечной нашей цели замка Кенигсберг. И прошу Вас помните Ноmо homini lupus est (человек человеку волк) и будьте в постоянной готовности. Pax vobiscum (Мир вам!)
Через некоторое время, под непрерывное пощелкивание кнутов триповозки в сопровождении всадников выбрались с поляны на лесную дорогу и очень скоро скрылись за поворотом. И опять ожила лесная жизнь на поляне. Через нее не спеша, принюхиваясь на ходу, прошелестел в траве ежик, а лесной голубь слетев с дерева стал купаться в песчаной проплешине, стирая с песка линии и точки оставленные Шаном де Витре.

Глава пятая. Дворец Гийома де Ногарэ
10 октября 1307г.

Во вторник в Париже был обячный день, хотя произошло одно из тех событий, что предвосхитило гибель ордена Храма. В этот день скончалась Екатерина де Куртене, супруга Карла Валда, брата короля Филиппа Красивого. На 12 октября были намечены похороны, съезжались важные гости, в том числе было послано приглашение и Жаку де Моле – Великому магистру ордена Храма. В то же самое время со стороны Сен-Дени в Париж въехал молодой человек в запыленном дорожном платье на уставшей лошади в сопровождении двух рослых слуг, которые скорее более походили на телохранителей. Один из них вез довольно объемистую клетку, укрытую тканью, в которой ворковали три сизокрылых почтовых голубя. В молодом человеке легко можно было узнать Антуана, который еще недавно мы видели в замке Амберли в Английском королевстве. 23 сентября рано утром он сел на корабль «Св.Мария» в Дувре и благодаря попутному ветру и хорошей погоде он с двумя слугами в полдень сошел на берег в Кале. Здесь их уже ожидали лошади, которых держан на поводу конюший Отсюда они втроем направились в Ардр, где их уже ждали. Пока слуги пошли и кормили лошадей, на ходу сами откусывая куски колбасы, заедая их ароматным пшеничным хлебом и запивая эту еду вином, Аитуан сидел в комнате небольшого но просторного дома и не спеша вел беседу с каким-то высоким седовласым старцем. На безымянном пальце этого человека поблескивало точно такое же кольцо, что было и у Аитуана. О чем они говорили, никто так и не услышал.
Через некоторое время он не прощаясь вышел на крыльцо, а еще через секунду все трое уже ехали по дороге на Бетюн.
Вот так останавливаясь и ведя разные переговоры с разными людьми, останавливаясь на ночлег в самых обычных и невзрачных гостиницах они проехали через Бетюн, Аррас, Баллом, Санлис, Сен-Дени и шестнадцать дней въезжали в Париж около двух часов пополудни. Город жил своей обычной жизнью, по улицам гарцевали всадники, сновали торговцы и мастеровые, слуги проносили носилки со знатными вельможами или прекрасными дамами, тут же прислонившись к стенам домов стояли либо бездельники, либо воришки, выискивая свои жертвы. На трех уставших всадников, шагом ехавших по улице, никто даже не обратил внимания. Они доехали до улицы Менял, где в каменном двухэтажном доме их уже ждали. Умывшись с дороги, переодевшись и немного отдохнув, Айтуан взяв с собой одного из слуг, на новых лошадях они направились ко двору хранителя печати французского королевства.
Оставив у дверей слугу с лошадьми Аитуан поднялся по парадной лестнице и, небрежно бросив, подошедшему дворецкому «Посланец из Англии» оперся в ожидании о стенд. Дворецкий вернулся буквально через минуту и подобострастно кланяясь, указал рукой на лестницу, ведущую на второй этаж. Аитуан, небрежно помахивая рукой проследовал за ним в кабинет Гийома де Ногарэ.
Хранитель печати ждал его стоя у стола и знаком руки отправил дворецкого восвояси, после чего указав рукой на кресло стоявшего у стола, сам уселся напротив. Еще немного затянулось обоюдное молчание, после чего Аитуан, медленно достал из кармана письмо и протянул его де Ногарэ. Это был простой белый конверт запечатанный восковой печатью, на которой отчетливо были видны шестиконечная звезда и крест. Конверт был не подписан, и он очень странно выглядел в те времена, когда послания передавались свитками оплетенными шнуром и запечатанными коричневым сургучом. Гийон де Ногарэ вскрыл конверт кинжалом и подхватив выпавший оттуда лист поднес его поближе к глазам. Прочитав написанное, он отложил бумагу в сторону и обратившись к посетителю сказал: - Я, слушаю вас, мессир! Аитуан потянувшись в кресле небрежно начал:
- Ваша светлость, мы очень расстроены. Насколько нам известно уже давно король разослал письма бальи и сенешалям, письма о аресте тамплиеров, пара приступил к расследованию действий ордена, а воз как говорится и ныне там. От чего же?
- Мессир, вы же знаете, - заговорил каким-то дребезжащим голосом де Ногарэ, - не все так просто. Надо собрать какие-то бумаги, подвести под это основу, чтобы никто не смог обвинить короля в предвзятости.
- Неужели мы, дали вам мало документов, неужели не из-за них вы теперь стали хранителем печати королевства и настолько поднялись во власти. А мы ведь не требуем ничего взамен, чтобы расходилось с вашим желанием и желаниями вашего государя. Или это не так господин Гийом де Ногарэ? Де Ногарэ словно в испуге взмахнул руками:
- Ну что вы, мессир, что вы! Я душой и телом с вами. Я вижу ваши благоразумные поступки и советы, которые всецело стараюсь выполнять, но поймите не все так просто возможно осуществить, есть всевозможные нюансы.
- Они меня не интересуют, - отрезал Аитуан. – Меня не интересуют ваши мысли, меня интересуют поступки и их последствия. Старайтесь! Amat Victoria curam (победа любит старание)
- Я, прекрасно, вас понимаю мессир! 12 октября в Париж прибудет магистр тамплиеров Жак де Моле, он не сможет отказать от приглашения на похороны и тогда мы захватим из всех…
- Хорошо! Скажите, ничего странного не происходило в последнее время в районе Тампля? Аитуан охолодел, увидев осунувшееся лицо де Ногарэ и он понял, что произошло что-то важное, что до сих пор скрывали от него
- Что!? – чуть не заорал он. Гийон де Ногарэ сглотнув слюну почти, что шепотом проговорил:
- Я не знаю, сколь то важно, но 22 сентября из Тампля выехали три повозки в сопровождении десятка верховых и отправились в неизвестном направлении. Кто в них был, или что в них было не знает никто. Король, как только это узнал, тут же отправил на розыски отряд с капитаном лучников и главным сыщиком королевства с указанием захватить уехавших и доставить их обратно в Париж. Пока никаких известий от отряда не поступало…
- И ничего хорошего я от этого не жду, - произнес в задумчивости, уже успокоившись Аитуан. – Велите позвать моего слугу! Де Ногарэ позвонил в колокольчик и передал указание слуге. Едва тот появился Аитуан приказал ему срочно съездить к ассассину Ахмету и узнать о последних новостях.
После чего Аитуан уселся в кресло и вопросительно посмотрел на Ногарэ. Под его взглядом хранитель печати потупился и почувствовал как холодный пот начал струиться по спине между лопаток.
- Что ж, мессир, - сказал Антуан, - что уже случилось того не переделать, так что не будем как говориться margaritas ante porcas (метать бисер перед свиньями). Вы должны не позднее 13 октября арестовать всех тамплеров, в том числе и Мака де Моле и узнать у него куда он вывез то, что хранилось в подвале замка Тампль.
- А, если он этого не знает.
- Очень плохо. Для этого по-моему существуют пытки.
- Это не всегда возможно. Магистр в том возрасте, что может и не выдержать такого обращения.
- Должен выдержать. Это в ваших же интересах
- Я конечно постараюсь…
- Да, уж, конечно…
- Мессир, - заискивающе вымолвил де Ногарэ, - а может быть дождемся возвращения отряда, посланного королем. Вдруг они вернутся с добычей.
- Мало вероятно…
В это мгновение дверь открылась и в комнату проскользнул слуга Антуана. Когда они отошли в дальний угол кабинета, Гийон де Ногарэ, вытянув голову, тщательно прислушивался к доносившемуся до него разговору, но так и не расслышал ни одного слова.
Через мгновение Антуан отпустил слугу и подойдя к столу снова уселся в кресло.
- Что ж мессир Ногарэ, ваши беглецы оказались довольно умелыми воинами. Мало того, что они перебили полтора десятка закаленных в боях солдат и снесли голову одному из моих самых опытных людей, но они бесследно исчезли из того места, где мы их нашли.
И теперь я теряюсь в догадках, куда они направились. Одно несомненно, что их путь скорее всего
Лежит на Восток, хотя они могут направиться в любую сторону. Последняя связь, которая у нас осталась это Жак де Моле, так что я вам предлагаю не позднее 13 октября заключить его под стражу.
- Но, мессир, я в этом бессилен…
- Меня это Ногарэ не интересует, - пренебрежительно бросил Антуан, - либо вы делаете, как вам говорят, либо король узнает о ваших довольно мерзких делишках, и утехах с маленькими мальчиками, а как вам известно Филипп ну очень не любит разного вида извращенцев.
Гийон де Ногарэ стал дрожать мелкой дрожью, уставившись немигающим взглядом на собеседника и с отвисшей губы казалось начали течь сладострастные слюни.
- Вы меня поняли, Ногарэ? Не в силах ответить Гийоне де Ногарэ только кивнул головой. Антуан поднявшись взглянул на это жалкое создание, которое так пыжилось на королевских советах, так возвышало королевскую власть, а в тоже время жило только для себя и ублажало только свои желания. Как говорится nihil humuni (ничто человеческо – не чуждо). Он повернулся и вышел через двери в холл. Надо было спешить. Они и так уже опоздали.
Актуан вернулся на улицу Менял и попросив бумагу, перо и чернила уселся в кабинете на втором этаже. Через несколько минут все это ему принесли, но это были не те чернила, которые можно было читать обычным глазом, а симистические, что проявлялись только после нагрева. Антуан сел и подумав немного стал писать шифром известным только ему и Карлу. После того как текст высох, он скрутил его в тонкую трубочку и вложив в тростниковый стебель, запаял с двух сторон воском. Выйдя в незонии он достал из клетки одного голубя и очень прочно привязав тростник к одной из ног, приоткрыл окно и выбросил птицу высоко в небо. Раздалось хлопанье крыльев и все затихло. Аитуан уселся за стул и вспомнил, то что написал Карлу, то что обученная птица теперь несла за сотни лье через Ла-Манш в Англию «Первые исчезли с реликвией (я так думаю) – еду за вторым в Венецию Антуан».
Он еще немного посидел глядя на пламя свеч в канделябре и пробормотав про себя tertium non datur (третьего не дано) поднялся и пошел отдыхать.
В замке Сен-Шапель король Филипп совещался в своем малом кругу. За столом сидели Карл Валуа и его брат Людовик, Ангераин де Мариньи, Гийом де Ногаре . первый камергер Юг де Бувилль. Разговоры шли на разные темы и все видели, что Карл Валуа больше всего спорил с Людовиком д’эвре. Так две побочные ветви всегда воевалимеж собой. Те кто никогда не придет к власти, побочные сыновья династий, однако использующие слова в Совете, всегда были противниками и поддерживали кото-то из наследников престола. Точно так же Карл Валуа поддерживал Людовика, как и Людовик д”Эвре держал сторону наследника Филиппа.
- Итак, мессиры, - начал король, - вы знаете зачем мы собрались и что нам следует решить.
- Тут и думать нечего, - прогремел Карл Валуа, - нужно действовать немедленно, пока эти мерзавцы не припрятали все что ими нгрблено.
- Но, брат мой, - возразил Людовик д”Эвре, - что на это скажет папа и другие государи, орден ведь имеет земли во многих государствах, свои коммандорства, церкви, замки и в конце концов Великий магистр крестный твоей дочери Изабеллы. Ведь есть какой-то способ отобрать у них власть не прибегая к крайним мерам.
Ангеранн де Мариньи поморщив нос произнес:
- Ваше высочество! Использованы уже все мыслимые и немыслимые доводы, известны все мнения государей, а папа так разозлен на кощунства храмовников, что и сам жаждет прихлопнуть их как назойливую муху. Так что тянуть далее невозможно. Они возомнили себя выше королевской власти, а этого терпеть далее нельзя.
- Да, брат, - высокопарно сказал король, - время пришло. Наша казна почти пуста, а тамплиеры просто купаются в золоте и ни во что не ставят королевское слово. Он замолчал и м каким-то внутренним стыдом вспомнил, как почти, что упрашивал у Жака де Моле принять в орден своего сына, а тот горделиво ему в этом оказал, и теперь та минутная слабость тяготила его душу. Он даже искренне позлорадствовал, представив, как будет арестован и унижен главный пес – храмовник.
- Да, все решено, - помолчав продолжил он, - Все! Больше нет места спорам и рассуждениям. На этом и закончим. Тут он краем глаза, увидел, что Гитом де Ногарэ подает ему знаки и кивнул головой, чтобы тот остался. Когда все вышли из комнаты хранитель печати приблизился к королю.
- Их, посланец сегодня был у меня, чуть ли не шепотом произнес де Ногарэ. Филипп удивленно вскинул брови, но промолчал ожидая продолжения. Он почти, что уже позабыл, что заключил сделку с этими людьми, которые помогли ему собрать столько сведений о тамплиерах в ответ на в общем-то сущую безделицу. Однако эта безделица все еще была в руках у тамплиеров, если только не увезена куда-то, вспомнил он о том, что было 23 сентября. Уже должны были возвратится те, кто посланы в погоню, но пока вестей не было.
- Они настаивают, - продолжил де Ногарэ, - чтобы тамплиеров арестовали не позднее 13 октября в пятницу. Не понимаю зачем им это надо. И кроме того посланник стал очень обеспокоен, когда узнал об отъезде нескольких тамплиеров из Парижа…
- И зачем, вы мессир, ему об этом рассказали, - ядовито спросил король.
- Государь, я думаю, они узнали бы об этом и без нас. Уж очень они обо всем осведомлены и смею предположить, что обладают значительной властью над всеми.
- Над всеми, - дернул головой Филипп, - даже надо мной, над королем?
- Боюсь, это так, государь. Их власть похоже не имеет границ и теперь я не уверен, что мы правильно сделали, когда поддались на их уговоры. Мы оказались в должниках. Хотя, если говорить честно, они могли бы добиться чего хотели и без нас.
- Ты, так думаешь?
- Да, государь.
В это время в дверь осторожно постучали и через мгновение в нее вошел Ги де Плезьян, главный сыщик короля. Вид у него прямо надо сказать был далеко не презентабельный. Одежда и обувь вся в пыли и грязи, которые только можно было собрать на дорогах Франции, волосы растрепанные, глаза воспалены от бессонных ночей, кожа на лице почернела и обветрилась. Он подошел ближе и склонился на одно колено перед королем.
- Государь! Мы их не нашли, словно сквозь землю провалились! Мои люди были разосланы во все стороны. Никто ничего не знает, никто не видел. Все бальи поставлены в известность, никто ничего не донес. Государь! Они исчезли!
- В самом деле? – король повернулся спиной к говорившему.
- Ступайте вон Плезьян, вы мне пока не нужны.
И никто не увидел, как заходили желваки на скулах под кожей короля Франции Филиппа IV, прозванного «Красивым».

Антуан так и не лег спать сегодня. Он опрокинулся на кровать поверх покрывала, даже не снимая сапог. Голова кружилась, всевозможные сумбурные мысли приходили в голову и тут же улетучивались. Он впервые не знал, что же ему делать. Когда рядом был Карл, он был спокоен и знал, что всегда есть выход, из любого положения и этот выход, если он не найдет его сам, ему всегда подскажут. Теперь же он остался один и выбор правильного решения его смущал. Он долго лежал раздумывая и трепетал перед тем выбором, который он может сделать неправильно. Внезапно раздался стук в дверь.
- Да, войдите!
Вошел слуга и поклонившись поближе к Антуану, прошептал, что Ахмета в жилище нет и как выяснилось он исчез дней пятнадцать назад и больше в городе не появлялся. Никто его не видел и ничего о нем не знают. Это было очень страшно. Ахмет был один из тех, кто следил за тамплиерами и должен был ждать Антуана, чтобы сообщить о своих результатах. Все летело в тартарары. Антуан чертыхнулся и отпустил слугу. Надо было все хорошо обдумать, но ни одна мысль не приходила в голову. Ora et labora (молись и трудись) невольно вспомнилось ему, а так же amat Victoria caram (победа любит старание). Придется ну очень постараться, чтобы достичь хоть чего-нибудь. Он заворочался в постели и разозлившись ни с того, ни с сего скинул с ног сапоги, закинув их в самый дальний угол.
В дверь опять осторожно постучали и на пороге показалась молоденькая служанка. В ее руках был поднос на котором стоял графин с вином, фрукты и печенье. Улыбаясь она поставила поднос на столик у кровати и выпрямившись осталась стоять, спрятав руки под фартук. Антуан взглянул ей в лицо и увидел, необыкновенную простушку, лет шестнадцати, белокурые волосы выбивающиеся из-под чепчика, ярко-голубые глаза и красные пухлые губы. Что-то затуманило глаза Антуана и внезапно на него нахлынула волна возбуждения, как бывает после того когда испытываешь настоящий страх или лучше сказать ужас. Он рывком поднялся с постели и не глядя на девушку быстро подошел к двери и закрыл ее на задвижку.
Возвратившись назад к служанке и ухватив ее платье за воротник он рывком, как дикий зверь, разорвал все с низу до верху. Она даже не успела пошатнуться и стояла перед ним совершенно голая в одних шерстяных носках на босу ногу. О том, как он сорвал одежду с себя, уже не мог вспомнить. Через секунду девушка уже лежала на постели, а он навалившись на нее ласкал ее маленькие груди, стоящие торчком с набухшими бутонами сосков. За все это время она не издала ни звука и Антуан уже стал бояться, что это глухонемая. Он плотно зажмурила глаза и лежала совершенно расслабившись, раскинув руки в сторону. От того, что она совсем не сопротивляется и кажется даже ничего не чувствует Антуан даже освирепел. Он одним рывком раздвинул коленом ей ноги и с глубоким вздохом погрузился в тепло ее лона. И только тогда, он вдруг услышал ее протяжный стон и какой-то звериный вой, и понял, что овладел девственницей, но остановиться уже не мог. Однако злоба его тут же пропала и он стал осторожно, и даже нежно ласкать лежащую под ним девушку и она словно поняв во что начала неумело помогать его движениям, казалось стараясь, чтобы все это скорее закончилось. И когда все это случилось и Антуан, скатившись с жаркого молодого тела, улегся на спину, она всхлипнула и прижалась к его руке, как-будто это был ее самый дорогой человек. От этих мыслей у Антуана запершило в горле и он даже не задумываясь стал осторожно гладить ее по волосам через чепец, который так и не упал с ее головы.

Глава шестая. Где-то между Вероной и Венецией
10 ноября 1307г.

Уже позднее осеннее солнце скудно освещало землю. По дороге медленно шагом ехали четыре всадника, последний вел в повадку мула, груженного поклажей. Впереди них двигались несколько повозок, окруженные верховыми. То был купеческий караван с наемной охраной. В четверых всадниках ехавших за караваном повозок, легко было узнать мэтра Ги де Лузьяна, его жену Луизу и двух слуг – телохранителей Пьера и Петипа.
Выехав в конце сентября из Парижа мэтр направился в Бурже, чтобы встретиться с епископом Эждием Римским. Он заручился рекомендательными письмами от ректора Парижского университета и в начале октября двинулся дальше на юг. Мэтр де Лузьян покачиваясь в седле вспоминал встречу с Эждием, о их беседах по учению Фомы Аквинского, о схоластике Пьера Абеляра, о трактате «О правлении государей», посвященного Филиппу IVКрасивому и много еще о чем были их беседы. Больше всего мэтр де Лузьян хотел узнать о святом писании и реликвиях, связанных с Иисусом Христом. Однако Эждий более склонен был к древнегреческой философии Платона, Аристотеля и совсем не расположен связывать священное писание с историей, как таковой. Мэтр де Лузьян искал экзегетиков таких, каковыми являлся Гуго Сем – Викторский и ныне живущий Николай Лиринский. Мэтр прослышав, что Николай Лиринский посещает университеты Ломбардии, Тосканы и маркгравства Мантуи под орденом францисканцев срочно отправился на юг, и минуя Мантую направился сначала в Парму в один из старейших университетов Европы, основанного еще в XI веке, однако Николай Лиринский уже отбыл отсюда в Болонью в самый старый университет, основанный в 1158 году. Мэтр конечно имел беседу с профессорами-геологами, но ничего существенного для себя не узнал, беседовал он так же и с холорами (студентами) и они показались ему более интересными собеседниками. В Болонье он тоже не застал, того что ожидал и пробыв там совсем немного направился в Модену, где наконец-то и встретился с Николаем Лиринским. Николай уже семь лет был францисканцем и ходил в длинной коричневой рясе подпоясанной грубой веревкой, плотно накинув капюшон на голову. Уединившись в университетском парке они уселись на скамье у фонтана и завели долгую беседу. Глядя в честные молодые глаза Николая мэтр рассказал почти все, что знал, скрыв однако по врожденной осторожности, что везет с собой все бумаги ордена тамплиеров. Николай Лиринский, выслушав все внимательно, сказал:
- Во истину сказано, брат мой, как у Екклезиаста «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми». Все, что ты мне рассказал, возможно. И прав был Великий магистр ордена рыцарей Храма, ни одному человеку нельзя владеть терновым венцом господа нашего Иисуса Христа, ибо не сподобен человек быть или даже чувствовать себя богом. Не дано! В книге пророка Иезикниля сказано «Так говорит Господь Бог: сними с себя диадему и сложи венец: этого уже не будет; униженное возвысится и высокое унизится». Вам мэтр предстоит высокая миссия, оберегать и охранять весь человеческий род и я думаю вы этого вполне достойны. Я буду молиться за вас, Bene dicite (в добрый час). И теперь покачиваясь в седле мэтр де Лузьян вспоминал все сказанное Николаем Лиринским, бережно поглаживая рукой баул притороченный к седлу с рукописями тамплеров, одновременно поправляя локтем кинжал висящий на боку под плащом. Прошло еще несколько часов в молчаливой поездке и вдруг кони весело заржав, побежали веселее сквозь облака выглянуло солнце и под его лучами на горизонте вдруг блеснула серо-голубая гладь моря.
- Скоро, Венеция, - радостно гаркнул с первой повозки возница, и все вдруг приободрились, подтянулись и как-то вдруг стало легко, потому что дальний путь подходил к концу и там недалеко за поворотом их ждало тепло очага, сытный ужин, сладкое тело любимой и ночной покой. Колеса в повозках закрутились быстрее, копыта цокали о камни древнеримской дороги громче, и солнце лилось на землю теплее.
Через два дня вечером мэтр де Лузьян подошел к резиденции Великого магистра Тевтонского (немецкого ордена Зигфрида фон Фейхтвангена. После падения в 1291 году в Святой земле крепости Акры (где с 1271 года располагался Тевтонский орден) сразу же после его избрания Великим магистром была избрана Венеция для резиденции главы ордена.
Мэтр поднялся на высокое крыльцо и вошел в просторный холл, а когда ему навстречу вышел слуга он передан ему письмо, врученное Шаком де Моле. Спустя минуту за ним вернулись и пригласили следовать за собой. Поднявшись по лестнице на второй этаж они долго шли через анфиладу комнат, двери в которые отворялись перед ними, как по волшебству. И наконец очутились в комнате с высоким сводчатым потолком и цветными стрельчатыми окнами. Из-за стола ему навстречу поднялся седобородый человек в белом плаще с черным крестом на плече. Это и был Великий магистр Зигфрид фон Фейхтванген .
- Мир вам, мэтр де Лузьян, - сказал он на сносном франкском подняв вверх правую руку. Ги де Лузьян преклонив колено дождался, когда к нему подойдет магистр и положит руку на его коротко остриженную голову. После чего они уселись за столом и завели разговор.
- Мэтр, я прочитал все то, что написал мне брат Жак и как охарактеризовал вас. Смешно подумать, что каких-то пятнадцать лет назад мы шутили о том, кто раньше предстанет перед господом я или он, а теперь все равно я думаю, что был прав не взирая на то, что Жак де Моле арестован…
- Как арестован? – воскрикнул де Лузьян.
- Наверное до вас еще не дошли сведения, я то же узнал об этом недавно 13 октября король Филипп арестовал Великого магистра и всех братьев тамплеров, находящихся во Франции, на Кипре в Англии, Испании, Священной Римской Империи… Везде, в общем везде по повелению папы. И только в Португалии браться обезопасили себя, став Новым орденом Христа.
- Это какое-то безумие, магистр, - в растерянности пробормотал де Лузьян.
- Нет, мэтр, это все то, что и должно было случиться, теперь вы продолжатели дела, святого дела тамплеров, на вас возложена эта благодать.
Ги де Лузьян благочестиво склонил голову перед магистром.
- Запомните, все что вам нужно, все в чем вы нуждаетесь, я все предоставлю вам. Стоит только сказать ваше слово. Уйду , придут другие, в их памяти останется то о чем мы говорим с вами. Я клянусь! Ги де Лузьян поднялся с кресла и приблизился к магистру. В общем они были одного возраста, поэтому почтение было чисто показным и казалось бы необязательным, однако сан это был сан. Ги де Лузьян поклонился и повернувшись направился к двери, но брошенные слова ему вслед, заставили замедлить шаг и задуматься.
- Я прослежу за вашими друзьями в Кенигсберге и приму все меры, чтобы с ними ничего не случилось. Де Лузьян обернулся в сторону магистра и благосклонно кивнул головой.
Когда он вышел из палаццо ярко светила луна. Чтобы добраться из Сан-Поло, где находилась резиденция магистра до Дораздордо ему нужно было понять гондольера. Едва только свистнув он стал обладателем шикарной гондолы с гондольером в широкой малийской шляпе и назвав адрес своего палаццо застыл в кресле, любуясь окрестными домами, как проплывали меж нами. Они медленно плыли по Гранд – каналу, а так как дворец Великого магистра располагался в северной части Сан-Поло им необходимо было сделать значительную петлю, чтобы попасть в район Дорсодоро, где прямо на берегу лагуны и находился палаццо Дель Бьянко, приобретенный орденом для проживания мэтра Ги де Лузьян был почти спокоен все ценности, что он привез с собой были помещены в подвалы банкирского дома Ломбарди (даже перстень он не стал носить при себе, предпочитая чтобы его охраняли другие) значит можно было расслабиться. Но не такой это был человек, он не мог быть полностью успокоен, после того что услышал от магистра и какая-то настороженность не покидала его. Он никогда не мог полностью отрешиться от каких-либо мыслей. Вот и сейчас ему представилось как бы он хотел посмотреть ежегодный карнавал, проходящий в последний день перед великим постои, и как бы радовалась его молодая жена за свою юную жизнь не повидавшая таких всеобщих праздников. А еще хотелось бы увидеть местную традицию о которой он слышал. Обручение дожа с морем, когда от дворца дожей отплывает разукрашенная галера Бучинторо и дож бросает свое кольцо в Адриатическое море. Эта традиция возникла в 1000 году, после завоевания Венецианской республики Далмации.
От всех этих размышлений его отвлек окрик гандольера.
- Сеньор, вот ваш дом!
- Va bene (хорошо), - машинально пробормотал мэтр, и бросив лодочнику монету спрыгнул из гондолы на ступеньки идущие от воды на мостовую. Едва он поднялся, как от стены отделилась фигура закутанная в черный плащ и низко сдвинутую на глаза широкополую шляпу. В ту же секунду к его груди было прижато острие кинжала.
- Buonasera (добрый вечер), - раздался глухой издевательский голос, - Деньги и бумаги. Sono in ritardo! (Я опаздываю!)
Мэтра не так удивило появление этого грабителя, (явление в любом месте, любого города довольно частое) как то, что этот мерзавец потребовал какие-то бумаги (зачем ему это было надо?) вместо того, чтобы произнести известную всему миру фразу «Жизнь или кошелек!» Ги де Лузьяна сразу же насторожили эти слова и он понял, что это не простой ночной грабитель, а скорее наемник платный убийца подосланный к нему. Однако не зря же он столько лет занимался с неправзайденным бойцом ордена Маномде Витре и уроки эти конечно не прошли даром. Мгновенно повернувшись боком он отвел кинжал от своей груди и неуловимым движением обеих рук выбил его у грабителя, одновременно услышав хруст сломанной кисти и звериный вой переходящей в плач.
- Фильо ди путна! (сукин сын), - плача произнес грабитель и согнувшись пополам, ухватился за сломанную руку.
- Ну что вы, сеньор, - спокойно сказал мэтр, поднимая упавший кинжал, - Это вы idioto! (идиот). Что ж так не разобравшись кидаться на кого не попадя. И какие такие бумаги вас интересуют?
Бандит молчал и только тихонько скулил прижимая к груди неестественно вывернутую кисть.
Мэтр медленно подойдя ухватил мошенника за шиворот и оттащил к стене дома.
- Сделаем дружок, так, - сквозь зубы спокойно произнес мэтр, презлобным голосом, - сейчас ты мне все расскажешь: кто тебя послал, что велел сделать и куда отнести награбленное, а я уж так и быть оставлю тебя в покое и возможно даже не сдам стражникам. Ну а если ты будешь молчать я сначала сломаю тебе вторую руку, но уже в локте, чтобы ты его никогда больше не двигал, потом по очереди переломаю ноги, а затем, - продолжил он поигрывая перед носом разбойника кинжалом, - Я…
- Нет, нет сеньор, я все скажу, все…
- Ну так то лучше. Я слушаю.
- Я не знаю этого человека, он нашел меня в таверне, где мы с приятелями выпивали по стаканчику вина в этот вечер и отведя в сторону предложил одну работенку, - взахлеб начал причитать несостоявшийся грабитель. Он знал мое имя и знал, что мы промышляем тем, что обираем поздних прохожих в городе. Он отвез меня к этому дому и велел ждать вашу милость здесь.
- И как же ты должен был узнать свою жертву?
- Он мне все подробно описал и как вы выглядите и во что будете одеты.
- Ну и что ты должен был делать дальше?
- Я должен был отнять у вас все что найдется, бумаги, кольца, деньги все, все… И принести это к нему.
- И где же он ждет тебя?
- Здесь совсем неподалеку через четыре дома на берегу малого канала.
- Как этот человек выглядит?
- Он, ну такой молодой, черные длинные волосы, нос с горбинкой и такие острые глаза. Когда он смотрит даже мурашки бегут по коже.
- И что же он обещал тебе за такое славное дело?
- Десять золотых.
- Недурственно для такого мерзавца.
А теперь слушай меня внимательно, ты пойдешь к этому твоему работодателю и выдумывай, что хочешь, что я убежал, что ничего у меня не было, что я упал и утонул в канале, что хочешь… А я хочу взглянуть на этого молодца и пойду за тобой следом. Если все пройдет удачно я добавлю тебе еще пару флоринов. А теперь перестань скулить и дергать рукой. Ну двигай! Эй, нет, дружок, - сказал мэтр, видя, что бандит тянется к кинжалу, - это тебе совсем ни к чему.
И размахнувшись выбросил его в воду.
Сокрушенно поникнув головой, грабитель двинулся вдоль Гранд – канала, а Ги де Лузьян двигался за ним, прячась в тени домов, не далее чем в десятке шагов.
Не прошло и пяти минут, как он видел, что от одного из домов отошел человек, и разбойник о чем-то стал говорить с ним жестикулируя здоровой рукой. О чем они говорили было не разобрать, было только слышно, что грабитель говорит, почти не прерываясь, а его собеседник только вставляет отдельные слова. Разглядеть этого человека мэтр не смог. Лицо скрывалось в тени шляпы и что он мог определить, то это то, что он довольно молод и практически одного с ним роста.
Наконец разговор окончился тихим болезненным стоном и грабитель рухнул на колени. Однако он недолго пребывал в такой позе, его визави подхватил его под мышки и, потащил к краю, выбросил тело в воду. Раздался всплеск и мэтр увидел как тело освещенное луной поплыло по воде в свое недолгое путешествие. «Что ж не видать тебе глупец своих золотых. А этот то молодчик будет поопаснее!» - подумал де Лузьян.
Выйдя из тени дома он подошел поближе к незнакомцу, все еще глядящего на воду.
- Эй, любезный, уж не меня ли вы поджидаете в этот поздний час, - усмехаясь произнес мэтр. По тому с какой скоростью этот обернулся, мгновенно обнажив кинжал, де Лузьян сразу же убедился, что был прав, тот еще молодчик. После этого даже не раздумывая, тысячу раз отработанным ударом, решил выбить кинжал и поговорить со своим противником. Отклонившись назад он резко выбросил вперед правую ногу, стараясь со всей силой ударить по руке держащей кинжал. Случилось не так, но совсем наоборот. От удара рука врага взметнулась вверх, но пальцы не разжались и кинжал с каким хрустом ушел под подбородок по самую рукоять. Лезвие пробило челюсти, язык и вошло в мозг. Антуан (а это был именно он) умер мгновенно. Он так и не разжал рукояти кинжала, обсел
на землю, глаза тут же застекленели и он завалился на бок. Ги де Лузьян глядя на упавшее тело, ожесточенно чертыхнулся. Он то хотел совершенно другого, теперь у мертвеца уже ничего не узнаешь. Он быстро обыскал одежду убитого, но кроме кошеля в котором позвякивали монеты, ничего не нашел. Надо было избавиться от тела, но в последний момент он стянул с левой руки перчатку и ожидание его не обмануло. На безымянном пальце он увидел перстень с оригинальной печаткой со звездой и крестом. «Может это что-нибудь подскажет» - подумал он и сунул перстень в карман. Вскоре тело Антуана отправилось туда же, куда поплыл и грабитель, только труп молодого человека почти сразу же ушел под воду.
Когда Ги де Лузьян вернулся в полаццо, то увидел Пьера, который сидел в холле на стуле возле стены. Рядом с ним у стены был прислонен бердыш, а на поясе висел длинный обоюдоострый кинжал. Кивнул головой он поднялся по лестнице на второй этаж и отправился в спальню. Приоткрыв дверь он под огоньком одинокой свечи, увидел, как спит на кровати под бандахином его жена Луиза. Длинные белокурые волосы разметались по подушке. Она лежала навзничь и грудь ее мерно вздымалась при дыхании, а губы розовые и влажные почему-то трепетали во сне. Она была красива «Всегда будешь красивым в осьмнадцать лет» - невольно подумалось мэтру. При виде жены все пережитые страхи и волнения почему-то вновь всколыхнули его, и так захотелось все это заглушить прижавшись к этому молодому белоснежному телу. Мгновенно раздевшись он скользнул в постель. Наверное это было последняя степень возбуждения, так стремительно он овладел его, что Луиза даже не успела проснуться. Сначала она вскрикнула в страхе, не понимая кто с ней находится и что с ней делают, но потом окончательно очнувшись ото сна страстно прижалась к нему всем телом. Де Лузьян не раз удивлялся насколько темпераментна его жена и это все проявлялась буквально с первых ласк. Он всегда прислушивался к ее вздохам и стонам, распознавал каждое вздрагивание ее тела. Но сегодня мозг его был затуманен, это был не человек, а зверь и сила и все движения его были звериными. Он уже не слышал ни ее вздохи и стоны, счастливый плач, и страшные крики (от которых даже встрепенулся дежурный внизу Пьер) он не чувствовал колыхания ее бедер в такт его движениям, он не осознавал что целует ее высокую грудь, кусая ее набухшие соски, его не было, - он был целиком в ней. А потом, когда все кончилось и возле нег лежала, мгновенно заснувшая, счастливая жена, обвив его руками, он долго лежал, не засыпая, глядя на полную луну, пускавшую серебряный свет через плотно закрытое окно.
На следующий день в банкирский дом Ломбардии в районе Сан-Марко явился высокий седовласый господин с окладистой седой бородой и длинными волосами волнами уложенными по плечам. Одет он был просто без претензий, но элегантно. Спросив у служащих не может ли он видеть главу дома Антонио Ломбарди и получив, ответ, что мэтр отсутствует и будет ближе к полудню, он попросил остаться и подождать его, заявив, что у него очень срочное и неотложное дело. Получив разрешение он уселся в кресло у стола, закинув нога на ногу, гордо выпрямившись и так провел в неподвижности несколько часов. Наконец ближе к полудню в помещение вошел Антонио Ломбарди, немолодой, но еще и не старый мужчина, с красивым волевым лицом и прошел в свой кабинет, куда с докладом направился и его секретарь. Через некоторое время высокий седоволосый мужчина был приглашен к главе дома. Антонио Ломбарди поднялся из-за стола и взмахом руки пригласив посетителя присаживаться, спросил:
- Сеньор, чем могу вам помочь? Присевший в кресло посетитель повернулся к банкиру и заговорил высоким надтреснутым голосом, с едва уловимым акцентом:
- Меня зовут Франсуа Лорье и я разыскиваю своего племянника Ги де Лузьяна. Он недавно прибыл в Венецию и поселился в палаццо день Бьянко. Сегодня утром мы договорились с ним встретиться, но придя к нему, я никого не застал на месте. Прождав около часа я встретил, только служанку, которая ходила на рынок и вернувшись, то же удивилась, что в доме никого нет. Пропали люди, а с ними пропали и вещи. Служанка только пожимала плечами и ревела. Она ничего не могла понять, тем более, что молодая хозяйка послала ее на рынок за продуктами к обеду и просила расспросить не найдется ли где-нибудь повариха, готовая поселиться у них и готовить еду. Я очень беспокоюсь не случилось бы какой-нибудь беды с моим племянником и его женой.
- Ну может он просто отправился в город на прогулку.
- Со всеми вещами? И кроме того мы договорились о встрече.
- Да, ехать на прогулку, нагрузившись баулами не совсем удобно.
- Вот видите!
- Ну, может, он просто решил поменять свое жилище на другое?
- Ну, во-первых для этого не нужно тащить вещи, которые можно привезти потом, во-вторых, он снял для себя отличный дом в хорошем районе и менять его не было нужды, в-третьих уезжая можно было бы предупредить служанку и хотя бы оставить мне какое-либо послание.
- Ну, может, он просто решил покинуть Венецию и отправиться куда-нибудь в путешествие, - не нашелся что еще сказать Антонио Ломбарди.
- Нет, я уже говорил, что мы договаривались о встрече!
- Так, что вы, сеньор, в таком случае хотите от меня – вскричал банкир.
- Сеньор, Ломбарди, - вкрадчиво начал старик и с каждым его словом лицо Антонио мрачнело все больше и больше, - Я знаю, что все свои ценности он оставил на хранение у вас. Может быть вчера или сегодня он или его жена заходили к вам и забрали их. Тогда понятно будет почему они уехали из Венеции.
- Сеньор, - откинувшись в кресле спокойно сказал Ломбарди, - вы должны знать, что ни один банкир никогда не выдаст тайну своего клиента.
- Я все понимаю, сеньор Ломбарди, - чуть не плача опять заговорил он, - Но поймите, если он забрал ценности и уехал это одно, а вдруг он попал в руки к бандитам и требуется заплатить выкуп, а не сном ни духом.
- Я еще раз повторяю вам сеньор Лорье, я не имею никакого права выдавать тайны своих поручителей, кто-же станет после этого иметь со мной хоть какие-то дела, да и власти не очень к этому расположены.
- Вот с этой стороны не будет никаких проблем, - сказал Лорье и вынул из кармана какие-то письма, - Это рекомендательные письма с просьбой оказать мне эту небольшую услугу от господина дожа Пьетро Градениго, его жены Томмазины Морозини (которая, как я знаю дружна и даже очень с вашей женой), кроме того от ……….нескольких банкирских домов, а так уважаемых людей, чьи фамилии прописаны в золотой Книге Венеции. И кроме того сеньор Ломбарди я ведь не спрашиваю, что оставил вам на хранение мой племянник, я хочу только узнать забрал он их или нет. Антонио Ломбарди с удивлением крутил в своих руках все эти письма разглядывая знакомые фамилии, подписи и печати.
- Все это так необычно, - пробормотал он, - Я в первый раз сталкиваюсь с подобной просьбой и все эти письма…
- Дорогой, сеньор Ломбарди, именно поэтому, я и запасая этими бумагами, чтобы вы не подумали, что я обманщик, пытающийся, что-то выведать у вас…
- И все равно, все это необычно и впервые…
- Уважаемый банкир, все бывает когда-то впервые, - доверительно произнес Лорье.
- Ну что же попробую вам помочь.
Он прозвонил в колокольчик и вошедший секретарь склонился к губам своего начальника Ломбарди, что-то сказал ему и тот удалился.
- Ну, что ж, - промолвил Ломбарди, - Остается только подождать это всего лишь Sructuc temporum (плод времени)
- Мы, entre hous (между нами) говорим так же, - улыбнулся Лорье.
Через полчаса вернулся секретарь и принес какие-то бумаги. Ломбарди внимательно их просмотрел и удивленно вскинул брови.
- Действительно, вы правы, их у нас уже нет!
- Они у вас изъяты? – спросил Лорье.
- Ну не совсем так, - заколебался банкир, - Сегодня утром рано к нам явилась женщина с доверительным письмом от вашего племянника и попросила срочно все переправить в наш филиал в Вену. Желания клиента – закон, и мы все тут же направили с охраной в наш филиал. Вот таким образом.
Видно было, что Лорье расстроился, но старался не подавать виду, поднявшись он поблагодарил банкира за услугу и даже не забрав рекомендательные письма стремительно вышел из кабинета.
«Непонятные дела» - подумал Ломбарди, покачал головой, сгреб все эти письма и, положив их в секретер, запер на ключ. Лорье, выйдя на мостовую, отступил еще более странно. Он вместе с поджидавшим его слугой сел в гондолу и объезжая по каналам стал расспрашивать гондольеров не перевозил ли сегодня кто-нибудь четырех человек, трех мужчин и одну женщину с поклажей, потом стал расспрашивать о трех людях, о двух или просто о вещах. Но за сегодняшний день в гондолах ездили и по одному человеку, и по два-три и просто возили поклажу и по каналам и через лагуну на материк, а кроме того туда сновали и лодки и баркасы. Так что опросить всех не представилось возможным. Оставив бесплодные усилия они высадились на материке, где у таверны их ждали оседлавшие лошади. Их путь лежал в Вену, филиал банка Ломбарди. Они скакали нигде не отдыхая несколько дней, но так и не поспели во время. Здесь же как и прежде в ход пошли доверительные письма и рекомендательные бумаги и выяснилось, что еще вчера в банк явился какой-то древний старик и представившись «дядей» Ги де Лузьяна, представив все необходимые бумаги, изъял все ценности и исчез. Ни вчера, ни в этот день никакой похожий старик Вену не покидал. Лорье понял, что потерпел крах и где могут оказаться беглецы, пока никто не знал. Франсу Лорье уселся на коня и нервно покручивая на пальце перстень, разделенный по эмали поперек с звездой и крестом, шагом сопровождаемый слугой направился в сторону Бургундии.

Прошло еще несколько дней и в архиепископство Зальцбург на территории Баварии в город въезжало после увеселительной прогулки семейство . Муж с женой, верхом на лошадях и двое слуг на мулах. Город Зальцбург (Salzburg – замок соли) так же переживал эпидемию черной чумы, унесшей почти треть населения, как и другие города Европы. С 1278 г. это суверенное княжество Священной Римской империи, получившее независимость от Баварии, и в этот период знатные горожане разъезхались по своим поместьям, спасаясь от неизлечимой заразы. Но все когда-нибудь кончается и горожане тали возвращаться в свои дома и дворцы.
Вот и сегодня барон Генрих фон Шлезинг со своей женой Изабеллой возвращались в город, а сзади ехали слуги, да еще вели нескольких мулов с нагруженных на них поклажей. Борон вместе с женой с удивлением разглядывали окрестности, ловно видели все это впервые. Впереди поднималась над городом (на 120 метров) на горе Фестунберг возвышалась величавая крепость Хоэнцальбург. Справа возвышались шпили бенедиктинского аббатства св. Петра, а так же собора св. Петра и Францисканская церковь. Горожане уже врядли могли точно узнать он это или не он. Во-первых прошло уже с десяток лет, как борона не было в Зальцбурге, да и на самом деле барон с женой так и убежали от чумы и были похоронены на чумном кладбище в 50 лье от города. А это как ни странно ехали в свой городской дом (выкупленный у дальнего родственника барона) Ги де Лузьян с женой Луизой и двумя слугами Пьером и Петипа. Они несколько изменили свою внешность, Луиза стала жгучей брюнеткой, да и де Лузьян перекрасил волосы, стараясь принять внешность покойных борона и баронессы по их фамильным портретами. Слуги везли за собой поклажу, где были упакованы все ценности, изъятые из Венского филиала Ломбарди.
- Вот теперь здесь мы будем жить, - сказал де Лузьян, склонившись к жене.
- И с другими именами…
- Так надо, Луиза я ведь тебе все рассказал и теперь мы будем в безопасности.
- Хорошо, хорошо, - сказала и отвернулась в сторону, чтобы ее Ги не увидел, как по ее щеке скатилась жгучая слеза.

Глава седьмая. Где-то между Мариенбургом и Кенигсбергом
8 января 1308 г.    (Страны Тевтонского ордена)

Ранним утром по лесной дороге катились четыре повозки окруженные всадниками. В этом году зима выдалась бесснежная, но было сыро в воздухе , по небу неслись черные тучи и в набегавшем порывами ветре чувствовалась близость моря. Впереди этого каравана закутавшись в меховой плащ и плотно накинув капюшон ехал Жан де Витре со своими спутниками рыцарями – тамплерами Карлом Шомоном и Жоффруа Сенье, а так же сержантом ордена. Лошади шагом тащили повозки и судя по их изнуренному виду они проделали уже немалый путь, да и повозки видя по всему не раз подверглись ремонту. Еще вчера они ночевали в орденском замке Марленбурге, где их с радостью приняли благодаря письму Великого магистра Зигфрида фон Фейхтвангена. Великий комтур ордена Зихорд фон Шварцбург радушно встретил их с братьями рыцарями в зале для собраний. Замок был заложен тевтонскими рыцарями в честь Девы Марии на берегу Ногата в усть реки Вислы в 1274 г. Сначала было построено северное крыло замка – это каплицу, зал для собраний и жилые помещения. Потом началось строится западное крыло замка, где помещалась комната комтура вместе с трапезой. В южной и восточной части замка были расположены деревянные склепы, где хоронили братьев – рыцарей, а так же мастерские и конюшня. Въехав во двор замка все облегченно вздохнули, а возницы совместно с конюхами стали распрягать коней и ставить их в стойла. Жан де Витре с удивлением осматривал на юго-западе замка высокую выдвинутую вперед башню, так названная «клешей» высилась в противоположном от данскера углу . Об этом обо всем ему рассказал брат – рыцарь, когда они пересекали двор и поднимались в северное крыло, зал для собраний. Там они встретились с Зихардом фон Шварцбургом, а женщин поместили в отведенные им помещения. Именно здесь Жан де Витре и узнал об аресте братьев – тамплеров вскоре после их отъезда из Парижа. Гонцы быстрее донесли во все ордена и коммандорства эту весть, так как они мчались быстрее ветра, меняя на остановках лошадей, а они были связаны повозками с грузом и ехали останавливаясь на ночевки и ремонты повозок, смену лошадей, да еще в придачу с ними (некоторыми из них) были жены, которые не могли бы выдержать этот дорожный безостановочный путь. Жан де Витре не удивился услышав эту весть, но все остальные были поражены этим вероломным арестом. После того как путешественники по трапезничали и разошлись по помещениям Жан де Витре уединился с великим комтуром в его комнате перейдя в западное крыло здания. Зигхард фон Шварцбург уселся в кресло и пригласил присесть тамплиера.
- Да, многие братья – тамплиера арестованы и заключены под стражу по всему миру, закрываются коммандорства, изгоняются рыцари, - заговорил фон Шварцбург, - Лишь только кое-где рыцари еще держаться в Португалии, некоторых странах Священной Римской империи, в Англии. Даже на наш орден начинают поглядывать косо, мы покинули Святую землю, никто уже не хочет участвовать в крестовых походах и их организовывать. Мы все рыцарские ордена перестали быть нужны земным государям. На нас вешают всякую мыслимую и немыслимую ересь, что с дьяволами связаны и на крест плюем и Господа нашего Иисуса Христа не признаем.
- Боже, Beato Virgo (Блаженная Дева)! – вскричал Жан де Витре, - Ну, какая чушь, такое могут говорить только безграмотные, темные люди. Как же можно так говорить, что мы покинули uterus ecclesiae (лоно церкви)
- Да, вы правы, брат, - сказал великий комтур. – Ведь наш девиз «Помогать – защищать – исцелять («Helqen – Wehzen – Heilen» нем.), что мы делали последние сотни лет, да отбивались на этих землях от прусских язычников, жемайтов, семиганов, а скольких спасали в Священной земле. Да и ваш орден то же имеет девиз «Молись и трудись» (Ora et labora) разве это плохо. Что вы будете делать дальше?
- Мы направляемся в замок Кенигсберг, там ждет меня дядя Жерар де Вилье прецептор Франции, уже бывший, - сумрачно промолвил Жан де Витре.
- Да, да брат мой я знаю об этом, твой дядя развил такую деятельность. Значит вы остановитесь там. Неспакойные ныне времена, а я хотел предложить вам пока наш кров, хотя комтур Гебхард фон Бирнебург тоже славно управляется с замком. Ну что же, помолимся брат и пойдем ночевать, вам ведь вставать придется рано, что бы добраться до ближайшей мызы. Что же пожелаем всем нам увидеть somnia a Deo missa (сны посланные Богом) Pax vobiscum! (Мир вам). После этого Жан де Витре поднялся и перекрестившись вышел из комнаты комтура. Он прошел переходом к жилым помещениям и долго потом лежал на лежанке стараясь уснуть, но сон так и не приходил.
На утро поднявшись засветло, все стали суетится, кто-то готовил пищу, кто поил и кормил лошадей, кто-то собирал вещи в повозки. Во дворе замка царила обычная повседневная суета. Наконец все расселись по местам заскрипели открывающиеся ворота и обоз двинулся в путь на северо-восток к замку Кенигсберг.
И вот через два дня на горизонте показались какие-то строения. На высоком берегу болотистой реки Преголя (древнее название – Липцы) показались кирпичные красно-коричневые стены замка Кенигсберг с башнями, стенами в бойницах, подъемными воротами. Вокруг замка виднелись деревянные и каменные постройки домов, а с севера недалеко от острова Кнайпхов возвышался двухэтажный дом из камня с окнами похожими на узкие высокие бойницы с черепичной крышей, обнесенный высоким тесанным забором из бревен. Они подъезжали все ближе и ближе и замок вырастал, как на глазах. Жан де Витре, как ворота в большом каменном доме открылись ворота и оттуда выехало несколько всадников и поскакали в их сторону. Чем ближе приближались всадники к ним, тем радостнее билось сердце в груди у де Витре. Внезапно небо сыпануло таким зарядом снега, что сразу вокруг все потемнело и снег поземкою закружился по незамерзшей земле. Снег бил в лицо и слепил глаза. Лошади жалобно ржали и трясли ордами. Всадники приближались все ближе и ближе и наконец, де Витре в одном из них узнал своего дядю де Вилье в коричневом плаще с капюшоном под которым сверкала кольчуга, а по бокам лошади бился длинный меч.
- Привет, племянничек, - прокричал Жерф де Вилье, подскакав на лошади вплотную, и сжимая его за плечи руками в рукавицах. – Наконец-то вы прибыли, а я уже дождался. Заряды снега били непрерывным потоком и все фигуры и тенты повозок были покрыты толстым слоем мокрого снега.
- Едем, братья, едем, - прокричал де Вилье, - а то нас занесет снегом, если еще подождем и тогда вовсе не доберемся до замка. Все разговоры и встречи потом. Вперед! Боссеон! И он тронул коня за уздечку и поскакал впереди. Быстро начало темнеть, а снег и ветер только усилились. Еще немного и совсем будет темно. Лошади почуяв впереди отдых и еду рванулись вперед и колеса скоро застучали по мощенной мостовой, выложенной перед воротами замка. Ворота были распахнуты и они въехали в довольно просторный двор. Повозки стали выравниваться подъезжая ко входному портику в замок. Жан де Витре сквозь пелену снега увидел, как выскакивают слуги и разгружая повозки заносят вещи в дом, складывая их в большой прихожей, а еще краем глаза он увидел, как подскочили конюхи и стали распрягать застывших лошадей и доводить их в конюшни, которые оказались справа от дома с высокими деревянными воротами. Справа от дома за пеленой снега тоже виднелись какие-то хозяйственные постройки, какие-то склады, а рядом с ними расположилась небольшая каплица с остроконечной крышей украшенной помедненным крестом. Вокруг царила такая суета, что де Витре в первую минуту даже растерялся, сновало около дюжины луг не считая его людей. Однако он быстро опомнился и указав дяде рукой на сундук, который за ручки тащили два лакея. Все поняв де Вилье хлопнув одного из них по плечу прокричал тому в ухо:
- Годфри, этот сундучок отнесите в мою комнату!
И похлопав де Витре по плечам он потянул его в дом. Когда за ними захлопнулась дверь сразу в лицо пахнуло теплом. Они прошли через прихожую и оказались в огромной трапезной за которой стоял огромный длинный стол, длинной не менее 3 перше (около 15 метров) вдоль которого выстроился ряд стульев с высокими спинками. В углу в огромном камине на кованой решетке пылали два огромных бревна и пламя поднималось чуть ли не до самого дымохода.
- Шан, подымайся, наверх в свою комнату и переоденься. Годфри тебя проводит, потом, потом потрапезничаем и пойдем в мою комнату, рядом с часовней, надо все обсудить.
Де Витре провели на второй этаж. В его комнате уже стояли его вещи и на стенах висело оружие и ярко горели свечи на столе. Он снял с себя намокшую одежду и повесив сушиться на спинку кресла плащ и поставив вдоль стены сапоги, остальную одежду бросил в корзину для стирки. Переодевшись в сухую одежду и обувь, он привел себя в порядок, причесался и подцепив короткий кинжал, спустился вновь в трапезную. За столом уже сидели рыцари с женами, сержанты и дядя со своей родной племянницей, кузиной Жанной, которую он тут же узнал. Она ему улыбнулась и он увидел насколько та похорошела за последнее время. Де Вилье жестом пригласил его сесть по правую руку, а слуги наперебой подносили к столу всякую снедь и вино. Тут стояли и блюда со всевозможными паштетами, маринованный морской окунь и запеченная сельдь, жареная птица и целый молодой кабанчик, зажаренный целиком и порезанного на куски, а так же стояли разные соуса и желе. Стол еще украшали графины с вином красным и белым, а так же морсы, местный квас и медовуха. Едва Жан уселся, как тут ему налили чашу вина и в тарелку наложили мясо и паштеты. Жерар де Вилье поднялся держа в руках кубок и сказал:
- Братья мои, помолимся богу, за пищу и кров. Как говорится в книге Пророка Иезекииля «Сын человеческий! Хлеб твой ешь с трепетом и печалью». И подняв свой кубок он одним глотком его опорожнил. Все настолько проголодались, что сразу же принялись за еду и питье. Несколько слуг остались стоять за спинами обедающих, а остальные отправились на кухню в людскую, тоже перекусить.
Через некоторое время, когда Жан де Витре почти уже насытился, дядя подал ему знак рукой и они вышли из трапезной и направились в его комнату. Комната была небольшой но уютной. Одно небольшое окно выходило на северную сторону с видом на реку Преголь. В комнате стоял небольшой стол с двумя креслами, платяной шкаф, полки для книг, на стенах тоже висело оружие, на столе стояло два канделябра в каждом по шесть-семь зажженных свечей. Де Вилье уселся за стол и налил себе в кубок вина.
- Ну, племянник, рассказывай, как прошел поход, что было и чего не было, - усмехнулся он.
- Это длинный рассказ, ехали, отбивались, распродавали товары, правда когда оказались в Польском королевстве стало поспокойнее. Пару раз наскакивали какие-то крестьяне чуть ли не с вилами, но получив отпор исчезали или оставались на земле. Так что устали, но доехали нормально, несколько больных, несколько раненых и вот в итоге здесь. Дядя, еще наговоримся, лучше расскажите про это место, где я думаю нам надолго придется остановиться.
- Ну что ж слушай…
- Нет, погодите, расскажите у вас есть какие-то слухи об ордене, о Великом магистре, братьях – рыцарях…
- Мы об этом знаем, то что и все, - помрачнев сказал де Вилье. – Я знаю что все тамплиеры, а в том числе и Жак де Моле, арестованы, все ценности отобраны в казну, отобраны земли, коммандорства, замки, дома. И так почти везде, только насколько я слышал в Португалии орден сохранился, хотя теперь и называется Орденом Христа…
- Понятно, то же мне рассказал и комтур замка Маркенбург фон Шварцбург, во в тонности так.
- Я его знаю, но так же за это время я сблизился с комтуром замка Кенигсберг Гебхардом фон Бирнебургом. Жанна близко познакомилась с его племянницей Ульрикой и теперь она частенько бывает у нас. Кстати очень хорошая девушка, приглядит и в совершенстве знает наш.
- Ну, дядя, вы опять за это, - покраснел Жан де Витре.
Он всегда был хладнокровен и спокоен в бою, но всегда тушевался в светском, а особенно женском обществе.
Ладно, ладно, - благосклонно проговорил де Вилье, - но мои слова все-таки запомни. Значит, так этот замок решил построить Жак де Моле лет десять назад, тогда было получено разрешение ландмейстера, и прикуплено несколько сот акров земли вблизи поместья. За это время как видишь построен дом, конюшни, склады, сделана ограда. Если заметки изнутри по ограде по всему периметру выполнен помост для бойцов. Дом каменный в два этажа. Есть так же цокольный этаж и подвал. Выполнен довольно длинный подземный ход, своды укреплены кирпичом, а ход выходит в укромном месте к реке. Так что твой сундучок есть куда замуровать. Де Моле предусмотрел почти все. Подвал каменный, сухой с дренажом. Во дворе колодец, так, что водой будем обеспечены надолго и едой, все склады его забиты. Даже стоки выведены прямо в реку, так что не приходится выливать помои, либо во двор, либо за стены прямо на землю. Но самое главное буквально рядом стоит Орденский тевтонский замок с которым мы поддерживаем самые хорошие отношения, что несомненно тоже очень важно. Вот такая, племянник, наша как говорится диспозиция.
- А, что здесь бывают, так же нападения?
- Да, местные язычники делают вылазки и даже несколько раз пытались осаждать замок. Но сил и у нас и в Кенигсберге предостаточно, так что вполне можно отбиться и выдержать небольшую осаду.
- А, как устроен орденский Тевтонский замок?
Вообще замок был заложен рыцарями Тевтонского ордена в 1255 году. Раньше здесь располагалось прусское городище Твангсте. Так вот уже в 1257 году началось строительство каменного здания и вот видишь за это время выстроена целая крепость с башнями, крепостными стенами подъемным мостом. В замке сейчас находится до 200 рыцарей и простых воинов. А знаешь, что означает название Кенигсберг – королевская гора. Потом стали пристраиваться поселения Лебенихт, который недавно получил городское право, а так же Кнайпхов. До сих пор замком управляли маршалы Тевтонского ордена, но с 1304 здесь поселился орденский комтур. Вот в целом такие у нас дела обстоят племянничек.
- Ну, что ж не вижу пока ничего плохого, - сказал Жан де Витре.
- Это как принять наше сегодняшнее положение, - промолвил де Вилье. – Пока мы в безопасности, но ты же знаешь, что нас все равно будут искать и нам все равно придется скрываться все дальше и дальше. А, кроме того мы потеряем Родину и хотя, как говорят латиняне ubi bene, Ibi patzia (где хорошо, там и Родина) все же тоскливо иногда становится на сердце. Спасает вино, но боюсь, как бы не спится. Ведь, правда?
- Правда, дядя, - кивнул головой Жан и указав рукой на стоящий в углу сундук, - а что будем делать с этим?
- Пусть все успокоятся. А потом отберем золото и камни, надо же как-то выкручиваться. Земли мы сдаем в аренду, а деньги будем сдавать в долг под проценты, да как ты уже сказал можно и заняться торговлей, подрядив под это дело наших слуг. Кстати у меня хороший управитель и казначей, так что я думаю, наши средства надо умножать, чтобы содержать эту «армию», а сколько мы пробудем в осаде, я бы даже сказал сколько поколений, этого не знает даже сам Господь. Аминь!
- А остальное куда? Куда бумаги, книги, куда ларец?
- Вот об этом можешь не беспокоиться. Все уже предусмотрено. Так что пошли.
Де Вилье поднялся и открыв сундук стал перекладывать небольшие полотняные мешки с золотыми цехинами, денариями, турнозами, флоринами, крейцерами. Потом переложил изделия из золота и серебра, обернутые в пергамент и последними достал мешочки с алмазами, рубинами, изумрудами и сапфирами. После этого они подняли облегченный на две трети сундук и понесли его из комнаты к лестнице ведущей вниз. Они спустились по винтовой каменной лестнице в подвал и Жан зажег, вставленный меж камней факел, от принесенной свечи и держа его над головой двинулись по узкому сводчатому проходу. В подвале было прохладно но не сыро. Они подошли к решетке запертой на навесной замок и де Вилье, сняв с шеи ключи открыл его. Они пронесли сундук по коридору, дальше и повернули налево попав в небольшое помещение.
- Сейчас мы находимся под часовней, - сказал де Вилье с натугой в голосе. Они остановились перед дубовой деревянной, обитой клепаным железом, которая может выдержать даже таранную осаду с двумя массивными внутренними врезными замками. После того как замки были отворены и дверь открылась наружу за ней оказался высокий каменный порог и низкое сводчатое помещение с нишей закрытой железной кованной нишей. После этого они поставили сундук в нишу и закрыли металлическую дверь, а выйдя из помещения закрыли на два замка и дверь ведущую в помещение с ларцом в сундуке.
Медленно, идя по коридору, де Вилье тихо сказал:
- Ну вот здесь и будет храниться последняя реликвия тамплеров.

