Растворение
Луч яркого, но уже холодного ноябрьского солнца осветил старинный кирпичный пятиэтажный дом, проник в одно из окон на третьем этаже, пополз по тёмным шторам, скользнул сквозь узкую щель и позолотил лицо юной девушки так, что оно просияло золотой монетой. Открыв глаза, она тут же их зажмурила. Потом снова открыла глаза, увидела солнечный свет, улыбнулась, вспоминая увиденный накануне сон, в котором она маленькой девочкой гуляла с отцом по Диснейлэнду. Едва она потянулась, готовясь встать и начать новый день, оглушительно зазвонил телефон. Девушка стремительно вытянула из-под одеяла тонкую руку и нажала кнопку громкоговорителя:
- Доброе утро, Грейс. Это – Пол. Ты, наверное, еще в постели?!
- Да.
- Всё, просыпайся. У нас очередной девичий труп с вырезанной на спине цитатой. На это раз в Массачусетсе. Сегодня в двенадцать оперативное совещание. Доклад сделает мистер Хиггс из центрального офиса.
- Я поняла.
- Пока.
- Пока.
2013.11.14. Топика, Канзас
В большом конференц-зале канзасского отделения ФБР шло расширенное совещание. Заседание открыл глава отделения, сороколетний худощавый полковник Пол О’Брайян:
- Добрый день, коллеги. Тема нашего совещания – та же. В стране орудует серийный маньяк, на счету которого уже семь изнасилований и зверских убийств девушек от 15 до 18 лет. Сейчас своё сообщение по этому поводу сделает наш коллега из центрального офиса специальный агент Самуэль Хиггс.
К стене с большим экраном и стендом с географическими картами вышел мужчина тридцати пяти лет с умным лицом в очках:
- Здравствуйте. Итак, если позволите, я начну. Маньяк, которого мы называем Философ...
- Извините. Почему Философ? - спросила Грейс Фостер, стажёрка канзасского отделения ФБР.
- Всякий маньяк жаждет манифестировать себя в особых индексах, знаках, в своём исключительном почерке, который подчеркивает его особенность, его, знаете, такую неповторимость и уникальность ... – Терпеливо объяснял Хиггс. - И наш маньяк каждый раз вырезает на телах жертв цитату из какого-нибудь философа – Сократа, там, или Канта. Например, последнее злодеяние маньяка было обозначено цитатой из Гегеля «Знать свой предел - значит уметь жертвовать собой»...
- Чепуха какая-то! – чертыхнулся специальный агент Джокович. – Что эта лабуда означает?
- Это означает то, что Философ мнит себя не палачом, а жертвой.
- Понятно, - прогудел здоровяк Джокович, теребя воротник своей клетчатой рубашки. – Эти гребанные маньяки все так думают. Считая, что им дико не повезло с обстоятельствами и внешностью, с родителями и прочим, до ужаса жалеют себя и милосердно призывают понять их... Ублюдки!
- Поведенческий анализ мотивов, психологическое профилирование Философа – это очень важно. Но сейчас об этом говорить еще рано. Тем более что этим занимается специальный отдел центрального управления. Сейчас нам гораздо важнее выделить ареал его активности...
Хиггс подошел к огромному стенду с географической картой страны, приличная часть которой была хаотично утыкана красными флажочками, обозначающими места преступлений маньяка:
- Итак, на счету Философа семь эпизодов. 6 марта прошлого года была найдена девушка, которую мы считаем первой жертвой маньяка. И поскольку она была найдена здесь, в Канзасе, мы, собственно, здесь же, в Топике создали оперативную группу по Философу. – Репликой в сторону пояснил Хиггс. – Это Элайза Дэй, 16 лет, официантка из «Макдональдса» на федеральной трассе 70. Тело Дэй было обнаружено через три дня после убийства возле городка Расселл, на берегу озера. Игравшие там дети её нашли. Вот оно...
Агент Хиггс подошел к столу, пощелкал по ноутбуку и на проекционном экране высветились несколько фотографий. В зале произошло движение. Послышалось несколько сочувственных восклицаний. Грейс с волнением всмотрелась в изображения.
- Это то, что мы увидели на месте зверского преступления.
Хиггс обвел ручкой одну из фотографий.
- Это – общий план...
На белом фоне занесенных снегом деревьев темнело обнаженное тело. Туловище девушки была растянуто между двух деревьев, к стволам которых толстой веревкой были привязаны руки бедной жертвы.
- Крупный план...
На следующей фотографии всё пространство занимало тело девушки. Она сидела на коленях, её голова склонилась глубоко вперед так, осталась одна спина, которая представляла кровавое месиво и сквозь него проступала какая-то надпись.
- Вот. Видите, вся спина залита кровью. Кровь вытекла из шрамов, которые на деле представляют надпись. Когда тело несчастной было отмыто в морге, надпись стала отчетливой...
Хиггс, шагнув к следующей фотографии, продолжал:
- На спине бедной Элайзы написан... вернее, вырезан... на иврите так называемый тетраграмматон, четырёхбуквица, представляющая аббревиатуру согласных букв высказывания «Я есмь Сущий», которое мы знаем как имя Яхве. Напомню, что этим именем Бог назвался, явившись пророку Моисею на горе Синай, о чём повествует книга Исход Библии.
Грейс обратила внимание, что надпись, вырезанная в верхней части спины жертвы, сделана крайне аккуратно и размещена в точности между двух лопаток.
- Понятно, он еще и на религии повернут. А чем сделана надпись? – Злобно ухмыляясь, спросил Джим Джокович.
- Да, это правильный вопрос. Данная надпись сделана ручным режущим инструментом, типа скальпеля или очень острого ножа. Но некоторые надписи на других жертвах уже сделаны чем-то вроде бормашины или индукционной машинки для нанесения татуировок, только с какой-то другой иглой. Так, что у Философа обширный арсенал орудий, ни одного из которых мы еще не нашли. Он очень осторожен. Педант. И дерзок. - Хиггс добавил. - Философ очень уверен в себе. Ну, продолжим, коллеги.
Сотрудник центрального офиса снова пощелкал по ноутбуку и вызвал к жизни еще одну серию фотографий.
- Следующим преступлением Философа стало изнасилование и убийство Саманты Мэйнс в Висконсине. Вот она...
Хиггс протянул руку к фотографии жизнерадостной девушки на фоне большого дома.
- 15 лет. Родилась и жила в Грин-Бее. Тоже официантка из придорожной закусочной. Её нашли неподалеку от родного города. Через неделю после гибели, случившейся 11 мая прошлого года.
На другой фотографии была представлена тождественная сцена: растянутая между деревьев голая девушка, изрезанная и залитая кровью спина.
- А вот надпись, которую сделал Философ.
Хиггс развернулся к фотографии с крупным планом отмытой в морге спины несчастной жертвы.
- Обратите внимание на высокохудожественное исполнение надписи готическим шрифтом на немецком языке. Итак, приготовьтесь. Фраза сложная. Из Канта. «Только максима себялюбия как безусловного удовольствия от себя самого была бы внутренним принципом возможной для нас удовлетворенности». Мы обратились к специалистам из Колумбийского университета и они установили источник цитирования. Это – работа Канта «Религия в пределах только разума».
- Чёрт знает что! – возмущенно выпалил Джокович. – Я уже не пойму, кто тут является б;льшим маньяком – Философ или сам этот Кант?!
- Философ знает немецкий? Он что – немец? – спросила специальный агент Мелани Роуз, симпатичная женщина, специалист в области криминальной психологии.
- Вряд ли, – усомнился Хиггс. – Скорее, он озабочен эстетикой формы. Готический шрифт придает надписи дополнительную эффектность... В этих же целях используется немецкий язык. Это скорее для наглядной убедительности... Возможно, приводя цитату в оригинале, Философ дает понять, что прекрасно понимает её загадочный смысл. Хотя, конечно, не исключается, что он – из Германии... Итак, следующее преступление. – Хиггс вывел на экран новую порцию фотографий. – Уже в июле прошлого года обнаружена очередная, третья жертва маньяка. Это Кэт Джонсон, 16 лет, из Сиэтла, Вашингтон, и снова официантка из закусочной. Тело Джонсон, было обнаружено 18 июля через два дня после убийства на озере Литл, неподалеку от федерального хайвэя 90. Можно обратить внимание, что это убийство произошло на другом конце страны. То есть, география перемещения Философа весьма обширна...
Хиггс обратился к стандартному набору изображений. Веселая улыбающаяся девушка в компании своих друзей. И вот уже её безжизненное тело растянуто между деревьев, а вся спина залита кровью. И далее вырезанная на спине и доведшая несчастную жертву до смерти надпись.
- И вот очередная цитата. На этот раз Сократ. «Всё следует обменивать только на монету своего разума». Написано на древнегреческом. И, конечно, мы не будем предполагать, что маньяк – древний грек.
По залу прошелся смешок.
- Извините. Я понимаю, что шутки тут не уместны... Да, надо заметить, что это не совсем Сократ. Это – Платон. Он много приписал от себя историческому Сократу, который вообще не любил ничего записывать. Поэтому всё, что мы знаем о Сократе, мы знаем от Платона... Хотя кто его знает, кто – что сказал? Будем надеяться, что для нас это не важно...
- Можно заметить, - с волнением заговорила Грейс, - что Философ любит природу. Все преступления совершены в живописных местах, в лесу на берегу какого-нибудь озера.
- Да, это точное наблюдение, мисс.... Простите...
- Фостер.
- Мисс Фостер. Мы тоже обратили на это внимание. Вообще, Философ придает большое значение эстетике своих злодейств. Он озабочен каждой мелочью, способной придать сцене преступления эстетическую зрелищность... Он – перфекционист. Вот эти веревки из натурального конского ворса, завязанные красивыми узлами. Изящные позы убитых им девушек... То есть, Философ, как бы это сказать – художник, и он, по сути, рисует эту самую, буквально, картину преступления. Он нацелено стремится произвести впечатление... И это ключевая черта его психологического профиля... Ну, ладно, следующий эпизод.
Хиггс после манипуляций с ноутбуком вывел на экран новую галерею криминальных образов.
- Четвертый эпизод. Стейси Карпентер, 18 лет, из Лейк Чарльса, Луизиана. Снова официантка из придорожного «Макдональдса». Труп девушки обнаружен через три дня после насильственной смерти 17 ноября прошлого года возле хайвэя 10 на берегу озера Калкасье...
Хиггс выразительно посмотрел на присутствующих.
- Видите, Философ воспроизводит одну и ту же сцену, но всё время в разных местах...
Докладчик обернулся к уже типичному ряду изображений. Симпатичная веселая девушка. Её тело, распятое между обезлиствевших деревьев. Окровавленная девичья спина, изрезанная умным высказыванием.
- Ну, а теперь самое главное. Цитата. На этот раз это, как не удивительно, Фрейд.
- Совсем не удивительно, – саркастично буркнул Джокович.
- Итак. «Где, было Оно, должно стать Я». Цитата почему-то приведена на английском, хотя, насколько я знаю, Фрейд писал на немецком. Причём сделана она механическим способом чем-то вроде бормашины...
Хиггс замолчал, о чём-то напряжено думая. Глава местного отделения О’Брайян решил воспользоваться паузой:
- А от чего умирали жертвы?
- В основном – от потери крови. Но у некоторых жертв были обнаружены черепно-мозговые травмы от удара тупым деревянным предметом, скорее всего, бейсбольной битой... Также в крови нескольких жертв выявлено содержание фосфорорганического соединения. Скорее всего, маньяк использует какой-то нервнопаралитический газ... Есть еще один вопрос: непонятно, как Философу удается заманивать девушек. Мы предполагаем, что все жертвы сами садились к маньяку в машину... Да, и насчет машин... По-видимому, все машины, с помощью которых он совершал преступления, взяты напрокат...
Хиггс снова прервался, и, обводя взглядом собрание, с улыбкой сказал:
- Коллеги, мы все тут немного утомились. Я предлагаю сделать перерыв, попить кофе и через 15 минут я возобновлю доклад. Мистер О’Брайян, вы не против?
- Да, пожалуйста.
Сразу зашумели отодвигаемые стулья. Сотрудники местного отделения ФБР стали вставать. Сбрасывая напряжение от долгого вынужденного сидения, люди потянулись к выходу. Грейс отправилась к кофе-автомату и скоро вышла с бумажным стаканчиком с латте на крыльцо ведомственного здания подышать свежим воздухом. Здесь уже обретался с таким же бумажным стаканчиком Джокович, который, обрадовавшись появлению собеседника, немедленно высказался:
- Каково чудовище этот Философ!
- Да, просто ужас, - согласилась Грейс.
- Сколько он еще может девушек погубить, пока его не поймают, ублюдок чёртов!
- А я вот думаю, что он хочет сказать. Что все эти цитаты означают? Он какое-то послание осуществляет...
