Эта электронная книга, в том числе ее части, защищена авторским правом и не может быть воспроизведена, перепродана или передана без разрешения автора. Контактная информация lomakina-irina (собака) yandex.ru.
Полный текст романа можно получить, написав мне на почту lomakina-irina (собака) yandex точка ру и указав желаемый формат (fb2, txt, pdf). Стоимость электронной книги 200 рублей, реквизиты размещены на главной странице.
2.
Где моя родина, в кармане у Польши,
в кармане у Польши, за воротом Франции…
По дороге к выходу Павел несколько раз останавливался и однажды почти повернул назад. Поднялся на две ступеньки, постоял, кусая губу – и, развернувшись, сбежал вниз. Возвращаться не было смысла: Рысь сказал все, что хотел. Кожаная папка-переплет жгла Шмелю руки, но он не мог остановиться на лестнице и начать читать. Да и времени терять не стоило. Пройдут дни, а то и недели, прежде чем страну захлестнет волна беспорядков. Но Рысь прав – смерть Всеслава может стать для Глада поводом окончательно разделаться с самыми опасными своими противниками, хотя бы для того, чтобы они не помешали его планам. Полковник, несомненно, числится в первом десятке таких противников, а он, Шмель, остается той добычей, которую выхватили у Глада буквально из зубов. Настоящие хищники таких вещей не забывают.
Павел быстро пересек стоянку и вышел за шлагбаум. «Ренны» на стоянке не было. В последнее время он почти не пользовался машиной, ему попросту некуда было ездить. Для служебных визитов существовал целый парк неприметных серых «Ланей», а домой он ходил пешком. Шмели жили в двух шагах от особняка вневэ, в том самом квартале, где много лет снимала квартиру Марина Шталь. Как только Павел вышел из больницы, а Лиля с сыном окончательно перебрались в Златград, полковник предложил им занять пустующие апартаменты Марины (платило за них ведомство). Но Шмель невежливо покрутил пальцем у виска. Он был уверен, что Лиля и на порог этой квартиры не шагнет.
Сам квартал, однако, показался ему вполне подходящим, и не только из-за его уюта и близости к работе. Отсюда можно было очень быстро выехать на Окружной проспект и, минуя центр, попасть на Северный тракт. А при желании – и на Южный. Лиле же еще в тот раз понравились двух- и трехэтажные домики, тесно стоящие друг над другом на холме с видом на реку, уютные дворики, каменные лесенки, соединявшие разные уровни квартала, и разноцветные крыши. И когда Павел предложил поселиться здесь, пробормотав что-то туманное про удачное расположение, она не стала спорить.
Ведомство оплатило еще одну квартиру. Кто в ней живет и живет ли вообще – в бумагах сказано не было. Павел сознавал, что этих предосторожностей недостаточно и что выяснить местонахождение его семьи – вопрос нескольких минут грамотной слежки, но в то время он хватался за любую соломинку и пытался подстраховаться везде, где было возможно. И с каждым днем все сильнее жалел, что поддался на Лилины уговоры и привез их с Ясем в столицу…
О Марине они с женой больше не говорили – с того самого дня в больнице, когда Лиля, с трудом скрывая радость от внезапного исчезновения соперницы с горизонта, заявила, что больше не желает ничего о ней слышать. О предательстве капитана Шталь Павел ей тоже не рассказал. Отчасти из-за этого требования, отчасти потому, что не смог. Слишком хорошо он представлял себе, как в Лилиных глазах промелькнет удовлетворение, и она подумает: «А я всегда знала, что она сука». И не хотел давать ей повода.
Ему и так пришлось нелегко. Рысь ясно дал понять: Марина ушла из-за него, Шмеля. Но что же ей двигало, ненависть или нечто противоположное, Павел так и не сумел разобраться. С одной стороны, она спасла ему жизнь (вряд ли трибунал под таким давлением ограничился бы каторгой). Но то, как именно она это сделала – исчезла без всяких объяснений – наводило на мысль, что она не желала его больше видеть, не говоря уже о том, чтобы с ним работать. Это было несправедливо, он ведь ничем перед ней не провинился. А еще несправедливее было ощущать себя обязанным без возможности вернуть долг.
