Ударили морозы, и дед Василий собирается на подледный лов. Он заперся в кладовке. На уговоры дочери пойти позавтракать и перестать дымить папиросой, отвечает металлическим визгом точила о лезвие топора. У него по старинке вместо ледобура, ящика со снастями и палатки - топор, рюкзак, костер на просторе. И спиртного ни-ни. Только курить.
Восьмилетний Максимка прислушивается к шуму. Ему в новинку отгородившийся от всего дед и его серьезные сборы. Мальчик хочет гулять, но в минус тридцать не разрешают, поэтому задумал вырваться с кем-нибудь на улицу, а там незаметно слинять. Невзначай перемещается на кухню, где царствует мать среди кипящих котлов и приятных запахов. Начинает нудить, мешаться под ногами, всячески доставать и мотать нервы.
Мама Максимки, Тамара Васильевна, с утра неубранная, неряшливая, как ее наспех состряпанные блюда на плите, и без того переживает, а тут еще ребенок выкачивает остатки сил. Муж – охотник. Неделю не идет. Сегодня должен вернуться. Отец не ко времени с рыбалкой заколготился. Ей неуютно оставаться одной без мужчин в квартире. Они так часто уходят и однажды могут пропасть навсегда. Тайга – суровое, безжалостное, по мнению женщины, место. Раскачиваются и скрипят корабельные сосны, ухают совы, ворчит медведь… Ладно, хоть сын при ней остается. Завывает волчонком. Просится. Ничего. Похнычет, наестся, уснет. Под сердцем пустота и тревога.
Появляется дед, хрипло объясняет дочери: пацану пора мужиковеть, а где он еще всем докажет, как не на зимней ловле? Тамара возражает, возмущается, сдается. Тихо плачет, упершись в стену лицом, и понимает: ей сына не отстоять.
Проклятое мужское отродье! Навыдумывают себе занятий от безделья, наломаются, сгинут, а бабе после них хозяйство тянуть! За Василием стелется шлейф табачного дыма (сколько раз просила в комнатах не курить!) и отборнейшая брань без мата. Поздно лепетать и ругаться, пора собирать мужиков и съестное.
Она трет глаза фартуком, идет одевать Максимку. Поверх шерстяного свитера и ватных штанов опускает тяжелый тулуп из овчины, на голову водружает солдатскую шапку-ушанку со звездой, на ноги натягивает высокие валенки. Обматывает широким шарфом, руки прячет в двойные варежки. Мальчик ради солидарности с дедом ворчит:
- Не кутай, не пальма!
У старика набит доверху старый рюкзак, видавший трассера под корейским небом. Осталось сунуть топор. Пакет, предназначенный и собранный сыну, нарочно забыт в углу. Им двоим, приготовленной дедом ноши хватит. Щелкает замок входной двери, они выступают в сияющее, охваченное туманом пространство.
Выйдя за город, бредут по лыжне, хотя есть путь по асфальту. Он длиннее и прямее, если на автомобиле. Выводит прямо к реке. Им, безлошадным, удобнее и проще напрямки через лес. Максимка пробует неутоптанный снег и тут же проваливается по колено. По плечи. Василий, скрипя последними зубами, вытаскивает за шиворот внука на колею.
Деревья трещат, по стволам скачут белки, поправляет крылья ушастый филин. Мальчику все ново, интересно и убегать уже никуда не хочется. Здесь намного веселей и чудней, чем во дворе с разнокалиберной ребятней и чахнущими над ней провожатыми. Неожиданно разбегается вовсю широкая, открытая воля. Вдалеке смутно угадывается противоположный берег.
Место выбирают недолго. Старик сбрасывает полушубок, начинает долбить лед. Максимка, завороженный действиями деда, синеватым горизонтом с низко покачивающимся, оранжевым, сонным солнцем, ложится на снег и поедает его небольшими горстями. Щеки у него пунцовеют. По краям шапки вкруговую наросли сосульки с инеем, и отработанный грудью воздух, похож на пар из круто натопленной бани.