- Да какое там послание! – отмахнулся Джокович. – Бредятина! Ему, гаду, надо произвести впечатление посильнее и поярче, и он для эффектности использует цитаты из всех этих дурацких философов, мол, глядите, какой я умный, как много знаю...
- Нет, все эти высказывания что-то объединяет, - уверенно заключила девушка.
- Думаешь. Сомневаюсь, – скептично хмыкнул парень. – А мне кажется, что он просто конченный придурок.
- Нет, Джим, я думаю, что наша проблема в том, что он далеко не придурок.
- Не знаю. Ну, вот поймаем этого урода, и тогда точно узнаем, придурок он или нет, - весело предположил спецагент ФБР.
- Да, тогда узнаем, - поддержала шутку стажёрка той же структуры.
- Ладно, пойдем. Там уже, наверное, эта столичная штучка Хиггс продолжает.
Доклад действительно продолжался.
- Итак, коллеги. Пятый эпизод.
Хиггс уже стоял перед новой серией изображений.
- Синди Мартинез, 16 лет...
- Опять официантка «Макдональдса»? – усмехнулся Джокович.
- Да. Убийство произошло 21 апреля этого года, в Монтане, на берегу озера Каньон Ферри, неподалеку от федерального хайвэя 12...
И снова на нежно-зеленом фоне истерзанная девушка с художественной надписью на окровавленной спине.
- А вот цитата. Теперь древнегреческий философ Протагор. И высказывание на древнегреческом. Довольно известное. Я, например, помню его еще с университета. «Человек – мера всех вещей».
Хиггс произвел очередные манипуляции с ноутбуком, снова отошёл к экрану и продолжил:
- Еще один эпизод. 25 августа этого года случилось новое убийство. На этот раз во Флориде. Очередной жертвой Философа стала Мия Маккормик, 16 лет. Её тело обнаружено на берегу озера Истокпога, снова неподалеку от хайвэя 98. Вот оно. Очередная цитата. Теперь уже Ницше. Снова на немецком. «Мы можем постичь лишь мир, которые мы сами создали».
- Ну, понятно, он должен был процитировать этого фашиста, потому что сам фашист, - немедленно возбудился Джокович.
- Ну, и наконец, последний эпизод. Уже седьмой. Вчера, 13 ноября, в Массачусетсе, на водохранилище Уэстборо, в нескольких километрах от хайвэя 90, было обнаружено тело пятнадцатилетней Урсулы Малиновски, официантки из придорожной закусочной.
- Да, он себе не изменяет, - прокомментировал сообщение Джокович.
-...На теле бедной девушки цитата на немецком, из Гегеля. Я её уже озвучивал. «Знать свой предел – значит уметь жертвовать собой»...
Самуэль Хиггс прервался, посмотрел на присутствующих и заключил:
- Ну, вот и вся история смертоносной поступи Философа по Америке... Перед нами стоит вопрос, как, где, а, главное, кого мы должны искать, при том, что нам ровно ничего о Философе неизвестно и у нас нет ни одной зацепки... Никакой информации, ни отпечатков пальцев, ни фото, ну, просто ничего... Пожалуйста, коллеги, если есть соображения, высказывайтесь.
Первым отреагировал шеф местного отделения:
- Мг, судя по всему, мы должны искать его по всей стране. Как вы сами, Самуэль, сказали, что география его преступной деятельности обширна. И, похоже, он стремится покрыть ею всю Америку. Конечно, можно заняться поиском автомобилей, с помощью которых он совершает свои преступления. Если есть предположение, что он берет автомобили напрокат, можно обратиться к их поискам. Но это же тысячи машин! А сколько у нас нелегальных пунктов проката! К сожалению, Америка – такая страна, где можно пользоваться всеми благами и при этом не оставлять никаких следов. Это – первое. Второе – это поиск самого маньяка. Всё-таки необходимо установить его психологический профиль и попытаться определить сферу его профессиональной деятельности. Он умело управляется с колюще-режущим инструментом. Тогда следует поискать среди хирургов, пластических хирургов или ветеринаров. К тому же он использует бормашину. И он может быть стоматологом. Короче, он может быть работником медицинской сферы...
- Или специалистом по нанесению тату, - добавил Джокович.
- Или наоборот. Вот, например, вы прозвали его Философом. Может быть, необходимо обратить внимание на преподавателей философии или, там, социологии, психологии, - расширила круг поисков спецагент Роуз.
- Согласен, - торопливо произнес О’Брайян. – То, что маньяк – интеллектуал, это –точно. Он начитан. Вы обратили внимание на то, что все его преступления явно стилизованы под рассказ Франца Кафки «В исправительной колонии»...
- А о чём там? – с осторожным любопытством спросил Джокович.
- Там – о специальном наказании, существующем в некоторой исправительной колонии, когда специальная машина вырезала на теле преступника ту заповедь или юридическую норму (я уже не помню точно), которую он нарушил, постепенно доводя его до смерти от потери крови... А смысл рассказа в критике бессмысленной власти юридической формы, буквы, а не духа, формального, пустого закона, который вместо того, чтобы исправлять (отсюда и название), убивает...
- А я бы еще предположила, что он имеет отношение к сфере искусства и дизайна, - с волнением заговорила Грейс, - учитывая его и этот каллиграфический почерк... и готический шрифт... и вообще какой-то особенный эстетизм, художественность, какую-то... ммм... одержимость что-ли... красотой. Возможно, он художник или резчик по дереву, гравер или ювелир...
- А еще он может оказаться обычным автослесарем или фрезеровщиком, - с раздражением добавил Джокович.
- М-да. Короче, круг поиска Философа совпадает практически со всем мужским населением США, - сухо констатировал Хиггс.
Джокович громко и несколько истерично захохотал. Его заразительный смех обрамили отдельные смешки. Снова заговорил О’Брайян:
- А точно ли только мужского? И только одного маньяка?
- Да, на всех местах преступления обнаружены следы от присутствия только одного человека. А судя по экспертизе сексуальных следов – это точно мужчина...
- Понятно. И всё-таки... У нас же есть пусть единственная, но главная зацепка – все эти философские высказывания. Что они высказывают? В чём их смысл? Почему Философ именно ими уродует тела несчастных девушек? И почему все девушки молоды. И работают в придорожных закусочных?
- Насчет последнего можно предположить, что так маньяку легче заманить девушек в ловушку и отвезти за город... – Начал отвечать на вопрос Пола столичный спецагент. - Тогда следует задаться вопросом, как они попали в машину к маньяку? Или он заранее с ними знакомился, и потом предлагал их куда-нибудь отвезти, или всем этим девушкам, стремившимся добраться в город, подворачивалась попутная машина с маньяком за рулём...
- В-общем, рисуется такая картина. – Резко заговорил Джокович. – Где-то живет опасный придурок. Скорее всего, один, без семьи. Иногда, где-то раз в три-четыре месяца у него случается психотическое обострение. Он срывается. Пользуясь взятыми напрокат машинами, начинает колесить по всей Америке. Живет в мотелях. Питается в придорожных закусочных, где и высматривает свои жертвы. Заманивает их, насилует, убивает и потом железным фломастером вырезает на них умные высказывания...
- Подожди, Джим. Это всё важно, но я о другом, если позволите... Вы, Самуэль, высказали правильный тезис о том, что Философ воспроизводит одну и ту же сцену, но в разное время и в разных местах. Мне кажется, что в этом суть дела. Можно обратить внимание на то, что все убитые девушки красивы без исключения... – На этих словах Пол невольно взглянул на Грейс – она вздрогнула. – И... и... и, значит, Философ действительно как-то заинтересован в красоте. К этому относится и производимая им эстетизация своих преступлений...
- Мне вот сейчас вспомнилось, что когда-то не было бумаги, и люди писали на пергаменте, на такой тонко выделанной коже животных, - заметил Джонни Харт, юный специалист в сфере высоких технологий.
- Да, в его жестах есть что-то ритуальное, - высказалась Роуз. – Может, это – секта?
- Да, какая секта, - нервно откликнулся Джокович, – сказано, он – один...
- А еще, знаете, что мне подумалось... – Заговорила Грейс, на которую сразу все обернулись. – Вы, мистер Хиггс, сказали, что, возможно, с девушками он знакомился прямо в закусочных, а потом предлагал им куда-нибудь поехать или отвезти их домой. Это означает, что в его наружности нет чего особенно отталкивающего... Возможно, что он даже обаятелен... И в любом случае он, наверняка, хороший актер, если ему удается втереться в доверие, создать хорошее впечатление о себе, понравиться, наконец, хотя при этом он вынашивает преступный замысел...
- Да, это хороший ход, - согласился с предположением столичный спецагент.
- Да-а-а, понятно. – Недовольно пробурчал Джокович, несколько театрально хватаясь за голову. – Значит, мы должны искать еще и какого-нибудь несостоявшегося актера...
- Ну, что, коллеги, черты преступника, которые мы здесь вчерне набросали, вряд ли создают какой-то отчетливый его портрет. И, тем не менее, я уверен, что какими-то предположениями мы всё-таки попали в цель. Поэтому предлагаю, ориентируясь на высказанные характеристики, искать возможного маньяка... И на этом, уважаемые коллеги, давайте на сегодня закончим... Спасибо... Желаю вам профессиональных успехов. До свидания.
На выходе из конференц-зала кто-то легко тронул за плечо Грейс. Она обернулась. Это был Пол. Грейс улыбнулась.
- Привет, Грейс!
- Привет!
- Ну, как дела?
- Да всё хорошо... – Улыбаясь, отвечала девушка. – В четыре часа Том прилетает. Вот сейчас поеду встречать...
- О, Том приезжает! Надолго?
- Да, нет. У него сейчас практика. Два дня побудет – и снова в Бостон.
- Да, понятно. Том, я думаю, хороший парень и... завидный жених. Всё-таки студент Гарварда. А там одни будущие президенты учатся. Ну, что ж, желаю удачно провести время, будущая первая леди. – Шуткой попрощался Пол.
- Да ну тебя, Пол. – С улыбкой отмахнулась Грейс.
Через час Грейс уже входила в зал прибытия аэропорта Канзас-сити. Увидев того, ради кого, она сюда приехала, Грейс улыбнулась и поспешила вперед. Закидывая большую сумку, навстречу девушке шел стройный симпатичный лет двадцати парень в расстегнутом двубортном светло-сером полупальто, пепельного цвета костюме и стильной черной шляпе. Улыбаясь, он стремительно подошел к Грейс, приобнял её и поцеловал в щеку. От второго поцелуя в губы она изящно увернулась.
- Привет, Грейс!
- Привет, Том! С приездом! Как дела?
- Отлично. Я так рад тебя видеть!
- Спасибо. Я тоже. Ну что поехали?
- Да.
Они сели в машину, поехали и некоторое время поглядывали друг на друга, улыбаясь. Скоро Том решительно спросил:
- Ты сказала своим маме и брату о нашем решении?
- Нет, - спокойно ответила Грейс, аккуратно обгоняя впереди ехавшую машину. – Я подумала, что у меня есть возможность подождать...
Том возбужденно заговорил:
- Зачем?! Мы же уже всё обговорили, Грейс! Это же наше совместное решение! Чего ждать? Странно... Вот ты всегда всё делаешь по-своему... Я думаю, если мы совместно приняли такое решение, что-то решили, то ты должна была его воплотить...
- Кому – должна? Им или тебе? - с некоторой ожесточенностью отреагировала Грейс.
- Нам, - той же интонацией ответил парень и тут же изменил тон:
- Ну, хорошо. Не заводись! Спокойно! Мы любим друг друга, и должны... и можем как-то... узаконить наши отношения... и... поставить... в известность наших родных...
- Не знаю. Я им доверяю, а они – мне. Они уверены, что ничего плохого я не делаю, и ничего не скрываю. Поэтому... я пока подожду... А когда нужно – скажу...
- Хорошо. Я понял. Как знаешь, Грейс.
Том замолчал. Но через минуту бравурно заговорил:
- И какие же у нас планы на этот вечер?
Грейс улыбнулась:
- Как всегда. Давай сходим в кино. Сегодня как раз премьера нового блокбастера Френсиса Пинчера.
- Так. Отлично.
- А потом поужинаем в каком-нибудь китайском ресторанчике.
- О, здорово, обожаю китайскую кухню!
- Вот. Примерно так... А потом я отвезу тебя в гостиницу.
- В гостиницу? – растерянно пробормотал Том. – А может быть к тебе? – На этих словах Том нежно прикоснулся к Грейс своим плечом.
Она повернула к нему своё лицо и, поглядев на него взглядом, горящим внимательностью, твердо произнесла:
- Нет, Том, в гостиницу... Давай подождём.
Том недовольно отстранился.
Заполняя паузу внезапно возникшего отчуждения, Грейс легко спросила:
- Как у тебя дела в университете?