Когда ее арестовали, он думал лишь об одном: «Она там из-за меня, а я ничем не могу ей помочь». И поражался холодному спокойствию Рыся. А после того, как пришла информация, что Марина добровольно сотрудничает с контрразведкой НР, других версий, кроме ненависти к нему, у Павла и вовсе не осталось. Марина должна была догадаться, каким образом ее поступок отразится на их с полковником работе и репутации. Но это ее не остановило.
После того, как Рыся понизили в должности и вместе со Шмелем перевели в отдел промышленного шпионажа, держать семью в столице стало как будто чуть безопаснее. Но никакого облегчения Павел не ощутил. К этому моменту стало очевидно, что противостояние главы надзорного ведомства с Рысем началось не вчера и что Глад охотится за многими тайнами старого разведчика. Что-то Рысь кинул ему, как кость голодному псу, когда уходил с должности начальника разведки, но это была капля в море, и Глад не мог этого не знать. Но в наступление до поры до времени не переходил.
Ожидание атаки, однако, изматывало хуже реальной опасности. Каждый день Павел готовился к тому, что Глад вот-вот попробует надавить на него и что-нибудь выяснить о секретах полковника, а проще всего давить было, конечно, через семью. Шмель понимал это, но сделать ничего не мог. Он дал Лиле слово, что они уедут только вместе, но уехать означало вслед за Мариной предать полковника.
Где-то вдали грохнул одиночный выстрел. Павел инстинктивно присел и метнулся к стене дома. С минуту постоял неподвижно, прячась в тени. Это еще что такое? Рысь ошибся в своих расчетах и новость о смерти Всеслава уже просочилась? Или кто-то из тех, кому поручена тихая зачистка, оказался некомпетентным идиотом? Но никакого шума за выстрелом не последовало, исключая рев нескольких проехавших в сторону центра «Зубров», и Павел, выскользнув из-под карниза с цветами, ускорил шаг.
Был девятый час, но город словно вымер. С введением военного положения пустые улицы по вечерам стали обычным делом, но с утра прохожие все же попадались. Ах да, сегодня же выходной, вспомнил Павел. Он работал не по графику и о ритме столичной жизни частенько забывал. Тогда понятно, почему так пусто. Без этого «объяснения» идти по улице было страшно.
Увидев почтовый ящик у дверей закрытого продуктового магазина, Павел остановился и достал из кармана пачку писем, провел пальцем, прикидывая количество. С десяток наберется, конверты все разные, почерк тоже (кто бы сомневался, у Рыся комар носа не подточит). Можно кинуть сразу штук пять, никто ничего не заподозрит. Но что делать с теми, что останутся? Павел оглянулся. Придется сделать крюк, потом точно будет не до того. Он свернул в арку и направился дворами в сторону Окружного проспекта. Там, на углу, была почта.
Благополучно добравшись и засунув конверты в ящик на двери почты, он осмотрелся. Хвала богам, здесь навстречу попадались прохожие, а по проспекту сновали машины. Среди них нет-нет да и мелькали пятнистые джипы или грузовики с черными номерами внувэ, но это уже не смотрелось чужеродно. Человек ко всему привыкает, мрачно подумал Павел. Когда здесь начнут расстреливать прямо во дворах, люди тоже быстро привыкнут. А уж если начнут расстреливать не здесь, а где-нибудь в Приграничье или в Лесном Граде, никому уж точно никакого дела до этого не будет. Проглотят. Бывали прецеденты.
Он свернул с проспекта на узкую улицу, ведущую к дому. Сначала она нырнула вниз (местность здесь была изрезана оврагами, и сгладить это не удалось даже плотной городской застройкой), потом пошла вверх, все круче и круче. Потянулись невысокие каменные заборы, отделяющие тротуары от проезжей части. Дома здесь стояли впритык друг к другу, без просветов. Не квартал, а маленький бастион. Павел никогда не замечал этого, а теперь вдруг увидел и стиснул зубы. Скорее! Не хватало еще держать здесь оборону.
Через минуту он свернул в арку, пересек двор и поднялся по каменной лесенке на следующий «ярус», где ждали новая арка и очередной дворик, как две капли воды похожий на предыдущий. Невысокие каменные заборчики разделяли дворы там, где этого не делали стены домов и крутые склоны, летом зараставшие лопухом и крапивой. Не зная дороги, здесь можно было заблудиться. Почти не запыхавшись (сказывалась привычка), Павел поднялся еще на один «ярус» и вынырнул из прохода между заборами прямо к детской площадке во дворе дома, где они жили.