Недалеко в стороне обосновался бурят. Раздраженный стуком топора и громким дыханием Василия, вертится, цокает языком и смешивает русские ругательства со своими. Вмиг застывает и невольно верится - умер, уснул. Едва заметно дрожат лопатки и локти. Поклевка. Крупная рыба держит, водит. Рыбак дергает всем телом, рывком встает на ноги, поднимает обе руки выше головы, забрасывает добычу за спину, не делая передышки, срывается прочь. Метровая рыбина еще колотит хвостищем по поясу, просит беззубым ртом отпустить ее, гаснет прозрачным глазом. Человек с тайменем уменьшается, пропадает из виду. Только эхо скрипучих шагов напоминает о том, кто здесь был и что делал. Максимка переводит взгляд с осиротевшей лунки вверх. Коромыслом согнутые облака предупреждают о скорой перемене погоды. Мороз отпускает. С востока начинает поддувать. Белая земля вокруг пузырится, пульсирует радужными пятнами, предлагает покой и отдых.
Дед до воды добрался. Мокрый от пота, пышущий жаром замечает: внучок повалился набок, молчалив и недвижим. Василий к внуку. Тормошит, набирает в легкие внушительные звуки, будит ими Максимку и приказывает бежать к валежнику, нести дрова, жечь костер. Мальчик оживает, разминает конечности. Покачиваясь, осторожно ступает и неуклюже переходит на бег. Собирая хворост, носясь туда-сюда, почти отогревается. Теперь на душе весело и одновременно страшно. Пальцы на ногах чужие. Дед наклонился к открытой воде. Увлечен, дымит, тащит. Максимка скинул валенки. Блаженствует. Огонь бодро окружает толстые с узором и любовью вязанные мамой носки. Пальцы на ногах отходят и болят. По воздуху плывет запах гари. Василий чует неладное, оттаскивает мальца подальше от пламени. Оценивающе смотрит на носки с огромными, прожженными дырами и озабоченно зло бормочет:
- У, пленный румын!
Быстро режет свежевыловленного хариуса, крупно солит, перчит, подает внуку. Тот давится, выплевывает крупные кости, не церемонится, глотает не разжевывая. Глядит на переливающиеся угли и счастливо улыбается. Получить от деда подобную брань - редкая награда, она сродни похвале.
Слышится мотоциклетный рев. Прямо на лед выносится сосед на "Урале". Старик недовольно щурится, орет. Мотоциклист глушит мотор и оправдывается: Тамара Васильевна послала. От отца вести. Хорошие, плохие? Молчит. Глаза прячет. Помогает собрать жидкий улов, усаживает продрогшего Максимку в люльку, укрывает волчьей шкурой. Позднее всех и неохотнее складывается дед. Педантично заворачивает, закрывает, прячет, рассовывает по карманам всякую мелочь, вздыхает, ворчит, застегивается на все пуговицы и все курит, курит, курит… словно приготовляется к новой такой же прямо сейчас рыбалке.
Домой попадают потемну. Василий сразу исчезает в кладовке, разбирая и правя рыбацкое барахло. Мальчика встречает бледная, негнущаяся в суставах мать. Возле глаз лакированные круги, отшлифованные солью слез. Не дает раздеться. Молчит, обхватив сына за шею. Максимка понимает: случилась беда. Ею с ним не поделятся, как не проси и не вредничай. Ему бы успокоить утомленную страхом женщину. Прикоснуться к мягким, вьющимся волосам. Старик, наверное, лыбится и наблюдает за ним через льющую электрический свет дверную щель. Сжав в кулачке нервишки, мальчик вырывается из материнского плена и прячет в детской комнате нежность.
Тамаре надо держаться. Привезли отца. Оцарапал, как он успел вышептать, клыками секач. Врачи решились на операцию.
Максимка, забравшись на кровать, падает в сон. Всю ночь гоняется за ним зверь-свинья с огромными, слоновьими бивнями. Постепенно в странном животном прорезаются черты соседа на мотоцикле. Упрашивает не замерзать и пожалеть маму.
Мальчик долго и трудно просыпается. Разглядывает потолок. Кажется самому себе на несколько лет повзрослевшим. За окном поет песни метель.