Том немедленно отозвался:
- Да, все отлично! Я же тебе уже говорил, что у меня двухмесячная практика в Департаменте юридической информации Администрации штата... Знаешь, это так возбуждает, близость к власти, кругом – крутые боссы, федеральные чиновники, конгрессмены, судьи, адвокаты... Хотя всё это быстро приедается... – С экспрессии Том быстро перешёл к меланхолии. – Так... Довольно скучно... Сижу целый день в офисе, уткнувшись в монитор, и всё время что-то читаю, все эти поправки, комментарии, инструкции и так далее...
Том замолчал, о чём-то задумавшись. Потом быстро встрепенулся и с интересом спросил:
- А у тебя как дела? Как твоя стажировка?
Грейс, изобразив скучающую утомленность, отвечала:
- Да тоже, знаешь, интересного мало. Так... Рутина... Всё какие-то психопаты, маньяки, убийцы...
В голосе девушки звучала ирония. Том с недоумением смотрел на Грейс.
- ...скукотища, в-общем.
Грейс не выдержала напряжения иронии и, скосив на Тома лукавый взгляд, улыбнулась. Том в ответ, разделяя иронию, усмехнулся и тут же серьезно спросил:
- Что, правда, маньяки?
- А то?! Самые настоящие.
- И что они там вытворяют?
- Да разное. Собственно, маньяк-то один. Философ. Слышал?
- Конечно. Это, который насилует и убивает молодых девушек, а потом вырезает на их спинах выдержки из разных философов? Все газеты про него пишут.
- Вот его кошмарные преступления и расследуем. То есть, это отдел расследует. А я так... наблюдаю... – Поправилась Грейс. – Но главное – никаких зацепок, ни кто он, ни что он, ничего. Он тщательно продумывает все свои акции. Пол говорит, что он чёртов интеллектуал. Обычно преступники – примитивные люди, а этот – нет. Таких, как Философ, всегда очень трудно искать. Пол говорит, что у него вообще такое впервые, чтобы он не знал, куда дальше двигаться...
- Неужели, Пол, этот крепкий орешек, этот старый волк, не знает, что делать... – скептично ухмыльнулся Том.
- Никакой он не старый и не волк. – Недовольно отозвалась Грейс. – Пол – молодец! Он знаешь, какой! Пол – настоящий герой!
- Да что ты все заладила – Пол, Пол? – неожиданно взорвался Том, тут же опомнился и с виноватой улыбкой произнес:
- Ой, извини, Грейс! Ну, считай, что я тебя ревную к Полу. Ты так много говоришь о нём!
- Том, я что-то не поняла. Во-первых, он – мой шеф. А, во-вторых, он – бывший напарник моего отца. Я тебе уже рассказывала, что, когда отец при исполнении служебных обязанностей погиб, Пол был первым, кто поддержал нашу семью, выбил пособие для нашей семьи, хотя сам уже давно перешел из полиции в ФБР... И вот теперь взял меня на стажировку... Он же, знаешь, мне как отец...
- Не знаю, не знаю. Боюсь, что помимо каких-нибудь благотворительных целей, у него еще какой-нибудь мотив имеется. – На этих словах Том с неприятной многозначительностью посмотрел на Грейс и, уже совсем расслабившись, добавил:
- Возле такой красивой девушки, как ты, трудно остаться равнодушным...
- Знаешь, что, Том! – раздражено заговорила Грейс. – Оставь свои подозрения при себе. И не надо вписывать в других какие-то свои комплексы... И вообще...
- Ну, ладно, ладно, Грейс! – Перебивая девушку, заговорил Том. - Извини. Больше не буду. Погорячился. Давай мириться.
Том радушно улыбнулся. Грейс улыбнулась в ответ:
- Детский сад... Ладно, давай мириться. Не хочу я сегодня ни с кем ссориться. Всё. Приехали. Пойдем в кино.
***
Через четыре дня Грейс позвонил Пол:
- Грейс, тебе нужно зайти в управление и оформить бумаги по своей стажировке у нас.
- Хорошо, Пол. Скоро буду.
Через какое-то время Грейс сидела в кабинете, где Пол сквозь держащиеся на самом краю носа очки мельком пробегал глазами листы и ставил под каждым свою начальственную подпись. Наконец он закончил, с улыбкой взглянул на стажёрку и протянул её бумаги:
- Вот теперь порядок.
Пол снял очки и с нежным вниманием посмотрел на Грейс. Потом спросил:
- Ну, как дела?
- Да так. Вроде всё нормально... Но, честно говоря, голова кругом...
- А что такое? Проблемы с Томом? – участливо спросил Пол.
Грейс замешкалась и грустно призналась:
- В-общем, да...
И тут же собралась и, улыбаясь, с ироничной укоризной сказала:
- Пол, ты такой проницательный... От тебя не спрячешься... И откуда только ты всё знаешь?
Пол улыбнулся и со вздохом произнёс:
- Потом поймешь...
Он возбужденно встал, засунул руки в карманы пиджака, подошёл к окну. Некоторое время он рассматривал осенний пейзаж, в котором голые черные ветки тополей цеплялись за городскую суету, как будто пытаясь её остановить. Помолчав с минуту, Пол повернулся и заговорил:
- Грейс, а что ты думаешь по нашему делу... по этому маньяку Философу?
Грейс растерялась:
- М-м-м... Даже не знаю... Пока ничего...
- Понятно. Хорошо... – Пол быстро и несколько взволнованно заговорил:
- А я тут на досуге кое-что обдумывал... эти цитаты... Почитал Википедию, полистал литературу, посидел в библиотеке, даже в книжном магазине купил несколько философских книжек... Ну, ты поняла, что я пытаюсь продумать, что все эти цитаты объединяет...
Грейс кивнула.
- И вот, что мне думается...
Пол, прервавшись, глубоко наклонил голову, как будто рассматривая пол, и сосредоточенно заговорил:
- Во-первых, они высказывают особенное отношение человека и мира. Об этом, например, и Протагор, который про «меру все вещей», и Ницше, и Гегель. Причем все они ставят человека в центр мира. Тут в чём проблема?.. Мир непрерывно меняется, вращается... Мир – река, которая всё время течет. Но течет мир по кругу... Человек не может остановить мир. Но хотел бы. Это в некоторой степени невыносимо для человека. Очень трудно жить в таком непрерывно меняющемся мире. Трудно быть тростинкой на ветру. И здесь возникает такое геометрическое представление. Мир – линия окружности, горизонт. Человек – точка внутри линии этой окружности. Возникает иллюзия, что если установить точку в самом центре мировой окружности, то весь мир начнет вертеться вокруг этой неподвижной точки центра...
- Подожди Пол, разве точка центра – иллюзорна?
- Конечно, Грейс. Она всегда носит воображаемый характер, - убежденно отвечал Пол. - Покажи мне пальцем на вещь под названием «центр».
Грейс хмыкнула.
- ...Нет такой вещи! Теперь, во-вторых. Да. Всё-таки иллюзорность центра легко находит себе место в нашем воображении, разуме и сознании и вот тут-то начинается философия. Характерно, что все эти вещи находятся на стороне мужчины, составляя всю его силу и власть. Существенным образом этот иллюзорный центр сбывается в мужском сознании и сбывается как человеческое Я. C этим я связываю упоминание Философом Моисеева именования Бога как Яхве, «Я есмь Сущий». Здесь важно, что своё имя Бог озвучивает человеческими устами мужчины Моисея. И, проходя сквозь эти уста, имя Бога вбирает сугубо человеческую характеристику: Я. Дело в том, что это в какой-то степени сам Моисей, а в его лице и всё человечество, говорит, что Я, именно «моё Я» есть всё сущее, Я есть Мир. Здесь еще характерно, что на заре возникновения письменности (понимание которой в этом деле так важно) в древних алфавитах первая буква условное А, Аз совпадало с обозначением человеческого Я. Я – это буква, с которой начинается алфавит и вся письменность, начинаясь, например, Моисеевыми скрижалями. Поэтому Философ и начал всю свою серию с библейской цитаты именования Моисеем Бога. Вокруг такого богоподобного Я, которое легко повторяется и воспроизводится в букве, буквенном знаке, мир действительно начинается вращаться. Знак Я становится чем-то вроде денежного знака, монетой. Эта монета, как говорит цитируемый Философом Сократ, находится в разуме. И только на неё стоит обменивать весь мир. Причём важно, что сама эта монета, будучи самоценной, всегда равна самой себе, поскольку Я есть Я, а мир всё время делится, разменивается и меняется. И меняется он относительно неизменного абсолюта монеты Я. И, наконец, третье. Употребление устойчивой и абсолютно неразменной монеты воображаемого Я связано с наслаждением себялюбия, которое цитируемый Философом Кант называет «удовольствием от самого себя». И, как я понимаю, непрерывное соотнесение внешнего мира с этой неразменной и самоценной монетой Я, обмен мира на Я, позволяет заместить отношения человека с порой невыносимым миром удовольствием от себя. Таким образом, эти цитаты, являясь содержанием жестоких преступлений Философа, одновременно оказываются формой их оправдания...
- Постой, постой, Пол, - перебила страстную речь шефа Грейс. – Я пока мало, что поняла. Но, прежде всего, я не поняла твои претензии к Я. В чём тут дело? Насколько я понимаю, у каждого человека есть Я. И каждый с ним живет. Я не могу себе представить человека без его Я. Я – это основа всего моего существования. Благодаря этой основе я понимаю, чувствую, говорю, вижу и так далее. Человек без Я это – растение. – Возмущено вынесла суждение стажёрка.
- Нет, Грейс, ты не права. – С досадой покачивая головой, не согласился Пол. – Вот взять тебя, Грейс... Я не знаю... Я уверен, ты любишь первые листочки, распускающиеся под лучами весеннего солнца, и осенний пейзаж с золотом листьев, любишь слушать пение птиц и шум волн, любуешься рассветом и закатом... Так?
- Да, - признала девушка, растерянно улыбнувшись.
- И ты полагаешь, что всё это ты чувствуешь, благодаря своему Я?
- Да. – В голосе Грейс звучала неуверенность.
- Нет, Грейс. Всё это ты чувствуешь благодаря своей открытой, глубокой, очень впечатлительной душе...
- А разве моя душа и моё Я – не одно и то же, - удивленно спросила девушка.
- Нет. Душа человека – это бескрайнее зеркало мира, резервуар чувств величиной с океан. Душа – эта огромный горизонт, что способен охватить собой весь мир. Как бесконечен мир, так безгранична душа. И так же, как вечен мир, душа бессмертна. И если душа – это линия мирового горизонта, то Я – точка в нём, хотя и центральная, но только маленькая конечная точка. В отличие от рукотворного, самодельного Я душа нерукотворна, она дана Богом. А Я каждый из нас делает самостоятельно, автономно. Я – искусственно, душа – естественна. Поэтому разница здесь кардинальна. Душа, как добрая, отзывчивая, любящая, возносит нас к небесам. Напротив, Я, как нечто, собственно, эгоистичное, злое, себялюбивое, тянет нас к земле. Я – это автономная точка отсчета, которой в нас задается субъект эгоистичного желания, и субъект как таковой. А душа – это основа жертвенного предложения себя миру. Я – это субъект нашего требовательного спроса по отношению к миру. И если душа жертвенно предлагает миру отразиться в ней, то, наоборот, Я потребительски, нарциссически, бессердечно превращает весь мир в своё зеркало. Чувствуешь разницу?
Внимательно слушавшая Пола, Грейс охотно кивнула.
- ...Здесь еще знаешь, что есть. – Пол снова взволнованно повернулся к окну, помолчал и напряжено заговорил:
- Вот душа в своей впечатлительности, пассивности – это нечто женское, материнское. А Я в силу своей агрессивной навязчивости – мужское, отцовское. И, конечно, сам мир, бытие, воспринимаемое вот такой душой, подобен женщине, девичьему танцу, мимолетной улыбке красивой девушки... Такой, как ты Грейс. – На последних словах у Пола перехватило дыхание, он смущенно отвел от девушки глаза.
Грейс тоже смущенно отвела взгляд. Поборов волнение, Пол продолжил:
- То есть, мир – это сама бессмертная красота. Красота вызывает любование и любовь. В любви душа осуществляет своё бессмертие. В любви сбывается само бессмертное бытие... И вот тут возникает проблема... Вечная красота мира, в которой душа осуществляет своё бессмертие, пугает Я. И оно в ужасе от красоты как меры бессмертия отшатывается. Я боится в этом бессмертии растворится. Растворение Я в бессмертии для него равняется смерти... Я уже говорил, что почитал тут разных философов. Аристотеля, Канта, Гегеля. И что удивительно... – Тон Пола ожесточился. - Они все ненавидят красоту. Красота, как, прежде всего, красота женщины убивает мужской разум. Поэтому разум пеняет красоте отсутствие смысла. Так, например, Кант полагает, что «удовольствие от красоты не предполагает никакого понятия». То есть, в этом смысле, если у красоты нет понятия, она несущественна. У всех этих философов так: вещь существует только в силу своей определенности, то есть понятия. Если понятия нет, то и вещи такой нет. И в смысле определенности как логической меры существования красоты, по Канту, нет. Или взять Гегеля. Он заявляет, что «бессильная красота ненавидит рассудок», и меняет местами субъект и объект ненависти, приписывает собственные страх и ненависть рассудка к красоте ей самой. Хотя это именно мужской рассудок ненавидит женскую красоту, поскольку, как ему кажется, она его растворяет и упраздняет... Мужской рассудок – это пустая форма, которая чистое ничто без содержания, каким может быть только содержание женской красоты мира... – заключил Пол и замолчал.