Обсаженная акацией и сиренью, летом она была надежно укрыта от посторонних глаз, но сейчас просматривалась насквозь, и Павел с трудом поборол желание обойти ее по периметру. Он оглянулся на углы стоящего буквой Г дома, на арку в середине «ножки», но ничего подозрительного не заметил. Тогда он двинулся напрямик, через площадку.
Под ногами зачавкало: солнце, периодически выглядывая из-за туч, успело растопить ночную изморозь. Снег почти сошел, грязно-серые холмики виднелись лишь там, куда солнечные лучи не добирались никогда. И было тепло, теплее, чем вчера. Похоже, весна наконец-то пришла в город, словно только смерти императора и дожидалась. И все же, если бы Павел сам выбирал время для бегства, он подождал бы еще недели три. Неизвестно, получится ли доехать до самого Залесья, там теперь зона военного присутствия в двести километров от границы. Есть риск, что придется добираться лесом, а северный лес в апреле – не самое уютное место для женщины и трехлетнего ребенка…
С этой мыслью он зашел в подъезд. Дверь гулко бухнула за спиной. На лестнице, как всегда, не было света, но расположение нижней ступеньки он знал наощупь. Стараясь не шуметь, он поднялся на третий этаж. На подоконнике лестничной площадки сидел человек. Увидев Павла, он вскочил. Тот кивком велел ему подойти.
– Все спокойно? – Риторический вопрос. Будь что-нибудь не спокойно, охранник не выглядел бы таким сонным и расслабленным.
– Так точно.
– Спасибо. Вы свободны.
– Совсем? – удивился тот.
– Когда понадобитесь, вас поставят в известность, – уклончиво ответил Павел.
Охранник пожал плечами и направился вниз по лестнице, закуривая на ходу. Павел поморщился, но промолчал. Это уже не имело значения.
Он подошел к двери, но тут его озарило. Папка. Быть может, просмотреть ее здесь? Интуиция подсказывала, что изучать эти документы при жене не стоит. Не факт, что она о чем-нибудь спросит, но точно что-нибудь не то подумает, а Павлу не хотелось сейчас ни оправданий, ни объяснений. Ему хотелось одного: расстегнуть кожаный переплет и посмотреть, что за «старые долги» счел нужным отдать полковник, прощаясь навсегда. Там были ответы. Ответы на те самые вопросы, которых он так и не нашел, сколько бы ни лежал ночами без сна, глядя в потолок.
Павел вскинул голову, выглядывая в окно. Солнце опять скрылось за тучами, но определять время это не мешало. Почти девять. Он вернулся к окну, сел на подоконник и расстегнул пряжку, стягивающую кожаный переплет.
Две папки, одна совсем тонкая, другая чуть толще. И письмо. Конверт не запечатан, адресата нет. Нетрудно догадаться, кому оно предназначено. Он сглотнул и, отложив письмо, потянулся к папке потоньше. Письмо никуда не убежит. Рысь наверняка рассчитывал, что сначала Шмель ознакомится с документами. Он ведь, мать вашу, аналитик. Павел открыл папку и окаменел.
Он не знал, сколько так просидел, глядя на первую страницу с личными данными и фотографией. Дальше можно было не читать, все самое главное было здесь. Имя: Ярослав Шмель. Оперативный псевдоним: Вагант. И фото. Павел всматривался, все четче понимая: он не помнит брата таким. Он скользнул взглядом по странице. Вот, дата вербовки – 21 августа 1975 года. Тогда же, наверное, сделано и фото. В том августе Павел Шмель в последний раз ездил домой – хоронить мать. А его погибший брат почти в это же время соглашался – как тогда сказал Рысь? Стать кем-то вроде убийцы на службе императора. Соглашался умереть еще раз, но уже не для родителей (их очень вовремя не стало), а для непутевого брата, по глупости подавшегося в «орлы».
Павел бегло пролистал папку. Даты, имена, скупые строки отчетов. Богатая агентурная биография, ничего не скажешь. Последнее дело – июнь 1978 года, задание стандартное – ликвидация. Павел был тогда на Восточном побережье, где «орлы» разбирались то ли с пиратами, то ли с террористами, то ли с контрабандистами (о том, кто есть кто, он тогда предпочитал не задумываться). На этом папка заканчивалась. Последние листы были вырваны.
