Опубликовано с разрешения автора. Оригинал: http://www.proza.ru/2015/08/06/1445 http://www.proza.ru/2015/09/05/1606 http://www.proza.ru/2015/09/18/1104
МОИМ ДОЧЕРЯМ.
1.
Юлия Николаевна появилась на свет в конце ХIХ века на одном из хуторов Минщины. Она не знала ни дня, ни года своего рождения. Годы не имели никакого значения для неё, как будто не было такого понятия вовсе – возраст. В паспорте был условно обозначен 1896 год.
Юлия Николаевна вышла из сословия мещан. На мой вопрос, что это такое, бабушка пожала плечами, подумала и коротко ответила: «В нашем доме урядник снимал шапку». Со временем она превратилась из мещанки в крестьянку, и моя мама в графе о социальном происхождении писала: "из крестьян", а я о себе - "из служащих". Во времена, когда народ засуетился по поводу своего «высокого» происхождения, я случайно узнала от мамы, потешавшейся над новомодным веянием, что мой дед – потомок мелкопоместной белорусской шляхты. Его семья владела землёй, на которой сама же и работала не покладая рук. Бабушку, пережившую две войны, дважды стоявшую на краю могилы, потерявшую мужа и сына, познавшую крушение материального благополучия, подобные факты биографии не волновали. Жизнь открыла ей свою правду, и этой правде она была верна до конца.
Ю.Н. ничего не поведала о своих родителях, всегда находились какие-то отговорки. Она жила настоящим и не ворошила прошлое. Мама тоже не оставила конкретных сведений о своих родных, информация была скупой и абстрактной. Мы общались лишь со сводной сестрой мамы – тётей Марией, а у тёти Сони, троюродной бабки, я квартировала, пока училась в институте. А вот о замужестве Ю.Н. кое-что мне известно.
Иосиф увидел юную Юльку во дворе за работой, и в этот момент его настигла стрела амура. Девушка была хороша собой, стройна и ловка. Она ответила взаимностью, завертелся роман. Разница в возрасте – двадцать лет. Жил он в другом месте, был женат, имел четверых детей, и Юлька об этом знала. Женился под давлением родителей, нашедших невесту с хорошим приданым. Дети подросли, а жена серьёзно заболела и слегла.
Узнав о романе сына, родители тщетно пытались повлиять на него. Когда же отец пригрозил сыну лишением наследства, Иосиф не стал дожидаться исполнения угроз, оставил семью и ушёл в лес «с пилой и топором». Там он построил дом, перевёз свою Юльку, и они зажили семьёй. Вскоре умерла первая жена, дети переехали в новый дом, но не все: старший сын, взрослый, остался с родителями Иосифа. Так наша Юлия Николаевна стала многодетной мамой. Кроме моей мамы, у них был ещё один общий ребёнок – сын Казимир. Родители всё-таки выделили Иосифу надел земли, со временем у них получилось крепкое хозяйство – оба умели работать.
Я как-то поинтересовалась у Ю. Н., почему её дети получили польские имена. Она объяснила, что Ванда должна была стать Анной, но поскольку жили они тогда под Польшей, детей вынужденно крестили в католическом храме, ксёндз сам выбирал имя новорождённому, не считаясь с пожеланиями родителей.
Есть у меня предположение, что Юлька не была счастлива в замужестве. Хотя Ванда редко вспоминала детство, я всё-таки составила представление об Иосифе. Был он честным и справедливым человеком, этим качествам обучал и детей. В округе его уважали. Такого человека не могли не терзать муки совести в связи с уходом из семьи, от больной жены. Отец был строг с детьми, не ласкал их, по этой причине его побаивались, с проступками и просьбами шли к Ю.Н. Муж возлагал на жену много мужской работы, не щадил её. Иосиф оказался прижимистым хозяином: разрешалось мыть полы только к большому празднику – следовало беречь дерево от гнили; с продуктами питания было то же самое: всё лучшее уходило на рынок, иной раз не было ни масла, ни сметаны к блинам. Видимо, так воспитывали его самого, в режиме строгой экономии. Деньги имели силу, копили их… позволил женить себя на нелюбимой девушке - ведь тоже из-за них, тёпленьких...