Грейс сидела на краю дивана и думала. Пол с грустной нежностью залюбовался ею. В своей задумчивости она показалась Полу такой беззащитной, что у него невольно выступили слезы жалости. И он, стряхнув слезы рукой, решительно заговорил:
- Да, Грейс, конечно, без Я нельзя. Без Я – затопчут. И, конечно, нужно уметь постоять за себя. Человеческий мир-то – злой, кругом – маньяки, которые только и ждут как напасть на тебя и выпить всю кровь... Я – это еще мера нашей решимости и воли. Просто... видимо, здесь нужен какой-то баланс... баланс души и Я. Понимаешь?
- Да, - коротко кивнув головой, подтвердила девушка.
- Да, Я нужно. Но не надо его переоценивать. – По-отечески наставлял Пол. - Не надо возгонять его до небес, как делали все эти философы. Кант, Гегель. Они же оба мнили себя богами. Оба впали в манию величия. Конечно, это очень сильный соблазн. Но нужно очень сильно себя контролировать. Вот взять того же маньяка Философа. У него точно мания величия... И он не столько наслаждается физиологически, сколько наслаждается психологически... И из всех психологических наслаждений самым острым является переживание величия, которого так жаждет маньяк...
- А что такое величие? – напряжённо спросила Грейс.
- Да хрен его знает! – возбужденно отозвался начальник отделения. – Но хорошо, что ты это спрашиваешь!..
Пол улыбнулся.
- Подлинное величие принадлежит Богу, Господину своего человеческого раба. Я тут почитал книгу, цитатой из которой было отмечено последнее преступление. Это «Феноменология духа» Гегеля. В смысле представленной там диалектики таким величием обладает первичное единство двух существ, замкнутых в круг единой души. Эти два существа свято соблюдают своё равноправие. Соблюдают до поры-до времени. А потом случается первородный грех. И прежнее единство разделяется на две равномощные половины круга, каждая из которых начинает испытывать по отношению к другой страх смерти. Изначально имеет место равновесие страхов. Но такое равновесие не может быть долгим. И вот коромысло весов приходит в движение и начинается борьба за власть, под которой вначале понимается освобождение от страха. Поскольку первичной сценой всей этой диалектики являются отношения между мужчиной и женщиной, то страх каждой из сторон имеет конкретное содержание. В мужском случае речь идет о страхе перед женской красотой, а в женском случае — о страхе перед мужской силой, и, конечно, как, прежде всего, сексуальном выражении этой силы. Каждая из сторон стремится растворить другую в страхе перед собой. Но, в конце концов, благодаря простому наличию мужской конечности одна из сторон предотвращает своё растворение в страхе удержанием, по Гегелю, вожделения. Дело обстоит так, что если одна половина круга центробежно образует линию наличного динамичного горизонта, то другая — центростремительно сжимается по оси статичного разума. Гегель хочет сказать, что вожделение воздвигает надежную преграду на путях змеиноподобных происков женской красоты, обрушивая содержание её динамичной и неуловимой мощи в форму простой неподвижной статичности, наподобие застывшести мертвого тела. В условиях такого опосредования лучшая красота — это мертвая красота. То есть, драматичным итогом преодоления мужского страха стало и исчезновение самого поэтичного мотива человеческого существования в виде вдохновляющей красоты. И соответственно состоялась подмена равного страху смерти блаженного ощущения бессмертия души равным страху перед красотой наслаждающим чувством вожделения и его органом. Теперь всё многообразная содержательность круговращения человеческого мира окончательно и бесповоротно центрируется вокруг вертикально воздвигаемого фаллического жезла господства, самостоятельно назначающего себя на должность богоравного и величественного отца-законодателя. Противоположностью по отношению к господской величественности законодательной формы является рабская ничтожность зеркального объекта.
Пол, выдохнувшись после долгого рассуждения, замолчал, подождал немного и продолжил:
- И, как мне представляется, именно эта гегелевская противопоставленность субъектной властной величественности и объектной ничтожности и является теоретической рамкой маниакального поведения. Маньяк, в том числе и наш Философ, как и гегелевский субъект, однажды пережив страх, растворившись в нём, жаждет отомстить за него. Теперь он сам хочет стать тем самым абсолютным господином, который когда-то растворил его и обратил в полное ничтожество. Обращаясь в этого господина, он желает обратить в такое же ничтожество другого. Особенно, если это касается такого объекта, от которого субъект когда-то претерпел унижение страхом и насилием. Причём способом такого обращения является превращение другого в зеркало своего маниакального величия. Запуганная и доведенная от отчаяния жертва – это зеркало всемогущества, силы и власти маньяка. Вот, что мне представляется с нашим маньяком. Он действительно, как то патологично, как ты на совещании сказала, одержим красотой... Возможно, что он безобразен... Красота его подавляет и унижает... Красота – это одновременно тот предмет, который он вожделеет и одновременно ненавидит и отрицает. Вообще, мужская рассудочная форма хочет расправиться с чувством женской красоты. Отсюда возникает представление, что красота женского лица, а с ней и женская красота мира существует только в рамках рассудочной формы, как исключительно мужской... То есть, в случае с нашим маньяком дела, видимо, обстоят так, что когда-то, будучи подростком или старше, Философ пережил страшное унижение со стороны свой сверстницы, которая или отказала ему, или унизила его после их отношений, или еще что-нибудь...
- Но его можно понять, - со страданием произнесла девушка. – Это очень, наверное, очень обидно, когда твою любовь отвергли, и она оказывается неразделенной. Это же трагедия...
- Но у человека имеется Богом данная возможность принять красоту такой, как она есть, без того, чтобы обязательно её присваивать и пытаться обозначать собой. И как бы раствориться в ней, раствориться в женской красоте бытия...
- Мне кажется, такого не бывает, - усомнилась Грейс.
- Бывает. Но редко. – На этих словах Пол выразительно посмотрел на девушку. - Хотя да такое растворение очень болезненно и мучительно. Из-за такого растворения некоторые поэтические натуры решаются на самоубийство. Но хорошие поэты, вдохновленные таким растворением, создают шедевры – «Божественную комедию» Данте или «Сонеты к Орфею» Рильке. Конечно. Мужчина, взглядывая на женщину, на её реальную, внешнюю красоту, сам изнутри потрясается, теряется перед ней. Его мир как бы раскалывается, распадается и часть его отчуждается. Мужчина расщепляется на его внутреннее ощущение и весь остальной мир, который теперь полностью символизирован красивым лицом объекта его влечения. И с этим надо как-то жить... Надо терпеть...
Пол замолчал, отвернувшись к окну, в котором лиловые сумерки были озарены вечерними огнями.
- То есть... Я поняла... – Возбуждено заговорила Грейс. – Ты хочешь сказать, Пол, маньяк не обязательно приговорен к своей мании. И у него был и... может, и сейчас есть шанс...
- Да, правильно, Грейс, - немедленно откликнулся Пол и присел на диван рядом с Грейс. – Этот шанс, примерно, вот в чём... М-м-м.... Когда мы мыслим другого... нет, не так... когда я мыслю другого в максимальной высоте своего чувства, я его не отличаю от себя...
Последние слова Пола прозвучали тихо и особенно тепло. Грейс моргнула и округлила глаза.
- Я не совсем поняла. Что это значит, Пол?
- Да, я понимаю, это очень сложно сразу понять. Но попытайся, и может это поможет тебе... например, в отношениях с Томом... Мы часто думаем о других – собственно, о чём еще думать?! Мы можем по-разному думать о другом... Плохо или хорошо... Плохая мысль о другом, она – бесконечна... Но вот хорошая имеет меру, но она труднодостижима и всё же достижима... И в пределе хорошая мысль о другом существует наряду с мыслью о нём Бога...
- Так, - настояла на факте своего понимания Грейс.
- То есть, если наша мысль о другом – настоящая и искренняя мысль, то она способна... как бы это сказать... растворить в себе разность тебя и другого... И это, знаешь, как чудо! Такое чудо хорошей мысли о другом... Да-да... это трудно понять... Но ты должна это понять...
- Ну, подожди. Мне кажется, я поняла...
Грейс сощурила глаза, собираясь с мыслями, потерла ладошкой лоб и продолжила:
- Моя хорошая мысль и хорошая мысль другого – одна и та же... В главной мысли я и другой сходятся... и между нами нет никакой разницы...
- И каждый – один и другой, - подхватил Пол, - растворяя себя в этой мысли как в чём-то третьем, не зная отличия себя, не отличает и другого...
- Можно сказать, что оба думают одну и главную мысль...
- Да, – быстро согласился Пол, улыбаясь, – можно так сказать. – И восхищенно похвалил, как хвалят ребенка:
- Молодец, умница, Грейс.
- Не надо со мной говорить как с маленькой девочкой, – тоже улыбаясь, фыркнула Грейс, совмещая в своей интонации шутливое и подлинное возмущение.
- Ну, не обижайся, Грейс. – Пол придвинулся к ней, обнял и очень серьезно и нежно сказал:
– Я очень люблю тебя. Как родную дочь. И мне почему-то всё время страшно за тебя.
Обнимая в ответ, Грейс тихо спросила:
- Почему?
- Не знаю... Ну, ладно, тебе пора, Грейс. – Отстраняясь от Грейс, проговорил Пол уже своим обычным деловым тоном. – Завтра в 12 по полудню – оперативное совещание. Из главка привезут данные экспертиз. Будем обсуждать. Не опаздывай.
Спустя месяц.
2013.16.12. Канзас-Сити
Зазвонил телефон. Грейс взглянула на монитор. Это был Пол.
- Здравствуй, Пол.
- Привет, Грейс. – Тон Пола был резок. – Включай телевизор. У нас новый эпизод с Философом... Всё – то же самое. Но в Калифорнии, на озере Миллертон Лейк ...
Грейс включила новостной канал. Сразу возникала знакомая картинка. Территория с лесным пейзажем на фоне занесенного снегом озера, окольцованная желтыми полосками ограждения и фэбээровскими машинами с мигалками. В глубине чёрной картины белел девичий труп с залитой кровью спиной. Камера быстро взяла крупный план. Надпись легко читалась. Грейс вслух прочитала:
- «Посредством прямого мы познаем и его и кривое. Линейка различает то и другое, кривое же не есть мерило ни самого себя, ни прямого». Кто это, Пол?
- Это – Аристотель. Трактат «О душе».
- А девушка – кто?
- Это – Мэри Робинсон, 16 лет. Снова официантка из придорожной закусочной на хайвэе 41. Её родители еще вчера заявили о пропаже... И уже сегодня утром её обнаружили... Но ты поняла, о чём высказывание Аристотеля?
- Да, кажется... Прямая линейка – это мужская рассудочная форма, а кривое – это женская красота как содержание реальности?
- Да, совершено правильно... Молодец! Быстро разгадала головоломку... Ну, ладно, пока. Будь осторожна. Ох, мне, кажется, из центрального управления звонят. Всё. Не могу больше говорить. Пока.
- Пока.
Грейс продолжила смотреть новости. Там, как раз показывали карту США с обозначением мест преступлений Философа. Грейс пристально вгляделась в контур ареала преступной активности Философа. И что-то ей там привиделось. Она вытащила из книжной полки карту страны и утыкала по тем же местам булавки с красными головками. Повесила карту перед собой. И обратилась к компьютеру и начала листать Википедию. После прочтения очередной страницы Грейс поворачивалась к карте и что-то там надписывала. И с каждой надписью она всё больше возбуждалась. В цепи преступлений Философа просматривалась определенная логика. Наконец она не выдержала и позвонила Полу:
- Пол, я, кажется, разглядела замысел Философа...
- И в чём он? – быстро спросил шеф.
- Я пока не хочу говорить – мне надо всё перепроверить.
- Ладно, Грейс. Завтра мы проводим оперативное совещание в полдень. Будет Самуэль Хиггс и еще два спецагента из центрального управления. И ты выступишь с докладом. Хорошо?
- Да.
- До завтра.