На следующий день Жан проснулся довольно поздно и так было лень вставать с кровати, не смотря на то, что печи уже топились и дым проходя по встроенным в стены дымоходах уже нагрел его комнату. Было позднее солнечное утро, снег кончился, но не растаял и лежал белым ковром по которому струились темные не покрытые льдом воды Прегал. Где-то во дворе или скорее за оградой раздался рев рога и де Витре понял, что это сигнал с просьбой открыть ворота. Быстро, подскочив с кровати, Жан принялся одеваться и подпоясавшись кинжалом спустился на первый этаж. Во двор уже въезжали всадники, человек десять и среди них он разглядел девушку, укутанную в меховую накидку с меховым капоро скрывающим полностью ее лицо. Де Вилье уже оделся и, накинув плащ на плечи, вышел встречать гостей. Подскочили слуги и придерживая лошадей помогли рыцарям сойти с седла. Тут же в прихожей появилась Жанна и выглянув в окно и улыбнувшись де Витре произнесла:
- Ульрика!
Жан с удивлением посмотрел на девушку идущую по двору, но так и не рассмотрел ее лицо, закрытое низко опущенным капюшоном. Двери отворились и гости вошли в вестибюль замка. Слуги тут же принялись принимать плащи и накидки, перчатки и шлемы. Де Вилье подвел Жака к высокому седоволосому рыцарю с рыжими усами и бородой одетого в белые одежды с черным крестом на плече.
- Вот мессир фон Бирнебург, - сказал он, позвольте представить моего племянника Жана де Витре, рыцаря из ордена Храма.
- Ордена тамплеров, к сожалению, уже почти не осталось, - сказал фон Бирнебург, - до меня дошли сведения, что начался допрос рыцарей по всем коммандорствам ордена. Наш Великий магистр тоже хочет перевести резиденцию сюда в Тевтонский орден, потому что даже на нас уже начались нападки со стороны многих. Ну, да ладно, что мы все о делах, да о делах…
- Правильно, мессир, комтур, - встрепенулся де Вилье, - прошу вас и рыцарей отрапезничать в нашем доме.
- С удовольствием, принимаю ваше приглашение!
Все двинулись в трапезную и стол на сей раз был полон гостями и едой с питьем. Жан оказался прямо напротив Ульрики и теперь смог ее рассмотреть. Напротив него сидела девушка лет двадцати с длинными рыжими кучерявыми волосами, бледным едва подернутыми веснушками лицом и пронзительными голубыми глазами. Она показалась ему удивительно красивой. Насколько он успел разглядеть у нее была очень тонкая талия и высокая грудь. Пока он пил вино и исподтишка поглядывал на нее, она сама, как ему показалось, буквально пожирала его глазами. Но вскоре девушки поднялись и ушли к себе в комнату, и Ульрика, поднимаясь по лестнице на второй этаж, все время оглядывалась на него.
После еды рыцари отправились на охоту, но Жан отказался, сославшись на усталость после длинной дороги. Когда вернулись с охоты уже вечерело и крестоносцы, не скидывая с коней добытую дичь, двух молодых ланей, пожелали отправиться обратно в замок. Ульрика ссылаясь на темноту захотела остаться у тамплеров вместе с Жанной и уговорила своего дядю, чтобы он прислал завтра за ней провожатых. Ульрика называла их небольшой замок по какому-то тевтонскому названию но Жан разобрал только одно слово «адлер» и тогда она смеясь сказала, что она назвала замок «гнездо орла». На ужин подала затравленную на охоте дичь. Лань была нежной, зажаренная на кухне, на вертеле, с хрустящей поджаристой кожицей. Все ели ее, запивали бонжуйским красным вином и весело смеялись переговаривались между собой. И опять Жан заметил какие взгляды бросает на него Ульрика, и как лукаво косится на них кузина Жанна. Все остальные не замечали, как они перестреливались взглядами. Вскоре совсем стемнело и слуги зажгли большой круглый канделябр из множества свечей подвешенной над столом в трапезной. Вечер быстро катился к концу и пирующие стали постепенно расходиться по своим комнатам. Последними ушли слуги, затушив свечи в канделябрах. Жан де Витре лежал на кровати и сон не шел. Закрыв глаза он вспоминал лицо Ульрики, вспоминал ее смех и ее белоснежную улыбку. Вдруг в его комнате раздался какой-то шорох и он зная, что дом хорошо охраняется и даже на дворе выставлена стража, открыл глаза совершенно не страшась. То что он увидел повергло его в какой-то страх. В лунном свете падающего из окна и в свете одинокой свечи у изголовья первое, что он увидел это были рыжие густые волосы и необыкновенно широко раскрытые блестящие глаза. Это была Ульрика. Она стола возле его ложа и молчала. От неожиданности он приподнялся и сел, все слова, которые он хотел произнести, словно застряли у него в горле, а она увидев это его непроизвольное движение, словно очнувшись села рядом с ним. Рубашка на ее груди была расстегнута и он увидел ее грудь и даже набухшие под одеждой соски.
- Ульрика! – выдохнул он
- Тише, тише, - в ответ она закрыла ему ладонью губы.
- Что ты делаешь? – невольно промычал он сквозь зубы.
- Я, пришла к тебе. Я всегда делаю то, что хочу.
- Но… что… как это теперь,- Жан терялся и не знал, что он должен говорить.
- Молчи, молчи, - она опять закрыла его губы ладонью и от запах ее тела у него закружилась голова, - Вы, что боитесь мессир рыцарь слабую женщину, а может вы думаете, что к вам пожаловал сам дьявол из преисподние с огненными волосами и замораживающими взглядом… Боже мой, да вы дрожите, неужели от страха? Я настолько страшна? Слушая ее Жан невольно откинулся назад и Ульрика вдруг наклонилась к нему, и он уже не видел ничего кроме этих широко раскрытых глаз. Теплое дыхание коснулось его лица и он услышал в нем и запах жареной косули, и терпкого вина, а когда ее губы приблизились почти вплотную он услышал запах молока, не козьего, не коровьего, - этот запах он казалось запомнил с детства вместе с запахом материнской груди (а может это ему просто показалось?), но потом губы припали к его губам и он стал терять сознание, падая в глубокую, глубокую пропасть.
Очнувшись он осознал, что Ульрика освободилась от рубашки и совершенно голая прижимается к его груди, целуя шею и он даже ощущает ее отвердевшие до плотности железа соски на груди. Он невольно гладит ее по спине и шепчет на ухо:
- Ты сошла с ума, ты дьяволица!
- Да, я сошла с ума, как только увидела тебя я вся трясусь уже несколько часов. Это твой дядя заколдовал меня постоянно рассказывая о тебе. Это он дьявол. Я тебя никому не отдам, ты только мой, мой навсегда, или ничей, ты и я не будем жить отдельно, я всегда делаю чего хочу. Знай это! Но только в этом, а во всем остальном я такая покорная женщина, которую ты никогда не видел, я вся твоя, ну сделай же со мной, что-нибудь, ну хоть что-нибудь…
Она шептала ему на ухо, обжигая горячим дыханием и его мускулы наливались силой, вопреки его желанию. Он тоже обезумел и опрокинув Ульрику на спину и, прижав ее к ложу, впился в теплые трепещущие губы. Все остальное происходило, как в тумане, и разорванная вдоль тела ткань и внезапно увиденные в свете свечи красивые раздвинутые под ним ноги и лоно в рыжеватых волосах, и то как он оказался в ней, и пронзительный, который испугавшись, он старался закрыть губами, чтобы никто не услышал. А потом необычные продолжительные стоны и расслабленный конец всему и глухой, звериный хрип, который он издал даже не понимая, что эти звуки издал он. На тело покатилась какая-то расслабленность и он почти упал на спину, а Ульрика повернулась и, обняв его, и прислонившись к плечу, вдруг тихонько заплакала. Он с удивлением посмотрел на нее и стал гладить по волосам и плечам что-то шепча не то успокаивая, не то винясь в чем-то.
Ульрика вдруг успокоилась и подняв к нему лицо произнесла:
- А теперь ты мой рыцарь, мой! И я твоя! Сегодня же скажу дяде!
- Нет! – вдруг вскрикнул Жан. Ульрика невольно вздрогнула и начала отодвигаться от него, словно от чужого.
- Глупая ты женщина, - вскипел Жан, и усмехнувшись подтвердил, - Глупая. Это я прошу руки и твоего сердца и в любом бою буду твердить только это. Еще не хватало, чтобы я позволил какой-то там женщине все решать за себя. Завтра же мы едем к твоему дяде. Кстати, а что значит имя твоего дяди.
- Ну, если перевести, это что-то вроде «Грушевый замок», а откуда оно пошло не ясно, - успокоившись сказала Ульрика, осторожно всхлипывая.
Жан тихонько прижал ее к себе и заглянув в голубые глаза, и целуя в губы тихо прошептал:
- Завтра…

Глава восьмая. Париж, замок Тамполь
17 марта 1314 года

В подвале башни Тамполь было темно и сыро, свет едва проникал через узкое окно наверху под сводом, освещая Жака де Моле, сидящего на лежаке в нише каменной стены, последнего, двадцать второго Великого магистра ордена Храма, рыцарей – тамплеров. Это был уже не тот де Моле, что семь лет назад, который сидел в своем кресле в замке Тампль. Седой, сгорбленный старец с обросшими седыми волосами и бородой, в истлевшей одежде, это сидела человеческая развалина, готовая умереть в любую минуту, и только какой-то внутренний огонек еще не угасшей веры горел у него в груди. Те унижения, что пришлось на долю тамплеров и его самого, могло уничтожить любого простого человека. Пытки, допросы, голод, полное одиночество, когда ничего не знаешь, отсутствие денег на мало-мало сносную еду (казна выделяла в месяц на осужденного 14 денье, что не хватало даже на еду) истлевшая одежда за столько лет. И все эти годы держало только одно. Вера и надежда, надежда в том, что их последняя реликвия будет сохранена и не попадет в чужие руки. Де Моле поднялся с лежанки и звеня цепями, прикованными к стене прошелся по каземату и, подойдя к лохани с водой, делал несколько глотков. Воспаленный лоб пылал. Тихое весеннее утро вставало над Парижем, раздавался звон колоколов в церквях и соборах, стали слышны голоса грузчиков, развозящих продукты на рынки и неспешный шаг цеховиков. Великий магистр вернулся к своему ложу и усевшись принялся вспоминать, то что он делал в течении этих семи лет. Ведь только повседневные воспоминания, да молитвы оставляли в его меркнувшем сознании остатки здравого смысла. Вот и сейчас прислонившись к грубой каменной стене и накрывшись грубым, по новым плащом, подкинутым ему сердобольным тюремщиком от неизвестного благодетеля, он предался своим воспоминаниям.
Он вспомнил, как отправил своих людей в разные стороны (пока его пытали он старался это не вспоминать) , он вспомнил, как его и братьев арестовали в пятницу 13 октября 1307 года. Он вспоминал, как приехал в Париж, почетный гость, на похороны Екатерины де Куртене, супруги Карла Вануа, брата короля Филиппа Красивого 12 октября и остановился в своей резиденции в Тампле, а на следующий день ворвавшиеся лучники арестовали его и всех братьев и заключили в подвалы их же замка.
24 октября его вызвали на первый допрос и тут же подняли на дыбу. Де Моле сразу понял, что его ожидает и чего от него добиваются и кто стоит за всем этим и решил сознаться в том, что от него требовали. Еще день магистра содержали в Тампле, а потом перевели в тюрьму в Корбее. И так его мотали по разным тюрьмам, допрашивала папская комиссия и когда все это надоело 12 ноября 1309 года он опросил о встрече с Гильемом де Плезьяном (сыщиком короля Филиппа), но вспоминая этот разговор де Моле поморщился. То чего хотел де Плезьян не вязалось ни с чем. Обвинять орден, защищать себя, изворачиваться, продать всех своих братьев и уничтожить все что создавалось сотни лет, потерять веру в Бога, продать вою душу дьяволу…
Жака де Моле даже передернуло от воспоминания этих слов де Плезиана, и даже ледяная стена к которой он прислонялся спиной не показалась ему уже такой холодной. Вскоре после этого магистра почти перестали допрашивать, а со 2 марта 1310 года вообще оставили в покое, и вот уже четыре года он сидел в каземате, не видя никого и почти ничего не зная, что творится за стенами его тюрьмы. Дни тянулись чередой, после этого он уже четыре года отмечал почти каждый день на стене своей камеры заточенным кольцом своей цепи, но вскоре все перепутал и то что происходило в Париже узнавал из скупых слов тюремщиков. От них же он узнал, от той небольшой записки, что ему передали, о роспуске храма буллой «Vox in excebgo» 22 марта 1312 г., которую издал папа Климент, и многие еще другие сведения, каким-то образом проникали в казематы башни Тампля.
Жак де Моле уже давно не слышал о судьбе великого командора ордена Рембо де Коромба (после 1308 года) и подозревал, что не выдержав поток он умер в тюрьме.
Де Моле, накрывшись плащом и насколько этого позволила цепь, прошелся по камере. «Что же нас ждет», - подумал он, - О братстве «Звезды и креста» из нас знает только командор Нормандии Жоффруа де Шарле и значит нам двоим отвечать за все это. Жоффруа де Гонневиль (командор Аквитании и Пуату) да Гуго де Перо (досмотрщик Франции) могут оправдаться и «заслужить» себе хотя бы заключение. Королевская власть не мила, но и не долга. Все может случиться , то ли то… то ли это…» Де Моле задумался и в это время, услышал шаги по коридору нескольких человек, слышимые через зарешетчатую решетку дубовой, окованной двери.
Магистр откинул плащ и затаил дыхание. Заскрежетал засов, дверь открылась и в каземат зашел, пригнув голову, король Филипп IV Красивый.
- Ваше величество, - поднялся де Моле и тут же опустился на свое ложе, ноги его уже почти не держали.
Король Филипп осторожно приблизился к Великому магистру, словно высматривая длину его цепи и боясь приблизиться на такое расстояние, когда осужденный сможет вцепиться ему в горло. Он потоптался возле двери и прошел в угол камеры.
- Ну, что же Жак де Моле, - сказал король, - я пришел предложить тебе, то что необходимо выполнить для облегчения твоей участи.
- Неужели? – улыбнулся беззубой улыбкой де Моле. – А я думаю ты государь пришел поговорить со мной о чем-то ином. Это обращение на «ты» покоробило короля, но он знал, что магистр прав и в душе будучи справедливым государем во всех делах и поступках он промолчал и все-таки подошел к одинокому зарешетченному окну, излучавшему дневной свет в подвал и остановился.
- Я слушаю вас государь, - произнес де Моле и тихонько откашлялся.
- Магистр, - сказал Филипп, - ты прекрасно знаешь, что от тебя нужно. Ты должен сказать куда отправил из Парижа ценности, куда рукописи, где они и как их получить?
- Филипп, ты групп…
- Что! – вскричал король, - Моле ты забываешься с кем разговариваешь…
- Знаю, я прекрасно знаю. А ты помнишь, кем бы ты был без меня и у кого ты прятался, когда твои любимые парижане прижали тебя за обесценив деньги. У кого ты прятался и прятал свою казну? Я мог растереть тебя в порошок, но я не стал этого делать, потому - что думал, что ты умнее. А теперь я вижу, что ошибся.
- Магистр, ты не в том состоянии, чтобы грозить мне.
- Ваше величество! Вы видно меня не слышите, это не я грожу вам, это вы копаете яму себе.
- Ты, магистр, сошел с ума! – Государь! Государь! Опомнитесь! – де Моле почти уже кричал, - Вы что не понимаете, что это общество, братство «Звезда и Крест» желает господствовать над всеми. Над орденом, над государями и сталкивает нас с тем, чтобы погубить всех и завладеть властью над миром.
- Я, не верю, магистр.
- Можете не верить, государь. Главное понять.
- А я, вот как раз и не пониманию, какое общество может овладеть всеми этими тайнами, править миром и государями, народами. Ты сошел с ума магистр! Кто может стоять выше власти божьей, которая и ставит нас государей над народами.
- Государь! – сказал де Моле. – В своих непредсказуемых желаниях вы уже и так зашли слишком далеко. Я понимаю, что король должен подчинить себе вассалов и укрепить государство, но делать это уничтожая слуг божьих, обрекая на мучения и казнь невиновных – это не богоугодное дело. Или зависть на чужое богатство затмило твой разум государь?
- Замолчи, магистр, - заскрипел зубами Филипп, - ты испытываешь мое королевское терпение, ибо как христианин я могу и уже даже простил тебя. Будем говорить начистоту – слишком большой власти добивались рыцари вашего ордена. Прежде им хватало пожертвований и занимались они защитой и сопровождением пилигримов в Святую землю, участвовали в схватках с неверными, врачевали. И до чего дошли твои благоверные – содомский грех, учение ереси, отрицание господа нашего Бога, обвинение в ineptia mysterii (нелепости таинства) нашей христианской церкви. И что стало теперь с твоим орденом. Вы погрязли в разврате, вы торгуете землями берете с нее ренту, строите дома и замки. Вас уже не устраивает жизнь и существование ордена за счет пожертвований. Вы сами ссужаете деньги и дерете такие проценты, что даже ломбардийские банкиры недоумевают, как это у вас получается. И за счет, тех кто не может возвратить такие проценты, вы отбираете их имущество и спекулируете им. Вот откуда и вас все эти богатства. И здается мне, что многие ценности вы вывезли из Святой земли, из Иерусалима, Акры. Вот во что превратился орден рыцарей Храма. Я уже не говорю, о том какие разговоры твои ……. Допускают в отношении власти и меня, короля!
- Все это совершеннейшая ложь, - устало сказал де Моле, - и вы, государь это прекрасно знаете! Да, орден вел дела по аренде земель и ссужал деньгами (кстати и французскую корону тоже), но так же строил церкви, коммандорства, приютные дома для паломников и страждущих, а так же с госпитальерами лечил и кормил всех нуждающихся. Орден никогда не покушался на королевскую власть и вообще братья старались не вмешивать ни в чьи дела, но хотели чтобы и с ними обходились по их уставу, ведь орден подчиняется только папе и Господу. А то что касается содомского греха и ереси, - это полная ложь.
- Зря ты так думаешь, магистр, - усмехнулся король, - возможно и до тебя дошли слухи, что 12 мая 1310г. 54 тамплиера были сожжены в Париже, как не отвергшие ересь, хотя на дознаниях и сознались во всем.
- Сознались под пытками!
- Ты, магистр, и сам сознался, что при вступлении в орден плевал на крест, потворствовал рыцарям в содомском грехе и ереси, обогащался за счет орденской казны.
- Сознался под пыткой! – прогремел де Моле. – Под пыткой! А затем успокоившись и откинувшись головой к стене устало произнес…
- Ты, государь, под такими пытками сознался бы во всем! Даже в том, что ты тамплиер и, участвуя в содомии, проповедовал ересь. Король Филипп Красивый не спеша прохаживался по камере, стуча каблуками сапог по каменному полу и судя по сморщенному лбу и потупившимся глазам о чем-то напряженно думал. Наконец остановившись, он почти вплотную подошел к де Моле и спокойно сказал: - Dura lex, sed lex! (суров закон, но это закон!) Эти разговоры ни к чему нас не приведут. Я последний раз, лично я твой король, требую сказать, где спрятаны ценности ордена выведенные из Тампля в ночь на 22 сентября 1307. Учти магистр под пытками ты расскажешь все, так что не искушай меня. Рассказав все ты можешь остаться в живых, тем самым облегчив свою участь. Возможно ты и не получишь свободу, тут уж как решит Совет, но жизнь meo voto (по моему мнению) стоит дороже.
Великий магистр ордена рыцарей Храма Жак де Моле сидел, опустив голову на грудь, длинная седая борода доходила почти до пояса, исхудавшие руки, со сморщенной кожей, упершись в ложе дрожали. Он молчал, молчал и король, терпеливо дожидаясь ответа, и в душе осознавая некоторую справедливость слов магистра, вспоминал о советах ареста тамплиеров Ангеррана де Мариньи, Ногарэ, папы Клименте, о почти случайной встрече с тем графом (он уже и забыл, как его зовут) во дворце де Мариньи и его разговоры о богатстве и вероломстве тамплиеров. В общем-то в своей гордыне он часто отвергал чьи-бы небыли советы, но они, как семена, попавшие на благодатную почву, прорастали непредсказуемыми ранее решениями, которые он всегда пытался выдавать за свои. Он чувствовал, что арест тамплиеров в некоторой мере, был не совсем правильным решением. Орден конечно должен быть упразднен и распущен, но не с такими жертвами. Он и не хотел этого и только настойчивость и злость на тамплиеров его советников (совершенно непонятная!) а также сладкоречивые речи этого графа, назвавшего его Железным королем, привела к таким последствиям.
Молчание затянулось, но наконец, де Моле поднял голову и заговорил:
- Послушайте меня, король! Я уже почти семь лет гнию в этом подземелье, молясь и уповая на Господа нашего Иисуса Христа и неужели вы думаете, что меня еще что-то может запугать в этой жизни. Я за эти годы стал слаб здоровьем, но остался силен духом. И я объявляю, король Филипп, от меня ты не добьешься ничего. Я предусмотрел все, зная с кем имею дело (я имел в виду это сообщество «Звезды и креста»). Поэтому я не знаю, куда была увезена наша последняя реликвия, и та казна, что необходима для ее и охраны, я действительно не знаю где они находятся, и не знает никто, кто арестован и так же, как я, гниет в подвалах, по всему свету.
- Ты лжешь, магистр! – насупившись сказал Филипп.
- Нет, государь, - проговорил де Моле, - я сам боялся, что могут не выдержать пыток и все рассказать, или это могут сделать другие, если будут об этом знать. Так что пытая меня и других можно дождаться только смерти, но не ответа.
- Черт возьми! – прокричал король.
- Не богохульствуй, сын мой, - усмехнулся де Моле, - и послушай меня. Я не провидец, но предречь, что будет дальше. Я знаю почему меня держали в темнице этих долгих семь лет, не пытая, не допрашивая. За это время они долго и упорно искали, где запрятаны наши тайны и наши ценности и духовные знания, но не нашли. Мы хорошо замели следы и теперь они требуют пыток и дознаний и немедленно, ведь это Гийом де Ногарэ настаивал над этим. Ведь так? (При этих словах король вздрогнул и отвел глаза в сторону, а де Моле понял что попал в точку). И теперь, узнав от тебя, государь, все мои слова прикажут уничтожить нас, мы им теперь не нужны. Но этим все не кончится. «Звезда и крест» не оставляет в живых, тот хоть каплю знает об их существовании, не взирая на то, король ли это, или простолюдин. Я чувствую, почти знаю все кто хоть что-то знает очень скоро отправляется ad patres (к праотцам) и я даже почти знаю, кто это будет: папа Климент, Гийом де Ногарэ, Армарраи де Мариньи и вы, государь!
Король Филипп промолчал. То ли ему нечего было возразить, то ли он просто считал выше своего достоинства заводить споры с заключенным.
- Я даже думаю, государь, - продолжал де Моле, - они не пожалеют даже тех людей, которые были простыми исполнителями, - и Гийом де Пари из ордена Святого Доминика, как великий ликвизитор и ваш духовник, и ваш сыщик де Плезьян, и те прелаты что вошли в панскую комиссию. А самое главное все они умрут своей смертью никто не будет задушен, заколот, сожжен…
- За то, ты магистр, будешь завтра сожжен на костре, - мрачно бросил король.
- А почему не сегодня, государь? Или может ты боишься если это произойдет в воскресенье, я милостью божьей могу и воскреснуть.
- Теперь ты богохульствуешь, магистр, - сказал Филипп направившись к двери и, постучавшись в нее, обернулся. – Молись и готовься к смерти Жак де Моле!
- Я всю жизнь молился, государь, - сказал де Моле, поднимаясь с ложа. – Прощай, король Филипп, до встречи на небесах, где и будет настоящий суд божий.
Король ничего не ответил и вышел в открытую дверь. Де Моле обессилено опустился на ложе, во рту пересохло и он отхлебнул воды из деревянной лохани. В груди бешено колотилось сердце и де Моле понял, что завтра наступит его последний день и став на колени принялся креститься и шепотом политься, что бы Господь укрепил его дух перед последним испытанием.

Глава девятая
4 ноября 1314г. Лес Пон-Сент-Максанс

В этом году похолодало довольно рано, так что уже к четвертому ноября выпал первый снег и в воздухе чувствовался легкий морозец. Король Филипп Красивый решил поохотится и накануне со всей своей свитой прибыл в замок Клермон, где и заночевал, с тем, чтобы рано утром как расцветет выехать в лес.
Все окружающие короля последнее наблюдали, что он значительно изменился в последнее время. Он стал более молчалив, более мрачен, перестал прислушиваться к советам сановников, мало высказывался на Совете, больше уступая слово своим братьям Карлу и Людовику, и даже старался не прикрывать высказывания сыновей, даже такого молодого и глуповатого, как Карл.
Эта задумчивость привела к тому, что большинство государственных вопросов стали решать хранитель печати Гийом де Ногаре и первый советник короля Ангерран де Мариньи. А когда внезапно заболел и умер де Ногаре (поговаривали) о подозрительной болезни и очень быстрой смерти, а так же об отравлении хранителя печати недругами) единственным кто стал больше всех управлять государственными делами – Ангерран де Мариньи. Король Филипп в этот вечер рано от ужинал и остался сидеть у камня мрачный и напряженный. Почему – то на память стали приходить мысли, которые жгли и смущали. Мысли путались и метались ему вспоминалось детство и мать, потом он вдруг вспоминал арест тамплиеров и последний его разговор с Великим магистром ордена Жаком де Моле и те слова с пророчествами высказанными ему. Он так же вспомнил казнь магистра вместе с командором Нормандии Шофорруа де Шарие. Двое других командор Аквитании и Пуату ШЩоффруа де Гонневиль и досмотрщик Франции Гую де Перо отреклись на суде от ереси и сознались во всех грехах и были помилованы, но осуждены на вечное заточение. Интересно сколько они еще проживут в королевских темницах. Он вспомнил, как вел себя аутодоре Жак де Моле. Опасаясь, что Великий магистр, сломленный духом начнет говорить на костре и приказал дать команду палачам, если в случае чего это случится незаметно заколоть обоих. Но случилось так, что де Моле упорно молчал и не издал ни стона, а только смотрел в сторону ложи, где сидел король. Слава богу дрова были привезены сухие и пламя мгновенно добралось до магистра, вспыхнула одежда, борода и волосы, веревки тут же перегорели и тело рухнуло в костер, подняв сноп искр. Де Шарне пытался что-то кричать от боли, но скорее всего бранился и поносил всех подряд, но вскоре последовал туда же в огонь за своим магистром. Король Филипп даже не знал, что он сделал правильно, а что не угодно богу. Но прозрение Великого магистра тамплиеров его поразило. Сначала умер папа Климент V, не прошло и сорока дней со дня смерти де Моле и папа умер от желудочных колик, как и предполагал магистр никто и никого не заподозрил в его смерти. Затем настала очередь хранителя печати. Когда король направил прево и бальи на дознание о смерти сановника, никто и ничего не обнаружил. Лекари говорили, что возможно у рыцаря открылось внутреннее кровотечение, возможно случилось отравление либо это была «черная смерть» (чума), но бальи и прево так же исчезли с лица земли. Одного нашли утопленным в Сене и свидетели показали, что до этого он был мертвецки пьян и даже нашли в каком трактире он так напился, другого дорезал любовник жены, но не пожелавший сдаться стражникам, сам напоролся на свой нож, третий жирный, как боров, так обожрался, что у него случился заворот кишок и съеденное мясо так и вылезало из его глотки. Все было точно так, как и говорил де Моле, люди были, но они умирали естественной смертью и узнать у них уже ничего было нельзя, а остальные исчезали и вообще бесследно. Король продолжал размышлять и вспоминать. Запутанные мысли, запутанные чувства. Его женитьба на любимой жене Жанне, рождение его сыновей и дочери, смерть жены, война с Фландрией, война с парижанами , жены прелюбодейки его сыновей, заточенные, почти пожизненно, в королевские замки, его желания неограниченной власти, его необузданная, корыстная, но глубоко скрытая страсть и наконец его простая боязнь перед неизбежным. Мысли путались, летали, исчезали, редко очень редко приходили счастливые воспоминания, но и они заканчивались очень плохо.
Филипп Красивый знал, почувствовал, что такое приходит к человеку под конец жизни, когда остается только молиться богу о спасении нетленной души и просить о прощении грехов. Но разве мог об этом подумать «Железный король» и поверить во все это. Он часто задумывался над этим и в глубине души, таясь от самого себя, он считал, что Бога нет, а раз так не он ли главный на этой земле. И стоит ли в таком случае беспокоится о какой-то душе, а вот подумать о грозящей опасности от этого непонятного общества очень даже стоит. С такими неприятными думами король Филипп пошел в опочивальню и всю ночь он вертелся на ложе, вскрикивал и стонал, видимо ему всю ночь снились все те видения о которых он думал.
Утро наступило внезапно. Король Филипп проспал дольше, чем обычно, и проснулся, когда солнце багровым светом уже тронуло верхушки покрасневших, как кровь деревьев, от выпавшего на них снега окрашенного всходящим светилом. Все это король увидел в окно рано утром. Во дворе замка утро уже было в полном разгаре: пели петухи, блеяли овцы, лаяли собаки и ржали лошади. Король Филипп одевшись попроще, по теплее, глядя на морозное утро, наскоро перекусив, вышел во двор. Все было готово к охоте. Что-то опять кольнуло в сердце короля и предчувствие беды буквально обволокло его, но он тут же откинул все свои страхи и не спеша двинулся к своей лошади. Глядя, как солнце, словно нимб нависает над высоченной сосной, ему в очередной раз, как и другим христианам, вспомнилась истина из Книги Пророка Иедекииля: «Так говорит Господь Бог: сними с себя диадему и сложи венец: этого уже не будет; униженное возвысится и высокое унизится». И королю Филиппу показалось, что именно сегодня так и случится. Он был словно опьянен этим утром, своим последним утром, но отряхнув остатки сна, он велел трубить и охотничий рог запел свою песню. Вся свита выехала в ворота и не спеша рысью направились в сторону леса. Впереди скакал егермейстер с псарями, с десятками борзых и гончих, сведенных в своры. Позади них ехал король Филипп, окруженный небольшой свитой конюших, слуг и придворных, прямо за королем ехал его первый камергер Юг де Бувилль. Решено было травить оленя, но если бы попался кабан, но и он не ушел бы от охотников. В лесу чувствовалась какая-то напряженность, все затихло, не было слышно ни хруста ветки под ногой крадущегося зверя, ни шороха падающего снега с деревьев, ни хлопанья крыльев птиц, ни рева медведя.
Наконец охота въехала на опушку леса и псари стали готовить гончих к загону. Они обошли с ними по кругу несколько лье и пустили их искать следы дичи. Рядом с королевским конем была черная борзая, высокая, поджарая, она всегда мчалась слева, как бы защищая Филиппа от нападения с этой стороны. Все разъехались по редколесью не стараясь забраться в чащобы и болотистые места, позволяя позаботиться гонке зверя из этих мест собакам.
Король Филипп оторвался от своры и от свиты и скакал рысью среди низкорослых деревьев с высокой пожухлой травой, частично укрытой снегом. Чащи с соснами и елями остались справа от него, где и был слышен лай собак, а король надеясь, что свора погонит дичь на него стал постепенно сворачивать правее, преграждая путь зверям. Сегодня кроме короткого охотничьего меча и копья, он6 захватил еще и арбалет, надеясь поразить оленя издали, на расстоянии. Постепенно объезжая по лесной опушке он встретил крестьянина, катившего воз с хворостом и при его появлении снявшего шапку и низко склонявшегося, но проехал мимо даже не обратив внимания на встречного. Он проехал еще с четверть лье и вдруг впереди увидел вепря, выскочившего на поляну и тут же скрывшегося в низких зарослях. Потом из той же чащобы выскочил олень трехлеток и помчался не в чащу, а по перелеску и тогда король крикнув борзой «Ату, его, ату!» пришпорил лошадь и помчался за зверем. Он не помнил сколько, сколько он скакал, сгибаясь под ветвями деревьев, перескакивая упавшие стволы, объезжая заросли кустарника, настолько густые, что ни одному зверю не суждено было сквозь них продраться. Все время Филипп слышал впереди лай своей борзой и видел среди деревьев и кустов мелькающую пятнистую шкуру оленя. Наконец эта погоня ему надоела. Он все дальше уходил от охоты (лай своры слышался где-то далеко за спиной), олень с каждой минутой отрывался, все дальше от короля и забирался в глубину леса и преследовать его становилось все сложнее. По пришествию времени Филипп принял решение и резко натянул узду, конь даже почти присел на задние ноги, но успокоившись пошел почти шагом. Король Филипп пройдя вперед за лаем борзой выехал на лесную тропинку, которая возможно соединяла две или три деревни и по ней частенько возили грузы на мулах или ишаках. Большая повозка здесь бы не проехала, но узкая одноколка или волокуша вполне бы прошла. Травы на тропинке вовсе не было и только тонкий снеговой покров закрывал его, не было видно на снегу ни единого снега ни зверя, ни человека.
Король Филипп остановился в раздумье, не зная в какую же сторону ему повернуть. Но оглядываясь в конце тропинки в клубящемся тумане он вдруг увидел фигуру человека, которая не спеша приближалась к нему. Король остался на месте ждать подходящего человека и когда между ними осталось несколько шагов он спросил:
- Кто ты?
- Я, бедный францисканский монах, государь.
- Откуда ты знаешь меня, монах?
- Я видел государь вас в Париже, вот и узнал.
Король Филипп посмотрел на его коричневую рясу, подпоясанную простой веревкой, капюшон плотно закрывающий лицо и что особенно его поразило это кожаные сандалии, в такой холод, одетые на босу.
- Монах, ты можешь вывести меня из леса к замку Клермои… Я кажется заблудился.
- Конечно, ваше величество, следуйте за мной.
И не снимая капюшона с головы францисканец двинулся дальше по тропинке, а король, развернув коня, шагом последовал за ним. Некоторое время они двигались молча, но наконец монах остановился в двух шагах от замерзшей лошади короля и сняв капюшон спросил:
- Так, что же вы решили, сир? Вглядевшись в лицо говорившего, Филипп отпрянул и пробормотал:
- Граф?... Это вы?
- Как видите ваше величество, - невозмутимо сказал незнакомец, - но я так и не услышал вашего ответа.
- А что же вы хотели услышать, - подбоченясь сказал король. Мельком, осмотрев монаха, он увидел, что тот безоружен, не имеет сообщников, и под рясой, ну в лучшем случае имеет нож или кинжал.
- Ну, ваше величество, вы же понимаете, что тот договор о котором мы с вами уже беседовали несколько раз, так и оказался всего лишь договором на словах. Мы со своей стороны, сделали все, предоставив все что знали о тамплиерах, а вы в ответ…
- Я в ответ, - не сдержался король, - тоже сделал что смог, поручил это сделать, но увы как мне доложили ничего сделать было невозможно…
- Ваше величество, - развел руки монах, - неужели даже 17 марта 1314 года вы не смогли убедить Жака де Моле раскрыть вам тайну даже при личной беседе…
- Откуда вы это взяли? – побагровел Филипп Красивый.
- Ну, государь, - улыбнулся монах, - мы знаем все или почти все, что нам нужно.
- Этого не может быть! Значит вы все время подсылали ко мне соглядателей?
- Ваше величество! Мы ведем дела, как считаем это нужным, главное чтобы в этом был свой результат…
- А, вы я смотрю, не боитесь почти ничего.
- Тот, кто боится, прозябает в нищете, это же casus ordinaries (обычный случай) ваше величество. Важен только результат, как я уже говорил, а не средства для достижения. Надеюсь вы меня понимаете.
- А вы понимаете, - кичливо, заявил король, - что все кончено и вы больше не сможете ничего узнать, все исчезло, в том числе и по вашей вине.
- Вы зря так думаете, сир! – сложил руки на груди монах, спрятав их в рукава рясы. – Все тайное когда становится явным. Так или иначе, с вами или без вас, но мы найдем, то что нам надо. Уж очень ценные эти ценности, которые сумели вывезти тамплиеры у вас из под носа.
- Вы издеваетесь надо мной! – в бешенстве вскричал король, хватаясь на взведенный арбалет.
- А, вы еще в этом сомневаетесь, король, - усмехнулся монах. В ту же секунду взбешенный Филипп, подняв арбалет, мгновенно выстрелил, целясь монаху прямо в грудь. С такого близкого расстояния промахнуться казалось было невозможно, но монах каким-то неуловимым движением сдвинулся в сторону и поймав на лету стрелу рукой, одним движением кисти переломив ее пополам, кинул под ноги лошади.
- Ваше величество, ваше величество! – покачал головой монах. Король, словно обезумев, выхватил из ножен меч и лошади шенкеля. Однако монах остался стоять на месте и только поднял вверх руку с растопыренной ладонью. Лошадь вдруг ни с того, ни с сего попятилась назад, заржала и взвилась на дыбы. После того, как Филипп не удержавшись упал с нее потеряв стремена, кобыла взбрыкнув и хрипя с пеной у морды, умчалась прочь. Поле удара спиной о землю король на мгновение потерял сознание, а его меч, выпавший из руки, откатился куда-то в кусты. Когда Филипп очнулся, он увидел склонившееся над ним лицо монаха (или графа?) присевшего на корточки и поднимающего его за плечи с земли. Король уселся опершись на обе руки и голова у него сильно закружилась.
- Ай, ай! Ваше величество, ну что же вы так. Как нехорошо. Мало того, что вы не ослушались магистра тамплиеров, когда он вам рассказывал чистую правду, вы не захотели сегодня выслушать и меня.
Король, помотав головой, спросил:
- Какую правду?
- А ту правду, что вам поведал Жак де Моле, о ордене «Звезды и креста», о наших планах, о наших желаниях, и наших возможностях. Но вы не пожелали выслушать эти доводы и замкнувшись в себе приблизили свой конец…
- Вы, не посмеете, я король…
- Именно потому, что вы король примите это с миром и прощайте…
Филипп Красивый даже не успел ответить или сообразить что либо, как он краем глаза увидел какое-то движение, и свет мгновенно померк перед его глазами. Король даже не успел увидеть, что за долю секунды до этого монах сложил пальцы двух рук щепотью и стремительно ударил ими Филиппу в виски. Тело короля обмякло и откинувшись он упал на землю.
Прошло немного времени и опять посыпал снег, засыпая тело лежащего на земле короля и скрывая за белой завесой фигуру удаляющегося по тропинке монаха в накинутом на голову капюшоне, идущего смиренно склонив голову.
Очень скоро охота обнаружило отсутствие государя и во все стороны помчались слухи, псари оглашая лес раскатили звуков рогов. Первым Филиппа Красивого обнаружил его камергер Юг де Бувилль с несколькими придворными. Король был без сознания, но еще жив и хрипло дышал. Соорудив носилки из жердей, ремней и плащей и уложив на них стонущего короля, неторопливым шагом, придворные перенесли его в Клермонский замок, где он пробыл некоторое время и пришел в себя. Отсюда осторожно его доставили в Пуасси, где он в течение десяти дней полупонимая просил только одного, чтобы его отправили в Фонтенбло, в тот замок, где он родился, что находился в десяти лье от Парижа. Там он и провел последние свои дни находясь между болезнью и безумием. Лекари считали, что у короля удар, но подтвердить это полностью, страшились. Король, заговариваясь, ходил по комнатам, потом вдруг прозревал и даже радостно улыбался, когда зимнее солнце пробивалось в окно его опочивальни. Через некоторое время ему стало хуже и он слег, уже не вставая. Окружающие часть слышали, что он о чем-то задумываясь говорил, а точнее шептал «Прав…прав!» и только Юг де Бувилль услышал от него однажды фразу «Магистр, был прав…», но не придал ей значения. Когда ему стало совсем плохо, примел духовник и пробыв в покоях минут двадцать вышел от короля с серым лицом и обезумевшими глазами. Больше его никто не видел. 29 ноября 1314 года сердце короля Филиппа IV, прозванного Красивым остановилось. Закончилось царство твердых королей и наступало сварливых, красивых и глупых. Короля начали подготавливать к соборованию, но никто не смог заглянуть глубоко туда в височную часть с двух сторон головы, где все сосуды были разорваны и гематомы покрывали запекшейся кровью всю кромку головного мозга и костей черепа. Ушедший король все равно остался primus inter pares ( первым среди равными) даже после смерти.

Эпилог
Вот мы и прощаемся с XIV веком едва заглянув в его начало. Далее все наши герои теряются в веках, но их потомки рождаются и умирают, передавая по наследству и свои знания и свои богатства. Век XIV, век упадка рыцарства и куртуазности, прекращения крестовых походов в Святую землю, столетней войны между Францией и Англией, век рождения и исчезновения государств. В этот век многое, что случилось в Европе, средневековой готической Европе. Самое страшное это пандемия «черной смерти» (так называли тогда бубонную чуму), которая лишила Европу чуть ли не половину населения. Словно черная туча промчалась над миром с 1347 по 1353 год, были опустошены не только Европа, но и Азия откуда пошла эта болезнь, а так же смерть перекинулась в Африку и проникла даже на острова в Англии. Самое страшное, что были целые области на севере в Польском королевстве и даже отдельные города в самом центре эпидемии, в Европе. Людей не успевали хоронить, потому что вымирали сразу целые селения, и целые кварталы в городах. Доктора не знали, как лечить эту страшную болезнь, да и не умели. Хотя если признаться честно, европейцы сами виноваты в том, что болезнь растеклась по всем землям. Кошачье племя было признано знаком ведьмы и провозвестником сатаны, и поэтому кошки стали уничтожаться повсеместно. А после этого сразу же развелось неимоверное количество мышей и крыс, последние то и были разносчиками чумы. Так что люди сами обрекали себя на погибель. Кроме того, что представлял быт средневековых городов. Все нечистоты выливались прямо на улицу и хорошо если из дверей под ноги прохожим, а то могли опрокинуть из окна прямо на голову. Мусор выбрасывали прямо за крепостные стены и не вывозили больше никуда. Мусора иногда было столько, что приходилось надстраивать стены, чтобы враг по горам мусора не попал за городскую стену. Мылись так редко (и только очень богатые люди), что это случалось один раз в несколько лет. Все это было связано с тем, что мылись в больших чанах, а воду надо подогреть, а дрова для подогрева воды в городах стоили почти на вес золота, и использовались в основном для приготовления пищи и обогрева жилища. Города разрастались, а окрестные леса были почти все вырублены, а остальные в частных владениях (либо королевские), где цена на древесину все время вырастали. Так что отменив общественные (наподобие римских) бани всем приходилось мыться дома. Еще дороговизна дров связывалась с их большим расходом. В Европе не знали печей таких, какие издревле были на Руси с извилистыми дымоходами, которые в полной мере отдавали тепло от уходящего горячего дыма при горении дров. Европейские камины, через прямой дымоход, просто «выплевывали» две трети тепла, обогревая таким образом лишь небо над городами. Кроме того лечили все болезни в основном кровопусканием, блох и вшей, даже на знатных дамах, было как табунов коней на лугах, и боролись с ними при помощи палочек для чесания, блохоловок, а так же маленьких собачек, которые с ловкостью выискивали блох у дам и тут же их щелкали. Поэтому болезни просто шли чередой от чесотки до сифилиса, который «успешно» лечили ртутью. Мы не говорим уже о питании, тяжком непосильном труде крестьян, и гулянье и объедании знати дни и ночи напролет. Редкий человек в те времена доживает до 50 лет, и то казался уже глубоким стариком. Вот такие дела обстояли в средневековой Европе. Впереди еще было очень многое: открытие новых земель (Христофор Колумб открыл Америку 12 октября 1519г.) завоевание новых земель (Мексики – Эркандо Кортесом в 1521 году, империи инков Франсиско Писарро в 1531) путешествия и открытия (первое кругосветное плавание Фериана Магеллана с 20 сентября 1519 г. по 6 сентября 1522 г.) и еще много других событий, которые перечисляя нам не хватит и сотен томов. А сейчас мы прощаемся с XIV веком.

Часть вторая XVIII век
Глава первая. Замок Ланэк г.Ланштайн
10 мая 1785 г.

Замок Ланэк (Burg Lahneck) находится в небольшом городке Ланштайн, который лежит к югу от Кобленца. На высоком холме у слияния двух рек Лан и Рейн возвышается красивый каменный замок. Еще издалека становятся видны высокие крепостные стены с зубцами и башнями, увенчанными остроконечными черепичными крышами со шпилями. В центре южной стены расположена высокая 30 метровая пятиугольная башня (бергфрид), самая главная башня замка. Все башни расположены по углам обширного четырехугольного двора, в котором кроме подсобных помещений – складов, конюшен, псарни, амбара, кухни, жилья для прислуги так же расположена небольшая часовня. Колодец расположен почти в середине двора, закрыт большим деревянным щитом и снабжен большим поворотным колесом для поднятия бадеек с водой.
10 мая во вторник в главной башне замка собрался Совет десяти самого тайного общества в мире «Звезда и крест». Было чуть за полдень и в большом зале за длинным столом, в стульях с высокими спинками, украшенными сверху гербом былых хозяев замка, сидело восемь человек. Осеннее солнце, заглядывая в узкие окна, кидало свои лучи на застекленный зеленым бархатом стол. Здесь находилось восемь мужчин разного возраста от 25 до 70 лет. Одно, что их сближало, это то, что они были одеты в однотипные черные камзолы с перламутровыми красными пуговицами, черных кюлотах до колен и черных башмаках с квадратными косами и блестящими серебряными пряжками. На всей этой черноте ярким пятном выделялись белые чулки и белые жабо рубашек, а так же седоволосые короткие парики. Во главе стола сидел председательствующий. Высокий мужчина лет пятидесяти с длинными орлиным носом, пронзительными черными глазами и удивительно длинными пальцами. Руки он положил перед собой на стол и потихоньку барабанил по бархату этими длинными пальцами с розовыми, коротко подстриженными ногтями. Начал говорить именно он.
- Итак, господа, пожалуй, начнем. Нет номера второго, он сейчас находится в Китае и номер шестой работает в Англии по всем известным делам. Надеюсь, их отсутствие не препятствует нашей сегодняшней работе. Все утвердительно закивали головами. Никто не знал никого по имени, все знали только свои номера, и даже на перстнях с звездой и крестом сбоку был выгравирован номер каждого члена Совета.
- В таком случае, - продолжил председатель, у которого на перстне была выгравирована цифра «1», - я предлагаю номеру пять рассказать всем, что удалось узнать, добыть, достать и так далее. Господа мы все во внимании. За столом повернулся к председателю, сидящий от него справа через одного, мужчина лет 35 с приятным округлым лицом и заговорил:
- Может не все знают, что в 1307 году из замка Тампля в Париже были вывезены ценности ордена тамплиеров, как раз незадолго до их ареста. Куда вывезены и кем, где запрятаны тогда ни королевской власти, ни нам выяснить не удалось. С того времени прошло чуть меньше пятисот лет, но все это время наше общество постоянно занималось розысками, когда чуть медленнее, когда ухватывались за какую-нибудь ниточку более деятельно и настойчиво. И в конце концов кое-что было обнаружено. Пришлось встречаться со многими людьми, работать с бумагами частных лиц, рыться в архивах и так далее. И вот что выяснилось…
- Но, сведения, которые добыты, - вставил номер третий, - они проверены?
- Трудно сказать, - задумчиво потер подбородок номер пятый, - мы и сейчас еще не знаем все до конца, да и то что знаем нельзя сказать полностью достоверно. Все добытые сведения еще нуждаются в проверке. За это время выяснилось, что не мы одни заинтересовались тайнами тамплиеров.
- А кто же еще? – вырвалось у одного из сидящих за столом.
- Общество Иисуса (Societas Iesu) – иезуиты. Их тайная служба очень скоро после вывоза ценностей попала на след, ведь это только основан он был официально Игнатием Лойолой в 1534 году и утвержден папой Павлом III в 1540. Я думаю, что это сами тамплиеры в орден Христа в Португалии еще в середине XIV века организовали тайную службу разведки и защиты …… от которой в последствии и было организовано это общество иезуитов. Так, что в общество в главной курии в Риме хранилось множество документов тамплиеров, так же как и архивов Ватикана. Нам не всегда было легко добраться до них, а некоторые бумаги (особо секретные) и до сих пор недоступны.
- Тогда на каком основании вы делаете свои выводы? – снова спросил номер третий.
- Сопоставляя полученные документы и анализируя их мы пришли к таким выводам. Кстати эти документы смотрели наши лучшие ученые и профессора и то же пришли к этим же выводам. Итак, вот что предположительно, - подчеркнул номер пятый подняв палец, - удалось узнать. Ценности были выведены куда-то на северо-восток в район стран Тевтонского ордена, предположительно Мариенбург – Кенигсберг. Там уже занимаются наши люди розысками где могут быть спрятаны ценности. Кроме того стало известно, что все бумаги были отправлены в Венецию и еще тогда «Звезда и крест» пытались их добыть, но наш человек был убит, а посланец тамплиеров исчез из Венеции в неизвестном направлении и тогда найден не был. И только теперь путем тщательных поисков было выяснено, что этот человек под именем борона фон Шлезига сразу же тогда поселился в Зальцбурге. И вот совсем недавно (не он конечно, а его потомки) словно что-то почувствовал исчезли из архиепископства и нам снова придется их искать. В целом по поискам, вот все, что нам известно.
- А в общем-то что известно об этих вывезенных ценностях тамплиеров, - сказал кто-то.
- Вот тут, - сказал номер пятый, - есть сведений побольше. Исследовав все доставшиеся нам бумаги, мы пришли к выводу, что те ценности что вывезли тамплиеры это золото, драгоценные камни, а так же ларец, в котором уложен терновый венец.
- Какой терновый венец?
- Тот самый терновый венец, который был на Иисусе Христе во время его распятия на Голгофе.
- Не может этого быть?
- Да, потому что, терновый венец, - сказал номер третий, - находится в реликварии собора Нотр-Дам де Пари.
- Я не знаю, что там находится в Париже, - сказал номер первый, - но скорее всего подделка. Продолжаем господа, пожалуйста.
- Мы все проверили, - начал номер пять, - согласно апокрифического Евангелия от Марии терновый венец мог быть изготовлен из следующей флоры росшей тогда в Иерусалиме: первое – простой тёрн, второе – держидерево или Хритовы тернии (Paliurus spinacnristi Miller), третье – саркопотериум колючий (sarcopoterium spinosum (L), четвертое - syrische Christusdom (ziziphus spina – Christi (L)), пятое – боярышник (crataedus spec). Тот так называемый терновый венец парижский до 1200 г. за четыре года до взятия Константинополя крестоносцами, находился в ризнице храма Софии и по преданию сделан из белого терновника, росшего в окрестностях Иерусалима. Как говорил ризничий храма Николай Месарит терновый венец чудесным образом зацветает, сохраняется нетленным на ощупь гладкий и нежный не имеет острых колючек. Только никто никогда не видел, чтобы это венец зацветал. Совсем не так описывают терновый венец тамплиеры. По их мнению терновый венец скорее напоминает корону и когда его одевают на голову он излучает небесный свет.
- И что же дает обладание терновым венцом, - опять вставил номер третий.
Вообще казалось, что этот человек не мог сидеть спокойно, он все время ерзал на стуле, постоянно вертел головой и от нетерпения даже причмокивал губами. Все остальные сидящие за столом смотрели на него явно неодобрительным взглядом. Казалось, что еще чуть-чуть и он начнет не только жестикулировать руками, но и примется бегать вокруг стола.
Председатель предостерегающе поднял руку и ответил:
- В мире существует много реликвий относящиеся к Иисусу Христу и несущие в себе некую божественную силу, которую только необходимо вызвать, разбудить и воспользоваться ею. Люди тысячелетия искали Грааль, копье Лонгина, они не знали, как ими воспользоваться они старались сначала найти эти реликвии, а потом разгадать их тайну. Давным-давно Иосиф Аримафейский, Евангелист Лука, Апостол Павел писали предания, заклятия, пророчества и только тот кто это разгадает, будет владеть миром. Евангелист Лука единственный кто писал свое Евангелие на не древнееврейском, кто правдиво описал терновый венец Иисуса Христа, кто написал самое странное пророчество, пророчество Иезокипля. Слушайте и подумайте «Беда пойдет за бедою и весть за вестью, и будут просить у пророка видения, и не станет учения у священника и совета у старцев». Так у какого пророка просить видения, и какие? И поему не станет учения у старцев, а какие придут учения, кому и для кого? Все это возможно есть в учениях добытых тамплиерами, но мы пока их не знаем. Одно наше общество знает точно сначала необходимо добыть все эти реликвии, а потом узнать, как их можно использовать во свое благо. Продолжи же господин номер пятый…
- Мы узнали еще кое-что о тайне, той реликвии, что хранили тамплиеры, - продолжил номер пятый. – Терновый венец был уложен в специальный ларец и запечатан, так, что проникнуть в него без ключа невозможно. Иначе, как бы нетленен будет венец, греческий огонь испепелит его, ибо это небесный огонь принесенный на землю серафимами и капавшими с их огненных мечей, что и указано в книге Пророка Иезекииля. Серафимы согласно ангиологии - высший ангельский чин, шестикрылый Серафим с 16 ликами, только они могут уничтожить божественный венец. Открыть ларец с замком, устроенным выдающимся древним механиком, может только ключ соединенный из двух колец. Одно кольцо отправлено с ларцом, хранителем тайны, другое кольцо ушло со знаниями тамплиеров и хранителем сущего. Только два кольца и ларец с терновым венцом нужны обществу «Звезда и крест». Аминь! Я сказал все.
Наступило молчание, долготное и тягучее. Солнце уже стало катиться к закату и опять не выдержал номер третий:
- А что будет теперь с иезуитами?
- Наши друзья, - начал председатель, - помогли нам лишь общество Иисуса той власти, которой они обладали. Мы подхлестнули правителей Испании, Португалии, Франции и других государей и папа Климент XIV был вынужден упразднить общество Иисуса в 1773 году. Вы это должны знать. Последний восемнадцатый генерал ордена Лоренцо Риччи был арестован в том же 1773 году, заключен в Замок Архангела Михаила в Рине, где и скончался в заточении в 1775 году, почти десять лет назад. Конечно Иезуиты не уничтожались так, как тамплиеры и поэтому я думаю, та тайная служба организованная рыцарями Храма и пережившая уже второй распущенный орден могла сохраниться до сих и действовать и сейчас так же успешно, как и четыреста пятьдесят лет назад. Предлагаю на этом завершить Совет десяти и принять следующее решение по данному вопросу: номер пятый продолжает искать, где тамплиеры оставили свой тайник в землях Тевтонского ордена, а номер третий…
- здесь председатель делал паузу с большим удовлетворением продолжил, - займется поисками пропавших наследников барона фон Шлезинга. Я надеюсь все согласны.
Поднялся одобрительный ропот и только номер три заерзал на стуле еще сильнее. Да и что можно было сказать, что-нибудь другое ведь согласно устава общества, только председатель мог высказать полное и беспрекословное решение.
Когда шум утих, председатель позвонил в колокольчик и в тут же отворившуюся дверь слуги стали вносить блюда с едой, графины с напитками. Не прошло и несколько минут как весь стол был уставлен едой, напитками и посудой, были зажжены свечи в канделябрах и в заходящих лучах солнца начался ужин. Слуги нарезали мясо по тарелкам, наливали вина, раскладывали рыбу и овощи и понемногу началось пиршество. Сначала ели и пили в полном молчании, а потом через некоторое время, сидящие за столом начали переговариваться и даже смеяться и шутить.
Когда трапеза стала приближаться к концу, председатель знаком подозвал к себе номера пятого и они, не обращая внимания на других потихоньку удалились из зала и по лестнице поднялись на следующий этаж, где у председателя был собственный кабинет. У двери стоял слуга и председатель сделал ему знак не пускать больше никого.
Они вошли в небольшую комнату и председатель пригласил номера пятого усесться в кресло напротив него. Теперь их разделял только широкий стол. Председатель уселся и налил вино в бокал себе и визави.
- Ну, а теперь, Антуан де Ловель, - произнес председатель, - мы поговорим с тобой о главном…
Сидевший напротив мужчина непроизвольно вздрогнул, но не подав вида отпил глоток вина из бокала.
- Ты удивлен, что я знаю твое им, - произнес председатель, - Зоя. Твой прапрапрапрадед беседовал с моим предком Карлом Шеленбергом 450 лет назад в Англии в замке Амберли.
- Да, признаться, я несколько удивлен.
- Не стоит, дорогой Антуан, через пять веков, мы с тобой объединились снова, и снова решаем те же вопросы, что решали наши предки. Твой далекий предок пропал в Венеции (я думаю скорее всего был убит) мой умер своей смертью в постели, но мы скреплены клятвой и должны ее выполнить.
- Вы, конечно же правы Карл и Вы глава общества, и хоть в нарушение правил открылись мне, вот моя рука. Я с вами.
- Я знал, что вы меня поймете. Я прошу вас Антуан будьте беспощадны, но осторожны. На этот раз победить должны мы. Вы отправитесь с людьми в Пруссию и найдете клад тамплиеров . Мы должны во имя наших предков совершить это, мы просто обязаны. Антуан, я в который раз надеюсь на вас. Вы меня понимаете?
- Да, магистр! Мы должны это сделать. Мы должны это сделать, то что не сделали 450 лет назад. Я чувствую, как по жилам быстрее заструилась кровь, я уже готов к схватке и я сделаю это.
- Антуан, я всегда буду с тобой! Не бойся, я пойду с тобой до конца.
Их руки переплелись в кистях и локтях в неимоверном пожатии, и на миг показалось, что это изваяния сидят за столом, потом за окном громыхнул первый весенний гром, осветив эти две сцепленные между собой фигуры и порыв ветра загасил свечи и все исчезло в кромешной темноте.

Глава вторая. Вена
12 мая 1785 г.

Все перемешалось в доме фон Шлезингов. Фридрих, разругавшись со своей сестрой Гердой, шел по Вене от собора св. Стефана по улице Грабен в сторону императорской резиденции Хофбурга и уже почти успокоился. Навстречу ему не спеша шли разодетые венцы, мужчины и женщины, они смеялись, шутили и были так непринужденны, что его настроение постепенно улучшилось. В первые за это время выглянуло солнце, пока еще скупо освещая землю своими лучами, но даже это весеннее солнце, необычайно радовало прогуливающихся по улицам людей. Фридрих не спеша шел по улице и почти на перекрестке с улицей Кольмаркт зашел в кофейню, чтобы выпить чашечку венского кофе. Здесь он впервые, каким-то внутренним чувством, понял, что за ним следят. Он пил кофе и не поворачивая голову (как учил его отец) осматривал окружающих. Очень скоро он определил, что скорее всего за ним следит один господин, лет пятидесяти в светлом костюме с пестрым галстуком и шляпе, который устроился в нескольких метрах от входа в кофейню и делал вид, что читает газету Фридрих не на шутку встревожился. Он, не спеша поднялся, и направился ко второму выходу из кафе, но поднимаясь по лестнице, тут же увидел подобного господина и убедившись принял стойку хорошей гончей. Он не спешил, не торопился и вообще не пытался никуда бежать. Небрежно помахивая тростью, он вышел в проходной подъезд, но не вышел через второй выход, а спрятался в нише за отодвигающейся статуей. Он слышал, как преследователи метались по подъезду, бегали по этажам, стучали в двери, все выспрашивая, выбегали на соседнюю улицу, но через час все это успокоилось. Фридрих подождал еще немного и поднявшись на чердак спустился в другой подъезд. Очень долго стоял у окна, осматривая улицу, и к вечеру открыв дверь за выходящей девицей, вышел вместе с ней на улицу. Те, кто наблюдал снаружи, увидел семейную пару, которая вечером вышла на прогулку. Таким образом, пройдя несколько домов и разглядывая витрины магазинов, он свернул в один проход меж зданий и ускорил шаг. Несколько раз он сворачивал в проходные дворы, подолгу задерживаясь в них, то внезапно, как будто что-то забыв, возвращался обратно. Так продолжалось около получаса, пока наконец убедившись, что слежки нет, он целенаправленно двинулся в северную часть города и вышел на тихую узкую улицу. Солнце уже почти закатилось за крыши домов, но было еще светло и ни ветерка, необыкновенная теплота майского вечера приносила какое-то умиротворение. Но, Фридрих, так и не мог расслабиться забыть, что сегодня он впервые заметил за собой слежку и не просто слежку, а усиленное наблюдение, которое возможно даже предшествовало силовому захвату наблюдаемого. Из поколения в поколения в семье Шлезингов-Лузьянов передавались знания и тайна сохранения завещания тамплиеров. Знания передавались от отца к сыну: как защитить себя и свою семью (Фридрих умел фехтовать, стрелять, боксировать, знал многие тайные приемы борьбы), как уходить от слежки, как менять не только внешность, но и место жительства. И вот теперь, как понял Фридрих, пришло время на деле применить все свои знания, по сначала надо было предупредить свою сестру Герду и ее мужа Фрица. Они с детьми первыми должны исчезнуть из Вены. Герда знала, хотя и не все, что может подстерегать их семью Шлезингов и должна будет безоговорочно подчиниться требованию старшего брата. Герда всего на 2 года была младше Фридриха, но досконально усвоила то, что внушал ей отец. Как раз на этот случай они знали, что возвращаться в Зальцбург, где сохранился их дом, никак нельзя, опять отправиться в Венецию, тоже не резон, что те люди, которые их ищут не вспомнят об этом городе. Тогда на домашнем совете было решено, что в случае крайней необходимости, они могут отправиться в Португалию, где Орден Христа (бывшие тамплиеры) имели некоторую недвижимость и поэтому еще их прадед приобрел на одной из невзрачных улиц Лиссабона вполне приличный двухэтажный особняк и перевел часть средств на предъявителя в близлежащий банк.
Фридрих не спеша шел по улице, иногда останавливаясь и украдкой оглядываясь за собой, но очень подошел к знакомой двери и вошел внутрь, звякнув колокольчиком.
Это была небольшая книжная лавка, вдоль стен с которой, до самого потолка высились шкафы все сплошь уставленные толстыми фолиантами рукописных старинных книг, были видны так же и новые печатные книги, которые сразу можно было узнать по золотистым корешкам с тесненным текстом.
Прямо напротив двери за прилавком на переносной стремянке, стоял невысокий седой старик в светлых панталонах и светлокоричневом жилете. Самым живописным в его образе были длинные седые волосы, торчащие по все стороны, как жесткая щетина, блестящая абсолютно гладкая лысина, и красный почти лиловый нос на белом изборожденном морщинами лица.
Обернувшись в сторону вошедшего, старичок, улыбаясь, чуть ли не спрыгнул со стремянки и воскликнул:
- О, добрый вечер, господин Шлезинг! Давненько вы у меня не бывали.
- Ну что вы, господин Шварц, - улыбнулся Фридрих, - не далее как на прошлой неделе я покупал у вас Аристотеля, не успели вы запамятовали.
- Ну, конечно, нет дорогой господин, Фридрих, но для старика целая неделя это уже срок, не то что для вас молодых. Вы еще пока считаете время годами, а мы на склоне дня днями, а порой даже часами. Так чем же я вам обязан, хотя вообще-то вас здесь уже второй день ожидают…
И старик указал на небольшой почти ломбардный столик у окна, за которым сидел какой-то господин. Фридрих присмотрелся и увидел молодого мужчину одного с ним возраста, лет тридцати, одетого довольно просто, но со вкусом. Темносиний сюртук оттенял белый шейный платок, седой парик и почти голубые лосины, заправленные в сапоги. Фридрих сразу узнал этого человека, он познакомился с ним еще в 1781 году, когда той окончательно поселился в Вене, хотя знал его еще по Зальцбурну, где видел во дворе архиепископа, куда приводил его ребенком отец слушать знаменитый оркестр.
Когда-то этот «чудо-ребенок» объехал с концертами почти пол-Европы и вот теперь становился чуть ли не самым знаменитым композитором Вены. Звали этого человека Иоган Хризостом Вольфганг Готлиб Амадей Моцарт, но ему самому нравилось когда его называют Вольфганг Моцарт.
Моцарт сидел за столом углубившись в старинные нотные тетради, и казалось не замечал окружающих. Фридрих приблизился к нему и поклонившись, улыбаясь, произнес:
- Добрый вечер, маэстро! Моцарт поднял голову и тоже улыбнувшись сказал:
- Вечер добрый, дорогой господин Шлезинг, а я то вас уже признаться заждался здесь. Зная, что вы часто посещаете лавку господина Шварца, вынужден был ожидать вас здесь по вечерам. Дома вас посещать мне запретили…
И вдруг замолкнув, словно сказал лишнее, он тревожно оглянулся вокруг.
- Дорогой, господин Моцарт, - снова улыбнулся Фридрих, - можете говорить совершенно спокойно. Господин Шварц старинный друг нашей семьи и я ему всецело доверяю. Господин Шварц, - обратился к нему Фридрих, - мы не могли б у вас поговорить с господином Моцартом, чтобы нам никто не помешал.
- Пожалуйста, господа, пройдемте за мной, у меня в лавке есть задняя комната, где вы сможете совершенно спокойно побеседовать. Старик провел их за широкую зеленую бархатную портьеру, далее по коридору и открыв застекленную дверь они оказались в небольшой комнате, тоже сплошь уставленной шкафами с книгами, где также находился круглый стол с тремя креслами.
Шварц, оставшийся стоять у двери, показал рукой на кресла и сказал:
- Не буду вам мешать, если господа вам что-нибудь понадобиться вы знаете, где мен найти.
Когда они оба уселись, Фридрих, откинувшись на спинку кресла, спросил:
- Как ваши дела дорогой Вольфганг?
- Боже, господин Шлезинг, какие дела могут быть у бедного маэстро. Целые дни за клавесином, споры с издателями и импресарио, воспитание детей, выслушивание упреков от жены, веера с друзьями… В общем самая обычная столичная жизнь композитора.
- Вы, себя принижаете, господин Моцарт. Ваши оперы слушает не только Вена, мне например очень понравилась ваша «Похищение из сераля», а струнные квартеты, посвященные Иозефу Гайдку, по-моему просто гениальны…
- Сегодня я закончил шестой, последний, и хочу показать его Антонио Сальери.
- Ох, не доведут вас господин Моцарт до добра, вот такие встречи с вашими коллегами музыкантами. Вы человек радостный, добрый в этом отношении ну почти святой, и не замечаете какими завидующими взглядами они смотрят, как растет ваш талант. Берегитесь завистников, дорогой Моцарт!
- Пустяки, все это пустяки!
- Не скажите, такой пустяк может обернуться большими неприятностями… Но давайте перейдем к нашему делу, вы что-то хотели от меня? Моцарт обернулся, снова опять опасаясь чего и осторожно вынув из кармана конверт передал его Фридриху.
На белом конверте стояла широкая роспись с завитками «Барону Шлезенгу», а внизу мелким почерком было выведено «вручить 1785 года, мая месяца». Конверт был запечатан сургучной краской печатью с совершенно непонятным гербом. Фридрих сломал печать и вынул из конверта небольшой листок. Сверху листа стояли буквы А.М.Р.G. и Фридрих сразу понял, что это девиз Общества иезуитов: «Ad majorem Dei gloriam (К вещей славе Божьей) далее шел текст: «Скоро вас найдут люди общества «Звезда и крест». Вам необходимо уехать из Вены. Последнее указание было получено от L R. Вам надлежит двигаться в Тевтонский орден (Кенигсберг) мыза Нестадлер. Главе покажете перстень. Он даст дальнейшие указания».
Внизу листа стояла печать масонов, а ниже тем же почерком было написано «венская ложа». Фридрих положил лист бумаги в конверт и поджег его от горящей на столе свечи. Когда письмо догорело до половины он положил его в металлическое блюдо и следил пока оно полностью не сгорело и в блюде остался только пепел и растаявший комок сургуча от печати.
- Я вам искрение благодарен, господин Моцарт, - проникновенно сказал Фридрих.
- Ну, что вы барон, это не просто маленькая услуга, а это мой долг. Еще братья просили передать, что вам следует поторопиться.
- Ах, да я чуть ли не забыл, что вы в прошлом году вступили в Венскую масонскую ложа, а с этого года вы уже Мастер-Масон.
- Вы и это знаете? – удивился Моцарт.
- Я тоже умею собирать кое-какие сведения, - усмехнулся Фридрих. – Но в одном ваши братья правы, надо торопиться. Сегодня я уже заметил за собою лежку, за мной следили какие-то два господина. Моцарт удивленно посмотрел на него:
- Кто же это? И что это все значит?
- Дорогой, мой господин Моцарт! Иногда некоторые тайны лучше не знать, потому что, есть такие которые убивают. Я советую вам ни о чем, что было сегодня никому не рассказывать, даже вашим братьям-масонам, не смотря на ту клятву, что вы давали…
- Но господин Шлезинг, я ведь все-таки клялся…
- Я вам советую просто промолчать, вы помнили, что вас просили сделать, а все подробности, что вы видели здесь никому знать не обязательно. Кроме того своим молчанием вы спасаете мою, свою, а может быть и еще несколько жизней.
- Вы считаете, что все это так серьезно, я имею ввиду настолько?
- Эти люди никому и ничего не прощают. Так что прощайте господин Моцарт!
Моцарт встал и поклонившись молча вышел из комнаты.
Фридрих сидел в кресле в задумчивости, потом взял со стола чистый лист бумаги, перо и начал писать «Герда! Нас нашли, вы срочно должны отправиться куда мы договаривались. Меня не ждите, я уеду один. Прощай! Ф.Ш.».
Фридрих запечатал послание своим перстнем и вышел в общий зал. Старик Шварц все еще возился с книгами у прилавка.
- Господин Шварц, скажите у вас еще работает посыльный мальчик Ганс, мне он кажется довольно смышленым.
- Конечно, господин Фридрих, я сейчас его позову, - и отвернув портьеру он крикнул. – Эй, Ганс, ты где?
Через секунду появился мальчик лет десяти с подвижным лицом и умными живыми глазами.
- Что угодно, господин Шварц, - пробормотал он.
- Вот послушай господина барона и сделай все, что он скажет.
Фридрих обнял мальчика за плечи и отвел его в сторону.
- Итак, дружок, скажи-ка ты знаешь, где я живу?
- А как же, господин барон, - важно ответил Ганс, - я уж сколько раз доставлял вам книги из лавки господина Шварца, я знаю ваш дом.
- Ну, тогда слушай, милый мой. Ты сейчас пойдешь туда и отнесешь это письмо моей сестре. Только учти за домом могут следить очень нехорошие люди. Но ты ведь парень смышленый. Сможешь передать письмо, так чтобы об этом никто не догадался?
- Конечно, господин барон, - опять сказал Ганс, заносчиво вздернув нос, - не извольте беспокоиться я все сделаю, как нужно.
- Вот и хорошо, милый мой. После этого ты дождешься возле дома и проследишь уехала ли моя сестра с детьми, и не следил ли кто над ними. После этого вернешься в лавку, я буду тебя здесь ждать. Вот тебе за услуги золотой, а теперь быстро и бегом.
Ганс как будто с петли сорвался и, выскочив в дверь, в одну минуту помчался вверх по улице. Фридрих уселся за той же столик и вглядываясь в темнеющую улицу за окном, стал листать какую-то книгу, даже не пытаясь разобрать текст на страницах. Часа через два появился запыхавшийся Ганс и рассказал, что все выполнил как было приказано. Письмо он передал незаметно войдя в дом, через черный ход, и остался ждать на улице. На противоположной стороне он увидел какого-то пожилого господина, который стоял в подъезде одного из домов и, не отходя от двери, наблюдал за светящими окнами на втором этаже. Ганс тоже едва не пропустил отъезд сестры господина барона, все время следя за окнами и только потом сообразил, что они точно могут воспользоваться хозяйственным входом. Он сразу же бросился бежать и успел увидеть, как она с мужем и две детей спешно садились в коляску и отъезжали от дома. Никто за ними не поехали и Ганс еще постоял, глядя им вслед, пока коляска, не проехав два квартала, свернула за угол. Тогда он сразу помчался сюда к господину барону, успев однако заметить, что свет в окнах на втором этаже по прежнему продолжает гореть, а пожилой господин по прежнему продолжает стоять в подъезде дома. Фридрих ласково похлопал мальчишку по затылку и отпустил восвояси.
На следующий день из гостиницы вышел седой, чуть сгорбленный господин с небольшим баулом в руке и тростью, в которой был длинный остро заточенный клинок. Этот господин зашел в банк Ломбарда в котором пробыл совсем немного и с чуть потяжелевшим баулом в руке, подозвал к себе извозчика, которые постоянно толпились здесь, и пропустив первого, сел на второго приказав ехать к станции дилижансов. Через полтора часа седовласый господин, сидя в дилижансе уже отправился прочь из Вены на север.

Глава третья. Кенигсберг
25 мая 1785 г. остров Кнайпхоф

Весенним майским полднем по острову Кнайпхофу в Кенигсберге прогуливался молодой человек лет двадцати одетый скромно, как и одеваются все схолары (школяры), как раньше называли студентов. В руке он держал библию, а сбоку на поясе висела короткая рапира. В этом году весна наступила рано, поэтому все деревья были уже давно подернуты свежей зеленью, и земля вокруг была покрыта зеленым ковром почти, что везде усеянная желтыми одуванчиками. С неба уже почти по летнему жарило солнце, но было не душно и от реки Прегель несло какой-то свежестью. По острову не спеша прогуливались люди, не смотря на то, что была среда народу было много. Здесь были и преподаватели и профессора, идущие или возвращающиеся из административного здания университета, построенное рядом с кафедральным собором были здесь и дети, гуляющие со своими боннами и гувернантками, были и схолары многих землячеств и факультетов, а так же и вовсе праздношатающихся гуляки. Гуляющий по острову юный схолар звался Генрих Витте (так на тевтонский лад была переделана фамилия Витре, которая поселилась здесь 450 лет назад). По всему было видно, что он почему то волнуется, хотя занятия в этом году подходили к концу и его успехи хвалили учителя. Но волновался он потому, что сегодня вечером схолары его землячества Норманния (Corps Normannia) решили закатить пирушку в трактире «Три короля», а что могло произойти вечером, никто даже не мог предположить. Поэтому, его костюм и был украшен булавкой своего землячества, а на эфесе рапиры красовался их герб. Обычно на такие пирушки схолары брали даже флаги и старались не допускать на эти мероприятия другие землячества. Поэтому то и случались схватки между схоларами разных землячеств. Мазовия могла подраться с Балтией, а Ганза с Литвой, однако все это продолжалось только до первой крови и заканчивалось получением незначительных царапин.
Он прохаживался, успокаивая себя, когда увидел, что к нему по дорожке ровной походкой приближается Иммануил Кант. Профессор Кант преподавал в Кенигсбергском университете логику и метафизику и был несомненно самым любимым учителем для студентов. В это время Канту был 61 год и он уже 15 лет работал в университете в звании профессора. В то время лекции не читались в аудиториях, а схолары приходили к профессорам на дом. Генрих знал, что профессор ведет жесткий режим из-за своего слабого здоровья, может быть поэтому он был точен и пунктуален. Он не был женат и за ним ухаживала его сестра, а по этому поводу Кант острил: «Когда хотел иметь жену – не мог ее содержать, а когда уже мог, то не хотел». Профессор кант был приятным собеседником и не только в светской беседе, но и в научных спорах. И вот сейчас Генрих видел, как ему навстречу шел человек в темно-коричневом шерстяном фраке и такого же цвета панталонах. На нем был светло-кофейного цвета жилет. Белая рубашка с шейным платком, белые чулки и туфли. Парик тоже был светлый, а в руках он держал треуголку и трость. Первое, что бросалось в глаза это высокий лоб, выпуклые хитринкой умные глаза, длинное вытянутое лицо и длинный нос с горбинкой. Он подошел уже почти вплотную к Генриху, когда взглянув на него, остановился и спросил:
- Молодой человек, это не ты сдавал у меня экзамен по логике, совсем недавно, а теперь смотрю взялись за библию.
- Да именно так господин профессор.
- Ну, что ж, весьма похвально молодой человек. «Вы хорошо делаете, что ищите успокоение в Евангелие, ибо оно есть неиссякаемый источник всех истин, который нигде нельзя найти в другом месте». Это выражение я кажется уже где-то записывал.
- Вы, знаете, господин профессор, я в общем-то слабо разбираюсь в богословии, меня из всего этого привлекает ангелология и христология.
- Ну, что ж молодой человек, если вы не спешите предлагаю вам со мной прогуляться, только прошу вас никакой философии и никаких научных споров, просто хочется отдохнуть душой и телом при этой чудной погоде.
- С удовольствием, господин профессор, - почтительно сказал Генрих и пошел следом за ним справа и чуть сзади.
- Значит сударь мой, - проговорил Кант, - вы интересуетесь ангелологией, насколько я помню, все это рассказано в Книге пророчеств Иезекинля, в частности в мифах о демонах в главе 28. А что конкретно вас интересует молодой человек?
- Вы знаете, профессор, уж очень все это нереалистично, серафимы, херувимы…
- А вы, что же приверженец Платона или Аристотеля, а может Демосфена?
- Нет, господин профессор, просто уж очень сказочно все это описано в Библии. И шестикрылый серафим с огненным мечом имеющий до 16 ликов и херувимы, которые украшают своими ангельскими чинами второго порядка Ковчег завета, который никто не вдел. Все это так сказочно, что не кажется правдоподобным…
- А вы, довольно храбры в суждениях и независимы. Но для того чтобы понять библейские истины вам необходимо заняться экзегетикой, которая и толкует эти тексты выискивая в них скрытый смысл, а также заняться исалогикой и изучить исторические источники религиозных текстов, чтобы понять насколько они реальны и правдивы. Я здесь пожалуй бы посоветовал обратиться к трудам Гую Сент-Викторского, который еще в XII веке занимался сочетанием мистики с признанием прав разума. Как известно он толковал не только таинственный смысл Святого Писания, но и принимал его с учетом истории, так сказать исторических событий им сопутствующих. Так же знатный экзегет Николай Лиринский в XIV веке излагал довольно интересные мысли, и его тоже можно почитать. Эти авторы, кстати молодой человек, имеются в нашей университетской библиотеке.
- А, как же вы господин профессор, вы ведь тоже занимались толкованием библейских текстов?
- Ну, это я бы сказал, некий побочный продукт метафизики…
- Да, профессор, я слышал, что вы разрабатываете космогеническую теорию происхождения солнечной системы из туманности, а так же о приливах и отливах на земле, естественного происхождения человеческих рас и многое другое…
Иммануил Кант с удивлением взглянул на схолара:
- А, вы, сударь мой, оказывается интересуетесь многими моими работами и изысканиями. Генрих рассмеялся.
- Господин профессор, я просто как-то давно, года три назад был на близкой ноге с российскими студиозами Георгием Милорадовичем и его двоюродным братом Михаилом, которые учились у вас и многое об этом рассказывали.
- О, как же, как же я их припоминаю, да еще их отца Петра Милорадовича бригадира и Черниговского полковника. Это были довольно способные молодые люди, они уехали дальше в Германию продолжать свое обучение.
- Да, господин профессор, вот с ними я и вел все эти разговоры, но тогда я был настолько молод, то многое не понимал, но старался впитывать все эти знания в себя.
- Это очень хорошо, юноша, - сказал Кант останавливаясь и поворачиваясь к нему лицом. – «Имей мужество пользоваться своим собственным умом». И тогда вы многое познаете в мироздании. Но я вижу у вас не совсем философский склад ума.
Генрих скромно рассмеялся.
- Вы совершенно правы, господин профессор, мой отец Франц Витте говорит, что я зря трачу время на занятия в университете, и что я более предрасположен стать или хорошим воином, или хорошим купцом. Но меня больше тянет к обретению знаний, чем к торговле или войне, я опасаюсь этого другого призвания, что внушают мне родне.
- Молодой человек «взывать к мужеству – это уже наполовину значит внушить его» Вы зря прячетесь за свой страх. Кстати, скажите, а вы участвуете в ежегодных соревнованиях по гребле на Замковом пруду?
- Увы, господин профессор! Я ужасно боюсь воды, потому, что не умею плавать. Я только наблюдаю за своим землячеством, а сам боюсь, что если лодка перевернется я камнем пойду ко дну, и жизнь моя на этой земле оборвется.
- Мой юный друг! – усмехнулся Кант. – «Всего долее живут в том случае, если менее всего заботятся о продлении жизни». Так что я думаю, все эти ваши страхи напрасны. И потом ведь деретесь вы на студенческих поединках и не бойтесь умереть?
- Господин профессор, вообще-то на наших дуэлях насколько я знаю еще никто и никогда не был убит, а кроме того ведь это дело чести и собратства.
- Вот этим юный друг, тем более нельзя прикрываться, здесь вы ошибаетесь. «Нравственный закон внутри нас и звездное небо над нами ведут нас к Богу». Вот в этом и состоит честь и совесть. Но признаться я с вами уже заговорился, а часы на башне уже пробили два аса пополудни и мне давно пора быть дома. Так то спасибо за беседу и всего доброго господин схолар.
Имануил Кант приподнял вверх свою трость в руке, а Генрих сняв шапочку из черного фетра низко поклонился:
- Всего вам наилучшего, господин профессор! И они разошлись в разные стороны. Генрих Витте еще некоторое время побродил по острову и поговорил встретившись с несколькими товарищами, а потом отправился в университетскую библиотеку, где хранителем был его дядя Иоганн Витте, чтобы найти те книги, которые ему посоветовал просмотреть профессор Иммануил Кант.