«Не вернулся с задания в Новой Родине» – припомнил Павел известную ему часть истории Ваганта. Понятно, почему Рысь не захотел ничего ему говорить: на момент их встречи Ярослав уже третий год по второму разу числился мертвым. Непонятно только, что делал Яц два года между переворотом и вербовкой, два года, за которые жизнь семьи Шмелей покатилась в тартарары. Скрывался? Павел еще раз просмотрел папку, но информации об этом не нашел, а подробно изучать каждый рапорт у него не было времени. Потом. Но Рысь… Павел покачал головой. Он всегда завидовал умению начальника держать лицо, но тут полковник превзошел сам себя. Знать все с первого дня, с первой встречи, и не выдать себя ни словом, ни жестом… Вот уж действительно, профессионал.
«А Марина? – подумал Павел. – Она что, тоже знала и молчала?» «Нет! Я в это не верю!» – возразил он сам себе. Это было бы запредельным цинизмом – потеряв одного брата, немедленно переключиться на другого. На Марину это не похоже. Хотя как он может судить, что она за человек – с учетом того, что она в конечном итоге совершила?
Но интуиция продолжала твердить: «Нет». Она не знала настоящего имени Ваганта, иначе не называла бы его по оперативному псевдониму даже в постели. Шмель покраснел (он до сих пор краснел при одном воспоминании о той ночи накануне похищения баронессы). А Рысь не сказал ей. Так вот почему… Павел усилием воли прекратил выстраивать цепочку умозаключений. Нет нужды гадать. Письмо! В нем должно быть всё то, чего не доставало в бумагах.
Но прежде чем приступить к чтению письма, Павел заглянул во вторую папку. Не зря же Рысь отдал и ее. Но беглого просмотра нескольких страниц оказалось недостаточно: он ничего не понял. Какие-то отчеты о чьих-то поисках на территории НР, старые, семилетней давности… Шмель заглянул в конец и увидел фамилию Марины. Но причем здесь она? Нет, чтобы с этим разобраться, нужно вдумчиво изучить всю папку, а на это времени нет.
Оставалось письмо. Шмель протянул руку к белому конверту и, помедлив секунду, достал пачку исписанных листков. Сощурился, разбирая почерк. Дата наверху стояла сегодняшняя. Рысь писал это утром, после того, как получил сообщение о Всеславе. Павел развернул листки к свету и начал читать.
«Если ты уже заглянул в папку с личным делом Ваганта, – писал Рысь без обращения и без приветствия, – значит, догадываешься о том, что я собираюсь тебе сообщить. Если нет, загляни в нее сейчас, а потом возвращайся к письму. Да, я знал твоего брата, он три года работал под моим непосредственным руководством. Но я не буду извиняться за то, что так долго хранил этот секрет. Мне казалось, что нашей работе эта информация лишь помешает.
Я нашел Ярослава там же, где и тебя – в военной тюрьме Златграда. Как именно он выбрался из Новой Родины и почему провел там столько времени, ты можешь прочитать в рапорте в его личном деле. Как ты помнишь, сержант императорских спецвойск Ярослав Шмель был в официальных списках расстрелянных, и когда ему удалось вернуться, его приняли сначала за самозванца, а потом – за шпиона. Могли и расстрелять, теперь уж наверняка, но вмешался я.
Ко мне стекалась тогда вся информация об Окраине. Одного разговора с Ярославом мне хватило, чтобы понять: он не шпион. А я как раз искал человека, который там побывал. И я предложил ему работу, но с условием, что для своей семьи он так и не воскреснет. Он колебался. Тогда я навел справки и выяснил то, что тебе и самому хорошо известно: пока Ярослав, уже вернувшийся в Рессию, сидел в тюрьме, умерла ваша мать. Отец скончался еще раньше, а ты успел пройти Вторую Южную и в тот момент участвовал в очередной спецоперации где-то в Приграничье. Связи с тобой не было никакой, а долго ждать было нельзя. И он согласился – думаю, не в последнюю очередь потому, что хотел отомстить тем борцам за свободу Окраины, которые жгли резиденцию Мирослава и ставили к стенке его сослуживцев. Я обещал ему, что его приоритетом будет работа против НР, и сдержал обещание, пусть и не в полной мере. Уверен: он рассчитывал, что вы обязательно встретитесь – после победы, когда его служба закончится, а режим секретности будет снят. Но всё сложилось иначе.