После звонка возбуждение только усилилось. Грейс снова всматривалась в карту. Что-то на ней подписывала. Стучала пальцами по ноутбуку, выискивая нужную информацию. Шуршала газетами. Устав от своих переживаний, Грейс выскочила на улицу и пошла в кинотеатр, где кряду посмотрела три фильма, включая детский мультфильм. Кое-как дождавшись вечера, она приняла ванну с успокоительными травами и нырнула в постель, стараясь ни о чем не думать. И утром, проснувшись, Грейс унимала волнение различной суетой. Сначала тщательно выгладила пиджак и брюки, потом придирчиво подбирала блузку, долго выбирала прическу. В этой довольно бессмысленной суете время пролетело до обидного быстро, но главное было, что оно всё-таки пролетело. И теперь оставалось только доехать до Топики, что вскорости Грейс и сделала.
Заседание началось вовремя. Первым слово взял Пол:
- Добрый день, коллеги. Вы знаете о новом преступлении Философа, случившемся позавчера, 15 декабря в Калифорнии. Мы еще обсудим все детали. Но давайте сначала выслушаем стажерку нашего отделения Грейс Фостер. Я думаю, что у неё есть сообщить что-то важное. Пожалуйста, Грейс.
Грейс, волнуясь, вышла к стене с экраном. Смущенно поздоровалась, мельком взглянув на присутствующих, положила ноутбук перед собой и заговорила:
- Вчера, когда я узнала об очередном преступлении Философа, я обратила внимание на четкий контур ареала его преступлений...
Стажёрка ФБР повернулась к карте и обвела ручкой восток страны.
- Вот, обратите внимание. Здесь произошло четыре преступления в разных штатах: сначала в Висконсине, потом в Луизиане, затем во Флориде и, наконец, в Массачусетсе. Все четыре места четко замыкаются в квадрат. Преступления произошли в этой последовательности. Но если выстроить места преступлений в иной последовательности: Висконсин, Массачусетс, Флорида, Луизиана, то череда цитируемых философов предстанет в том порядке, в каком в истории они следуют друг за другом: Кант, Гегель, Ницше, Фрейд. То есть, несмотря на то, что Философ нарушает хронологический порядок следования одного за другим, он строго соблюдает вневременную топологию этого следования. Таким образом, у Философа существует план, замысел, который он последовательно претворяет.
Грейс прервалась, чтобы попить воды и продолжила:
- Теперь обратимся на запад страны. Здесь произошло три преступления: сначала в Вашингтоне, потом в Монтане и вот позавчера в Калифорнии. И опять же, если соблюсти принцип исторической преемственности философов, которых цитирует Философ – Протагор, Сократ, Аристотель, то правильней было бы распределить места преступлений, соблюдая не хронологию, а топологию: Монтана, Вашингтон, Калифорния. Мы видим, что здесь только три точки, а не четыре, для того, чтобы они составили еще один квадрат. И значит... Здесь самое важное... Если эта схема соответствует действительности, то следует предположить, что следующее преступление Философ намерен совершить или в Аризоне, или в Нью-Мехико, или где-нибудь в Техасе...
Совещание загудело.
- И даже можно предположить, что философ, какого на этот раз процитирует Философ, будет находиться в разрыве между рядом Протагор – Сократ – Аристотель и рядом Кант – Гегель – Ницше – Фрейд... С учётом того, что два квадрата – восточный и западный – связываются местом преступления, которым он начал всю серию, и которое он совершил здесь в Канзасе, процитировав Моисея, выстраивается цельная фигура наподобие восьмерки...
Грейс обернулась к карте и ручкой провела по всей стране восьмёрку, центр которой приходился на Канзас:
- Философ вот такой восьмеркой ставит на Америке крест. Он как бы зачёркивает Америку...
- Вот, ублюдок, - ругнулся Джокович.
- Мисс Фостер, а зачем ему нарушать принцип исторического следования одного философа за другим? – задал вопрос Самуэль Хиггс.
- Мне кажется, что он не хочет быть раскрытым заранее. Если бы он действовал вот так прямолинейно, его легко было вычислить... Философ играет с нами. Задает загадки. Насколько я знаю психологию маниакального поведения, маньяки любят нагнетать таинственность... Хотят поиграть в прятки... И так далее...
- Я тоже так подумал... Ну что, коллеги, - вставая, с волнением заговорил столичный спецагент. – Прекрасный анализ. Мы сейчас же активизируем свои подразделения в указанных мисс Фостер штатах. Я благодарю вас, мисс Фостер. – Произнёс Хиггс, обращаясь к Грейс. – Надо признаться без ложной стыдливости, вы одна заменили работу целого отдела... Это удивительно, что у такой обаятельной девушки как вы такой крепкий аналитический ум... Мы как-то попытались обобщить все эти цитаты и ареал преступлений Философа и уже, было, подошли к чему-то подобному... Но вот так легко и сразу увидеть всю схему нам не удавалось...
С разных мест послышались восхищенные восклицания:
- Молодец, Грейс!
- Умница!
- Здорово!
Грейс, смущено улыбаясь, оправдывалась:
- Это всё было бы невозможно без указаний мистера О’Брайяна... Это наш совместный результат...
Грейс с благодарной улыбкой поглядела на Пола. Тот тепло взглянул на Грейс. Хиггс продолжал:
- ...И я буду рекомендовать мисс Фостер для работы в центральном управлении ФБР...
- Нет, нет, - то ли шутя, то ли серьезно, запротестовал Пол. – Мы, Грейс, никому не отдадим. Как только её стажировка закончится, мы оформим мисс Фостер на официальную работу...
Пол, мягко улыбаясь, прикоснулся к руке стажёрки и тихо произнёс:
- Молодец, Грейс!
- ...Хорошо. В конце концов это решать самой мисс Фостер. – Дружелюбно заключил Хиггс. – А теперь еще одно сообщение. Под ногтями Мэри Робинсон, последней жертвы Философа обнаружена кровь и кожа, принадлежащая другому человеку. Если это кровь маньяка, то надо предположить, что ей удалось оказать посильное сопротивление. И значит, нам повезло и мы, похоже, уже имеем первые признаки преступника. Но, увы, пока поиск соответствия данных ДНК-экспертизы по всем базам данных результатов не дал. Но мы не сдаемся... Этот чёртов маньяк, видимо, здоров как бык и никогда не обращался ни в какие медицинские учреждения...
Хиггс с нервной сосредоточенностью смотрел перед собой и потом уже более оптимистично произнёс:
- Давайте, коллеги, на этом сегодня закончим. Нам срочно нужно отправляться в главк. Вызывают.
Совещание закончилось. Грейс собирала бумаги и ноутбук. Джокович и Роуз подошли к Грейс и еще раз похвалили. Девушка благодарно улыбалась в ответ. Потом подошёл шеф:
- Молодец, мисс Фостер! – И с каким-то неестественным благодушием заговорил:
- Слушай, Грейс, я тут подумал, а не сделать ли тебе перерыв и съездить домой? Побыть в кругу семьи. Успокоиться. Считай, что эта премия за твою успешную работу.
- Ты, что, Пол? – Удивилась Грейс неожиданному предложению. – Сейчас, когда мы уже почти вышли на след маньяка, я должна куда-то уехать?
- Да, какой там след?! И потом... У него сейчас, как водится, будет большая пауза...
- Не поняла. А мы... вы, что – должны сидеть и ждать?
- Мы – нет, а ты – да...
- Нет, я не согласна... И потом скоро Том приезжает. Мы договорились здесь Рождество вместе отпраздновать на вечернике нашего колледжа.
- А ну раз так, то ладно, – быстро согласился Пол.
2013. 24. 12. Канзас-Сити
В преддверии Рождества Грейс бродила по магазинам в поисках подарков родным, Тому, Полу. Сегодня снова приезжал Том. Грейс взглянула на часы. До его прилета было несколько часов. Они договорились, что Том остановиться в гостинице. И встретятся они уже на вечеринке. В продолжении оставшегося времени Грейс готовилась к празднику, прихорашивалась, переоделась в платье, и долго рассматривала себя в зеркало, оставшись в итоге не очень довольной. Наконец долгожданное время наступило, и Грейс отправилась на вечернику. Здесь её у входа в большое здание уже ждал Том. Улыбаясь, обняв и поцеловав Грейс, парень вручил ей цветы. Они прошли в холл и освободились от верхней одежды. Увидев Грейс, Том восхищенно произнёс:
- Грейс, ты, как всегда, великолепна! Бесподобное платье! Ты в нём неотразима!
- Спасибо.
Она обратила внимание на то, что Том тоже выглядел блестяще. Идеальная прическа. На нём были чёрные брюки, белый пиджак и розовая рубашка с красной бабочкой на расшитом золотыми нитями воротнике, на руке какие-то необычные с несколькими циферблатами часы. Они прошли в просторный зал и направились к своему столу. Здесь Грейс уже ждали её друзья по колледжу. Три девушки вскочили из-за стола, подбежали к ней. Они начали обниматься, целоваться, послышались поздравления с Рождеством. Девушка представила Тома. Том галантно со всем раскланивался. Стефани, лучшая подруга Грейс, внимательно разглядев спутника Грейс, посмотрела на неё взглядом, в котором читалось восхищение, мол, молодец подруга, это – лучший выбор. Девушка улыбнулась. Их усадили за стол и празднование началось. Послышались тосты. Грейс пила вино. Есть не хотелось совсем. Настроение было не самым праздничным. И к этому настроение еще примешивалось нехорошее предчувствие. Том предложил выпить виски. Она согласилась. Скоро за столом никого не осталось – все ушли танцевать. Том повернулся к Грейс и решительно произнёс:
- Грейс, у меня к тебе серьезный разговор!
От внезапно возникшего напряжения Грейс сузила глаза, и, устало взглянув на Тома, сказала:
- Пожалуйста, Том.
- Грейс, я люблю тебя!
Том помолчал и продолжил:
- Мы уже с тобой знаем друг друга больше года. Я уверен, ты тоже любишь меня... И чего мы тогда тянем, спрашивается? Давай жить вместе. Я больше не могу ждать... Давай рассуждать трезво...
- Давай, - улыбнувшись несколько пьяной улыбкой, согласилась Грейс.
- Ты – красавица. Я тоже ничего. Мы оба амбициозны, нацелены на успех и желаем достичь в этой жизни максимума. Мы одинаковые и мы абсолютно подходим друг другу. Наши с тобой отношения представляют абсолютный баланс. Я равно Ты. И я... я... вижу, что ты просто моё отражение!
- Ты хочешь, чтобы я была твоим зеркалом? – с каким-то странным интересом спросила Грейс.
- А я – твоим! – подтвердил Том.
- ...и ты наслаждался своим отражением во мне, а я наслаждалась собой в тебе?
Не заметив иронии в словах Грейс, Пол оптимистично ответил:
- Конечно! Это же и есть любовь.
- Когда другой – только зеркало меня? Не знаю, это больше похоже на какой-то экономический обмен... Вот Пол говорит, что любовь – это, когда ты видишь в другом не отражение себя, а целого мира и... не боишься раствориться в нём...
- О, Господи! Опять Пол! – нервно воскликнул Том. – Причём тут Пол, мы же говорим о нас!
- У меня такое ощущение, что пока мы говорим только о тебе. – С меланхоличностью изрекла Грейс. – А то, что ты называешь любовью – это удвоение себя любимого, это возведение своего нарциссизма в квадрат...
- Ну, вот я еще и нарциссист! – возмутился Том. – Да, Грейс, я люблю тебя... И ужасно... ужасно хочу тебя! Просто до безумия! И я так думаю, что вот этот непреложный факт моего физического желания и есть главное основание моей любви к тебе. И что может быть еще достовернее? Грейс, возможно, ты переживаешь насчет нравственности наших отношений... О том, являются ли они правильными с точки зрения этического идеала... Но я уверен моё желание тебя как раз и обосновывает справедливость наших отношений, делая их нравственными и законными...
- О, Господи! – теперь уже вскричала Грейс. – Причём здесь логика и мораль, если речь идет о любви? Всё это здесь просто не работает!
- Хорошо, - согласился Том. – Тогда... тогда...
Том быстро обнял Грейс, приблизил её и стал страстно целовать. Грейс стала, как могла, выкручиваться из его объятий. Не выдержав, она с силой оттолкнула Тома и нечаянно опрокинула бокал с красным вином. Вино пролилось прямо на пиджак Тома. Парень сразу оставил Грейс и стал разглядывать свой пиджак, выглядевший так, что он весь в крови:
- О, чёрт побери, как я теперь домой пойду?!
- Вот, видишь, ты даже в этой ситуации думаешь о себе! – зло произнесла Грейс.
- Конечно. Особенно если некоторые своим поведением просто... просто... вменяют тебя в ничтожество! – Зло выпалил неудачливый ухажёр.
- Ты – маньяк, Том!
- А ты – сумасшедшая дура! Совсем помешалась на своих маньяках!
- Да пошёл ты, придурок!
- Да иди ты сама!
