Папа был рыбаком. Его двоюродный брат дядя Володя тоже, и дядя Гена, муж папиной сестры. В общем, рыба в нашем доме не переводилась: окуни, караси, судаки и щуки, даже стерлядь не считалась деликатесом. Рыбу жарили, солили, вялили, варили уху, делали котлеты, икру запекали в духовке. А ещё по праздникам мама «доставала» баночку Рижских шпрот, но шпроты были жирные, в масле, а я не любила масло.
И только кильки в нашем доме не было никогда. Нет, никаких запретов на неё никто не устанавливал. Просто её не считали за рыбу. И, действительно, что это за рыба - один скелет, совершенно не аппетитная.
Но соседка баба Лена сказала как-то маме: «А я сегодня кильки купила, отварила картошку и так наелась, прям душу отвела».
- Кильки? – опешила я, - как же вы её ели?
- Как ела? Ртом, - засмеялась соседка. Но я, посмотрев на её корявые, артрозные пальцы, всё же спросила: - А чистили как?
И тут баба Лена сказала роковую, волшебную фразу: - Да чего её чистить, голову отрывай и ешь.
Чистить рыбу – моё самое нелюбимое занятие, ненавистное просто. Колючие плавники, вечно норовящая попасть под ногти чешуя, а если рыба ещё живая, бьёт хвостом, открывает рот – это вообще мученье. Я представляла себя фашистом, палачом. Рыба, которую не надо чистить – была моей мечтой. И баба Лена назвала мне имя этой мечты – Килька.
Юля, моя сестра, мечтала стать врачом, Инна, вторая сестра мечтала о новой кукле, а я мечтала о кильке. Но пойти и купить её не решалась. Потому что дома было много другой рыбы. Полный холодильник другой рыбы. И в погребе, и на чердаке. Папа, наверняка, сказал бы: - Кильку? Да ты её есть не станешь. Хочешь стерлядочки-пятиминутки?
Стерлядочка-пятиминутка – это когда только что пойманную рыбу солят, а через пять минут уже можно есть. Это вкусно, особенно на берегу у костра, разведённого папой. Когда мама в купальнике выходит из воды, а в котелке кипит чай с какими-то пахучими травами. И солнце слепит глаза, и все смеются, лето…
Но теперь, когда я знаю о существовании кильки, которую не надо чистить, я не хочу стерлядки.
Родители никогда не отказывали нам в деньгах, мало того, мы знали, где лежат деньги «на продукты», а где на «крупные покупки», и могли взять нужную сумму, нам доверяли. Но в том, чтобы взять деньги на кильку было что-то преступное.
И я готовила себя к совершению этого преступления, но сломалась. «Пап, - сказала я как-то вечером, - а ты бы мог дать мне рубль? Только не спрашивай, зачем». Папа посмотрел удивлённо, достал из кармана деньги и протянул мне рубль: «Держи",- и ничего не спросил. Это было так просто и так странно.
Я уснула с рублём под подушкой, а утром, едва дождалась открытия магазина.
Продавщица тётя Зина никогда не улыбалась. У неё даже утром был уставший вид, и обратиться к ней с просьбой всегда было как-то неудобно. Казалось, ты беспокоишь её, а она вот только примостилась отдохнуть.
- Чего тебе!- спросила она в ответ на моё «Здрасьте!»
- Кильки, - сказала я, и положила на прилавок рубль.
- Сколько? – тётя Зина отработанным жестом свернула кулёк из промасленной бумаги. А я вдруг вспомнила, как дядя Вася Пронин
покупал нам конфеты с зарплаты. Он всегда покупал нам конфеты с зарплаты. Сначала он покупал себе «Портвейн», а потом протягивал тёте Зине рубль и говорил: «Свесь ребятишкам конфет», «Сколько?» - спрашивала тётя Зина. И дядя Вася весело так подмигивал нам с Серёжкой, его сыном, и отвечал: «На все давай!».
Мне тоже захотелось подмигнуть кому-нибудь, но в магазине никого не было. И я сказала, почти, как дядя Вася: «На все давайте!»
Тётя Зина переспросила: «На все?» У дяди Васи она не переспрашивала, а у меня почему-то переспросила. Я кивнула. Тётя Зина отложила приготовленный кулёк и стала скручивать новый побольше, в два листа. Я заволновалась, но старалась ничем не выказать своего волнения. Тётя Зина наполнила кулёк, положила на весы и снова спросила: «Точно, на все?» Я поняла, что кильки будет больше, чем ожидалось, но отступать было поздно.
Родители были на работе. Я почистила картошку, включила газ и пообещала сёстрам: «Сейчас я вас такой вкуснятиной накормлю».
Когда картошка сварилась, я выложила её в большое блюдо, посыпала сверху укропом и луком, как делала мама, положила кусочек масла, а на другую, рыбную, продолговатую такую тарелку положила кильку. «Её не надо чистить,- тоном знатока пояснила я Юле и Инке, - голову отрываешь и ешь».
- А кишки? – брезгливо сморщилась Юля.
Про кишки я у бабы Лены не спросила. Поэтому поспешила сама найти ответ на этот вопрос. Я оторвала голову первой кильке и отправила её в рот. Килька была не стерлядкой.
Вечером папа зачем-то полез в холодильник: - Боже, а это что такое?
- Это килька, - пояснила мама, она уже знала…
С того самого дня килька не только поселилась в нашем холодильнике, она заполонила собой весь дом. Папа бесконечно шутил на тему кильки, все соседи уже знали о моей «Удачной покупке», дядя Гена и дядя Володя даже отведали «заморской рыбки». Мама, открывая холодильник, хмурила брови, и мне слышалось не сказанное ею: «Боже, она всё ещё здесь?». Бабушка предложила отдать кильку курицам, но папа ни в какую не соглашался: «Тамара обидится, - шептал он так, что было слышно в соседней комнате, - она ходила, покупала, а вы – курам». Если мама варила уху или жарила карасей, папа предупреждал: «Тамара, наверное, не будет, она такую рыбу не ест, у неё своя». Когда кто-то сетовал, что морковь редко взошла, или ягода плохо уродилась, папа говорил: «А у нас кильки полный холодильник – перезимуем». В общем, нам было все нипочём, у нас была килька. Кильку называли моей любимой рыбой, «стратегическим запасом», «деликатесом», килька стала членом семьи. Представить нашу жизнь без кильки было уже невозможно.
Когда килька исчезла из холодильника и куда, я не помню. Наверное, мама всё же отдала её курицам.
Папы давно нет в живых, и я скучаю по его шуткам, по чаю с пахучими травами, по стерлядочке-пятиминутке.
Сегодня сын спросил: «Мам, ты можешь дать мне триста рублей? Только не спрашивай, зачем». Я дала, я доверяю своим детям.
Егорка ушёл в магазин и вернулся с целым пакетом вафель. В моём детстве вафли были жирные, с маслом, а я не люблю масло. Поэтому и не покупала их никогда.
Муж спросил: «А зачем так много?»
- Ничего не много, - сказала я, - просто ребёнку очень захотелось вафель.
А про себя подумала: «Хорошо, что не кильки!»