Глава четвертая. Кенигсберг
25 мая 1785. Трактир «Три короля»

Трактир «Три короля», который был построен около двухсот лет назад на самой окраине города, теперь находился на тихой зеленой улочке в окружении домов и многих других строений. Генриху его дед, когда-то рассказывал, что четыреста лет назад и их поместье «Нестадлер» тоже находилось на окраине поселка Твангете возле орденского замка и для защиты от прусов и литвинов было защищено высоченной бревенчатой стеной. Теперь поместье расположено почти в центре, стену за ненадобностью пришлось убрать, а так же из-за ветхости удалить часть конюшен, складов и других подсобных строений, оставив только все самое необходимое. И все равно строение по-прежнему походило на крепость, вокруг дома стояла высокая кирпичная ограда, и во двор каждую ночь выпускали несколько сторожевых псов, которые своим лаем, предупреждали даже когда рядом проходили одинокие прохожие. Генрих с двумя своими друзьями подошел к трактиру из-за двери которого был слышен какой-то глухой гул. Когда они отворили дверь оттуда пахнуло запахом жареного мяса и вина, а так же стал слышен гул голосов. Их друзья по землячеству уже сидели за длинным деревянным столом выскобленным до идеальной чистоты, лавки были сдвинуты. Здесь было десятка два схоларов уже под изрядным хмельком. Стол был заставлен всевозможными закусками, не деликатесами, но которых вполне хватало, чтобы утолить голод: стояла жареная рыба судак и скумбрия усыпанная луковыми кольцами, тут же на блюде красовался жареный ягненок с золотисто-коричневой коркой, явно зажаренный на вертеле, лежали тушеные куски курицы и утки, а так же отдельно лежали ломти пшеничного и ржаного хлеба и всевозможные приправы: горчица, хрен, соуса и свежая только что выросшая зелень лук, петрушка, сельдерей. О бочонках с вином можно было и не говорить: в таком изобилии был уставлен ими стол, а напротив каждого из гуляющих стояла кружка емкостью наверное в несколько пинт. Трактирщик Леопольд стоял за стойкой недалеко от лестницы на второй этаж и перекинутым через плечо довольно уже несвежим полотенцем неторопливо протирал тарелки, складывая их в стопки. Тут же возле него сновала жена, худая, как щепка, и служанка, девица уже довольно не первой молодости. Сам хозяин трактира представлял довольно интересный типаж. Это был человек невысокого роста чуть более пяти футов высотой и настолько полный, что казалось будто живот у него растет прямо от подбородка, а лицо настолько блестело в свете свечей, как будто было смазано и пропитано маслом. Глаз почти не было видно, как будто они заплыли жиром, а по лицу вечно блуждала приветливая для всех улыбка. Кроме схоларов в зале было всего несколько человек, которые сидели за столами в углах общего зала и не спеша потягивали пиво из кружек, заедая их вареными креветками. Они старались не обращать никакого внимания на гуляющих молодых людей, потому что при всяком брошенном искоса взгляде молодая кровь начинала бурлить и драки тогда было, не избежать.
Приход Генриха с товарищами компания встретила восторженными криками. Один из них вскочил на стол и не смотря на шикание более трезвых провозгласил:
- Друзья, схолары! Братья землячества Нормандия за нас, за вас и грянем Gaudeamus iditur! Ну же! И они, встав из-за стола все запели и трезвые и пьяные. Они стояли вдоль и обнявшись за плечи, шатались в такт рифме и пели.
Итак, будем веселиться
Пока мы молоды!
После приятной юности,
После тягостной старости
Нас возьмет земля
Нас возьмет земля

Где те, кто раньше нас
Жили в мире?
Подите на небо,
Перейдите в ад.
Где они уже были
Где они уже были.

Жизнь наша коротка
Скоро она кончится.
Смерть приходит быстро.
Уносит нас безжалостно.
Никому пощады не будет
Никому пощады не будет.

Да здравствует Университет!
Да здравствуют профессора!
Да здравствует каждый
Да здравствуют все.
Да вечно они процветают!
Да вечно они процветают!

Да здравствуют все девушки.
Ласковые, красивые!
Да здравствуют и женщины.
Нежные, достойные любви.
Добрые, трудолюбивые!
Добрые, трудолюбивые!

Да здравствует и государство!
И тот, кто нами правит!
Да здравствуют наш город,
Милость меценатов,
Которая нам покровительствует.
Которая нам покровительствует.

Да исчезнет печать,
Да погибнут ненавистники наши,
Да погибнет дьявол.
Все враги студентов
И смеющиеся над нами!
И смеющиеся над нами!

Эта застольная песня вагантов странствующих клириков всегда нравилась Генриху.
После этого все уселись за стол и вино потекло рекой, а жир от рыбы и мяса по рукам. Франц его лучший товарищ, или как говаривали в университете «камрад» , сидел рядом с ним и наливая себе в кружку вино, тихим голосом посоветовал:
- Эй, Генрих, ты бы лучше налегал на мясо и сельдерей, а с вином лучше бы воздержался.
- Это с чего бы? – удивился Генрих?
- Да, как бы ты не оплошал!
- В чем?
- А тебе разве ничего не сказали?
- Нет!
- Вот тебе и друзья! Это же ведь надо! И это друга схолары. Сами все в тайне сделали и никого, а главное тебя не предупредили, ведь это ж надо?
- Слушай, Франц, ты что мелешь? Уж не выпил ли ты лишку вина, по моему тебе в голову ударил хмель, неужели ты пил только бургундское?
- А вот как раз и нет! Я пью легкое розовое, местное, чего и тебе советую.
- Тогда я вовсе тебя не понимаю, - удивился Генрих, - о чем скажи пожалуйста ты все это время талдычишь?
- Так, придется прочитать тебе лекцию. Ну что ж господин схолар приготовьтесь и краткие выдержки можете даже записать.
- Так ты опять издеваешься, - чуть не рассвирепел Генрих, - а ну давай выкладывай, что вы здесь еще придумали за моей спиной.
- Все, все, успокойся! – поднял руки вверх Франц. – Я сейчас все расскажу. Как ты знаешь (а может и не знаешь) но все мы кроме тебя уже лишились девственности, кто раньше, кто позже, а ты у нас до сих пор один такой, как ангел с крыльями за спиной.
Генрих покраснел и даже не знал, что ответить, а Франц продолжал:
- И вот твои друзья решили, что это надо исправить и они…
- И что же они? – похолодев спросил Генрих.
- Ну ты так побелел, словно увидел приведение, - захохотал Франц, - успокойся друзья просто привели тебе девушку, а точнее сказать женщину и оплатили все ее услуги! Все!
- Какую еще женщину?
- Ты ее наверное знаешь, - шепотом сказал на ухо Франц. – Это Марта, служанка из соседнего трактира. Генрих вдруг вспомнил миловидную восемнадцатилетнюю девушку, настолько белокурую, что даже сложно было определить цвет ее глаз, такими они казались белесыми.
- Ну, что пойдем, - дернул его за рукав куртки Франц и увидев, что Генрих сопротивляется и не хочет вставать, наклонился к нему еще ближе и зашептал. – Пойдем, пойдем пока все пьют, а я скажу, что ты уже у нее и камрады не посмеют к вам ворваться, а там делай, что хочешь или, если дурак, не делай ничего вовсе. А вот если все землячество потащит тебя наверх, я думаю, что пьяные они захотят увидеть, как это все происходит. А это тебе не понравиться, да и мне бы не понравилось. Пойдем, Генрих, прошу пойдем!
Приняв все доводы, Генрих решил все же подчиниться просьбе друга. В конце концов, как сказал Франц, он действительно мог сам решить, что же ему делать в комнате поверху. Они с Францем незаметно поднялись по лестнице наверх и только один, хозяин Леопольд, увидел как они ступили на деревянные ступени, и Франц поднял руку, а Леопольд со значительным видом закрыл один глаз и усмехнулся. Дверь к которой они подошли была не закрыта и Франц, отварив ее тут же затолкнул туда Генриха и тот не успев опомниться, услышал, как за ним повернулся ключ в замке и раздался тихий смех, Генрих понял, что он попался. Выхода отсюда не было. В комнате было сумрачно, в углу стояла довольно широкая кровать, на которой лежала белокурая девушка, в изголовье кровати стоял небольшой комод, на котором теплились две свечи. На стене над кроватью висело распятие. Когда глаза Генриха привыкли к сумраку комнаты, он действительно он увидел, что на кровати лежит Марта, прикрытая покрывалом в белой рубашке. Она повернулась боком и подперев голову рукой, каким-то лукавым взглядом смотрела на него. Генрих окончательно растерялся и застыл посреди комнаты. Первой его мыслью было броситься назад и стучать в двери, чтобы его услышали или вовсе сорвать ее с петель и вырваться на свободу. Но он сразу отбросил эти мысли. Во-первых, двери в гостиничных номерах были сделаны на славу и просто так выставить их одному человеку не представляло никакой возможности, во-вторых, даже если на его стук кто-нибудь явится (а это будут, конечно же схолары) то стыда будет не обобраться, как выскакивая словно черт из комнаты, так и потом, когда все будет обсуждаться в университете. Поэтому он так и остался на месте и только машинально бросил шапку с пером и рапиру на стул, все время, глядя на Марту. Он уже давно слышал, что многие схолары и не только они пользовались большим успехом у этой молодой женщины. Она вдруг почувствовав его нерешительность, соскочила с постели и шлепая босыми ногами по деревянному полу подошла к нему вплотную.
- Ну, что же ты миленький, - прошептала она прижимаясь к нему. – Не бойся, все будет хорошо.
Генрих даже не понял, что к его губам приникли сладкие теплые губы, они вздрагивали и ласкали его, а когда он почувствовал у себя во рту горячий чуть шершавый язык, голова его закружилась и больше он уже ничего не помнил. Он не помнил, как разделся (или его раздели?), он не помнил, как упала на пол рубашка с плеч Марты, он не помнил, как она прижималась к нему всем телом и как отвердели и набухли под его губами широкие чуть ли на пол груди соски, он очнулся уже в постели под холодом простыней и почувствовал, что руки Марты коснулись его плоти и он опять задохнулся очутившись глубоко в ней, а испугавшись ее дикого крика, стал зажимать ей рот руками. Но он все равно не мог сдержаться и боялся, что если она еще станет так кричать он сможет ее даже задушить. Но Марта, обняв его спину ногами, теперь только тихонько стонала и крепко прижимала к себе. Потом он долго лежал, поглаживая оголенную спину Марты, а та, уткнувшись лицом ему в плечо, тихонько посапывала. Марта была из тех девиц о которых никак нельзя сказать, что они красавицы. Это была розовая толстушка в полном соку молодости, темпераментная и чувственная, которая обещала годам к сорока обрасти жиром и утратить былую прелесть форм. В это же время такие особы обычно также теряют и влечение к мужчинам, как и последние к ним. Но пока, если Генрих и думал об этом, он гнал такие мысли из головы. Ему не спалось. Марта перевернулась и легла на живот, оголив скинув покрывала упругие ягодицы. Генрих опять почувствовал возникающее внизу живота сумасшедшее желание и не выдержав припал к телу Марты. Занимаясь с нею любовью он даже не понял, что она все еще спит и только потом лаская ее грудь и услышал продолжительные стоны Генрих понял, что Марта проснулась. Это возбудило его настолько, и настолько разозлило, что он стал делать ей очень больно. Вначале она пробовала кричать, но он не давал ей это делать, а потом она просто тихо стонала, а под утро начала скулить. Генрих был разозлен: мало того, что его принудили к этой ночи, но и девице он был совершенно безразличен, даже за деньги. Когда он хотел ее тела, она хотела спать, когда он устав впадал в сонное оцепенение, она вдруг загорелась невообразимым желанием и тогда целовала и даже кусала его плоть, о том, что такое бывает он даже вообразить не мог. Этой ночью он понял, что познал все, чего ранее не знал и даже не догадывался. Когда язык Марты ласкал его живот и спускался все ниже и ниже, он уже не мог сдержать себя и все сразу заканчивалось, а Марта лишь улыбаясь ложилась рядом с ним на подушку вытирая тыльной стороной ладони свои припухлые от поцелуев губы. Это была ночь страсти и бесстыдства, ночь ложной любви и ярости, ночь желания и ненависти. Да в эту ночь Генрих познал все, наверное даже больше, чем хотели его друзья. Но рано или поздно всему приходит конец, пришла к концу и эта ночь. Когда Генрих очнулся Марта лежала рядом с ним, спала и одной рукой сильно держала его стыдное место. Он проснувшись стал вспоминать, а говорила ли она ему что-нибудь этой ночью, сам то он нашептывал на ухо всякие ласковые словечки, а вот она таки нет. Он собирался уже вставать раз за окошком стало рассветать, но потянувшись он только привел спросонок Марту и она непроизвольно начала его ласкать двигаясь все ближе, пока он опять не оказался в ней. Небо опять померкло и Генрих сделал все, что она хотела. Он уже не думал, что такое возможно после такой бурной ночи. Но опять поцелуи, опять ласки, опять крики, опять стоны. Когда же наконец все кончилось и Генрих сел на постели, пытаясь определить где же его одежда, Марта прильнула к его спине и он почувствовал между лопатками ее упругую грудь.
- Красавчик! – прошептала она ему на ухо, дыханьем развевая кудрявые волосы. У меня еще никогда не было такого любовника! Но за такую боль и стоны дорогуша надо бы добавить.
Генриха даже передернуло «Вот она любовь шлюхи» - подумал он и не говоря ни слова принялся быстро одеваться. Когда он подошел к двери и нажал на ручку та вдруг открылась сама собой. Повернувшись назад он увидел Марту, которая лежала на постели, точно так же, как тогда когда он вошел, подперев голову рукой, согнутой в локте. Но теперь она была полностью обнаженной и что внезапно бросилось ему в глаза, то это ярко рыжие волосы, которые треугольником закрывали ее лоно и которые ночью он никак не мог разглядеть, да и не пытался. Сунув руку в кошель он вынул пригоршню серебряных грошей и швырнул их на пол. Очутившись за дверью он вдруг увидел ухмыляющуюся физиономию трактирщика Леопольда и у него непроизвольно зачесались кулаки, но прагматизм всегда брал верх и Генрих, уверив себя, что трактирщик здесь в общем совсем не причем, прошел мимо по-дружески даже ткнув его кулаком в живот. После этого дружеского толчка Леопольд еще минут пять не мог отдышаться проклиная и этого схолара и других, которые перебили у него вчера изрядно посуды (правда заплатив за все). Он еще немного почертыхался, а потом зашел в комнату, где пыталась одеться Марта, толкнул ее к столу и стал снимать штаны. Та сначала встрепенулась, но почувствовав руку сжимающую шею пониже затылка, положила голову на стол и застыла в ожидании. Генрих уходил от здания трактира «Три короля» и солнце уже поднявшееся над домами слепило ему глаза. Он чувствовал, что уже никогда не вернется в этот трактир, никогда не увидит ни Марту ни Леопольда и быть даже может своих схоларов, друга Франца, профессора Канта. Ему было удивительно грустно и удивительно светло. Он шел домой и ему казалось что он последний раз идет по этим улицам, видит эти дома и еще ему казалось, что скоро его вообще не будет ни здесь, ни где-нибудь в другом месте на этой такой прекрасной земле.

Глава пятая Кенигсберг
29 мая 1785 года Мыза «Нестадлер»

Генрих проснулся рано, еще только начало светать. Город пока спал, вернее спал недалеко от орденского замка в домах богатых бургеров, негоциантов и вельмож. В рабочей части города продавцы, ремесленники, кухарки и служанки уже давно поднялись, еще пожалуй до рассвета, и каждый устремился по своим делам, кто на рынок, кто в лавку, кто разводил очаг, чтобы вовремя приготовить завтрак для господ, кто отправился в мастерскую, чтобы засучив рукав с раннего утра приняться за работу зарабатывая свои жалкие крейцеры на пропитание. Утро вступало в свои права, лишь только солнце показалось на горизонте и бросило свои розовые лучи, сквозь тучи, на землю, весело зачирикали на деревьях птицы, а с реки подул легкий ветерок, всю ночь тихо спавший в пойме реки. Генрих встал с постели и подойдя, к окну и приоткрыв его, вдохнул всей грудью прохладный свежий воздух, который сразу ударил в голову пьянящим ароматом. Сегодня он никуда не спешил, и потому взяв книгу, прихваченную из университетской библиотеки, опять улегся в постель и, открыв ее где-то на середине, стал пытаться читать. Это ему настолько плохо удавалось (прочитанное вовсе не лезло в голову), что очень скоро наскучило и откинувшись на подушку он уставился в потолок и смотрел на деревянные балки совершенно ни о чем не думая.
Генрих не знал сколько прошло времени, и сколько он лежал, раскинув в стороны руки, но вдруг через окно он услышал стук, который раздался у комнаты. «Кто бы это мог быть так рано?» - подумал он и, вскочив с кровати, подбежал к окну, выглядывая наружу. Очень скоро он увидел как из дома выбежал слуга и о чем-то переговорив с посетителем, тут же отварил ворота, предварительно посадив на цепь собак. Во двор въехал на гнедой лошади какой-то, довольно пожилой господин, как сумел разглядеть его Генрих, с седыми волосами и бородой, горбясь, сидящий на лошади. Кроме того эти его выводы подтвердило, то как старик с помощью слуги с трудом слез с лошади и ковыляя отправился к двери, сняв предварительно притороченный к седлу баул, и отдав животное в руки подбежавшего конюшего.
Генрих был удивлен, он никогда не видел этого человека ни у них в доме, ни у дяди и заинтересовавшись происходящим, торопливо стал одеваться. Одевшись, помывшись и приведя свои волосы в порядок, он спустился вниз в гостиную. Когда он вошел за столом сидел его отец и какой-то незнакомый мужчина лет тридцати. Они сидели почти вплотную склонив друг к другу головы и тихо о чем-то говорили.
- Отец! – прервал их Генрих, входя в комнату.
Франц поднял голову и, увидя Генриха, улыбнулся.
- Ну, проходи, проходи сынок, - сказал Франц, подходя к Генриху, обнимая его за плечи и подводя к столу, - садись, разговор предстоит длинный.
- А, что случилось? – спросил Генрих, - И куда делся тот старик, что приехал к нам во двор.
Франц и незнакомец тихонько рассмеялись и Генрих непонимающе посмотрел на них.
- Садись, садись, Генрих, - улыбнулся Франц, - старик, который к нам приехал сидит перед тобой и зовут его – Фридрих Шлезинг.
- Как так? – удивился Генрих.
- Ладно, - сказал Франц, - послушаем, что расскажет господин барон, а потом будем решать, что делать дальше.
Фридрих Шлезинг обстоятельно рассказал обо всем, что было в Вене, как он получил письмо от масонской ложи , как отправил в убежище сестру с семьей, как сам сумел уехать незамеченным и добрался туда, куда и следовало. Франц немного помолчал, потирая обеими руками виски, потом заговорил: - А теперь, послушайте меня, дети мо! Совсем недавно, недели две назад я получил письмо из Рима от тех людей, которым я бесконечно доверяю и там было указано, что наше убежище обнаружено и что нам надлежит делать. Вы Фридрих, когда приехали сегодня, я вам не поверил и только этот перстень, что вы предъявили, подтвердил ваше Эго.
- Господин Витте, что же нам делать теперь? – спросил Фридрих.
- Теперь, господин барон Шлезинг, - ответил Франц, - будем думать.
- В письме, подписанном последним генералом ордена иезуитов, сказано, что последнюю реликвию тамплиеров надо перевезти в иезуитский монастырь в Полотеск, который сейчас отошел Российской империи. После упразднения ордена иезуитов в Европе только одна Россия не подвергла их гонению и теперь скорее всего генералы ордена будут именно оттуда, а точнее будут избираться генеральные викарии Общества Иисуса. Письмо это, как и вы вое Фридрих, я сжег, но схоронил другое рекомендательное от Лоренцо Риччи некоему Франциско Каре ректору иезуитского коллегиума в Полотеске. Я думаю, он сделает все, о чем попросил его генерал его ордена.
- Все это хорошо, - сказал Шлезинг, - и дальше то, что будет?
- А вот это уже серьезный вопрос, о котором я вам поведаю прямо сейчас. Последнее время я стал замечать, что не все хорошо у нас дома. Когда я спустился пару недель в подвал я увидел, что кто-то хотел открыть замки и проникнуть в наше хранилище. У меня там стоят ловушки всевозможные, по которым можно увидеть, пытался ли кто-то открыть двери. И оказывается недели две назад пытались открыть решетку, ведущую в подвал, но увы не смогли. Первая ловушка была нарушена, но в двери склада никто не проник и ловушки остались не тронутыми. Я тут же тихо утроил наблюдение, но не смог ничего выяснить, и буквально перед вашим приездом господин Фридрих, я распустил слух, что перевожу ценности из подвала.
- Неужели вы думаете господин Витте, - спросил Фридрих, - что здесь замешан кто-то из ваших слуг?
- Я не просто уверен, я знаю, господин Шлезинг! Три дня назад у нас пропал конюший Стефан, парень устроился недавно месяца четыре всего. Был исполнительный, трудолюбивый и казался довольно таки надежным. А, что меня смущало, так это то, что он был ну уж каким-то очень идеальным, очень медоточивым и каким-то уж пресмыкающимся. И вот три дня я его уже не могу найти. Я думаю это тот придурок, которого они направили к нам, но промахнулись и мы поняли, кто он есть на самом деле.
- Это, очень не похоже на этих людей, - сказал Фридрих. – Он не кажется мне таким глупым, господин Витте.
- Что ж возможно так, - сказал Франц, - но мы должны все решить сейчас и сегодня.
Генрих сидел, глядя на отца с незнакомцем, и не мог понять, что же все таки происходит, но чувствовал, что именно сейчас в его жизни наступят значительные перемены.
- Послушайте, мои милые, вот что придется нам сделать, - сказал Франц, - слушайте внимательно. Во-первых нам надо вывезти наш ларец в Полотекс. Это мы сделаем очень просто!
- И каким же образом, - удивился Генрих.
- Сынок, ну тут уж ты должен был знать, что я давно веду дела с полоцкими купцами и как раз сегодня отправляется на родину их обоз. Так что вы вполне можете уехать прямо сегодня вместе с ними. Я забираю ларец, скрываю его вместе с товарами, которые отправляю в Россию и вы следуете вместе с ним.
- А, что же будет, если за нами следят, даже у вас, - спросил Фридрих.
- Не беспокойтесь господин барон, - усмехнулся Франц, -т все мною уже продумано.

- Вот как?
- Да, мы будем делать следующее! Мой приказчик с товарами поедет к купцам и возьмет с собою ларец. Да это опасно, но другого я не вижу. К приказчику я приставлю доверенного слугу. Они не знают друг друга, но слуга будет следить за приказчиком. Вы присоединитесь к обозу позже, а отсюда выедете на лошадях, словно на прогулку в сопровождении слуг. Из Кенигсберга купцы направятся в Инстербург, потом в Гумбинел, а когда пересекут границу Пруссии они отправляются на Мириямполь,Трокай и через Вильно и Поставы попадают в Полотекс. Вот вы и отправитесь с ними и с ларцом , они уедут раньше, а вы отправитесь раньше и встретитесь с ними и с моим приказчиком возле Инстербурга. Вы ничем не должны выделяться от праздно – гуляющих молодых людей, а потом станете в обозе обыкновенными приказчиками. Вас никто не должен увидеть и не должен узнать кто вы такие.
- Все это хорошо, господин Витте, - сказал Фридрих, - и все предельно понятно, но как вы намереваетесь обмануть, тех людей, что вполне возможно уже давно следят за вами, мной и вообще ждут от нас всего того, что вы нам тут описали.
- Милый друг, - улыбнулся Франц Витте, я думаю вы уж не во что нас не ставите. К нам заехал старик, что вы и правильно сделали молодой человек, и сейчас он лежит наверху в постели и болеет, а вы весело едете кататься на лошадях со своим двоюродным братом Фридрихом. Кроме того я сегодня организую небольшой прием с друзьями, губернатором, маршалом ордена тевтонских рыцарей, важными людьми и покажу им все подвалы в которых хранится лучшее французское и испанское вино и где нет никаких тайных укрытий и сокровищ и уже никто не будет, что у нас что-нибудь захоронено. Этим я думаю мы снимем с себя все подозрения.
- Что же, господин Витте, - сказал Фридрих. Я думаю вы поступите очень правильно. Хотя, если точно говорить, вы очень примитивно думаете об этих людях, они гораздо умнее, но принимая во внимание поспешность в этом деле, можно посчитать, что те кто нас преследуют могут и ошибиться.
- Все не будем больше говорить, - сказал Франц Витте. – Я улажу свои дела, а вам надо спешить. Вы не волнуйтесь за меня. Сын, Генрих, ты помнишь о чем я тебе все время говорил, настало время, когда ты должен поступить, как мужчина! Ты должен выполнить все то, о чем я тебе говорил: Поклянись жизнью нашей матери, что ты сделаешь все так, как я тебе скажу?
- Отец, что ты говоришь!
- Я, знаю, что говорю! Слушай меня, ты обязан сделать то, что я тебя попрошу! Обязан!
- Хорошо, отец! Я клянусь!
- Вот и отлично, милые мои! А теперь обедаем и вы собираетесь в дорогу. Учтите, полочане, вас ждать не будут, я сейчас отправлю слугу к Йозефе Кушке, выборного, который сопровождает обоз и вы смело можете присоединяться к ним.
- Отец! – вставил Генрих.
- Ни слова более, я буду молиться о скором и счастливом вашем возвращении, а далее помолчим. Аминь! А теперь идем трапезничать – сказал Франц поднимаясь с кресла.
Они вошли в трапезную, где слуги уже поставили на стол еду и питье. Они втроем уселись за стол и приступили к еде. Если Франц Витте ел сдержано и спокойно, запивая поджаренное мясо местным вином, то Фридрих и Генрих улепетывали за обе щеки, вином почти пренебрегая. «Вот что значит молодость, - подумал, глядя на них Франц, - у стариков аппетит приходит во время еды, а у молодых аппетит наступает раньше, едва почуяв запах жареного каплуна». Так они сидели некоторое время, насыщаясь, пока слуги подносили все новые блюда: сыр, зелень, овощи.
Наконец наевшись они поднялись из-за стола и вышли в прихожую. По столпотворению слуг Генрих понял, что они готовят в дорогу одежду и еду, и седлают лошадей, приторачивая всю эту поклажу к седлам. Наконец когда все уже было готово, а двое слуг уже сидели в седлах, пришло время прощаться.
Франц Витте по очереди обнял Фридриха и Генриха, и вручил первому рекомендательное письмо.
- Фридрих, вы старше, поэтому я и вручаю вам письмо, - сказал он. – Вы Фридрих становитесь главой похода. И не очень то показывайте свои перстни, на вашем месте я бы вообще упрятал их под одежду или повесил на цепочку на груди. Итак, возле Инстербурга вас будет поджидать купеческий обоз. Старшина купцов Иозеф Бжевский, он извещен о вас, а его вы сразу узнаете, он толстый, низенький мужчина 40-45 лет, а главное его правый глаз полностью затянут бельмом. Так что вы его ни с кем не спутаете. Франц Витте еще раз обнял путников и сказал:
- Ну что же, милые мои, пора в путь. С Богом!
Фридрих и Генрих накинули дорожные плащи, одели шляпы и подцепив шпаги и засунув за пояс короткие кинжалы , вышли из дома. Лошади уже нетерпеливо перебирали ногами, готовясь в далекий путь, чувствуя, что он будет продолжительным. Проверив сбрую, притороченную к седлам поклажу, а так же торчащие из кобур пистолеты они вскочили на коней и помахав руками выехали со двора. Они направились из города на восток, вдоль реки Пречень в сторону Инстенбурга. Солнце уже встало довольно высоко, освещая окрестности, дома, деревья. Генрих осмотрел все, что проезжал, словно видел это в последний раз. Он оглянулся на башни орденского замка, на проплывающие слева шпили кафедрального собора. И снова у него защемило сердце и он подумал, что уже никогда не вернется сюда и никогда больше не увидит ни этих зданий, ни этой зелени и реки, ни этого солнца. Фридрих же думал только о том, добралась ли его сестра до Лиссабона и не случилось ли с ней чего-нибудь в пути. Все это постоянное движение вперед, скачка на лошадях одновременно подстегивала его и в тоже время успокаивало. Когда летишь вперед на скакуне уже некогда думать о чем-то другом, кроме скачки. Так они голопом друг за другом (Фридрих впереди, затем Генрих и следом слуги) пронеслись по городским улочкам и выехав за город на восточную дорогу поехали рысью бок о бок друг с другом. Ни впереди на укатанной дороге, обсаженной с двух сторон вязами, ни позади них никого не было видно, поэтому путники расслабились и почти отпустив поводья, заставили лошадей идти шагом.
К вечеру они добрались до небольшого городка Инстенбург и остановились на дороге, съехав немного в сторону уселись на пригорке, пустив лошадей пастись. Слуги достали баулы с едой и Фридрих с Генрихом ухватив по большому куску мяса с пшеничным хлебом, принялись все это жадно есть и запивать (Фридрих предпочел немного вина, зато Генрих пил колодезную воду, в которую добавил лишь несколько капель вина). Едва только они насытились, а слуги убрали остатки еды, на дороге показались повозки, окруженные гарцевавшими всадниками. Повозки тащили по четыре лошади и было их около десятка, длинные на четырех больших колесах, окованных металлом. Повозки были зашиты холщовым верхом и судя по тому с каким усилием лошади их тянули по дороге, были доверху набиты разнообразным товаром. Всадники, едущие рядом, были вооружены до зубов, почти у всех торчали за спинами мушкеты, у многих в руках были пики, не считая, сабель и кинжалов.
Фридрих с Генрихом выехали им навстречу, и тогда от обоза отделилось несколько всадников, и приблизились к ним. В те времена такие путешествия по дорогам Европы не всегда были безопасны. Можно было встретить и лихих людей, разбойников и даже просто оголодавших крестьян готовых на все лишь бы добыть кусок хлеба, а также отряды баронов, местных сеньоров, которые воюя между собой, не гнушались ограбить и невооруженных путников. Поэтому и снаряжались большие обозы и нанимались охранники для этого. И тогда уж от первых грабителей и крестьян отбивались, а от вторых местных сеньоров откупались.
Вот и сейчас они увидели, что один из всадников толстый, низенький человек с бельмом на глазу, как-то неуклюже сидящий в седле, в точь, как и описывал Франц Витте.
- Господин Иозеф Бжевский? – спросил Фридрих приподнимая шляпу.
- Так, панове, - заулыбался толстяк, - а вы стало быть пан Генрих и пан Фридрих? Мне о вас говорил пан Франц Витте, о мы имеем с ним большую коммерцию. Пан Витте казау, што вы з нами едите да Полацку. Так?
- Да, именно так, уважаемый господин Бжевский, - сказал Фридрих.
Господин Бжевский изъяснялся на каком-то странном языке, это была смесь немецкого, литовского, славянского и еврейского, и поэтому Фридрих с Генрихом понимали его с трудом.
- Разумею, панове! До ютра (завтра) адпачиваем на постоялым дворе, а як буде рута (утро), тады едемо до дому. Панове павозка з гандлем пана Франца Витте чверта, там едуць и вашы слуги. И повернувшись, Бжевский махнул рукой трогаясь вперед. Фридрих и Генрих подъехали к четвертой повозке и перемолвились парой слов с приказчиком, возле которого вместо возницы сидел их третий слуга. Через некоторое время, когда солнце уже почти закатилось обоз въехал за городские стены и направился к гостинице, где все и стали устраиваться на ночлег.

Глава шестая. Полоцк
16 июня 1785 г. 10 верст на запад.

Длительный поход наших путников подходил к концу. Очень скоро должны были показаться городские строения, крыши церквей и соборов, шпили монастырей. За время пути Бжевкий болтал без умолку и не смотря на его странную речь Фридрих с Генрихом много узнали о том месте, куда они приближались, тем более, что старина купцов оказался довольно эрудированным по тому времени человеком. Он достаточно хорошо знал историю города, в котором жило не одно поколение его предков, а так как в дороге заняться больше было особо нечем молодые люди прислушивались к словам купца, особенно про иезуитский монастырь, куда они собственно говоря и должны были приехать.
30 августа 1579 польский король Стефан Баторий во время Ливонской войны штурмом взял Полоцк. До этого с 1563 года город был занят войсками русского царя Ивана IV Грозного. Русские войска вели себя с городскими жителями, как с истинными врагами, грабя и убивая население. Стефан Баторий во время осады Полоцка дал обет, что в случае победы будет основан иезуитский монастырь. 2 июня 1580 года состоялась закладка иезуитского коллегиума, на котором присутствовал сам король. Первым ректором стал знаменитый церковный и политический деятель Петр Ск4арга. Иезуиты учили бесплатно и только требовали, чтобы школяр был католиком от рождения, либо менял веру и брали на обучение не только детей шляхетского или духовного звания, но так же и горожан, и крестьян. В 1773 году, когда деятельность ордена иезуитов была запрещена почти по всей Европе, с разрешения России иезуитский коллегиум продолжал работать, а сам Полоцк отошел к Российской империи после раздела Речи Посполитой.
Еще в 1582 году иезуитам были переданы многие православные храмы и монастыри, а Спасо- Евфросиньевский монастырь стал резиденцией вице-генералов ордена Иисуса и ректоров Полоцкого коллегиума. Полоцкому коллегиуму принадлежали фольварки Экимань, Казимирово, Вяжищи, Туровля, Иваньск, Загатье, Мосар, Игуменов. За 1773-1780г. в коллегиуме были возведены каменные амбары, конюшня, каретная, пекарня, коптильня, пивоварня, мастерские и суконная фабрика. Были так же аптека, богадельня и музыкальная бурса. Первоначально строения коллегиума были построены на острове напротив Софийского собора и были деревянными, но когда они сгорели его перевели в специально возведенные новые. С 1750г. рядом с костелом Святого Стефана началось возведение каменного трехэтажного здания главного корпуса. При коллегиуме существовал с 1585 года даже театр, где ставили античные пьесы, а так же пьесы на духовные сюжеты. Очень многое Иозеф Бжевский рассказывал о городской жизни. На сегодня в городе живет около 5 тыс. человек и из них 450 душ торгово-ремесленного населения, чуть меньше цеховых мастеровых и подмастерьев. Были в Полоцке и портные, и гончары, и плотники, слесари, котельщики, серебряники. Старшина рассказал, что в Кенигсберг из Полоцка они обычно сплавляются на небольших судах «екуманках», которые строились в форварке Экимань, так что если им предстоит возвращать то до Двинска они поплывут по реке, а там дальше опять обозом, а корабли пойдут дальше в Ригу.
Бжевский сетовал на то, что выделывают множество кож в «Гарбарии» Марка Лукашевича, которых уже не везде берут, а вот пашен, сенокосов, выгонов, пущ в городе уже мало не более одной тысячи десятин. А с этого года Полоцку присвоено магдебургское право, и город стал центром Полоцкого наместничества магистрат вместе с городской думой и ее головой вели все дела и судебные, и хозяйственные, сбор налогов и податей. А еще очень сильно жаловался пан Бжевский, что магистрат стоит всегда на стороне полоцких иезуитов и богатых горожан и владельцев земель и зданий. Он и сам не бедный человек, но не отважился, что подавали в суд на богачей, то ли по земельным делам, то ли по покосам и выгулам редко, очень редко оставались в выигрыше. И ярмарки, которые последнее время, проводятся четыре раза в год, перестали быть такими богатыми, как раньше, хотя и купцы и покупатели съезжались в город издалека и из Смоленска, из Новгорода, Пскова, Риги и Кенигсберга.
Пока они вели все эти разговоры из-за поворота дороги, из-за деревьев появились первые палисады города. А вскоре уже стали виднеться самые высокие здания: Софийский собор, собор св. Стефана, купола монастырей францисканцев и бернардинцев, а переехав деревянный мост через Полоту, стали видны и крыши иезуитского коллегиума. Иозеф Бжевский повернул свой обоз в сторону Нижне-Покровской улицы, где на берегу Двины находились его склады и лавки с хранящимися в них товарами. Фридрих и Генрих достали из повозки ларец тщательно завернутый в материю и обвязанный бечевой , а приказчик со слугой и товарами отправились вслед за купцами. Расстались они со старшиной по-дружески, уговорившись, где смогут встретиться, так как дней через десять, купцы опять собирались сплавляться по реке для отвода товаров в Ригу и Кенигсберг.
Потом они повернули коней в сторону Верхнего Замка, куда и указал им путь Бжевский.
Они совсем немного проехали по улице, уходящей вверх, и въехав во двор коллегиума они подъехали к ректорскому входу, слева длинной цепью из двухэтажных и одноэтажных зданий тянулись хозяйственные постройки, где находились и конюшни. К ним подбежал наверное послушник и на скверной латыни перемешиваясь с польскими словами, спросил, что господин угодно. Фридрих, протянув ему серебряный трехалтынный, попросил привязать лошадей к коновязи идущей через весь хоздвор и сказал, что придет за ними после встречи с господином ректором. Пройдя через вход они попали в широкий коридор со сводчатым каменным потолком, высокими окнами и плиточным полом. Навстречу, словно ожидая их вышел пожилой монах в рясе подпоясанной веревкой с круглой шапочкой на голове.
- Что господам угодно? – спросил он, быстро оглядывая их одежды, и тут же повторил свой вопрос на сносном немецком.
- Отец мой, - заговорил Фридрих, улыбаясь, - Нам нужен ваш ректор пан Франциск Каре, у нас к нему рекомендательное письмо.
- Что же, панове, - ответил монах, - пан ректор сегодня, как раз в коллегии, а не в своей резиденции, так что Бог вам помогает. Сегодня он решил посетить нашу аптеку и проследить, как идет заготовка лекарственных трав. Если панове не затруднит подождать здесь, - и он открыв дверь, указал на небольшое помещение, где видимо сидел секретарь и песцы, - я схожу и скажу пану ректору о вашем приезде.
Они зашли в комнату, где стояло несколько столов и стульев вдоль стены для посетителей. Генрих уселся на стул, держа в руках на коленях ларец, с которым он побоялся расстаться даже на короткое время, а Фридрих стал нервно прохаживаться по комнате. Окно с этой стороны здания было поменьше, но таким же овальным.
Прошло некоторое время и в комнату стремительно вошел невысокий человек, приятной наружности с умными веселыми глазами. Седоватые каштановые волосы выбивались из-под шапочки, а всю грудь до колен закрывал холщовый серый фартук с накладными карманами.
- Джень добри, панове лыцари, - улыбаясь сказал он, - Я ректор Полоцкого иезуитского коллегиума Францишек Ксаверий Каре. И церемонно склонил голову пока Фридрих и Генрих по очереди представились ректору.
- Пшепрашам (извините) панове, - продолжил он, - я зараз выгляжу, як нейки кравец (портной) сення вымушан заняться огрудом (садом). Я приму вас праз некальки имгненняу. Прашу пачакать. И он прошел в открытые двери в ректорскую, стремительно, что никак не вязалось с его возрастом лет за пятьдесят. Фридрих с Генрихом уже стали привыкать к этой речи, полоцкому говару, хотя иногда некоторые слова они совсем не понимали.
Через минуту вернулся тот монах, что уходил за ректором и тут же прошел к Франциску Каре в кабинет, а через некоторое время дверь снова отворилась и их пригласили войти.
Ректор уже сидел за своим столом в высоком кресле и успел уже переодеться. Теперь он был одет в темно-синюю мантию с ослепительно белым подворотничком. На шее на массивной серебряной цепи висело распятие. Жестом, пригласив их сесть, он заговорил на их родном языке, очень правильно выговаривая слова, но медленно:
- Итак, господа рыцари, теперь я к вашим услугам, и могу вас внимательно выслушать.
- Господин ректор, - спросил Фридрих, - а с чего вы взяли, что мы рыцари, на военной службе мы не состоим.
- Эх, молодой человек, - улыбнулся Каре, - чтобы быть рыцарем не обязательно быть военным человеком. Рыцарем надо быть по духу, по виду, по обхождению. А я сразу узнаю честных и справедливых людей. У меня все-таки большой жизненный опыт на такие вещи,господа! Но я очевидно вас заболтал, а вы приехали издалека и устали, так что излагайте суть вашего дела.
- Здесь господин ректор, - начал Фридрих, - рекомендательное письмо от последнего генерала ордена Иисуса Лоренца Риччи…
- Господа, а вы разве не знаете, - подозрительно спросил Каре, - что Лоренцо Риччи умер десять лет назад и поэтому никак не мог дать вам это рекомендательное письмо… Никак!
- Я вполне понимаю, - просительно заговорил Фридрих, - и ваше недоумение, и подозрительность. Но посмотрите господин Каре. – это открытое письмо без указа имя адресата, там нет никаких имен, вы только узнаете, чье это письмо по подписи и печати, а так же по тому шифру, которым оно написано. В этом письме, когда вы прочитаете, нет ничего тайного. Потом я дам вам любые объяснения, но сначала, прошу, прочтите послание. И он протянул ректору запечатанное письмо. Франциск Каре в задумчивости потер лоб рукой, но бумаги все-таки принял и взяв со стола узкий длинный нож м рассмотрев внимательно печать вскрыл конверт. Пока молодые люди сидели и молча осматривали большую комнату со сводчатым крестовым потолком и следили, как за окном колышется зеленая листва, ректор вынул из стола, какую-то книгу in folio, и стал делать пером пометки прямо на читаемом листе бумаги. Франциск Каре еще минут десять разбирался с письмом, пока наконец, отложив бумагу в сторону, не уставился немигающим глазом на Фридриха и Генриха.
- Господа, а вы знаете содержимое этого письма, - спросил он.
- Откуда господин ректор, - ответил Фридрих, - вы же видели, что письмо никто не вскрывал, а кроме того оно ведь написано шифром, который знают только некоторые иезуитяне, о чем нам и было указано во втором сообщении.
- Да, молодые люди, наверное вы правы. Я знаю эту печать, подпись и знаю этот шифр, кроме того под подписью стоит число 1773 год до ареста генерала ордена. Я вам верю и послушайте, что здесь сказано. Оно адресовано ректору Полоцкого коллегиума (без имени) с просьбой выполнить то, что пожелает податель сего, либо оказать ему в этом полное содействие. И дальше не сказано ни о чем. В этом письме не указано ничего тайного, что можно было бы разоблачить, а значит нет никакой тайны.
- И она все же есть, - сказал Фридрих, - это очень долгий разговор, но если вы готовы выслушать нас, то нам просто необходимо все рассказать вам. Я вижу, что вы все еще не совсем доверяете нам.
- Не буду вас разуверять, - сказал ректор, - все это настолько таинственно и загадочно, что мне, как ученому человеку, может это показаться каким-то обманом. И все же я готов вас выслушать… Говорите!
- Хорошо, слушайте господин Каре, - начал Фридрих, - перед вами потомки некогда доблестных рыцарей тамплиеров ордена Храма…
И он рассказал почти все, что считал нужным, пропуская подробности, и говоря в основном только по сути. Пока он все рассказывал, Франциск Каре слушал и с удивлением кивал головой, казалось иногда не веря говорившему, цокал языком, а иногда словно веря всему случившемуся, сидел в какой-то задумчивости. Когда рассказ закончился, надолго воцарилась тишина. А потом ректор начал говорить:
- То, что вы рассказали очень удивительно, но я вам все-таки верю, должен верить. Мы здесь на краю мира цивилизованного последняя опора для вас, и я это понимаю. То, что вы привезли с собой, эту последнюю реликвию тамплиеров, действительно нельзя показать никому и никто из людей не должен владеть ею. Я помогу укрыть ее так, чтобы она никогда не досталась и не кому. Чувствую, в мире грядут большие перемены и много еще впереди будет войн и потрясений, но эта реликвия, ни должна попасть к тем безумцам, которые желают завоевать целый мир и целые народы, источая из себя гордыню и бахвальство. Они все пребывают в заблуждения, нарушая заповеди нашего Бога Иисуса Христа, и погрязнув во всех смертных грехах. Кроме всего прочего я тоже, даже здесь у себя в коллегиуме, не могу до конца довериться никому. Даже мои братья иезуиты, иногда ведут за моей спиной козни и строят заговоры. Мы все вступили в одно общество и клялись одной клятвой, но и среди нас находятся тщеславные, а порой и завистливые люди, но еще хуже если попадаются предатели, то ли из-за жадности, то ли из желания приобрести славу и власть. Это самое худшее, что может случиться, да к тому же если эти люди наделены талантами и знаниями. Вот чего я опасаюсь больше всего. Я за многими внимательно наблюдаю и за школярами и преподавателями, послушниками и монахами. Больше всего я сейчас подозреваю нашего наставника Габриэля Грубера, в прошлом году прибывшему в Полоцк. Он конечно человек выдающийся по своим обширнейшим знаниям, как инженер, механик, математик, архитектор и навигатор. Он работал при дворе австрийского императора Иосифа II строил дворец и канал. Но он все таки очень подвержен всевозможным интригам, любит войти в доверие к людям, но я пока не знаю зачем ему это нужно. То ли он это старается делать из своих корыстных побуждений, то ли действительно стремится обрести еще большие познания и привести к усилению иезуитов здесь в Полоцке, в Российской империи прославить общество Иисуса. Я еще толком этого не понял, поэтому и не рассказываю ни о чем полностью. Единственно кому я полностью доверяю это отцу Адаму (тому кто привел вас ко мне), да еще глухонемому служке Крупевичу, мастеру на все руки, что живет на хоздворе. Но я вижу, что вы устали, поэтому сделаем так. Вы господа сейчас поедете в дом паломников, что расположена возле моей резиденции, а отец Адам проводит вас. Вы сколько еще собираетесь пробыть в Полоцке?
- Я думаю, господин ректор, - сказал Фридрих, - дней десять, а потом, как сказал купеческий старшина, караван опять поплывет в Ригу и нам бы хотелось возвратится вместе с ними.
- Отлично, - сказал Франциск Каре, - располагайтесь, отдыхайте, а через два дня я пришлю за вами отца Адама. А за это время мы придумаем, как спрятать на территории монастыря ваше сокровище. Только умоляю ничего и никому не говорите. Вы просто паломники и ничего более. А теперь не смею вас задерживать. Езжайте с Богом! Он поднялся и проводил Фридриха и Генриха до двери и сделал знак рукой поднявшемуся из-за стола отцу Адаму. Они вышли во двор и, отвязав лошадей и усевшись в седла, поехали за идущим впереди монахом, надевшим на голову капюшон и сложившему руки на груди.
Франциск Каре вернулся за стол и усевшись в кресло долго вертел письмо в руках, о чем-то задумчиво размышляя.

Глава седьмая. Полоцк, Иезуитский коллегиум
18 июня 1785г.

Как только начало подниматься над землей солнце, пробиваясь сквозь редкие облака, и освещая крыши домов в келью монастыря, где ночевали Фридрих с Генрихом, осторожно постучали. Фридрих всегда спавший очень чутко подскочил с лежанки и осторожно подошел к двери, держа за спиной руку с кинжалом и отодвинув задвижку, осторожно приоткрыл ее. За дверью стоял отец Адам и сказал, что ждет их через полчаса во дворе монастыря. Фридрих долго будил Генриха, который сладко спал положив под голову ларец вместо подушки. У них возникло негласное соглашение, что Фридрих, как старший, ведет переговоры, общается с необходимыми людьми, а Генрих со слугами занимается охраной ларца. Проснувшись окончательно они оделись, умылись в лохани и наскоро перекусив тем, что осталось в тарелке на столе после ужина, вышли во двор.
Во дворе все уже было готово, лошади оседланы, а слуги уже выехали из ворот и ожидали их на дороге. Усевшись в седла они отправились за отцом Адамом и очень скоро опять сидели в той же комнате перед ректором Франциском Каре.
- Витаем (здравствуйте) панове, - сказал ректор и тут же рассмеявшись, нелепо взмахнул над головой руками, - Господа, я все забываю, кто вы такие и откуда! Во-первых, не беспокойтесь ваше письмо, на всякий случай, я уничтожил, ну а во-вторых, теперь будем считать, что необходимо решить и вторую вашу задачу.
- Прекрасно, господин ректор, - вставил слово Фридрих, - вы хоть нам пока расскажите, что же вы придумали.
- Все очень просто и в то же самое время я думаю надежно. Под всеми каменными строениями и даже под соборами существуют подвалы, а еще глубже катакомбы для отвода дренажных вод. Очень мало сохранилось подробных чертежей, где и как проходят эти ходы, они (вернее некоторые из них) были выполнены очень давно еще до прихода ордена в Полоцк, когда нас призвал сюда польский король Стефан Баторий. Этим ходам может быть десятки сотен лет. При строительстве новых зданий их находили и иногда расчищали и ремонтировали, а иногда засыпали и закрывали. Больше всего об этих подземных ходах знает наш старый служка Крупевич, он даже утверждает, что есть подземные ходы по городу к Софийскому собору, Богоявленского собору, монастырю бернардинцев и даже от зданий иезуитского коллегиума через Двину в Задвинье и к острову на Двине. Говорят, что даже от Спасо-Евфросиньевского монастыря есть подземные ходы в разные стороны палисада и даже глубоко под рекой Полота. Все эти ходы делились на случай нападения врагов и Полоцкий Верхний Замок тоже весь изрыт ходами, которые были проложены под крепостными стенами и башнями. Так вот Крупевич рассказал об одном…
- Простите, господин Каре, - удивился Фридрих, - вы сказали рассказал, но как может рассказать что-то глухонемой?
- О молодой человек, - рассмеялся на это Франциск Каре, - для этого существуют особые жесты руками, да и по губам по их артикуляции, если очень долго этим заниматься, можно научиться свободно объясняться с глухонемыми. Фридрих понимающе кивнул головой.
- Итак, - продолжил Каре, - Крупевич знает, где проходит в коллегиуме тот ход, что уходит под Двину, ему про него говорил и показывал еще дед, а вчера спустившись в подвал он нашел его начало и расширив вход спустился вниз для осмотра. Рядом с ходом проходит дренажный канал и даже слышно, как за стеной журчит стекая откуда-то сверху вода. Здесь очень много водосточных слоев и если бы не было дренажных стоков, то очень скоро подвалы, а быть может и цокольные этажи заполнились бы водой. Крупевич даже вспомнил, что ему рассказывали о том, что между подземным ходом под Двиной и дренажным каналом был установлен гидрозатвор, чтобы предотвратить проход дренажных вод в канал. За эти столетия возможно там уже скопилось целое озеро воды, дед ему рассказывал, что в том месте дренаж резко уходит вниз к реке, а вода стекает с верхних слоев, наполняя дренажный канал особенно в летнее время водой полностью. Даже колодец во дворе пришлось вырыть глубиной почти 800 футов, потому что ближе вода не поступала, зато теперь на этой глубине ее столько, что слышен даже звук ее бурления, когда она уходит через дренажи. Так вот в связи с этим запасом воды в дренажной камере можно будет устроить ловушку незадачливым похитителям, если таковые найдутся. Там где внизу у стены установлен гидрозатвор есть ниша, а в нише сбоку стоит рычаг, который его поднимает и стоит только потянуть, как вода хлынет в подземный ход. Так вот к этому рычагу мы и привяжем ваш ларец.
- Скажите, господин ректор, - спросил Фридрих, - а там в подвале не сыро, не сгниет ли это все от воды?
- Вы, говорили, что ларец сделан из какого-то металла и это предохранит от сырости, то что находится внутри. Кроме того, мы завернем ларец в промасленную ткань, предварительно заделав дегтем все швы и стыки, какие есть в ларце. А вообще-то пока в этих ходах не так уж и сыро, потому что они вентилируются, хотя бы частично. Расположив вашу реликвию в нише мы тщательно заделаем и обмажем кирпичную кладку и изнутри и снаружи, замажем все дегтем и маслом. Ну и наконец последнее, если вы истинно верите в нетленность венца, то и сырость ничего с ним не сделает. Deo concedente meliora spero (подчиняясь Богу, надеюсь на лучшее). Вот вкратце и все, что я вам хотел сказать. И если вы согласны…
- Господин Каре, - сказал Фридрих, - нам больше ничего не остается как воплотить ваш план. Мы полностью с вами согласны.
- Господин Каре, - сказал Фридрих, - нам больше ничего не остается как воплотить ваш план. Мы полностью с вами согласны.
- Тогда, господа рыцари, - усмехнулся Каре, - приступим к делу. Отец Адам отведет вас Генрих Витте в каретную, где вы вместе со слугами укроете ларец от сырости, а мы с вами господин Фридрих спустимся в подземелье вместе с Крупевичем и еще раз проверим все на месте.
- Отлично, господин Каре, - сказал Фридрих, вставая со стула, - я готов. После того, как Генрих ушел с отцом Адамом, неся под мышкой ларец, а Фридрих вместе с Франциском Каре, дождавшись появления Крупевича, отправились в подземелье. Крупевич оказался довольно крепким стариком лет под шестьдесят с мускулистыми узловатыми руками, морщинистым обветренным лицом и совершенно лысым. Одет он был как ремесленник в портах, рубахе и подпоясан фартуком. Пока они шли по двору, никто из проходящих на них не засматривались, а все сосредоточенно шли куда-то по своим делам. Они подошли ко входу в подвальную часть, и открыв замок в деревянной двери, обитой железными полосами железа на клепках спустились по ступенькам вниз. Сразу внизу Крупевич зажег толстенную свечу в застекленном фонаре и отдал его Фридриху, а сам зажег факел лежавший тут же у входа, подле небольшой кадки с водой, где этот факел на выходе из подвала тушили. Даже построив каменные здания люди в городах все равно боялись пожаров, во время которых при сухой погоде могло выгореть до половины домов, Франциск Каре обменялся с Крупевичем какими-то жестами и обернувшись к Фридриху сказал:
- Пройдем до места по подвалу, я не чтобы многие видели, как мы спускаемся в подземелье.
Крупевич пошел впереди с факелом, за ним двинулся ректор и замыкающим шел Фридрих, высоко держа над головой фонарь. Здесь были невысокие сводчатые потолки, совсем с небольшими окнами над землей. Проход был довольно широкий, а пол местами был выложен кирпичом, а местами это было просто утрамбованная земля. Они продвигались в темноте, освещаемой факелом и очень уж посредственно фонарем, сворачивали то направо, то влево, то обходили толстые кирпичные колоны, и Фридрих уже не знал, где они находятся. Однако очень скоро они зашли в невысокую комнату, повернув еще раз налево и Крупевич остановился, предостерегающе подняв руку. Подойдя поближе Фридрих увидел в полу довольно широкое отверстие в которое мог свободно спуститься человек. Отверстие было обрамлено каким-то металлом, а рядом лежал кованный чугунный люк, который и закрывал частично это отверстие, а кучка кирпича рядом говорила о том, что люк сверху был еще и заделан кирпичом, пока его не расчистили.
- Вот здесь, - сказал Каре, - и устроен вход в подземелье. После всего мы установили люк на место и заложим кирпичом, так что и видно не будет. Фридрих приблизился к отверстию и заглянул вниз опустив туда фонарь. Все скрываюсь в темноте, но однако он увидел узкие кирпичные ступени уходящие вниз с небольшим уклоном, почти вертикально.
Первым в подземелье спустился Крупевич держась одной рукой за стену, а другой неся перед собой факел. За ним на сей раз стал спускаться Фридрих так же придерживаясь за стену. Кирпичная кладка стены была холодной, по пальцы рук не почувствовали никакой влажности. Спускаться сначала было трудно потому что, ступени были крутыми, а сводчатый потолок настолько низок, что приходилось идти, согнувшись в три погибели. Но постепенно ход расширялся и идти становилось легче. Затем ступеньки кончились и они очутились в довольно широком подземелье, где стены, своды и даже пол был выложен из кирпича. В этом подземном проходе было довольно прохладно, но сырости и затхлости не ощущалось. Когда к ним спустился ректор они осмотрелись и двинулись вперед по подземному ходу, который уходил круто вниз в сторону реки. Пройдя немного по ходу Фридрих вдруг увидел почти у самого пола глубокую кирпичную нишу и остановившись возле нее увидел в глубине сбоку небольшой металлический рычаг. В этой нише могли поместиться несколько таких ларцов, как тот, что они привезли с собой. Возле ниши стопкой лежали кирпичи, которые Крупевич уже умудрился спустить сюда, туту же стояло ведро с известковым раствором. Действительно Крупевич был мастером на все руки. Фридрих опять поклонился к нише желая получше ее рассмотреть и не взирая на треск горящего факела услышал глубоко за стеной шум падающей воды, как в водопаде.
- Вот так и шумит, - сказал Каре, - пока это подземное озеро, а точнее сказать каверна, не наполнится полностью и тогда потихоньку переливаясь будет неслышно сочиться.
Они постояли еще немного и отправились назад. Все, что надо было увидеть, увидели.
Весь остальной день они только и занимались, что готовили ларец к захоронению. Он был тщательно изолирован от окружающего. Сначала все щели и даже отверстие от замка были залиты воском (решили, что так будет лучше), а когда он застыл весь ларец был залит льняным маслом, которое, выдерживали на свету несколько десятков лет и оно отбелилось, а самое главное стало очень густым, таким, что даже не стекало со стен ларца. После чего ларец поместили в несколько слоев холста, так же пропитанных маслом и тщательно упаковали зашив суровыми нитками все швы и также залив их воском. Каретная стала напоминать какую-то странную мастерскую, в которой шили, плавили воск, разбавляли деготь и плели веревки. Наконец, весь последний слой холста пропитали горячем дегтем и когда он застыл еще раз обвернули плотным холстом и обвязали толстой пропитанной маслом бечевой. Ларец был готов к укрытию в тайнике. После обеда Фридрих с Генрихом, со слугами и служкой, Крупевичем снова спустились в подземелье, и Крупевич с помощью слуг установил в нишу ларец, а так же закрепив небольшой блок, и перекинув через него металлическую цепь с пропущенной сквозь звенья бечевки, один конец закрепил на рукоятке рычага, а другой к обвитой бечевке ларца. Ларец установили таким образом, чтобы этого всего не было видно, но стоит только приподнять его или потянуть ларец на себя, как срабатывала ловушка и рычаг открывал гидрозатвор. Фридрих верил в это безоговорочно, так как Франциск Каре сам изучающий и пре- подающий архитектуру в коллегиуме знал все это досконально. После того как установили ларец Крупевич принялся уложить кирпичную кладку, предварительно залив все внутри ниши льняным маслом. В основе он положил кирпич на торце, которого было, что-то вроде черба ордена Иисуса, а так выдавлены начальные буквы девиза иезуитов: А.М.D.G., видные уже более отчетливо. Этот кирпич, прежде чем уложить его в кладку, Крупевич показал Фридриху и тот разглядев надпись, утвердительно кивнул головой, давая знать, что все понял и действительно по этому кирпичу можно было обнаружить в какой части подземелья устроен тайник. Крупевич работал быстро, но мастерски, не прошло и получаса, как ниша была закрыта кладкой, да такой, что совершенно не отличалась от близлежащей кирпичной стены. Тщательно промазав все швы известью, Крупевич напоследок пропитал новую часть кладки льняным маслом.
Когда они все поднялись из подземелья их уже ждали наверху Франциск Каре и отец Адам.
- Господа, - сказал ректор, - ко мне пришел полчаса назад ваш приказчик и сказал, что наши купцы отправляют караван по Двине завтра утром, чтобы вовремя успеть к ярмарке. Так что если вы хотите плыть с ними, то вы должны сообщить об этом пану Бжевскому. Сам он остается на этот раз в Полоцке, но обещал, что все устроит для вас.
Фридрих с Генрихом переглянулись и кивнув головой, согласились, что лучше плыть с караваном, чем отправляться в путь одним. После этого они еще простояли около часа, пока Крупевич вместе с их слугами тщательно установил чугунный люк на место и принялся выкладывать кладку кирпичом на ребро, как и выполнена остальная часть пола. И опять Крупевич работал быстро, но очень тщательно, укладывая кирпичи на раствор один к одному. Очень скоро весь пол в подвале принял свой первозданный вид и Крупевич заделав швы, тщательно замел метлой всю кладку землей вперемешку с песком. Теперь не приглядываясь очень тщательно нельзя было различить где кладка пола старая, а где новая. Полностью удовлетворенные все вышли из подвала здания, одни тем как выполнена работа, другие тем, как они ее выполнили.
Фридрих послал одного из слуг к старосте Бжевскому, чтобы сообщить, что они готовы и завтра рано утром будут на пристани.
Оставшись наедине с Франциском Каре Фридрих и Генрих стали прощаться, предварительно попросив согласие на еще одну ночь в монастыре.
- Вы даже не представляете, господин Каре, - сказал Фридрих, - как мы с моим другом благодарны вам за помощь, и я думаю не только мы, а многие люди, если бы знали, что вы для всех сделали. Чем все таки мы сможем отблагодарить вас? Может быть скромные пожертвовании монастырю?
- Что вы господа, - замахал руками Каре, - что вы! Может это я наоборот должен благодарить вас. То, что вы сделали pro bono public (ради общего блага) это даже выше моего понимания. А пожертвования, если хотите (церковь никогда не отказывалась от жертвований идущих от души) отдайте казначею монастыря. Прощайте господи, желаю вам счастливого пути, bene dicite (в добрый путь). Аминь!
И уже отойдя на пару шагов ректор обернулся и лукаво прищура глаза сказал:
- А, да, то что вы привезли к нам на хранение не беспокойтесь, я буду беречь вашу реликвию, как зеницу ока. Уж слишком много благородных и честных людей отдали жизни и силы на ее сохранение. Еще раз прощайте!
И подняв руку он перекрестил каждого из них и повернувшись пошел прочь. Фридрих с Генрихом при этом низко поклонились этому человеку – ректору Полоцкого иезуитского коллегиума Франциску Каре.
Таким он им навсегда и запомнился.

Глава восьмая    Полоцк, река Двина
19 июня 1785 г. (воскресение)

Рано утром Фридрих с Генрихом и слугами были на пристани, возле которой уже стояло пять «екуманок». На пристани толпился народ: суетливо бегали приказчики и мастеровые, важно похаживали купцы, отдельно сидели весельщики и наемные охранники с солдатами. Суда уже были загружены и почти готовы к отплытию. Солнце только, только стало подыматься над горизонтом, но было уже светло. От воды подымался туман, он стелился по поверхности словно небольшой дымок над костром. Холодок от воды нес приятную свежесть. Фридрих подошел к купцам и вдруг по первой жестикуляции Генрих понял, что что-то случилось. Он внимательно смотрел на группу о чем-то спорящих людей с Фридрихом, пока тот наконец сам не подошел к нему.
- Вы представляете, мой друг, - сказал он, - эти бездельники отказываются брать на борт наших лошадей, говоря что эти лоханки уже загружены под завязку. Пришлось уговорить их за некоторую мзду взять хотя бы двух наших жеребцов. Я не хочу расставаться с моим прекрасным конем, но вот на счет лошадей слуг, то их увы придется оставить. Господа негоцианты предлагают дать взамен их других, когда мы приплывем к месту высадки. Увы, мне пришлось на это согласиться. Генрих неопределенно пожал плечами, ему было в общем-то все равно, он страстно желал только одного скорее вернуться домой.
- Когда, же мы отплываем? – спросил он.
- Сию же минуту, - ответил Фридрих, - вот только загрузят наших лошадей и в путь!
Прошло еще некоторое время и все пять «екуманок» отошли от пристани на веслах и выплыв на середину реки поставили дополнительно еще паруса. Вскоре задул попутный, пусть немного и слабый ветерок, и суда понемногу стали увеличивать ход. Фридрих с Генрихом сидели на носу одного судна, которое шло третьим в караване, невольно засматривались, как мимо них проплывали высокие берега с одной стороны, все поросшие зеленью, а с другой попадались более пологие сходы к воде, где далее на равнине виднелись какие-то строении я поселений и деревень. Но в первую очередь, когда они только отошли от пристани, они пристально смотрели на проплывающие мимо строения иезуитского коллегиума, стоящие высоко на горе, недалеко от Софийского собора, а чуть дальше над зданиями монастыря виднелись купола собора св.Стефана. И опять им вспомнился Франциск Каре. Никто не может знать своей судьбы и только история знает, что будет дальше. А дальше было…
12 февраля 1799 года, после смерти Габриэля Ленкевича (с которым Каре был очень близок) Франциска Каре избрали на пост генерального викария Общества Иисуса в России.
В это же время Габриэль Грубер развил очень бурную деятельность в коллегиуме. В 1797 году он вошел в доверие к императору Павлу I с которым познакомился во время посещения последним г.Полоцка, а так же получить одобрение императрицы Екатерины II.
В феврале 1799 года Грубер прибыл в Санкт-Петербург, а уже в июне встретился с Павлом I, пытаясь убедить его в поддержке иезуитов, как противовес в борьбе с влиянием Французской революцией. Он вылечил жену императора от хронических зубных болей, за что получил право входить к императору без доклада. Все эти интриги привели к тому, что в октябре 1800 года Павел I издает указ, по которому иезуитам подчиняется образование в Литве, им передана Церковь святой Екатерины Александрийской в Санкт-Петербурге, чтобы устроить там колледж. Грубер так же добился того, что был назначен ассистентом генерального викария Франциска Каре.
В июне 1799 года Грубер уговаривал Павла I, чтобы тот обратился к Римскому Папе о формальном признании существования Ордена иезуитов в пределах Российской империи, он призывал императора стать «восстановителем и ангелом-хранителем Общества Иисуса». В августе 1800 года Павел I направил папе Пию VII письмо с просьбой признать иезуитский орден в России. Соответствующее бреве было издано в марте 1801 года. В нем папа Пин VII одобрил существование иезуитов в России на то, чтобы генеральные викарии стали носить титул «Генерал ордена в России». С 1801 года генералом ордена иезуитов в России стал Франциск Каре. Каре умер 11 августа 1802 года, а уже 22 октября генералом был избран Габриэль Грубер. При императоре Александре I привилегии иезуитов в России были сильно преуменьшены, а Габриэль Грубер погиб 7 апреля 1805 во время пожара в своей резиденции. Его гибель произошла буквально за две недели до заключения в Петербурге союза между Англией и Россией. Грубер тайно вел переписку с Наполеоном и проводил его политику в России или хотя бы пытался это делать. Но времена поменялись и Грубер перестал быть нужен и потому должен был покинуть этот бренный мир и это ему очень быстро устроили.
Когда Грубер ушел политика императора несколько изменилась и даже 10 июня 1812 года произошло торжественное открытие Полоцкой иезуитской академии и все было бы хорошо, если бы в 1814 году Пий VII не восстановил орден иезуитов вообще и тогда их деятельность в России стала очень беспокоить Александра I. Тогда же в 1815 году иезуиты были высланы из Санкт-Петербурга в Полоцк, а после смерти генерала ордена Фаддея Бжозовского иезуиты не пожелавшие сложить с себя обеты, были высланы из России, а их академия в Полоцке закрыта. На этом и было закончено пребывание иезуитов в Полоцке, но осталась история, остались здания ими возведенные, остались здания ими переданные и остались тайны ими хранимые.
Но всего этого еще не знали, ни Фридрих Шлезинг и Генрих Витте, плывущие вниз по Двине на одной из «екуманок», ни Франциск Каре с Габриэлем Грубером оставшиеся на берегу в Полоцком коллегиуме.
Суда по прежнему не спеша плыли и плыли вдоль берегов. Они остановились только на ночь, чтобы поужинать на берегу. Были разведены небольшие костры на которых жарилось мясо, а на углях запекалась рыба тут же наловленная на судах пока плыли по реке. Все перекусили и улеглись возле костров немного подремать, чтобы с рассветом тут же отправиться в путь. Когда рассвело плавание продолжилось. Опять монотонно проплывающие мимо берега, солнце в вышине, шорох воды за кормой. Все то же самое. Когда вдали появились первые строения Двинска Фридриху так наскучило это плавание, что он готов был даже выпрыгнуть на берег или даже пустится до него вплавь. Две «Екуманки» повернули к берегу, возле которого уже столпились люди и стояли повозки с верховыми. Три остальных судна даже не задерживаясь и не приставая к берегу пошли по воде дальше и очень скоро скрылись за очередным поворотом реки, Фридрих и Генрих первыми сошли на берег и вместе с купцами пошли договариваться насчет лошадей для слуг. В это время работники стали разгружать суда, перенося тюки с товаром в повозки.