Грейс выскочила на улицу. И некоторое время шла, ничего не видя перед собой. Внутри у неё всё клокотало и переворачивалось. Скоро она поняла, что, если она выговорится кому-нибудь, то у неё будет стресс. Ей срочно нужна была отдушина. И сразу вспомнила Пола. Она достала телефон, высветила заветное имя, нажала кнопку вызова и, дождавшись отзвука, проговорила:
- Пол, привет. С Рождеством! – И вызывающе спросила:
- Я могу зайти?
- Конечно, Грейс.
Через полчаса Грейс заходила в холостяцкую квартиру Пола.
- Извини, Пол, я здорово напилась.
- Хорошо пьет тот, кто хорошо закусывает. – Осаживая подвыпившую стажерку, прореагировал шеф.
- Извини.
- Да, хватит извиняться, если ты уже пришла сюда в таком виде. Что случилось? С Томом поссорилась?
- Ну, да. Он меня задрал своей требовательностью, обоснованной логически и морально... И я его послала...
- Далеко послала?
- Очень. – Грустно призналась Грейс. – У тебя есть выпить?
- Может быть, хватит?! – бурно возмутился Пол.
- Ну, пожалуйста. Мне так плохо. – Жалобно простонала девушка.
Пол, бурча, поднялся, сходил на кухню и вернулся со стаканом, на дне которого лязгали облитые виски кубики льда.
- На. Немного осталось. Сегодня у меня были Джим и Мелани. Час назад ушли вдвоем...
- Джокович и Роуз? Вдвоём? У них что – любовь?
- Не знаю. Наверное...
- Странно... Они такие разные...
- А что разве только одинаковые люди должны любить друг друга?
- Нет. Но...
Грейс замолчала, а потом срывающимся голосом заговорила:
- Пол, я люблю тебя и... хочу остаться у тебя на ночь. Чтобы... чтобы... – Грейс говорила, стараясь быть серьезной, но из-за опьянения ей это едва удавалось. – Чтобы у нас... как... это бывает между мужчиной и женщиной... Я же знаю, ты любишь меня... Ты тогда в наш последний разговор мне в любви признался...
- Люблю, Грейс. Слишком люблю. Но именно поэтому... у нас не может быть того, что «бывает между мужчиной и женщиной»...
Грейс внезапно встала и быстро подошла к Полу. Задрав платье, она перекинула ногу над его ногами и, оперевшись коленками в диван, уселась на колени Пола перед самым его лицом. Она положила вытянутые руки на его плечи, пристально посмотрела в глаза Пола и, обхватив его затылок, вцепилась губами в его губы и стала их кромсать. На время Пол поддался бешеному напору любовной энергии Грейс. Но вдруг мужчина резко дернулся, нервно вскочил, откинув девушку, и пошел прочь, поправляя брюки.
- Грейс, тебе совершенно нельзя пить. Ты становишься какой-то дикой и неуправляемой... – Раздраженно констатировал Пол.
- Да пошёл ты, импотент чёртов!
- Да я бы с удовольствием им был. Но, увы... Знаешь, что? Иди, выспись. – Настоятельно попросил он, нехотя глядя на девушку, валявшуюся на диване в помятом платье, что едва прикрывало стройные ноги. – Вон там спальня. Ложись и спи.
Грейс тяжело поднялась и, мутно глядя перед собой, поплелась в указанную сторону. Прошло часа три. Грейс вошла в комнату. Пол, сидя на диване с книжкой, взглянул на девушку. Она стояла босая, с растрёпанными волосами и понуро смотрела на Пола. Потом Грейс подошла к нему, села возле ног Пола и упёрлась лбом в его колено.
- Пол, прости. Я такая дура...
Она подняла глаза, полные слез.
- Грейс, встань, мне не нравится, как ты сидишь...
- У-у-у... – Грейс завыла. – Мне так противно... Я такая гадкая...
- Ну, ладно, ладно... – Со страданием, сказал Пол, пытаясь мягко приподнять Грейс. – Это с каждым бывает... Это из-за обстоятельств... Из-за того, что с Томом поссорилась...
- Я вела себя как... как... - продолжала во весь голос рыдать девушка, закрыв лицо руками...
- Как маньяк, - с грустной усмешкой подсказал Пол.
- Даже ху-у-уже.
- Не казни себя. Поверь, я совсем не злюсь. – Нежно произнёс Пол, у которого тоже навернулись слезы. – И еще: у нас есть шанс... У нас всегда есть шанс...
Грейс села в кресло. Пол подошёл к столу, налил стакан воды и поднёс его Грейс. Потом мягко заговорил:
- Грейс, я очень хочу, чтобы ты меня поняла. Ты, Грейс, для меня ты – образ вечной женственности и мечта о женщине. И я не хочу с ней расставаться...
- Мечты должны сбываться!
- Мы знаем, как они сбываются. Они сбываются в том, что умирают. Сбывшаяся мечта – мертвая мечта... Ты для меня – воплощение самой Земли... – Глаза Пола горели. – Твоё лицо, твоя красота – это бесконечно-прекрасный и бессмертный лик самой Природы. И я не боюсь измениться в твоём лице и... и... даже раствориться в нём. В этом растворении сбывается чудное ощущения бессмертия... Бессмертие души в самом любовании вечной Красотой мира... А то, что называешь тем, что «между мужчиной и женщиной» может только убить её... Вот хочешь, я тебе прочитаю стихотворение? Оно как раз об этом...
Пол взял книгу со стола, немного полистал и начал читать:
- О, благодатная Природа! Я не знаю, что со мной происходит, когда возвожу взгляд на твою красоту, но сочится радость небес слезами, и плачу я о тебе, как возлюбленный о возлюбленной. – Пол взглянул на Грейс. - Всё моё существо замирает и вслушивается, если нежные воздушные волны играют на моей груди. Утопая в бесконечной синеве, то гляжу я ввысь на лазурь эфира, то вниз – на священное море, и кажется мне, будто родственный дух раскрыл мне свои объятия, боль одиночества растворилась в свете божества. – Читая, Пол вытирал слезы. - Частице раствориться в целом – вот жизнь божества, вот небо человеческой юдоли. Частице раствориться в целом, в самой жизни, и тем самым в блаженном самозабвении вернуться в космос природы... Частице раствориться в целом! При этих словах... смертный разум забывает о скипетре, поскольку любая мысль бессильна перед образом вечно единой вселенной... вот тогда-то непреклонная судьба покорствует нам, а из венка жизни выпадает смерть, и неуязвимая Вечная Юность облагораживает и украшает мир...
Грейс завороженно молчала. Потом спросила:
- А кто это?
- Фридрих Гёльдерлин, немецкий поэт 19-го века...
- Здорово!
- Да это не просто здорово. В этом гимне Гёльдерлина – смысл жизни!..
Пол помолчал и продолжил:
- Каждая женщина выражает, олицетворяет вечную и прекрасную Землю. И как я ничтожная частичка этой целостности могу посягать на неё, на вечную Красоту, пытаться её обозначить, и присвоить... и, в конце концов, уничтожить... Это... это как на святое посягать... Это – кощунство... Я не хочу убивать красоту...
Пол в переживании высокой эмоции замолчал. Грейс тоже молчала. Потом изрекла:
- Пол, да ты философ...
- Возможно. Но, надеюсь, не маньяк. – Горько усмехнулся Пол.
Грейс тихо спросила:
- Но если женщина – Земля, то кто – мужчина?
- По идее – Небо...
- Женщина – земля, мужчина – небо? – Тепло предположила Грейс.
- Но то, что мужчина – небо, это может увидеть или даже услышать только женщина...
- Я – земля, ты – небо. Боже, я схожу с ума! – Восторженно произнесла Грейс. – Как в сказке!
- Что сделаешь – сегодня ночь такая, особенная... Но с ума сходить не надо. А то вот Гёльдерлин сошёл.
- Что – правда? Жалко...
- А может и не сошел. Его, скорее всего, так окружающие воспринимали.
- А что значит, что мужчина – небо?
- Мужчина – это взгляд Неба, в свете которого расцветает женский лик Земли. А еще мужчина – это слово, логос, но не в смысле рассудка, разделяющего и властвующего. Мужчина предназначен к поэтическому слову, такому слову, который собирает мир в круг единого лика. В этом смысле он сам тот, кто послушен Небу, послушник Неба... Вот, знаешь, Грейс, есть такой трюизм: мужчина любит глазами, а женщина – ушами. Это высказывание, возможно, звучит грубо, но в нём есть глубина... В мужчине любовный взгляд на женскую красоту преображается в поэтическое слово. А женщина, внимая этому любовному слову, показывает его своим прекрасным ликом. И тогда обе половины собираются в единый круг. Наподобие символа «Инь-Ян». Самое важное, что это круг целостен и замкнут. И замыкается он изнутри и чем-то вроде центра окружности. И круг так замыкается вокруг центра, что, сомкнув свои края и уравновесившись, он растворяет в себе и точку, которая его уравновесила. Я бы сравнил это с образом стрелы и лука. Вертикаль стрелы – это мужская душа. Горизонталь лука – женское наличие, вся женская телесность. Как правило, стрела вытягивается из лука. Прямая стрела возносится над кривым луком. Тетива отпускается. Стрела летит. Но цель как всегда не достигается. И вот следует очередное натяжение. Стрела стремится максимально напрячься, занять крайнюю точку, она всё время тянется к какой-то непонятной точке типа нуля. Но представим, что однажды края лука сошлись так близко, что вдруг сцепились. И стрела пошла внутрь, начав замыкать лук в круг. И вот только здесь, когда полностью смыкается горизонт женской наличности, вертикаль мужской души успокаивается. Теперь они оба удерживают друг друга в равновесии. Мужское Небо наполняет душой тело женской Земли и удерживает её изнутри. А женская Земля снаружи окружает мужское Небо, которое светится в её прекрасном лике.
Пол замолчал и посмотрел на Грейс. Та взглянув на Пола, произнесла:
- Пол, я не очень поняла, а когда это происходит? Когда стрела сводит края лука, а Небо наполняет Землю изнутри?
- Тогда, когда какая-то высшая воля, которую можно допустить только верой, решается остановить падение человека.
- А разве человек падает? – удивленно спросила Грейс.
- Падает, Грейс, еще как падает...
- А куда?
- В раздор, в войну. И, прежде всего, в раздор полов, - с досадой произнёс Пол.
Он прервался и снова заговорил:
- Между мужчиной и женщиной и между людьми вообще всегда стоит Я. Именно Я – источник страха и агрессии. Это Я, оно, знаешь, Грейс, как маньяк. Оно держит человека в заложниках под страхом смерти. Но при этом Я существует в силу закона. Я и есть сам закон, как, прежде всего, закон обмена. И весы человеческого обмена, не важно какого – любовного или экономического, центрируются нашим Я. На этих весах мы взвешиваем своё и чужое, свою душу и тело другого. Но вместо того, чтобы уравнивать их, весы только разделяют их своим центром тяжести. Итогом всякого взвешивания и обмена оказывается усиление, утяжеление самого центра тяжести весов, каковым и оказывается наше Я. В каждом обмене Я переживает такое утяжеление как свою прибыль, как выгоду себя. Я, выступая точкой отсчета, нацеливает каждого на максимальное извлечение наслаждающей выгоды. А из кого можно получать выгоду? Только из другого. И вот каждый из людей сталкивается друг с другом в нацеленности на извлечение максимальной выгоды из другого. Начинается раздор и вражда. В своём Я каждый обнаруживает свою конечность, смертность. Я и есть то, в чём заканчивается человек. Упирается в это Я, как в тупик. И вот во избавление от этого смертного Я нам дана бессмертная душа. И нашей бессмертной душе благодатно дано растворять ищущее выгод Я. Равновесный круг души растворяет в себе Я как точку своего центра. В этом растворении человек выходит из-под власти закона, требующего искать выгоду утяжеления своего конечного Я в процессе обмена друг с другом, под власть Благодати, благости Дара. И в этом случае не только, как говорит Мильтон в «Потерянном рае», «отсутствует раздор», но человек соприкасается с бессмертием. Вопреки законному обмену, который мотивируется страхом смерти, в благодатном любовном даре человек переживает бессмертие. И когда Гёльдерлин говорит про венок жизни, из которого выпадает смерть, он говорит о том, что обоюдный дар, замкнутый в объятья вечного круга, растворяет в себе сам центр как основание закона смертности человека. Круг Благодати включает в себя центральную точку как Закон. Поэтому Благодать превыше Закона. И если есть Благодать, то и Закон не нужен. А если нет Благодати, то и Закон исполняться не будет. Как и говорит апостол Павел.
Грейс встрепенулась из задумчивости:
- Получается, что иллюзорное и рукотворное Я возникает на месте вытесняемой им благодатной нерукотворной Души и должно вновь вернуться туда, откуда оно появилось.