Хотелось бы понять другое: что заставило молодую, симпатичную девушку связать свою жизнь с женатым человеком, в те времена? Любовь, страсть, судьба? Юлия была трудолюбивой девушкой, любая работа спорилась у неё в руках. Могла найти хорошего парня, выйти замуж. Сильная, однако, натура – выстояла, но осталась без поддержки родни. Думаю, если бы была настоящая любовь, о ней бы говорили, помнили.
В 1937 году Иосифа забрали люди из НКВД. Несколько дней спустя на бричке увезли Юлию. На её глазах избивали мужа, требовали сказать, где спрятано золото. Это добро, оказавшееся злом, имелось у всех хуторян, и об этом знали. Арестовали не только Иосифа, такая же участь постигла глав семей, проживавших на соседних хуторах. Люди жили скромно, оставляя себе минимум, всё же остальное уходило на рынок – забота о чёрном дне. Он и наступил, этот чёрный день. Золото не спасло, а погубило. Многолетний тяжкий труд, лишения – во имя чего?
Иосифа били, но он молчал, и жене приказал молчать, видимо, ещё на что-то надеялся. Как можно промолчать, если на твоих глазах жестоко издеваются над человеком, которого трудно узнать из-за многочисленных синяков и кровоподтёков? Ю.Н. пообещала всё отдать. На той же бричке её доставили на хутор и вычистили всё, до последней монеты. Золото находилось под крышей сарая, под балками. Им даже в голову не пришло рассредоточить свой скарб, прятать-то прятали, но к плохому исходу не готовились. Ю.Н. была так напугана, что отдала бы всё при любом раскладе.
Иосиф домой не вернулся. И не он один. Когда появился первый очерк о Куропатах*, дочь сердцем почувствовала, что отец лежит в той братской могиле. Я видела мамино состояние и не сомневалась в её интуиции. Ходили разные слухи о судьбе земляков, пропавших с Иосифом, например, говорили, что их вывезли на север, бросили в море, кому-то удалось спастись и т.д., но мама никогда не доверяла подобным слухам. Этот очерк закрыл тему.
Семья осталась без хозяина. Юлия Николаевна тащила непосильный воз за себя и за мужа, помогали дети. Всем было трудно в то время. К ней стали прибиваться бездомные люди; сначала они помогали ей вести хозяйство, а потом она помогала им определиться в жизни. Эта практика продолжалась и после войны - всегда у нас жили одинокие люди, по разным причинам оказавшиеся без крыши над головой. Мы к ним привыкали, но со временем приходилось расставаться: кого-то выдавали замуж, кому-то находили родственников, а кто-то, заработав немного денег, уезжал сам в поисках лучшей доли.
Я никогда не слышала от Юлии Николаевны ни малейшего ропота в адрес правителей того времени, ни слова обиды. Своё отношение она, как всегда, определила коротко: «было вредительство», и никакого жевания темы. Она мудро шла по жизни, никого не обвиняя, ни к кому не имея претензий, остро чувствуя нужды людей. Она была в потоке жизни, шла с ней в ногу. В Бога не верила, но Его законы соблюдала без видимых усилий.
2.
Казимир встретил войну в рядах Красной Армии.
В самом начале войны сгорел хутор, и Юлия с Вандой, девушкой 16-17 лет, нашли приют у замужней дочери Иосифа от первого брака, Марии, проживавшей под оккупированным Минском, в Ратомке. Ванду могли угнать в Германию, поэтому перепуганная Ю.Н. искала возможность пристроить её на любую работу. Ей удалось найти нужного человека, который определил дочь на ж/д станцию. Какое-то время Ванда бегала с тетрадкой вдоль вагонов и бесплатно вела бессмысленный учёт. В Ратомке стояли чехи. Они хорошо относились к населению, знакомились с молодыми людьми, а потом перебирались в партизанский отряд. Ванда с детства хорошо ориентировалась на местности, не боялась углубляться в незнакомые леса - она могла выйти из любого леса. Окрестности Ратомки были ей знакомы, так как случалось гостить у Марии, а без леса Ванда никак не могла обойтись. Однажды незнакомый человек обратился к ней с просьбой помочь чехам перебраться в отряд. И девушка согласилась. Ей показали дорогу один раз, потом она самостоятельно выполняла поручения. Связной себя не считала: "Таких, как я, было много. Помогали, кто чем мог".