Прошло совсем немного времени, когда разгруженные «Екуманки» не дожидаясь отхода обоза развернулись и на одних веслах стали подыматься вверх по реке. Старший из купцов собрал обоз воедино и пока еще было светло решили выехать в сторону Вильно. Фридрих с Генрихом вскочили на коней, за ними последовали слуги на выделенных лошадях, а приказчик со своим слугой и товарами ехал на отдельной повозке. Друзья теперь чувствовали себя веселее, они возвращались домой с каждым шагом лошади их цель становилась все ближе и ближе. Они миновали Вильно и направились на запад и скоро приблизились к границе Пруссии, осталось только пересечь реку Неман (Нямунас). Брод уже давно был известен всем и когда обоз подошел к реке все стали готовиться к переправе, проверять сбрую на лошадях, поправлять чепраки под седлами, закреплять груз в повозках. Они расслабились всего лишь на минуту, пытаясь отдохнуть перед переправой и хоть чуть-чуть забыться.
В это время раздался, бешеный крик и из прибрежных кустов выскочило, около сотни человек, литвины, финны, пруссы и вообще всякий брод, одетый кое-как, вооруженный кое-как. Здесь были и голодные крестьяне, и грабители, и разбойники, и мародеры и авантюристы, кто жаждущие еды, кто денег, кто славы, а кто просто вкуса крови. Они победили внезапностью и числом. Охрана обозов были тоже люди не простые, и не из трусливых и знали, что бьются не только за товары, но и за свои собственные жизни. Как бы ни были расслаблены наемники, однако половина грабителей не успела даже добежать до обоза, упокоившись в густой траве сраженные выстрелами из ружей и арбалетов. Казалось, что еще немного и разбойники повернут вспять, но тем тоже нечего было терять и они ни во что не ставили ни чужую ни свою жизнь. Фридрих и Генрих стали спиной к спине и решили отбиваться. Конечно, они могли вскочить на коней и благополучно умчаться прочь, но внутреннее благородство и честь не дали им сделать этого. Они решили или всем умереть на месте или победить то же вместе. Вокруг них образовалась груда тел людей одетых в какие-то невообразимые лохмотья. Правда здесь лежали и те, которые были одеты вполне прилично, даже в бархатные камзолы, хотя если приглядевшись сразу видно, что они с чужого плеча. Первым делом они разрядили пистолеты, причем Фридрих, как более опытный боец, целил и сразил грабителей, которые были более лучше вооружены, с алебардами, протазанами и мушкетами. Генрих тоже сделал свои два выстрела и не промахнулся, потому что стрелял почти в упор, даже не целясь. Перезарядить оружие уже больше не представлялось возможным, так как враг был уже совсем рядом, и общее командирование никто не осуществлял, и каждый защищался в одиночку. На Фридриха с Генрихом почему-то враги навалились особенно ожесточенно, наверное справедливо считая их самыми опасными противниками. Что можно противопоставить не особенно обученным, по обозленным, и численно превосходящим тебя противникам. Только твое умение, силу и отвагу. Но если первое и третье не иссякает, то второе рано или поздно кончается. Генрих уже не помнил сколько врагов он поразил, орудуя шпагой и кинжалом, но шпага сломалась о чью-то дубину, хотя даже не это привело его к гибели, а чья-то пул прилетевшая неизвестно откуда и ударившая в грудь прямо против сердца. Генрих умер еще стоя, но упал на тела врагов лицом вперед даже не выпустив из рук клинки, а только сжав их еще сильнее. Фридрих еще долго сражался, показывая чудеса фехтования, уложив перед собой тела врагов почти, что в три ряда и грабителей косясь на него уже собирались оставить этого непобедимого воина в покое и отступить, как лежащих сзади какой-то крестьянин с распоротым животом и выпавшими кишками в каком-то неистовом озлоблении из последних сил приподнялся и вонзил ему остро заточенные вилы прямо в спину. Один зубец от вил попал прямо в спину. Один зубец ри вил попал прямо в позвоночник и у Фридриха сразу отнялись ноги и он как подкошенный рухнул на землю. Увидев это грабители обрадовавшись снова ринулись вперед, но руки еще продолжали действовать и первый из нападавших по инерции пробежал дальше стараясь запихнуть в распоротый живот, острым толедским клинком, кишки вывалившиеся оттуда. Было страшно смотреть на человека, который ничего не понимая от боли, бежит вперед держась руками за живот и топчет свои собственные внутренности. Еще два человека упали с Фридрихом рядом: один с перерезанным горлом, другой с кинжалом застрявшим в груди. Однако руки уже ослабели и потеряли клинки , а копье трусливо направленное сверху с груды мертвых тел, пробило Фридриху горло, перерезало сонную артерию и через несколько секунд все было кончено. Фридрих уже умер и не слышал, как грабители продолжали колоть копьем и вилами его тело, страшась подойти к нему ближе и остановились, только нанеся несколько десятков ударов и убедившись, что человек уже мертв. За всем этим побоищем наблюдал из кустов один слуга, спрятавшийся там от страха и так и пролежавший до вечера, даже когда грабители уже исчезли. Он вылез лишь тогда, когда увидел подъезжающий обоз виленских купцов к переправе. Дрожа от страха, он рассказал все, что видим и дальше поехали вместе с ними, так и не оправившись от лихоманки. Грабители праздновали пирровы победу из сотни нападавших, едва осталось пять-семь человек. Но и они боясь, что появится еще один обоз или охранный королевский отряд успели только ограбить убитых, некоторых раздев совсем до головы и взяв всего лишь часть товара и найденные у купцов деньги, словив лошадей тут же исчезли в лесу. Виленским купцам тоже было не резон задерживаться на переправе, они с помощью работников скинули тела грабителей в реку (их можно было даже определить по одежде), а остальных похоронили на высоком кургане у берега реки в общей могиле. Забрав товары (не бросать же их здесь) купцы направились дальше.
Слуга (а его звали Феликс) добрался до Кенигсберга через пять дней. Когда он изможденный, пешком появился в Нестадлере Франц Витте сразу понял, что случилось непоправимое. Феликс, захлебываясь от слез, рассказал все и про Полоцк, и про обратный путь, и про схватку. У Франца Витте по щекам скатились две крупные слезы, а потом он спросил сможет ли Феликс показать место захоронения сына.
В тот же день он отправил к Неману две повозки с гробами, наполненными льдом из ледника. Еще через несколько дней повозки с Феликсом вернулись и тела Фридриха и Генриха были наконец упокоены в родовом склепе. Франц Витте долго после этого сидел за столом, поставив перед собой бутылку с вином и сокрушался больше всего лишь о том, что после Фридриха и после Генриха уже не останется наследников и потому род Лузьянов-Шлезингов и род Витре-Витте (прямые наследники) уже прервался. Конечно есть еще их сестры и есть племянники, но это уже второстепенные ветви. Очень дорого даются тайны тамплиеров!

Через два месяца в Риге в своей лавке в задней комнате сидел ювелир и рассматривал два перстня и серебряную цепочку, купленные им по случаю. В общем-то и заплатил он практически за эти перстни по весу золота, явно такому типажу, который и добыл их выйдя на большую дорогу с кистинем. Ювелиру, конечно все это было безразлично, главное очень выгодный гешефт (сделка), только об этом он и думал приобретая золото. А вот теперь сидя в своей комнате и взяв увеличительное стекло он взял персти и стал их рассматривать. Ничего удивительного он в них не увидел. Квадратные печатки с какими-то зубчатыми выпусками, овальные выступающие части, треугольные застежки по граням, никаких монограмм, никаких инициалов по принадлежности. Ничейные перстни. Единственно, что сбоку, где дужка кольца примыкает к печатке, на одном перстне была выгравирована римская цифра 1, а на другом перстне стояла цифра 2.
Ювелиру даже в голову не пришло, что эти два перстня неким боком можно соединить в одно целое и это одно целое может служить неким ключом к некоему кольцу. Ювелир еще долго крутил в пальцах эти два перстня, а потом вызвав подмастерье отдал ему изделия и велел переправить это золото в слиток.
Подмастерье, взяв перстень и цепочку, вышел в мастерскую, где в горке стоял раскаленный тигель с расплавленным золотом и, взяв щипцами перстни с цепочкой, бросил их туда.
Едва погрузившись в расплавленную жиж, перстни начали плавиться и очень скоро начали плавиться и очень скоро исчезли в глубине жидкого золота. Через какое-то время тигель вынули из горна и золото мелкой струйкой потекло в форму, постепенно охлаждаясь и превращаясь в обычный золотой слиток. Так и исчез ключ, который открывал ларец с реликвией тамплиеров.

Пролог.

Вот и опять мы прощаемся, уже с XVIII веком. Веком просвещения и веком утонченного разврата, веком абсолютизма и веком фаворитов и фавориток, веком великих революций и веком абсолютизма, веком всевозможных войн (государственных, крестьянских, за независимость и освобождение) век колонизаций и век переселений, век женщины и век великих людей.
Я могу перечислить только одни имена, да еще и малую толику, как остались в XVIII веке в памяти потомков и как гении и как злодеи, и как, почти боги и святые и как люди простые, честные, благородные. О них все вспоминают каждый по своему, кто как кумиров, кто как врагов, кто как нехристей, но ведь все равно они были и никуда от этого не деться. Я не желаю их судить (сам грешен) и потому пусть каждый вспомнит их плохим или хорошим словом: бог каждому судья. Я не могу рассказать и назвать тех людей, которые строили, воевали, охраняли, защищали или просто работали: их имена не остались в истории, но тех кого знают, кого помнят должны знать все. А кто остался в этом веке документально: Петр 1 (что можно сказать о государе – только писать монографии), Меньшиков (мздоимец) Феофан Прокопович (святость православия), Ломоносов (светило науки), Анна Иоановна (по моему просто дура!), Бирон (мздоимец), Миних (дурак), Елизовета Петровна (императрица – бог ей судья), Екатерина II (императрица – ошибка просвещенности), Потемкин (государственный деятель), Растрелли (Архитектор), Фридрих II (король–реформатор), Бах (композитор), Эйлер (ученый), Гете (писатель), Кант (философ), Моцарт (выдающий композитор), Карл ХII (король-шалун), Вольтер (философ), Дидро (философ), Маркиза де Помпадур (фаворитка), Людовик XVI (король-дитя), Мария-Антуанетта (королева-дитя), Дантон (глупец), Робеспьер (адвокат -кровожадный), Франклин (ученый), Вашингтон (борец), Джефферсон (президент).
Я не перечислял всех известных людей, но даже глядя на этот список, у меня лично дрожь вызывает эта глыба интеллекта, знаний и разума. Чего же только не было в этом веке, этакая пропасть событий: реформы Петра 1 и основание Санкт-Петербурга, как и основание Российской империи, Северная война и Полтавская битва в 1709. Здесь же и война за испанское наследство (1701-714) и русско-турецкие войны с 1710 почти по 1792г со многими перерывами, здесь и война за польское наследство (1733-1735гг) войны за австрийское наследство, русско-шведские войны (1741-1743; 1788-1790г) и семилетняя война в Европе (1756-1763г), а в течение всех этих войн разделы Речи Пасполитой в 1772, 1793, 1795 годах. Если посмотреть на XVIII век с этой стороны, то весь век прошел в сплошных войнах, вот тебе и просвещение! С одной стороны в салонах очень весело философствовали о человеке, о духе, о личности, а с другой стороны без всякого зазрения совести этих же людей отправляли на всеобщую бойню, ни капли не задумываясь на этот счет о философских проблемах. Только одна война из тех, что были в XVIII была поистине правильной освободительной – это война за независимость США (1775 -1783г), хот честно говор и ее можно было избежать, если бы Великобритания умерила бы свои амбиции, Ведь было настолько очевидно, что Американские колонии рано или поздно все равно отделяться от митрополии и это только дело времени.
Так что прощай XVIII век! В России основано более восемнадцати всем известных городов, изгнаны иезуиты из Российской империи, немецкие колонисты с легкой руки императрицы Екатерины II в 1763 – 1766 году стали колонизировать земли Поволжья, а как прятались от Емельки Пугачева в 1775 году даже выдающийся полководец был вызван с турецкого фронта для устранения мятежа. Великая французская революция 1789 года и все события, последовавшие за этим, термодержавский переворот (1794г) и переворот 18 брюмера 1799 приведшие к Консульству были самыми непредсказуемыми решениями граждан в 18 веке. И что же теперь страшнее «Закрытие Китая» в 1757 году или война между Британской и Французской Ост-Индийской компаниями за контроль над Индией (1746-1763г.). Весь век сплошные войны, тысячи, десятки, сотни тысяч жертв во имя чего, - не знаю, - только не во имя людей. Закончились религиозные бои, люди стали знать чего стоит вера, и чего стоит сердце, и сейчас в XVIII веке стали больше убивать не за веру, а за знание и за богатство ибо в конечном счете, только это является истиной для людей. Я думаю этот век стал переломным в эре человечества, до того времени сколько бы не существовала вера в рыцарство (которое пробуждало верность, любовь, самоотречение, и поклонение) оно остается навеки. Сколько смертей, сколько напрасных жертв и все из-за чего? Или мы забыли Бога! Наверное я даже не хочу говорить, а может и думать, а может и вникать, но все же придется! Многое еще впереди и нам не предугадать мы можем только следовать и предотвращать пранеки тех, кто этого хочет. И я знаю, что предугадать я могу, если меня будут слушать, а предугадать это победить. И кому достанутся эти знания неизвестно. Мы подождем начало XIX, века и если император, хотя бы один проиграет я буду знать, что он не помазанник Божий!

Часть третья. XIX век г.Витебск
Дворец генерал-губернатора
Глава первая
22 июля 1812 года

В городе стояла неимоверная жара, пожалуй было более 24 градусов по Реомюру (300). Император Наполеон со своим штабом расположился во дворце генерал-губернатора. Первое что он сделал, не смотря на жару решил, что при взятии этого города компания 1812 года должна быть остановлена. А теперь Наполеон ходил по кабинету на втором этажи особняка от жары в одной рубашке и рейтузах в тапочках и думал: «Черт бы вас побрал господа, вас всех, что вы о себе возомнили!»
Эта неимоверная жара казалось плавила мозг, хотя было еще утро, но в воздухе стояла какая-то духота и даже в открытые окна не попадало ни одного дуновения ветерка. Наполеон вышел в спальню и рухнул на спину на широкую кровать. Он уже начинал ненавидеть и проклинать этот город. Невольно вспомнилось, как на рассвете 16 июля сначала два эскадрона (гвардейских конных егерей и мамелюков) въехали в город и направились к гауптвахте. Затем спустя час вступили пехотные полки и выстроились с двух сторон улиц Заручевской, Замковой и Смоленской.
А он, император, остановился в версте от города на обочине дороги прямо против господского двора Лукишек и наблюдал за движением войск. Въехал в город он ровно в семь часов утра. На нем был зеленый мундир с красным воротником и обшлагами, на груди звезда, поверх расстегнутый серый сюртук. Из-под треуголки без пера надетой на голову, выбивались рыжевато-каштановые волосы. На боку висела неизменная шпага с позолоченным эфесом в черепаховых ножнах.
Почему-то не останавливаясь он проехал в сопровождении конвоя за Смоленскую заставу и проскакал еще версты три по Петербургской дороге. После чего он вернулся в отведенные ему покои во дворце генерал-губернатора. Первое, что он велел, так это устроить площадь перед дворцом, разобрав несколько деревянных домов и стены строившейся каменной церкви. Все это французы тут же бросили в реку Двина. Теперь каждое утро в 6 часов (пока еще не наступала жара) в присутствии императора и его штаба проводился развод войск.
Потом он вспомнил, что приказал создать все необходимые учреждения. В эти новоуправления велел вызвать из Польши и Литвы князя Сапегу, князя Ошинского, графа Пржеческого, графа Тизенгаузена, графа Косаковского. Затем так же организовали губернскую комиссию, куда были призваны князь Павел Сапега, князь Радзивилл, граф Борх, Шадурский и Вейсенгоф, а так же простой дворянин Серпт. Маркиз Пасторе – был назначен главным интендантом Витебской губернии.
Тут же в городе было организовано 36 пекарен, где одновременно выпекали 29 тысяч фунтов хлеба (11,6 тонн). Но солдаты ели не только хлеб, а лошади нуждались в фураже. Пришлось создать реквизиционные отряды для бора у крестьян и помещиков, окрестных сел и деревень продовольствия и фуража. Но вскоре стали поступать от помещиков жалобы в губернскую комиссию, что отряды не просто изымают продовольствие и фураж, а мародерствуют и грабят, забирая буквально все и одежду, и утварь, и лошадей, и сельхозорудия нередко убивая крестьян и насилуя женщин. Причем в этом меньше всего были замечены французы, а больше всего иные нации наводняющие Великую армию: баварцы, саксонцы, итальянцы, австрийцы, португальцы и многие другие нации. Именно они почти на две трети составляли армию Наполеона.
Тогда он император был неистов и озлоблен. Он не выносил таких обращений, а когда ему стали докладывать о нападении на обозы и малочисленные отряды крестьян (так называемых партизан) и убийстве его солдат он остался в наисильнейшем гневе.
Он вспомнил, как однажды, какой то администратор сказал, что в округе уже не осталось продовольствия и что армии лучше двигаться дальше. Он тут же заметил ему:
- Ваше дело, милостивый государь, позаботиться о том, чтобы мы могли здесь жить, потому- что, - прибавил он, громко обращаясь ко всем офицерам, - мы не повторим глупости Карла XII.
Наверное, не все тогда поняли его слова, но тот кто понял, потупились. Карл XII, жаждая немедленной победы с такой спешкой устремился к Полтаве, что вскоре удирать оттуда пришлось еще поспешнее. А когда-то какой-то гвардейский генерал ни с того ни с сего заявил, что в этом городе войска и даже командование расположилось еще хуже, чем в казарме он сказал:
- Вы, родились на бивуаке и вы там умрете! Как же ему надоели все эти глупые советы и распущенные слюни, тех кто ни в состоянии хоть что-либо понять, или тех, кто не может хоть, что-нибудь сделать. В раздражении император поднялся с постели и вышел в кабинет, снова прохаживаясь вдоль стола, на котором были разложены карты и бумаги. Поэтому он не мог видеть, как к крыльцу дворца подъехали несколько всадников. Один из них пожилой мужчина лет 50-53, одетый в костюм военного образца без знаков различия (зеленый фрак со светлым жилетом, таких же рейтузах, с высокими сапогами) на боку у него висела шпага. А на голове прикрывая седые волосы, красовалась треуголка. Вместе с ним спешилось трое кирасир в темно-синих мундирах с оранжевыми воротниками в белых панталонах и черных сапогах. В касках с черным хвостом и один с алым сутаном. У всех панами и по два седельных пистолета, а у двоих за спиной еще и кавалерийские мушкеты. Двое из них остались у коновязи, привязывая коней, а двое в том числе и седоватый мужчина поднялись по крыльцу и вошли в здание. Навстречу им ступил дежурный офицер. Седоватый господин слегка поклонился и сказал:
- Антуан Ле-Сан барон де Брюн, срочная депеша из Парижа, императору!
Дежурный офицер удивленно взглянув, вызвал ординарца и что-то шепнув ему громко приказал отправиться к адъютанту императора графу де Сегюру. Через несколько минут по лестнице пустился мужчина в мундире бригадного генерала и представился:
- Адъютант его императорского величества, граф Филипп де Сегюр. Чем могу быть полезен?
Барон де Брюн повторил то же, что сказал офицеру и вынул из-за отворота фрака конверт, показав его адъютанту.
- Готов отнести донесение, императору, - сказал де Сегюр, протягивая руку к конверту.
- Прошу меня извинить граф, но я должен вручить эту депешу императору лично!
- Что ж, прошу следовать за мной, я доложу о вас.
Они поднялись по лестнице на второй этаж и свернув направо, пройдя по коридору, вошли в приемную. Там за столом сидел секретарь Наполеона Клод- Франсуа де Меневаль, еще один бригадный генерал, а возле двери в личные покои императора на походной кровати сидел мамелюк Рустам Роза. Пока адъютант, постучав в двери вошел в покои для доклада барон принялся с интересом рассматривать телохранителя и оруженосца Наполеона. У этого мамелюка была очень интересная история.
В 13 лет он был украден из тифлиса и продан в рабство. В 1791 году его купил в Константинополе Сала-Бей, один из 24 наместников Египта, очень богатый человек. Он дал ему свободу и зачислил в корпус кавалерии мамелюков. После обучения в Каирен он нанялся на службу к мейху Эль-Бекри, который как оказалось был французским агентом. В августе 1799 года в качестве подарка предан Наполеону и переходит на службу к нему. 17 летний Рустам становится личным телохранителем императора. Он всегда спал перед дверью в покои императора на походной кровати ложе которой составляли только натянутые на каркас кожаные ремни. Барон де Брюн с удивлением рассматривал экзотический костюм Рустама – чалму, расшитую куртку, широкие шаровары, заправленные в сапоги и оружие в виде ятагана, булавы, кривой сабли и двух пистолетов, заткнутых за широкий пояс. Когда взгляд его переметнулся на угрюмое лицо мамелюка и его немигающий взгляд, дверь отворилась и де Сегюр позвал его в покои императора, громко позвав:
- Антуан Ле-Сан барон де Брюн!
Следом за бароном в дверь вошел и личный секретарь Меневаль, но орденарец де Брюн по его знаку остался в приемной.
Наполеон успел уже надеть мундир и сапоги, и встретил вошедшего стоя.
- Прошу, барон, проходите в мои скромные покои. Я вас внимательно слушаю!
- Прошу простить, ваше императорское величество, но я прошу у вас аудиенции наедине. Я безоружен и безопасен (свою шпагу он оставил ординарцу в приемной), но те сведения, которые я должен доложить, предназначены только вам. Наполеон внимательно посмотрел на де Брюн и знаком руки приказал де Сегюру и Меневалю покинуть кабинет, что они и сделали.
Император уселся в кресло и, пригласив сесть барона напротив, расстегнул на мундире две пуговицы, отдуваясь от жары.
- Ваше величество, - начал де Брюн, - вы уже наверное знаете о поражении маршала Удино под какой-то неизвестной деревней Клястицей 19 июля?
Наполеон чуть ли не подскочил с кресла:
- Черт бы побрал этого Удино! Я дал ему лучший корпус 2 армейский, 48 батальонов, 114 орудий почти 25 тысяч человек и его остановили, разбили всего 18 тысяч Витгенштейна в том числе с неотесанным мужичьем, как они называют ополчением! Невероятно!
- Ваше величество, маршал Удино уже 14 июля занял Полоцк, может быть ему и следованно там оставаться, как и было договорено…А не двигать на север в сторону Санкт-Петербурга, тем более, что и ваш Макдональдс застрял под Ригой. Как справедливо говорят русские, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь…
- Милостивый государь! – император даже побагровел, - А вам собственно, какое-до всего этого дело. Вы что собираетесь тоже указывать и советовать, как это пытаются делать мои маршалы и даже родственники! Какого черта!
- Ни в коей мере, - примирительным тоном сказал барон, - но прошу вас прочтите эту бумагу, - и он протянул конверт. Наполеон взял бумаги и невольно посмотрел на золотой перстень, украшающий безымянный палец правой руки барона с квадратной печаткой, эмальчатой перегородкой и чеканкой в виде звезды и креста на каждом поле эмали. Какое-то смутное воспоминание навеял на него вид этого перстня. Он машинально сломал печать на конверте и вынул из него бумагу. Развернул ее и увидев разборчивый текст прочел:
«Императору Франции Наполеону 1»
«Податель сего наделен всеми полномочиями в осуществлении своих деяний»
«Совет десяти»
Еще ниже стояла печать полностью напоминавшая печатку перстня барона.
- Ваше величество, вы наверное помните о разговоре, который состоялся в Париже почти шестнадцать лет назад с нашим магистром.
Наполеон опять побагровел, но внутри сердце сжало каким-то неприятным холодом. Он вспомнил все, и теперь сидя здесь в этом кресле , ему казалось, что он продал душу дьяволу. Он не хотел ничего говорить и жал что скажет барон, но молчание затянулось настолько, что император не выдержал и хрипло спросил:
- И что же мне предлагают?
- Умоляю, ваше величество, - молитвенно сложил руки на груди барон, - наше общество униженно просит выполнить нашу просьбу…
- Какую просьбу?
- Ваше величество, как вы уже знаете из донесений маршал Удино отступил к Полоцку и его корпус понес значительные потери. Витгенштейн получив подкрепление может начать наступление и выбить ваши войска из города, а это было бы очень плачевно.
- Зачем вам так нужен этот Полоцк, не понимаю.
- Я тоже не знаю, - солгал барон, - это знает наш совет десяти, но мне указано ни в коем случае не отдавать город опять русским.
- Странное желание вашего совета, - пожал плечами император, - Так что же вы предлагаете?
- Я не предлагаю, ч прошу, - опять почти униженно сказал барон, хотя глаза его смеялись, - мне кажется необходимо послать на помощь Удино подкрепление, дабы он удержал Полоцк в своих руках. Наполеон встал с кресла и стал ходить по комнате в задумчивости, засунув правую руку за обшлаг мундира, а левую отведя за спину. Де Брюн то же пришлось подняться и встать перед императором.
- Возможно, вы и правы, - сказал наконец император, - я пошлю ему на помощь 6 баварский корпус дивизионного генерала Гувийона Сен-Сира, надеюсь вдвоем они справятся с этой задачей. Что еще?
- Отдохнув немного и с вашего разрешения просмотрев здешние архивы, Ваше величество, я хотел бы отправиться в Полоцк. Надеюсь вы дадите мне рекомендации к маршалу Удино, чтобы я мог действовать там свободно.
- Ничего не понимаю, какого же черта вам там понадобилось находиться?
- Ваше величество, все мы ходим под богом, но выполняем указания своих начальников…
- Я может быть тоже выполняю чьи-то указания, - вскипел опять Наполеон.
- Не думаю ваше величество, вы скорее прислушиваетесь к советам, - усмехнулся барон, - а поступаете, как считаете нужным. Все в остальном лишь божье провидение, однако иногда здесь не обходится и без человеческой воли…
- Что же это, милостивый сударь, вы под этим понимаете…
- А вы, ваше величество, - почти зло начал барон, - вспомните некоторые даты и сопоставьте это божья благосклонность или человеческая воля. Вспомните 23 августа 1799 года вы отъезжали из Египта на четырех судах и думаете бог помог вам проскользнуть среди эскадры Нельсона, а не кто-то другой? А в то же году вы стали первым консулом всех французов, только по воле божьей? А когда 18 мая 1804 года вас провозгласили императором, только богу это было? И вы думаете по своей воле папа Пий VII коронован, ваше величество, 2 декабря 1804 года в Соборе Нотр Дам де Пари и императрицу Жозефину? И еще многие, многие события, которые случились в вашей жизни и даже вот этот сегодняшний кабинет, где мы сидим в этом русском городе. Нет, ваше императорское величество – это все сделано еще и людьми. Император похолодел и не отрываясь смотрел в злые с прищуром глаза барона «Значит все эти советы, все подобострастие, - подумал он, - все это только притворство. Оказывается и мной управляют, как марионеткой, дергая за ниточки так тихо, что я до сих пор почти и не замечал их». Наполеон вспомнил, что видел такой же перстень у министра полиции Жозефа Фуше и у Талейрана, хотя они это тщательно скрывали, не всегда одевая их. Вспомнил, что видел эти перстни и у самых близких и родных людей. «Никому нельзя верить, - подумал Наполеон, - и никому нельзя доверяться».
Барон усмехаясь произнес, глядя все еще в растерянное лицо императора:
- Ваше величество, но вспомните так же и то, что человеческая волы может и спасти властителя от покушений. К примеру, Жорж Кадудаль!
И увидев удивленное лицо Наполеона продолжил:
- Да, да, ваше величество! Этот ненормальный вождь шуанов, когда он начинил порохом телегу в 1803 году и ждал когда же первый консул проедет в оперу. Вы думаете зря так понеслась карета именно в этом месте, проскочив место взрыва…
- А если бы не успела, - вздрогнув сказал император.
- Ваше величество, все было рассчитано. И поэтому нам удалось добраться почти до всех заговорщиков. А если бы не было взрыва, что бы можно было поставить им в вину…
- Тонко подмечено, - усмехнулся Наполеон, - а еще точнее сделано.
- Ваше величество, - сказал де Брюн, - не смею больше отнимать ваше драгоценное время…
- Хорошо, барон, - огласился Наполеон, - я все устрою. Рекомендательные письма возьмете у моего секретаря, я распоряжусь написать их. Кроме того вас будут сопровождать десять польских уланов. На дорогах становится опасно ездить в одиночку. А я как никак чувствую, что некоим образом отвечаю теперь за вас. Всего хорошего барон! После того, как де Брюн вышел из кабинета, император еще некоторое время ходил по комнате, а потом вызвал своего адъютанта графа де Сегюра.
- Вот что, граф, пригласите-ка ко мне через час Д’Идевиля, и не забудьте. Ровно через час в кабинет к императору зашел Лелорнь Д’Идевиль – глава военно-политической разведки Наполеона.
- Д’Идевиль, я хочу, - начал Наполеон, - чтобы вы проследили за одним человеком неким бароном де Брюн, сегодня взявшим у мен аудиенцию. Через несколько дней он отправится в Полоцк в сопровождении польских улан, я думаю, лучше всего будет пристроиться к ним…

Глава вторая. Между Витебском и Полоцком, у деревни Дубовики
8 августа 1812г.

По пыльной дороге и сумасшедшей жаре ехал небольшой отряд французской кавалерии около дюжины всадников, точнее польских улан. Их сразу можно было узнать по синей форме: куртке и панталонам с желтыми отворотами фалд и воротниками. Особенно четко можно было их узнать по своеобразным четырехугольным шапкам с черными султанами и высокими пиками с флажками. Во главе этого отряда ехал барон де Брюн с тремя сопровождающими в форме французских кирасир. Барон ехал вплотную с капитаном кирасир и фамильярно называл его то Аидре, то мой капитан. Остальной отряд так же по двое ехал за ними следом. Впереди колоны между бароном и капитаном велась беседа, которую впрочем другие вряд ли могли слышать, о чем был разговор, заглушал цокот копыт и ржанье лошадей. Солнце поднялось уже довольно высоко, хотя до полудня было еще очень далеко.
- Итак магистр, - спросил капитан, - вы говорите, что это наше общество спасло императора во время его отъезда из Египта в 1799 году.
- А, вы как думаете, Андре, - усмехнулся барон, - все было просто и не просто. Нельсон разбил французский флот при Абукире 1 августа и таким образом англичане стали господствовать на море. Когда Наполеону понадобилось срочно покинуть Египет, но сделать это можно было только по морю. Тогда Наполеон как ему казалось, на свой страх и риск организовал четыре судна: два фрегата «La Muiron» и «La Carrere» и два малых судна «La Revanche» и «La Fortune» и посадив около 500 человек 23 августа отправился во Францию. Он направился сначала до Сардинии и проскочив мимо английских крейсеров (Нельсон по нашей просьбе смотрел в другую сторону) прибыл на Корсику в Аяччо. Здесь он встретился с родными (в том числе с матерью) и уже утром 8 октября высадился в бухте у Мыса Фрежюс на юге Франции. Вот в общем-то так и происходили дела.
- Так значит, магистр, если бы мы не договорились с английским флотом…
- Ну, конечно же, мой капитан, - сказал барон. – Неужели вы думаете, что если бы адмирал Нельсон хотел организовать блокаду Наполеону, то непременно потопил бы или захватил его. И то что он проскользнул (хотя конечно ночью) в прямой видимости у английского крейсера говорит только о том, что это не чистая случайность.
- Это просто чудеса!
- Никакие ни чудеса, мой Андре, хотите расскажу одну поучительную историю, в которой и мы приняли участие?
- Безусловно, магистр!
- Слушайте же! Парижские ювелиры Бемер и Бассанж изготовили как-то бриллиантовое ожерелье для любовницы Людовика XV графини Дюбарри. Дюбарри оно вскоре уже не понадобилось. И королева Мария-Антуалета в 1781 году отказалась купить его. Тогда это колье купила авантюристка графиня Жанна Ламот-Валуа через кардинала Луи де Рогана за 1 миллион 600 тысяч ливров, причем часть денег заплатил наличными а на остальные суммы дал заемные письма. Нам необходимо было дискредитировать кардинала, а самое главное, некоего графа Калиостро, связанного кое с какими орденами и обществами и мы велели ювелирам подать жалобу королю (это было в августа 1785 года). Все они тут же были арестованы и кардинал де Роган и графиня Ламот-Валуа и Алессандро Калиостро. 31 мая 1786 года в суде кардинал и Калиостро были оправданы, хотя теперь уже многие не хотели иметь с ними дела. Таким образом мы своего добились. Ну а графиню Ламот-Валуа выпороли клеймили (клеймо в виде буквы «V» volense (воровка) и осадили в тюрьму для проституток Сальпетриер. Однако через некоторое время она убежала из тюрьмы и отправилась вслед за мужем в Лондон. Так вот и закончилась эта история.
Некоторое время они ехали молча и был слышен только топот копыт да пение птиц в вышине.
- Кстати, Андре, - сказал барон, - ты не обратил внимание на наших доблестных польских улан?
- А что такого, магистр, уланы, как уланы…
- Да, нет мой капитан, обратите внимание на четвертый ряд едущий за нами. Ты присмотрись внимательно к их мордам, они такие же поляки, как я негр. Я все таки знал куда я еду и зачем, и изучал портреты и описания всех кто может мне попасться. Так вот того высокого рыжего зовут Майер, а второго низенького черноватого Тамнейберг и оба они являются сотрудниками бюро из военно-политической разведки, которой руководит Лелорнь Д’Идевиль.
- Вы это в самом деле, магистр!
- А вы думаете, мой дорогой, что я шучу?
- Но зачем они к нам приставлены, в конце концов не для охраны же.
- Я думаю, мой капитан, император все-таки решил выяснить зачем мы отправляемся в Полоцк и что там ищем, ну а заодно проследить, чтобы никто от нас ничего не узнал, да и чтобы мы ничего ни от кого не узнали.
- Да, это очень интересно, магистр, и что же мы будем делать?
- А пока ничего. Будем вести себя так, словно ничего не знаем, но внимательно следить за ними. Все понятно?
- Безусловно, магистр!
- А теперь скажи-ка, Андре, ты помнишь донесение о сражении у Клястиц, кто там участвовал и как все проходило.
- Значит так! Маршал Удино двинулся по Петербургской дороге на Себеж. Удино имея почти 25 тысяч человек в составе 2 армейского корпуса, где кроме французов был и 3 Португальский полк и 1,2,3,4 Щвейцарские полки и 3 Кроатский полк встретился с корпусом Витгенштейна почти в 18 тысяч человек усиленный ополченцами, и завязался бой. А 19 июля русские начали наступление и вынудили Удино отойти к Полоцку. Мы уже кстати несколько дней не знаем о ситуации под Полоцком, а ведь там могло случиться все, что угодно.
- Это верно, мой капитан, поэтому мы должны добраться туда как можно скорее.
- Значит пришпорим лошадей, магистр. И гикнув они пустили лошадей в галоп. Именно это и спасло им жизнь. Внезапно из кустов раздались разрозненные залпы из ружей. Пули просвистели буквально над головой, но ни в кого не попали. С криками на дорогу выскочили страшные люди, одетые в сермяги и свитки в подпоясанных таких же серых рубахах, кое-кто имел на голове картузы, иные вообще без головных уборов. На ногах были одеты либо лапти, либо грубые башмаки. Об оружии даже и говорить нечего. Кто-то был вооружен вилами, кто-то косой или топором, лиц у немногих было несколько старых мушкетов и пистолетов, а так же пару палашей.
Но было их человек сорок, поэтому исходя из такой численности, они и казались опасными.
Барон сразу понял это и, крикнув «Прорываемся, вперед!», он выхватил пистолет и взведя курок выстрелил в ближайшего крестьянина. Уже видя, что попал и мужик падает в сторону с окровавленной грудью, де Брюн, отбросив пистолет, выхватил шпагу и полоснул следующего подбежавшего к нему, по голове. Кони, взвиваясь на дыбы, неслись вперед опрокидывая наземь и топча людей. Уланы умело кололи пиками, а кое-кто стрелял на ходу из пистолетов, очень удобных в ближнем бою. Люди падали, как снопы. Это внезапное, но слабо организованное нападение, не дано особого преимущества их врагам. Все же это были крестьяне, вовсе не обученные воинскому делу, выступили против людей хорошо и долго воевавших и поэтому потерпели поражение. Дорога и канавы сбоку были уже усеяны трупами, но отряд вырвался вперед, оставив засаду уже давно позади. Барон оглянулся и увидел, что уланы уже выстраиваются в колону и только две лошади без всадников догоняют их брыкаясь и мотая головой, словно пытаясь избавиться от узды.
В пылу схватки они и не увидели, как высокому Майеру, один изворотливый крестьянин пырнул в бок вилами, пробив ему одновременно печень, позвоночник и разодрав все внутренности. Он тут же потерял сознание и скатился с седла, где подбежавшие мужики принялись кромсать его косами, не понимая, что тот уже мертв. А коротышка Танкенберг скакал вперед, уж очень сильно склонившись к гриве коня и выскочившему из кустов мужику не оставило труда ударить его по затылку острым топором на длинном топорище. Удар был такой силы, что перерубил шейные позвонки и голова страшно изогнувшись, болталась только на одних мышцах и коже. Мертвое тело постепенно сползло с лягавшегося коня и упало на землю, а следующий конь уже ничего не видя копытом ударил по этой мертвой голове и она, отделившись от туловища укатилась в густую траву среди кустов. Де Брюн сразу понял, кто оставил их ряды. В бою первыми погибают или трусы, или неумелые воины. Откуда эти двое соглядатаев, могли быть умелыми воинами, поэтому может быть даже не будучи трусами, они и погибли первыми. С одной стороны было жаль этих двоих из их отряда, но с другой стороны эти потери частично решали их проблемы, хотя барон не был уверен, что среди их оставшихся нет людей из сотрудников бюро. Обо всем этом де Брюн сообщил капитану Андре и дальше они погнали коней спокойной рысью. Не то, чтобы они сильно боялись, но всем хотелось поскорее добраться до города, где стоит сильный гарнизон и наконец получить хоть какой-то отдых. Отряд скакал непрерывно почти не давая отдыха ни себе, ни лошадям, лишь изредка переходя на шаг. Наконец когда солнце стало склоняться к горизонту они услышали редкие орудийные выстрелы и поняли, что очень скоро перед ними появится город.
Барон де Брюн ускорил движение колоны и очень скоро на горизонте за деревьями сначала показался дым, а затем показались крыши домов на окраине города Полоцк.

Глава третья. Полоцк, Иезуитский монастырь
9 августа 1812г.

Рано утром, после непродолжительного отдыха в одном из покинутых жителями домов, барон де Брюн со своей охраной отправился в штаб французской армии. Не смотря на то, что все окна в доме, где они ночевали были выбиты, эту ночь он провел неплохо. Спал на приличной кровати, хотя не раздеваясь до конца и не на белоснежном белье, как он привык, но во всяком случае без вшей и клопов, как на некоторых бивуаках или в казармах. Его люди тоже выспались и отдохнули и теперь они ехали по улицам Полоцка направляясь в штаб. Барон с удивлением рассматривал здания домов, купола церквей, крыши монастырей, а впереди на большой горе было видно здание Софийского собора и купола костела иезуитского монастыря, где и располагался штаб. Сегодня день обещался быть таким же теплым и даже жарким, как предыдущий. Жителей почти не было видно, а по улицам только передвигались отдельные группы солдат. Подъехав к штабу они спешились и барон вместе с капитаном Андре миновав кордегардию вошли в монастырь. Дежурный офицер провел их в штаб и представил.
Навстречу, из-за стола над которым склонились генералы вышел человек довольно приятной наружности с округлым лицом в форме дивизионного генерала и представился:
- Господа, я Лоран Гувийон Сен-Сир, командующий 2 и 6 объединенными армейскими корпусами. К сожалению маршал Удино позавчера в стычке был тяжело ранен в ногу и передал все командирование мне. Чем могу быть полезен?
- Я, Антуан Ле-Сан барон де Брюн из ставки императора с пакетом. И барон передал бумаги Сен-Сиру. Тот вскрыв пакет быстро пробежал глазами и удивленно вскинул брови и сказал:
- Император, приказывает оказывать вам всемерную помощь! В каком же виде господа, передать вам часть армии или…
- Ну, что вы господин граф Сен-Сир, это совершенно лишнее, я не прошу от вас никакой военной помощи, кроме той, что вы не оставите город и не сдадите его русским. А мне лично нужно, чтобы ваши офицеры не ограничивали моих людей в поисковых работах и в случае такой необходимости предоставили с десяток саперов.
- Ну в этом господин барон вы получите полное мое содействие, - облегченно вздохнул Сен-Сир.
- Господин граф, - продолжил де Брю, - мы давно были оторваны от ставки и не знаем какие события произошли здесь в последнее время. Прошу вас сообщить мне об этом.
- С удовольствием барон!
И Сен-Сир пригласил де Брюн к столу представив стоявших здесь генералов. Здесь были генерал от кавалерии граф Карл Вреде (будущий командующий 6 баварским корпусом после гибели генерала от инфантерии Доруа) и дивизионный генерал граф Клод Легран, дивизионные генералы Верды и Мерль, бригадные генералы Корбино и Мезон, а так же другие высшие офицеры.
- Господин барон, - начал Сен-Сир, - когда с маршалом Удино, мы объединили силы, после того, как император направил меня сюда, мы направились к д. Свольно, вот сюда, - указал пальцем Сен-Сир, - но русские вновь нас отбросили к городу и Витгенштейн подошел к реке Двина. 5 и 6 августа мы сражались у селения Спас, вот здесь. «Русские выказали в этом деле непоколебимую храбрость и бесстрашие, каких мало найдем примеров в войсках других народов. Они совершали чудеса храбрости». Русские драгуны чуть ли не ворвались в город, почти, что достигнув первых домов, однако 4 кирасирский полк генерала Беркгейна в конце концов перешли в наступление и оттеснили к деревни Сивошино войска Витгенштейна. Так что вот сейчас мы переходим к оборонительным действиям, русские тоже, как доносят разведчики, заняли удобную позицию и теперь начинают возводить линию обороны. Вот вкратце все, что у нас произошло.
- Да, да, да, - сказал барон, - но скажите мне пожалуйста граф, в ближайшее время вы сможете удержать город.
- Я надеюсь, - усмехнулся Сен-Сир, - сейчас мы организуем оборону города, возводим укрепления не только солдатами, но и с помощью местного населения, хотя оно и убегает из города. Так что думаю в ближайшие дни и даже месяцы Полоцк мы удержим.
- Я вам, очень благодарен, граф, - сказал де Брюн, - постараюсь донести императору о ваших действиях и надеюсь вскоре вы получите маршальский жезл (как оно и случилось Наполеон наградил Сен-Сира 27 августа).
- Господин барон, - сказал Сен-Сир, - мой адъютант проводит вас и укажет, где вы можете разместиться, а так же по всем вопросам прошу вас обращаться к нему, ну а в случае крайней необходимости милости прошу прямо ко мне в штаб. Желаю, здравствовать!
Наклонив голову он отправился к своим генералам, а де Брюн ничего не оставалось, как только поклонившись отправиться вслед за адъютантом Сен-Сира, то же кстати капитаном, только драгунским.
Выйдя наружу и усевшись на лошадей барон снова оглянулся на Софийский собор и спросил капитана:
- А, что службы сейчас в храмах ведутся?
- Нет, господин барон, - ответил тот, - все храмы и монастыри закрыты.
- А, что в этом соборе сейчас? – спросил де Брюн, указав рукой на Софийку.
- Там, - оглянулся капитан, - там сейчас конюшня…
«Как это все-таки обычно для французов, - подумал де Брюн (который в сущности был космополитом), - разместить в монастыре штаб, а в храме обычную конюшню».
Чертыхнувшись он двинул коня вслед за драгунским капитаном в окружении своей охраны. Проезжая по Верхне-Покровской улице, они даже не обратили внимания на немолодую уже крестьянку, которая медленно брела с котомкой за спиной, одетая самым обычным образом в сарафан, с повойником вокруг головы и в лаптях. Она шла, низко наклонив голову, в то же время внимательно оглядываясь по сторонам. Это и была известная Федора Миронова, которая поставляла все сведения в штаб Витгенштейна. Ее очень заинтересовал этот седовласый мужчина, в полувоенной одежде, который ехал в окружении десятка польских улан, которых раньше она никогда здесь раньше не видела. Она была женщиной очень наблюдательной и улавливала всякое изменение в городе, а появление этих людей было чем-то новым.
Барона де Брюн с людьми поместили в довольно сносном доме, почти с уцелевшими окнами, расположенном на Нижне-Покровской улице с видом на реку Двина. Первый делом пока их люди отправились на отдых барон и капитан Андре уселись за стол и стали рассматривать старую карту города.
- Вот, смотрите, мой капитан, - сказал барон, - мы ищем, где расположен тайник, а тайник может быть расположен лишь в старом каменном здании, причем на частном строении.
- И где же мы будем искать этот тайник, магистр?
- А вот смотрите, Андре, сначала осмотрим иезуитский монастырь, ну а потом по порядку Софийский храм, Свято-Богоявленский мужской монастырь, Спасо-Евфросиньевский монастырь, монастырь Бернардинцев, монастырь Францисканцев и так далее.
- Магистр, но это же такое количество мест, где могут быть тайники, что и всей жизни не хватит, чтобы все обыскать.
- И все-таки, мой капитан, деваться нам некуда и придется осмотреть все, все на месте и самим.
- А, что же, нам искать, в каких местах?
- Я думаю, Андре, что то, что мы ищем замуровано либо в стенах, либо захоронено в подвалах, но тоже скорее сего в стенах. Такую хрупкую вещь, ели это действительно терновый венец, которому более полтораста тысяч лет не станут закапывать в землю, где он сможет просто сгнить. А укрывали его не на годы и даже не на десятилетия, а скорее всего на столетия. Так что отыскать его будет трудно, но возможно. Подключим саперов и будем проверять все в округе, я все же надеюсь на удачу. А теперь давай отдыхать и завтра приступим.
На следующий день де Брюн выпросил у Сен-Сира десяток саперов, который и дал их ворча, что они нужны ему сами для строительства укреплений.
В тот же день они принялись обследовать иезуитский монастырь, просматривая и простукивая все стены, где только была видна друга кладка, либо она была нарушена. Саперы лазили недели две по всем корпусам здания, вскрыли несколько мест кладки, но думая найти пустоты в стенах, вскрывали в основном дымоходы или пустые ниши. Саперы дважды или даже трижды проходили в подвале над тем местом, где в кирпичном полу был заделан иезуитский люк, но даже и не подумали, что у них под ногами находится вход в подземелье.
Федора Миронова еще несколько раз наблюдала этого седого господина, который расхаживал по городу теперь уже в окружении солдат с кирками и лопатами, но только эти солдаты вместо того, чтобы строить укрепления, шатаются по храмам и монастырям. Уж очень это все казалось ей подозрительным. Наконец-то пришел сентябрь. Те жители что не успели убежать из города работали на постройке укреплений. В городе начались болезни и голод. Город который совсем недавно торговал льном, льняным маслом, салом, кожей, воском, поташом, холстом, лесом и лесными товарами. Город который привозил на торговлю бакалею, ткани, посуду, соль, вино, сельдь и всевозможные товары, этот город теперь был разорен.
Все большие здания гимназий, училищ, частные дома были отведены под госпитали и постои для французских солдат.

Глава четвертая. Недалеко от деревни Сивошино
10 сентября 1812г.

В этом году после ужасающей жары в августе, в начале сентября почему-то очень сильно похолодало, так, что даже еще зеленые листья на деревьях пожухли и стали быстро желтеть. И хотя дождей еще не было и до бабьего лета было далеко, воздух был прозрачный, и на голубом небе ярко светило желтое солнце и даже стала летать паутина. По узкой проселочной дороге в сторону деревни Сивошино шла одинокая женщина с котомкой за спиной. Одета она уже была почти по зимнему в поневе и телогрейке, но повойник был еще летний из тонкого сукна. Ее ноги обутые в лапти не спеша брели по взбитой пыли тропинки. Было ранее утро и солнце подымалось все выше и выше над лесом, и с каждым часом прогревая землю, дарило последнее скудное осеннее тепло. Каждый раз отправляясь в штаб русских войск Федора Миронова набивала котомку едой и питьем, словно несла это из города, хотя что можно было сейчас купить или обменять в городе. Ничего! Даже во всех ближайших деревнях трудно было найти что-нибудь съестное, но для «хранцуза», как говаривала Федора, это было совершенно не понять. Каждый раз приближаясь к русской ставке ей становилось все спокойнее на душе, сюда французы не сунутся, даже отъявленные мародеры. Конечно не каждый позарится на некрасивую, пожилую крестьянку, однако от этих нехристей можно было ожидать всего. Так она и шла четко прислушиваясь к шуму леса и трепету листьев на деревьях. Она не боялась, что у нее могут найти какие-то записи, либо какие-то планы и рисунки, ибо она была неграмотной и все, что видела и слышала запоминала и держала в голове. Вдруг ее, что-то насторожило, она высвободила ухо из-под платка и повернулась к тому месту откуда шел шум. Очень скоро она поняла, что это скачут лошади, и в этом месте лес был скудный березовый и почти без кустов, так что спрятаться было почти что негде. И все же она метнулась с дороги вглубь леса и найдя совсем небольшой куст присела за ним и затаилась. Очень скоро на дороге появились всадники, человек пятнадцать насколько могла определить она, но через куст, хоть и редкий, не смогла определить, кто они такие. Внезапно первый из них остановился на полном скаку и тут же направился в ее сторону. Стало ясно, что ее увидели, и прятаться уже не имело никакого смысла. Она встала на ноги как раз тогда, когда всадник подскакал к ней вплотную. Подняв лицо она увидела бородатого мужика в длинной чуйке, подпоясанной шарфом с подвешенной кавалерийской саблей, шапка сдвинута набекрень, за спиной кавалерийский карабин, ноги в черных сапогах, явно французских, плотно уставлены в стремена. Не смотря на его прямо таки устрашающий вид, глаза веселые, лучистые.
- Чаго ж ты, сястронка, тута робишь, - заулыбался он во весь рот.
- Грыбы шукаю, ци нельга?
- Вось к? – удивился он.
- Не чапайся да мяне, мне трэба идти, можа у мяне малы дзетки плачуць?
- Пшепрашам, пани, - зсмеялся мужик и остальные подъехавшие вокруг тоже заржали, как жеребцы.
- Ды к, куды ж табе трэба, красуля?
- Ен ящэ и пасмихаецца, а сам видаць ропник (крестьянин), что ж вышал паловать сваих…
Мужик сразу пасмурнел.
- Некали мне з табой лясы тачыть, да хаты нада, а иду з Полацку у Сивошина.
- Ну и як там у Полацку, добра?
- Ага, добра, яко добра ад нехрысця-хранцуза, - тут она плюхнула пад ноги, - Каб ен сдох!
- Ну добра, добра, - поднял руки мужик, - тябе хоць як кличуць, красуня?
- Фядора Миронова, было вчорай, а цябе як ропник?
- А я Максим Марков, вось отаман гэтага войску. Скачэм па вескам, лупцуем француза, пакуль усех не выведем з нашай змли.
- Добрай табе дароги братик.
- И табе таксама.
На том они и разошлись. Всадники с гиканьем и криками развернули лошадей и поскакали в сторону города, а Федора выйдя на тропинку пошла своей дорогой. Она шла по-прежнему прислушиваясь и оглядываясь по сторонам со всевозможным вниманием. Очень скоро, по ей одной известным приметам, она поняла, что подходит к деревне Сивошино. Федора ускорила шаг, лес скоро стал редеть и вдалеке около тропинки появился первый русский секрет, состоящий из пяти пехотинцев с унтер-офицером. Еще издали она окликнула их солдаты вскочив с земли, где сидели сгрудившись у маленького костерка, взяли ружья на изготовку. Здесь все были начеку, потому что короткие схватки случались довольно частенько, то французы вдруг появятся, иногда даже случайно и заблудившись, то русские пикеты нападают на французские обозы, либо отдельные отряды. Она громко, дважды выкрикнула свое имя, и унтер-офицер уже встречавший ее раньше, приветливо помахал рукой.
Она подойдя вплотную поклонилась:
- Джень добри, солдатики!
- И тебе здравствовать, сестричка, - сказал улыбаясь унтер-офицер, - опять до штабу идешь. Никак из Полоцка.
- А, як жаж. Усе што побачыла нада дамовить ахфицерам. Каб ваш лепет бить гэтых паганцау!.
- Знаю, знаю, - продолжал улыбаться унтер-офицер и приказал. – Эй Иванов, а ну кА проводи селянку да штабу, чтоб никто больше к ней не чаплялся. Ну, идите, идите!
Один из солдат поднялся от костра и закинув ружье за спину, отряхнув мундир двинулся вперед. Федора пошла за ним следом, едва поспешая за длинным шагом гренадера. Пройдя еще немного, они миновали очередной секрет из восьми солдат гренадерского полка, где и здесь их пропустили незамедлительно, а кое-кто приветливо махал рукой, узнавая Миронову. Пройдя еще шагов сто – сто двадцать, они наконец увидели окраину деревни и увидели оживленное движение. Здесь на краю деревни в сторону дороги были построены укрепления из фашин, меж которых торчали стволы орудий, направленных в сторону дороги. За фашинами были видны часовые, которые прохаживались взад и вперед. Миновав укрепления, они вышли на окраину деревни, тут стало видно, как сновали по улице гусары и драгуны на лошадях, шли куда-то по своим делам солдаты по одному и группами, видны были так же и крестьяне, которые занимались своим повседневным трудом, а на выпасе возле деревни мальчонка – пастушок доглядывал небольшое стадо коров и коз. По улице, выбегая из подворья, кудахча проносились куры. Здесь царила самая обыкновенная жизнь, которую можно было увидеть в войсковым лагере, однако все хаты были целыми и крестьяне не прятались в них, как это случилось, когда деревню захватывали французы. Штаб находился в центре деревни в большом рубленом доме старосты, который уступив его военным, сам с семьей переехал к родичам на постой. Возле штаба, как всегда было оживленно, на коновязи топтались с пяток лошадей, привязанных уздами. Из штаба то и дело выходили военные и отвязав коня тут куда-то скакали. На крыльце стоял часовой, но пропустил их, узнав от гренадера, для чего он привел эту женщину.
Разведкой в корпусе занимался командир батальона Павловского гренадерского полка майор Кишкин. Иванов пройдя в комнату, где сидел Кишкин, вытянулся во фрукт и доложил:
- Ваше, высокоблагородие, так что доставил нашу лазутчицу, что из Полоцка. Кишкин оторвал взгляд от бумаг и увидев Миронову, заулыбался:
- Хорошо, ступай братец, теперь мы сами. Ну здрава будь наша сказочница Федора, заходи, садись!
Миронова вроде бы обиделась:
- Ну як жа ваше высокоблагородие, чаму забижаете мяне, шкода (жаль). Я ж тольки что бачыла, аб тым и гутарю, нечага мне манаць, напэвна (конечно) гутарю я разумеем. Ежели што не так, то звиняйте.
- Да шучу я, шучу, Федора, - засмеялся майор, - мы очень благодарны тебе за те ведения, что ты нам приносишь. Тебе же легче в городе появится, чем кому-то из нас. Только, Федора, я тебя умоляю старайся говорить больше на русском, а то я часто не могу тебя понять. Ладно садись, отдохни с дороги, может хочешь поесть? Она отрицательно покачала головой и осторожно села на лавку, а майор в это время принялся разворачивать карты и готовить бумаги для записей донесения.
- Ну давай, Федора, подходи сюда и будем записывать, что ты видела.
Федора подсела ближе и стала показывать на карте города, где что появилось нового. Ее уже давно научили разбираться в большой карте города, где показаны улицы, где какие дома, где монастыри и храмы, показали как течет Полота и Двина, как показаны мосты. Так же более или менее с подсказками она стала разбираться, где показан лес, где дороги и тропы, где горы, где овраги и теперь хоть и приблизительно она указывала место нахождение французских застав и пикетов за городом. Сегодня она показала в каком месте ведутся земляные работы по возведению укреплений, где установили новые орудия, где расположен новый фуражных склад и склад с продовольствием, где кроме моста через Полоту французы сбили и установили рогатки и где выкопали новые траншеи для пехоты. Особенно обрадовало Кишкина, когда она указала новый склад боеприпасов расположенный в одном из зданий. Французы не особенно обращали внимание на одинокую пожилую, что привозит на продажу еду. Так что ей случилось забредать и в такие места, где мужчину наверное схватили и расстреляли, а ее, когда замечают, просто выталкивают прочь. В этом она была, как лазутчик, просто незаменима. Затем она рассказала об встрече с крестьянским отрядом Максима Маркова и описала сколько человек чем вооружены.
Кишкин озабочено потер подбородок рукой и сказал:
- Слышали мы об этом партизане, слышали, даже к нам просился, но ведь они все крепостные души, под помещиком ходят, да и не жалует наше высокое начальство не иррегулярные войска. Тут со своими ополченцами никак не разобраться, не понимают воинской дисциплины. Им командуешь, надо отступать, делать маневр, выровнять фрукт, а они за свое: «Мы пришли сюда биться, а не бежать, где стоим там и будем бить супостата до самой смерти». И ничего не понимают, никого не слушают. Им бы только бить, да наступать. Чуть бунт не учудили, вот были дела, еле уговорили, что надо отступать. Сам командующий корпусом уговаривал, еле согласились. Ну да ладно, пускай бьют француза, какая никакая, а все же нам подмога. Ну что же все Федора?
- Не, ваша высокоблагородие, яшчэ есць, алеж не ведаю, як и казаць, штости неверагоднае…
- Федора! – застонал Кишкин, - говори по русскому, я и понять-то тебя не могу.
- Добра, добра. Ходиць па гораде, адин пан, не ваеный, одежда больш цивильная на других хранцузов не пахожая. У тых мундиры хош и рознага колеру, але ж ваенные, а гэта адета як гарадски.
- Ну и что с того, что у французов среди военных нет гражданских лиц? – спросил майор.
- Есць, ваша высокоблагородие, алеж гэты вяде сябе па иншаму. Ходить ен не адзин, а з салдатами, а ты усе з кирками да лапатами. З дюжину салдат. И давно ходиць з самага начала убеглага месяцу. Жывуць яны у адным доме, а працуюць тольки у манастырах да храмах. Я даглядела аднойчы, як яны працуюць, ламаюць падлогу, стучаць па стенах, ламаюць и их, добра ящэ, что шыбы не чапаюць. А аднойчы я бачыла як яны спустилися у падполье и там так ама были и капали, я сама бачыла гэта.
- И что же ты думаешь, Федора, это значит, что они делают и зачем?
- Не ведаю, але смякаю шукаюць яны нешта, шукаюць увесь гэты час. Таксама я бачыла, як гэты пан сустракауся з генералами и самим маршалам и як яны перад ним уся тянулися, як салдат перад ахфицерам.
- Ты это серьезно, видела сама, - удивленно сказал майор.
- А як жа ж!
- Подожди меня здесь!
- Пачакаю.
Майор встал и вышел в соседнее помещение, где собрался совет под предводительством генерал-лейтенанта, графа Петра Хритиановича Витгенштейна, командующего 1 армейским корпусом. На совете были генерал-майор Балк, генерал-лейтенант Яшвиль, генерал-лейтенант Сазонов, а так же обер-квартирмейстер Дибич и другие офицеры и генералы. Шло какое-то обсуждение военных действий, на том этапе , когда все споры идут между парами собеседников, не слушая остальных. Витгенштейн сидел на лавке в углу и слушал остальных. Мундир у него был тщательно вычищен, выглажен и застегнут на все пуговицы. У него было приятное круглое лицо, волосы зачесаны назад, длинные баки и небольшие усики были тронуты сединой. Петр Христианович не был выдающимся полководцем и был человеком сомневающимся и нерешительным. Кроме того его очень тяготило, что он несет, почти что один, ответственность за недопущение врага на Санкт-Петербургском направлении. Потому-то и собирались эти советы и решались вопросы о ведении боевых действий. На них не принималось никаких решений, но даже если бы они и выносились, Витгенштейн без приказа вышестоящего командования все равно не предпринял бы никаких действий. Кроме того Петра Христиановича смущало, то что французы не предпринимали никаких активных действий, маршал Сен-Сир не давал о себе знать. Русские возвели укрепления и ожидали атаки французов, но те кроме небольших и незначительных стычек ничего не предпринимали. 30 тысячная армия французов не покидала Полоцк «Словно у них там медом намазано», - невольно думал Витгенштейн и сам удивлялся своим мыслям. Что-то во всем этом было не так и будучи не великим стратегом Витгенштейн ничего не понимал в сложившейся ситуации. Когда в комнату вошел майор Кишкин и почтительно склонившись зашептал что-то на ухо Витгенштейну. Петр Хритианович в своей задумчивости понял только одно, что майор просит только одно, встретиться с Федорой Мироновой , которая постоянно доставляла к ним в штаб сведения о французах. Он вышел вместе с майором и в соседней комнате увидал Миронову, которая встала со скамьи и низко поклонилась главному начальнику.
- Ну с, голубушка, - сказал Витгенштейн, садясь, - о чем ты мне хотела поведать?
- Говори, Федора, - сказал Кишкин, - говори о последнем, том господине…
Миронова поднявшись и сложив руки на поневе, пересказала все то, что говорила майору Кишкину перед этим. Витгенштейн внимательно все выслушал и поблагодарив вышел из комнаты.
- Спасибо тебе, Федора Мироновна, - прочувственно сказал майор, - от всего нашего воинства, спасибо. Ждем еще в гости. А теперь ступай, отдохни, если хочешь. Ну, с богом!
Федора встала и поклонившись вышла из комнаты.
Витгенштейн, после услышанного от Мироновой, не пошел на совет, а вернулся в свой кабинет, который являлся и спальней. Усевшись на походную кровать Петр Христианович захотел снять мундир и скинуть его избавившись от тяжести эполет, но только расстегнул несколько пуговиц на груди. То что сообщила им Миронова было очень странно. Из ее рассказа явно следовало, что французы, что-то ищут в Полоцке, вернее не в самом городе, а только в монастырях и соборах, храмах. Вернее ищут даже не французы, а некий господин, непонятный господин, а французские офицеры ему помогают и где-то даже подчиняются. Это очень даже странно. Господин очень страстно ищет что-то в городе и именно в городе, только в городе. Возникают два вопроса: кто же этот таинственный господин и что же он в конце концов ищет. На эти вопросы очень и очень трудно ответить.
И тут Витгенштейну невольно пришла мысль, а не из-за это ли 30 тысяч французов безвылазно сидят в Полоцке, не наступают и не оставляют город. Конечно собирать запасы продовольствия и фуража в этом то же есть смысл, но Полоцк стоит далековато от основных военных действий и кроме того врятли является в этом случае стратегическим объектом в этой войне. Так что охрана поисков чего-то ценного (а может даже очень ценного) вполне допустима. Подумав все это Петр Христианович стал гнать от себя эти мысли как полностью абсурдные. Это действительно казалось полной чушью и он постарался поскорее все это забыть, но эти мысли все таки глубоко где-то остались в нем.
Федора Миронова вышедши из штаба отправилась к ближайшему биваку, где у костра сидело с десяток солдат. Поздоровавшись она уселась рядом с ними и раскрыв котомку достала еду. Предложила солдатам, но те отказались. Перекусив и погревшись у костра, она кивнула им головой и пошла обратно через деревню, через лес одна, одна, одна. И никто из врагов так никогда и не узнал, что эта хрупка пожилая крестьянка разузнавала все их тайны и передавала их русскому командованию и не только их тайны. А после окончании войны в 1816 году по ходатайству П.Х.Витгенштейна Федора Миронова
была награждена медалью, 500 рублей денег и была освобождена от крепостной зависимости.

Глава пятая. Полоцк.
7 октября 1812г.

Полоцк горел в нескольких местах, а обстрел все еще продолжался. Ревели ядра пролетая над головами, либо врезались в землю возле укреплений и взрывались разлетаясь осколками и комьями земли, пули жужжали как шмели, пролетая над головами или с чмоканьем вгрызались в плоть. Французы держались упорно и яростно отбивались. Оттесненные за городские укрепления они старались продержаться как можно дольше пока наводились мосты через Двину и начали выводить обозы из города. Барон де Брюн был в штабе у маршала Сен-Сира и тот сообщил, что попытается как стемнеет начать вывод войск из города. Город было не удержать. Сен-Сир понял это уже давно, особенно узнав, что 3 октября к Витгенштейну подошло подкрепление до 10 тысяч Петербургского ополчения (Les homes a grandes barbes) «люди с большими бородами – так называл ратников Сен-Сир, а французы очень боялись их неистовства), а так же корпус генерал-лейтенанта Штейнгеля до 12 тысяч человек. Теперь у Витгенштейна было до 50 тысяч войска, что значительно превосходило 1 армейский корпус Сен-Сира и 2 баварский корпус генерала Вреде. Барон де Брюн успевший за эти два спокойных месяца к монотонным поискам почти, что растерялся попав сейчас в гущу сражения. Барон попытался узнать у Сен-Сира, какая все же сейчас ситуация, но тот только махнул рукой и посоветовал поскорее убираться из города, если он не хочет быть убитым или попасть в плен. Как раз в это время к нему подошел капитан Андре и сказал:
- Магистр, я только что с берега Полоты на стыке войску. Смотрю один баварец тащит какой-то горшок, прижимая его к груди. Я говорю «ты что тащишь?» Он сначала озлобился, но я сказал «если покажешь не отберу и отпущу, а будешь упираться зарублю, как мародера». Ну он из страха и открыл, а там золотые монеты и украшения. Я опять опрашиваю, «где взял». А он «там бомба на валу вскрыла какой-то лаз внутрь горы оттуда этот горшок и выкатился». Ну я и заставил показать это место. Пойти туда баварец отказался, но подробно описал где этот лаз находится. Может, магистр, мы совсем не там искали?
Барон на мгновение задумался, но потом сказал:
- Капитан, мы все делали правильно, но как говорится, чем черт не шутит. Надо проверить, идем пока не поздно.
- Только там, магистр, бой идет во всю и полная неразбериха.
- И что же теперь, Андре! Терять такую возможность нельзя, а вдруг и правда то, что мы ищем найдем там. Надо успеть до штурма русских. Идем! Они вышли из штаба и отправились к Иванову валу. Было уже довольно поздно, но зарево от пожаров освещало эту часть города и было более или менее видно вокруг. Барон понял, что тревожило капитана накануне возвращаясь из Спасо-Евфрасиньевского монастыря они нарвались на Гродненских гусар и им еле удалось от них уйти, но двое кирасир, которые их сопровождали все же были зарублены. И видя их смерть теперь капитан Андре поглядывал на все с опаской, все время проведши при штабах он по-моему, так и не участвовал ни в одном сражении. А это была уже вторая битва за Полоцк. А было все так.
Получив приказ от М.И.Кутузова взять Полоцк Витгенштейн уже ничуть не сомневаясь стал готовить наступление. Войска расположились по Невельской дороге и по берегу лощины вплоть до Полоты. 5 октября началось наступление русских войск у Юровичей и Белого. В 11 часов утра развернулось сражение между Полотой и Воловым озером. Потери с обеих сторон были большие. И все русские войска вытеснили французов к городским укреплениям 2 егерских полка генерал-майора Балка вытеснили французов из селения Громы и заняли там позиции. 6 октября в 5 утра русские начали штурм городских укреплений и вскоре овладели ими. Французы укрепились в самом городе и успешно оборонялись укрыв свои батареи на верху Иванова вала и пользуясь крутыми и высокими берегами Полоты. Русские вынуждены были начать артиллерийскую и ружейную стрельбу, которая и продолжалась до сих пор.
Подходя к Полоте барон и капитан Андре шли почти пригнувшись, держа наготове пистолеты и палаши, кроме того капитан на всякий случай закинул за спину кавалерийский мушкет. Вокруг двигались словно в беспорядке баварцы в синих камзолах с красным отворотами, швейцарцы в красных мундирах с черными лацканами, воротниками и обшлагами и белыми отворотами фалд, скакали кирасиры в касках серо-голубого цвета, голландцев можно было узнать по желтым воротникам, тут же сновали легкие кавалеристы и гусары, попадались так же артиллеристы и саперы. Но вся эта масса не просто бесполезно суетилась, а пока еще выполняла приказы офицеров и командиров. Кто спешил с донесением, кто отправлялся на подкрепление, кто подносил боеприпасы, кто дал вылазки. Во всей этой сумятице любой военный человек увидел бы целенаправленность действий, правильность распоряжений военачальников, слаженность действий войск, не просто страх за поражение, а изыскание возможность не только выдержать нападение, но и попробовать одержать победу. Нет того солдата, кто не хотел бы стать маршалом, нет той армии, которая не хотела бы одержать победу. Однако по немногим, но стольочевидным признакам барон де Брюн увидел, что многие конные уже бегают по позициям пешком, а артиллеристы стреляют не из пушек, а палят из ружей прямо из траншей, да и огонь со стороны противника стал более плотным и более скорым и прицельным. Барон с капитаном Андре увидев вдали деревянный мост впереди через Полоту, свернули влево к Иванову валу, куда и указывал баварец. Пожалуй, было уже за полночь, когда они добрались до места. Сюда не светило, или почти не светило зарево пожара из города и местность освещалась только огнем выстрелов орудий да ружей. Но и этого было достаточно, чтобы осмотреть склон выше траншей, ближе к артиллерийским батареям, где и открылся этот лаз. Они долго лазили по склону, ища вход в подземелье и не находя его. На жужжание пуль барон с капитаном уже почти не обращали внимания (наверное привыкли) по свисту ядер, летящих на батарею непроизвольно кланялись. Баварские артиллеристы тоже стреляли с Иванова вала, но цели были им почти неведомы и палили они на проблески выстрелов вырывающихся из стволов русских орудий. Везде, то там, то здесь лежали трупы солдат и офицеров по склону вала и никто не пытался стащить их в укрытие или в общую могилу. Иногда эти трупы дергались, словно живые, когда в них попадали пули или осколки от гранат и шрапнели. Последнее время русские поняв что эти укрепления ядрами полевых орудий не разрушить, стали применять разрывные гранаты и шрапнели для уничтожения живой силы врага.
Очень долго лазили по склону барон с капитаном Андре, пока наконец не обнаружили глубокий провал по склону вала и только теперь зажгли факел, чтобы осмотреть его и то пряча епанчами от противника, чтобы не привлечь выстрелов на огонь. Они не знали, что именно сейчас в два часа ночи Витгенштейн дал команду на приступ города. Барон де Брюн и капитан Андре пролезли в лаз и стали факелами освещать своды, но ничего не нашли. Это был скорее охран на случай войны для утайки от неприятеля ценностей, а то и хранения оружия и пороха.
А вот больше ничего они там не нашли, сколь внимательно не рассматривали и стены и подлогу. В это же время начался штурм города. Услышав крики и вопли, участившиеся выстрелы барон с капитаном вынырнули из лаза и увидели, что на мосту через Полоту идет ужасный бой. Первыми туда ринулись Петербуржское ополчение под командой статского советника Ивана Юрьевича Николаева. Охотники, вызванные к штурму, одновременно бросились в брод через реку. Ополченцы с ходу вырубили рогатки на мосту и сбросили их в воду, французы отвечали яростной стрельбой, по сблизившись с ратниками стали падать под ударами топоров. Тела убитых не успевали стаскивать с моста либо скидывать в реку. Порубленных французов и убитых русских лежало на мосту столько, что люди шли по трупам, а кровь не успевала стечь меж досок в реку. Барон видел как противники скользили по настилу, как по льду, схватывались в рукопашную, рубили топорами, саблями, ножами, стреляли, рвали зубами. Ему стало впервые страшно. Французы видя безрассудство этих бородатых людей, которые умирая старались загрызть врага, тоже наконец дрогнули и попятились. Над мостом прокатилось протяжное «Ура» и русские навалились с новой силой. Перейдя реку мокрые и грязные охотники, поднимались по склону и выглядели еще страшнее. А когда откуда со стороны в город ворвался конный отряд Максима Маркова, наполовину вооруженные косами, одним взмахом которых они с ловкостью сносили головы, как конным, так и бегущим солдатам они и вообще обезумели. В сражении с ними не помогали даже палаши, они косами рубили головы, ноги и руки на расстоянии, только выстрелив издалека можно было убить этих бородатых дьяволов. Это было пострашнее ада. Барон де Брюн понял, что город скоро будет взят, и он с капитаном Андре бросились вверх по улице от моста через Полоту к переправе на Двине. Рукопашный бой уже завязался на улицах города. Барон с капитаном Андре бежали вверх иногда отбиваясь даже от своих в безумии нападавших на них, ничего не видя перед собой. Та граната, что прилетела из русской гаубицы упала ровно посередине, между бегущими бароном и капитаном Андре и тут же взорвалась.
Последствия этого взрыва были более, чем плачевными, такой выстрел удается сделать наводчику за свою жизнь только один раз и то одному из ста тысяч человек. Первое, что сделали осколки разорвавшейся гранаты, это напрочь оторвали обе ноги капитану Андре. Тело его подбросило вверх и на землю уже упало, почти бездыханное тело. Каска покатилась вниз по улице, а тело вздрагивало в последних судорогах еще несколько минут, пока не затихло насовсем. Барону выпала доля похуже осколками ему распороло брюшину и внутренности вывалились прямо на дорогу, кроме того один осколок выбил ему правый глаз, а другой распорол гортань и он после этого не мог даже стонать, а только хрипеть, выпуская через горло воздух. Он еще некоторое время полз волоча за собою внутренности, пока наконец силы не оставили его, но около часа он еще жил хрипя и вздрагивая пока наконец сердце его не остановилось.
К концу дня город был полностью освобожден от французом и войска Витгенштейна вступили в Полоцк. Победителям достались трофеи в виде складов с фуражом и продовольствием, которые не успели вывезти войска Сен-Сира, а так же пленные свыше 2 тысяч баварцев и около 50 офицеров. С двух сторон погибло до 7 тысяч убитыми. С 9 октября комендантам города был назначен статский советник Николаев Ю.Н., награжденный за взятие Полоцка орденом св.Георгия – 4 степени.
Еще через день похоронные команды, начали убирать трупы убитых коими был просто забросан город. Своих русских солдат и офицеров похороненные команды свозили на погост, где и хоронили отдельно, либо в общих могилах. Офицеров определяли насколько это возможно и хоронили либо здесь, либо отправляли родным.
Французов хоронили прямо здесь (кто погиб в городе) на холме вдоль Полоты, неподалеку от Софийского собора.
Петр Тереня, унтер-офицер похоронной команды, следил за тем, чтобы тела французов плотнее укладывали на телеги или волокуши, чтобы отвезти на берег Полоты для захоронения.
- Эй, Филя, - крикнул он солдату, который пытался поднять француза на волокушу с другим солдатом, - клади его вдоль, а то мало влезет.
А потом присмотревшись к трупу, он увидел, что тот не одет в мундир, а на нем партикулярное платье. «Но не наш» - подумал Тереня – «Точно, не наш, ну и шут с ним».
Подойдя поближе он увидел на убитом сверкающий золотой перстень, и пока солдаты пошли за очередным трупом, осмотревшись по сторонам, сдернул перстень с руки барона де Брюн. Тут же кольцо перекочевало в карман унтер-офицера. Погрузили еще один труп, и Тереня сказал:
- А ну братцы, поволокли этих нехристей, вось туды.
И пошел следом за ними, словно опасаясь чего-то. Проволокя сложенные тела по склону, Тереня вдруг увидел какое-то отверстие в земле.
- Во як добра, - обрадовался он, - а ну служивые скидавай их туда, тут их домовина.
Солдаты поскидывали тела в отверстия в земле и стали закидывать ее землей, но свод наконец не выдержал и рухнул. Он погреб под собою тела, а земля выше поползла по склону, засыпая провал, и солдаты бросились в стороны, чтобы не попасть под эту земляную лаву.
Так и упокоились Антуан Ле Сан барон де Брюн и капитан Андре в том месте, которое усиленно осматривали с факелами буквально сутки назад. После этого Сен-Сир стал отступать со своим корпусом Чашники, а потом на Борисов, а генерал Вреде, который командовал 2 Баварским корпусом (или вернее сказать его остатками) срочно уходил на Сморгонь.
Полоцкое сражение (2 сражение) закончилось. Больше в этой войне враг никогда не ступит на многострадальную полоцкую землю. Мои уже говорили о многих героях этих битв, всех их не перечесть. Вспомним лишь немногих, кто сохранился для истории: полковник Редигер начальник славного Гродненского гусарского полка, генерал-лейтенант Сазонов, который тоже одним из первых ворвался в Полоцк, начальник 5 дружины Петербургского ополчения камергер Мордвинов, которому ядром оторвало ногу. Ранены: в голову генерал-майор Балк, шеф 26 егерского полка полковник Рот - пулей в ногу, контузии получили князь Сибирский и Гамен и многие сотни солдат и офицеров, которые «не щадили живата воего».
Наполеон уходя из Москвы понимал, что эта компания проиграна, никто не пришел и ему придется показывать bonne vine an vauvais jeu (веселое лицо при скверной игре), а цепляясь даже за соломинку приказал атаковать корпус Витгенштейна. Маршал Бертье писал герцогу Беллюнскому «Вы должны отбить Полоцк. Эта задача крайне важна. В течение нескольких дней в наши тыловые районы смогут вторгнуться казаки; завтра армия императора будет в Смоленске, крайне усталая после прохождения 120 миль без привалов. Перейти в наступление – безопасность всей армии зависит от вас; промедление на день может означать бездействие. Армейская кавалерия идет пешком, потому что холод убил всех лошадей. Наступайте немедленно, это приказ императора и безвыходная необходимость».
Это депеша полное лукавство Бертье (или Наполеона?). Город уже более месяца находится у русских. Что хотел найти Бертье (или Наполеон?) в городе для кавалерии без лошадей. Или может быть продовольствие после почти 3-х месячного стояния французских войск и полного разграбления города и окрестных сел. И почему настолько уж важна эта задача если отступление главных сил проходит от Смоленска на Оршу и далее на Березину действительно в почти в ста милях от Полоцка. Или отступающая Великая армия действительно сделает крюк в сто миль, чтобы посетить разграбленный город, да еще иметь шанс быть подверженными нападению свежих неприятельских сил. И это-то решение с прозорливостью императора Наполеона и его маршалов. Это по-моему более, чем странно, гораздо более чем странно…? А не хотел ли погибающий, умирающий Наполеон подтвердить перед кем-то, что он все же держит свое слово и свои обязательства для будущего, авось они еще раз помогут, а для этого можно пожертвовать и не одной тысячей людишек. Он все равно бежал целеустремленно во Францию, в Париж. Должны, должны помочь, никуда не денутся! Если только я им нужен? А вот здесь уже загвоздка, новые времена, рождают новых героев. Черт! Нужен или не нужен, но маршал Виктор пускай делает свое дело.
Выполняя приказ Наполеона (или Бертье?) маршал Виктор 14 ноября предпринял наступление на Чашники из Смоленска. После ожесточенного боя французы заняли село Смольня, однако дальше их продвижение было остановлено сильным артиллерийским огнем. Витгенштейн, как всегда следуя приказу, подтянул все свои силы и стремительной атакой возвратил Смольню и, оттеснив французов, стал твердой позицией напротив. Опасаясь быть отрезанным от основных сил маршал Виктор отступил к Черее. С этого времени маршал Виктор и Витгенштейн словно повязанные ниточкой сражались и под Борисовом и на Березине. Вот почти и кончилась эпопея Полоцкой битвы и Полоцкий исканий 1812 года. Все тайны остались тайными, облаченными в историческую реальность. Осталось совсем немногое. Когда Петр Христианович Витгенштейн диктовал рапорт императору Александру 1 о боевых действиях на реке Двина и о сражении при Полоцке от 19 декабря 1812 г. он применил одну фразу: «Таким образом, г.Полоцк укрепленный неприятелем с большим стремлением и защищаемый маршалом Сен-Сиром, по особенному на то повелению Наполеона, с искусством и величайшим упорством, был взят войсками В.И.В. после двухдневного сражения и кровопролитного штурма». Именно вспоминая донесения Федоры Мироновой Петр Христианович и употребил эти фразы. Сопоставив все это, можно точно выяснить, кто прав, кто виноват.
В Зимнем Дворце 25 декабря 1812 года император Александр Павлович прочел рапорт генерал-лейтенанта Витгенштейна о ходе боев под Полоцком. В свое время именно отсюда при нашествии Великой армии на Россию он и отправился в Санкт-Петербург. И все время находясь в столице он внутренние боялся, что сюда придут французы. Боялся, но надеялся, что этого не случится. Император подошел к окну и глянул на замерзшую Неву по льду которой ветер гнал снежную поземку. Он долго глядел на реку, потом на серое свинцовое небо, потом опять прочитал рапорт Витгенштейна. Что же все отличившиеся будут награждены, в этом у него не было сомнений, но фраза о приказе Наполеона для безоговорочном взятии и сохранении Полоцка его смутила. Ему вдруг вспомнились иезуиты и основание их академии в Полоцке летом в этом году и что-то очень жесткое сжало его сердце. Он сопоставил донесения, которые приходили к нему о тайных и явных делах разных лиц и обществ, но город Полоцк в них совсем не упоминался. Однако Витгенштейн не зря упоминал об этом, да и маршал Виктор ни с того, ни с сего полез невесть куда и зачем в Полоцк. Это надо взять на заметку. А сейчас самое главное добить узурпатора и предателя в его гнезде, на его земле.
Значит предстоит заграничный поход Александр 1 отложил все бумаги в сторону, и мысли его стали заняты только походом в Европу, а остальное потом.
А потом все забылось.