- Да, по Фрейду, только наоборот. Он говорит, что, где было бессознательное Оно должно стать Я. Хотя, на самом деле, где было Я должно вновь стать Оно, но уже как перечёркнутая, обозначённая и вытесненная им Благодать души... Я бы еще сказал, что где был Закон, должна стать Благодать...
Пол замолчал. Потом улыбнулся и весело проговорил:
- Ну, что, Грейс, извини, что я тут целую проповедь прочитал. Ладно. Надо поспать немного. Ты снова иди в спальню. А я тут на диванчике прикорну.
Утром Грейс разбудил громкий голос Пола:
- Проснись, Грейс!
Грейс испуганно открыла глаза и вскочила.
- Что случилось?
- Очередное преступление Философа. Сегодня утром нашли тело девушки...
Грейс подошла к телевизору и внимательно рассматривала сменяющиеся картинки. Фотография красивой улыбающейся девушки. Её мертвое тело, растянутое между деревьев. Крупный план. Грейс прочитала вырезанное на спине убитой девушки высказывание:
- «Я мыслю, следовательно, я существую». Откуда это, Пол?
- Это Декарт... Всё так, как ты и предсказывала, Грейс. И случилось это в Нью-Мехико. И процитирован философ, как раз находящийся между двумя перечисленными тобой рядами. Всё точно... Да, кстати, это высказывание означает, что только моя мысль причиняет и определяет само существование, и моё, и существование другого. И только моя мужская мысль – причина существования, как наличного и по преимуществу женского...
Резко зашагав, Пол отошел от телевизора. Обхватив подбородок рукой, он как-то очень тихо, как бы про себя проговорил:
– Что-то он заспешил. Чуть больше недели прошло...
Пол резко повернулся и сразу натолкнулся на пристальный взгляд Грейс. В этом взгляде Пол прочитал мысль о том, что она понимает, что это не последняя акция Философа, а также сожаление о том, что он понял это раньше. А Грейс успела заметить в его глазах страх за неё. Опустив глаза, Пол произнёс:
- Знаешь, Грейс, я еще вчера хотел тебе сказать, но вчера был явно неподходящий момент. В-общем, ты должна уехать домой...
- Почему?
- Должна - и всё!
- Хорошо.
- Как-то быстро ты это сказала. Не убедительно.
Пол подошёл к Грейс, схватил её за плечи и, слегка тряхнув девушку, потребовал:
- Пообещай мне, что уедешь!
- Обещаю, - покорно произнесла Грейс, отводя глаза.
Грейс вышла на улицу. Её грудь скручивала тоска. По щекам текли слезы обиды и отчаяния. И всё-таки он твёрдо решила выполнить обещание данное Полу – уехать. Добравшись до квартиры, она судорожно, машинально, едва удерживая в голове две-три мысли, вытащила дорожную сумку, поставила её на кровать и стала туда кидать туда вещи. На очередной тряпке она бессильно опустилась на кровать, сжалась в комок и стала беззвучно рыдать. Всё её существо пронзала боль обреченности. Из последних сил она доехала до автобусной станции и села в автобус, шедший до родного штата. Когда автобус поехал, стало чуть легче. Быстрое мелькание пейзажа внушало надежду, что прошлое безвозвратно уходит, а там впереди есть какой-то просвет. И всё-таки ощущение физического движения было не способно раскачать внутреннее окаменение, в которое как в стену упиралось всякое движение души. И по щекам девушки вновь текли слезы. Через несколько часов автобус остановился. Водитель объявил, что поездка возобновится через 10 минут. Пассажиры потянулись на выход, разминая затёкшие тела. Грейс сидела и смотрела в окно. Напротив сияли окна придорожной закусочной. Грейс некоторое время разглядывала девушек, суетливо подающих немногим посетителям гамбургеры и кока-колу. Вдруг Грейс замерла. Решение созрело моментально. Она быстро схватила сумку, с извинениями расталкивая заходящих и что-то жующих пассажиров, выскочила из автобуса и решительно отправилась в сторону закусочной. Через какое-то время Грейс уже стояла за стойкой и с улыбкой подавала гамбургеры, картофель фри и кока-колу. После окончания смены, Грейс решила не возвращаться в Канзас-Сити, а поселиться в мотеле неподалеку от закусочной, сняв комнату на несколько дней. Она быстро вошла в роль официантки закусочной и освоилась в новом жилье. Через два дня Грейс поехала в небольшой городок поблизости и накупила там ворох яркой, красочной, привлекающей внимание одежды. И на работе она старалась вести себя вызывающе – быстро и шумно двигалась, громко говорила, постоянно шутила, во весь голос смеялась. Даже немного нарочито кривлялась и рисовалась. И как-то ей показалось, что такое поведение дало долгожданный результат. Один раз боковым зрением она заметила направленный на неё пристальный взгляд. Но когда она попробовала рассмотреть его обладателя среди присутствующих, она ничего не увидела – все, уткнувшись в тарелки, жевали гамбургеры или картошку. Однажды взгляд Грейс зацепился за синий седан «Форд», который, как ей показалось, она видела раньше. Прошло полторы недели в нетерпеливом ожидании неопределенной и жуткой будущности. Как-то, когда смена подходила к концу, Грейс невольно взглянула в окно и ахнула – мимо закусочной медленно катила служебная машина Пола с мигалками и надписью «ФБР». Первым желанием было скрыться в подсобном помещении, спрятаться, стать невидимой, раствориться. Но моментально пришло осознание, что, конечно, Пол, если это был он, давно её увидел и внимательно смотрит на неё. Грейс замерла, а потом со всей решимостью направила взгляд в точку, где должно было располагаться зеркало заднего вида, через которое он мог смотреть на неё. И в этом зеркале, действительно, отражались глаза Пола. И в этих глазах отчаяние боролось с осознанием неодолимой судьбы Грейс. Когда напряжение взгляда, провожавшего удаляющуюся машину Пола, ослабло, девушка вновь заметила тот, другой взгляд, который уже испытывала ранее. Грейс резко взглянула в зал, и вновь не обнаружила его источник. Она быстро сняла униформу, попрощалась с сотрудницами и вышла на улицу. Здесь она с жутким волнением, перешедшей в дрожь, и в то же время с каким-то странным облегчением вновь увидела синий «Форд». И ей показалось, что оттуда на неё кто-то смотрит.
2014. 01.06. Где-то в Канзасе
На следующий день Грейс вновь увидела ту же машину. Всю смену она пребывала в возбуждении, которое сдавливало её и одновременно приподнимало над землей. Ей было и страшно, и весело. Она работала за двоих, ежеминутно смеялась, шутила, старалась всем помочь, без устали улыбалась посетителям ресторана. И вот, наконец, рабочий день закончился. Грейс вышла наружу и сразу обратила внимание на машину. Та была на месте. Обычно Грейс доезжала до мотеля на рейсовом автобусе. И сегодня, как и всегда, она направилась к автобусной станции. Подойдя к расписанию, девушка взглянула на время в мобильном телефоне и изобразила разочарование от того, что до следующего автобуса еще слишком долго, а ей надо срочно ехать. Грейс посмотрела по сторонам и пошла по направлению к дороге. Но идти стало вдруг тяжело. Ноги стали ватными, непослушными. Она несколько раз споткнулась. И всё-таки с каждым шагом движение Грейс становилось тверже, поскольку оно направлялось туда, где после столь долгого ожидания должна решиться её судьба. Она шла вдоль пустынной дороги и ждала какую-нибудь попутную машину, чтобы проехать пару километров до своего мотеля. И вот невдалеке из-за спины послышался шум машины, в который Грейс вслушивалась с замиранием сердца. Она слегка повернула голову и посмотрела на дорогу, по которой неспешно двигался автомобиль. Это был синий «Форд». Тот самый. Как Грейс не готовилась к этой встрече, ей стало страшно. Превозмогая, насколько это было возможно, ужас, дождавшись, когда шум машины станет ближе, она, радушно улыбаясь, повернулась и вытянула руку с большим вытянутым пальцем. Поравнявшись с девушкой, синий «Форд» остановился. Грейс открыла дверцу. Взглянув внутрь тьмы салона, она попросила подвезти её. Изнутри раздалось согласие. Грейс села. Дверь захлопнулась. Машина тронулась. Девушка сразу стала рассказывать, что работает в закусочной и сегодня опоздала на автобус, а следующий автобус будет не скоро. Водитель с улыбкой посматривал на девушку. Прочистив горло, он весело спросил:
- Знаете, я тут живу и часто бываю в этой закусочной, но, честно говоря, вижу вас тут впервые. – И, взглянув на Грейс, игриво аргументировал:
- Я бы сразу обратил внимание на такую симпатичную девушку.
Грейс не растерялась:
- Не знаю. Я уже тут год работаю. Может вы раньше просто в мои смены не попадали?
На последних словах она пожала плечами и, поджав губы, покачала головой.
- Возможно, - легко согласился водитель. – Я не очень-то люблю еду в закусочных. В основном дома ем.
Через паузу с радостным умиротворением он произнёс:
- А славный сегодня денёк. Погода отличная. Настроение хорошее. Вот решил тебя подвезти...
- Да, у меня тоже всё отлично складывается. – Разделила оптимизм собеседника Грейс. – Скоро должна со своим парнем встретиться. Давно не виделись...
Водитель пространно взглянул на девушку.
- А красивые у нас места...
Машина проезжала вдоль холмистой местности, где невдалеке посреди хвойного леса поблескивало затянутое льдом озеро.
- Ты, извини, у меня аллергия на выхлопы газов...
Водитель быстро откуда-то достал и надел пластиковую маску, закрывшую всё лицо. Потом нагнулся под сиденье и снизу что-то зашипело. И почти сразу раздался щелчок блокировки дверей. Грейс успела увидеть белесо-прозрачное облачко, как от сигареты. Моментально стало трудно дышать. Заслезились глаза. Она ткнулась в дверь. Та была неприступна. Через секунду Грейс потеряла сознание...
***
Грейс открыла глаза и несколько раз судорожно вздохнула. Всё тело ломило. Голова кружилась. В глазах стояла пелена. Во рту жгло и щипало. Когда, наконец, она немного пришла в себя, её обуял нестерпимый ужас. Из одежды на Грейс было только нижнее белье, в котором она сидела в кресле. Руки были связаны веревками. Веревки были такими же, как на всех жертвах Философа. Грейс поняла, что она в его логове. Грейс тоскливо огляделась. Тусклый свет. Небольшое помещение без окон. Низкий потолок. Старая мебель. С содроганием Грейс услышала стук шагов по деревянной лестнице. И сразу появился он. Мужчина быстро прошелся по подвалу. Раскладывая на столе какие-то предметы, он почувствовал взгляд, повернулся и посмотрел на девушку. Грейс, не отрываясь, смотрела на маньяка. Там, в машине она не разглядела его внешность. Но теперь восприятие, усиленное страхом, запечатлевало его во всех особенностях. Лицо с правильными чертами. Высокий лоб. Большие яркие глаза. Светлые волосы. Ничего отталкивающего. Но и ничего примечательного. Понимая, что промедление несет опасность, Грейс, унимая беспощадную дрожь, нащупала чувство покоя в груди и, уперев в него голос, решительно произнесла:
- Меня зовут Грейс Фостер. Я стажерка канзасского отделения ФБР...
- И что? Сейчас сюда набегут агенты ФБР или спецназ? – с деланным равнодушием спросил мужчина, снова отвернувшись к столу.
- Нет, не набегут. Никто не знает, где я сейчас нахожусь.
- Не верю... Впрочём, не важно. У меня снаружи по всему периметру несколько камер. Я полгода этот бункер готовил. И о нахождении кого-нибудь поблизости я уже точно бы знал. – Философ посмотрел в дальний угол помещения, где светились несколько мониторов. – И вообще.. - Он взглянул на часы и повернулся к Грейс. – ...через три часа с моего компьютера в несколько информационных агентств отправится видеообращение, где я признаюсь во всех осуществленных акциях, предъявляю доказательства своего авторства и раскрываю мотивы. А через два часа вот из этой штуковины... – Философ вытащил из куртки «Магнум» 45-го калибра. - ...я вынесу себе мозги, поскольку считаю свою миссию завершенной.
Философ замолчал, потом резко встал и возбуждено заговорил:
- Но я всё-таки не понял. К чему этот бессмысленный риск? Если правда – то, что ты говоришь, и ты действительно здесь одна, на что ты тогда рассчитывала?! На какое чудо?! Чудес не бывает. Или ты этот? Камикадзе? Или религиозная фанатичка? Шахидка?
Через паузу, вскидывая на Грейс воспаленный взор, Философ с глумливым сарказмом воскликнул:
- А я понял. Ты – это, жертвенная натура, мать её! Чертов народный герой! Герой, которым бредит всё это грёбанное обывательское большинство. Такая вся правильная и хорошая. Ты типа – за всё хорошее, за людей и всё такое. И что?! Ты надеешься, меня этим удивить? Чем?! Своей жертвой?!
