Обнаружив в почтовом ящике вместе с «Комсомольской правдой» повестку в военкомат, я мгновенно потерял непоколебимо-восторженное расположение духа. Только что светило солнце, пели птицы и была масса заманчивых планов, и вдруг счастью конец. Ать-два, направо, кругом марш… ДВА ГОДА! Если повезет и не призовут во флот.
Только недавно вроде жизнь наладилась. Закончил школу – отмучился, гора с плеч, улыбка до ушей и хвост пистолетом, нашел работу – не бей лежачего, коллег, познавших толк в вине и женщинах и бескорыстно-навязчиво делящихся опытом. Казалось бы, живи да радуйся. Но Родина много в меня вложила и пришел мой черед отдавать долг.
На следующее утро я пошел к начальнику. Тот плотно сидел на телефоне и кого-то там удаленно администрировал. А жили мы тогда в стране рабочих и крестьян, и я, слесарь 3 разряда, в вопросах права доминировал над и перед административно-управляющим персоналом. Поэтому не стал особо церемониться и внедрил между аппаратом и ликом шефа свою открепительную бумажку. Глянув одним глазом он безучастно махнул рукой – иди. Культурно так послал, интеллигент все-таки, не халам-балам. Ну я и пошел.
У Дзержинского райвоенкомата на ул. Комсомольской (там сейчас современный рыночный комплекс «Акбар»), так вот в этой зоне, собралась толпа призывников. Я нашел знакомых, разговорились, и оказалось, что набирают на курсы водителей. У меня отлегло от сердца, призыв-то откладывается, ну и я начал размышлять. Водить, конечно, хорошо. Но машины у меня не было и в ближайшие 40 лет не предвиделось. Вот мотоцикл другое дело, «Ява», красавица, ее можно и нужно купить. Так что права на гражданке ни к чему. В армии крутить баранку грузовика или командирского «УАЗика» тоже не велика честь. Насмотревшись фильмов с Николаем Крючковым, легендарным танкистом-трактористом, я мечтал был стрелком-наводчиком. А что, броня крепка и танки наши быстры, как бабахнул из пушки и нет врага. Лепота. Это я понимаю служба, а возить какого-нибудь полковника из дому в часть и обратно – скучно.
Но в Советской Армии мнение солдата считалось априори ошибочным и его следовало хранить при себе. А еще лучше не иметь. Как говорится, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Поэтому никто у нас спрашивать желания не стал, просто всех загнали на медкомиссию. Друг мой не разобрался с цветными фигурами в книжке, и его завалили. А он хотел получить права, ох как хотел. Однако деспотичный тоталитарный строй ущемил его права, и он получил их только после обретения независимости.
А вот я прошел все тесты. Собрали нас, годных, значит, военком и спрашивает:
- Дневное обучение 3 месяца, вечернее 6 месяцев, кто куда?
Я ответил, что только устроился на работу и души в ней не чаю, потому днем не могу, а полгода вечеров тратить не согласен. Военкому поморщился от непатриотичных речей, но все же вычеркнул мою фамилию из списка. Итак, я был свободен и не преминул воспользоваться этим благом для каких-то пустых и никому не нужных дел.
Прохлаждался я не долго. Через несколько недель пришла новая повестка: «Явиться такого-то в 18-00. В случае неявки принудительная доставка». Надо так надо, я уже пуганый и ничего не боюсь. Военком собрал нас, человек 20, в кабинете, объявил нам, что мы будем радистами, потом повел на ул. Крегера, в школу ДОСААФ. Настроение было, честно говоря, паршивое. Радист, азбука Морзе, туктук-тук-тук, разве это служба? Пришли, зашли в класс, где нас ждал мужичек-наставник. Привередливый, оказался, тип. Повторите-ка мой стук, говорит. Это было мое спасение. Я старательно не схватил незамысловатый набор звуков и был отстранен как неспособный к обучению. Таких дефектных набралось парней 7-8, и мы с военкомом понуро вышли из школы.
- Что ж вы так, ведь несложный был тест, надо было постараться.
- Мы старались, товарищ майор.
Понятно, майору придется искать новых претендентов, таскаться с ними, пока не наберется группа. Жаль его, но своя шкура ближе к телу.