Глава шестая. Где на губернской дороге между Витебском и Полоцком.
8 сентября 1842 года

После дождя воздух был свеж, но не прохладен. Солнце поднявшись уже высоко, ярко освещали окрестности. На деревьях кое-где уже начали появляться желтые листья, но в целом все вокруг зеленело и трава по обочине дорог, еще не пожухла. Вдоль дороги, как раньше на «Екатерининских трактах» с двух сторон были посажены деревья, но если раньше садили в основном березы, то теперь попадались липы, вязы и тополя. Верстовые столбы тоже появлялись не везде. По широкой губернской дороге катилась черная коляска запряженная тройкой лошадей, на пристяжных мирно позвякивали бубенчики. Дорога не пылила, потому что накануне прошел дождь и кое-где еще блестели на солнце небольшие лужицы, в которые въезжали колеса коляски, разбрызгивая в разные стороны грязь. На облучке сидело два человека, ну очень интересного вида. Один из них кучер в синей чуйке и черном картузе, держа в руках вожжи и кнут. Второй, денщик, сидел в армейском мундире зелено-красного цвета без знаков различия в какой-то невероятной зеленой шапке, лихо с двинутой на левую сторону. В коляске в генеральском мундире сидел Федор Максимович Ореус генерал-майор, второй директор Полоцкого кадетского корпуса, направляющийся к месту своей службы в уездный город Полоцк. Федор Михайлович (сын Выборгского и Финляндского губернатора) был в это время уже мужчиной довольно прожившим и многое видевшим лет 59 прошедший войну 1812 года, участвовавший в заграничных походах русских войск. До настоящего назначения он заведовал хозяйством 1 кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Это был довольно симпатичный мужчина, в его лице выделялся высокий лоб, светлые зачесанные назад волосы, седые бакенбарды, усы и борода. Глаза с прищурены немного навыкате.
Его коляска уже проехала деревню Куриловщину, где на почтовой станции сменили лошадей. Глянув на подорожную подписанную генерал-губернатором, а так же на генеральский мундир с орденами почтарь тут же велел заложить лошадей. И теперь покачиваясь они ехали по дороге, которая вилась вдоль реки Двина, почти повторяя все ее изгибы. Иногда из-за лугов и перелеска можно было даже увидеть слева блеск сверкающей под солнцем воды. Время близилось к обеду, и Федор Максимович сказал в спину денщику:
- Тимофей, будь любезен, посмотри где бы нам съехать с дороги да закусить.
- Сделаем ваше превосходительство! – откозырял Тимофей.
- Тимофей, Тимофей! – поморщился Ореус, - Ну я же тебя, голубчик, просил, ну хватит козырять. Неужели трудно запомнить – меня зовут Федор Максимович, повтори!
- Федор Максимович, - повторил денщик.
- Ну вот и хорошо. Ну а ежели случится просить лошадей, - улыбнулся Ореус, - или горячие щи на почтовой станции вот тут уж будь добр «Ваше превосходительство».
- Слухаюсь, Федор Максимович, - еще раз козырнул Тимофей.
- Вот и прекрасно!
Проехав с полверсты кучер ткнул локтем в денщика показал на покрытую еще зеленой травой лужайку, вокруг которой росли чахлые березки и куда вела проселочная дорога.
- Федор Максимович! – кивнул денщик в эту сторону.
- Отлично, - сказал Ореус, - Петр сворачивай туда, - подтвердил он кучеру. Они съехали на лужайку и, проехав совсем недалеко остановились. Федор Максимович вышел из коляски и пока Тимофей принялся устанавливать походные сол, стул, вынимая из погребца ножи и вилки, а из рундука продукты запасенные в Витебске, Ореус ходил по поляне и в задумчивости тер лоб.
Он едва услышал, когда его окликнул денщик и сказал, что все готово. Он уселся за стол и так же не видя перед собой ничего, стал есть жареную курицу с белым хлебом, печеные яйца, копченую рыбу и малосоленые огурцы.
Тимофей с Петром тоже уселись прямо на землю возле коляски и принялись уплетать за обе щеки из своих запасов.
Ореус, увидя, что Петр достал из-за пазухи чекушку белой, разливает ее по кружкам, прикрикнул и погрозив пальцем сказал:
- Петр, не балуй, опрокинешь!
- Как можно-с, ваше превосходительство, мы только-мо чуть-чуть.
- Ну, гляди у меня!
Ореус налил себе небольшой серебряный стаканчик коньяка из фляги и, отпив глоток, задумался. Почему же его, в общем-то хозяйственника, вдруг назначили директором кадетского корпуса.
Первый директор генерал Хвощинский П.К. герой войны (участвовал и в сражениях под Полоцком), участник заграничных походов полностью подходил к этой должности. И был у него небольшой, но очень хороший протеже начальник штаба военно-учебных заведений генерал-адъютант Яков Иванович Ростовцев тоже примкнувший к декабристам к «Союзу справедливости», как и Хвощинский и выступавший впоследствии против вооруженного мятежа. Хвощинский в 1825 году даже был ранен на Сенатской площади, когда выступал против заговорщиков.
Все это мелькало в голове у Ореуса. «Николай Павлович (Николай II) мог сразу поверить, что бывший мятежник принял сторону государства, - подумал Ореус, - но все же потом его врожденная недоверчивость взяла верх и он захотел видеть бывшего, хоть и раскаявшегося заговорщика поближе к себе. Наверное поэтому именно в этом году он и был переведен в Санкт-Петербург в управление военно-учебных заведений. Федор Михайлович поднялся из-за стола и принялся ходить по лужайке пока денщик убирал все вещи в коляску.
Через десять минут они вновь выехали на дорогу и Ореус стал вспоминать как он приехал из Санкт-Петербурга в Витебск по главной почтовой дороге через Великие Луки и Сураж.
Два дня назад он приехал в Витебск по поводу представления генерал-губернатору генерал-адъютанту Дьякову Петру Николаевичу. Господин Дьяков принял его весьма приветливо (они оказались земляками во втором колене по материнской линии). Кроме этого он познакомился на «рауте» с Витебским гебернатором Жаркевичем Иваном Степановичем и предводителем дворянства графом Ворхом Карлом Михайловичем. Ореус не любил этих светских посиделок, но все же ему надо было представиться этим людям. А кроме того губернатор попросил попутно доставить письмо Станиславу Гребницкому в Оболь по пути в Полоцк. Иван Степанович слезно умолял, что это очень важно и кроме того генерал будет принят со всеми почестями и увидят, как «живут люди в глухой провинции».

Коляска подскакивая на ухабах, а Федор Максимович сидел подремывая в коляске. Очень скоро они приехали в Дубровики и пока опять меняли лошадей и кучер Петр выяснял, как попасть в Оболь, Ореус сидел в станции в мерно крутил солонку на столе.
- Ваше превосходительство, - вошел в избу станции Тимофей, - все готово, можно ехать!
Ореус вышел из избы и молча сел в коляску.
- Поехали!
Взмах кнута, щелчок по спинам лошадей и коляска вновь покатилась по пыльной дороге.
- Петр! – крикнул Ореус, - Не забудь свернуть на Оболь!
- Никак нет, ваша милость, - сказал обернувшись Петр. – Как можно-с!
Коляска опять плыла среди деревьев, мерно покачиваясь на рессорах. Солнце пройдя по небосклону, светило уже откуда сбоку и падало на лицо. Федор Максимович подставил лицо его лучам и оно грело его левую щеку, в то время, как правую сторону холодил приятный ветерок. Тимофей разогревшись под осенним, но еще теплым солнцем видимо задремал покачиваясь на облучке, не только от тепла, но наверное еще и от выпитого с кучером шкалика. Петр то же стал как-то ленивее покрикивать на лошадей и вовсе перестал щелкать кнутом. Оставалось совсем немного до поворота на Оболь, как сказали на почтовой станции, поворот пропустить было невозможно, ибо прямо перед поворотом на небольшой полянке стояла капличка. Федор Максимович увидел эту каплицу издалека. Она была выложена из красного кирпича и вверху увенчана медным кретом. Проехав каплицу так одиноко стоявшую здесь посреди губернской дороги вдали от деревень, словно одинокий солдат на посту, или бредущий путник.
Кстати говоря пока они выехали из Витебска, только единожды встретили путников за Куриловщиной. Они брели вдоль дороги втроем, наверное муж с женой и старой женщиной возможного матерью одного из них с суммами за плечами , они толкали перед собой тележку с небольшими пожитками. Или это были погорельцы, собирающие подаяние по селам и деревням, либо отпущенные помещиком попрошайки, которые должны были вернуться до сроку и уплатить барину денежный оброк, собранный ими за это время.
- Петр! – окликнул кучера Ореус.
Тот встрепенулся с полусна и натягивая вожжи повернул конец на неприметную но все же широкую дорогу, заросшая между колеями и по обочине густой травой. Они проехали по лужайке и въехали в молодой березовый лес. Лес был не густой, лишь кое-где среди стволов виднелись кусты и одинокие ели, а все пространство между деревьями было усыпано прошлогодними коричневыми листьями. Солнце теперь светило почти в спину и пробиваясь между листвой ложилась на землю яркими желтыми пятнами. Листва на деревьях только кое-где начала желтеть, небольшой ветерок играл ею перебегая с ветки на ветку, как пальцы музыканта дергают струны в определенном порядке. Птиц почти не было слышно, одни улетели уже на юг, другие собирались в стаю на полях и лужайках, третьи притихли на ветвях в ожидании скоро наступающих холодов. Только один раз Ореус вдалеке увидел, как дал стрекача в лес серый заяц, напугавшись топота копыт лошадей и звона бубенцов.
И так было хорошо и в то же время грустно в этом осеннем лесу, что Федор Максимович, захотел остановиться и побродить между деревьев, но нужно было ехать дальше и он подавил это свое желание. Очень скоро они въехали в густой сосновый бор, перемешивающийся елями и осинами. Здесь уже дорога стала более песчаной, попадались небольшие горушки, куда лошади поднимались уже с трудом, завязая в песке. Потом коляска покатилась вдоль лугов и сенокосов, стали попадаться пашни и земли находящиеся под паром. И это уже предвещало скорее появление жилья и скорее всего по расстоянию это походило на Оболь, а повернув за поворот они точно увидели вдали крыши хат. Проехав еще с полверсты через деревню Федор Максимович увидел широкую дубовую аллею в конце которой виднелась брама из красного кирпича. Видно, что кирпич был местный, изготовлялся здесь, и Ореус понял, что и та каплица возле которой они свернули к Оболи то же была построена из этого же кирпича и здешним хозяином усадьбы.
Въехав во двор, Федор Максимович сразу увидел ту суету, которая начинается дворней, когда барин возвращается с охоты. Во дворе сидело на конях и ходили, отдавая лошадей конюхам люди в самых немыслимых охотничьих костюмах. Конюхи ловили лошадей и тут же уводили их на конюшню. Псари собирали в гоны, чтобы отвести на псарню борзых и легавых и еще каких-то черных лохматых собак, породы которых Ореус даже не знал. Кругом все разговаривали, шутили, смелись, со стоявшей рядом телеги слуги сгружали охотничью добычу и несли ее либо на кухню, либо в ледник.
Ухватившись по двое, по трое с телеги сгружали пятнистых оленей, одного сохатого, двух кабанов и много мелкой дичи, тетерева, утки и даже несколько зайцев. В этой всеобщей суете сначала никто не замечал Ореуса и только потом к коляске подъехал на высокой гнедой лошади господин в гусарском костюме, но в обычном картузе с красным околышем и в накинутой на плечи епанче, отстроченной мехом бобра. Он весело улыбаясь, соскочил с коня и подошел к коляске. Это был мужчина невысокого роста, лет пятидесяти, крепкого телосложения, у него было круглое лицо со вздернутым носом, русыми волосами и бакенбардами, серыми с прищуром глазами.
- Позвольте представится, здешний помещик и негоциант, - сказал он кланяясь, - Станислав Гребницкий. Ореус спустился с брички и так же поклонившись ответил:
- Генерал-майор Ореус Федор Максимович, директор Полоцкого кадетского корпуса. Я к вам собственно по просьбе губернатора Ширкевича Ивана Степановича.
- Очень рад ваше превосходительство, милости просим, милости просим…
- Господин Гребницкий, - поморщился Ореус, - я вас очень прошу давайте пожалуйста без титулования, просто по имени.
- Ну что же, - заулыбался пан Станислав, - я тоже не люблю титулов. Давайте по простому. Прошу пройдем в дом. Вслед за хозяином Федор Максимович прошел к высокому двухэтажному дому из красного кирпича, оштукатуренный и окрашенный. Северная сторона дома выходила на широкий двор к которому подходила широкая песчаная дорога, шедшая по кругу и подходящая к дому.
Чтобы размяться Ореус предложил хозяину пройтись и осмотреть усадьбу, пока не стемнело. Они осмотрели панский двор со складами, конюшней, помещениями для слуг. От черного хода из дворца была комната эконома и кухня.
В столетнем саду бабы уже собирали ранние сорта яблок, так как уже давно прошел праздник Преображенье господне (6 августа) – так называемый Яблочный Спас. Пока Гребницкий рассказывал Ореусу о своем хозяйстве они подошли к парадному входу из четырехколонного портика. Возле средних колонн стояло два изваяния каменных львов. Они поднялись по крыльцу и вошли в большое фойе с колонами. На первом этаже Гребницкий показал Ореусу громадную библиотеку, которую собирал его брат Эдвард и большие паркетные залы. Тут же располагалась канцелярия и слуги.
Затем они поднялись на второй этаж в столовую, но проходя мимо гостиной, вдруг услышал щебетанье птиц.
- Что это такое? – удивился Ореус.
Пан Станислав, хитро улыбнувшись поманил его пальцем и подойдя к двери напротив распахнул ее.
- А это Федор Максимович, - улыбнулся еще шире он, - моя канареечная. Ореус с удивлением осмотрел комнату, в которой находилось несколько десятков клеток с птицами. Клетки стояли на столах, были подвешены к потолку, висели на стенах и у окон. В основном это были канарейки, кенари, скворцы, попугаи и еще какие-то птицы, название которых Федор Максимович даже и не знал. И все это вертелось, прыгало, перелетало и пело, щебетало на все лады. Послушав всю эту птичью музыку несколько минут они прошли в столовую, где уже был накрыт стол.
- Милости прошу Федор Максимович перекусить с дороги. – пригласил хозяин. Чего тут только не было на этом столе. Начиная от всевозможной дичи, жареной, вареной, печеной до свиных колбас, окороков, мочанки с блинами, всевозможными овощами и фруктами, а так же любые выпечки от пирогов до сладкого безе, даже черная и красная икра покоилась во льду из ледника, и всевозможные сорта речной и озерной рыбы (щека, карась, налим, жерех, лещ) жареный, печеной и заливной. О напитках можно было не говорить. Вина, настойки, наливки, ликеры, «ерофеич» (водка настоянная на травах).
Пан Станислав предложил гостю попробовать сначала свой собственный яблочный кальвадос, «лучше французского». Они разлили по рюмкам темно-янтарную жидкость цвета солнца и пахнущую медом и яблоками.
Жидкость приятно холодила рот и разливалась теплом по телу. За большим столом они сидели только вдвоем, не считая прислуги, которая подносила и уносила блюда, меняла тарелки и приборы.
После первой же рюмки Ореус вдруг почувствовал, что в нем проснулся аппетит и он стал укладывать на тарелку большие порции дичи, лосятины с овощами.
- Федор Максимович, - сказал пан Станислав, - сегодня у нас собираются гости по поводу именин жены брата, так что милости просим быть и вас.
- Господин Гребницкий, - хлопнул себя по лбу Ореус, - я же совсем забыл о письме губернатора. Вы уж извините, - сказал он доставая конверт и передавая его хозяину.
- Господи, Федор Максимович! – улыбнулся пан Станислав, - Ну что вы, какая ерунда! Это наверное по поводу моей тяжбы со старостой из деревни Гребницы. Он вытер рот салфеткой и отложив в сторону вскрыл конверт.
- Ну так я и думал, вызывают в суд в губерню. Староста то мой хитер, оттяпал мои покосы и как ни в чем не бывало. У меня ведь несколько деревень, кроме Гребницы, Барсуки, Орехово, Махирово, Головачено. Живем мы здесь хоть и просто, но тоже умеем кое-что делать. И глину продаем, изготавливаем кирпич, сплавляем по реке лес, у нас здесь ткацкая мастерская, я даже выращиваю птиц для охоты, продаю и разважу коней. У меня здесь служит около ста слуг, учителя и гувернантки для детей. Так, что Федор Максимович хозяйство большое глаз да глаз нужен.
По секрету скажу, так на всякий случай, а вдруг опять война, у меня от дворца есть подземный ход через реку к деревне Мастища. Так что в случае чего, только нас и видели, - рассмеялся он.
После обеда Гребницкий предложил Ореусу отдохнуть до вечера и приказал прислуге отвести Федора Максимовича в гостевую комнату, чтобы тот смог отдохнуть и привести себя в порядок. Очень скоро стемнело и в доме стали зажигаться свечи и во дворе масляные фонари. Стали съезжаться гости. В комнату к Ореусу постучали и сам хозяин пришел проводить гостя в большой зал на первом этаже. Оказывается здесь было все по-простому. Гостей было немного. Приехало три-четыре местных помещика с женами и детьми, были и приезжие знакомые из Витебска, два гусарских офицера, которые тут же поспешили представиться генералу. По залу, пока еще было рано, бегали и резвились дети. Гребницкий представил Ореуса своему брату и его жене, которого тот поздравил с именинами, а потом по очереди представил всем остальным гостям. В соседней комнате был накрыт стол и кто хотел мог запросто зайти туда и нас и видели, - рассмеялся он.
После обеда Гребницкий предложил Ореусу отдохнуть до вечера и приказал прислуге отвести Федора Максимовича в гостевую комнату, чтобы тот смог отдохнуть и привести себя в порядок.
Очень скоро стемнело и в доме стали зажигаться свечи и во дворе масляные фонари. Стали съезжаться гости. В комнату к Ореусу постучали и сам хозяин пришел проводить гостя в большой зал на первом этаже. Оказывается здесь было все по-простому. Гостей было немного. Приехало три-четыре местных помещика с женами и детьми, были и приезжие знакомые из Витебска, два гусарских офицера, которые тут же поспешили представиться генералу. По залу, пока еще было рано, бегали и резвились дети. Гребницкий представил Ореуса своему брату и его жене, которого тот поздравил с именинами, а потом по очереди представил всем остальным гостям. В соседней комнате был накрыт стол и кто хотел мог запросто зайти туда и отведать любые блюда.
Несколько человек сразу же потянулись к столу, но вот на балконе оркестранты заиграли мазурку и молодые люди начали танцевать. Еда их пока не прельщала и оба гусарских офицера и еще один молодой человек в штатском принялись разбирать девиц для танцев.
Федор Максимович, попросил хозяина не беспокоиться о нем, и заняться своими делами, а сам принялся неприкаянно ходить по залу. Сначала к нему пристал какой-то подвыпивший помещик одних с ним лет и стал рассказывать о покосах, о севе, об обмолоте, коровах и молоке, а так же о мерзавцах крестьянах, которые после двенадцатого года возомнили себя, чуть ли не свободными от господ, ленились и ничего не хотели делать, даже для себя.
Все это Федора Максимовича не интересовало н6и в малейшей степени, он почти ничего не слушал и уж совсем ничего не понимал, а только отстраненно кивал головой и обрадовался когда жена этого болтуна отозвала того в сторону. Оркестр с небольшими перерывами гудел в трубы и валторны, дамы и кавалеры кружились, а Ореус стоял у окна и смотрел в темно-синее небо, сплошь усеянное звездами с ярким светящимся полумесяцем.
В это вечернее время грусти, и невольно глядя на это небо он вспоминал своих родных жену и сыновей Михаила, Владимира и Александра. Он вспоминал всех своих знакомых по Санкт-Петербургу, а потом вспомнил мать и отца. Это был тягостный какой-то вечер воспоминаний. Наконец все это ему надоело и он поспешив откланяться у хозяина, сославшись на то, что надо рано вставать, поднялся к себе наверх. Но сразу уснуть он не смог, он долго сидел в кресле, глядя на блеск мерцающей свечи. Потом ему показалось, что стало душно, и он подошел и раскрыл окно. Музыка внизу уже стала стихать и при открытом окне в соседней комнате, он услышал диалог матери и дочери.
- Маменька, миленькая, но он же мне не люб!
- Что же делать доченька, ты уже давно на выданьи, а где же взять другого жениха.
- Но он же такой старый!
- Господи, но он же богатый, да и не такой уж старый, просто мужчина в летах…
- Ну вот и выходите замуж за него сами!
- Еще чего удумала, я тебе дам «выходите сами», что захотела в старых девах остаться…
- Уж лучше в старых девах, чем за такого!
- Все, как отец сказал так и будет, и не вздумай ему перечить… И вообще марш спать, поговорим завтра…
Дверь захлопнулась и раздались рыдания. Ореусу стало не по себе, что он невольно подслушал этот разговор. Федор Максимович ненавидел эти брачные насилия, но ничего поделать с этим ни он ни кто-нибудь другой не мог. Что провинция, что столица везде одно и то же. Он разделся, лег в постель, укрылся и на удивление очень быстро провалился в глубокий сон.
На удивление на этот раз ему снилось, что-то хорошее, хотя проснувшись утром он так и не вспомнил что.

Глава седьмая. г.Полоцек
9 сентября 1842 г.

В 11 часов утра со стороны Витебской заставы в Полоцк въехала запыленная коляска с генерал-майором Ореусом Федором Максимовичем с кучером Петром и денщиком Тимофеем Ивановым. День как и вчера был солнечным и тихим, но одно дело день в лесу или день в городе пусть даже и уездном. В городе царит совсем другая атмосфера нежели в деревне, а тем более в лесу. Лес не терпит суеты и шума, он любит тишину и блаженство. Въезжая в город даже уже на самой окраине уже ощущается, что впереди где-то там уже идет движение людей и потоки воздуха и энергии словно бьют тебе в лицо. Окраина Полоцка частично выгорела во время большого пожара в 1837 году, где пылало около трехсот домов, а теперь проезжая по улицам города Ореус видел, только уже некоторые дома, которые не успели восстановить. Среди обугленных бревен словно обгоревшие свечи стояли каменные трубы печей. Некоторые дома были уже отстроены и сияли свежим тесом бревен, разнося по всей улице смолистый сосновый запах, а в некоторых дворах стены домов уже шалевали, и во дворе женщины вывешивали свежее выстиранное белье.
Федор Максимович с удивлением наблюдал насколько жизнь небольшого уездного города (хотя ранее главный город княжества) отличается от сумбурной жизни столицы или даже претендующей на величавость губернского Витебска. Как только он въехал в город ему показалось, что здесь все дышит спокойствием и добром. Они проехали по Спасской улице, потом свернули на Александровскую и наконец, выехали на Верхнепокровскую, которая напрямую вела к кадетскому корпусу. Коляска не спеша катила по улице, а редкие прохожие двигались вдоль домов по деревянным тротуарам.
Федор Максимович оглядываясь по сторонам, вдруг увидел вывеску «Все для генералов» Исаак Менель.
- Петр, стой, - рассмеялся Ореус и когда коляска остановилась вышел на качающиеся под ногами доски, - Стой, здесь я сейчас!
Он поправил фуражку на голове и вошел в лавку. Где-то над головой звякнул колокольчик, и он вошел в просторную комнату, всю уставленную стеллажами и полками на которой висело, лежало, стояло такое количество вещей, что глаза просто разбегались. В первую минуту Федор Максимович даже опешил. Никто не спешил ему навстречу, как это обычно бывает в столичных магазинчиках и лавках, и он осматриваясь вокруг вспомнил с улыбкой, как сегодня рано утром он уезжал из Оболи от помещика Гребницкого.
Он встал рано утром, но пан Станислав уже ждал его внизу за столом, уставленном закусками с горячим кофейником и полной корзиной снеди в дорогу. Пан Станислав единственно о чем просил, что по прошествии нескольких лет рассмотреть возможность о принятии в корпус его сына, о чем Ореус ничуть не смущаясь и не видя в этом чего-то необычного твердо обещал содействовать.
Они попрощались, как добрые знакомые, а знавшие о ранних подъемах генерала во дворе уже стояла запряженная бричка с сидевшем на козлах Петром и дремавшем тут же Тимофеем еще не отошедшим от этой ночи. Федор Максимович покачал головой, подозревая, что эту ночь Тимофей провел у дворни, принимая горячительные напитки и рассказывая (приукрашивая до небес) житие столичное и бравое. Ореус сел в коляску и взяв под козырек хозяину поместья они не спеша выехали со двора, но Петр предложил не возвращаться назад на губернскую дорогу, а ехать на отдохнувших лошадях прямо по большой проезжей дороге на Сосницу, а оттуда на Полоцк. Так они и сделали и прокатившись по проселочной дороге после Сосницы выехали на губернскую и попали в город.
Тихое шарканье сапог предвал размышление Федора Максимовича и за прилавком появился старый седой еврей с кипой на макушке. Даже если бы он не заговорил и даже если бы он не носил эту черную маленькую шапочку на макушке, он все равно был бы старым седым евреем. Что-то неуловимое, что-то неестественное говорило об этом. От него не несло злом. Да он был старым, он был немощным, он был евреем (для некоторых в российской империи было сказано все), но что-то хорошее лучилось изнутри и Ореус уловил это светлое, доброе, чего он не видел в других даже более сановных людях.
- Чего же пан хочет, - сказал старик с определенным еврейским ударением.
- А вы господин Менель!
- Так мо, пан дженераль, так мо. Бедный Менель в услугах вашего превосходительства.
- У вас очень интересная лавка, господин Менель. Вы предлагаете все для генералов, откуда ж извините у вас в Полотску столько генералов, чтобы ваша лавка имела как это по-польски напивок (чаевые), наверное так.
- Господин генерал, - покачал головой Менель, - неужели ж вы думаете, что еврей Исаак Менель, непростительно глуп. Исаак Менель еще знает, кто чего стоит. Вот вы, я извиняюсь, пришли сюда зачем и почему? Почему я вам ваше превосходительство скажу. Вы увидели вывеску и вам, захотелось посмотреть, что же здесь? Или старый еврей не прав?
0 Правы, правы! – рассмеялся Ореус, - но зачем вы написали все для генералов. У вас в городе генералов то сроду не было.
- Ваше превосходительство, - сложил руки на груди Менель, - но ведь приходят и смотрят и покупают, я вам скажу. А кто не хочет почувствовать себя генералом?
Ореус в ответ радостно рассмеялся.
- И помогает в торговле?
- Что вы господин генерал-майор, еще как!
- Я вижу господин Менель вы хорошо разбираетесь в знаках различия.
- Ваше превосходительство! Я ведь тоже некоторым образом старый солдат. Участвовал против супостата. Так что статус знаю. Смею предложить пану дженералу отличный бювар, который вашему превосходительству будет в самый раз, кроме того есть прекрасная бульотка, всегда можно вскипятить чай на спирту. Дыректору столь ответственного заведения чай ну просто необходим.
Ореус даже опешил:
- Господин Менель, а вы знаете, кто я такой?
- Вот тебе раз ваше превосходительство господин Ореус Федор Максимович, вы еще только выехали из столицы, а в нашем грешном городе уже знали, кто вы и зачем вы сюда едете.
- Ну, господин Менель, нет слов.
- Не надо ваше превосходительство, мы хоть и провинциалы, но наших будущих покупателей знаем всегда в лицо.
- В таком случае господин Менель, меня зовут Федор Максимович или в крайнем случае господин Ореус.
Старик удовлетворительно крякнул и поклонился, но ростовщическая жилка все же взяла свое:
- А господин Ореус, может возьмете бювар, прекрасная вещь для хранения бумаг.
- А вы знаете, господин Менель, возьму! А еще вот этот колокольчик для вызова слуг (чтоб мой денщик поменьше спал) и вот эту прелестную серебряную песочницу. Как вы думаете?
- Господин Ореус! Я в вас просто влюблен, вы делаете бедную жизнь еврея просто не забываемой. У меня уже давно не было таких покупателей. Это отличный гешефт (сделка). С вас господин генерал 15 рублей, шо б я так жил, это вовсе задаром.
Ореус опять рассмеялся и вынув из кошелька пару монет золотом бросил их на прилавок.
Менель все подсчитал слюнявя пальцы, а после этого принялся отсчитывать сдачу, но Федор Максимович отрицательно покачал рукой перед его носом и Менель стал упаковывать проданный товар.
Через некоторое время Ореус вышел из лавки вдоволь повеселившись и сунув сверток Тимофею опять уселся в коляску.
Он опять погрузился в созерцание города, смотрел на окружающие его дома, на голубое небо над головой, на блеск Двины изредка появляющейся меж домов, на людей, спешивших по улице вдоль и иногда перебегающих ее поперек, причем иногда даже перед самыми копытами лошадей. Они ехали по мостовой потихоньку качаясь в бричке и скоро впереди показался дом городской управы и городской головы, а после Николаевский собор кадетского корпуса. Возле собора находился въезд на общий плац на территорию кадетского корпуса. Коляска въехала на территорию и старший из кадетов стоявший в карауле бросился бежать к главному зданию. Коляска остановилась и Ореус вышел из нее, скинув шинель на сиденье, стал прохаживаться по мостовой. Через несколько минут из главного корпуса выбежало несколько офицеров, впереди быстрым шагом спешил человек в партикулярном платье. Они приблизились и штатский внятно произнес:
- Действительный статский советник – Бруевич Василий Михайлович – инспектор классов Полоцкого кадетского корпуса.
- Ореус Федор Максимович, генерал-майор, высочайшей милостью, назначен директором Полоцкого кадетского корпуса.
- Очень приятно, ваше превосходительство, подал руку Бруевич.
Ореус пожал ее и отозвал в сторону.
- Василий Михайлович! – сказал Ореус, - Неужели мы с вами будем друг друга титуловать одним и тем же званием. Не лучше ли по имени?
Бруевич посветлел лицом и сказал:
- Полностью с вами согласен Федор Максимович!
- Ну вот и прекрасно Василий Михайлович!
Я очень рад, что мы друг друга прекрасно поняли. А теперь очень вас прошу представьте меня вашим офицерам и преподавателям. Сразу все вы знаете я не осилю, но все основное, даже не взирая на свой преклонный возраст, надеюсь уразуметь.
- Ну, что вы, Федор Максимович! Никто не в силе, все запомнить сразу, постепенно вы все узнаете и будете знать больше нас.
- Это уж вы преувеличиваете.
- Никак нет, так и есть.
После этого Бруевич представил его офицерам и воспитателям и показал директорский дом, где должен был остановиться Федор Максимович . Ореус приказал снести все вещи Тимофею в дом, а сам уединился с Василием Михайловичем в своем кабинете. Корпус начал потихоньку «бурлить», хотя после занятий перед обедом была дана команда корпусу выстроиться на плацу с оружием, как перед встречей начальника или высоких гостей.
Ореус, разговаривая в кабинете с Бруевичем, был против всеобщего, торжественного построения, но Василий Михайлович, убедил его, что прибытие нового директора корпуса, это не ординарное событие и встречать его нужно по всей форме.
Кадеты совсем недавно вернулись из летнего лагеря из деревни Струня, где отдыхали все лето и уже почти приступили к занятиям. Насколько смог понять Ореус, Бруевич был очень хорошим педагогом и очень любил детей, так что он подумал, что все наказания кадетам придется выдавать ему директору, чего он тоже терпеть не мог.
Не прошло и получаса, как кадеты высыпали на плац. Первая рота была при ружьях, остальные выстроились просто так.
Ореус вышел следом за Бруевичем и посмотрел на выстроившихся молодых кадетов. Они стояли стройными рядами в мундирах темно-зеленого цвета с красными воротниками обшлагами и клапанами на рукавах. Особенно на форме выделялись желтые пуговицы с государственным гербом, на головах высокие суконные кивера с медным гербом.
Генерал-майор Ореус прижимая к боку шпагу обошел строй и поздоровался с кадетами.
- Здравия желаю ваше превосходительство!
Так всколыхнуло воздух, что с высоких колоколен Николаевского собора испугавшись взлетели голуби.
Ореус немного помедлил и пройдясь вправо громко заговорил, глядя на кадетов, офицеров, «дядек» и учителей:
- Ну что же господа, ваш новый директор, назначенный милостью божьей и волей нашего помазоника божьего. Я, Ореус Федор Максимович, генерал-майор. Надеюсь господа офицеры, кадеты мы вместе будем учиться, учить и служить отечеству и нашему государю. Боже храни, царя! Ура! Крики «Ура» тут же разнеслись над плацем, даже привлекая внимание отдельных прохожих, которые подошли к Николаевскому собору и стали наблюдать за построением кадетов.
Федор Максимович удалился с Буевичем в свою квартиру и пригласил его к столу.
- Вы знаете Василий Михайлович, - начал Ореус, - честно признаться я очень далек от педагогики. В первом кадетском корпусе в столице я вообще-то занимался в основном хозяйственными делами, так что об обучении кадетов имею смутное впечатления. Хотя имея трех сыновей, я все же знаю как заниматься детьми.
- У вас трое сыновей, - почти удивленно спросил Бруевич, - ну в таком случае Федор Михайлович, вы как говорится должны быть педагогом от природы.
- Не лукавьте дорогой Василий Михайлович, одно дело свои дети, другое дело кадеты, воспитание которых в духе служения родине и царю имеет очень даже свои особенности.
- В этом вы конечно несколько правы…
- Вот и отлично, Василий Михайлович! Я буду непреклонно вас просить (что в общем-то и положено вам по статусу) вы занимаетесь воспитанием детей, а я уж займусь общим руководством, хозяйством и дисциплиной в корпусе.
- Не возражаю, Федор Максимович!
- Вы не подумайте, что я отстраняюсь от учебного процесса. По мере возможности и знаний я готов применять все свои способности и участие в учительских советах это просто моя обязанность. Я честно скажу ваш Василий Михайлович я искренне люблю детей, чужих детей и никогда не испытывал какого-то озлобления, остервенения к ним даже не взирая на все их непредсказуемые шалости. Я всегда при этом вспоминаю своих сыновей, тоже бывало устраивали шуточки хоть куда особенно в младшем возрасте. Так что я терпим и доходчив до шалостей детей, но так же и в меру строг. Ну как вы думаете Василий Михайлович, получится из меня директор?
- Я уверен Федор Максимович! – проникновенно сказал Бруевич. – Вы только, что изложили очень правильную концепцию, которой и следует действовать в обучении этих молодых людей. Я думаю вы будете прекрасным директором кадетского корпуса.
- Ну не перехвалите меня, - смущенно сказал Ореус. – А теперь дорогой Василий Михайлович пока идут занятия я прошу оказать мне услугу и показать мне все помещения и строения корпуса.
- Всенепременно, Федор Максимович, прошу следовать за мной!
Они поднялись из-за стола и прошли на улицу.
- Наш корпус Федор Максимович открыт 25 июня 1835 года по высочайшему повелению императора Николая Павловича. В наш корпус принимаются дети офицерских и дворянских семей 9-10 лет по конкурсу. Одно исключение только вынуждало нас не принимать детей участников Польского восстания 1830 года. Первый набор кадетов составил из 54 человек, но уже в 1836 году была сформирована 2-я рота, а уже на следующий год кадетам 1 роты выдали ружья. В 1838 году в корпусе уже было сформировано 4 роты – гренадерская, 1 и 2 мушкетерская и одна неранжированная. В мае 1839 года первые 16 кадетов были выпущены в дворянский полк. Но я думаю что в 1 кадетском корпусе в Санкт-Петербурге кадетов будет побольше Федор Михайлович.
- Пожалуй, да, Василий Михайлович. Только там я всего лишь заведовал хозяйством и не отвечал за все, а здесь как директор.
- Ничего, Федор Максимович, не боги горшки обжигают. У нас здесь отличные люди и отличные педагоги. «Правитель дел» у нас прекрасный человек Александр Петрович Гребенщиков работает в должности с 1836 года, Арсений Васильевич Скворцов преподает у нас всеобщую историю после того, как в 1831 году окончил Петербургскую духовную академию и получил степень магистра. Еще у нас есть прекрасные офицеры, в частности помощник ротного командира поручик учебной артиллерийской батареи Никифор Иванович Кайгородов служит в корпусе с 1836 года, а какие отличные «дядьки» из солдат-ветеранов следят за кадетами. И врачебная часть у нас на высшей стороне – прекрасный старший врач Алексей Петрович Григорьев, добрейшей души человек, наверное поэтому некоторым образом и толстяк. В общем со временем Федор Максимович вы узнаете всех я думаю…
- Надеюсь на это, надеюсь
- Ну тогда пройдем по зданию, сейчас Федор Максимович, я покажу вам домовую церковь в бывшей иезуитской главной библиотеке, ее мы пользуем зимой, что б кадеты в морозы не неслись как угорелые на молитву в Николаевский собор. Они перешли через громадный плац с земляным покрытием, посыпанным кирпичной крошкой, и вошли в главный корпус, поднялись на второй этаж осмотреть церковный алтарь.
- Кадеты только вернулись из летнего лагеря, - продолжил Бруевич. – У нас хороший лагерь в деревне Струня, оборудован в 1838 году. Там есть и спальные корпуса и лес рядом и река Двина, где можно отлично выкупаться.
Они осмотрели домовую церковь, потом прошли по длинным коридорам со сводчатым потолком, заглянули в учебные классы, посетили спальные помещения, Александровский зал, где можно было заниматься гимнастикой, потом попали в большую библиотеку оставшуюся после иезуитов.
Ореус с большим вниманием осмотрел все помещения и в целом остался доволен, как помещениями, так и порядком царившем в корпусе. Везде все было чисто убрано, кровати гладко застелены, дневальные на своих местах.
Приближалось время обеда и Ореус попросил провести его на кухню, а затем в столовую. До поста 14 сентября оставалось совсем ничего, но сейчас пища была самой обычной и директор училища сам снял пробу блюд, попробовал и борщ и овсяную кашу, оставшись более или менее довольным. Пища была простая, но в общем-то вкусная, а проголодавшиеся кадеты так и вовсе уплетали за обе щеки. Ореус не стал никому мешать и распрощавшись с Бруевичем и получив приглашение на ужин, сказал, что пройдет и осмотрится сам, а провожатые ему теперь уже не нужны.
Он вышел на хозяйственный двор, мощенный булыжником, и стал осматривать хозяйственные постройки. Здесь в одноэтажных строениях были расположены и конюшня и склады, сена и продуктов и столярная мастерская и даже небольшая кузница. Ореус бродил около получаса, осмотрел сад, аптечный корпус и вскоре вернулся в директорский дом, где ему принесли обед, после чего он снял мундир с генеральскими эполетами и решил передохнуть до ужина, до похода к Бруевичу.

Глава восьмая Полоцкий кадетский корпус
12 сентября 1842г.

Утром в среду Федор Максимович Ореус проснулся, как обычно рано, но солнце уже появилось из-за Двины. На небе было не облачка. Стояла погода предвестница «бабьего лета». Прошло совсем немного времени, когда он приехал в Полоцк директором кадетского корпуса и стал уже понемногу входить в курс дел.
Федор Максимович привел себя в порядок и в это же время ему подали завтрак и тут же принесли еду, которую сегодня должны подать кадетам на завтрак и обед согласованную старшим врачом корпуса. Директор не спеша прочел перечень блюд подаваемых кадетам: на завтрак овсянка с булкой и чаем, на обед борщ, мясо под соусом и пироги с гречневой крупой и росчерком пера утвердил подаваемые блюда.
После этого позавтракав он принялся перебирать бумаги, скопившиеся на директорском столе за все это время, ставя на них подписи и резолюции и часа полтора пролетели почти незаметно. Иногда он откланялся в кресле и смотрел, что происходит там за окном. Как желтеют листья на деревьях, как плывут по голубому небу белоснежные облака, и какой тихий неугомонный шум раздается за незакрытой форточки с улицы.
Ему было спокойно и даже как-то счастливо, и когда в дверь вдруг постучали он похолодел и даже вздрогнул:
- Прошу, войдите, - сказал Ореус. Лицо вошедшего Василия Михайловича Бруевича, показалось ему каким-то осунувшимся и грустным. Ореус поднялся ему навстречу и поздоровавшись за руку, тут же спросил:
- Что-нибудь случилось, Василий Михайлович? Говорите, не тяните!
- Представьте себе дорогой Федор Максимович, случилось так сказать происшествие, - крякнул Бруевич.
Ореус понял, что сто-то произошло, но по выражению лица инспектора классов, понял, это не смертельно и совсем не страшно, хотя в этом придется разбираться.
Он еще нашел в себе силы улыбнуться и, усадив Бруевичв на стул, попросил рассказать что же все-таки произошло. Василий Михайлович усевшись на стул и, вынув из кармана платок, принялся утирать вспотевший лоб.
- Ничего особенно страшного Федор Максимович, - начал Бруевич, - ничего страшного. Но вы же знаете, дети они и есть дети. Сколько всяких проказ не глядя на дисциплинарные ответы они устраивают. Вы уж конечно знаете о «витгенштеевском ядре» застрявшем в кирпичной стене первого этажа корпуса. Уж чего не устраивают и даже парады вдоль него и протирают ромом и водкой, лишь бы не заржавело, а сколько раз прятались на чердаках в здании и соборе на колокольне (не без курения разумеется). Баловники, они баловники и есть. и погонять голубей не промахи. Но дисциплину мы все ж блюдем. У нас разные воздействия на кадетов от пряника до плетки, то есть до справедливого наказания, как говорится «всякая вина должна быть виновата». У нас для отличников есть красные доски, для «неучей» черные. Нашему корпусу 19 февраля 1838 года императором было пожаловано знамя, освященное 7 мая 1838 года и без преувеличения скажу, что кадеты на него молятся.
- Господи, Василий Михайлович, зачем вы мне это все рассказываете. Вы что раскрыли заговор против императора или какое-нибудь убийство?
- Что вы, что вы, избави нас бог, Федор Максимович! Я просто хочу сказать, что вина господ кадетов конечно есть, но не настолько тяжела.
- Василий Михайлович! Да расскажите мне наконец-то, что случилось такого страшного, либо вы меня своими тайнами доведете меня до удара честное слово. Однако подождите, чтобы уж как вы говорите все было официально я одену мундир.
Ореус пошел в спальню, причесал и накинул на плечи мундир, где на эполетах с золотым шнуром сверкали две генерал-майорские звездочки.
- Василий Михайлович, хватит тайн, давайте рассказывайте, вы совсем не то подумали. Это конечно происшествие, но не настолько ужасное, как вы думаете! Это можно сказать некоторая малость, но с ней надо поговорить, надо узнать. Мы сейчас пойдем в кабинет, где ждут все участники этих действий , и мы сможем понять, что все же случилось. Ореус поднялся со стула и вышел из своей квартиры. Бруевич направился вслед за ним.
Когда они вошли в кабинет директора, увидели, что в приемной стояли три кадета, поручик Кай городов и «дядька» Иван Ефимов.
Ореус оглядев всех фыркнул и зашел в кабинет и уселся за стол.
- Василий Михайлович, пригласите ко мне всех!
- Ну, с господа, прошу всех доложить по форме, - сказал Ореус, осматривая всех вошедших в кабинет.
- Разрешите, ваше превосходительство, - щелкнув каблуками начал Кай городов.
- Прошу вас поручик, - тихим голосом сказал Ореус и добавил, - только прошу без чинопочитания! Я надеюсь, что здесь мы одна семья, а в семье сор из избы не выносят. Прошу говорить правду, точно и правильно. Только так я смогу принять правильное решение и наказать виновных.
- Слушаюсь господин директор, - проникновенно сказал поручик.
- Слушаю!
- Ваше превосходительство, я был поднят солдатом (извиняюсь, отставным) Иваном Ефимовичем, который мне сообщил, что трое кадетов, похитив некоторым образом ключи от подвалов в отбойное время проникли туда и что-то там делают. Пойдя вместе туда я увидел троих молодых людей, которые уже возвращались оттуда со свечами в руках. Они отказались отвечать на все мои вопросы, и я был вынужден доложить инспектору классов, как и полагается по уставу.
Поручик кивнул головой и замолчал, прислушиваясь к ответу генерала.
Ореус обошел, стоявших на вытяжку кадетов и сцепив руки за спиной, грозным голосом спросил:
- Ну, господа кадеты, прошу представиться и доложить по форме, что же вы ночью делали в подвалах здания! Краем глаза он увидел лицо Бруевича, и тот кивком головы подтвердил правильность его решения.
- Итак, господа, я вас внимательно слушаю!
Кадеты еще более подтянулись и наконец отважились представиться директору корпуса:
- Григорий Данилович, ваше превосходительство.
- Алексей Давыдов, ваше превосходительство.
- Николай Демьянович, ваше превосходительство.
- Очень прекрасно, господа кадеты, - пошел по второму кругу Ореус, - а теперь извольте доложить, что после отбоя вы делали в подвале корпуса?
- Разрешите, ваше превосходительство, - отважился наконец Гриша Данилович (кстати говоря будущий генерал от инфантерии).
- Слушая, вас, господин кадет!
- С недавнего времени, у нас тали протекать слухи о неком иезуитском монахе, который ходит по ночам по зданиям и ищет давно зарытый клад, еще со времен Стефана Батория, но никак не может его найти. Говорят, как только он увидит это место, тут же пропадет, а на этом месте надо копать и найдешь клад.
- И вы господин кадет, - ужаснулся Ореус, - верите в эту чушь!
- Но ваше превосходительство. Мы ведь сами его видели.
- Видели?
- Конечно! Мы поэтому и ходили за ним следом, а иначе разве мы отважились бы!
- Не верю, господа!
- Так точно и есть, ваше превосходительство! Нас то «дядька» Иван и схватил за руки когда мы вылизали из пролома, который расчистил этот монах. Ей богу клянусь в этом!
Ореус подскочил со стула и подойдя к кадетам, свирепо стрельнув глазами сказал:
- Ну, что ж! Идемте господа посмотрим! Я не верю во все эти россказни, и поэтому проверим все на месте.
Ореус стремительно вышел из кабинета. Остальные гурьбой кинулись следом за ним, едва поспевая за его быстрой ходьбой. Они стремглав скатились по лестнице, выложенной узорчатыми чугунными плитами, и выйдя во двор подошли к дверям во вход в подвал. Навесной замок был уже замкнут и Ефимов не торопясь открыл его большим ключом на объемном кольце. Двери со скрипом отварились и из подвала пахнуло запахом серы, как из преисподней.
- Ну, с господа кадеты, - усмехнулся Ореус, - показывайте ваше приведение. Кадет Данилович шагнул в подвал первым, а за ним пошли Давыдов и Демьяненко следом двинулись все сопровождающие.
Они не долго блуждали в подземелье, освещая стены свечами. Очень скоро кадеты привели их к своду в стене, в которой был очевиден широкий пролом.
- Ничего себе, - вздохнул Ефимов, - раньше ваше сиятельство, этой дыры не было!
- Ты, братец, уж меня как князя, - машинально сказал Ореус, вглядываясь в проход через стену.
Опомнившись он подошел поближе и велел посветить через пролом. Кай городов прихвативший с собой факел зажег его и просунувшись внутрь стал светить перед собой. Сначала никто ничего не заметил, но потом приглядевшись, стал виден весь свод из красного кирпича, пол устеленный булыжником и обрушенный ход уходивший куда-то дальше вглубь.
Пока все пролезали в проем, свет все больше прибавлялся и наконец стало точно видно, что находится внутри. Первое что бросилось в глаза, это были сапоги с заправленными в них брюками с торчащими из-под завала кирпичей.
Ореус первый уяснил обстановку и туту же приказал:
- Немедленно, вынуть тело из-под завала. Приступайте Господа!
Все тот час же принялись расчищать рухнувшие кирпичи из-под свода, пытаясь достать тело из обломков. Прошло несколько минут и тело было освобождено, вытянуто за ноги и опрокинуто на спину. Странно было видеть человека в офицерском мундире, покрытым неким черным балахоном и с полностью разможденным лицом. Они положили его на пол и все уставились кто со страхом, кто с интересом.
- Ну с, вот и ваше приведение, насколько я понимаю, - произнес Ореус, - и что же вы мне скажите!
- Да мы его не знаем, господин директор, - пролепетал Демьяненко, - мы просто видели, как кто-то в черном с капюшоном ходил по подвалам и исчезал неизвестно куда и в какое ему хотелось время.
- Ну, а теперь вы видите, что это не приведение.
- Так, точно!
- А теперь так! Господин Бруевич, кадетов Даниловича, Давыдова и Демьяненко лишить завтрака и обеда и два часа стоять на одном месте в классе у всех на виду. И никаких разговоров, вы ничего не видели, марш отсюда, господа кадеты!
Кадеты вместе с дядькой и поручиком Кай городовым удалились, и Ореус вздыхая склонился над телом.
- Федор Максимович! – тихо спросил Бруевич, - я кажется, кое о чем догадываюсь.
- Что же Василий Михайлович! Пройдемте ко мне и поговорим. Только я вас попрошу тело немедленно убрать в покойницкую, а этот лаз непременно заложить и немедленно!
Сидя у себя в кабинете Ореус курил одну папиросу за одной, нервно шевеля усами. Бруевич устроился напротив и охлопывал себя по штанам, словно сбивая с них пыль. Они уже минут десять молчали и только переглядывались. Наконец Ореус не выдержал и заговорил первым:
- Василий Михайлович! Я вас слушаю.
- Федор Максимович, я все продумал! Этого человека я узнал сразу и не только по перстню, каковой вы надеюсь узрели на его безымянном пальце правой руки со звездой и крестом, он так же и по его лицу. Хоть оно и обезображено до неузнаваемости.
Два месяца назад к нам прибыл штабс-капитан Андрей Ильич Онуфриев как смотритель здания корпуса. Все чин по чину назначен главным начальником военно-учебных заведений его высочеством великим князем Михаилом Павловичем. Но все же меня насторожило в этом человеке, ну не тот это господин. Не знает ничего. Да и по-русски изъясняется как-то не так. Все слова вроде бы выговаривает правильно, а их смысла не понимает. Не наш он, не русский. Ну все в нем меня смущало. И я на свой страх и риск, направил бумагу в канцелярию военно-учебных заведений в Санкт-Петербург и только сегодня пришел ответ. Нет никакого штабс-капитана Онуфриева и никто его к нам на службу не отправлял.
- Вот те раз, - развел руками Ореус, - и что же теперь?
- Не знаю, Федор Максимович, не знаю дорогой, что и думать! Если мы растрезвоним все это в столицу, нас объявят сумасшедшими. На какой ляд к нам подался этот мнимый штабс-капитан. Он что действительно искал какой-то клад или еще чего.
- И что же вы предлагаете Василий Михайлович! Обо всем умолчать!
- Да, именно так! Умолчать! Это гораздо лучше, чем прослыть сумасшедшими. В конце концов ничего странного не случилось. Один человек попал в подвал и погиб под завалом. Это его собственное желание, никто его туда не посылал, и мы здесь не причем. Ну а считая, что господин Онуфриев вообще нигде не числится и появится ниоткуда, я думаю его вообще не хватятся.
- Значит вы толкаете меня на должностное преступление?
- Федор Максимович! Вы вообще говорите совершенно не о том. Конечно необходимо довести до сведения вышестоящего начальства об этом прискорбном обстоятельстве, но все-таки в некоем виде.
- Вот это уж конечно Василий Михайлович! Я не буду нести чушь, про приведения, про какие-то клады и тому подобное. Погиб офицер спустившись в подвал, зачем и почему он туда отправился нам не понятно. Вот в общем-то и все. Такое объяснение подойдет?
- Я надеюсь, Федор Максимович, так оно и будет. И благослови нас бог. В Санкт-Петербурге, даже не посмеялись над этим донесением директора Полоцкого кадетско7о корпуса, до великого князя оно и вовсе не дошло, а неузнанный никем труп штабс-капитан Онуфриева в скором времени был похоронен на Красном кладбище в безымянной могиле. Прошло несколько месяцев и вся эта история почти полностью забылась, но среди кадетов еще много лет ходили слухи о черном монахе-иезуите, который ходит по подвалам корпуса и ищет свои спрятанные сокровища.
Эпилог.
Вот и закончился девятнадцатый век, век протекционизма, индустриализации, урбанизации, век колониализма, век расцвета культуры и искусства, науки, изобретателей, политиков и авантюристов. Сколько же всего произошло за этот век. Просто немыслимо. Наполеоновские войны предвосхитили события всех последующих столетий. Та кровь, что лилась на полях сражений (зачем? Во имя чего?) пролилась благодатной почвой для других общемировых сражений. И до сих пор люди восхваляют изувера, который топил в крови целые народы. Слава ему! А не пора ли просто стереть эту тварь с лица земли. Да историю невозможно исправить, нельзя забыть, но нельзя и прославлять извергов и злодеев. Чем же был этот девятнадцатый век. Неисчислимыми войнами, праведными и неправедными. Создание Австрийской империи (1804г) войны России на Кавказе, Британские колониальные войны, Гражданская война в Испании (1833-1876), Крымская война (1853-1856) Гражданская война в США (1861-1865), Объединение Италии (1871), Франко-Прусская война (1870-1871) и еще много, много. Весь век, весь мир воевал. О событиях этого века можно писать сотни томов, но я хочу остановиться только на одной судьбе, одного человека, как ранее говаривали «винтика» в судьбе всего мира.
И человек этот выпускник полоцкой земли, как говаривали кадеты «Полочанин», а зовут его Роман Исидорович Кондратенко. Я сразу влюбился в этого человека и не только по книге Степанова «Порт-Артур», а просто по чувству.
Роман Исидорович окончил Полоцкий кадетский корпус в 1877 году в числе лучших выпускников и стал юнкером Николаевского инженерного училища. И отсюда пошел его взлет. Присвоение званий, окончание академии, к сорока пяти годам генерал-майор командующий стрелковым полком. Основной защитник Порт-Артура. Умница, командир, ученый, инженер, любимец, солдат и офицеров, просто прекрасный человек. Где появлялся Кондратенко, там всегда был успех. Японцы так ненавидели его, как и благоговели перед ним. Когда он погиб 2 декабря 1904 года на форте № 2 во время артиллерийского налета, сразу стало ясно, что это все следствие предательского сообщения японцам.
Не зря же, что уже 20 декабря Порт-Артур был тут же сдан генералами Стеселем и Фоком (немцы нас все же достали, не взирая на всю благосклонность к ним Екатерины II. Русские всегда забывают своих героев. Японцы на месте гибели поставили памятник и написали «Место гибели русского генерал-майора Кондратенко». Никому и никогда японцы не ставили памятников. Это что-то да значит. В 1910 году Полоцкий кадетский корпус был переименован в корпус генерала Кондратенко. Но кадетского корпуса больше нет, а коммунистические варвары уничтожили и памятник генералу Кондратенко в 30-е годы (слава богу, что в 2008 году бюст был восстановлен на площади в г.Полоцке).
Мы иногда благоговеем перед мировыми изуверами Маратом, Плехановым, Ленином, Сталином, Брежневым и очень мало, что знаем о тех людях, которые проливали свою кровь за нас и нашу отчизну. На этом и закончим с 19 веком.

Часть четвертая    XX век. г.Полоцк.
Глава первая
27 февраля 1918г.

Над городом стоял туман. Снег еще не сошел но уже чувствовалось приближение весны. Мороз отступил и установилась ровная оттепель. С карнизов крыш по свисающим сосулькам уже капала талая вода. В городе было неспокойно, на улицах почти не встречалось людей, а одинокие прохожие изредка перебегающие в тумане, тут же скрывались во дворах, но иногда раздавались отдельные выстрелы в разных районах города.
Оберлейтенант Эрвин Рихтер в сопровождении двух егерей неторопливо шагал по Верхне-Покровской улице. Какого черта его истинного берлинца занесло в этот паршивый городок Эрвин, так и не понимал. Не понимали этого и два егеря идущих за ним следом с винтовками «Маузер» за плечами. Вообще-то Эрвину нравилось покрасоваться в парадной военной форме с кокардой его родного Мекленбурга где-нибудь на балу, но никак ни в этом городе, среди славянских варваров, которые могут в любое время выстрелить ему в спину. Поэтому наверное он так часто щупал новенький «Парабеллум» уложенный в кобуре и подаренный ему отцом полковником-генштабистом великой армии кайзера Вильгельма II.
Каблуки сапог егерей звонко цокали по мостовой улицы, когда навстречу им прямо из тумана появилась группа людей из 3-4 человек.
Эрвии поднял руку и егеря тут же скинули винтовки с плеч и взяли их на изготовку.
- Хальт! – скомандовал Рихтер, - Ваши документы!
- Герр оберлейтенант, успокойтесь, - раздался в ответ спокойный голос, - Оберс Кернер из генштаба, прошу просмотреть наши бумаги.
Эрвни увидев погоны с двумя звездочками, подтянулся, но все же принял документы и рассмотрел их. Не найдя ничего необычного протянул их офицеру и откозыряв спросил:
- Герр оберлейтенант, чем могу быть полезен!
- Укажите, как пройти к штабу, мы кажется немного заблудились!
- Ничуть, герр оберст, вы идете как раз правильно. Следуйте по этой улице и выйдя на площадь слева увидите здание с колонами, там и будет штаб.
- Благодарю оберлейтинант!
- Честь имею, - козырнул Эрвин и его патруль двинулся дальше.
Он даже не обратил внимание, что группа лиц у которых он только что проверял документы, даже и не вздумала направиться к штабу. Растворившись в тумане, они повернули направо и пройдя дворами вышли к мосту через Полоту и направились в сторону Спасо-Евфросиньевского монастыря.. Скрываясь, как от немцев , так и от местных жителей эта группа наконец вошла в монастырь через главные ворота. Почти тут же из-за храма появилась монашенка, укутанная в черное одеяние с платком низко надвинутым на глаза.
- «Звезда и крест»? – почти почтительно сказала она, как ей показалось самому главному из офицеров – оберсту.
- Хальфе!
- Я, игуменья, Антонина, и давно вас жду, пройдемте!
Оберст на удивление заговорил на чистейшем русском языке.
- Я, вам очень благодарен, матушка, что вы решили нас приютить!
- Все что угодно богу, угодно и нам! Прошу следовать за мной.
Она провела их через двор к небольшому домику укрытому за небольшими деревьями.
- Здесь вы и будете находиться! – сказала мать Антонина. – Но прошу учесть господа, это женский монастырь и любое появление лиц мужского пола может быть истолковано по всякому. Поэтому прошу вас вести себя должно и как то положено.
Оберст склонил голову и подтвердил.
- Матушка, уверяю вы нас не увидите и не услышите, я прекрасно понимаю, чем вам обязан и слово свое сдержу.
- Надеюсь, сын мой!
Те кто пришли с оберстом принялись раскладывать вещи и укладываться на расставленные в комнате кровати.
- Итак господа, - сказал Кернер, - у нас не так много времени, чтобы обшарить весь этот чертов город.
Он нервно поправил на своей руке перстень, перечеркнутый золотой линией с звездой и крестом на эмали.
- Мы уже сотни лет ищем тайник устроенный тамплиерами и иезуитами, и так и не можем его найти. Неужели мы глупее, чем они. Я именно об этом вас спрашиваю. Вы как считаете?
- Магистр, вы не правы, - сказал один спокойно и насторожено, - ведь мы ищем иголку в стоге сена. Тут немудрено искать столетиями. Иезуиты были очень хитрыми людьми и разгадать их тайны не так-то и просто.
- И что же, теперь все бросить?
- Магистр, я этого не сказал, но здесь надо очень даже подумать!
- Так думайте же черт побери! Мысли то хоть есть?
- Непременно, - сказал преклонный господин, лет 50-ти, хотя и в чине майора немецкой армии. – Есть, конечно есть! Прежде всего я считаю, что если иезуиты устроили тайник, то прежде всего в своем монастыре, или в крайнем случае в монастыре бернардинцев или в Софийском соборе. И здесь прежде всего следует искать тайник. А не в православном женском монастыре, где мы сейчас и поселились!
- Что ж, прекрасно, это уже кое-что, - сказал оберст. – Не важно где мы живем, но отсюда мы можем заниматься своими делами. Приступим же господа! Я думаю не так уж много времени мы имеем в запасе. Советы не будут долго терпеть такое унижение, у нас не более года, чтобы осуществлять свои поиски, ибо при советской власти такое уже будет невозможно. Так что в путь господа, в путь. На кои поставлены сумасшедшие деньги, наи- сумасшедшие.
Юлия Фролова с удивлением наблюдала за странными людьми, которые ходили по монастырям, костелам, соборам и все время, что-то высматривали, выспрашивали, ну а точнее сказать «вынюхивали». Она уже давно следила за немцами и доставляла сведения в партизанский отряд Ивана Кудлевича. И вот в очередной раз явившись в Клястицы она уселась в избе за стол напротив Кудлевича.
- Ну, шо Юлька, чо выведала? – спросил Иван.
- А вось, товариш командир, не понять што!
- Так уж и не понять, - усмехнулся Кудлевич.
- А, нияк, не ведаю, што где и кто там шукае.
- Так, Юлька, давай падробна и спакойна!
- Вось я и кажу. Ходзюць чатыры ахфицера, да ящэ з лапатами. Ходзюць па манастырах и храмах и штосьци капаюць. Раз бачыла, як их сустрэу патруль, глянуу паперы, казырнуу и пашоу далей. Значыцца бумаги у их у полным парадку. Вось так.
- Ну и чего тебя смутило?
- А, чаго яны шукаюць! А!
- Что ж интересно, а ты поглядывай за ими. Вдруг чего увидишь.
- Сгодна!
Вот и сегодня 20 ноября 1918 года Юля почти неотступно следовала за этими людьми. Ну кто обратит внимание на эту зачуханную замухрышку, которая не спеша волоча ногу плетется по улицам города. В городе надо сказать, мало уже кто остался, не в первый раз полочане уже покидали вой город. Не одну сотню лет сюда приходили всевозможные захватчики и люди просто бежали из города. Особенно это касалось евреев, которые иногда составляли чуть ли не половину населения города.
Юлия в очередной раз завернула за угол и чуть ли не натолкнулась на остановившуюся группу немцев. Но они даже не взглянули на нее и прикурив на ветру папиросы двинулись опять дальше.
Однако громыхание орудий уже приближались к городу и в воздухе просто витало изгнанием немцев.
Юлия посчитала, что ей пора прекратить эту уже никому не нужную слежку.
Оберст Кернер смотрел на своих бойцов и понимал, что на сей раз все действительно кончено. Русские прорвали фронт и скоро будут в городе. Уходить надо немедленно и одному. Не дай бог если кого-нибудь их этих захватит враг. Он не мог допустить этого.
Кернер, отвернувшись лицом к стене, достал из кармана наган и развернувшись выстрелил трижды. Тела падали на пол, как кули. Он достал второй наган из кобуры и обойдя тела тщательно выстрелил каждому в голову. На шум дверь открылась и в комнату, всплеснув руками вошла мать Антонина.
Ствол нагана выплюнул еще один огонь и монахиня упала точно возле двери. Во лбу у нее образовалась аккуратная небольшое отверстие из которого на нос скатилась ярко-красная капля крови.
Через секунду в комнате кроме мертвых тел, никого больше не было. Утром 21 ноября 1918 года в город вступили войска красной армии.