Философ крайне возбудился и стал резко расхаживать по комнате, в запальчивости сдвигая стулья, стол, какие-то ящики. Вонзая взор в Грейс, он истерично вскричал, так громогласно, что она зажмурилась:
- Да, это я жертва, твою мать! Это я по-настоящему подлинная и единственная жертва... – Последние слова он проскандировал, махая рукой с пистолетом и выделяя каждое слово. – Моя жертва больше твоей! Мое доказательство весомей твоего! Ты доказываешь только для себя, а я – для всех. И главным аргументом моего доказательства является то, что у меня есть выбор, а у тебя его – нет! И герой здесь, на самом деле, один. И это не ты, Грейс.
Философ, задохнувшись, замолчал. Грейс с неприязнью заметила, что он любуется её едва одетым телом. Философ сел и, взглянув исподлобья мутным взглядом на Грейс, стальным голосом проговорил:
- Ты скоро умрешь. Через час, а может и меньше, тебя уже не будет... И пока и я, и ты еще живы, я объясню тебе, зачем я всё это делал... убивал девушек... писал на них эти цитаты... Ты думаешь, мне было не жалко их. Жалко. Я плакал. – Маньяк затрясся и несколько раз глухо взвыл, но, быстро вытерев слезы, жестко произнёс:
- Это... в-общем... мой приговор Америке и всему американизированному миру... И я хотел сказать, что, если здесь, в Америке происходят такие вещи, то какой, к чёрту, это рай на земле? Это – ад! Глобальный Освенцим! Я заявляю, что весь этот грёбанный мир – это сгусток адской боли. Здесь ничего, кроме боли, насилия и смерти нет. Здесь всё – боль, боль, боль и боль. Дурацкое чёртово бессмысленное страдание! И ничего больше! И тут нет ничего реальней смерти...
Грейс с нарастающим ужасом выслушивала пафосную речь Философа. Ей казалось, что, умаляясь, она начинает смотреть на него откуда-то снизу. А он, напротив, увеличивается, растет, возвышается, смотрит на неё с недостижимой вышины. Это было похоже на натяжение стрелы в луке – стрела натягивалась вверх, а лук выгибался, и его края сближались.
Философ продолжал:
- В своих деяниях я довожу закон существования этого грёбанного мира уже не до логического, а до физиологического завершения. А закон этого мира – закон уничтожения всего живого, закон Смерти. Всё мало-мальски живое, непосредственное, трогательное, искреннее – всё должно быть остановлено, схвачено, трахнуто и убито, чтоб его, к чёртовой матери, не было! Способом осуществления закона смерти является центрирование жизни воспроизводимым знаком. Звучащий во мне язык вписывает в вечно живую реальность мертвый знак, заставляя вечное кружение мира застыть очередным истекающим кровью телом. И прекрасное лицо мира оборачивается кровоточащей изнанкой. И, конечно, исполнителем этого жеста выступает мужчина. Этот грёбанный мужчина всё делает для того, что насадить мир на свою штуковину и вертеть его, как хочет... Она и есть главное орудие нанесения на женском теле мире убийственной записи... Вот и Кожев об этом пишет...
Философ подошёл к столу и поднял какую-то картонку. Под ней Грейс увидела аккумуляторный шуруповёрт. Догадка о его предназначении хлестанула спину Грейс волной нервной дрожжи. Философ сел на стул и протянул картонку девушке. Это был трафарет с вырезанными буквами. Грейс долго не могла разобрать содержание надписи, пока не положила картонку на ноги. Проступившая сквозь пустоту вырезов букв в картоне нежно-розовая кожа девичьих ног сделала надпись читаемой. Слегка дрожащим от страха и холода голосом девушка прочитала:
- Любящий стремится быть любимым, то есть признанным как абсолютная или универсальная ценность в самой своей особенности, которая отличает его от всех остальных... Кто это?
- Это Александр Кожев, французский философ русского происхождения. Ты, наверное, хочешь знать, что это означает?
- Хочу, - подтвердила Грейс.
- Красота – это главное достоинство женщины, и в то же время объективное свойство мира. И человек как мужчина кровно заинтересован в том, чтобы максимально вписать себя в эту красоту. Без этого он просто не мужчина. А значит и не человек. Его, по сути, просто нет. Эту ситуацию можно критиковать. Но изменить эту ситуацию нельзя. И, возможно, это самое страшное, что есть на этом свете...
- Прости, можно узнать, как тебя зовут? – Напряженно обратилась Грейс.
- Называй меня так же, как меня в твоей конторе прозвали. Философ! – ухмыльнулся Философ. - Смешно. Правильней было бы назвать меня Ублюдком. Эх, если бы я действительно было философом...
- Послушай, Философ. Но ведь есть и другой закон. – Грейс старалась говорить, как можно более спокойно и серьезно. – Закон любви. Мой друг Пол говорит, что в подлинной любви и сбывается бессмертие души. Красота и вызываемая ею любовь – это, прежде всего, выражение вечности мира...
- Какая любовь, какая вечность?! Хватит ерунду нести! – вскричал Философ. – Вот в этом вся любовь и вся вечность!
Философ вскочил, расстегнул ширинку, вытащил член и стал махать им перед самым лицом девушки. Грейс неотрывно смотрела в глаза Философа, не отвлекаясь ни на что другое. Её прямой и пристальный взгляд смутил маньяка. Он суетливо запахнул ширинку и снова сел на стул. Грейс продолжала:
- Пол говорит, что если выдержать гнетущее принуждение женской красоты и посмотреть на неё как-то иначе...
- Пол? – перебил Философ и потеряно предположил:
- Ты его любишь?
- Да, - ответила Грейс.
- Ты из-за него здесь? – еще более растерялся Философ.
Грейс кивнула.
- А зачем?
- Чтобы преодолеть страх...
- Он непреодолим, - уверенно отмахнулся Философ, а потом страшно заорал:
- Он непреодолим!!! Смотри!!!
Маньяк выхватил пистолет и наставил его на девушку. Грейс машинально, как будто давно этого ждала, встала, всмотрелась в маленькое отверстие дула, потом вздохнула и закрыла глаза. Её лицо стало бледным, как у мертвеца. Горизонт ужаса расширился до бесконечности. И его адская воронка вертикально взметнулась вверх. Сомкнулась вокруг узкого кружочка. Но его замкнуть она уже не могла. В это мгновенье оттуда, с самой высоты неожиданно полился свет. Грейс увидела, что, оказавшись на самом дне адского ужаса, она находится на одной оси с райским светом. Свет приближался, ниспадал, озарял всё вокруг. Всё, что раньше было заполнено тьмой ужаса, теперь заливал свет. И в этом свете растворялся пистолет, держащая его рука, сам маньяк, стены подвала и дома, темнота окружавшего его леса, мрак ночи. Весь мир был объят светом, в котором растворилась и сама Грейс. Она открыла глаза. Маньяк стоял прямо перед ней. Она взглянула на него. Глаза Философа округлились от ужаса. Он выронил пистолет, резко дернулся и заметался. Не отрывая глаз от Грейс и тяжело дыша, он пятился назад, спотыкался, падал. Скоро он достиг угла комнаты и попытался карабкаться по стене. Наткнувшись на препятствие, Философ продохнул и задыхающимся голосом начал издавать какие-то невнятные звуки, которые, наконец, сложились в слова:
- Кто это?! Ты - кто?! Мама! Спасите! А-а-а! Боже! Не может быть! Нет! Ангел!
Грейс не на шутку перепугалась за душевное здоровье Философа. Она шагнула по направлению к нему и с сочувствием произнесла:
- Что с тобой? Это я, Грейс. Успокойся.
Философ метался по комнате, вращая совершено обезумевшими глазами:
- Грейс?! Зачем? Заберите меня отсюда!
Философ присел. Обхватил руками голову. Потом, как есть, рухнул на пол и зарыдал. Из него потоком рванула вся жидкость. Из глаз текли слезы, из носа – кровь и сопли. Он низвергся ниц и стал ползать по полу:
- Прости, прости... Господи-и-и... Что я наделал?... Я – гадина, я – самая последняя гадина... А-а-а...
Философ рыдал, стонал и всхлипывал. Потом он приподнялся на коленях, размазывая по лицу кровавые сопли и слезы. Стоя на коленях, Философ подполз к Грейс, освободил её от верёвок. Потом быстро поднял пистолет за дуло. Вложил пистолет в её руку и приставил дуло к своей голове. Возвел красные от слез глаза и умоляюще вымолвил:
- Убей меня, Грейс. Я не хочу больше жить! Убей...
Грейс отвела руку с пистолетом от головы философа и тихо, с жалостью произнесла:
- Этого мало Философ. Тебе покаяться надо перед родителями убитых тобой девушек. Перед людьми. Перед всем миром. А так... это всё бесполезно. Тебе душу нужно отпустить, освободить. Тогда и умирать будет не страшно...
- Хорошо, Грейс, милая. Я согласен. Я буду... Я покаюсь... Я сяду на электрический стул... Только чтобы это прошло... Как мне тяжело... Как больно...
Философ вскочил, подбежал к столу. Там лежали вещи Грейс. Он быстро нашёл её мобильный телефон и протянул его Грейс:
- Звони!
Грейс нашла в справочнике имя Пола и нажала клавишу вызова. Из телефона раздался голос Пола. Грейс улыбнулась:
- Пол, извини за неурочный звонок. Это – Грейс. Пол приезжай. Философ сдается. Приезжай, пожалуйста. Мы находимся...
Грейс повернулась к Философу:
- Где мы находимся?
- Рузвельт Лейк, Тополиная улица, дом 33, - быстро назвал адрес Философ.
Грейс снова произнесла по телефону:
- Пол, мы ждем...
- Грейс, ты – где? Кто это с тобой? Чей это голос? – Пол был встревожен.
- Это – голос Философа...
- Грейс! Грейс! – Пол отчаянно закричал. – Что ты наделала! – Пол рыдал. – Грейс, девочка моя... Боже мой... Как же так?..
Грейс, почувствовав ужас и страдание Пола, сквозь рыдания стала его успокаивать:
- Пол, успокойся! Со мной всё в порядке! Я цела! Философ сдается! Он хочет покаяться...
- Хорошо. Сейчас будем. – Уже сосредоточено и сухо произнёс шеф канзасского отделения ФБР.
Связь оборвалась. Философ устало сел на стул и ждал, пока Грейс оденется. И уже как-то радостно посмотрел на Грейс:
- Неужели всё это кончилось?!
Грейс ободряюще посмотрела на бывшего маньяка, удивляясь тому, как теперь он был жалок и ничтожен.
- Ты будешь приходить в тюрьму и на суд? – тихо спросил Философ.
- Буду, - уверенно произнесла Грейс.
Ожидание долгожданной развязки происходило в молчании. Только однажды Грейс спросила:
- Философ, а позволь узнать, чем ты деньги зарабатываешь?
- Я работаю дизайнером в книжной фирме...
Грейс улыбнулась подтверждению еще одной своей догадки.
Время тянулось медленно. Но его течение не было особенно гнетущим. Скорее, его скорость теперь совпадала со скоростью мысли, в которой каждый мог обдумать свою судьбу.
И вот, наконец, послышался звук подъезжавших машин. В окна со стороны улицы ударили лучи фар и прожекторов.
- Приехали, - глухо и как-то грустно констатировал Философ.
- Пойдем, - предложила Грейс.
Философ встал и пошёл на выход. Следом шла Грейс с пистолетом в руке. Они вышли в холл и толкнули дверь. Напротив дома стояли три оперативные машины ФБР, за которыми, укрывшись, расположились несколько бойцов с винтовками. К Философу сразу подскочили три фэбээровца, повалили его на землю. Грейс увидела Пола. Улыбнувшись, она направилась к нему, на ходу роняя пистолет. Пол пошел навстречу, расставляя руки для объятия. Они обнялись. Крепко обнимая Пола и плача, Грейс нежно зашептала:
- Пол, если бы не ты... меня бы не было... У меня всегда было ощущение, что ты – рядом и я тебя слышала... Пол, ты спас меня.
Пол, ласково прижимая Грейс, ответил:
- А ты, Грейс, спасла всех...
В это время Джокович вёл закованного в наручники маньяка мимо. Философ был возбуждён. Его глаза светились. Он выкрикивал:
- Боже, какая девушка. Она – ангел! Берегите её!
Потом вдруг впал в ярость:
- Посадите меня скорее на электрический стул. Я больше не хочу жить. Грейс, приди попрощаться со мной!
Джокович мрачно прокомментировал:
- Я же говорил, что он – придурок...
Джокович заметил взгляд счастливо улыбающейся сквозь слезы Грейс. Джим грустно обратился к ней:
- Как же ты, Грейс, додумалась до такого? Ладно, мы... Но Пол. Он чуть с ума не сошёл. Я таким его никогда не видел...
Грейс крепче прижалась к Полу...