И снова я упиваюсь радостями беззаботного сосуществования с подобными существами. Время течет незаметно, вроде вчера был сентябрь, а уже несентябрь. Пришла еше повестка, уже на медкомиссию. Проверяли все, заглянули во все уголки, но без фанатизма. Годные оказались почти все. Теперь приказали ждать последнюю повестку.
Армия 80-ых (2)
И повестка пришла. С утра мы, новобранцы, набились во дворе облвоенкомата. Кто в чем, разношерстная компания с рюкзаками, пакетами, деревянными чемоданами. Снаружи, за воротами толпились родственники, пьяные друзья, заплаканные девушки. А тут решалась наша судьба. Шли споры, в Афганистан нас отправят или в Германию. Но главное, не во флот, это железно.
Во дворе за столом сидел капитан. Вызывал нас по одному, задавал вопросы: кем хочешь служить, про родню за границей и как относимся к декабрьским событиям. Я отвечал, что хочу быть танкистом, родню не имею, осуждаю хулиганов и прочий элемент. Ничего не ответил беспристрастный чекист и вызвал следующего. Так в неведении мы и вышли всей толпой и направились в сторону вокзала.
Машин в те давние времена было мало на дорогах. Да и те кто были никуда не спешили, уважительно пропуская будущих защитников Родины. Колонна призывников с провожающими, как на первомайской демонстрации, неспешно спустилась с ул. Патриса Лумумбы до ул. 50 лет Октября, а это добрых 3 остановки коммунального транспорта.
На вокзале нас ждал зарезервированный министерством обороны плацкартный вагон. Правда, размещаться нам пришлось на всех трех полках. Но это не беда. Беда - то, что мы уезжали на 2 года. Девушки ревели, обнимались со своими любимыми. Я же расстался со своей подругой и испытывал двоякие чувства, если не троякие или даже многоякие. Еле дождавшись, когда поезд тронется и помахав напоследок своим ручкой, я завалился спать.
Ночью меня растормошил сопровождаюший группу сержант, и попросил сопроводить его в тамбур. Понятно, гражданин обуреваем жаждой наживы. Признаюсь, в довольно грубой форме я призвал его оставить тщетные попытки и пойти поразмышлять о бренности бытия. Оценив соотношение сил физических, не имея подавляющего преимущества, сержант оставил меня в покое и переключил внимание на более смиренную паству. Напомнив себе, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, я поспешил обратно погрузиться в объятия морфея.
Приехали во Фрунзе, столицу Киргизии. Там нас ждали автобусы, которые отвезли за город, в пересылочный лагерь. Расселили в каких-то бараках. Рядом со мной оказались киргизы, приветливые и доброжелательные. Или сами по себе такие, или потому что дома. Мы, чимкентские были недоверчивы и сдержанны, но постепенно нашли общий язык. Лагерь занимал большое, покрытое травой пространство. На нем, собравшись в кружки по интересам, мы употребляли в пищу, а точнее совместно жрали привезенную с собой домашнюю снедь и отлеживались в ожидании будущего. Само собой разумеется, территория начала захламляться. Так продолжаться не могло и вот однажды сиесту прервала команда строиться. Сдается мне, что за всем этим безобразием наблюдало невидимое, но всевидящее око. И вот это последнее материализовалось в облике квадратного сержанта с не менее квадратной рожей, созданной благодаря неумеренному употреблению макарон, перловки, овсянки и прочей баланды с последущей хронической гиподинамией.
Построив всех на поляне перед собой наш сержант картинно лег на траву, подбоченился и, выказывая превосходное владение тюремным жаргоном, начал объяснять, что сорить типа плохо, надо убирать за собой. Осознавая свою власть и бравируя перед толпой, он все-таки чувствовал и не переступал невидимую черту, за которой следовали тяжкие телесные наказания, наносимые множеством ног. В завершение своей речи наш наставник уселся в траве и произнес незабываемое:
- Зуб даю, у себя дома вы так не срете. – И, вставив в рот большой палец, показал как он выдавит нам передний зуб, если кто-то, допустим, покажет фото большой кучи дерьма посреди зала. Фотографии ни у кого не оказалось, бардак и фотоискусство - две вещи несовместимые, к сожалению. Театр одного актера завершился без эффектной кровавой сцены зубоудаления.