Глава вторая    г.Полоцк
26 сентября 1919 г.

Опять город был захвачен врагами, вернее только южная часть города. Задвинье, дальше оккупантов не пустили. Начался сумасшедший обстрел артиллерией. В городе не осталось ни одного разрушенного дома, а уж стекла наверное были выбиты везде, во всех жилых домах, учреждениях, столовых. На улицах лежали трупы, которые никто не отваживался убирать и хоронить под продолжавшимися обстрелами. Все это продолжалось всю зиму и весну 1920 года. Польские уланы иногда прорывались через Двину в Полоцк, но тут же были биты и вытеснены обратно.
В конце 1919 года Красная Армия перешла по льду Двину и атаковала поляков, гнала их до Фариново и взяла многих пленных во главе с комендантом.
Но фронтовой город есть город фронтовой и в этой мутной воде могли шастать кому не лень. Вот так и вы удивились бы увидев «господина обереста Кернера», который ничуть не боясь шел по Полоцку по Слободкой улице в простой солдатской шинели, грубых башмаках с обмотками и с котомкой на плече. Если бы его встретил патруль, то у него в кармане находился мандат на имя Егора Петровича Клякина, помощника ш……… 2-го Пролетарского полка Западного фронта.
Кернер шел по городу прислушиваясь к одиночным выстрелам артиллерийских орудий и стрекоту пулемета. Он сразу определил, что по городу бьют легкие полевые орудия, скорее всего 76 мм дивизионные пушки, скорее всего попавшие к полякам при отступлении русской армии «трехдюймовка» Путиловского завода, а вот такой стрекот пулемета может издавать только «Льюкс» и вполне добивает с того берега через Двину. Пули иногда цокали даже в непосредственной близости по стенам домов. На плече у Кернера кроме котомки висела английская винтовка «Ли-Энфлд» с полностью снаряженным магазином из десяти патронов.
В городе расположились части 17-й стрелковой дивизии, а так же отряды из рабочих и коммунистов.
Вот и сейчас навстречу Кернеру показались рабочие с устаревшими винтовками «Бердана» за плечами.
- Братки, - улыбнулся Кернер, - а как мне найти городской ревком, и товарища Никоненка.
- А, ты, кто такой, - подозрительно спросил его молодой парень, - Документ есть?
- А как же дорогие товарищи, - продолжал Кернер доставая из-за пазухи мандат и подавая его. – Направлен в помощь ревкому штабом 2-го Пролетарского полка для помощи в доставке продовольствия.
Молодой прочитал документ и возвращая Кернеру, кивнул рукой.
- А ты, товарищ, уже дошел, вон видишь то желтое здание, там у часового и спросишь!
И они снова двинулись по улице, а «товарищ Клякми» двинулся к указанному еу зданию. Правда теперь на руке Кернера не было золотого перстня, но он носил его под рубахой, на крепкой тесьме, на шее. Это была гостиница «Лондон», где помещался ревком, а так же некоторые отделы исполкома.
Кернер знал, что он продумал все. Еще в прошлом году при первом посещении Полоцка, он покопавшись в архивах и нашел среди бумаг Спасо-Евфросиньевского монастыря упоминание в летописи некоего иезуитского монаха о приезде в 1785 году в Полоцк неких путешественников издалека, мало похожих на паломников. О них было написано всего несколько строек, о том, что они жили в монастыре и посещали ректора Иезуитского коллегиума. И все.
Но Кернер, сопоставив все известные ему сведения, пришел к выводу, что именно иезуиты сделали тайник, где и была спрятана эта последняя «реликвия тамплиеров» «Путешественники» насколько это стало известно из бумаг, посещали только два места. Прошлый раз Кернер успел только обследовать Спасо-Евфросиньевский монастыри и то не до конца. А теперь он полагал, что пришло время «посетить» здание бывшего кадетского корпуса и здание Николаевского собора, да хорошо было заглянуть и в Софийку.
Но как это делать? Все эти здания заняты 17й стрелковой дивизией, а в кадетском еще помещается м лазарет.
Здесь ему пришлось вспомнить, что в районе Горян, был оставлен склад, с продовольствием и обмандированием и обувью. Это они оставили еще в прошлом году и теперь пришло время этим воспользоваться. Кернер никому не сообщил о своих находках, ну и конечно же никто не знал об этом складе. Он действовал на свой страх и риск, не поставив в известность свое начальство. Но как говориться побежденных не судят, а в данной ситуации любое было возможно. Когда идет война, люди заняты войной и мало замечают даже то, что происходит у них под носом.
Кернер решил воспользоваться именно этим. И теперь направляясь в ревком, он решил «отдать» склад голодным красноармейцам, и самому пошарить у них под носом в здании кадетского корпуса.
Кернер рассказал о находке склада под Полоцком, оставленного кайзеровскими войсками и пользуясь почти настоящими документами, предложил организовать подвоз продовольствия в город и складирование его в подвалах кадетского корпуса. Буквально через час он в сопровождении двух красноармейцев и с новой бумагой в кармане, отправился к командиру роты 17-ой дивизии. В казарме их встретил уже немолодой командир с уставшим лицом и обвисшими русым усами. Прочитав поданную Кернером бумагу он только развел руки в стороны:
- Дорогой товарищ, ты же меня без ножа режешь. Ну скажи ты, где я тебя найду с десяток подвод с извозчиками, да еще солдат для охраны. У меня тут каждый человек на счету.
- Но, товарищ, комроты, это продовольствие, - сказал Кернер, - город то уже почти голодает, а там и мука, и крупа и консервы, сахар. А обмундирование и обувок, разве вашим солдатам не нужны?
- Так то оно, так, - почесал затылок командир.
- И склады у вас тут можно организовать в подвале, а повозки надо поговорить с людьми, реквизировать в конце концов. А солдат, я же не прошу роту, хватит и взвода. Погрузить, да охранять. Только вот пулеметик я у вас товарищ попрошу. Хоть в тех местах и тихо пока, но все может быть.
- А, ляд с тобой, коль для дела надо, махнул рукой комроты, и крикнул, - Эй Петров!
Подбежавшему красноармейцу дал указание: - Поступаешь в распоряжение к товарищу Клякину, выполнять все его указания. Возьмешь первый взвод и прихвати два «Льюиса», да во дворе пару телег прихватишь. Остальные пройдете по дворам, возьмете у обывателей. И смотри у меня, ухо держать востро, продовольствие и одежку повезете, охранять как архангелов. Ну удачи! Через некоторое время две телеги с солдатами выехали из ворот и загрохотали по улице. На задней телеге, свисая сошки вниз, торчали два толстенных ствола «Льюисов» с круглыми магазинами сверху. Очень скоро грохот повозок утонул в опять начавшейся орудийной пальбе и треске пулеметов.

Глава третья г.Полоцк
13 мая 1920 г.

Прошло уже почти семь месяцев после того, как оберет Кернер прибыл в осажденный Полоцк. За это время произошло много событий. Кернер похудел и осунулся, мало того, что ему пришлось голодать, но в придачу ко всему в конце октября заболел малярией и чуть ли не всю зиму провалялся в лазарете. И хотя это дало ему возможность задержаться в городе, но он мог осуществить свои поиски, только тогда когда его покидал приступ лихорадки, но все равно он был слаб и не мог долго двигаться самостоятельно. А все остальное время и вовсе лежал на кровати укрывшись шинелью и одеялами, и отвернувшись к стене страшно стучал зубами.
Лекарств катастрофически не хватало. Иногда лежа и трясясь от холода он вспоминал, как тогда в сентябре 1919 года он со взводом красноармейцев отправился за продовольствием в запрятанный склад. Они набрали до пятнадцати повозок и без всяких приключений выбрались в район Горян, где только по ему одному известным приметам Кернер обнаружил место «схрона». Быстро разобрав закрытый бревнами вход в скрытый склад, они по лестнице опустились под землю и выяснили, что все в общем-то сохранилось почти в хорошем состоянии. Консервы в банках и галеты почти вовсе не пострадали. Мука крупы в мешках немного отдавали сыростью, но были вполне пригодны к употреблению после их варки и выпечки. Сахар рафинад в мешках потяжелел набрав влагу, но был вполне пригоден в пищу. Соль, перец и другие специи уложенные в жестяные банки прекрасно сохранились. Обувь (военные ботинки и сапоги пропитанные дегтем и вовсе не пострадали, а обмун6дирование укрытое в ящик и обернутое вощеной бумагой даже почти не отсырело.
Увидев такое богатство, солдаты с шутками принялись все это таскать из-под земли, в душе все-таки надеясь, что многое из этого им тоже наверняка достанется.
Кернер велел выставить дозор, хоть они и находились в довольно густом лесу и стали быстро все это грузить на подводы. Под конец в складе было обнаружено кое-какое вооружение, что тоже в общем-то порадовало бойцов. Достали с десяток винтовок «Маузера» и десяток «Бердана» хорошо смазанных. К ним в придачу пару ящиков патронов. Затем были обнаружены восемь пистолетов П 08 (Парабуллум) с патронами, пару экзотических японских винтовок «Арисака» тоже с патронами, а так же наконец извлекли два 8мм французских ручных пулеметов MLE 1909 «Гочкис» на легкой треноге с несколькими ящиками полужестких лент, набитых патронами.
Некоторых бойцов больше всего порадовало все это оружие лежавшее здесь в смазке и хоть сейчас готовое к стрельбе. Кернер прихватил себе в карман небольшой «Браунинг» с двумя запасными обоймами. Как потом оказалось, все это оружие очень даже пригодилось.
Окинув нагруженные телеги и повозки Кернер поднял руку:
- Ну, товарищи, нам пора, вперед!
Обоз стал не спеша выезжать из леса на проселочную дорогу. Хорошо, что некоторые бойцы, как и сам Кернер, прихватили с собой лошадей и теперь ехали верхом с двух сторон от повозок.
«Только бы какого-нибудь черта к нам сюда не занесло», - думал оберет, оглядывая окрестные заросли.
И словно бы накаркал. В нескольких верстах от Полоцка Кернер вдруг заметил на опушке леса, вдали небольшой отряд, который направлялся в их сторону.
Поднеся к глазам бинокль, он тут же узнал польскую кавалерию по их мундирам французского образца с выпушками на клапанах карманов, воротнику и обшлагам синего цвета, плетеным погонам в виде трилистника. Но более всего он определил их по рогатувкам (шапкам) определенной формы с большим кожаным козырьком. Ему даже не смотря на то, что отряд был еще далек от них , он увидел их петлицы на воротниках в виде флюгеров и даже успел заметить, что их возглавляет капитан с тремя звездами на погонах. Конечно же ему все это привиделось, как и понял он в туже секунду, но уже близость боя взяло свое и он зычно скомандовал:
- К бою! Занять оборону. Пулеметам стрелять только по моей команде. Винтовкам, огонь!
Обоз сгрудился в одну линию и пехотинцы открыли беспорядочный огонь по летевшему на них отряду. Кернер хотел вести поляков в заблуждение. Пусть думают, что это простые фуражиры и у них только одни устаревшие винтовки, а солдаты являются легкой добычей кавалеристов. Он видел, как бойцы ничуть не смущаясь и присев за телегами установили на флангах пулеметы «Гочкиса», а в центре положили на мешки с крупной два «Льюнса» . Если бы поляки увидели их огневую мощь, они бы давно задумались, стоит ли атаковать этот странный обоз. Но в запале они ничего не видели и выхватив сабли неслись вперед, что-то крича в запале, скорее всего «Еще Польска не сгинела». Кавалерия приближалась стремительно, но красноармейцы не суетились стреляя одиночными выстрелами из винтовок и не спеша перезаряжая их. Наконец они приблизились настолько, что передний скакавший наконец понял, что их ожидает.
Скорее всего этот небольшой отряд просочившийся на чужую территорию нападал на отдельных бойцов или небольшие группы, грабя и убивая. И наконец, видя, какая сила ждет их впереди командир отряда (в котором Кернер теперь уже точно узнал кавалерийского капитана) поднял свою лошадь на дыбы, разворачивая ее прочь и крича своим подчиненным: «Увага! Увага! Тякай!»
Кернер понял, что дальнейшее промедление невозможно, исступленно крикнул:
- Пулеметчики, огонь!
В тоже время раздался немыслимый грохот и кавалерийский капитан первый перерезанный пулями от плеча до паха вместе с лошадью рухнул на землю. Если раньше при винтовочных выстрелах редкие всадники падали на землю, то теперь начало форменное избиение. Представьте себе четыре пулемета, каждый до 500 выстрелов в минуту и все это обрушилось по фронту не более 150-200 метров.
Конница была сметена буквально в несколько минут. Было видно, что красноармейцы были опытными пулеметчиками. Они не стреляли по лошадям, а целились больше в людей. Прошло некоторое время и только два-три всадника умчались на конях далеко назад, прячась в лесной чащобе. А солдаты, прекратив стрельбу бросились ловить разбегающихся и носящихся в беспорядке по опушке лошадей и собирая брошенное оружие. В живых, кроме убежавших, не осталось никого.
А обоз пополнился оружием (винтовками, пистолетами и саблями) да и боеприпасами. Кое-что досталось и из обуви и одежды. Кернер не стал останавливать либо винить этих людей, он видел во что они были одеты (в какие лохмотья!) поэтому и промолчал, а если честно говоря ему было все равно.
Буквально через полчаса они снова продолжили движение и добрались до Полоцка, уже без всяких осложнений.
Пока они ехали по городу, весть о их прибытии уже разнеслась и въехавший обоз в монастыре поджидал председатель ревкома Никоненко и тот самый командир роты, что отправлял Кернера за продовольствием.
- Ну, товарищ, Клякин, - похлопал по плечам предревкома, - нету слов, нету! Это ж так нас выручил, теперь некоторое время живем, а там глядишь и крестьяне и рабочие помогут. Все интендант ты теперь за главного по обозу. Комроты оружие раздать бойцам и отрядам самообороны, а ты товарищ Клякин, занимай подвалы и продовольствие под замок, будем выдавать строго по норме.
На одежду и обувку подавай списки бойцов, будем выдавать тем у кого самое плохое положение. На следующий день все продукты были сложены в подвальных помещениях, на стеллажах. Входы закрыты на замки. У двери поставлен часовой. Пока носили продовольствие Кернер все время присутствовал внизу, осматривая из подтишка и стены, и пол, и кирпичные воды.
Когда все было выполнено Керкер решился и подошел к комроты.
- Товарищ командир, позвольте обратиться?
- Ну, валяй, - усмехнулся он.
- Не нравится мне этот подвал.
- А чего так?
- Да сыровато там, как я углядел и воздух не движется. Оружие и одевку мы раздадим, а вот продукты как бы не сгнили, не заплеснели.
- Ну и что делать?
- Товарищ командир, дозвольте я пашукаю тут по подпольям, авось что лепей найду, тогда лабаз там и устроим.
- Ну, давай, тбе товарищ Никоненко это дело поручил, так что действуй. Ну и что ты на меня смотришь, еще может людей тебе дать?
- Да боже упаси, - замахал Кернер, - зачем бойцов тревожить, няхай отдыхают, я и сам не спешна облажу тут все.
- Ну, лады! Иди больше не держу!
Получив такую свободу действия и по море возможности оповестив всех, чтоб не было разговоров оберет приступил к действию.
Теперь он мог свободно, днем обследовать все подземелья, один, ничуть не привлекая к себе внимания. Но чем больше он ходил по подземельям и подвалам, тем меньше оставалось у него шансов отыскать какой-нибудь тайник на территории монастыря. Кое-что за эти века уже было разрушено, кое-что засыпано, кое-что затеряно, а вести какие либо земляные работы с лопатой в руках было уже чревато не только подозрениями, но и сущими обвинениями. С каждым днем вера его в свои розыски падала. В конце концов когда комроты спросил его о розысках, он вынужден был заявить, что лучшего помещения под склады в монастыре не существует и необходимо только проветривать «лабаз» открывая двери. Комроты удовлетворился таким объяснением, и не стал более ничего выспрашивать, единственное спросив его здоровье.
Кернер чувствовал сам, что он болен и не скрывал уже это. В тот же вечер его поместили в лазарет. С этого времени все остальные месяцы стали для него борьбой с болезнью. Он то лежал неделями на койке, то когда болезнь отпускала бродил по комнатам и коридорам, но так никогда больше и не спускался в подземелье. Так прошла вся зима и часть весны. Наконец утром 13 мая он проснулся с каким-то совершенно новым ощущением. Болезнь казалось совсем отпустила его и он даже с большим удовольствием съем то, что ему дали на завтрак. Целый день он был в каком-то возбужденном состоянии, ему казалось, что он должен, что-то сегодня сделать. Оберета опять неумолимо потнуло на поиски и ему казалось он знал, где и что надо искать. Он вдруг представил себя этаким кастеляном замка, который спустившись вниз по крутой винтовой лестнице сразу найдет, то место, где запрятаны бесценные сокровища. Едва дождавшись вечера, когда все успокоились, он одевшись и прихватив с собой фонарь спустился в подвал. За то время, что он болел, здесь ничто не изменилось, да и что могло измениться в этом подземелье глубоко под землей, защищенном полутораметровыми кирпичными стенами.
Если бы он только знал, что десятки раз проходил вдоль того лаза, который велел в свое время заложить директор кадетского корпуса и сотни раз ступал на тот кирпичный пол под которым лежала чугунная толстенная крышка уложенная на колодец отцами-иезуитами.
И вот почему-то теперь его тянуло именно в это место. Он освещал стены и потолок фонарем и даже пытался простукивать их, выискивая какие-то скрытые пустоты.
Внезапно впереди ему послышался какой-то шум и в тусклом свете фонаря он увидел серую шевелящуюся фигуру.
Волосы тут же дыбом встали у него на голове. Ему чудились привидения. Он сразу вспомнил о тех страхах, которых наслушался в детстве от сверстников о ведьмах, вампирах, оборотнях и еще всякой мифической нечисти. Эти страхи с новой силой навалились на него, и ему даже показалась, что вернулась болезнь, так его стало лихорадить. Он попытался вырвать из кармана шинели «Браунинг», но тот запутался в подкладке. Фигура приближалась, и Кернера объяла паника, пока он наконец не достал пистолет. Понимая, что его пули не причинят никакого вреда этой нечисти, он даже забыл снять с предохранителя, но наставил пистолет перед собой.
- Тиху, герр Кернер, - сказано привидение, выставив руки перед собой.
- Кто ты? – спросил стуча зубами оберст.
- Честь имею, хорунжий Ежи Пралец, 2-го уланского полка Польских Сил Збройных!
- Как вы меня нашли, - понемногу успокаиваясь сказал все еще дрожащим голосом Кернер.
- Слядувал за вами. Герр Кернер меня послали от магистра, - и он показал перстень с звездой и крестом.
- Зачем? – уже совсем успокоюсь спросил оберст.
- То, мне не ведам. Трэба передать, - сказал хорунжий, - вас чакаюць в Берлине. Завтра зачнеца наступление красных и вас велено вывезти до гэтуль.
- К чему такая спешка, - уже раздраженно спросил Кернер.
- Я ж казау не ведам. Але вас чакаюць. У меня тута лодка и если мы пидем, то переправимся на други брег. У меня тута лодка и если мы пидем, то переправимся на други брег. Вас ожидае аэроплан. Ежели не поспеем бегчы будзе некуды.
Только сейчас Кернер разглядел, что хорунжий одет в защитную плащ-накидку, полностью скрывающую его форму, были видны только сапоги. А на голове вместо рогатувки была одета обычная солдатская фуражка с красной звездой.
- Идем? – спросил хорунжий.
Кернер кивнул головой и двинулся следом за поляком, теряясь в догадках, как тот его требуют в Берлин. Они незаметно выскользнули из подвала и тенью двинулись к реке. Кернер тоже умел ходить тихо и осторожно, но так как умел ходить этот поляк ему видеть не приходилось, он словно скользил над землей, плыл как настоящее приведение. Ночь была темная, беззвездная и безлунная, накрапывал мелкий дождь. Лодка уткнувшись у самого берега в кустах, была и вовсе незаметна. Они оба бесшумно скользнули в нее и хорунжий бросил обесту мешок с одеждой, знаком показывая, чтобы тот переоделся. Кернер достал из мешка польский мундир, рогатувку, обувь и даже оружие. Он быстро скинул свою одежду и переоделся в новый мундир. Бросив все ненужное на берегу поляк оттолкнул лодку и плошмя улегся на нее, ожидая когда от толчка она отойдет подальше от берега.
На востоке начало светать и ждать дольше было уже невозможно. Ухватившись за весла хорунжий выбросил фуражку в воду и одев рогатувку и скинув плащ, принялся энергично грести к левому берегу. Рассветало очень быстро, и где-то далеко, а может это показалась, началась орудийная пальба, очень похожая на удары грома во время грозы. Но ведь грозы не было. «Это действительно наступление!» - подумал Кернер.
Он обратил внимание, что хоружий и на этом польском берегу, тоже старался быть осторожным, чтобы не показывать себя. Они осторожно причалили, так как вылезать пришлось осторожно, берег оказался на удивление болотистым. Из-под высокого берега вытекали какие-то ручейки. Лодку хорунжий столкнул в воду и пустил по течению. Поднявшись наверх они обнаружили в высоких кустах возле домов, привязанных к дереву двух оседланных лошадей. Берег уже совершенно проснулся и ожил. Где-то слышался топот копыт и ржанье лошадей, звучали окрики каких-то команд, слышались отдельные выстрелы, а канонада на востоке все нарастала.
Вскочив на лошадей они сначала поскакали вдоль берега вверх по реке, но когда с противоположного берега открылась стрельба и пули стали подымать всплески не только по воде но и ударять в землю вблизи копыт лошадей, они вернули в какой-то проулок, по которому уже бегали в беспорядке польские стрелки.
Пролетя между ними и палисадником они вылетели на улицу и тут же польские артиллеристы впрягли в передки орудия лошадей, нервно дергая постромки и укладывая в зарядные ящики снаряды. Везде где бы они не ехали, царил переполох и суета. Кое-кто из солдат даже не успел одеться и теперь носился по улице, одеваясь на ходу. Все это скорее всего походило на панику.
Их лошади неслись галопом и хорунжий гикая на ходу, все время подергивал своего коня плеткой. Очень скоро показалась окраина города, а сзади уже разгорался настоящий бой. Проскакав по какой-то аллее они выскочили на небольшую поляну , на которой вдалеке Кернер увидел аэроплан. Будучи каким не каким офицером он узнал в стоявшей машине французский истребитель Nienport 27, а возле него прохаживающую фигуру пилота. Над кабной плота был установлен пулемет «Виккерс».
Подскакав к самолету поближе они соскочили с лошадей.
Увидев их пилот округлил глаза и замахал руками:
- Нет, нет! Двоих ни за что я и одного то не знаю как подыму в воздух!
- Майн либэ! – улыбнулся хорунжий, - а полетит только один. Прошу оберст Кернер! Пилот опять заворчал, что надо облегчить самолет и залезая в кабину принялся выкидывать какие-то вещи прямо на землю. После этого он помог забраться в самолет оберсту и втиснул его куда-то за сиденьем пилота, после чего залез сам и показал хорунжему крутануть пропеллер. Когда мотор затарахтел хорунжий отскочил в сторону и крикнул:
- Фишь глюк! (Удачи!) – но пилот его уже не слышал, а усердно увеличивал газ пока аэроплан не побежал по поляне, разгоняясь все быстрее и быстрее. Хорунжий успел подхватить отбежавшую в сторону лошадь и вскочив на нее поскакал на запад прочь из города.
Аэроплан уже почти пробежал до конца поляны, а колеса все не отрывались от земли и когда уже казалось, что ему не взлететь он резко стал подниматься в воздух. Ему пришлось пролететь над дорогой по которой в Полоцк уже влетали всадники с красным знаменем впереди и пылили сзади две тачанки с пулеметами.
Аэроплан летел так низко, что молодой пулеметчик задрав ствол «максима» вверх полоснул не прицеливаясь длинной очередью по самолету. Первые же две пули, пробив обшивку самолета, снесли Кернеру полчерепа и он умер мгновенно, даже не осознав этого. Еще несколько пуль пробив сиденье попали пилоту в позвоночник и он не потеряв сознание почувствовал, что у него отнялись ноги. Еще несколько пуль попали в мотор и цилиндры двигателя стали клинить. Аэроплан под рукой теряющего сознание пилота развернувшись летел вдоль реки, по-прежнему еле тарахтя мотором, который уже начал пускать струйки черного едкого дыма. Он летел постепенно теряя высоту, пока летчик не потерял сознание от боли и поник в кресле, и тогда словно поняв, что им никто не управляет аэроплан резко клюнув носом вниз ушел в штопор ударился о гладь реки почти посередине. Через минуту он ушел под воду и на воде расходились только круги расцвеченные радужными пятнами бензина.
Керкер так никогда и не узнал, что 14 мая Полоцк был полностью освобожден, а для наступления 26 мая на всем Юго-Западном фронте в Полоцк были доставлены 3 танка по железной дороге, а для переправы их на левый берег из-за отсутствия мостов был сооружен огромный паром и танки отправились на фронт. Потом был разгром польских интервентов и заключение мирного договора, по линии границы проходила в 25-30 км от города. Так Полоцк надолго стал приграничным городом почти до Второй мировой войны.

Глава четвертая Замок Шатонеф
1 июня 1944 г. (Chatean de Cnatebuneuf)
Бургундия

Замок Шатонеф находится в Бургундии департамента Кот-д’ Ор буквально в 43 километрах от города Дижона в долине Бургундского канала. Это громадная каменная крепость 75 метров в длину и 35 метров в ширину стоит на высоком каменном выступе на высоте 475 метров над земной поверхностью. Построен был этот замок в 1132 году Жаном де Шоденай. Внутри замка в это время было тихо, немногочисленные слуги занимались своими делами. Время близилось к обеду и основная жизнь в замке кипела на кухне на первом этаже примыкавшим к главному крылу. Там жарилось, пеклось, варилось, резалось, перемешивалось, столы были уже уставлены бутылками с винами, коньяком, ликерами и прочими напитками. Ароматы провансальских трав и других специй носились по кухне и вылетали через открытое окно и улетали в светлое голубое небо не попадая под темные своды этой крепости.
В одном из кабинетов на втором этаже за небольшим круглым столом к креслах сидело трое человек. Кабинет был довольно уютным и этот уют поддерживали стрельчатые витражные окна, обращенные на канал, через которые лился теплый солнечный свет, а сквозь приоткрытые створки доносился холодящий запах текущей воды. Теплоту помещения подчеркивали коричневые буковые панели которыми были обшиты стены помещения и дубовый паркетный пол в стиле маркетри. С потолка свисала старинная люстра под восковые свечи, но все же увитая новейшими электрическими лампочками. Никаких особых украшений в комнате не было. Стоял небольшой книжный шкаф со старинными книгами, пару картин «новых голландцев» с морским пейзажем, на одной стене на ковре висело холодное оружие – кинжалы, шпаги, рапиры и никаких символов, никаких знаков.
Один из людей был одет в парадную форму группенфюрера СС (генерал-лейтенант) украшенную рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, а также золотым партийным знаком НСДАП. Этого человека все знали как Отто Вольфа, но нигде ни в одном архиве Германии, Третьего Рейха на этого человека не было никакого досье и его никто не знал. Он знал всех, его не знал никто. И в этом было его преимущество.
Вторым был руководитель исследовательского отдела средних веков общества «Акенербе» (Наследие предков») – Герман Леффлер. Он был одет в обычный по дорогой темно-коричневый в узкую серую полоску костюм, белую сорочку и светло-бежевый галстук. На ногах были одеты темно-коричневые туфли на светло-серые носки.
Пожалуй, самым примечательным было то, что у группенфюрера рядом с наградным серебряным кольцом СС «Мертвая голова», выдаваемая лично рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, украшенным руками и одетом на безымянном пальце левой руки, красовался уже известный золотой перстень со звездой «Давида» и крестом.
У Германа Леффлера на руке был серебряный перстень «Акенербе» и рядом тоже такой же золотой перстень ордена «Звезды и креста». Серебрянное кольцо «Мертвая голова» после смерти владельца возвращалось рейхсфюреру для захоронения в замке Вевельсбург.
Третьим человеком, сидевшим напротив других за столом спиной к окну, так чтобы его лицо почти не было видно, как он того всегда и хотел был Мартин Борман – начальник Партийной канцелярии НСДАП, Рейхсляйтер, «Личный секретарь фюрера», почетный обергруппенфюрер СС, ближайший соратник Гитлера, «тень фюрера» без которой последнее время не решалось ничего. В феврале 1943 года выступил против попыток Альберта Шпеера усилить роль Имперского кабинета и тем самым снизить влияние партапарата. Потом он вошел в неофициальный «Комитет трех» (Борман, Ганс Ламмерс, Кейтель), который теперь влиял на все внешние связи Гитлера. Поле этого Борман использовал все связи, чтобы лишить авторитета Геринга, Гимлера, Гебельса, Риббентропа и многих других высших руководителей рейха. И никто не знал, чем на самом деле и особенно почему делал все это Мартин Борман. А знал это только один человек, который находился сейчас очень далеко отсюда негде в Северной Америке, да частично знали эти два человека, теперь сидящие перед ним.
Мартин Борман сидел в кресле и исподлобья поглядывал перед собой. Его волосы были гладко зачесаны назад открывая высокий лоб, уши были плотно прижаты к голове, лицо довольно округлое, губы узкие, нос прямой. Телосложение Бормана довольно плотное, обтянутое мундиром военного покроя с орлом со свастикой в петлицах. Он сидел закинув нога за ногу и не спешил барабанил пальцами по столу.
Перед группенфюрером Вольфом на столе лежало удостоверение только что переданное ему Борманом. В удостоверении была вклеена фотография Вольфа и отпечатан текст: «Податель сего группенфюрер СС Отто Вольф имеет допуск во все военные и гражданские объекты на территории Рейха, протекторатов и оккупированных областей. Всем службам предписывается оказывать необходимое содействие и выполнять любые его указания, службам СС, СД и гестапо». Подписи стоявшие под документам впечатляли: рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и начальник IV отдела РСХА групенфюрер СС Генрих Мюллер.
Вольф удовлетворенно кивнул и сложив удостоверение в карман спросил:
- Ну как, Мартин это было не очень сложно?
- Господин Вольф, никогда не знаешь, когда бывает сложно, а когда нет. Во всяком случае, сейчас все это сделать бывает гораздо проще, чем несколько лет назад. Время меняет все.
- Я рад Мартин, что вы так думаете, - сказал Вольф, закуривая сигарету и сбрасывая пепел в серебряную пепельницу, - Мы очень долго занимались не тем, что надо, да и вы тоже. Поначалу нашему ордену казалось, что в Гитлере мы нашли, что-то новое, что привнесет в наш орден свежую мысль и свежие идеи. И поначалу он это и делал. А потом все пошло наперекосяк. Когда мы организовали общество Туле в 1918 году для изучения германских древностей, оккультизма и астрологии, то думали, что Эрик-Жан Халуссен известный человек в кругах чернокнижников окажет влияние на Гитлера. А его предсказание о поджоге Рейхстага, который мы осуществили, думали впечатлит фюрера, но не учли зависть других партийных биоз, которые повели борьбу против ясновидевшего мага.
- Неужели это сделали вы? – удивился Борман.
- А кто же еще Мартин, - усмехнулся Вольф, - Мы всегда стоим на десять шагов впереди всех. Не на шаг, а на десять! Ты же должен знать, что наш орден управляет народами и фюрерами. Пусть они думают, что это их сладкоречивые речи правят людьми, а на самом деле это мы кукловоды и играем ими, как марионетками. Герман Леффлер сидел молча и только слушал диалог между магистром и Борманом. Ему было уже почти известно, что будет дальше. Он тоже подвязался давно в этом ордене, но был ученым и это прельщало его больше, он хотел искать, находить, творить. И он молчал и только слушал и думал, думал, думал…
- Это очень интересно, - задумчиво сказал Борман, - похоже мир начинает переворачиваться…
- Бог мой, Мартин, - воскликнул Вольф, - Мир последнее время, как ты выражаешься, уже давно переворачивается. Подумай все было хорошо уже в конце двадцатых годов, когда партия стала набирать силу. Потом Гитлер пришел к власти и все покатилось, выше, выше и выше. Не он первый кто решил завоевать мировое господство, этим мнили себя и Александр Македонский и многие цари и правители и ни у кого это не вышло. Все империи прожив некоторое время непременно разваливались. Развалится и Третий Рейх, тысячелетний…
И видя изумленный взгляд Бормана, усмехнулся.
- Развалится, развалится…
- Вы действительно, так думаете господин Вольф, - дрожа спросил Борман.
- Не будьте ребенком, Мартин, - ответил группенфюрер, - Сейчас не 39 год и даже не лето 41 года, когда ваш бесноватый фюрер, да, да бесноватый затеял эту немыслимую авантюру нападения на Советы. А ведь еще ваш Фридрих Великий говорил никогда не будите русского медведя в его берлоге и боже вас упаси когда-нибудь воевать с русскими. А ваш фюрер этого не послушал. . Дуче не сиделось в его Италии и Муссолини полез в Африку, ну на кой черт ему нужна была эта Аббисиния или Эфиопия, что там было такого в этой пустыне, и фюреру пришлось эту тупость поддержать.
- Но, мы не могли сидеть в своем ограниченном пространстве, - сказал Борман, - нам не хватало территорий.
- Бросьте, Мартин, - улыбнулся Вольф, - Вы же знаете, что это полная чушь. Все это жизненное пространство необходимое Третьему рейху, это истребление евреев, этот тупизм по их изгнанию из страны (кстати изгнав ученых-евреев вы и не изобрели так ожидаемого «оружия возмездия» - атомную бомбу), все эти вопросы о чистоте расы, об арийцах. Вы, что всерьез думаете это правильно?
- Ну были конечно ошибки, - заикнулся Борман, - но в целом…
- Вы дурак, Мартин, - вскипел Вольф, - вы ополчили на себя весь мир и ничего не добились существенно. Вы десятками тысяч убиваете людей, а оставшиеся все же убьют вас. Арийская раса – белые волосы, голубые глаза, волевой подбородок, сильный торс – это смеху подобно… Вы посмотрите хотя бы на вашего идиота Геббельса, он что по вашим меркам типичный ариец, да он типичный жид и с такими же сластолюбивыми еврейскими наклонностями. А подонок Риббтроп – это белокурый джентльмен с голубыми глазами? Я уже не говорю об остальных, а то вы упадете в обморок. Вся Европа две тысячи лет перемешана и вряд ли где вы найдете чистую кровь какой-нибудь расы.
- Может и так, успокоился Борман, - и что же теперь будет?
- Я не провидец, Мартин, - сказал Вольф, но в мире сейчас очень неспокойно. После того как Гитлер запретил общество Туле, нам пришлось создать А ………… с Вольфрамом Зиверсом во главе. Большинство сотрудников общества либо наши люди, либо они подчинялись нам по разным причинам. Мы ведь тысячу лет не завоевывали мир, а завоевывали завоевателей мира. Мы сразу поняли, что есть высшие силы, которые управляют миром, их просто надо найти и понять их. И нашим идеям увлеклись (или мы их заставили увлечься) и Гитлер и Гиммлер и многие другие.
- Вы что, магистр, - уже почти почтительно сказал Борман, - хотите сказать, что воздействовали даже на них.
- А вы, Борман, - уже почти обижено сказал Вольф, - думаете, что Гитлер такой превосходный оратор и гипнотизер зажигающий своей пламенной речью сердца всех наций. Чушь! Если бы вы сумели приглядеться (хотя это вряд ли бы вам удалось), то увидели бы, что возле фюрера всегда находился очень неприметный человечек, которого не вдел никто, зато он видел всех. И это не профессор Хаусхофер, и не Грегор Штрассер, и не Фридрих Хильшер и не другие маги и оккультисты, а простая серая моника из самой глубины Тибета из Шангри-Ла, страны, которую нашли мы влиял на умы людей.
- Вы это Серьезно, - УДИВИЛСЯ Борман.
- Конечно, Мартин, конечно, - спокойно сказал Вольф. – Все как вы и говорили в этом мире перевернулось и созданный нами тысячу лет назад Приорат Сиона, теперь выступает против нас, тоже тайно и тоже незаметно для всех. Но мы то знаем зачем все это и кто там заправляет всем этим. Орден розенкрейцеров! Все меняется в этом мире и иногда не в лучшую сторону, но этот орден выживает вместе с нами, потому что они ведут такую же тайную войну, что и мы, но с другими условиями. На виду они обычное геологическое и тайное мистическое общество «Орден Розы и Креста» на древних экзотерических истинах, скрытых от обычного человека, а на деле орден пытающийся захватить власть над миром и уничтожить нас.
- Я это слышу впервые, - вдруг подал голос Герман Леффлер, - и мне это в общем-то непонятно. Зачем им это нужно, особенно в это время.
- А это влияние времени, дорогой Герман, - усмехнулся Вольф. – Кто-то во главе братства поддался искушению видя завоевании я нашего «Великого Адольфа», не уразумев, что все мировые завоеватели плохо кончают. Они так и не поняли, что не надо завоевывать весь мир, а достаточно завоевать тех, кто владеет этим миром.
- Что же теперь магистр, - спросил Леффлер.
- А теперь, господа, - встрепенулся Вольф, - нам необходимо принять некоторые решения. Кстати вы знаете некую историю этого замка, в котором мы с вами сейчас находимся. В 1456 году последняя наследница замка Катерина де Шатонеф отравила своего второго мужа Шака д’Хоссонвилля в угоду своему любовнику. Видимо желая в третий раз оказаться в супружестве, но уже с более молодым мужем. Но кастелян замка что-то заподозрил и доложил об этом в местное аббатство. Неверная жена была изобличена , осуждена и сожжена живьем тут же во дворе замка. Говорят с тех пор ее приведение бродит здесь по залам и коридорам, а под утро спускается во двор и исчезает ровно на том месте, где пылал испепеливший ее костер. Так, что и мы можем встретить ее здесь. Ха-ха-ха, - рассмеялся Вольф и потер затылок своей лысины.
Борман с Леффлером с удивлением посмотрели на этого смеющегося пожилого, лысоватого человека.
- Ну что ж оставим веселье на потом, - серьезно сказал Вольф. – Мартин вы сегодня возвращаетесь в Берлин?
- Да, сегодня, меня ждет самолет и я готов вылететь в любую минуту.
- Отлично, я думаю, что пришла пора готовить пути отступления с Гейлером все скоро будет покончено, я думаю не пройдет и года…
- Неужели вы так думаете? – удивленно сказал Борман.
- Конечно, Мартин, конечно я ведь не идиот, чтобы верить речам придурка Геббельса о несомненной победе Третьего рейха, о силе какого-то могучего оружия, которое сможет разгромить всех врагов! Полная чушь! Поэтому я думаю вам надо будет войти в контакт с шефом гестапо Генрихом Мюллером. Конечно многим из ваших он кажется тупым служакой отталкивающим всех даже своим видом: пробор посередине, выбритый затылок, сжатые губы, дрожащие веки, но на самом деле это хитрый и умный служака, а главное беспринципный. Когда надо было ловил нацистов, а когда надо коммунистов, уже служа нацистам.
- Но, Отто, - возразил Борман, - я знаю Мюллера. То, что вы сказали, верю, но вы не добавили, что он еще высокомерен и кажется себе независимым даже по отношении ю к Гиммлеру и своему начальнику Кальтенбруннеру, не говоря уже обо мне.
- Не волнуйтесь, Мартин, - усмехнулся Вольф. – Мюллер не дурак и тоже думает о наступающем крахе, мы уже встречались с ним по этому поводу, так что вы покажете ему перстень, а наши люди постараются его уведомить о вас.
- Но зачем он нам нужен, - сказал Борман, - чем больше людей знает, тем быстрее тайна выплывает наружу.
- Успокойтесь, Мартин, - усмехнулся группенфюрер, - наши тайны никуда не выплывают, они просто тонут. А Мюллер нам нужен, за ним стоит огромный аппарат гестапо, это и слежка, это и сведения, и следователи и даже убийцы, ну а вы сами знаете, что это многое. Его люди и ваше золото партии – это уже серьезно. Вам надо готовить отход, постепенно и незаметно.
- А, как же вы, Отто, и Леффлер – удивился Борман.
- Господи, Мартин, - рассмеялся Вольф, - а меня нет, нет и не было в Третьем рейхе, такого человека, как группенфюрер СС Отто Вольф, нигде ни одной бумажки, ни в одном архиве, даже это удостоверение (я надеюсь в единственном экземпляре) тоже исчезнет, когда пройдет его надобность. И какой-нибудь англичанин или американец отправится к себе на родину. Ну а господин Леффлер это как ему угодно может либо исчезнуть, как и все мы, или в конце концов он просто ученый, а не эсесовец и не гестаповец, не думаю чтобы он был арестован и посажен. Хотя честно говоря, я думаю «Аненербе» признают союзники преступной организацией. Итак Мартин вы отправляетесь в Берлин, а мы с Германом должны вылетать на оккупированные территории на Восток и путь наш в город Полоцк.
- Зачем туда? – спросил Борман.
- Мы очень долго занимались сбором артифактов по всему миру, забыв о главном, последней реликвии тамплиеров, которую мы ищем уже почти 800 лет. А это была бы пожалуй самая ценная находка за всю историю человечества, не правда ли Герман?
- Разумеется, группенфюрер, - ответил Леффлер. – Как мы предполагаем где-то там захоронен терновый венец Иисуса Христа…
- Но, насколько мне известно, - удивился Борман, - терновый венец находится в соборе Нотр-Дам де Пари.
- Дорогой, Мартин, - усмехнулся Вольф, - не верьте всему, что видите и не верьте всему, что говорят. В Париже с самого начала находится подделка, поэтому чтобы доказать его нетленность его и запаяли в стеклянную колбу без воздуха, то он уже давно бы рассыпался в прах. Неужели вы думаете, что везде хранятся подлинные артифакты. Конечно нет! Вспомните, как Гитлер во время аншлюса Австрии приказал захватить музей, где хранилось копье Лонгина (копье Судьбы) и под строжайшей охраной вывез его в Германию. В те годы, он еще увлекался оккультизмом, но даже не подозревал, что увозит подделку. Подлинное копье уже давно находится в другом месте под бдительным наблюдением ученых для его изучения. Рейхсфюрер Гиммлер стал теперь главным теологом и оккультизмом нации. Он теперь президент «А непербе» и в своем замке Вевельсбурге, как ему кажется, он собрал очень многие артефакты. Он несомненно верил, что отдел раскопок и его глава с 1940 года Герберт Янкуп поставляет ему истинные ценности. А на самом деле все что находит «А непербе» поступает сначала в наш орден, изучается, а затем либо отдается в Личный штаб рейхсфюрера СС, либо остается у нас для дальнейшего изучения. У нас ведь много ученых, которые занимаются всевозможными исследованиями, иные даже не знают, для кого и на кого они работают, а многих интересуют только их идеи и разработки. Наверное таковы все интеллектуалы.
Так что рейхсфюрер остался с носом, хоть и считает себя чуть ли не наследником Генриха I Птицелова, герцога Саксонии, первого короля Воточно-франкского королевства на территории нынешней Германии. Ох уж мне эти властолюбцы! Но я перебил вас Герман, прошу продолжайте.
- После длительного изучения архивов, - продолжил Леффлер, - а так же архивов ордена «Звезды и креста» мы пришли к выводу, что действительно там спрятан терновый венец. И не смотря на то, что орден на протяжении нескольких веков искал венец именно там и безрезультатно, мы надеемся все попробовать отыскать этот ценнейший артефакт.
- А почему вы считаете, - спросил Борман, - что терновый венец такой уж ценный артефакт. Я вообще не верю во все эти мистические предметы, не верю в оккультизм, ясновидение и всякие предсказания, в этом случае я типичный реалист и полностью отвергаю все сказочное и волшебное, на чем полностью зациклились некоторое наше руководство. Я простой и самый обыкновенный циник.
- Дружище, - улыбнулся Леффлер, - вы себя унижаете! Разумное человечество существует уже почти 2,5 тысячи лет, но за это время скопилось столько нераскрытых тайн, что на их раскрытие потребуется еще тысячу лет. Мы еще очень многое не знаем, хотя науки продвигается вперед стремительно и делает открытия за открытиями.
- Это я прекрасно понимаю, - ответил Борман, - я понимаю как летает самолет, как стреляет автомат, как работает радио и многое, многое другое, но вот зачем нужны эти копья Судьбы, терновые венцы, плащаницы, гвозди, пот и слезы Христовы ну совсем не понимаю, просто как некая музейная ценность…
- А вот в этом, Мартин, вы не правы, - вступил в разговор Вольф, - конечно мы еще до конца не знаем всех тайн, но они есть. Например, что мы не знаем сколько звезд находятся за пределами нашей Вселенной, еще не говорит о том, что они не существуют. Точно так же и здесь. Мы просто пока не знаем, как все это работает и как и где это использовать. Но ведь действительно тот, кто обладает копьем Лонгина в древности, ведь одерживал немыслимые победы над своими врагами, мы просто забыли с того времени что и как надо делать. Не зря, не зря Гитлер так рвался завладеть этим копьем. А в дошедших до нас некоторых копиях с отдельных бумаг тамплиеров, терновый венец Христа, имеет полную власть над сознанием и волей людей и даже целых народов. Тамплиеры узнали это и ужаснулись, но не отважившись уничтожить его решили навсегда укрыть от чужих глаз. А может его и невозможно уничтожить?
- Это что же какое-то волшебство, - усмехнулся Борман.
- Мы не всегда можем определить – возразил Леффлер, - где реальность переходит в неопознанное и наоборот. «Есть много в мире друг, Горацио, что не подвластно нашим мудрецам!»
- Вполне согласен с вами Герман, - сказал Вольф. – Ну что ж товарищи по партии нам всем пора. Мартин вы отправляетесь прямо сейчас, а мы завтра. И будьте осторожны, не доверяйте никому даже Мюллеру и в глазах руководства рейха должны оставаться по прежнему партайгеноссе, но не повторите ошибок Грегора Штрассера.
- Вы меня почти обижаете группенфюрер, - усмехнулся Борман и поднялся с кресла. Они попрощались пожав друг другу руки. После того как Борман удалился, Вольф вызвал слугу и приказал принести ужин на двоих.
После этого они еще долго сидели за столом о чем-то беседуя до самой поздней ночи.

Глава пятая.    г.Полоцк. Оккупированные территории рейха.
4 июня 1944 г.

Около 10 часов утра на окраине Полоцка в сторону деревни Ропно на широком летном поле, где обычно садились самолеты, на его краю стояли грузовой автомобиль «Хеншель 33Д1» с сидящими в кузове десятком солдат, легковые «Мерседес-бенц G5» и «Опель-капитан», а так же два мотоцикла «Цундапп КС 750» с коляской на которой на турели были закреплены пулеметы МГ-42 с вставленными в них лентами. Эти пулеметы были прозваны солдатами «Пила Гитлера» за их «пилящий» вой при стрельбе. В мотоциклах сидели солдаты, а возле легковушек прогуливались покуривая сигареты два офицера Гаупштурмфюрер СС (капитан) и обер-лейтенант в обычном войсковом мундире сухопутных войск вермахта. Они о чем-то разговаривали, иногда посмеиваясь и не обращая больше ни на кого никакого внимания. Погода сегодня стояла чудесная. Солнце поднималось все выше и выше, на голубом пронзительно небе ни облачка, только какие-то белые небольшие полосы. В воздухе стояла какая-то невесомая дымка от подымающейся от земли влаги после выпавшего ночью дождя, но солнце все больше прогревало воздух и эта влага должна была скоро исчезнуть. Тем более поднявшийся теперь ветерок начал разгонять застоявшийся над землей воздух. Минута тянулась за минутой но ничего не случилось. Солдаты уже устали ждать, офицеры уже устали курить, пока прошло еще около часа и наконец где-то на юго-западе послышался тихий гул самолета.
Офицеры вздернули головы вверх и бросив сигареты отправились к краю поля. Самолет выглянул из дымки внезапно, где-то развернувшись над полем уже с северо-запада, он стал снижаться на посадку. Видно пилот был очень опытный для посадок на прифронтовых аэродромах, потому-что самолет даже не вздрогнув и заложив длинный вираж пошел на посадку резко очень быстро коснувшись колесами земли. Военно-транспортный «Юнкерс-Ю52» с пулеметом МГ-131 над кабиной летчика треща всеми тремя двигателями покатился по полю и постепенно снижая газ и выруливая стал поворачиваться, приближаясь к ждавшему прилетевших эскорту. Подъехав поближе к краю поля, рев двигателей уменьшилась, и заскрипели тормоза. Оба ожидавших офицера бежали к самолету, придерживая рукой фуражки. Вскоре самолет остановился, и пока у выключенных двигателей продолжали крутиться пропеллеры, дверь в фезюляже открылась и на землю спустилась металлическая лестница, по которой первым спустился второй летчик. После него по лестнице спустился штурмбанфюрер в военно-полевой форме и унтер-штурмбанфюрер. Они стали с двух сторон лестницы и вытянулись поджав руки к бакам. После этого, почти когда остановились двигатели самолета, по лесенке спустился на землю группенфюрер Отто Вольф и Герман Леффлер в гражданской одежде придерживая шляпу на голове. Вольф был в военно-полевой форме серо-зеленого цвета со всеми своими регалиями и в тонких лосиных перчатках на руках. Пока встречающие офицеры подбегали к самолету, из него показалось еще четыре человека экипированные как саперы три унтершарфюрера (унтер-офицер) во главе с унтерштурмфюрером (лейтенант). Они были полностью экипированы и вооружены и трое из них несли длинные металлоискатели «Frankfurt-42» с огромной круглой катушкой около 10 дюймов в диаметре. Они быстро спрыгнули на траву и размявшись расположились возле самолета.
Первым к приземлившимся прибежал гаупштурмфюрер и вскинув руку в приветствии рявкнул: Хайль Гитлер!
-Карл Кун, заместитель начальника Полоцкого отделения гестапо гаупштурфюрер! Второй подошел более скромно: Хайль Гитлер!
-Обер-лейтенант Мартин Фауст, помощник коменданта города. Отто Вольф равнодушно посмотрел на обоих и тихо ответил:
-Хайль! Гаупштурмфюрер, а где оберштурмбанфюрер Рикмерс, он кажется был предупрежден о нашем прилете.
-Извиняюсь группенфюрер, но шеф внезапно был вызван в Минск генеральным комиссаром Куртом фон Готбергом, и мне было поручено вас встретить.
-Я воль! Гаупштурмфюрер полагаемся на вас ведите – усмехнулся Вольф.
Кун махнул рукой и в то же время застрекотали моторы машин и мотоциклов. Они понеслись по полю и через несколько секунд остановились возле них, Вольф и Леффлер уселись в «Мерседесе» их сопровождающие штурманфюрер уселся с ними на переднем сиденье, унтерштурмфюрер уселся с встречающими в «опель-капитан», а саперы залезли в грузовик с солдатами вовсе с ними не разговаривая. При этом унтерштурмфюрер выгнал из кабины армейского фельдфебеля в кузов, и уселся там сам.
Наконец колона из автомобилей и мотоциклов двинулась в центр Полоцка. Впереди ехали два мотоцикла с пулеметами, затем следовал «опель-капитан», после него «Мерседес», а замыкал колону «Хеншель» в котором сидело множество солдат, вооруженных автоматами МП-40, постоянно оглядывающихся по сторонам и не снимая пук с пускового крючка.
«Однако живут на военном положении, и это почти что в тылу» - подумал один из унтерфюреров, саперов невольно передвинув автомат со спины на грудь и снимая его с предохранителя. Они въехали на окраину города, пересекли овраг и повернув направо повернули к мосту через реку Полота. Проехал через реку они постепенно стали подниматься вверх и возле Иванова вала повернули направо всей колонной въезжая на узкую улицу Войкова, где и располагалось в одном из зданий гестапо (здесь до войны было студенческое общежитие).
Остановившись у здания со свишающими со стены красными флагами со свастикой и стоящими у дверей часовыми Вольф и Леффлер вышли из автомобиля, и в сопровождении гаупштурмфюрера Куна и обер-лейтенанта Фауста вошли в здание гестапо.
Дежурный на входе вскочил в приветствии «Халь Гитлер и замер у телефона. Они поднялись на второй этаж и расположились в кабинете начальника гестапо.
- Господин группенфюрер, я в полном вашем распоряжении, - доложил Кун, - может быть кофе?
- Не надо, - поморщился Вольф, и я попрошу без чинопочитания или мы не товарищи по партии. Так что камрад Карл у меня просьба, где вы нас поместите.
- Группенфюрер это без проблем. У нас офицерская гостиница, бывшая гостиница «Лондон» с охраной, телефонами, там всегда останавливаются высшие офицеры.
- Отлично, Карл, принимается, - ответил Вольф, - а где можно разместить моих саперов, хотелось бы всегда иметь их у себя под рукой.
- И это не проблема господин группенфюрер, возле гостиницы расположено солдатское общежитие и ваши люди всегда будут при вас.
- Распорядитесь, дружище, чтобы нам установили прямую связь между мной и моими саперами.
- Господин группенфюрер будет немедленно выполнено, но если бы я знал ваши цели я несомненно сумел бы…
- Дружище, Карл, - ледяным голосом произнес Вольф, - я не хотел бы, чтобы вы знали о моих целях, иначе мне пришлось бы вас ликвидировать. Вам это понятно! Поэтому я прошу выполнять мои распоряжения и приказы (приказы выполняются, даже если это грозит смертью) и не задумываться о последствиях и тем более не решать мои проблемы. Свои проблемы я решаю сам. Надеюсь вам это понятно. Карл Кун даже не вымолвил слова и побледнев, как смерть, только кивнул головой. Он уже давно убедился, что длинный язык не ведет к добру. По молодости он мог сболтнуть лишнее, или высказать свое отношение, и свои противоречия, но очень скоро обломившись раз или два на непреодолимую скалу и набив на ней несколько шишек подумал, что проще идти в ногу со всеми, а еще лучше подставить этих всех и оказаться впереди ( но не дай бог первым, первых особо не любят в Германии) и вести спокойную жизнь.
В это самое время, когда кортеж автомобилей подъезжал к гестапо по улице на противоположной стороне шел один из так называемых полицаев.
Это был
Разведчик бригады «Смерть фашизму» Михал Морозов. Был он одет в обычную униформу солдат вермахта с эмблемой на головном уборе в виде свастики в лавровом венке. На левом рукаве кителя виднелась такая же свастика в лавровом венке и в обрамлении из девиза «Treu-Napfer-Gehorsam» (Верный-Храбрый-Послушный). Мундир украшали черные погоны со свастикой, черные петлицы со светло-зеленой выпушкой. В кармане у Морозова лежало удостоверение на унтер-офицера Михаила Морозова из батальона № 64 охранной части «Sehuma» расположенного в районе Глубокого и направленного в краткосрочный отпуск в г.Полоцк. Документы были почти подлинные, но все же встречаться с Febdendarmerie (полевой жандармерией) вовсе не входило в его планы. Он уже неоднократно появлялся в Полоцке, встречаясь с подпольщиками и следя за перемещением войск по железной дороге и до сих пор все было хорошо. За полтора года хождение в «стан врага» он насмотрелся всякого, но вот такой кортеж который остановился у здания гестапо, он пожалуй видел впервые. Когда из «Мерседеса» вышел генеральный чин, в котором он сразу узнал группенфюрера, по его трехлистнику с квадратной звездой в петлице и невиданным до сих пор крестом на мундире Морозов понял, что это птица высокого полета. А когда после него из автомобилей вылезла свита из офицеров СС и СД, солдат он понял, что все это неспроста. Особенно его зоркий глаз заинтересовал штатский одетый человек в новеньком костюме и шляпе, а так же четырех саперов в полной выкладке и с миноискателями. Причем эти саперы были не простыми рядовыми, а унтерофицерами во главе с лейтенантом. Все это мгновенно сложилось в его голове в определенную картину. Такой приезд в Полоцк высшего командования СС да еще в сопровождении не рядовых саперов наталкивали на определенные мысли. Морозов не спеша, но все же поспешил удалиться от этого места, чтобы лишний раз не попадаться на глаза. Он поправил винтовку на плече и двинулся вниз по направлению к Полоте.
Через несколько минут он добрался до явочной квартиры и написав шифровку, тут же отправил ее в отряд.
Вольф с Леффлером вошли в здание гестапо и поднялись в кабинет начальника, где группенфюрер бесцеремонно усевшись в кресло за столом, вынул удостоверение и небрежно протянул его Куну. Пока тот его читал, глаза его все больше и больше округлялись. После этого он дрожащей рукой протянул его владельцу и вытянувшись по струнке щелкнул каблуками.
Вольф усмехнувшись указал ему на стул, где Кун и присел на краешек сжав руки на коленях.
- Дружище, - начал Вольф, - мы не будем влезать в ваши дела, инспектировать и проверять. Мы здесь совсем по другим делам. Я просто прошу вашего содействия. Он увидел, как Карл Кун облегченно вздохнул, и расслабился и усмехнулся.
- Итак дорогой мой Карл, - продолжил Вольф, - вы нас сейчас разместите, саперов тоже в гостинице с нами. Это возможно? (И увидя как тот кивнул головой продолжил). Хорошо! А завтра утром дадите толкового офицера, который хорошо знает город и можете больше не обращать на нас внимания, мы дальше будем действовать сами. Договорились! Ну вот и прекрасно. А теперь пусть кто-нибудь проводит нас в гостиницу. Кун крикнул ординарца и тот повел вновь прибывшую команду по улицам города. Они прошли совсем немного и вошли в небольшое здание у дверей которого стояли двое охранников с автоматами. Вольф поселился с Леффлером в одной комнате, в другой штурмбанфюрер с унтершарфюрером, а саперы поместились вместе с другими унтерофицерами.
Ночью Вольф проснулся от жажды и не, найдя возле кровати, графин с водой, накинув на себя халат, двинулся по коридору в поисках воды. Проходя мимо комнаты, где было написано «Кастелянша» он вдруг услышал какие-то приглушенные стоны и звуки. Тень сна тут же улетучилась с его лица. Приблизившись к двери он осторожно приоткрыл ее и то что он увидел повергло его скорее не в страх, а в смех. На каталке, где горничные возт постельные принадлежности, лежала местная служанка и были видны только ее поднятые обнаженные ноги. А между них стоял штурмбанфюрер Теодор Пфортен, который сопровождал его все это время и усиленно старался привести эту даму в состояние полной удовлетворенности.
Она стонала, корчилась, выгибала тело дугой, кусалась, ласкалась, рыдала, плакала, но ничуть не показывала то, что она удовлетворена от этого сексуального контакта. Как видно Теодор наскочил на противника, который преобладал над ним и духовно и физически. Вольф усмехнулся и ушел к себе в комнату.

Глава шестая       г.Полоцк
16 июня 1944 года

Уже почти десять дней команда Вольфа лазила по развалинам и сохранившимся строениям Полоцка. В первую очередь на следующий же день по приезду Вольф со своим адъютантом оберштурмфюрер СС Генрихом Штольцем отправился в местное отделение гестапо. На сей раз Карл Кун был просто образцом вежливости и предупредительности. Наверное, в минувшие сутки он связался (как ему и советовал Вольф) со своим начальством, а именно начальником тайной полиции (IV отдел РСХА) группенфюрером СС Генрихом Мюллером. Какие слова Карл Кун услышал от него Вольф, мог только предполагать, но судя по тому, как их встретили, Вольф мог судить что от своего шефа услышал гаупштурмфюрер. Вольф недолго пробыл в кабинете Куна и получив в помощь обершарфюрера (фельдфебель), который служил здесь с 1941 года и знал город досконально. Обершарфюрере оказался на удивление очень болтливым человеком, но Вольф вовсе не прерывал его. Он знал, что при любом даже незначительном и глупом разговоре, всегда есть шанс узнать что-то существенное и нужное, которое обычно даже клещами не вытащишь из пустоголовых мозгов тупых собеседников. Поэтому Вольф бездушно улыбаясь слушал как 19 таковая дивизия генерал-лейтенант фон Кнобельсдорфа очистила южный берег Западной Двины в районе Дисны, а 18-я моторизованная дивизия натолкнулась на оборон сооружения в районе Ветрино и Фариново застряла. Здесь и произошли сражения между войсками, которые и велись с переменным успехом. Однако к 16 июля 1941 года советские войска после упорного сопротивления оставили Полоцк и отошли на восток. Начальник Генштаба Франц Гальдер записал в своем дневнике: «На левом фланге (группы армий «Центр») постепенно назревает операция в районе Полоцка. В этом районе и западнее Невеля наметилось новое окружение противника. В районе Полоцка начинало высвобождаться первые пехотные дивизии, которые будут переброшены вслед за танковой группой Гота…» Но как сейчас думал Вольф это было одно пустое бахвальство, не предвещающее ничего хорошего, кроме окончательного и решительного краха Третьего рейха. Ничего, ничего! Мы пережили и империю Александра Македонского, и Третий Рим, сейчас переживем и третий (тысячелетний) рейх, останется только одно, один орден, орден «Звезды и креста» и больше ничего.
Нет удивительно, как этот обершарфюрер давит на мозги. Он уже настолько достал, что хочется даже его пристрелить. Хоть бы он на секунду умолк.
Первое, что сделал Вольф и его группа, это то, что они попали в иезуитский монастырь. Один из корпусов был практически разрушен. Еще в 1941 году при бомбежке в него попала бомба и пробив чердачное перекрытие взорвалась разбив своды между первым и вторым этажом. Здесь была полная разруха. Вольф в первую очередь решил обследовать этот корпус, еще и потому, что он был бесхозным и не занят какими-либо службами. В соседних корпусах были расположены казармы для солдат и склады с продовольствием, но это мало интересовало Вольфа.
Когда они всей командой появились в Николаевском соборе, люди рассредоточились и саперы, настроив миноискатели, принялись прощупывать стены на предмет металлических изделий.
Через некоторое время интерштурмфюрер доложил, что найти что-нибудь в этом бедламе не представляется возможным. Везде железобетон и металла в нем немеренно, а кроме того в развалинах столько всяких железяк, что здесь просто стоит сплошной гул и выяснить что-либо практически невозможно.
- Ну так, копайте лейтенант, - со злостью сказал Вольф. – Я понял вас мало, я сейчас пришлю взвод саперов. Штурмбанфюрер, - еще злее крикнул он и увидел, как Пфортен появился перед ним, вытянувшись в струнку, - немедленно к Куну и взвод, и роту саперов сюда немедленно. Нет саперов простых солдат немедленно, чтобы через полчаса были здесь. Марш! Марш!
И только обрадовался, увидев как Пфортен мгновенно вскочил в мотоцикл, шлепнул рукой по плечу мотоциклисту и почти на месте развернувшись, укатил в город. «Не только на бабу может запрыгивать» - с удовольствием подумал Вольф. Уже целую неделю солдаты разгребали завалы и очищали полы в том месте, где им показывали, совершенно не понимая, что они делают. Как и прежде, другие искатели тайн, Вольф десятки раз проходил над тем местом, где был вход в сокровищницу, но ни разу не колыхнулось сердце, не разу ни кольнуло в груди, ни разу не помутился рассудок. Каждый раз они возвращались в гостиницу измученные и измочаленные и почти без сил падали на кровать, и только штурмбанфюрер Пфортен находил в себе силы, чтобы встретится с горничной и очень долго продолжать работу почти до утра. «Слабо видно он у меня занят по прямой обязанности, - думал Вольф, - завтра видно придется загрузить его по-полной, чтобы не только женщины не мерещились, но и ноги не держали».
Они уже облазили весь иезуитский монастырь и Софийский собор и монастырь бенедиктинцев и после этого переместились в Спасо-Евфросиньевский монастырь, где в Кресто-Воздвиженском соборе содержались военнопленные.
Вольфу пришлось даже надавить на штандартенфюрера СС Эриха Эрлингера и генерального комиссара Белорутении Курта фон Готбергпа, чтобы военнопленных временно, для нужд армии, переселили из собора в Спасский городок.
После того, как было уничтожено гетто в центре Полоцка в 1942 году возле Полоцка осталось только два концлагеря в Спасском городке и в поселке Боровуха (лагерь Staatlag354), где находился и большой войсковый гарнизон.
Бургомистр города Петровский лил какую-то воду, вообще ничего не понимая, полковник фон Никшн, капитаны Швабе, Леко и Фриц из полевой жандармерии тоже ничего не знали или делали вид, что не понимают. В гестапо кроме Куна Вольф еще попытал оберштурмфюрера Фибиха, но тот тоже ничего не уразумел из услышанного. Вольф понял всю бесполезность каких-либо расспросов и решил все-таки действовать самостоятельно. Они тщательно продолжали обследовать корпуса Спасо-Евфросиньевского монастыря, им даже пришлось выселить командование из одного корпуса. Дни проходили за днями, но ничего не было обнаружено. Осталось совсем немного старых зданий, где еще можно было продолжать поиски Свято-Богоявленский мужской монастырь, монастырь Бернардинцев, да развалины монастыря Францисканцев. Поиски уже велись как-то беспорядочно и на спешную руку. В воздухе витали какие-то страхи, фронт проходил уже почти рядом и по ночам даже доносились отдельные очень далекие выстрелы и взрывы, и даже иногда было видно далекое зарево. Солдатам уже давно надоели все эти раскопки, и они копались в подвалах и подземельях просто для вида и только четверо саперов, прибывших вместе с Вольфом, продолжали искать тщательно и методично. Правда у них была не такая трудная работа, ходи себе с миноискателем и простукивай стены в поисках скрытых мин.
Очень скоро Вольф решил, что необходимо все осмотреть во второй раз.
Вольф даже не подозревал, что за ними продолжают внимательно наблюдать, теперь не только Михаил Морозов, но и еще один человек, подпольщик из Полоцка Николай Святилович. Они менялись по очереди и продолжали следовать буквально по пятам за командой Вольфа. Николай Святилович прекрасно знал немецкий язык, ему даже говорили, что у него самый настоящий берлинский диалект. Поэтому он и был одет в немецкую форму полицейского из местной комендатуры. На груди у него висела медаль «За отличную службу» полиции и нагрудный знак. «За ранение», считая, что кашу маслом не испортишь.
В один из дней Святилович настолько близко подошел к отдыхавшим во дворе солдатам, что услышал, как унтерштурмфюрер-сапер сказал, что завтра они снова перебираются в кадетский корпус для повторного осмотра. Он тут же отправился к Морозову, который ждал его неподалеку, медленно прохаживаясь по улице с винтовкой на плече. Увидев полицейского, он тут же подошел к Святиловичу, а тот, сделав вид, что проверяет документы, стал тихо говорить.
- Слушай, завтра они опять собираются спустится в подвалы иезуитского монастыря.
- Ну так что же, ответил Михаил.
- Давайка сегодня ночью заминируем пару ходов. Надоели мне эти фрицы до смерти!
- Но у нас приказ, только следить – возразил Михаил.
- Слушай, давай все же пуганем их, как следует, - усмехнулся Николай, - во-первых никто не будет знать, вдруг они сами подорвались, тут в подвалах может быть все, что угодно, а во-вторых, очень хочется их шугануть, а может чего-нибудь узнаем. Ведь чего-то же таскается этот важный эсесовский чин за собой саперов, да и штатский этот мне что-то не нравится. Они что-то ищут, что-то ценное. Они ведь не строят укреплений, не роют окопы, это делают другие солдаты, а эти что-то вынюхивают и ищут, да вот только найти пока не могут.
- И что же они ищут, как ты думаешь, - спросил Михаил.
- Не знаю, не знаю, - ответил ему Николай, но я чувствую, что мы должны помешать или хотя бы задержать их. Ты чувствуешь, что наши уже близко, не сегодня завтра будут здесь. Так что же нам отдать фашистам то, что они ищут. Никогда.
- Ладно, но где мы найдем мины, тем более, что фрицы с миноискателями могут их сразу обнаружить – спросил Михаил.
- А мы подложим гранаты и натянем тонкую проволоку, раз мин нет. Тем более не рушить же нам здания. А так только фрицы пострадают.
- Ну что ж, когда сделаем это?
- А сегодня вечером. У тебя ведь ночной пропуск есть, у меня тоже. Так что сегодня все установили и по домам.
Они еще немного постояли, переговариваясь, а потом условившись, где встретятся, разошлись в разные стороны.
Утром Отто Вольф проснулся с каким-то чувством надвигающей беды, он совершенно не смог понять, в чем дело. Какие-то предчувствия постоянно его угнетали, ночью спалось очень плохо, может быть потому что штурмбанфюрер Теодор Пфортен опять всю ночь «бедокурил» со служанкой, хотя до этого предварительно принял изрядную порцию шнапса с сапером-лейтенантом.
И все-таки Вольф принялся гнать чужие, как ему казалось, и глупые мысли и свои страхи. Он пошел, оделся, умылся, побрился и стал будить Германа Леффлера.
- Гутен так (добрый день), - просипел Леффлер, - а мне группенфюрер всю ночь снился Берлин, Берлин довоенный, он не тот который стоит сейчас в руинах. Почему-то вспомнился район Далем с нашей штаб-квартирой по Пюклеристрамме, 16. Не думал, что у меня будет такая настольгия по Берлину.
- Что ж, Герман, это случается, мы очень долго времени провели в этом месте и соскучились по настоящей работе. Гебэн зи нир биттэ (Дайте мне пожалуйста) полотенце.
- Вите! Мне показалось группенф.рер или этой ночью была гевиттер (гроза).
- Да, действительно, что-то гремело за окном и дождь барабанил по теклам.
Ну перекусили и нам пора. Когда они вышли из гостиницы на улице уже стояли саперы и как ни странно чисто выбритый и подтянутый Теодор Пфортен.
Они уселись в машины (офицеры в легковой «Мерседесс»), а солдаты заскочили в кузов грузовика «Хеншель» и их кортеж двинулся по улице.
После прошедшего ночью дождя было свежо, хотя и чуть-чуть прохладно. Но день обещал быть солнечным и вскоре должно было потеплеть. Машины осторожно двинулись к иезуитскому монастырю, разбрызгивая колесами скопившиеся на мостовой лужи. Ехать надо было недалеко, и скоро машины заехали во двор, где солдаты повыпрыгивали из кузова и стали готовить свое оборудование.
Во дворе их уже ждали десяток солдат во главе с фельфебелем. Кто сидел на траве, кто стоял опершись о лопаты. При виде офицеров они подскочили на ноги и вытянулись.
Вольф подозвал Пфортена и велел ему вести людей в большой трехэтажный корпус недалеко от собора. Пфортен спустился в подвал первым, за ним двинулись саперы, следом Леффлер и Вольф, а солдаты почтительно пропустили их вперед.
Вольф немного задержался, осматривая стены и подсвечивая себе фонариком.
Он даже не понял, что произошло, но его вдруг с силой откинуло назад и он ударился о стену на какое-то мгновение потеряв сознание. Все вокруг было в пыли и дыму, но кто-то бережно поднял его под мышки и прислонил к стене. В ушах звенело и страшно болела голова.
Солдаты прошли вперед и стали осматривать, что все же случилось. Когда кирпичная пыль и дым рассеялись, Вольф прошел по проходу и с первого взгляда увидел катастрофу случившегося. Первое, что бросилось в глаза, это тела, разбросанные по полу в самых разнообразных позах. Сначала он узнал Пфортена, который лежал на спине, прислонившись к кирпичной стене и смотрящего вверх ничего не видящими глазами. Все тело и лицо было иссечено осколками. Двое саперов, один из которых унтерштурмфюрер оказались еще живыми и только тихо стонами. Трудно было определить, насколько серьезно они были ранены. Кровь заливала не только их лица, но и форму, и кровь, наверное была не только их, но и чужая. Потому-что двое других саперов лежали не подавая признаков жизни. Посветив фонариком, Вольф увидел, что у одного сапера осколком было снесено полчерепа, а второму взрывом оторвало ногу и вся спина представляла одну сплошную рану. «Эти двое уже не жильцы» - подумал Вольф, и скомандовал солдатам, чтобы они выносили раненых из подвала, что те и стали делать под грозные окрики фельдфебеля. Но самое ужасное, что увидел группенфюрер, то это лежащий на полу Леффлер. Это казалось самым ужасным из всего, что произошло. Особых ран у него не было видно, хотя и лежал он без движения. Когда раненых вынесли во двор, там уже были люди из гестапо во главе с гаупштурмфюрером Карлом Куном, жандармы из комендатуры и даже медик в офицерской форме, но с накинутом на плечи белым халатом, вызванные, наверное сюда одним из солдат.
В первую очередь Вольф приказал осмотреть лежащего на носилках Леффлера. Осмотрев раненого, врач нашел, что он ранен и очень тяжело осколком в грудь, но состояние не грозит пока жизнь, надо срочно вести в госпиталь, чтобы сделать операцию. Двое саперов, тоже получили множественные ранения, хотя и не такие тяжелые, но все же повалятся на больничной койке им придется.
Таким образом, из прилетевшей с Вольфом команды остался только один его адъютант оберштурмфюрер Генрих Штольц, и надо что-то срочно решать с Леффлером. Когда раненых погрузили на машину и повезли в госпиталь к Вольфу подошел Карл Кун.
- Группенфюрер, я думаю надо бы обследовать подвалы еще раз, вдруг там еще остались какие-то мины.
- Гаупштурмфюрер, вы что же думаете, что мы осматривали подвалы в первый раз и не обнаружили, что они были заминированы, - зло сказал Вольф, - у меня лучшие саперы из Берлина… были. Вы конечно обследуйте, но мне кажется, что это просто диверсия. Кто-то узнал, что мы опять отправляемся сюда в монастырь и заминировал ночью подходы. Но проверить надо. Вызовите сапер и обследуйте подвалы еще раз, а я отправляюсь в госпиталь.
- Яволь, группенфюрер, - вытянулся Кун. Вольф уселся с адьютантом в «Мерседес» и отправился в госпиталь в сопровождении мотоциклистов.
Когда он прибыл туда операция уже началась и он остался ожидать ее окончания. Саперов прооперировали быстро, и вышедший в коридор хирург доложил, что их жизнь вне опасности, но недели две они должны оставаться в госпитале. Часа через полтора, закончилась операция и над Леффлером, все прошло успешно и теперь только надо ждать пока рана затянется. Он распорядился доложить ему сразу, как только можно будет транспортировать раненых, чтобы отправить их в Берлин. Вольф чувствовал себя обязанным перед этими саперами и особенно перед Леффлером за то, что подвергал его жизнь опасности, хотя не думал, что опасность может быть смертельной. Когда они возвратились в гостиницу, их уже ждал гаупштурмфюрер Кун. Вольф пригласил его пройти к нему в комнату и показал на стул.
- Ну чем порадуете, дружище Карл, - спросил Вольф.ъ
- Вы были совершенно правы, группенфюрер, это была диверсия. В одном из проходов мы обнаружили связку гранат с выдернутой чекой к которой была привязана тонкая проволока, натянутая поперек прохода. Стоит только дернуть ее ногой и все взрыв. Наверное на такую закладку и наткнулись ваши саперы.
- Что ж вполне вероятно, - одобрительно сказал Вольф, - кто же это мог сделать?
- А вот это группенфюрер очень интересно. Мы обшарили подвал еще раз и кое-что нашли. В одном из углов под кучей битых кирпичей мы нашли оружие, но очень странное. Там лежал автомат английский с двумя запасными обоймами и цинковой коробкой с патронами, а также пистолет ТК в кобуре с запасной обоймой. Очень странный набор английский автомат, бог знает, как здесь обнаруженный за тысячу километров от Англии и советский пистолет Коровина, личное оружие военно-начальников, крупных чиновников, а также органов НКВД СССР.
- Действительно, очень странное сочетание, групштурмфюрер! И что вы об этом думаете?
- Пистолет мог остаться здесь при отступлении русских, это понятно. Но откуда и как сюда попал английский Sten. Ну не английские же диверсанты действуют в этом городе, и не они снабжают местных партизан и подпольщиков своим вооружениям. Я теряюсь в догадках.
- Да, дорогой, Карл. Все это очень невероятно, - задумчиво сказал Вольф. – Но все может быть. Может за нами стали следить наши враги из одного очень плохого общества. Те могут вооружиться и не только английскими «Стенами», но и любым оружием вообще, начиная с советского и кончая любым, хоть американским.
- Что потребуется от меня, группенфюрер.
- Ну прежде всего оставьте засаду в монастыре возле тайника, поставьте самых опытных людей и брать этих диверсантов только живьем. Во-вторых, усильте охрану гостиницы, и поставьте охрану в госпитале. Так же предлагаю усилить патрулирование на улицах. На этом пожалуй все. Выполняйте!
- Слушаюсь, группенфюрер!