Работая на меня, Ярослав познакомился с Мариной. Я никогда не одобрял их связи, но и поделать с ней ничего не мог. Марина будто с ума сошла и никаких доводов разума слушать не желала. Их отношения были сложными, они постоянно ссорились. Ей хотелось работать вместе с ним, но это было невозможно в силу специфики его заданий, да и по многим другим причинам. Он же настаивал, чтобы она ушла от меня и занялась чем-нибудь менее опасным. Перед его последним заданием они в очередной раз поссорились, и, по словам Марины, расстались. Я уже рассказывал тебе, что с того задания Вагант не вернулся.
Я видел, что Марина очень тяжело переносит эту утрату, но, к сожалению, не учел, что она с ней так и не смирилась. Знакомство с тобой лишь все усложнило: она видела в тебе брата, но сама не догадывалась об этом. Когда это зашло слишком далеко, я все рассказал ей. Вернувшись в столицу из Холмогор, я дал Марине почитать папку с личным делом Ярослава, ту самую, которую ты держишь в руках. В ней были не только его данные, но и некоторые подробности последнего задания. К тому же, я имел неосторожность сказать ей, что сомневаюсь в его гибели. А когда она ушла, я не досчитался в папке нескольких последних листов.
Всех последствий этого происшествия я тогда не оценил. Когда Марина покинула отдел и подала прошение о переводе на оперативную работу в Новую Родину, я подумал, что она просто обиделась на меня и решила таким образом отомстить, а заодно исполнить свою давнюю мечту поработать «в поле». Но когда она перешла на сторону врага, все встало на свои места. Она сделала это, чтобы найти Ваганта. Это единственное непротиворечивое объяснение. Получив данные о его задании, Марина сделала верный вывод: ради того, чтобы отыскать Ваганта, Комиссар пойдет на любую сделку, даст ей и полномочия, и людей.
Самое время рассказать тебе о последнем задании твоего брата. Ты знаешь не хуже меня, что после бойни в Дубраве у императора не осталось законных преемников, все погибли тогда в сгоревшей резиденции князя Мирослава. Долгое время эта информация не подвергалась сомнению ни нами, ни разведкой НР. Но кое-что в отчетах меня заинтересовало. Нигде не было данных, что среди погибших был младенец, внебрачный сын княжны Аглаи Всеволод. Его рождение не афишировалось, но и не скрывалась, а в момент штурма резиденции он находился с матерью и нянькой в покоях Аглаи.
Разумеется, его останков могли просто не найти, или нашли, но на всякий случай надежно засекретили эту информацию. Но я предположил, что мальчик каким-то образом спасся, и мы начали искать. А через некоторое время тем же самым занялись Комиссариат внутренних дел и служба безопасности НР. Мне стало ясно: раз они тоже ищут Всеволода, значит, есть вероятность, что он действительно жив. К тому моменту мальчику было около трех лет.
Работать на территории НР было сложно, и все же два года спустя нам удалось установить местонахождение ребенка. Он жил со своей старой нянькой и кормилицей на юге Новой Родины, в трехстах километрах от Дубравы, она выдавала его за племянника-сироту. Каким образом ей удалось выбраться с мальчиком из горящей резиденции, оцепленной войсками Комиссара, так и осталось неизвестным. После переворота царил бардак, у многих не осталось ни родных, ни документов, а местные власти, обязанные проверять каждого, частенько действовали спустя рукава, не брезгуя и взятками. Так или иначе, но ей удалось получить новые документы и прописку в заново отстроенном поселке и таким образом затеряться.
Я собирался заняться эвакуацией Всеволода, но император, выслушав мой доклад, отдал приказ о его ликвидации. Он считал, что живой бастард его погибшей дочери опаснее для страны, чем мертвый, и боялся, что Комиссар сумеет нас опередить. Я предлагал рискнуть и вывезти мальчика, чтобы впоследствии объявить его законным наследником престола, но Всеслав не пожелал об этом и слышать. «Ублюдок не будет сидеть на троне», – сказал он мне тогда.