Итогом познавательных нравоучений стала команда пройтись по полю шеренгой по одному и собрать весь мусор. Стало чище, но не надолго. Так прошел еще один день.
Утром всех повели баню. Стою в длинной очереди, скучаю. Тут ко мне пристал местный паренек, дай джинсы, все равно выбросишь, мол. А я как пойду, отвечаю. Мои одень, и предлагает свое рубище. Нет, говорю, погоди, дойдем, там и отдам. Но ждать он не мог, время – деньги, а волка ноги кормят.
Баня, так называемая, была, собственно, и не баня, а душ, устроенный в брезентовых палатках. На входе нас постригли, а на выходе выдали белье, хб форму, ремень, пилотку, шапку, портянки. С сапогами была заминка, размеры были только ходовые. Одели что есть. Поэтому обладатели нестандартных ног долго потом хромали в строю в тапочках. На раздаче шинелей был сам прапорщик, называл размер и кидал на выкрик. Тоже в основном одного размера. Смешно было потом видеть долговязых солдат, стеснительно сутулившихся в куцых шинелях, все два сезона. Длинные то обрезали, лямка на заднице, разреза сзади нет, пуговица-оберег ниже пояса, но полы, полы, как положено, в аккурат по голенище сапог. Все по уставу, не придерешься. Дали вещмешок, сухпай, мы оделись, уложили вещи, забрались в поданные грузовики и выехали из пересылки.
Армия 80-ых (3)
Привезли нас прямо на аэродром, минуя бюрократические условности аэропорта. Для доставки призывников выделили целый Ту-154, один из флагманов советского самолетостроения. Единственная оплошность со стороны устроителей исторического перелета – не выделили стюардесс. Как и предполагалось, полет прошел скучно, без эксцессов. Летели в Москву, обед не предусматривался, ничего не поделаешь, полезли в свои мешки и вытащили на свет божий коробки с сухпаем. В них были 2 консервы с кашей, одна с тушенкой, галеты и сахар, в упаковке аэрофлота почему-то. Вскрыли ножами каши – редкая гадость, показалось. Галеты тоже на вкус как фанера. Но тушенка была хороша. Хлеба не было, закусили сахаром, заморили червячка.
Обобщая впечатления, надо признать – все мы были из народа, многие в первый раз оказались на порядочной, щекочущей нервы высоте. Но пацан никогда не покажет виду, что боится. Доказывая всем свою бывалость и привычку к небольшой качке, чуть ли не все пассажиры этого рейса расхаживали по салону и высказывали любую пришедшую в голову чушь. Но когда самолет конкретно запрыгал в воздушных ямах, все уселись в кресла и присмирели. В перерывах между тряской наиболее бесстрашные пытались даже шутить, поворачивая к собеседнику растерянные физиономии и отвечая невпопад. Страх ранней несправедливой смерти довлел надо всеми, заставил задуматься о бренности бытия и тщетности духовных и физических усилий, но самолет вышел из зоны турбулентности, и мы снова расправили плечи и выпятили грудь колесом.
В Москве мы только вышли на аэродром, дальше нельзя. Пограничники сами встретили нас и попросили избавиться от денег в магазине на территории аэропорта. Снабдив наличностью нескольких посыльных, наказали им принести побольше сигарет и шоколада. Оставшихся построили в две шеренги, одежду каждого ощупали, нашли что-то в пилотках и под фальшпогонами, молча конфисковали. Потом приказали снять правый сапог, расправить портянку и поднять босую ногу, прошли, осмотрели. Потом другую ногу. Выборочно прошмонали вещмешки, шинели и приказали загружаться обратно в салон. Что интересно, впоследствии выяснилось, что несколько человек провезли деньги и выгодно их поменяли
Теперь самолет летел в Германию. Не каждый день советские люди летают за границу. Второго раза могло и не быть. Первый восторг от полета улетучился, все прильнули к иллюминаторам, надеясь рассмотреть сквозь облачность особенности европейского уклада жизни. Мало что удалось почепнуть нового, но суть ухватить можно: тут все мелкое и аккуратное, а не как у нас, огромное и неухоженное. Оно и понятно, масштабы не те. Одно дело клепать штучный товар, другое – выдавать на гора, засыпать в закрома, выплавлять и надаивать тысячи тонн продукции. Тут и огороде порядок навести некогда, а когда земли полглобуса, тут уж не до соблюдения этикета.