Глава седьмая г.Полоцк
29 июня 1944 года

Неделю назад Вольф отправил поездом в санитарном вагоне из Полоцка в Берлин Леффлера и двух раненых саперов. Он добился того, чтобы Леффлера сопровождал военный фельдшер, который был несказанно рад, что отправляется к себе домой. «Глупец, - думал Вольф, - что ты так радуешься, возможно твои родные погибли под бомбежками англичан, а твой дом уже разрушен во время авиа налетов. Но в слух, ничего говорить не стал, пусть себе едет спокойно, лишь бы исполнял исправно свой медицинский долг. Оба сапера уже почти полностью оправились, но были еще слабы и не могли пока вставать с постели. Леффлер то же вроде бы оправился и даже порывался остаться вместе с Вольфом, но тот настоял на эвакуации.
После того, как раненые отправились по железной дороге на Запад, Вольф снова приступил к поискам вновь. Гаупштурмфюрере Кун вновь выделил ему солдат, а так же дал для охраны двух унтершарфюреров, которые в купе с адьютантом оберштурмфюрером Генрихом Штольцом вечно сопровождали группенфюрера. Вольф решил, что раз их поджидали в иезуитском монастыре и не хотели допустить их для дальнейших поисков, следует опять начинать отсюда.
Вольф последнее время словно чувствовал, что ему постоянно дышат в затылок и причем ни один человек. Он стал постоянно наблюдать за своим окружением и очень скоро установил, что вокруг их группы постоянно крутится несколько человек. Это был немецкий полицейский, скорее всего из комендатуры и это можно было отнести к охране и наблюдению за ними со стороны властей. Но самое страшное было то, что за полицейским наблюдал какой-то обычный армейский гауптман, причем делал это довольно скрытно и незаметно. И зачем было обычному пехотному капитану наблюдать за обычным рядовым полицейским. Но когда Вольф решил дать указание проверить их и проследить за этими людьми, они оба внезапно исчезли. Николай Святилович в форме полицейского обратил внимание, что его пристально стало разглядывать не только высшее эсесовское начальство, но и невесть откуда свалившийся гауптман, который несколько раз попадался ему на глаза. Гауптману, ды еще в полном одиночестве ну совсем нечего было тут делать. У Николая было обостренное чувство надвигающейся опасности и он сразу понял, что попал под наблюдение фашистов. Он решил тут же исчезнуть и встретившись с Михаилом Морозовым решил, покинув город уйти к партизанам, что они и сделали в ту же ночь и стали пробираться в сторону Орши.
После этого Вольф стал только изредка замечать гауптмана, но потом и он куда-то исчез буквально в то время, как на имя Вольфа пришла шифровка из Берлина, которую ему передал Карл Кун. Когда расшифровав незатейливый, но надежный шифр и прочитав текст группенфюрер, надолго задумался. Текст шифровки гласил: «Вами интересуются английские «друзья». Судя по агентурным сведениям к вам послана некая группа. Будьте осторожны, Партиец». Текст Вольф понял почти сразу. Подпись Партиец, так они договорились будет подписываться Борман. А вот кто такие английские «друзья» то же сомневаться не приходится это скорее всего «Приорат Сиона», который является одним из ответвлений ордена розенкрейцеров. По видимому, это тайное мистическое общество изучающее эзотерические истины крытые от обыкновенного человека все таки решило завладеть реликвией темплеаров, тем более, что «Приорат Сиона» считает себя продолжателями ордена рыцарей - храмовников. Вряд ли розенкрейцеры занимались только улучшением Церкви, как они заявляли, думал Вольф, а вот достижения прочного благоденствия государств и отдельных лиц вполне возможно.
«Значит у нас появились конкуренты, - подумал Вольф, - и чем это кончится уже неизвестно».
Они по прежнему лазали по подвалам и подземельям, но поиски как и прежде не были увенчаны успехом.
30 июня к Вольфу явился Кун и заявил, что началось наступление русских в сторону Полоцка. Группенф.рер тут же отправился в Спасо-Евфросиньвский монастырь, где находился штаб командования.
Его тут же провели к командующему обороной Полоцка генерал-полковнику Карлу Хильперту. Тот увидел высокий эсэсовский чин смягчился и пригласил к столу.
- Чем могу группенфюрер, - сказал совсем по старомодному Хильперт.
- Да вот, генерал-полковник, хотелось бы узнать на каком так сказать свете мы находимся и что нам ожидать. У меня ведь здесь определенная миссия и знания это первое что необходимо.
- Вообще-то, группенфюрер, это стратегическая информация, но раз это надо и я надеюсь все это останется между нами, тогда смотрите.
Он подошел к стене и отдернул занавеску на карте и взяв указку стал объяснять.
- Итак, группенфюрер, против нас наступает 1-й Прибалтийский фронт генерала армии Баграмяна в составе 3 армии моторизованных и одной воздушной. От нашей стороны им противостоит 16-я армия генерала Ханзена из группы армий «Север» и часть 3-й танковой армии Райихардта из группы армий «Центр». Очень мало авиации, группенфюрер, и честно говоря мало людей, но я как руководитель обороны города (я надеюсь вы доложите об этом фюреру) сделал все возможное, чтобы укрепить город к обороне.
- А какова ситуация генерал-полковник на сегодняшний день? – спросил Вольф.
- На сегодняшний день, группенфюрер, соединения 4 ударной армии Малышева и 6 гвардейская армия Чистякова развернули наступление на Полоцк, охватывая его с флангов. 6 армия пойдет я думаю непосредственно на Полоцк и правый фланг, а 4 ударная армия по левому флангу я думаю выйдет на линию Котляны – Полоцк. Я думаю все решиться в ближайшее время, 3-4 дня и все будет кончено.
Вольф поблагодарил Хильперта и отбыл к солдатам, чтобы ускорить поиски. Все, что они сумели найти, это две пули: одна из них сбила фуражку Вольфа, когда он чуть наклонился вперед на ухабине к лобовому стеклу автомобиля и разнесла боковое стекло с его стороны; вторая угодила в руку штурману (ефрейтор), когда он спускался в подвалы монастыря и поскользнулся на спуске. Вольф понял, что на них началась настоящая охота и тут уже дело действительно идет о жизни и о смерти. В городе поднялся необычный хаос. Повсюду пробегали группами солдаты, проносились мотоциклы и автомобили, грохотали танки и артиллерийские установки, а самое главное стала очень близко слышна артиллерийская канонада. Когда 1 июля Вольф явился в штаб Хильперта у того было очень подавленное настроение. Оказывается русская 6-я гвардейская армия вышла к окраинам города, а соединения из армии и части 1-го танкового корпуса перерезали железную дорогу Полоцк-Молодечно и вышли к Германовичам и Докшицам.
Вольф понял, что падение города это только дело времени, как ни упорно будет сопротивляться гарнизон города, но он обойден с флангов, лишен поддержки и резервов и поэтому обречен.
Вольф понял, как он выразился сам «пора уносить ноги», (И он оказался прав к утру 4 июля Полоцк был полностью очищен от врагов, а командующий обороной генерал-полковник Карл Хильперт бежал из города и больше его не видели). Вольф срочно приказал своему адъютанту собрать все полученные материалы и выехать на аэродром. «Юнкерс Ю52» стоял на аэродроме и ожидал их прибытия.
2 июля, когда вовсю шли бои за Полоцк на аэродром прибыло несколько легковых автомобилей. Из «Мерседеса» вышел группенфюрер Вольф с оберштурмфюрером Штольцем, а так же Карл Кун и еще один офицер гестапо. Сзади подъехали два «опель-капитана», из которых вышли еще четыре-шесть сотрудников СБ (службы безопасности). Команда приближалась все ближе и ближе и стали уже даже слышны автоматные и пулеметные очереди.
Вольф с опаской посматривал в сторону, но моторы «Юнкерса» уже начали работать и те десять-двенадцать человек, что приготовились к отлету вполне вмещались на борту самолета, даже с запасом. Второй летчик спустил из самолета лестницу и Вольф первым поднялся в самолет, за ним не спеша, но и не замедляя движении я поднялись все остальные и были внесены в фюзеляжи несколько ящиков с секретными документами. Лестницу втащили внутрь и обшитая дюралем дверь захлопнулась, защелкнув ручки изнутри.
Шум двигателей стал нарастать и самолет постепенно двинулся по разгоночной полосе. Вольф взглянул в иллюминатор и увидел, как несколько мотоциклов с пулеметами на колясках, посмотрели вслед удаляющемуся по полю самолету и заведя двигатели осторожно направились к городу.
Двигатели ревели все громче, самолет разгонялся все быстрее и наконец, Вольф почувствовал, что состоялся отрыв шасси от земли. «Юнкерс» накренившись влево сделал почти полный круг над летным полем и взял курс на запад. Вольф облегченно вздохнул, но тут же подумал про себя: «Не говори гоп пока не перепрыгнул».
И как видимо оказался прав.
С востока он увидел две крошечные, стремительно приближающие точки. Он сразу догадался, что это могло быть. Только русские истребители. «Юнкерс» ревя моторами, резко набирал высоту, но это вряд ли могло ему помочь. Потолок его высоты все равно был ниже, чем русских Лагг-5 стремительно приближающихся сверху от солнца. Почему то Вольф сразу понял, что это конец, но какая-то все таки надежда еще теплилась в его душе.
Первая же очередь истребителей вдребезги разбила его правый мотор, который тут же загорелся и чесанула по фюзеляжу. Во время этой очереди, несколько человек в салоне оказались убиты, а радист тяжело ранен. Вольф почему-то не осознано позавидовал этим убитым офицерам – да все уже было кончено, а что ожидало его, он еще не знал. Наверное так устроен человек. Следующая очередь чесанула по кабине летчиков и заклинила центральный двигатель. Попытки отстреливаться из надфюзеляжного пулемета МG-131 ни к чему не привели. Самолет потеряв два двигателя и тяги рулей высоты резко упал в штопор. Офицеры не успевшие пристегнуться к сиденьям тут же скатились по склону к кабине пилотов, а Вольф увидел стремительно приближавшуюся землю. Ему в этот момент до удивления стало интересно потеряет ли он сознание от испуга или нет. Казалось падение тянулось бесконечно, хотя земля летела навстречу стремительно, и Вольф внезапно с силой вжался в сиденье дрожа не столько от страха, сколько от нетерпения, когда же все это кончится. Он еще успел увидеть и почувствовать, как самолет врезался в землю. Оно длилось мгновение, но он почувствовал, как его тело дернулось вперед и повисло на ремнях, а потом в лицо пахнуло неимоверным жаром и он к счастью тут же потерял сознание и больше уже ничего не чувствовал и не слышал. Если кто-то смотрел бы со стороны, как падал самолет, то увидел бы взметнувшийся к небу оранжево-красный шар огня, затем до его донесся бы гул взрыва, и на его месте заклубился черно-серые клубы дыма. На месте падения во все стороны разлетелись остатки «Юнкерса» и все, что находилось в нем, включая фрагменты тел погибших. Все это продолжало гореть и взрываться, особенно патроны к пулемету и личному оружию пострадавших, а так же гранаты, находившиеся в самолете.
Когда советские войска освободили город и бойцы вышли на поле аэродрома, обломки самолета уже догорели и покопавшись в них и найдя несколько обгоревших пистолетов и остатки сгоревших ящиков с какой-то бумажной почти сгоревшей документацией побросали это в образовавшуюся воронку и прикопали землей.
Немецкий гауптман (а на самом деле английский диверсант Самюэль Ирвинч) со своими тремя помощниками выбираясь из Полоцка попал под артобстрел и все они были уничтожены прямым попаданием снаряда. От этих людей не осталось почти ничего, их тела были разорваны в клочья. Поэтому никто и никогда не узнал, что агенты МИ-G (а на самом деле агенты «Приората Сиона») в июне 1944 года находились в Белоруссии в городе Полоцке.

В конце апреля 1945 года Мартин Борман все время находился с Гитлером, он даже назначил его рейхс-министром по делам партии (хотя раньше такого поста и не существовало). Как показали многие из руководства рейха Борман решил прорываться из горщего Берлина, после самоубийства Геббельса и правила переговоров с русским командованием о перемирии гросс-адмирала Карла Деница, вместе с боевой группой группенфюрера СС Вильгельма Монке, которая направилась на запад. Одни говорили, что Борман при прорыве был ранен осколком советсткого снаряда, идя за танком и погиб, а Артур Аксман шеф Гитлерюгенда, пойманный в конце 1945 года вообще показал, что Борман кончил жизнь самоубийством 2 мая 1945 года на его глазах. Он сам видел как тот и личный врач Гитлера Людвиг Штумпфеллер лежали на автобусной станции в Берлине. Он подполз к лицам вплотную и услышал запах горького миндаля, так и понял, что они отправились. Но этому увы не поверили. А когда в 1972 году при прокладке дороги в Берлине рабочие обнаружили останки тут же кто-то сообщил в полицию, что это останки Бормана. Подтвердить это стопроцентно никто не мог, но долго отказываясь сын Бормана, Мартин в 1998 году согласился на проведение ДНК-экспертизы. И экспертиза подтвердила, что это останки Мартина Бормана. Счастливый случай! Значит Борман погиб в мае 1945 года! Только никто не знал, что Борман давно держал у себя своего двоюродного брата никому неизвестного Рудольфа Бормана. Вот вам и экспертиза ДНК!
Генрих Мюллер исчезал еще загадочнее! Сначала в августе 1945 года нашли тело с удостоверением группенфюрера СС Генриха Мюллера. Тело было захоронено на кладбище «Большая Гамбургская улица», потом на гарнизонном кладбище Лилиентальштрассе в Берлин-Нойкельне. В 1963 году могила была вскрыта , в ней лежало три скелета и один череп, но ни один не принадлежал Мюллеру.
Вальтер Шелленберг в 1956 году высказался, что Мюллер был завербован НКВД и после этого жил в СССР, а другие предполагали, что он был завербован ЦРУ и жил в США, а умер в 1982 году в Калифорнии. А на самом деле все эти фальшивые показания, фальшивые публикации, фальшивые дневники, фальшивые экспертизы, фальшивые заключении я и постановления судов и прокураты – все это орден «Звезды и креста» Мартин Борман (золото) и Генрих Мюллер (агентура) были взяты под крыло этого тайного ордена и тайно и незаметно вывезены из Германии.
Даже в ОДЕССЕ в 1946 году «Паук»- Отто Скорцени в картотеке под № 46 и № 58 отправил из Испании в Аргентину двух бывших членов СС под псевдонимами «Партиец» и «Полицейский генерал», чтобы навести кое-кого на кое-какие мысли. Однако Скорцени или кто-нибудь другой и в глаза не видел этих бывших эсэсовцев, да честно говоря их и вообще в этом обществе никогда не было.
В 1958 году общество «Дигнидад» (продолжатель дела «Аненербе» ) расположилось в Чили, в отрогах Западных Кордильер. Здесь и можно было встретить до 1990 года двух стариков одногодков (1900 года рождения) столь не похожих внешне, но бродящих по дорожкам, скрытой под деревьями усадьбы вместе и вполголоса переговаривающие между собой.

Эпилог

ХХ век это пожалуй самый сумасшедший век в истории человечества. Сколько событий, сколько разгаданных и неразгаданных тайн, сколько открытий.
Невозможно кратко рассказать обо всех событиях этого многогранного века. Рассмотрим хотя бы главные которые знают все, об остальных можно узнать в любой справочной литературе и так подробно, как вам этого захочется. И так!
- Индустриализация
- Первая мировая война
- Распад империи
- Октябрьская революция
- Великая депрессия
- Создание новых лекарств (таких как например пенициллин)
- Вторая мировая война
- Создание ООН
- Начало атомной эры
- Космическая эра
- Холодная война
- Распад СССР
- Международный терроризм
- Интернет
- Евросоюз
Наверное не было и года, чтобы в ХХ веке не шли войны или не вспыхивали конфликты. Чего только стоят две мировые войны, которых ранее по своей масштабности человечество не знала (первая мировая – 20 млн. жизней, вторая мировая – 60 млн.человек, гражданская война в России более 10 млн. человек), это не считая того, сколько человек было искалечено, сколько умерло раньше времени от болезней, ранений, голода и холода думается не менее 1 млрд человек. А сколько из-за этого на планете не родилось детей?
Гибель и унижение людей (холокост, апартеид, расизм, коммунистический «беспредел», голодомор) одновременно привел к идее равенства и соблюдения прав человека, установлением в большинстве стран восьмичасового рабочего дня, предоставлением права голоса женщинам.
В ХХ веке было столько изобретений и научных открытий, сколько их не было за всю историю существования человечества. Не хватит времени перечислять все изобретения, назовем самые существенные, это:
Самолет (1903)
Вертолет (1907)
Теплоход (1908)
Авианосец (1910)
Танк (1916)
Тепловоз (1923)
Телевидение (1925)
Пакета (1934)
Антибиотики (1940)
Компьютер (1940)
Атомная бомба (1945)
Транзистор (1947)
Водородная бомба (1953)
Атомная электростанция (1954)
Калькулятор (1954)
Спутник (1957)
Лазер (1960)
Космический корабль (1961)
Интернет (1969)
Компакт-диск (1979)
Мобильный телефон (1983)
Всемирная паутина (1991)
Клонирование (1997)
В общем-то ХХ век это пока еще наш век мы почти все вышли из него и знаем в основном не понаслышке, а воочно подробнее и не стоит, ну а кто хочет узнать все подробности может отправиться к книге немецких историков под редакцией Бодо Харенберга «Итоги ХХ века».

Часть пятая             ХХI век
Глава первая          США, штат Миссури
5 мая 2010 года

Весеннием днем 2009 года в небольшом городе Джеферсон-Сити, штата Миссури Североамериканских Штатов собрались три человека. Они сидели в небольшом кабинете, обставленном книжными шкафами полными книг. В комнате кроме этих шкафов и одного небольшого окна стоял большой письменный стол в центре которого сидел довольно пожилой человек с седыми волосами в темно-сером в коричневую полоску костюме в неброском галстуке и курил толстенную сигару. На вид ему было лет 60, но на самом деле гораздо больше. Лицо его было приветливым и он все время улыбался. Звали его Самюэль Джонсон. О нем мало кто знал и только в ордене «Звезда и крест» он был известен, как великий магистр и пользовался неограниченной властью. С двух сторон от него сидели два человека ничем не примечательной серой наружностью, простые, но очень умелые организаторы всевозможных тайных операций ордена. Даже в ордене не все видели и знали их, но кто был посвящен в их дела, все равно знали их только по именам. Более полноватого и белобрысого звали Билли, а второй худой, но мускулистый с черными, как смоль волосами, очень коротко стриженными, был известен как Джон. Это были люди неопределенного возраста от 30 до 50 лет, но могли выглядеть и моложе и совсем седыми стариками.
Эти люди сидели в кабинете обычного небольшого коттеджа, построенного на американский манер, который был расположен на тихой улице Мэдисон-стрит, недалеко от парка Хикори. В доме была небольшая прислуга и значительная охрана, которую почти не было видно постороннему глазу. Сам дом и вся территория вокруг коттеджа просматривалась со всех сторон видеокамерами, выведенными на пульт двух беспрерывно дежуривших операторов. Просматривались все уголки дома, кроме того кабинета в котором и сидели эти трое джентльменов. И совсем мало, кто знал даже в самом доме, что из кабинета, отодвинув один из книжных шкафов, есть потайной вход на лестницу, ведущую в подземелье. Там под домом было еще два подземных этажа с бетонными стенами, бронированными дверями, обширными помещениями оборудованным всем необходимым для полного жизнеобеспечения и даже с подземным ходом ведущим в парк, где под одним памятником был сделан выход на поверхность. В общем в этом подвале можно было выдержать не только длительную осаду хоть целого батальона спецназа, успешно от них отбиваясь, но даже переждать и атомную бомбардировку.
- Ну, джентльмены, - сказал Джонсон (если его так звали на самом деле, хотя врядли) улыбаясь и попыхивая сигарой, - пожалуй нам пора приступить к делу.
Оба «джентльмена», спокойно глядя ему в глаза, ждали продолжения разговора и ни один мускул не дрогнул на их лицах.
- Начнем издалека, - продолжил Джонсон, - орден «Звезды и креста» давно разыскивает один артефакт, начиная пожалуй с ХII века, последняя реликвия тамплиеров. Надеюсь вы знаете кто такие тамплиеры, рыцари – храмовники ордена Тампля?
И увидев их удивленные утвердительные кивки головами продолжил:
- Ну во всяком случае все подборки, что есть у нас в архивах о тамплиерах будет вам предоставлено (в копиях конечно!). И вообще-то я приказал собрать все материалы, что пригодятся вам по этому делу!
И он приподнявшись с кресла положил перед каждым по толстой коричневой папке.
- Это вы посмотрите сами, потом! Я думаю нет нужды предупреждать, что это все строго секретные материалы, и видеть их кому-либо…
- Вы, нас обижаете, великий магистр, - уже действительно обидчивым голосом произнес Билли, перебивая Джонсона.
- Понимаю, понимаю и знаю, что вы сверхпрофессионалы, - откинулся в кресле Джонсон, - потому про это умолкаю, одно прошу оставим чинопочитание, так будет проще.
- Хорошо, сэр!
- Тогда продолжим, конкретно и по порядку – опять выпустив дым в потолок сказал Джонсон. – Эта последняя реликвия тамплиеров, как мы полагаем, подлинный терновый венец Иисуса Христа, который был у него на голове, когда он был распят на кресте. Тамплиеры нашли его в Иерусалиме и с тех пор хранили его у себя, вплоть до уничтожения ордена. Потом его вывезли в Кенигсберг в Восточную Пруссию, а затем переправили в Российскую империю в г.Полоцк, скорее всего к иезуитам.
Судя по хроникам, воспоминаниям и описаниям со слов очевидцев, а так же обнаруженным рукописям и папирусам этот артефакт обладает не только историческим значением, но некоей неограниченной могущественной силой.
На протяжении многих веков орден только и делает, что пытается разыскать эту реликвию тамплиеров, но до сих пор этого не удалось делать никому. Последние попытки были сделаны во время второй мировой войны, когда Полоцк был оккупирован немцами. Чем это все закончилось неизвестно до конца, нам только поступили сведения, что одновременно с нашими людьми в Полоцке в то время были и агенты «Приората Сиона», Таким образом нам стало известно, что реликвией тамплиеров так же заинтересовался орден розенкрейцеров известный так же, как «Орден Розы и Креста». Теперь при разработке всех операций нам придется учитывать это обстоятельство, оно должен я вам сказать немаловажное.
И таким образом после освобождения Полоцка русскими в 1944 году нам больше не удалось там побывать. В бывшем кадетском корпусе сразу же расположился военный госпиталь. Принять какие-либо поиски в то время не представлялось возможным, тем более на территории военной части. Потом развал СССР, а после ликвидации военного госпиталя, здания были переданы университету и начался ремонт корпусов, а в 2005 году учеба в новых корпусах возобновилась.
Все это время у нас там был наблюдатель и он докладывал, что при ремонте было столько народу, что искать при этом, что либо было невозможно.
- А что же, сэр, случилось теперь, - спросил нетерпеливый Джон.
- А теперь, - ответил Джонсон, пуская дым, - как сообщает нам человек лучшее время для этой операции и я его в этом поддерживаю. Во-первых почти все корпуса университета отремонтированы и в них учатся несколько тысяч студентов, значит многолюдно и можно затеряться между ними, во-вторых, продолжается ремонт одного из корпусов, а значит на территории присутствуют строители, хотя и в небольшом количестве. Ремонт идет не шатко не валко, параллельно ведется проектирование, расчищают завалы, вывозят мусор, а значит наличие строителей где бы ни было никого не удивит, и в-третьих, ремонтируют тот корпус, в котором и было покушение в 1944 году на наших людей, а значит тайник расположен скорее всего там. Таким образом сейчас у нас будет самый благоприятный и вполне возможно последний шанс еще раз произвести обследование подвалов бывшего иезуитского монастыря. После того как ремонт будет завершен попасть туда будет уже проблематично, а делать какие либо раскопки и вовсе невозможно.
- Все ясно, сэр, - глухо произнес Билин, - что же требуется от нас.
- От вас, джентльмены, требуется проанализировать все известные, нам документы по этому делу и разработать план операции. Учтите наш человек в Полоцке, не агент и не исполнитель, этому он не обучен. Это простой наблюдатель, может быть даже использован, как «топтун» и при случае помочь нашему агенту или агентам, но только и всего. Исполнителя надо будет, как-то внедрить на месте самостоятельно.
- Это понятно, сэр, - сказал Билли, - сколько мы имеем времени на разработку и подготовку операции?
- Я думаю, что на разработку у вас дне й десять, а на подготовку операции и внедрение агента не более месяца.
- Это очень малый срок, сэр, - обиженно произнес Джон.
- Боюсь, что на больше у нас не будет времени, - сказал Джонсон, наконец затушив остаток сигары в пепельнице, - и кроме того у нашего агента еще уйдет какое-то время на поиски, а все это надо сделать в течении лета, максимум начало осени.
- Почему такие сроки, сэр? – удивленно спросил Джон.
- Дело в том, что (как доносит наблюдатель) к этому времени подготовительные работы будут закончены и все лишнее вывезено из здания и тогда, что либо крушить или выполнять раскопки попадет под большое подозрение.
- Понятно, сэр, - сказал Билли.
- Джентльмены, тогда к делу, я вас больше не задерживаю, - поднялся с кресла Джонсон, - но жду вас здесь ровно через десять дней.
Ровно десять дней спустя в этом же кабинете опять сидели три человека. Было позднее утро и солнце встало уже высоко светя прямо в пришторенное окно и в его лучах расплывались сизые клубящиеся полосы сигарного дыма. Дым пускал Самюэль Джонсон сидя в кресле и читая бумаги в небольшой серой папке, поглядывая постоянно поверх очков на сидящих напротив Билли и Джона и иногда сидящих через нос. Его визави сидели чинно положив руки перед собой на стол и при каждом хмыканье Джонсона переглядывались между собой и кивая друг другу головой. Прошло некоторое время в молчании, пока шел просмотр документов, но наконец Джонсон захлопнул папку и положил ее перед собой на стол.
- Джентльмены, я внимательно прочел вам план операции и хотел бы получить кое-какие разъяснения.
- Разумеется, сэр, спрашивайте, - сказал Джон.
- Во-первых, мне очень страшно кого вы предлагаете в агенты?
- В этом все дело, сэр, - сказал Джон, - этот агент будет вне всяких подозрений (я на это надеюсь), но он хорошо подготовлен, знает русский язык в совершенстве и уже зарекомендовал себя.
- Вы в этом уверены, Джон?
- Сэр! Мы просчитали все, - вступил в разговор Билл, - и думаем, что это лучший вариант, положитесь на профессионалов.
- Хорошо, джентльмены, если вы считаете, что этот вариант лучший. В конце концов вы некоторым образом отвечаете за ход операции, так и решено. Во-вторых, как-то странно вы обеспечиваете внедрение агента.
- Сэр! Это самый простой вариант, но это не значит, что он не лучший, - сказал Джон.
- Сэр! – вступил Билл, - У нас все рассчитано, мы удалим лишних людей, но для кого надо связь будет существовать и разговоры будут вестись их голосами. Техническая группа виде туристов уже направилась к месту проведения операции, так что вся техническая часть будет подготовлена во время.
- Хорошо, хорошо, - улыбнулся Джонсон, - но в-третьих, как вы предполагаете, что агент в одиночку, без должной поддержки, справится с этим заданием.
- Ну в случае чего, сэр, - ответил Джон, - группа технической поддержки, сможет выполнить и роль поддержки силовой. Но мы все таки думаем, что достаточно будет для работы одного этого агента. Он может легко втираться в доверие и внушать людям, чтобы они делали то, чего он хочет, считая что они это делают по собственному желанию. Агент умеет практически все: стрелять, вести рукопашный бой, уговаривать, обольщать, доказывать свою точку зрения и даже добывать сведения с помощью гипкотических способностей. Ну и кроме того мы считаем, что одного агента гораздо легче перебросить и внедрить чем целую группу.
- Ладно, - вздохнул Джонсон, - будем считать, что это решено. Во всем остальном я с вами полностью согласен, пути отхода считаю выбраны идеально.
- Спасибо, сэр, - сказал Джон.
- В таком случае, джентльмены, пора готовиться к операции, времени осталось совсем немного. С Богом!

Глава вторая г.Полоцк
16 июня 2010 года (среда)

Этот день не задался, как-то с самого утра. Хотя светило яркое солнце и на улице стояла по летнему теплая погода, на душе было как-то тоскливо. Дмитрий Куксин сидел в прорабской, небольшом вагончике, стоящем на газоне, на территории кадетского корпуса (бывшего кадетского корпуса), а ныне учебных корпусов историко-филологического факультета Полоцкого государственного университета (ПГУ) в Полоцке. Дмитрий – прораб частной фирмы «Гранемир», ведущий строительные работы в бывшем Иезуитском коллегиуме. Он уже давно работал на этом объекте еще в 2004 году, когда только начался ремонт и реконструкция первых корпусов «Г» и «Д» (терминология осталась еще с тех пор, когда здесь располагался военный госпиталь) он работал мастером в «Полоцкреставрация». Но объемы были такие большие, что «Полоцкреставрация» справиться с ними собственными силами была не в состоянии и были привлечены строительные управления треста № 16, но по желаю заказчика (ПГУ) они все-таки оставались генподрядчиками. Работы тогда хватало всем, но после ввода этих корпусов и открытия факультета «Полоцкреставрация» была ликвидирована и он перешел на работу в частную фирму «Гранемир» с которой были построенные остальные корпуса («А», ограждение территории, столовая в корпусе «Д»). Правда корпус «В» строила организация «Полоцксельстрой». И вот теперь на всей территории осталось всего несколько не начатых строительством объектов и в первую очередь это был корпус «В».
Корпус «В» был пожалуй самым разрушенным из всех зданий, ведь именно в него в 1941 году годила автобомба и взорвалась разрушив не только верхнее перекрытие, но и своды между первым и вторым этажом. С тех пор он и не эксплуатировался, а только позднее была выполнена крыша, чтобы хоть как-то сохранить здание.
Правда часть плоского перекрытия в корпусе сохранилось, но попасть туда пока было невозможно. С одной стороны (где перекрытия были разрушены) корпус примыкал к работающей картинной галерее от которой все входы были заложены и на высоте второго этажа видны были только два овальных окна, с другой стороны была так же глухая стена с заделанными входами корпуса «В». Сначала по проекту планировалось перекрытия между этажами не восстановливать и сделать большой концертный зал с установкой органа, а в подвальном помещении разместить санузлы и гардероб. Кто-то был за это решение, кто-то против, но никто не знал наверняка, как это будет выглядеть и какая акустика будет в таком зале. Многие говорили, что при ширине здания всего 9,5 метров, а общей высоте 15 метров этот зал будет походить на колодец. Но все равно на сохранившуюся часть этажа и в подвальное помещение необходимо выполнить новую лестничную клетку. Часть сохранившихся сводов по краям научный руководитель из Минска Глинник В.В. сказал сохранить, а в торце зала у картинной галерее, на оставшемся своде выполнить некий вид балкона для органа. Но здание столько лет стояло без отопления и не было должным образом законсервировано, что при очистки старой штукатурки своды из кирпича просто стали сыпаться, а сохранившаяся часть свода при очистке просто рухнула вниз едва не завалив рабочих. Тогда пошли споры, как делать, что делать особенно спорили проректор ПГУ по строительству Левин Вилен Семенович и ГИП Новополоцкого филиала «Витебскгражданпроект», спорили до хрипоты, крика, а иногда даже ругани. Вообще все эти споры привели к тому, что ректор ПГУ Лазовский Д.Н. решил восстановить перекрытия между этажами и на первом этаже оставить концертный зал (проектировщики настаивали назвать это помещение актовым залом), а на втором этаже разместить библиотеку. Научный руководитель сразу с этим согласился, тем более, что именно здесь и находилась библиотека иезуитского коллегиума . Но тут сразу же стал вопрос о втором выходе со второго этажа и это в общем было выполнимо, так как со стороны корпуса «А» как раз была выполнена новая лестничная клетка, куда можно было сделать выход, проделав проход в нише стены.
В общем, проблем хватало, а теперь оставшись практически один, Дмитрий чувствовал себя не в своей тарелке. Их главный инженер Александр Круглов почему-то срочно ушел в отпуск и даже почему-то отключил мобильник (сколько он его не набирал, звучало что телефон либо отключен, либо находится не в зоне действия сети). А директор Алексей Алексеевич Балабаев внезапно выехал в Минск дней на десять ( а может его кто-то пригласил туда). И вот теперь оставшись один он немного нервничал, хорошо еще, что это середина месяца и все процентовки и списания материалов были далеко впереди.
Внезапно дверь открылась и в вагончик заглянул Кармалыс Александр Сергеевич, инженер ОКСа и где-то постоянный представитель заказчика на стройке, что-то вроде помощника проректора Левина.
- Привет, Дима, - улыбнулся он протягивая ему руку, - ну как дела, все проект шерстишь, не надоело, может по сто грамм в отсутствие начальства.
- Ну ты как всегда, - усмехнулся Дмитрий, - все шутишь Сергеевич!
- А почему именно шучу, - недоуменно повел лицом Кармалыс, - может и в заправду организовать…
- Что с самого утра!
- Тогда шучу, шучу.
- Ладно садись, рассказывай, что надо. Я же вижу, что тебе что-то, Сергеевич, надо!
- А вот и не угадал, Дима! Это не мне надо, это тебе надо!
- Мне?
- Конечно, я тут зашел тебя предупредить, к тебе поступила практикантка.
- Какая практикантка? Куда поступила?
- Дима, ну какой ты непонятливый!
Вам в организацию направили на практику студентку с универа. Так что принимай, наверное Алексеевич в курсе.
- Постой, постой, куда принимай, ты что Сергеич сошел с ума, что я с ней делать буду, на кой она мне тут!
- Ну, Дима, это уж ты сам разбирайся, я зашел тебя предупредить. Она на меня нарвалась и стала расспрашивать, она меня, а я ее. Она тут недалеко ждет, а я сказал, что пойду искать кого-нибудь с начальства «Гранемира». Так что принимай. Ну я тебе скажу деваха, что надо, - и он подмигнул одним глазом, намереваясь выйти.
- Подожди, Сергеич, подожди, дай я хоть с шефом свяжусь, узнаю что делать. Дмитрий достал мобильник и быстро набрал номер. Их соединили довольно быстро.
- Алексей Алексеевич! Это Дмитрий, добрый день.
- Добрый день, Дима, - послышался в трубке характерный голос Балабанова , - что-то случилось?
- Случилось. Тут к нам на практику направили студентку, вы в курсе?
- Конечно, меня в ПГУ просили взять одну с четвертого курса на производственную практику. А что такого?
- Алексеевич, ну что мне теперь с ней делать, я ж не знаю чем мне ее занять?
- Дима, ну что ты сразу дрейфишь. Загрузи ее чем-нибудь. Пусть заполняет журнал работ и по технике безопасности давно порядок пора навести. Покажи, пускай акты на скрытые работы заполняет, процентовки покажи, проект пусть посмотри по корпусу «Б». А в первую очередь по объекту проведи покажи, а потом по построенным корпусам. Ей этого надолго хватит. Ну все давай, я побежал, а ты в случае чего звони. Я скоро буду.
И трубка отключилась. Дмитрий постоял еще некоторое время, потом положил мобильник в карман и сказал Кармалысу:
- Давай, Сергеевич, показывает, где эта твоя практикантка!
- Не мой, а твоя, - возразил Кармалыс. – Ладно идем, покажу!
Они вышли из вагончика и пошли к главному входу в здание университета. Студентов в это время было мало, занятия уже закончились, оставались только некоторые экзамены, да кое-кто посещал по своим делам кафедру. Так что Дмитрий сразу увидел эту девушку, которая неторопливо прохаживалась возле высокого крыльца, по дорожке из тротуарной плитки. Подходя все ближе он начал высматривать отдельные детали ее лица, либо одежды, которые издали не так бросались в глаза. Эта была симпатичная девушка с коротко стриженными каштановыми волосами, стройной фигурой, в которой чувствовалась сила и упругость, но так же и женственность, роста выше среднего 1,70 – 1,75м. Одета она была в классический темно-синий джинсовый костюм и голубую блузу, расстегнутую на груди достаточно, чтобы увидеть золотую цепочку на шее, но не совсем открытую, чтобы увидеть чем она кончается упрятавшись меж высокой груди. Джинсы были заправлены в ввысоке замшевые светло-коричневые сапоги ковбойского покроя. На плече висела темно-коричневая сумка на длинной ручке. Подойдя почти вплотную Дмитрий увидел умные пронзительные зеленые глаза, чуть вздернутый носик, немного пухлые розовые губы и необыкновенно длинные ресницы, но не накладные, а свои. Он это понял сразу еще и по тому, что на ее лице почти совсем не было никакого макияжа. В общем она была из тех девушек, о которых говорят, что до 35 лет она все еще такая же как и в двадцать. Трудно было определить ее возраст. Увидев их она пошла навстречу приветливо улыбаясь белозубой улыбкой.
- Ну, вот, Олечка, - сказал Кармалыс, - это Дмитрий из фирмы «Гранемир». Прораб. Вы знакомьтесь, а я по своим делам, еще увидимся, - и обернувшись к Дмитрию он лукаво подмигнул.
- Дмитрий Куксин, - представился он, - значит вы к нам на практику?
- Ольга Петрова, да вот здесь мои документы, - и она потянулась расстегивать сумку.
Дмитрий ее остановил и сказал:
- Ну, что мы здесь стоим у всех на виду, пойдем в прорабскую, там все и посмотрим. Он повернулся и повел ее за собой, чертыхаясь про себя и думая как себя с ней вести. Еще что было то же не очень хорошо, она ему очень понравилась. Она вообще была из тех девушек, которые не блистая красотой, нравились всегда и всем.
А Ольга, идя чуть позади Дмитрия, думала про себя, что этот высокий молодой мужчина с румянцем во всю щеку довольно симпатичный и вроде бы неплохой человек, так что, они наверное подружиться. Поскорее бы? Зайдя в вагончик Дмитрий усадил студентку и она открыв сумку протянула ему студенческий билет и направление на практику . Мельком взглянув студенческий билет с фотографией он вернул его назад, а остальные бумаги положил в стол, сказав, что заполнит потом.
- Так, Ольга, с чего бы нам начать, вы как думаете?
- Я думаю, - улыбнулась она, - начнем с того, что перейдем на «ты».
- А как же «брудершафт»? Мне кажется на «ты» переходят только после этого.
- Ну, не всегда, хотя если угодно со временем можем выпить и на «брудершафт», я в этом отношении без предрассудков.
- Хорошо, хорошо, - рассмеялся Дмитрий, - я согласен переходим на «ты».
Разговаривая с ней он уловил какой-то неуловимый акцент, даже не акцент, а манеру произношения, тембр голоса при выговоре некоторых слов, с легкой былой картавинкой и подумал, что она наверное раньше жила где-то в Прибалтике.
И еще ему показалось, что почти точно так же говорил Левин Вилен Семенович, проректор по строительству.
- Ну что, Оля, будем знакомиться с бумагами или пройдемся по объекту.
- Я бы, Дима, лучше прошлась, мне ужас как надоели все эти бумажки в универе.
- Ну, тогда, вперед!
Едва они вышли из вагончика, как на глаза им тут же попался Левин беседующий с Кармалысом.
«Легок на помине», - удивился Дмитрий. А Левин, увидев их удивление вздернул брови и протянул ему руки.
- Добрый день, Дмитрий, - сказал Левин, - я смотрю Балабанов прислал тебе очаровательну. Помощницу?
- Да, от него дождешься. Это Вилен Семенович студентка на практику. Вы же сами просили.
- Я?! – удивился Левин.
- Ну не лично вы, а наверное кто-то из университета.
- Может быть, - сказал Левин, - а вы…
- Оля, - подсказал Кармалыс.
- Вы, Оля на какой специальности учитесь?
- На ПГС конечно, - сказала она.
- Понятно, - сказал Левин, - ну что ж Дима, пойдем посмотрим, что у тебя тут творится на объекте в отсутствии начальства, ты ведь совсем один остался. Они прошли вдоль корпуса «В» и вошли во внутренний дворик. В корпусе «Б» работа уже шла полным ходом, хотя людей на стройке и было мало. Дмитрий знал, что Левин в свои восемнадцать с лишним лет очень опытный человек в строительстве. Он досконально знал строительное производство, но редко вмешивался в дела строительной организации, давая ей обширный простор к деятельности и требуя только исполнения графика работ в срок и с должным качеством. Как заказчик он был интересный человек, тараясь во время строительства усовершенствовать или изменить (читая, что это ведет к улучшению) проектные решения. В этом так же принимало участие и руководство университета, постоянно внося при строительстве новые решения как по конструкциям, так и по отделке помещений. Госстройэкспертиза экономя бюджетные средства упрощала отделку зданий и все проектные решения и проектировщики метались между двух огней пытаясь удовлетворить требования и экспертизы и заказчика. В итоге все же заказчик добивался своих требований и в результате получились неплохие учебные корпуса, в которых не про то было приятно учиться, но в них чувствовался запах былых дней, вкус ушедшей эпохи. Обо всем этом и думал Дмитрий, пока Левин распекал его о медленной работе, соблюдения качества, предложения по усовершенствованию строительного производства и проектных решений.
«Проектных решений? Зачем? – думал Дмитрий чуть ли не вслух. – Зачем нам надо думать о усовершенствовании проектных решений за проектировщиков?»
Но что Левин всегда ему отвечал: «Дима, проектная организация занята своими делами. А мы с тобой должны подумать как нам с тобой сделать лучше и дешевле. Дешевле чтобы тебе было проще выполнять строительные работы, а чтобы у нас было все то, что мы хотим. И все это мы должны предложить, как вариант проектировщикам, чтобы они выполнили корректировку проекта, необходимую нам всем».
Вот и теперь Вилен Семенович проходя по корпусу распекал его, что работа идет медленно и не совсем качественно, что можно было подумать об ускорении работ, что необходимо составить график строительно-монтажных работ и выполнять его. Они прошли по лестничной клетке и спустились в подвал. Оттуда уже вытащили разобранных два водогрейных чугунных котла. Во время военного госпиталя в этом корпусе была котельная, а в подвале находился склад угля.
Они быстро обошли весь корпус и всюду Левин останавливался и говорил с рабочими, расспрашивал как идут дела, интересовался работой и чем они недовольны.
Вилен Семенович был в своем амплуа!
Ольга тоже со всеми спустилась в подвал и осматривала низкие сводчатые потолки, весь пол заваленный мусором, битым кирпичом, обрезками металла, отходами раствора. Они с трудом продвигались по этим кирпичам, наваленными целыми грудами и Ольга с удивлением думала, как здесь ходят рабочие, не говоря уже о том, что на второй этаже более 7 метров (как ей показалось) они подымаются по шаткой деревянной лестнице.
После того, как Левин с Кармалысом ушли по своим делам Дмитрий повел Ольгу показывать ей уже отремонтированные учебные корпуса. Он решил не заниматься сегодня бумажной волокитой и не загружать ею Ольгу. Он вдруг невольно словил себя на мысле, что уже начинает в чем-то ее защищать.
Они прошли по корпусам, осмотрели кое-где открытые аудитории, картины развешанные на стенах коридоров, фотографии начала ХХ века, находки в витринах, найденные на территории бывшего иезуитского коллегиума, ну и вообще весь интерьер зданий.
Ольга, осматривая это все, восхищалась чуть ли не хлопая в ладони, а Дмитрий шел сзади и потихоньку усмехался. Потом они еще некоторое время сидели в вагончике и Дмитрий рассказывал о стройке, об их организации, где он работал раньше, где учился, ну и вообще о себе.
- А, ты Оля, откуда родом, - внезапно спросил Дмитрий.
- Я…я из Баранович, - чуть запнувшись казала она.
- А родилась где, где родина?
- Там и родилась в первом родильном доме 17 июня 1989 года. Так что завтра у меня собственно день рождения.
- Ну тогда заранее поздравляю, завтра с меня подарок.
- Ну вот получается вроде бы как сама напросилась! Неудобно!
- Ерунда, все в порядке, - сказал Дмитрий. Но этот диалог машинально заставил его задуматься. Сказалось служение в спецразведке ВДВ в свое время. Что-то фальшивое показалось ему, как она «чеканила» о своем рождении по датам и годам и именно в Барановичах. Он сам родом оттуда. Ну сроду не было такого говора в этом городе, могли бы послать по «хохляцки», по «польску» и даже на еврейском, но на прибалтийско-немецком не говорил никто. Это внезапное чувство подозрения вдруг возникшее и захватившее его полностью наконец иссякло.
- Боже, какой я идиот, и в чем я собственно ее подозреваю, во взрыве ракетной установке или покушения на президента» - подумал Дмитрий непроизвольно краснея.
Ольга смотрела на него и только видела, что он смущается и почему-то сторонится ее, а почему она не могла понять. Она не могла понять о чем он думает. Раньше с мужчинами у нее было проще. Она знала чего они хотят от нее, и тем более она знла, чего она хочет от них. А теперь все было так непредсказуемо и непонятно, что она стала теряться.
- Ну, что будем делать дальше, - спросил Дмитрий.
- Вообще-то я не знаю. Дима, миленький, - проворковала Ольга, - а можно я сегодня пойду домой. Я устала, а завтра я буду, как штык! Договорились?
- Ладно, Оля, давай отдыхай, до завтра.
Когда она ушла он еще долго сидел в вагончике обдумывая все, что произошло за этот день. Так скучно начавшийся день вдруг обернулся какими-то событиями, которые не входили в рамки обыденных повседневных рабочих дней. Раньше он приходил на работу, получал задания, расставлял рабочих, поручал им выполнять какие-либо действия, писал бумаги, ну в общем обычные рутинные дела. Ими, после ухода Ольги, он и занялся, что-то писал, что-то считал, что-то оформлял, пока не понял, что пора уже идти домой. Выйдя из вагончика, он закрыл его на ключ и, оставив в условленном месте, пошел прочь.

Глава третья    г.Полоцк
17 июня 2010 года (четверг)

В этот день Дмитрий пришел на работу раньше чем обычно. Какое-то предчувствие все время доставало его. Ну и что должно сегодня случиться! Да вроде бы ничего! Но попав в вагончик он сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Вагончик был закрыт на замок и замок не был тронут или открыт. Он сам открывал его своим ключем, нов се таки он чувствовал, что здесь побывал кто-то посторонний. Вроде бы все вещи были на своих местах, но едва уловимым приметам он чувствовал, что здесь что-то искали. Ящик стола был задвинут до упора, чего он сам никогда так не делал, так как тогда ящик заедал за что-то там цеплялся и выдвигался с трудом, поэтому он задвигал его до определенной глубины, чтобы потом не выдергивать его с силой. И точно, - попытавшись его выдвинуть он долго дергал из стороны в сторону, тот кто это сделал не знал этой хитрости и задвинул ящик до конца. Кое-как открыв его он просмотрел бумаги и увидел, что ничего не пропало, даже направление на практику Петровой было на месте. Тогда он стал осматриваться вокруг и очень скоро еще нашел следы посещения вагончика. Он помнил, как смотрел вчера альбом чертежей и скрутив определенным образом в трубку положил их на полку шкафа по диагонали. Листы альбома были старые и потрепанные и скрутить их плотно не представлялось возможным. И сейчас альбом тоже лежал на том же месте по диагонали на полке, но листы были тщательно расправлены, словно кто-то рассматривал их, а возможно и фотографировал и забыв снова скрутил их в трубку более тщательно, не потрудившись вновь память листы бумаги.
«И кому понадобились эти чертежи – думал Дмитрий. – «Какого черта, тоже мне тайна за семью печатями. Могли бы точно так же спокойно посмотреть их на сройке. Ничего не понимаю?
Кроме того он усмотрел еще несколько признаков, по которым было видно, что здесь до него кто-то побывал. Он еще немного постоял оглядываясь, а потом чертыхнувшись уселся за стол и принялся просматривать накладные. Очень скоро дверь открылась и появилась Ольга.
- Привет, Дима!
- Привет!
- Ну, какой у нас план на сегодня, что будем делать.
- Ты сначала отдышись, - усмехнулся Дмитрий, - а то вон как запыхалась, будто бежала очертя голову.
- А я боялась опоздать, - обиделась она.
- Ничего страшного если бы и опоздала , ничего страшного не случилось, ведь ты же на практике.
- Я вообще не люблю опаздывать!
- Надо же!
Дмитрий поймал себя на мысли, что почему то злиться на нее, это было, наверное из-за этого посещения кем-то его вагончика, но Ольга даже если и почувствовала его огорчения вида не подала. Как ни в чем, ни бывало, она уселась за стол и принялась рассматривать документы, лежащие на столе. Такой интерес со стороны практикантки Дмитрию не понравилось, но он сдержался и сунул ей табель, попросив переписать все фамилии рабочих на следующий месяц. Видя, как она тщательно выводит буквы, чуть ли не печатая их, он подумал, что нормальные люди так не пишут. Это мог сделать только человек, который редко писал на русском языке и слабо знаком с быстрым написанием слов. Он опять упрекнул себя на том, что подозревает Ольгу неизвестно в чем.
«Может это у нее такая манера письма, - подумал он, - а я глупо в чем-то ее подозреваю. Просто магия подозрительности какая-то, шизофрения!»
Ольга сегодня была одета, абсолютно так, как и вчера и только блузка была расстегнута на еще одну пуговицу и когда она невольно склонилась над столом он теперь увидел, что на цепочке висит небольшой золотой перстень с круглой печаткой. На печатке покрытой белой эмалью выступали шестиконечная звезда и крест.
- Интересный перстень, - задумчиво произнес он вслух.
- Какой? – удивилась Ольга, глядя на свои руки, но тут же застегнув пуговицу на груди и покраснев сказала. – Стыдно подглядывать за девушками, особенно в таких интимных местах.
- Вот уж даже и не думал, - обиделся Дмитрий, - все вышло просто случайно. А девушкам кстати надо застегивать пуговицы.
- Я то же не специально, просто спешила и забыла застегнуться!
- Все ладно, ладно, мир! Но все же очень интересный перстень, откуда он у тебя?
- О, это длинная история. Это фамильная ценность и досталась мне от бабушки, а той от ее бабушки. Вообще-то по преданию он достался нашему семейству после войны 1812 года, толи нашли где-то, толи купили, я даже не знаю.
- А почему ты носишь его на цепочке?
- Ну ты же видишь, - показывая перстень сказала Ольга, - он же мужской, а у нас в семье я единственный ребенок. Был бы у меня брат, то этот перстень достался бы ему. У нас этот перстень всегда передавался по материнской линии.
- Ну тогда все понятно, - развел руками Дмитрий. – Ладно, займемся делом.
Солнце поднялось уже высоко и теперь светило в окна вагончика, так что пришлось задергивать шторы. Они еще некоторое время занимались бумагами, но потом Дмитрий предложил пойти на объект и посмотреть, что же там сейчас происходит.
- Дима! – спросила Ольга, когда они вышли на улицу, - А тут никаких сокровищ не находили?
- И ты туда же! – покачал головой Дмитрий .
А что такое?
- Да надоело это уже все! Все ищут сокровища, фрески, монеты, клады, подземные ходя, тайны. Ходит тут один «землекопатель» надоел до ужаса (из музея-заповедника). Только где, какие-нибудь земляные работы, он тут как тут, изучает, замеряет, проверяет, а ты сиди и жди, а то еще требует сохранить то,то, то – это! Научный руководитель тоже свои требования выдвигает, где там в корпусе «Б» фрески были какие-то, где они были сейчас ничего не видно. То сохранить и восстановить своды, которые дышат на ладан. Хорошо еще, что проектировщики не требуют ничего лишнего, только все то, что указано в проекте. И вот теперь Ольга ты со своими выдумками!
- Хорошо, хорошо, не буду. Что ты так злишься? Ну а все таки говорят тут какие-то подземелья, подземные ходы и даже находили какие-то ценности или не так?
- Ладно, я особенно ничего не знаю, но ходят слухи, что есть подземный ход под Двиной, то ли из кадетского корпуса, то ли из Софийского собора, а может и собор соединен подземным ходом с кадетским корпусом. Вообще на Верхнем замке когда-то были и стены крепостные и башни, так что вполне могли быть и подземные ходы из осажденного города наружу. А вообще то профессор Дук с кафедры истории делал тут в Полоцке раскопки находили вроде бы интересные вещи, не сокровища конечно, но ценности. Для историков и глиняный черепок большая ценность. Хотя, если честно говоря я в этом не очень разбираюсь, я же строитель, как и ты.
- Разумеется, - рассмеялась Ольга, - ладно веди меня мой рыцарь!
Они вошли в корпус «Б» и Дмитрий направился к бригадиру, очень долго стоял с ним, о чем-то беседуя, потом они пошли осматривать фронт работы. Ольга предоставленная сама себе стала ходить и осматривать все вокруг, рабочие поглядывали на нее с некоторым интересом и иногда улыбались, но вскоре перестали обращать на нее внимание. Вскоре Дмитрий освободился и подошел к ней.
- Ну что спустимся в подвал, - спросил Дмитрий, - там надо кое-что посмотреть. Идем!
- Хорошо, пошли.
Они осторожно спустились по лестнице вниз, а там уже стояли рабочие не зная, что делать дальше. Под потолком одиноко светила одна лампочка, и направленным светом светил прожектор. Свет падая через узкие небольшие окна очень слабо освещал помещения. Все подвальное помещение было забито мусором, битым кирпичом, раствором. Рабочие собирали мусор в носилки и отправляли на двор. Котлы, которые находились здесь же, раньше были уже демонтированы и увезены. Работы еще было не приведи господь бог.
Пока Дмитрий давал указания, Ольга достала смартфон и тала фотографировать все вокруг себя. Когда начали вспыхивать фотовспышки, Дмитрий удивленно оглянулся, не понимая, что здесь такого интересного можно здесь наснимать. Ольга шла по проходу держа смартфон перед собой и изредка поглядывала на дисплей, делая это вроде бы как ненароком. Никому даже в голову не могло придти, что в этом волшебном аппарате встроен не только портативный металлоискатель, но и ультразвуковой сканер с помощью которого можно было определять под землей ходя, каверны и вообще любые пустоты, объемом не менее 2-3м3. Не пройдя и несколько шагов она тут же сумела обнаружить очень большой объем металла, а так ту пустоту на глубине 6-8 метров, уходящую куда-то дальше в сторону картинной галереи.
Дмитрий незаметно подошел к ней и заглянул через плечо.
- Интересный смартфон, никогда такого не видел!
- Да, ерунда, подруга привезла из Англии, - вздрогнула Ольга, - она там в колледже учится. Там у них этого добра навалом, Ленка их каждый год меняет, - и она срочно включила меню. – Главное очень хорошо и быстро можно выйти в Интернет.
- Ну, ладно, пойдем пообедаем, тут возле «ушастого» дома кафешка есть.
- Это, что за «ушастый» дом такой?
- Да вот рядом стоит девятиэтажка, как раз на месте взорванного Николаевского собора построили. Сверху над подъездами такие полукруглые кольца, точно похожи на уши Чебурашки, вот его и назвали «ушастым».
- А-а. Понятно. Ну что ж идем.
Они заказали себе обед и долго беседовали о всякой ерунде, пока ели и пили в конце обеда кофе.
Пока возвращались в кадетский корпус, Ольга заметила мужчину средних лет не менее 35 лет, одетый неброско, как и все в джинсы в рубашку с коротким рукавом и темно-бежевые сандалии. Одно, что бросалось в глаза это коротко стриженные русые волосы хорошо загорелое лицо и руки. Такой загар очень трудно получить в Белоруссии, лето в этом году не было особенно солнечным, так что такой загар можно получить или на юге или в солярии. Очень не похоже, чтобы такой человек посещал солярии, было в нем, что-то от зверя, или от хорошей охотничьей собаки, сделавшей стойку на зверя. И еще, что вспомнила Ольга, она видела его уже не первый раз. Она уже видела его здесь в Полоцке возле съемной квартиры, но самое главное, она видела его (и это вдруг вспомнила точно) в международном аэропорту в Вашингтоне.

6 часов спустя США, штат Миссури
Парк Хикори г.Джеферсон- Сити

По аллее парка утром шел человек в белоснежном костюме, голубой рубашке и белым галстуке в узкую красную полоску. На его седые волосы была водружена белая шляпа с красной лентой на ногах светлобежевые туфли, а в углу рта была зажата сигара. Это был Самюэль Джонсон. Он не спеша подошел к скамейке и уселся на нее. Вокруг было не так много народа. Гуляли пару дам с малыми детьми и шла по аллее держась под руку одна пожилая пара.
Однако, если внимательно присмотреться к окружающим, то можно было увидеть, как то тут, то там беззвучно двигались тени в камуфляже и так же мгновенно растворялись то в траве, то в листве деревьев. Иногда, если очень чутко прислушиваться, то можно было услышать какие-то вскрики, нарушавшие гомон птиц и шум ветра в листве.
Самюэль Джонсон великий магистр ордена «Звезды и креста» продолжал сидеть на скамейке и казалось кого-то поджидал. Этот кто-то показался через минуту и подойдя поближе уселся рядом на скамейке к Джонсону.
- Боже мой! – всплеснул руками Джонсон и засмеялся. – Джико Сандри, ну зачем же вы так загримировались, вас же почти не узнать.
- Мистер Джонсон, давайте не будем хохмить, а займемся делом, право это и в ваших интересах тоже!
- Вы мне угрожаете? – засмеялся Джонсон.
- Ни в коей мере, просто нам надо решить возникшие обоюдные проблемы!
- Ах, вот как «Приорыт Сиона» не может сам решить свои проблемы. Боже 121 свободных братьев, девять командиров Храма, столько рыцарей, всадников и даже сам великий магистр Джино Сандри, а решить ничего не могут.
- Не юродствуйте мистер Джонсон! И прошу держите себя в руках. Вы еще забыли про орден розенкрейцеров, орден «Розы и креста», а он ведет свое основание с XIV века.
- Бог ты мой дорогой Джино, не будем ворошить историю, а то я вам могу напомнить, что наш орден основан еще в 40 году от Рождества Христова и мы более могущественны и сильны, чем все ваши общества и ордена, поэтому действительно перестанем насмехаться друг над другом и я спрошу чего вам надо, хотя я и так все знаю.
- Возможно мистер Джонсон! Я признаю вы хорошо подготовились.
- Лучше чем вы думаете дорогой Джино! Все ваши люди уже обезврежены, не бойтесь, спаси бог они не ликвидированы и будут вам возвращены в лучшем виде. Над нами патрулируют в бесшумном режиме два вертолета с ракетами, так что не вздумайте присылать свою «кавалерию», это только приведет к бессмысленным жертвам. Кроме того вы находитесь под прицелами десятка снайперов, прицелы мы пока не включали, к чему эти лишние раскраски. И так говорите я вас слушаю!
- Хорошо мистер Джонсон! Мы прекрасно знаем, что вы ищете в Беларуси, а так же, что вы ищете и зачем.
- Ну и что же?

- Я вам предлагаю альянс, так сказать союз между нашими орденами, вполне возможно, что вам одним этого не поднять. А у нас отличные ученые, прекрасный архив и мы можем оказать серьезную услугу друг другу.
- И как вы себе все это представляете, мы что распилим этот артефакт пополам что ли?
- Я пока этого не знаю, но всегда можно договориться и решать эту проблему вдвоем.
- Дорогой, Джино! Как говорят русские не могут два медведя ужиться в одной берлоге. Я даже не представляю как можно поделить эту последнюю реликвию тамплиеров на два братства. Пока еще никто не видел этот артефакт и еще не знает его силы. Однако, судя по хроникам и преданиям, тот кто будет владеть им и узнает как он действует будет самым могущественным человеком на земле, а может даже и во всей вселенной. Так что дружище, кто же отдаст такое сокровище в чужие руки хоть на несколько секунд, хоть на мгновение. Так что этот разговор ни к чему не приведет.
- Ну почему же, мистер Джонсон! Договориться можно всегда, даже в этом тяжелом случае. В конце концов можно объединить наших ученых в одну лабораторию, с общей охраной и общими руководителями. Я даже допускаю, что главным наблюдателем будет кто-нибудь от вашего ордена.
- Это все понятно господин Сандри, но я все же думаю, что это предложение тоже неприемлемо. Очень все таки большой соблазн, чтобы стать единоличным обладателем артефакта, а за всеми даже в одном общем месте не уследишь и рано или поздно что-то обязательно случиться.
- Что же мистер Джонсон, жаль, что мы не договорились. Значит придется договариваться с вашим агентом Луизой, ну а если не договоримся…
- Не надо нас запугивать дорогой Джино, ваш Томазо, да, да милый мой, хоть и перекрасил свои волосы в светлый цвет, вряд ли что может сделать в Полоцке. Вы даже не можете представить сколько у нас там людей и на каком уровне. Так, что я думаю, надо пожалеть вашего Томазо. Хотя, сразу говорю, приказ о его ликвидации я не давал, только еще нам трупов не хватает в чужой стране. Я знаю, что он самолюбив и не в меру темпераментен, так что дайте ему приказ, чтобы он тихо уносил оттуда ноги и все будет хорошо! Ну а об вашем предложении я все таки доложу Совету и мы его обсудим.
Джино Сандри проскрипел зубами но промолчал и только откинувшись на скамейке, вдруг увидел на своей небольшую красную точку от прицела и как не был ко всему готов все же похолодел.
- Всего хорошего, дорогой Джино, - сказал Джонсан, приподнимая шляпу. – До встречи и пожалуйста посидите на скамейке минут десять. Он не спеша поднялся и прошел вперед, но вскоре из-за поворота появился лимузин (судя по посадке бронированный) и два черных внедорожника. Джонсон уселся на заднее сиденье и через пару секунд кортеж скрылся на повороте аллеи. Сандри сидя на скамейке и закипев от злости сорвал с лица усы и бороду, которые скоро оказались в урне

10 часов вечера г.Полоцк, ул.Гоголя
того же дня

Они уже несколько часов прогуливались по городу. Дмитрий и Ольга сначала зашли в кафе «Братчина» на Нижне-Покровской улице и отдохнув там Дмитрий понял. Что так он долго не протянет, в том смысле, что кошелек пустел с каждой минутой. Ольга незаметно и уже давно нажала красную тревожную кнопку на смартфоне и ее сигнал ушел через спутник не только в техническую группу поддержки но и в г.Джеферсон-Сити (США) на улице Мэдисон-стрит,10. А теперь сидя за столом спиной к стене и лицом к двери, она тщательно изучала всех кто входил в кафе, не переставая разговаривать с Дмитрием, а одновременно жареную картошку фри со свининой под сметанным соусом и запивая все это красным аргентинским сухим вином. Второго агента, который зашел в кафе и пристроился у барной стойки, она увидела буквально через полчаса. Это был невысокий, худенький человек, дет сорокапяти и уже начавший лысеть. Звали его Дэн и тот кто не знал его даже не представлял, что он стреляет одновременно с обеих рук из пистолетов, причем в мишени почти всегда остается только одно отверстие, может иногда расширенное и то что он может убить человека любым предметом и даже просто одним пальцем. Заходя он скользнул по Ольге коротким взглядом и один глаз его слегка дрогнул, давая понять, что он ее узнал. Ольге стало немного поспокойнее, хотя она и не вздумала расслабляться. Они еще немного посидели в кафе и когда собирались уходить, Дэн словно предугадав их желание первым поднялся от стойки бара и вышел на улицу. Когда Ольга с Дмитрием вышли из кафе и повернули к Богоявленскому собору на улице никого уже не было. Дэн куда-то исчез, но Ольга знала, что он где-то рядом и наблюдает за ними. Они прошли к улице Гоголя и стали подниматься наверх к памятнику Франциска Скорины и стали прогуливаться по проспекту Скорины (бывшему К.Маркса).
- Ольга, а ты где живешь, в общежитии?
- Нет, мы с подругой снимаем квартиру, возле кинотеатра «Родина» здесь в Полоцке, или вернее сказать это я снимаю, а квартира моей подруги Зины, досталась ей после смерти бабушки, но сейчас она уехала к матери в Минск и ее не будет пару недель. Так что я живу сейчас совершенно одна.
- Это здорово, а мне приходиться жить с родителями, не самый лучший вариант зато на всем готовом, готовить не надо, стирать не надо, как говориться живи не горюй.
Они еще долго ходили по городу, сидели в сквере на скамейке и болтали обо всем на свете. Погода стояла чудесная, было тепло, но не жарко. Солнце закатывалось за дома и становилось темнее, а ветер начал стихать.
Когда совсем стемнело и зажглись фонари и свет в окнах, Ольга предложила двигаться по домам и поднявшись они пошли по проспекту. Расставшись на перекрестке Дмитрий отправился к себе домой все время улыбаясь про себя, а Ольга свернула направо и пошла к своему дому. Она шла настороже, не оглядываясь, но чутко прислушиваясь ко всему, что происходит вокруг и осматриваясь почти на 180 градусов. Возле дома никого не было, даже старушек, которые как обычно сидят на скамейке у подъезда и судачат с утра до вечера, но сегодня их не было и в помине. Это как то было необычно и странно. Она почти неслышно проскользнула в подъезд и сразу же остановилась. Во-первых, в подъезде не горел свет, что тоже случалось редко, во-вторых, на лестнице пахло табачным дымом, но в этом подъезде никто никогда не курил. Старушки никогда бы не допустили посторонних курить в их подъезде, ну а сами они не потребляли эту «заразу», так что гоняли всех, кто пробовал это сделать. Она затаилась и услышала чье-то напряженное дыхании е между первым и вторым этажами. Надо было принимать какое-либо решение. Она постояла с секунду, а затем громко затопав рванула из подъезда, но тут же замерев нырнула в тамбуре за дверь и застыла затаив дыхание. Тут же послышались тихие, но торопливые шаги и в проеме двери показалась светлая голова и широкие плечи.
«Ах, мужчины, всегда на одну и ту же удочку», - подумала Ольга и с поворота врезала ребром ладони по сонной артерии. Незнакомец даже не успел захрипеть, только что-то тяжелое ударилось о плитки пола и тело рухнуло в проем. Но Ольга застыла на месте опять отпрянув к стене в ожидании. Скоро с улицы появился Дэн и небольшим фонариком осветил лежащее на полу тело и она увидела светлые волосы и лежащий на полу «Глок-17» с глушителем. Это был тот самый человек, который следил за ней. Он начал шевелиться и Дэн нагнувшись к лежащему человеку тихо произнес: «Сам напросился» и резко крутанул тому голову. Раздался хруст позвонков. «Будь пока здесь» - сказал Дэн и выскочил на улицу, а через секунду он подогнал легковую с открытым багажником и потушил огни. Сунув пистолет в карман, он одним рывком взвалил тело на плечо и тут же сунул его в багажник, захлопнув крышку.
- Все пока, - сказал Дэн, - но все же смотри осторожно на лестнице. Может проводить?
- Не надо я сама!
- Ну как знаешь. Счастливо.
Ольга осторожно поднялась по лестнице на второй этаж и открыв дверь ключом, вошла в квартиру. Закрыв дверь на задвижку и опустив шторы она на всякий случай осмотрела всю квартиру и убедившись, что все в порядке отправилась в ванную. Только здесь опустившись в горячую воду с пеной, она почувствовала, что ее тело бьет дрожь и поняла, что это запоздалый рефлекс на случившиеся события. Она долго лежала в воде наслаждаясь ее теплом, почти уже засыпая, но наконец встала, вытерлась полотенцем, легла в кровать и почти в тоже время провалилась в пучину сна.