Ослушаться императора я не мог, и Вагант получил приказ устранить Всеволода. К тому времени я доверял Ярославу почти так же, как доверяю тебе, он многое знал. И, должно быть, решил по-своему. Что там произошло, мы так и не выяснили. На месте дома, где жили женщина с мальчиком, осталась лишь воронка от взрыва. Официально, погибло семь человек, включая двоих детей, но тела невозможно было идентифицировать и даже восстановить по фрагментам – такой силы был взрыв. Оставалась вероятность, что Ваганта вместе с мальчиком захватили спецслужбы НР, а дом взорвали для отвода глаз, но долго скрывать этот факт они бы не стали. Еще почти год мы продолжали искать, по этому делу работало несколько моих лучших оперативников. Но и Вагант, и Всеволод Гром испарились бесследно.
В конце концов я решил, что они все же погибли при взрыве, что Ваганта выследили и собирались взять, и он не нашел другого способа выполнить задание. В противном случае он постарался бы вернуться или как-то связаться со мной, ведь я был против ликвидации Всеволода и никогда не скрывал этого. А раз этого не произошло, они оба мертвы. Я бы думал так до сих пор, если бы не познакомился с тобой. Ваша фамильная способность к импровизации и умение выбираться из любых неприятностей привели меня к мысли: Вагант жив, и мальчик, скорее всего, тоже, и они вместе скрываются где-то на территории НР. Об этом я и сказал Марине. Это была моя ошибка. Изучив документы, она пришла к тем же выводам, что и я. И решила действовать.
Ты спрашивал, не я ли отдал ей приказ инсценировать перевербовку. Как ни странно, ты почти угадал. Когда я понял, что Вагант, скорее всего, жив, а значит, жив и его «объект», я начал готовить операцию по их поиску и спасению из Новой Родины. Теперь, когда Всеславу оставалось править от силы несколько лет, а на престол появился известный тебе претендент, Всеволод становился тем выходом, который я так долго искал. Ни в чем не замешанный законный наследник, он мог объединить страну и спасти ее от новой смуты, неизбежной при смене династий.
Я хорошо обучил Марину. Она предвосхитила мой план. Я собирался провернуть нечто подобное: отправить в НР человека, который притворится перебежчиком с личными причинами отыскать Ваганта. Будешь это ты или Марина, я решить не успел: она сделала все сама, без подстраховки и без разработанных путей отступления. Она действительно предала нас и выдала контрразведке десять наших агентов, практически всю сеть в Дубраве. И я понятия не имею, что сейчас у нее на уме и зачем она ищет Ваганта: чтобы убить, сбежать вместе с ним или сдать Комиссару. Боюсь, что она и сама этого не знает.
Что она собирается делать с мальчиком, если он до сих пор жив, тоже неясно. Думаю, что в данный момент Марине нет дела ни до Рессии, ни до династии Громов, да и подробности того, что у нас происходит, ей вряд ли известны. Возможно, она захочет использовать Всеволода как разменную монету в сделке с Комиссаром. Но вряд ли у нее получится реализовать этот план. Скорее всего, по завершении операции ее немедленно устранят.
Подробности поисков, которые она ведет уже год, ты найдешь во второй папке. Я собрал там всю информацию, которую смог найти. Не скрою: я планировал дождаться, когда она подберется к Ярославу и мальчику вплотную, а потом отправить туда тебя, чтобы ты вытащил их. Если получится – всех, если же нет, только наследника. Но не успел: Всеслав умер. И да, ты совершенно прав (читая эти слова, Павел не выдержал и ухмыльнулся, настолько это было похоже на Рыся), Глад знает о мальчике и о последнем задании Ваганта, до этой информации он добрался раньше, чем я предпринял необходимые меры. Он наверняка догадывается, что в истории с Мариной не все чисто. И сейчас, когда спланированный им тихий переворот почти свершился, ему нужен Всеволод, и лучше всего – мертвым. А значит, ему нужен я и все те материалы, которые я успел собрать и которые ты держишь в руках.
Я ни о чем не прошу тебя, Шмель. Я помню: ты никогда не хотел сражаться за императора и страну. Но ты хотел знать о судьбе своего брата и о том, почему Марина бросила отдел и перешла на сторону врага. Теперь ты это знаешь и можешь сам решить, есть ли у тебя желание вступить в эту игру. Но помни: какое бы решение ты ни принял, я помочь тебе не смогу. В Златград не возвращайся. Прощай. Я любил тебя как сына».