Сели на каком-то военном аэродроме. Германия стретила холодной, пасмурной погодой. Мы одели шинели, но пронизывающий ветер пробирал до костей. Так и стояли возле самолета, прижавшись друг к другу и нахохлившись. К самолету подъехали дембеля, и один из них, розовощекий, расстегнутый от пышущего жара, с фуражкой на затылке весело приветствовал нас:
- Вешайтесь, духи!
Осознавая, что где-то он прав, мы взобрались в «Уралы» и поехали по грунтовой лесной дороге. Мне, южному человеку, было диковинно видеть такой густой, темный, воинстину дремучий хвойный лес. Изредка он прерывался светлой опушкой с колючей проволокой и советским часовым. А где же немцы? Но тут нас завезли в какую-то часть и завели в спортзал.
- Устраивайтесь на матах, завтра разъедетесь по частям, - объявил сопровождавший офицер и отбыл. Новобранцы же завалились и мгновенно заснули от пережитых волнений.
Утром появился другой офицер в черных погонах и танками в петлицах. Он прочел наши фамилии, мы опять сели в грузовики и поехали. Увидели и первые немецкие деревни, с чистенькими домиками и стриженными палисадниками. Людей не было видно. Эти бюргеры явно предпочитали пассивный отдых с кружкой пива в одной руке и колбаской в другой. Наконец машины заехали на территорию военной части.
Армия 80-ых (4)
Первое что бросилось в глаза – это чистота, газоны ровно пострижены, песок на спортплощадках програблен параллельно и перпендикулярно, все побелено или покрашено. В казарме белый кафель в коридоре, по которому запрещалось ходить в сапогах, полагалось переобуться в пронумерованные тапочки. В комнате паркет, который надо было натирать мастикой с помощью куска шинели под траком гусеницы танка, прикрепленным к трубе. Двухярусные кровати полагалось выравнивать по натянутой нитке, кантики на одеялах набивать с помощью табуреток и асидольных щеток. Асидолом, белой агрессивной жидкостью полагалось натирать бляху ремня и начищать щеткой. Впрочем, лучше для блеска было использовать пасту ГОИ, зеленый кусок химической дряни. Натирать ею полагалось кусок войлока, то бишь все той же шинели, и полировать в часы досуга выданный Родиной окислящийся на воздухе металл по имени медь.
Все это нам в первую очередь довел наш непосредственный командир, он же зам.ком.взвода, старший сержант Васильев. Он же терпеливо научил подшивать воротничек, пришивать погоны и петлицы, на хб, шинель и парадку, шеврон на шинель, как ее обрезать и скатать, прикрепить кокарду на шапку и фуражку, звезду на пилотку, чтобы все было по уставу. В то же время проводилась строевая подготовка, заучивание песен, уставов, присяги. Если учесть что подъем был в 6 утра, потом кросс в сапогах, зарядка, уборка, в столовую с песней строевым, если плохо поем, то стой, кругом, на исходную, там кругом, шагом марш и запевай. После завтрака занятия, потом уборка территории. Содержание в чистоте огромной территории части требовало значительных человеческих ресурсов. И все равно по помойке бегали огромные, с кошку, крысы.
Физическая нагрузка давала о себе знать. Среди ночи судорога вдруг сводила ногу, на политзанятиях засыпали, нехватка калорий заставляла сбегать в чипок или чайную. Там на сэкономленные на подшиве и зубной пасте марки покупали молоко, печенье и морили ими червячка. Но постепенно втянулись.
Грубая работа с людьми приводит к конфликтам. В первый же день узбеков отправили на кухню, армян и азербайджанцев на склады, хохлов определили в сержантскую роту, а казахов, дагестанцев и русских, как самых безалаберных, возможно, раскидали по взводам механиков и наводчиков без учета пропорций. В итоге в одном взводе оказалось большинство дагестанцев, и он стал неуправляем. Раскидали их по другим взводам, и ситуация несколько выправилась, хотя стычки между казахами и дагами происходили постоянно.