Глава четвертая    г.Полоцк
18 июня 2010 года (пятница)

Как говаривал бригадир Петрович, есть только несколько праздников заслуживающих достойного внимания: это день аванса, день получки и каждая пятница после обеда. Так думал Дмитрий двигаясь на работу. Сегодня надо было подготовиться и расчистить побольше подвальные помещения, потому что обещал приехать проректор Левин с проектировщиками, а возможно появиться и сам ректор Д.Н.Лазовский. Как не кстати , что не будет ни директора Балабанова , ни главного инженера Круглова. Не очень он любил отчитываться перед большим начальством, легче и проще ему было находиться с рабочими. Он зашел в свой вагончик и тут же появился пресловутый бригадир Петрович, который, как говорится, сразу стал качать права, - и инструмента у него не хватает, и спецодежду уже давно пора менять, рукавиц давно тоже не выдавали, не говоря уже о том, что не вовремя подвозят материалы, да и людей не хватает.
- Петрович, ты достал, - чуть не вскипел Дмитрий, - какие люди, ты о чем говоришь, тебе что алкашей хочется воспитывать? Ты где нормальных рабочих найдешь? Нормальные они все уже давно в России, деньги стригут. А материалы, я их что рожаю, позвони на ЖБИ да узнай. Да и зачем тебе сейчас материалы, ты свой строительный мусор сначала убери, тут всего лопаты и носилок хватит. А спецуху, это пожалуйста к директору, или в контору, ты же знаешь, я этим не занимаюсь. Все, Петрович, давай ступай, мне еще кучу бумаг разгребать, иди, иди!
Бригадир ворча удалился из вагончика и еще долго был слышан за окном его глухой бас. Уже наступило десять часов утра, а Ольги почему то все еще не было и он уже стал было волноваться, когда дверь наконец открылась и вошла заспанная студентка.
- Ну как проспала? – спросил Дмитрий?
- Да, ты знаешь, совсем отключилась, наверное вчера для меня был тяжелый день. Ну что будем делать сегодня?
- Что делать? Начальство встречать придется, вот так!
- Что не любишь этого, - съехидничала Ольга.
- А кто любит получать нагоняй, назови! Вот то-то, что никто! А вот спорим приедет Левин на штаб и первое что спросит: «Где график работ, почему его нет?»
- А ты откуда это знаешь?
- Знаю, знаю!
- Ну тогда чего ты не делаешь этот график?
- А толку! Во-первых, его должен делать ПТО и за подписью директора, по его приказу. А так все это просто ерунда!
- Ничего себе, - удивилась Ольга, - какие сложности! Ну хоть черновик можно подготовить и показать. А вообще, как хочешь!
- Я бы и хотел, да не могу. Тут очень многого всего. И финансы, и материалы, и люди и все просчитать все сроки и всеравно ни один график не выполняется.
- Ладно, все забыли об этом!
Дмитрий выглянул в окно и увидел Левина с Кармалысом, а так же проектировщиков: двух конструкторов и одного архитектора. Они стояли возле корпуса, прямо на углу и о чем-то беседовали. «Славо богу, что еще ректор не приехал» - подумал Дмитрий.
- Ну вот, - обернулся он к Ольге, - и начальство пожаловало, как видишь. Пойдем встречать, деваться некуда.
Они вдвоем вышли на улицу и приблизились к стоящей группе людей.
- Добрый день, - поздоровался Дмитрий и протянул по очереди всем руку, кроме женщин.
- Добрый день Дмитрий, - прокартавил, как всегда Левин. – Ну как у нас дела с графиком, составили?
Дмитрий обернулся к Ольге и та удивленно пожав плечами махнула головой.
- Вилен Семенович! – сказал Дмитрий, - Ну откуда я один составлю график. Ни директора, ни главного, что я один могу.
- Вот так всегда, - сказал Левин, - а я вашему директору говорил давно, что надо сделать и что я теперь ректору скажу. Ладно, пойдем на корпус, буднем смотреть как дела идут.
Они опять все вместе пошли на корпус «Б» и Левин в сопровождении Кармалыса, проектировщиков долго ходили по стройке. Ольга сначала было увязалась за ними, но потом все же опять спустилась в подвал и вынула из кармана снова телефонную трубку. Она ходила по подвалу взад и вперед , проверяя все понемногу, и пол, и стены, и даже потолок. Все что высвечивалось записывалось в портативный компьютер. Сегодня на нее уже почти никто не обращал внимания. Наверху Левин подозвал к себе Дмитрия и спросил:
- Слушай, а где твоя практикантка?
- Да где-то здесь, Вилен Семенович. Может на улицу вышла, или в подвал спустилась, а что такое?
- Да ты знаешь, я узнавал, мы не планировали на вас еще и практикантов навешивать, у вас и так своей работы хватает.
- Да она говорила, что кто-то там упросил в деканате, может знакомые.
- Ну может быть, - сказал Левин, - ладно, слушай надо там кое-что подделать в корпусе «Д». Ты выдели пожалуйста пару человек Кармалысу. Договорились?
- Хорошо, Вилен Семенович.
Пока они были в корпусе, Ольга успела подняться из подвала во двор, туда же вышли и все остальные. Время близилась к обеду и проектировщики вместе с Левиным сели в «Газель» и уехали в Новополоцк.
- А где-то вот здесь, - сказала Ольга, - у иезуитов был когда-то глубоченный колодец и воду оттуда качали непосредственно в один из подвалов корпуса, который увы не сохранился.
- А ты откуда знаешь?
- Из Интернета!
- Ну ты знаешь, по-моему по обычному Интернету такое не узнаешь, это надо залезть куда-то в архив.
- А я и залезла!
- И куда же это интересно, - спросил Дмитрий, - хотя бы не в архив КГБ.
- Только этого не хватало. Мне такие проблемы не нужны, я не хакер. Просто попала в один исторический архив и там есть много интересного по Полоцкому иезуитскому коллегиуму.
- Интересная ты дама, и зачем это тебе надо?
- А я всегда интересовалась историей, тем более я здесь прохожу практику, а вдруг еще и работать буду.
- Ну и что же ты наизучала в этом самом архиве?
- О, очень интересные вещи. Просто тайна на тайне. Но ничего доказательного.
- Ну видишь, - обрадовался Дмитрий, - ничего доказательного, что в общем то и надо было доказать. Одни сказки, легенды, предания. Как там у Пушкина «преданья старины глубокой». Так что не ерунди ты пожалуйста.
- Нет, ну ты все таки послушай, что я на рыла. В иезуитских хрониках и летописях все же указаны, где есть подземные ходы и там кстати указан подземный ход под Двиной от иезуитского монастыря в сторону Задвинья и другие разные подземелья. Кстати говоря насчет колодца это на самом деле он на многих планах указан и даже показан дренаж, куда с такой глубины текла вода для нужд иезуитов.
- Ну очень интересно. И у тебя есть точные планы, где искать, что копать. Но даже если и есть эти подземные ходы, то в каком они состоянии и что там можно найти? Одни вопросы.
- И как ты это собираешься делать?
- Ну пока не знаю, есть одна задумка.
- И какая?
- Представляешь, я тут поизучала эти архивные материалы и вот что нашла. Ведь в Европе в конце XVIII века орден был упразднен по-моему если не ошибаюсь папой Климентом XIV и восстановлен только в 1814 году после наполеоновских войн. А в этот период времени иезуиты остались только в Российской империи и в частности в Полоцке.
- Ну и что из этого вытекает?
- А ты , Дима, послушай дальше. Все это время в Полоцке находились генеральные викарии Общества Иисуса в России, а потом по-моему с 1802 года это уже были генералы ордена и так было до 1820 года пока Александр I вообще не изгнал всех иезуитов из России. Вот такие дела.
- Что это доказывает?
- Не знаю, честно говоря! Но по всем легендам и преданиям за это время иезуиты могли вывезти сюда в Полоцк какие-нибудь ценности. Не могли же они отвезти их в Санкт-Петербург, хотя генерал ордена Габриэль Грубер пользовался большим влиянием в российской столице, но это все же не давало преимущества для ввоза ценностей ордена туда. Выходит, что если все эти легенды, хоть чуточку правда, сокровища надо искать именно здесь и нигде иначе.
- Послушай, ты опять про свои сокровища, - устало сказал Дмитрий. – Слушай, вы все чокнулись на этих кладах и сокровищах, как дети ей-богу.
Они сидели на скамейке под большими вязами и беседовали. После обеда солнышко склонилось, склонилось почти за крыши зданий и теперь тень падала на землю, закрывая почти всю площадку. Дмитрий откинулся на спинку и иронически поглядывал на практикантку, хотя в голову все время лезли слова Левина, что они не планировали послать к ним на практику студентку, но директор же все подтвердил.
- Нет, Дима, это ты послушай меня, - спокойно сказала Ольга, - ну представь, а вдруг мы действительно найдем клад иезуитов. Никто не нашел, а мы найдем. Представляешь во всех газетах и журналах такие-то и такие-то нашли в Полоцуке, в бывшем иезуитском монастыре бесценный клад золотых старинных изделий, украшенных драгоценными камнями, стоимостью… у…у! Ты что не хочешь прославиться, а кроме того мы же можем получить то, что нам причитается от государства четверть стоимости.
- Ты что же, все это серьезно, - удивленно спросил Дмитрий, - ты действительно на это надеешься, действительно?
- А почему бы и нет, почему бы нет?
- Хорошо, Ольга, как ты это себе представляешь, расскажи.
- Очень просто, если конечно у нас получиться. Завтра суббота, а значит на стройке никого не будет. Так?
- Ну так и что с того?
- Хорошо, мы с тобой приходим и начнем самостоятельные раскопки, - сказала Ольга. – Ты сможешь договориться со сторожем?
- Я то могу, но во-первых, где нам копать и где мы возьмем экскаватор?
- И напрасно смеешься, экскаватор нам не понадобиться, - обиделась Ольга, - нужны будут лопаты да лом, а копать где я примерно догадываюсь. На одном старинном чертеже, был нарисован колодец и приписка, что в этом месте есть какое-то подземелье и оно как раз находится в том корпусе «Б» в подвале.
- Ты это серьезно, ты знаешь все это?
- А как же ты думаешь, я что зря стала бы все это выискивать, я же тебе говорю, я люблю историю, вот и попыталась все раскопать.
- Ну, Ольга, даже не знаю, что и сказать, - растеряно пожал плечами Дмитрий.
- Господи, Дима, - вздохнула Ольга, - ну попытаться то, что хотя бы мы можем. Получится, значит получится, значит повезло, ну а на нет как говорится и суда нет. Нас же за это никто не осудит, никто не накажет. А вдруг повезет, вдруг найдем такое…
- Ну ты уговоришь кого угодно, - рассмеялся Дмитрий, - ладно придется отдать тебе еще выходные, но только прошу тебя никому ни слова, а то если узнает начальство, выгонит за самовольство, а если рабочие, так засмеют.
- Хорошо, договорились. Я буду молчать, как рыба. Теперь куда мы с тобой? Дмитрий взглянул на часы и удивился, было уже десять минут шестого.
- Ну куда, домой конечно, я только наберу Кармалыса, чтобы предупредить, что мы завтра будем на стройке. Он достал телефон и набрал номер.
- Сергеевич, - сказал он через несколько минут, - это Дмитрий. Послушай, предупреди своих я завтра буду на стройке, так что пускай будут в курсе. Хорошо! Ну счастливо. До встречи.
Он отключил телефон и сунул его в карман.
- Ну что, - повернулся Дмитрий к Ольге, - пойдем?
- Пошли, конечно!
Дмитрий закрыл вагончик и они вместе двинулись к воротам. Выйдя на улицу не спеша пошли по тротуару, пока не пересекли площадь Свободы, перед горисполком и пошли по бульвару проспекта Скорины. Ольга нет, нет да и поглядывала то на встречных людей, то на тех, что двигались параллельно вдоль домов. Но сколько она не высматривала, не смогла увидеть что-либо подозрительное. Так весь путь до Ольгиного дома они прошли почти молча, изредка перебрасываясь парой фраз. Наконец они вошли во двор и остановились у ее подъезда и Ольгу даже передернуло от того, что она вспомнила, что было вчера. Но на сей раз у подъезда сидели четверо старушек и наговорившись между собой теперь поглядывали на пару стоявшую от них невдалеке и о чем-то перешептывались.
- Ну, что ж мне наверное пора, - сказал Дмитрий, потаптываясь на месте.
Ольга посмотрела на него исподлобья и сказала:
- А может поужинаем вместе, ну или хотя бы чашечку кофе, я чувствую, что я тебе должна за предыдущие дни.
- Что ты говоришь! – засмущался Дмитрий, но потом снова расхрабрившись, сказал. – А четно говоря я все же здорово проголодался и съел бы наверное все, что угодно.
- Ну тогда идем.
И она взяв его под руку потащила к подъезду, вдвоем она уже ничего не боялась. Зайдя внутрь Дмитрий проговорил: - Ну теперь бабулькам хватит разговоров на целый вечер, а то и на завтрашнее утро.
- Это уж точно, - рассмеялась Ольга и подумала: «Где вы бабки были вчера поздно вечером? Хотя может…» Она открыла дверь и они вошли в квартиру. Дмитрий с удивлением стал рассматривать большую двухкомнатную квартиру с длинным коридором, высокими сталинскими потолками и совершенно немаленькой кухней. Квартира была обставлена более чем современно. В зале куда они вошли стояли кожаный диван светлого цвета и два таких же кресла, а между ними низкий журнальный столик. В одном углу плазма с домашним кинотеатром, а в другом книжный шкаф полностью набит книгами, на одной из полок виднелся ноутбук. Ольга усадила его в кресло и включив телевизор сама отправилась в спальню, чтобы переодеться, через двери была видна широкая двухспальная кровать застеленная покрывалом и огромное во весь рост зеркало. Дмитрий смотрел телевизор, шел какой-то фильм и не заметил, как Ольга вышла из спальни и уселась напротив него в кресло. Теперь она была одета в махровый белый халат и ему показалось, что она одела его на голое тело.
- Я пойду приму душ, - сказала она, - а потом займусь ужином.
- Может надо чем-нибудь помочь?
- О, нет я предпочтитаю готовить одна, не люблю, когда на кухне кто-нибудь еще находится, как говорится два медведя никогда не уживутся в одной берлоге. А ты если хочешь тоже прими душ, пока я буду готовить, я положу тебе чистое полотенце.
Очень скоро в ванной послышался шум воды, а через некоторое время Ольга крикнула, что ванна свободна, а она пошла на кухню. Дмитрий встал и вышел в коридор не выключая телевизор. Ему показалось, что он недолго стоял под струями то горячей, то прохладной воды, которая снимала напряжение дня, но когда он вышел из ванной, вытершись полотенцем и причесавшись, тол был уже накрыт. В зале на журнальном столе стояло два блюда с большим куском отбивного мяса, скорее всего бифштекса зажаренного с кровью и тушенными овощами, - цукини, брокалли, перцем, помидорами, луком и еще чем-то. Кроме того на столе стояло блюдо с салатом и огурцами, а так же соусник, бутылка белого вина и два бокала.
- Уже готово, - удивился он.
- Конечно, - рассмеялась Ольга, - все было нарезано и натушено осталось только подогреть и разложить по тарелкам. Ну садись и наливай вино.
Пока Дмитрий наполнял бокалы она щедро из соусника полила мясо и чокнувшись, и отлив по глотку они приступили к еде. С первым же куском мяса Дмитрий понял, что эта пища не его. Во рту горело словно там начался пожар. Он попробовал потушить его вином, но это удалось не в полной мере. Ольга уплетала за обе щеки, как не бывало, почти не глядя на него. «Наверное перец чили, хорошо хоть не васаби, - подумал он. – У нас никто почти не готовит мясо с кровью, а тем более такой соус. Это скорее грузинская кухня, или вообще мексиканская. Очень странно!» Он вилкой снял весь соус в сторону и тогда вкупе с салатом и овощами мясо показалось ему уже не таким острым, но все равно жгло небо и язык. Вскоре еда была закончена и они не убрав посуду сидели на диване рядом друг с другом и потягивали вино мелкими глотками.
Почему-то Дмитрия не оставляло чувство какой-то нереальности, ни страха или тревоги – нет, а чувство того, что это происходит вовсе не с ним и он видит со стороны какого-то другого человека, как в кино.
Солнце постепенно садилось и в комнате, с занавешанными шторами окнами, становилось сумеречно, поэтому экран телевизора становился самым ярким пятном.
- Ну, что партнер, - повернулась улыбаясь к нему, - ты уже насытился, голод утолил.
- О, да, - поперхнулся вином Дмитрий, - все было очень даже вкусно. Я сыт.
- А может ты утолил не весь голод, - усмехнулась она, ставя бокал на стол и придвигаясь к нему вплотную, - расслабься, не напрягайся, я девочка эмансипированная, а на дворе уже между прочим двадцать первый век.
Он даже не успел ничего ответить, как она притянула к себе его голову и впилась поцелуем в его губы. Ее губы были влажны от вина и на них еще осталась горечь от соуса, так что какие-то странные колокольчики чуть тревожно зазвенели в его ушах, зазвенели и смолкли. Он забыл все в какое-то мгновение и обнял ее за плечи, положив одну руку на высокую, упругую грудь, явно ощущавшуюся под халатом. Как он и предполагал халат был одет прямо на обнаженное тело. Они долго целовались (так показалось ему, хотя прошло не более 2х минут) и у него стала кружится голова толи от поцелуев, толи от вина, он стал забываться и пытался положить ее на диван, но Ольга засмеялась и чуть отстранила его:
- Милый, ну куда же ты так спешишь, ты же не хочешь все испортить. Идем! И поднявшись рывком на ноги, она взяла его за руку и потянула в спальню. Там она рывком сбросила покрывало с кровати на пол туда же упал и ее халат и теперь она стояла перед ни м совершенно обнаженной. И теперь в наступающей темноте он увидел, что ее тело гладкое и упругое, без единой жиринки, все играющее мускулами, с высокой довольно большой грудью и темными большими сосками, а там где должны были быть плавки осталась только незагорелая полоска кожи и едва виднелись темные волосы. Почему то ему пришло на ум, что она делаем интимнее стрижки волос, чего он раньше ни у кого не встречал. Он попытался притянуть ее к себе, но Ольга засмеялась и погрозила пальцем:
- Не спеши, я все сделаю сама! Не успев даже опомниться он оказался перед ней совершенно голый, не понимая когда же она успела его так быстро раздеть. Теперь она уже сама прильнула к нему всем телом и он сам сумел ощутить крепость ее мускулам, упругость груди и нервное подергивание плоского живота.
- Я все сделаю сама, - прозвучало над самым его ухом и в ту же секунду он оказался лежащим на кровати, на спине и понял, что это Ольга его толкнула туда. Через секунду она оказалась лежать рядом с ним и ее руки заскользили по груди, животу спускаясь к самому интимному месту, в то время как он обнимал ее целуя в шею и покусывая мочки ушей. Когда Ольга надела ему презерватив он задохнулся от непреодолимого желания и она как будто поняв это уселась сверху и выпрямившись положила обе его руки себе на грудь. То что было дальше просто показалось сном, сквозь который проскальзывали мысли, что у него никогда так ни с кем не было, что она очень прагматичная любовница, и что секс это то, что должно доставить ей удовольствие, ничуть не взирая на партнера. Ее стопы то становились тише, то подымались до звериного воя, после чего она могла или смеяться или плакать, ускоряя движение своего тела в такт своему состоянию оргазма.
Дмитрий подумал, что если одна из тех старушек, что сидели возле подъезда, живут над или под ее квартирой, то эти звуки наверное приведут их в неописуемый ужас. Наконец вопль поднялся так высоко, что Дмитрий сам ощутил окончание акта. Но Ольга отдохнуть ем у не дала.
- Я еще хочу, хочу, - зашептала она, положив голову ему на грудь. Дмитрий только руки развел в стороны, а Ольга принялась ласкать языком его грудь, живот, спускаясь все ниже, пока наконец он опять не стал задыхаться от желания. И все повторилось опять, только теперь уже Ольга лежала на спине и так выгибала спину, когда начинала стонать, что казалось становится на мостик. Потом они оба лежали на боку, потом сидели на кровати, потом стояли на коленях и Дмитрий уже потерял чувство времени, а под конец и силы. Ольга тоже оказывается была не железная и в конце концов они оба уснулу совершенно обнаженные, обнявшись друг с другом.
Дмитрий проснулся очень рано, только начало светать. Ольга лежала на боку, спиной к нему и свернувшись калачиком. Дмитрий быстро одевшись написал записку. «Я отправляюсь переодеться. Буду ждать в 9 часов прямо на объекте. Дима». Он положил записку в зале на стол и вышел наружу осторожно захлопнув входную дверь на замок.

Глава пятая    г.Полоцк
19 июня 2010 года (суббота)

В полдевятого утра Дмитрий переодевшись в рабочую одежду (намуфляжные куртку, брюки, бейсболку и высокие армейские шнурованные ботинки) подошел к кадетскому корпусу со стороны девятиэтажного жилого дома и прошел через открытые ворота в корпус «Б», уселся на стопке досок и стал ожидать. Сегодня с утра погода была пасмурная и несколько похолодало, однако дождя не было и утром по радиопрогнозу погоды его не обещали. Было очень тихо, ни ветерка, ни один лист на деревьях не шевелился и в здании было очень тихо. Дмитрий почему-то нервничал, и все время поглядывал на часы, потом поднялся и прошел за угол лестничной клетки, где рабочие складывали инструменты и проверил на месте ли стоят лопаты и есть ли лом. Все стояло тут же прислоненное к стене и удовлетворенно увидел, что здесь же лежит большой молоток и зубило.
Когда он вернулся на место, то увидел, что во внутренний дворик входит Ольга, но не стал выходить навстречу, а просто махнул ей рукой. Ольга в ответ помахала ему и пошла к корпусу. Одета она была почти точно так же как Дмитрий, в камуфляжной форме, таких же армейских высоких ботинках и камуфляжной кепи. Через плечо у нее висела большая зеленая матерчатая сумка на широком ремне и болталась почти у колен, как сейчас носят многие девушки.
- Привет, - сказала она подойдя ближе.
- Привет, выспалась.
- Естественно. Что, не будем терять времени, приступим к делу.
На миг ему показалось, что она хочет его поцеловать, хотя бы в щеку, но потом взглянув в холодные глаза Ольги он увидел в них только твердость и решительность и понял, что ошибся. И опять неприятный холодок пробежал у него по спине и сердце вдруг почему то стало щемить, но он опомнился и взял себя в руки.
Дмитрий подошел к инструменту и взял две лопаты, одну из них совковую, прихватил лом и показал Ольге, чтобы она взяла зубило и молоток, после чего они двинулись к лестнице и спустились в подвал. Дмитрий решил не зажигать прожектор, а только вкрутил до конца лампочку в патрон. Для такой работы как раскопки, освещения было вполне достаточно, ведь это не тонкая ювелирная работа.
- Ну где начнем, - спросил он.
Ольга, не отвечая, достала из нагрудного кармана, какой-то небольшой листок бумаги со всевозможными обозначениями и размерами и принялась рассматривать, шевеля при этом губами. Дмитрий не вмешивался, а только скептически смотрел со стороны. Наконец она стала отмерять шагами расстояние от одной стены до другой, потом долго еще крутилась почти на одном месте с телефоном в руках и наконец остановившись сказала:
- Будем капать здесь!
- Уверена?
- Почти!
- Да только копать тут наверное не придется. Сплошной кирпичный мусор, да и пол наверное из кирпича, как я думаю.
- Значит будем расчищать, - почти зло сказала Ольга, - давай мне лопату.
- Хорошо.
Дмитрий протянул ей совковую лопату в душе даже злорадствуя, что ж пусть попробует, какова это доля землекопа. Ольга на удивление принялась быстро и даже как будто легко разбрасывать мусор, захватывая лопатой довольно емкие порции бытовых кирпичей и отбрасывая их достаточно далеко. Дмитрий смутившись тоже одел перчатки и принялся орудовать лопатой. Так большое количество мусора отсюда все же убрали, но на глубине сантиметров 40-5- они уже наткнулись на плотно уложенный кирпич в кладку. Рассчитав круг от мусора диаметром около полутора метров, Дмитрий взял стоявшую здесь метлу и принялся убирать мелкие остатки, выметая их из этой ямки, поднимая вокруг такую пыль, что им даже пришлось начать усиленно чихать, прикрывая ноздри от пыли.
- Дима, хватит, - взмолилась Ольга, - а то тут нам без респираторов будет не обойтись. Хватит!
Дмитрий отставил в сторону метлу и перевесил лампочку таким образом, чтобы она светила непосредственно над расчищенным участком пола. Потом опустившись на колени он рукой в перчатке принялся расчищать небольшой участок пола почти в центре ямы.
- Смотри-ка, - сказал он, - это настоящая кирпичная кладка на хорошем известковом растворе и сохранилась отлично, кирпич судя по виду довольно старинный и уложен на ребро. Так сейчас никто не сложит, видно мы добрались до нормального старого пола.
- Видно так, - сказала Ольга, опускаясь на корточки.
- Дай мне, Оля, зубило и молоток. Взяв длинное зубило он начал выбивать кирпич, разбивая раствор по кругу. Очень скоро кирпич начал шататься и поддев его ломом Дмитрий вывернул его наружу, а под ним увидел белый известковый раствор, уложенный ровным слоем. Ударив несколько раз ломом, он пробил его, и лом уперся в плотный слой утрамбованной земли. Больше под ним ничего не было, хотя он погружал лом в землю на глубину сантиметров в двадцать пять.
- Мне кажется надо расчищать в эту сторону, - сказала Ольга.
- Ну что ж, перестал возражать Дмитрий, - давай попробуем.
И он стал выбивать кирпичи один за одним, тем более, что сейчас дела пошли проще, а Ольга вынимала их и отбрасывала в сторону. Когда чуть ли не половина ямы была расчищена Дмитрий взял лом и стал методично разбивать слой раствора, но все время натыкался на уплотненную землю. И вот когда уже надежды не было никакой, возле самого края ямы лом наконец-то удалился о что-то металлическое. Дмитрий и Ольга рямо замерли на месте. А после этого переглянувшись, бросились расчищать это место почти что руками. Очень скоро расчистив раствор они увидели край какой-то ржавой металлической плиты.
- Надо срочно расчищать дальше, - сказала Ольга и вскочив на ноги, тут же взялась за лопату.
Они работали еще около часа пока не расчистили все и наконец увидели, что перед ними на какой-то металлической раме лежит чугунная плита размером примерно 1,2х1м, вся покрытая ржавчиной. Дмитрий нашел мастерок и принялся счищать ржавчину в тех местах, где как ему показалось были выбиты какие-то знаки. Ржавчину было не так просто очистить и поэтому после того, как Дмитрий тщательно протер перчатками места знаков и пытаясь прочесть разобрали только те, что в одном месте были отчеканены какие-то латинские буквы, а в другом месте арабские цифры, но удалось только разобрать, что их четыре и первая вроде бы «1», а последняя не то «3», не то «5». Все остальное было так изъедено ржавчиной, что разобрать было ничего не возможно без ее полного удаления химическими методами.
- Ну что вскрываем, - дрожащим голосом произнесла Ольга.
- А как ты думаешь, сколько он весит?
- Вот и я не знаю. Не знаю даже толщину этой плиты, мы можем и не поднять ее вдвоем.
- Но все таки попробовать надо!
- Давай попробуем! В конце концов если это чигунина, ее можно и разбить. Но сначала попробуем поднять.
Дмитрий приспособил лом в качестве рычага подложив с одной стороны ряд кирпичей с куском доски и отбив раствор между плитой и опорой он приспособил лом и скомандовал:
- Если только немного приподниму, сразу просунь в щель зубило, чтобы зафиксировать. Он принялся потихоньку раскачивать плиту, а потом поднажав на нее он к своему удивлению довольно легко приподнял один край, а Ольга тут же вставила в щель приготовленное зубило. После этого передвинув опору поближе к плите он опять вставил лом уже поглубже и сказал:
- Ну вынимай зубило, теперь придется навалиться вдвоем всей массой. Раз, два … взяли. Они навалились вдвоем на лом и плита быстро приподнялась, стала почти вертикально и Дмитрий увидел, что зацепился за одно из ребер усеявших низ плиты, а она на самом деле не очень толстая. Ольга даже не предупредив Дмитрия оставила лом, который тот едва не уронив, навалился еще сильнее, а сама бросилась к плите и одним рывком, опрокинула ее в сторону на кучу мусора. Дмитрий вздохнув, отбросил лом в сторону и сел на кучу сложенных в сторону кирпичей. Он с минуту отдыхал пока Ольга деловито сложила в свою объемную сумку долото и молоток, достав оттуда два фонарика и один вручила Дмитрию. «А девочка-то предусмотрительная» - подумал Дмитрий, невольно взяв во вторую руку и протянутую ему лопату. Ольга стала рядом с ним и стала светить вниз в открывшийся в полу лаз. Все что они смогли увидеть это ступени из красного кирпича уходящие почти вертикально вниз и исчезающие под нависающим кирпичным сводом.
- Что полезли? – повернулась к нему Ольга.
- Подожди, что ты бросаешься сломя голову, а вдруг там газ, - задохнемся в два счета. Не лучше ли вызвать кого-нибудь из универа и показать им, что мы тут открыли.
- Еще чего, - возмутилась она, - мы нашли ход, а может там еще и клад и все отдать дяде. Никогда! А газ бы мы давно почувствовали.
- Как же почувствуешь, угарный газ тяжелее воздуха, он будет в самом низком месте, или углекислый, да и еще хоть какой…
- Дима, ну ты и темный. Откуда в подземелье угарный газ – это продукт неполного горения чего либо. Что тут в подвале может гореть. И углекислый газ не может быть да он кстати не отравляющий, а удушающий и услышав его мы можем тут же рвануть назад. А вообще в таких местах может быть только метан, но он легче воздуха и должен был уже подняться наверх, хотя…
- Вот именно, Ольга, что хотя…Метан ведь имеет способность взрываться как в шахтах… Бах-х-х! И от нас одни перья взлетят к господу богу.
- Очень ты, Дима, нительный. В шахтах уголь и он выделяет метан, а здесь откуда уголь или процессы гниения, тут насколько я вижу один красный кирпич или камни. Так что я думаю на этот счет особого риска нет и можно осторожно попробывать.
- Слушай, а может все же сообщим куда надо…
- Я свой шанс терять не собираюсь… Ты со мной или я пойду одна.
- Хорошо, Ольга, идем но только тихо и осторожно, тут еще могут быть и угрозы обвала и в случае опасности сразу назад.
- Договорились, тихо и осторожно.
- Я иду первым, Ольга!
- Еще чего даже не думай это я все открыла и на тебе, я на втором плане.
- Или я иду первым, или не идет никто, ну какая тебе в общем разница?
- Ладно, - успокоилась Оля.
Дмитрий подошел и включив фонарь сел на край лаза, спустя ноги вниз.
- Как только спущусь крикну тебе, тогда полезай, а я подстрахую.
- Хорошо, хорошо, иди уже быстрее, - торопливо сказала Ольга.
Дмитрий, нащупав ступень, стал осторожно спускаться вниз, одновременно опираясь на лопату. Он спускался медленно освещая фонариком вокруг себя и принюхиваясь. Пахло немного сыростью и какой-то затхлостью, а еще плесенью и какой-то серой, как пробка от хорошего сухого вина. Но дышалось легко и свободно. А вот кирпичный свод внушал некоторое недоверие. Кирпич явно шелушился и со свода и со стен и все ступени были усеяны осколками разной величины, но трещин не было видно в кирпичной кладке, значит замок еще держал. Он не считал ступени, они были высокими сантиметров до тридцати и шириной не менее двадцати сантиметров. Дмитрию показалось, что он по уклону спустился метров на 8-10 пока наконец ступени кончились и он ступил на пол уходящий дальше с уклоном градусов в 30-40. Осветив вокруг насколько хватало света фонарика он увидел довольно широкий, чуть больше метра полтора проход и высотой почти такой, так что стоять ему пришлось пригнувшись. Но дальше, как ему показалось подземный ход постепенно немного расширялся и чуть увеличивался по высоте. Пол был весь усеян битым кирпичом, нападавшие со стен и сводов. Причем здесь стены почти до половины были выложены из бутового камня с двух сторон, кое-где это были довольно приличные валуны. Дышалось по прежнему свободно и Дмитрий тихонько окликнул Ольгу и его голос эхом раскатился по подземелью. Пока она спускалась он думал по прежнему, что зря они ввязались в это дело, надо было предупредить тех, кого это касалось, а не лезть сюда самим. Но Ольга уж очень хотела прославиться, а заодно и разбогатеть, что ее остановить уже было трудно или почти нельзя, невозможно и вот поэтому они сейчас здесь в этом склепе. Наконец он дождался пока она спустилась вниз и сказал:
- Ну вот мы и здесь, что теперь будем делать?
- Будем искать.
- А что искать и главное где?
- Да вот именно здесь, - разозлилась Ольга, - этот ход скорее всего ведет к Двине, видишь какой крутой спуск, как бы не пришлось на заднице ехать по нему вниз. Значит так, ты идешь справа, я слева и ищем тайник. Я не думаю, что он устроен в своде потолка или в полу, скорее всего он устроен в стене, но вряд ли в бутовой кладке.
- Ты так уверена, что здесь устроен тайник? Откуда такая уверенность, а вдруг тут ничего нет?
- Я уже тебе рассказывала про иезуитов, но даже если тут ничего нет, почему нам не стоит обследовать этот подземный ход. Я же все это подробно объяснила, что же здесь непонятного?
Дмитрий опять разозлился на ее сумасшедшее желание найти какие-то тайники, клады и сказал: - Все идем и покончим с этим!
Они стали осторожно спускаться по подземному ходу, внимательно осматривая стены, но изредка светя на пол и потолок. Вскоре Дмитрий заметил, что стены из бутового камня кончились и весь подземный ход от пола до потолка стал выложен из кирпича. Он не знал сколько они метров прошли по ходу и даже время потерялось здесь под землей. Ольга, как самая нетерпеливая из них вырвалась вперед. Воздух по прежнему пах плесенью и даже сильнее, но повысилась его влага и Дмитрию казалось, что возникла какая-то духота. И тут он заметил, как Ольга идущая впереди в шагах десяти застыла на месте светя фонариком куда-то вниз, но он и сам остановился, увидя справа от себя какой-то узкий ход, уходящий куда-то в сторону. Прислонив лопату перед этим проходом он посветил туда фонариком и увидел узкий проход уходящий вверх и куда-то назад, откуда они пришли.
- Дима, иди сюда, - услышал он голос Ольги и подошел к ней.
Она сидела на корточках и что-то осматривала внизу, почти у самой земли. Посветив туда же фонариком он увидел, что Ольга протирает рукой какой-то кирпич с буквами «А.М.Д.G».
- Ты знаешь, что это такое, - спросила она.
- Понятия не имею.
- Это заглавные буквы «Ad Majorem Dei Gloriam» (К вящей славе Божьей)
- И что это значит, я ничего не понимаю?
- Эх, ты , неуч! Все элементарно – это девиз Общества Иисуса (иезуитов)
- Неужели? Это правда?
- А зачем мне врать дорогой. Смотри!
Она вынула из сумки молоток и стала осторожно простукивать этот участок стены и очень скоро они убедились, где раздается глухой барабанный звук, а где цельный стук плотно уложенного кирпича. Потом Дмитрий взял долото и молоток и стал осторожно выбивать в этом месте кирпичи. Первый поддался с большим трудом и на это ушло некоторое время, так плотно они были пригнаны друг к другу. Но потом правда дело пошло куда лучше и кирпичи стали вылетать один за другим пока наконец не открылась вся ниша внутри которой был виден какой-то ящик или ларец, укутанный наверное какой-то тканью.
- Видишь,- прошептала Ольга, - мы нашли, а ты не верил. Ура!
Дмитрий смотрел в открывшуюся нишу и озабочено чесал затылок. Такого он никак не ожидал.
- Дима, слушай, принеси лопату, надо здесь все расчистить.
Он машинально развернулся и пошел назад, туда, где оставил инструмент, но на полпути эйфория от увиденного, вдруг прошла и он опять ощутил какой-то холодок на спине и интуитивно понял, что здесь что-то не так и зачем теперь лопата, если ниша уже открыта. Что здесь мусор тоже надо убирать, куда и для чего. Он внезапно направил фонарик туда, где должна была стоять Ольга,и пригнувшись шагнул в узкий проход. Свет фонаря на мгновение ослепил ее, но Дмитрий увидев Ольгу в одну минуту осознал, что она стоит там где он и полагал, у противоположной стены, и целиться в него из 9 мм «Валтера П38К» укороченного с длинным глушителем и в ту же секунду погасил фонарь. Выстрела он не услышал, только тихий хлопок, но пуля ударившись в стену за нишей взвизгнула и умчалась по подземному ходу. Свет от ее фонаря опять заметался по подземелью и вновь раздался хлопок и стук пули. «Две, а магазин на восемь патронов, значит осталось еще шесть, а вдруг есть и запасная обойма» - подумал Дмитрий. То что у Ольги «Вальтер» он даже не сомневался и магазин на восемь патронов у этой марки. В свое время Дмитрий в армии увлекся стрелковым оружием и это увлечение сохранилось до сих пор. Он собирал книги, каталоги, но в свое время пришлось не только подержать много оружия в руках, но и пострелять из него. Так что он с одного взгляда мог определить и «Вальтер» и «Люгер», и «Кольт», «Глок-17» (хороший ствол на 17 патронов) «Beretta-93R (эта вообще на 20 патронов), «Хеклер-Кох VР70 (нравился почти всем на 18 патронов) не говоря уже о «Лахти-35», ну а «Маузер К-96» вообще нельзя было не узнать. Только вот, что толку теперь от этих знаний с лопатой против пистолета. Он пригнувшись почти к полу прокричал рупором в обратную сторону подземелья:
- Ольга, ты что совсем одурела! Как он и ожидал свет фонаря метнулся в ту сторону, куда он направил звук голоса и раздались сразу два выстрела. «Так теперь осталось четыре» - подумал Дмитрий, - но что толку». Он опять повернулся в другую сторону и поднявшись к самому потолку снова крикнул:
- Ольга, ты что рехнулась на кладах, кончай палить!
Свет снова метнулся по подземному ходу и снова раздался хлопок и визе пули, а затем на чистом английском закричали:
- Мое имя Луиза Гомес!
Эту фразу даже не зная языка могут понять почти все. «Вот тебе и Ольга – Луиза, - усмехнулся Дмитрий, что ж я к себе не прислушивался, ведь все время что-то давило. Великая вещь интуиция. Поверил бы ни сидел бы сейчас здесь с этой чумной бабой, вот дебилка и что же она тут так упорно искала. Надо подумать, что теперь делать дальше». Дмитрий затаился и стал ждать, вооружившись одной лопатой. Свет фонаря больше не метался по коридору и Дмитрий осторожно выглянул в подземелье. Он увидел, что Ольга-Луиза стоит на коленях перед разобранным проемом и кажется пытается достать установленный там сундук. Она уже приподняла, как вдруг раздался какой-то скрип и механизм скрытый на сотни лет все же заработал и первый напор воды хлынул в подземелье полностью поднимая гидрозатвор. Фонарь Ольги-Луизы завертел поток воды и унес его куда-то вниз по подземному ходу. Дмитрий включил свой фонарь и увидел, как целый сноп воды с сумашедшим давлением отбросил Ольгу-Луизу к противоположной стене, о которую она ударилась с такой силой, что потеряла сознание и прижатая к стене продолжала стоять поникнув голову на грудь. Вода уже подобралась к Дмитрию и поднялась чуть ли не до колен, хотя основной поток уходил пенясь в противоположную сторону. Он еще раз посвятил фонариком в сторону Ольги-Луизы и увидел, что поток воды немного ослаб и она, подняв голову даже, не шевельнув руками, рухнула в поток и Дмитрий только успел заметить как мелькнули в воде на мгновение ее ноги и все исчезло в пенном потоке. Первым желанием Дмитрия было броситься вслед и вытащить ее из воды, но разум взял верх и он вспомнил, как она пыталась его цинично пристрелить в этом «склепе», а кроме того его насторожило ее вид и как она падала в воду. Кроме того, как глубоко уходит этот подземный ход и что там в глубине, придется вплавь искать это утонувшее и выбираться назад, честно говоря на это не было никакого желания. Он так никогда и не узнал, что когда появился первый поток воды, Ольга-Луиза в страхе вскочила на ноги, но следующим напором воды ее отбросило к стене и в ту же секунду заостренный штырь торчащий из стены пронзил ее точно между лопаток. В первое мгновение она потеряла сознание, штырь попавший между лопаток прошел сквозь позвоночник, перебив спиной мозг. Так что Ольга-Луиза перестала ощущать свое тело и стояла прижавшись к стене только за счет небольшого штыря, вошедшего в ее тело и напора воды, удерживающего ее в таком положении. Она неподвижно, можно сказать, висела на стене слегка наклонившись вперед и как только напор воды ослаб невольно рухнула в него не имея возможность ни пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Вода тут же подхватила и понесла вниз туда, куда сразу был унесен ларец, оторвавшийся от бечевы.
Она сначала осознавала, что ее несет куда-то, крутит и переворачивает, но потом вода хлынула ей в рот и в нос, попала в легкие. У Ольги-Луизы не было даже сил, да и желания откашляться, она вдруг осознала, что все кончено и ей стало уже безразлично и жизнь и смерть, в какой-то момент что-то блеснуло в ее глазах, и темнота навсегда погасила ее сознание.
Дмитрий все еще размышлял, что же ему делать, как вдруг где-то впереди послышался какой-то гул и подземный ход как показалось ему заходил ходуном. Пол задрожал, как во время землетрясения, со свода посыпалась пыль и кирпичная шелуха. Дмитрий посветил вглубь подземелья фонарем и вдруг увидел, что откуда-то издалека приближается поток воды, словно набегающая волна на берег стремительно и вся в пене.
« Все пора давать деру» - стремительно пронеслось у него в голове», - что же я сижу здесь ноги, ноги».
И отбросив в сторону лопату Дмитрий бросился назад шлепая ботинками по воде и подсвечивая себе фонариком. Скоро он выскочил из воды и теперь бежал гораздо быстрее, а его подгонял гул настигающей воды и напор воздуха, который толкал в спину. Он вихрем промчался по подземному ходу, иногда падая и карабкаясь чуть ли не на четвереньках и даже не заметил как уже карабкался по ступенькам вверх, выронив из руки фонарик. Едва выбравшись на вверх, и откатившись в сторону он буквально увидел вырвавшийся из люка со свистом влажный воздух. Затем последовал какой то подземный удар и свод над подземной лестницей затрещал и в одночасье рухнул вниз, увлекая за собой мусор из битого кирпича, чугунный люк и обрушивая следом за собой землю. Довершило все это рухнувшая туда же перегородка оказавшаяся на самом краю провала, которую все равно собирались сносить. Но теперь она всей массой рухнула в эту яму подняв тучу пыли, намертво запечатав вход в подземелье. Земля, нарушенная обвалом потихоньку осыпалась закрывая слоем упавшим кирпичом. Когда все успокоилось, Дмитрий поднялся с земли, отряхивая грязь и пыль с одежды, а после этого машинально сел на доску и стал снимать мокрые ботинки. Вылив из них оставшуюся воду, он снял носки и выкрутив их досуха снова одел их на ноги и натянув ботинки, принялся опять их зашнуровывать.
Минут десять назад, те кто находился на берегу Двины, напротив ратуши, увидели странное явление на реке. Почти на середине реки вода вдруг заходила на поверхности ходуном, а потом на этом месте вдруг образовалась глубокая воронка, водоворот, словно кто-то открыл сливное устройство, куда она и выливалась. Это сопровождалось буквально минуту, потом стал слышен подземный гул, похожий на обвал лавины в горах. Водоворот постепенно исчез и на его месте стали выплывать большие пузыри воздуха и лопались на поверхности расталкивая воду в разные стороны. Но и это длилось считанные минуты, а скоро все утихло и течение реки опять приобрело спокойное течение и только редкая волна неслышно накатила на берег словно от моторной лодки прокатившейся на скорости вблизи берега. Те немногие кто наблюдал это явление еще долго стояли на берегу глядя на воду, но больше ничего не случилось, а поскольку все-таки начал накрапывать дождь, то раскрыв зонты они двинулись дальше. И они никак не смогли увидеть, что почти посередине реки вдоль русла образовалась довольно глубокая траншея длиной метров двадцать-двадцать пять. Через некоторое время она все равно будет занесена песком и илом под воздействием течения реки. Но по городу почти в тот же день пошли всевозможные слухи и домыслы, о том, что видели то ли взрыв бомбы, то ли в реке водится какое-то чудище, то ли то, что часть дна реки провалилась в какую-то пещеру и даже говорили о том, что из Балтики по реке поднялась американская подводная лодка. Слухи всегда слухи, но им часто верят! Дмитрий последний раз осмотрел образовавшуюся в подвале яму диаметром около 2 метров и глубиной в центре около полутора метра, скорее всего этот провал напоминал воронку от небольшой бомбы. Затем он еще раз осмотрел свою одежду, выкрутил лампочку пока она не погасла и поднявшись наверх, вышел на улицу, проходящую вдоль «ушастого» дома. Несмотря на прогноз, моросил небольшой дождь. Он падал ему на лицо, но Дмитрий почти не видел этого дождя, он был еще в некотором шоке. Придя домой он разделся и усевшись перед телевизором, налил себе целый стакан водки и выпил его залпом не закусывая. Опьянение не наступило, но руки перестали дрожать и мысли понемногу прояснились. Он сидел в каком-то ступоре, вспоминая все что произошло за последние дни, все свои подозрения, шаг за шагом, все слова и действия, как тому его учили в разведке. Когда он дошел до перстня, который Ольга-Луиза носила на цепочке, смутное беспокойство вновь овладело им и Дмитрий принялся анализировать что это такое. Ему казалось, что необычный вид перстня заинтересовал его, а то что он его уже где-то видел. Наконец какое-то озарение вернуло ему память. Почти такой же перстень он мельком увидел у одного из рабочих, когда тот снял с руки перчатку. Тогда он обратил внимание на этот перстень, подумав не мешает ли он ему работать кувалдой, разбивая перегородку. У него был такой же перстень со звездой и крестом, только он был без эмали. Этот рабочий устроился к ним на работу недавно, насколько он помнил по национальности казах, а фамилия его кажется Кунжуев.

Глава шестая г.Полоцк
22 июня 2010 года (вторник)

Во вторник, когда Дмитрий пришел на работу, там уже находился директор и главный инженер, вышедший из отпуска. Он подошел к ним и поздоровавшись рассказал, что было выполнено за время их отсутствия по работе, то что было сделано вне работы пока говорить не стал. А то, что он сделал сразу, как вышел на работу в понедельник, то это вызвал к себе бригадира Петровича и спросил его, где находится рабочий Кунжуев.
- Так он позвонил мне в воскресенье, - басом удивленно сказал Петрович, - и сказал, что уезжает на заработки не то в Россию, не то к себе в Казахстан. Я говорю а расчет, а документы. А он мне – да на черта расчет, разве это деньги, возьми говорит с ребятами за мое здоровье выпейте, а документы я уже забрал.
- Как это он мог документы забрать без заявления, без обходного?
- А я почем знаю, сказал что забрал и все тут.
- Ну ладно или работай, Петрович.
После этого Дмитрий позвонил в контору, чтобы узнать, когда и как Кунжуев забрал свои документы. И тут ему сообщили то, что его окончательно озадачило. Никто не помнил, чтобы Кунжуев подавал заявление или забирал документы, но на месте не оказалось ни его личной карточки, ни трудовой книжки, ни заявления о приеме на работу и вообще никаких бумаг касающихся лично его. Это было по крайней мере ну очень странно. Этот след скорее всего оборвался. Уехал человек на заработки – его дело, не искать же его за это через милицию и где искать в каком краю в России, Казахстане или еще где-нибудь по земному шарику. И на каком основании искать, на основании подозрений Дмитрия Куксина, связанного с неким оригинальным перстнем. Это в лучшем случае пошлют к черту, в лучшем. Может сделать запрос в Россию и Казахстан, а может сразу в Интерпол, только ведь что предоставить кроме фамилии. Как оказалось, никто не знает ни имени. Ни отчества, ни каких других данных ни фотографии, вообще ничего.
Потом Дмитрий вспомнил, что у него в прорабской есть табель, где должны быть указаны хотя бы инициалы, да еще один табель переписывала Ольга-Луиза. Он перерыл весь вагончик, но ничего не нашел, заодно чертыхаясь, что табель ведь все равно придется восстанавливать. И опять же Кунжуев работал уже почти три месяца, значит должны быть в конторе еще табеля и копии расчетных листков. Когда он звонил второй раз в контору он уже ждал какой ответ его ожидает и точно дождался его. Все есть, а эти бумажки словно испарились, ну заодно журнал по ТБ тоже не стоит искать.
После всех этих розысков он решил плюнуть на этого Кунжуева, но вспомнил, что он еще оставлял в столе направление на практику студентки Ольги-Луизы. Начиная и эти поиски он тоже предвидел какой будет конечный результат. Направление исчезло. Что же все закономерно. Тогда ему пришло на ум посетить ту квартиру, где она жила и он провел однажды вечер и почти всю ночь.
В обед он отправился туда. Все те же бабульки сидели на той же скамейке, только это был еще не вечер. Они очень странно, почти с удивлением почему-то посмотрели на него. Поднявшись наверх он позвонил в знакомую дверь квартиры. На этом все знакомство и закончилось. Дверь открыла такая же бабулька, как те что сидят во дворе.
- Здравствуйте, - сказал Дмитрий.
- День добрый!
- Бабушка, скажите, а где девушка, которая жила здесь с подругой?
- Так выехала она милок, еще вчера!
И она тут одна у меня квартиру снимала, правда совсем недавно с неделю.
- А может оставила чего-нибудь, записку или еще чего?
- Я и не смотрела. Она как мне позвонила сегодня с утра…
- Сегодня утром? – переспросил Дмитрий
- Ну я еще из ума не выжила, конечно сегодня. Позвонила и сказала, что срочно надо выехать. А мне-то что она заплатила вперед за месяц и деньги не требовала. Сказа, оставлю ключ в квартире, а дверь захлопну. Я пришла посмотрела так и есть ключ лежит в кухне на столе.
- Ну а может все таки, что-нибудь она оставила?
- А чего же ей оставлять? Все с собой забрала, а если не веришь, заходи и посмотри. Когда Дмитрий зашел в зал он понял, что такое выражение «отвисла челюсть», но в первую очередь подумал, что попал совсем в другую квартиру. Исчезла вся мебель, шторы, домашний кинотеатр, ему показалось что даже обои совсем другие. В зале стоял какой-то старый диван на котором лежал линялый ковер, у стены стоял стол с четырьмя стульями, в углу сервант с посудой и кое-каким хрусталем, а во втором углу на тумбочке допотопленный черно-белый телевизор «Горизонт». Увидев все это, в спальню ему даже не захотелось заглядывать.
- Она что же со своей мебелью квартиру снимала и ее то же вывезла, - спросил Дмитрий.
- Да ты что милок, чего бы это ей мебель за собой таскать, когда она тут есть. Конечно не ахти какая, а все же жить можно.
- Значит все это здесь стояло?
- А то! Она мне приглянулась девушка хорошая. Мой камод с собой не унесла! – засмеялась старуха.
- Ну ладно, спасибо бабушка, я пожалуй пойду.
- Иди, иди себе с богом.
Дмитрий, качая головой, вышел из «волшебной» квартиры.
После всех предыдущих «волшебных превращений» Дмитрий поостерегся докладывать начальству совершенно обо всем, что случилось за это время. Еще надо было объяснять откуда в корпусе «Б» в подвале возник этот провал. Рабочие в понедельник это сразу же обнаружили, но он сделал вид, что не знает, что здесь произошло и сказал оставить пока все как есть, пока он не доложит начальству и заказчику. И вот теперь стоя втроем возле вагончика он совершенно не знал с чего начать разговор и наконец придумав сказал:
- Алексей Алексеевич, что-то наша практикантка куда-то сегодня подевалась, не пришла!
- Какая практикантка? – удивился Балабанов.
- Ну как какая, с ПГС, Ольга Петрова.
- Ого, у нас уже практикантки появились, = засмеялся Александр Круглов.
- Дима, ты вообще о чем говоришь, я что-то тебя не понимаю, - сказал Бабабанов.
- Алексей Алексеевич! К нам прислали из ПГУ практикантку на производственную практику. Ольга Петрова. Я об этом вас спрашивал по мобильному в прошлую среду и вы сказали что в курсе и вы сказали заняться ею, - подробно рассказал Дмитрий.
- Дима, ты наверное переработался я с тобой ни по какому мобильному на прошлой неделе не разговаривал.
- Ну я же четко слышал ваш голос и набирал ваш номер, - возмутился Дмитрий.
- Дима! – Балабанов был уже в нетерпении. – Мой телефон накрылся еще в понедельник. Хорошая кстати мобила. Вот я и отдал его в ремонт и получил обратно только в пятницу вечером. Так что у меня целую неделю не было мобильной связи. Я даже со своими говорил по обычному телефону. Так что я даже физически и астрономически не имел возможности говорить с тобой по мобильной связи. Тебе это понятно!
- Но я же явно слышал ваш голос, - растерялся Дмитрий, - и вы все знали и говорили обо всем.
- Дима, ты меня достал. У тебя что галлюцинации. Ты случайно вчера не выпивал?
- Нет, не выпивал.
- Тогда может это шизофрения? Где же эта твоя практикантка? Ну покажи ее.
Дмитрий все понял и решил больше ни о чем не спрашивать и ничего не говорить. Одно он понял точно, здесь творятся какие-то странные дела, причем все организованно четко, а исполнение вообще на десять с плюсом.
Обстановку разрядил приехавший десант с ПГУ. Левин с инженером ОКСа и подошедший Кармалыс. «Видно по моему вызову из-за провала в корпусе «Б», - подумал Дмитрий. Поздоровавшись со всеми Левин сказал Дмитрию:
- Ну веди нас к своему кладу.
«Как тонко подмечено, - подумал Дмитрий, - ну прямо в точку, если бы он знал насколько это правда».
Они все двинулись к коридору и Дмитрий пока шел решил больше ни о чем не говорить, иначе если он расскажет все да еще будет настаивать на своем в лучшем случае его просто выпрут с работы, а в худшем можно угодить и в психушку. Еще раз он убедился в этом пока идя к корпусу поравнялся с Кармалысом и спросил:
- Сергеевич! Помнишь ту практикантку, что привел ко мне на прошлой неделе?
- Какую практикантку?
- Ну, Ольгу Петрову из ПГУ к нам на практику, что не помнишь?
- Дима, когда и кого я к тебе приводил? Ты братец что-то путаешь?
- Сергеевич? В среду на прошлой неделе ты заходил с утра в мой вагончик?
- Ну, в среду вроде бы заходил!
- А, зачем?
- Дима, ну что я помню, что ли каждый день, досконально, что я делал. Да тут столько дел все и не упомнишь.
- Ну, а студентку, я с ней полнедели по стройке лазил…
- Димочка, милый! Тут столько студенток, если ты конечно заметил… - рассмеялся Кармалыс.
На этом Дмитрий прекратил все дальнейшие расспросы «По моему это называется «выборочное промывание мозгов», - подумал Дмитрий, - и что теперь дергаться. Здесь по моему уже самые серьезные дела и не наше КГБ, а что-нибудь заграничное ЦРУ, Скотланд-Яред там или как его Ми-6, да и вообще может быть черт знает что. Нет увольте не мне тягаться со спецразведками неведомых государств. Увольте!» Спустившись в подвал и осмотрев место «аварии» Левин только присвистнул:
- Ну ничего себе ямочка, откуда это, а Дима, откуда?
- А я знаю Вилен Семенович, - обозлился Дмитрий, - пришли в понедельник, а этот провал уже здесь образовался. Может тут какой ни будь погреб был вот взял и обвалился от времени, стали ходить, таскать тяжести свод и не выдержал, а может дренажный канал рухнул, все может быть…
- Ладно, - сказал Левин, - будем разбираться Дмитрий вздохнул и вышел во двор.
В это время в Международном аэропорту Минск-2 в зале ожидания сидели два иностранных господина подданные Республики Венесуэла в ожидании рейса № 32 Минск-Берлин. Оба совершенно спокойно сидели, читая газеты и потягивая пиво из банок. Багаж был уже сдан, контроль пройден и до вылета осталось несколько десятков минут. Один из них худой и лысоватый очень сильно напоминал того, кого Ольга-Луиза называла по имени «Дэн», каковым он и являлся. Второй был несколько моложе, повыше ростом и почти атлетического сложения, но с таким же настороженным и холодным взглядом. Через некоторое время объявили о посадке и два венесуэльца отправились к «Боингу-727», который еще через промежуток времени вырулил на дорожку и взревя двигателями поднялся в небо навсегда увозя из Беларуси эти не столь желательных у нас господ.
Дмитрий так никогда и не узнал, каким образом он избежал знакомства с этими двумя улетевшими господами. Первое обстоятельство заключалось в том, что Ольга-Луиза уходя в субботу на раскопки (наверное опьяненная жаждой находки клада) не сообщила, что идет туда не одна и проходя через центральный вход наблюдатель увидел только ее одну не зная, что Дмитрий уже находился в здании, зайдя совсем с другой стороны. А второе было то, что его привычка ходить на работу в одной и той же одежде дало повод пометить ее «маячком». Таким образом, наблюдатели считали, что всю субботу он провел дома и никуда не выходил, а значит ничего и не мог знать и не мог ни в чем участвовать. После этого был потерян всякий интерес к его персоне.
И еще одно обстоятельство могло привлечь внимание к происшествиям случившимся вокруг строительства в кадетском корпусе, это труп мужчины, который нашли на берегу Двины в низких кустах почти прямо против Софийского собора. Обнаружили его ребятишки, которые сообщили взрослым, а те уже вызвали милицию. При предварительном осмотре, а потом и при вскрытии было обнаружено, что мужчина умер два-три дня назад от перелома шейных позвонков. Документов при нем не нашли, но часы, кольцо, портмоне с деньгами (белорусскими и долларами) были на месте, таким образом версия об ограблении отпадала. Других повреждений снаружи и внутренних органов тоже не было. Обследовав склоны холма у Софийского собора было найдено место, где этот человек мог поскользнуться и упасть вниз при этом сломав шею закатиться прямо в кусты. Следственный эксперимент полностью подтвердил эту версию (в 8 случаях из 10 манекен такого же веса и комплектации упавший с верха холма закатывался именно в эти кусты). Оставалось только выяснить, кто этот мужчина. Отпечатки пальцев ничего не дали (в картотеке их не было) на объявления в печати и по телевидению тоже никто не откликнулся. Пролежав в морге необходимое по процедуре время неизвестный мужчина был похоронен на кладбище Полоцка в безымянной могиле под номером 1254. Так закончил свое земное существование агент «Приората Сиона» Томазо.

Пролог

ХХI век наступил (c 1 января 2001 года). Это говорят век сверхоткрытий и парадоксов, век науки и мракобесия, век исцеления и непонимания, век тайн и их прочитания, век который мы не знаем и не узнаем уже никогда. Это будет дано другим. В 2002 году Григорий Перельман (Россия) доказал гипотезу Пуомкаре и взять один миллион долларов США (парадокс). Опять войны в Иране (2003г.), в Афганистане (2001г.), в Южной Осетии (2008г.), в Чечне (2008г.) в Сирии (2012г.). Человечество никак не успокоится воюя официально и неофициально с помощью терроризма – США (2 сентября 2001 г.) Египет (2011г.) Северная Африка и Ближний Восток (2012г.) Хрен редьки не слаще, хоть официально, хоть неофициально. Жаль, что читающим эти сроки не удается увидеть все, что будет дальше, а предугадывая самим дело неблагодарное, даже если ты новый Нострадамус. Хотя и некоторые ученые (Иссак Ньютен) пытаются предсказывать конец света согласно своего толкования Библии (не ранее 2060г.), а может это потому, что 28 июля 2061 г. к нам возвращается комета Галлея. А вдруг столкнется с Землей и бах-х-х! Все равно человек очень хочет знать, что будет поэтому и ходит по гадалкам и предсказателям и ясновидящим и магам. А все же лучше подождать и убедиться, что же будет на самом деле. Одно можно предугадать с полной уверенностью, за такое короткое время человеческая природа не изменится: зависть и любовь, верность и предательство, стяжательство и грехопадение, доброта и злость, милосердие и ненависть… Поэтому наверное все продолжится как и было раньше во все века и времена.
Но пора вернуться к нашим баракам. В общем то на стройке корпуса «Б» почти ничего не изменилось. Обследовав образовавшийся провал и придя к выводу, что он не грозит устойчивости фундаментов было принято решение уплотнить грунт и засыпать образовавшуюся воронку и строительство пошло своим ходом. Было возведено перекрытие между первым и вторым этажом и в 2011 году корпус был сдан в эксплуатацию с актовым залом, мультимедийной аудиторией и библиотекой. Строительство других корпусов продолжилось. По происшествию времени забылась и практикантка Ольга-Луиза Петрова-Гомес и рабочий-казах Кунжуев, и слухи о происшествии на реке Двине, и труп мужчины найденного в кустах напротив Софийского собора и образовавшийся провал в подвале строящегося корпуса.
Дмитрий тоже постепенно стал забывать обо всех событиях происшедших с ним, но все же иногда во сне приходят воспоминания об Ольге-Луизе, о подземном ходе и догоняющей его шипящей волне. Тогда он просыпается весь в холодном поту и долго лежит в темноте, боясь снова уснуть, чтобы его не посетило во сне уже увиденное. Но это случается все реже и реже и порой Дмитрию кажется, что это действительно произошло не с ним и он только знает об этом со слов других.
Желание добиться правды или рассказать о том, что с ним произош9ло уже больше вовсе не посещает его. Быть признанным ненормальным, а еще более и шизофреником с манией видений (а еще чего доброго и посещение дурдома) вовсе не прельщает его. «Пусть все идет, как идет, а там будет видно», - подумал он и это его успокаивает с самим собой.

Спустя месяц после описываемых событий в уже известном нам коттедже по улице Мэдисон-стрит в городке Джеферсон-Сити (США, штат Миссури) в кабинете сидел Самюэль Джонсон и как всегда попыхивая сигаретой, читал бумаги скрепленные между собой и лежащие в плотной коричневой папке. На сей раз он был один. Было тихое солнечное летнее утро и солнце все так же светило в окно сквозь неплотно задернутые шторы, высвечивая клубящийся сигарный дым. Его координаторы Билли и Джон подготовили объемистый отчет о событиях в Полоцке и он не счел нужным приглашать их к себе, решив одному в тишине все спокойно изучать. И сейчас, вчитываясь в написанные строки, он хотел понять, что же там случилось и как это все произошло. Неопровержимых фактов и свидетельских показаний было очень мало, в основном домыслы, предположения, выводы на основании опросов, слухов и выкраденных или подслушанных сведений. Как только Джонсон узнал о провале операции и скорее всего гибели агента, он вспомнил, что был против посылки Луизы Гомес, но координаторы его в этом убедили, хотя он мог не согласится. А так теперь он не мог полностью или даже частично обвинить их в этом провале, потому что в конце концов только он утверждал план и поэтому один отвечал за все. Все больше вчитываясь в отчет он говорил себе, что понимает все меньше. Джонсон перечитывал отчет уже наверное в третий раз и каждый раз он пытался представить, что все-таки случилось там на самом деле и все время у него получались разные варианты.
«Ну первая стадия была понятна, сначала внедрение наблюдателя под видом рабочего, потом приезд группы технической поддержки, а затем агента – это все было понятно и скреплено фактами. Внедрение прошло успешно, поломка телефона директора, ответ его голосом на звонок прораба, обустройство съемной квартиры, уничтожение агента Томазо, слежка за всеми лицами, вхождение агента в доверие и прочие мелочи тоже вроде бы были проведены нормально, не на все сто может быть, но результат на лицо. А вот дальше пошла неразбериха. Конечно и на старуху бывает проруха, но не настолько же. Агент сообщила, что вычислила где вход в подземелье и когда она собирается туда проникнуть, больше ничего толком не объяснив. Как туда проникнуть, что для этого надо, нужна ли помощь? Ничего не понятно. Сотни лет искали не могли найти и вдруг она одна все готова сделать! Наблюдатель действительно проследил что она прошла на объект и все! Два идиота! Одна амбициозная дурра решившая что все сможет сделать одна и добыть себе славу. Хорошо если так! А вдруг она двойной агент или что самое вероятное решила сдать находку тому, кто больше заплатит. Безмозглая дура! Второй тоже трусливый идиот не мог проследить за ней непосредственно до объекта и там уже действовать по обстоятельствам. Ладно! Во всяком случае случилось то, что случилось!
А вот дальше, что случилось основано на одних предположениях. Скорее всего она нашла вход в подземелье, потому что некоторое время ее маячок метался по зданию, а потом в одночасье пропал. В подземелье, да если еще на большой глубине сигнал не проследить, но раз он пропал значит либо его отключили, что маловероятно агенту это незачем, а кому либо другому не подсилу. Даже если разбить телефон и обесточить его маячок все равно будет подавать сигнал, а вычислить его среди микросхем почти невозможно.
Итак, значит, эта дурра нашла вход в подземелье, открыла его и проникла туда. Как она сама смогла открыть этот вход. Одна! А может ни одна? Во всяком случае, как утверждает техническая группа, прораба с ней не было. Он был дома, согласно электроники. Но кто видел, что он был дома? Никто в этом не убедился достоверно. Да он искал ее, был на ее квартире, но что это доказывает? Эти наши придурки – координаторы на этом основании утверждают, что он не знал куда делась Луиза, а значит не видел ее ни в субботу, ни в воскресенье. Ладно допустим в конце концов на этого прораба можно наплевать, вряд ли он что нибудь знает. Значит дальше, что было дальше после того, как она спустилась под землю! Тут мнения расходятся. 1. Она нашла то, что искала и попала под обвал. 2. Она не нашла то, что искала и попала под обвал. 3. Она нашла то, что искала и исчезла, а обвал случился позже. 4. Она не нашла то, что искала, исчезла и не попала под обвал и он случился позже.
Итак 2 вариант самый лучший и не требует никаких усилий для дальнейшего расследования, правда и артефакт не найден и похоже достать его тогда будет уже почти невозможен. При 3 варианте тоже еще не все пропало. Если она решила сыграть в свою игру, она еще более глупа, чем он думал. Никуда она не денется, на что можно надеяться, зная какой организации ты принадлежишь. Даже при ее амбициозности и глупости, она должна знать, что ее найдут даже под землей. Так что врядли. Вариант 4. Если она ничего не нашла то зачем ей нужно было бежать, исчезнуть. Она ни в чем не была виновата, если только ее к этому не принудили. Но из страны она похоже не выезжала, ни под своим, ни под подставным паспортом, через сопредельные страны, куда можно было попасть без виз и паспортов она тоже не выезжала. Значит она все еще остается в этой стране, а скорее всего в Полоцке, а еще скорее в этом подземелье.
Значит, вариант 1. Что мы имеем тогда. Она нашла артефакт, но не смогла выбраться. По двум причинам, как сказали эти придурки – координаторы, одна – это то, что она попалась под ловушку иезуитов (отцы иезуиты были мастаки на такие дела), вторая – это, то что действительно подземелье было очень старое поэтому и случился этот обвал (такое могло бы случиться и при варианте 2).
В любом случае дело провалено и теперь добраться до артефакта наверное почти невозможно, один шанс на десять тысяч, это полный провал. И еще, неизвестно цел ли артефакт после всех этих обвалов, а если цел, то сколько времени он может еще сохраняться там, а самое главное настолько ли он ценен, как об этом говорили многие. Это все надо будет решить. Судя по разговорам очевидцев, что они видели на реке, как раз и случился обвал подземного хода под Двиной, а организовать подводные работы по расчистке русла и определению места на виду у всех это утопия. Это полный провал. А провалы не прощают никому, особенно высшему руководству
Джонсон отложил в сторону бумаги и захлопнул папку. Он сидел еще некоторое время попыхивая остатком сигары, после чего отложил ее в пепельницу, и выдвинув ящик стола, достал оттуда «Браунинг». Пока он сидел раздумывая, что же теперь будет дальше, не с ним, а вообще с этим миром и не знал, что ответить на этот вопрос.
Внезапно зазвонил телефон, треща противно высоким тоном, и он снял трубку:
- Восемь к одному. Двадцать два – и дальше пошли короткие гудки.
«Значит, Совет осудил его восемь против одного. Давненько такого не было. Двадцать два! Лучше бы просто сказали «низложен» - подумал он и передернул затвор пистолета.
Одинокий выстрел на улице Мэдисон-стрит в городке Джеферсон-Сити, штат Миссури, США не услышал никто.

Плавно несет течение Западная Двина в районе города Полоцка. Она здесь не очень широкая, течение не очень быстрое и наверное иногда мелеет, иногда вода в ней прибывает. Что будет после строительства гидроэлектростанции на реке не знает никто, но во всяком случае Двина не исчезнет и будет по прежнему течь и здесь, и по Латвии вплоть до самой Риги, и впадении в Балтийское море. А где-то там на дне прямо напротив бывшего кадетского корпуса под слоем обвалившегося кирпича и почти двухметровым слоем песка и ила будет покоится тело агента ордена «Звезды и креста» Луизы Гомес, пока тление не оставит только одни кости скелета, а рядом с нею буквально под рукой, ларец с терновым венцом Иисуса Христа, пока еще совершенно целый не пропустивший внутрь ни капли воды. Надолго ли?
Кому теперь будет суждено найти последнюю реликвию тамплиеров?
Кто знает?