Письмо закончилось, но Павел еще с минуту сидел неподвижно, разглядывая размашистую подпись Рыся. «Помочь тебе не смогу». «Прощай». Он вскочил и принялся торопливо засовывать письмо обратно в конверт. Нужно вернуться к Рысю. Что бы ни задумал полковник, он успеет его застать и остановить (в том, что Рысь задумал что-то отчаянное, Павел не сомневался). А за Лилей он вернется потом.
Он кинул обе папки в кожаный переплет, защелкнул замок, положил письмо в карман и пошел – почти побежал – вниз по ступенькам. Но не дошел даже до второго этажа. Где-то в отдалении грохнуло так, что задрожали стекла. Лестничная клетка выходили на излучину Ренну и на башни императорской резиденции сразу за рекой. Шмель бросился к окну, и хотя дом стоял не так далеко от подножья холма, высоты хватило, чтобы увидеть столб дыма, поднимающийся с той стороны реки.
Вцепившись в подоконник, Павел, холодея, осознал: все расчеты Рыся можно выбросить к демонам. Неважно, какие вмешались силы и что конкретно произошло во дворце, провокация Глада или попытка неизвестных подпольщиков привлечь внимание к случившемуся этой ночью. В любом случае, не исключено, что беспорядки и паника начнутся с минуты на минуту. С одной стороны, у Глада не будет времени высылать наряд на квартиру капитана Шмеля, но, с другой стороны, выбраться из города будет в разы сложнее. Павел с тоской оглянулся на ступеньки, ведущие вниз. Он разрывался между желанием вернуться в отдел – и ответственностью за семью. Полковнику однозначно угрожала опасность. Но семья была важнее.
«Рысь разберется сам, – сказал он себе, сцепив зубы. – Не маленький». И Павел, с трудом сложив пополам кожаный переплет, засунул его во внутренний карман куртки, кое-как застегнулся и снова почти бегом поднялся на третий этаж, на ходу доставая ключи. Он спешил уехать, чтобы поскорее вернуться, но предчувствие уже легло тяжестью на грудь – поздно…
В квартире было темно и тихо. Шторы были плотно задернуты, а окна закрыты. К тому же, выходили они во двор, и звук взрыва, судя по всему, был тут почти не слышен. Не разуваясь и не включая света, Павел прошел в спальню. Лиля с Ясем спали в обнимку, голова к голове: черные волосы сплелись с соломенно-русыми. С минуту он молча смотрел на жену, прикусив губу. Они оба ждали этого дня, как ждала его вся страна, но теперь Павлу было непросто разбудить Лилю. Он сожалел, что так и не дал ей ни счастья, ни покоя, и не мог обещать ни того, ни другого в ближайшие дни, а может, и никогда. Мысль о том, что если еще немного помедлить, то придется вырываться из города с боем, придала ему решимости. Он сел на кровать и прошептал:
– Лиля!
Она не проснулась, и пришлось легонько коснуться ее теплого бока.
– Лиля!
– Что? – Она сонно потянулась. – Ты пришел? Ложись к нам. Еще рано.
– Лиля, – напряженно выговорил он. – Всеслав умер. Мы уезжаем.
Она села, кутаясь в одеяло и глядя на него с ужасом.
– Когда?
– Мы уезжаем, – повторил он. – Прямо сейчас. Собирайся.
– А ты?
– Я схожу за машиной. Буди Ярослава.
Лиля встала с постели, похожая на привидение в своей длинной бесформенной ночной рубашке, и тут же завернулась в плед (в квартире было зябко).
– Сколько у нас времени? – спросила она, пытаясь за деловитостью скрыть нервозность.
– Не знаю. Полчаса. Час. В районе дворца пять минут назад что-то взорвалось. Слышишь? – На улице, со стороны Окружного проспекта, раздавался вой сирен. – Нужно успеть до того, как выезды перекроют.
Лиля кивнула. Хотела что-то спросить, но промолчала.
– Собирайся, – повторил Павел, вставая с кровати. – Ничего лишнего не бери. И положи какой-нибудь еды в дорогу. Я достану рюкзаки с антресолей. Часть пути придется идти пешком, а мне много не унести.
Он машинально потер плечо и вышел в коридор, избегая внимательного взгляда жены. Ему чудилось, что сейчас она спросит: «Ты уедешь с нами? Насовсем?» И ему придется солгать. А лгать ей он так и не научился.