За Вандой пытался ухаживать молодой чех Мартин, но Ванда была рассудительной девушкой: война, иностранец – какая любовь? Роман не получился. Мартин тоже перебрался в отряд. Бывало, ночью партизаны объявлялись в Ратомке, и Мартин при случае всегда заглядывал к знакомым женщинам. После освобождения Минска чехи вошли в состав Красной армии. Мартин готовился к отправке на запад. Он умолял Ванду уехать с ним, хотел определить её у своих родителей. Наверное, он искренне полюбил и боялся потерять девушку, раз готов был забрать с собой и Ю.Н., но хозяйка сказала «нет». Война продолжалась, и как он себе представлял подобный переезд – не знаю.
*
После войны Мартин всё-таки разыскал Ванду. Он приезжал в Минск в составе чехословацкой делегации по случаю присвоения столице звания «город-герой». Они не смогли встретиться: он не располагал временем, а она уже жила далеко от Минска. Он узнал адрес и сразу же написал ей письмо по-русски, прислал фотографию: красивый мужчина в парадной военной форме, в каком звании – не запомнилось. У него жена и четверо сыновей. Ванда ответила, рассказала о себе. Он прислал ещё одно письмо (оба были завизированы его женой Яной), мама ответила, но предложила прекратить переписку – всё, что нужно, уже сказано. Мы с братом сожалели, так как среди сыновей Мартина были мальчики нашего возраста, хотелось познакомиться, писать и получать письма в конвертах с заграничными марками.
Однажды, через три года после ухода мамы, просыпаясь, я поняла, что общалась с Мартином, хотя давно о нём не вспоминала. Протянулась нить из сна в явь, и сердце знало, что он ушёл из этого мира. У меня сохранился его адрес, но ведь не напишешь родственникам и не уточнишь. Точно так же я знала, проснувшись среди ночи, что умирает мой брат. Уточнила…
* Куропаты - лесное урочище на северо-восточной границе Минска, где были обнаружены массовые захоронения расстрелянных в конце 1930 - начале 1940 годов.
3.
После войны женщины сняли угол у дальних родственников в Заславле, недалеко от Ратомки. У Ванды были неприятности из-за работы в оккупации: её шантажировали, требовали доносить на соседей, за несговорчивость обещали сослать в «Тмутаракань» по распределению (она заканчивала педучилище). Не дожидаясь санкций, изнурённая Ванда сама попросилась в эту самую "Тмутаракань", на северо-запад Гродненской области, на границу с Литвой. Там бродили банды, было страшно, никто не хотел ехать в пекло добровольно.
- Как же так, мама, ты же чехов водила в отряд!
- Ты не всё понимаешь. Кто бы стал меня слушать? Запомни: никогда, ни под каким предлогом, в самой безысходной ситуации – никогда не делай людям плохо, даже если можешь потерять всё. Выход есть, из любой ситуации. Они сами подсказали мне его.
Ю.Н. осталась одна. Дочь упросила маму потерпеть немного, она надеялась пережить лихолетье и вернуться назад, в родные места.
Ванда Иосифовна начала трудовую деятельность в 1946 году в качестве директора и единственного учителя начальной школы в небольшой деревне Больтеники в Гродненской области.
*
Это место связано с именами Адама Мицкевича и Марии Верещака, его возлюбленной. Она увлекалась творчеством поэта, но для жизни выбрала графа Путткамера, достойного человека с героическим прошлым – он участвовал в войне 1812 года (правда, на стороне Наполеона), с ним она была обручена до знакомства с Мицкевичем. Граф и бедный поэт – а был ли выбор у шляхтянки?
Поместье Путткамеров находилось в Больтениках. Известно, что Мицкевич гостил две недели у четы по приглашению хозяина. В роще возле графского парка сохранился камень, на котором Адам Мицкевич выбил крест в память о своей безответной любви. Есть и другая версия: сама графиня приказала увековечить память о выдающемся человеке.
В 1863 году Марию похоронили возле костёла в Беняконях, на моей родине.
Внук Путткамеров построил замок в неоготическом стиле, с 1895 года он стоит по сей день. Сохранились и другие усадебные постройки конца 19 века, поэтому, наверное, это место подошло для съёмок фильма о Ванге.
*
Страшные истории о западном крае подтвердились. По случаю католического праздника хозяева, у которых Ванда снимала комнату, устроили приём, и здесь же, на празднике, хозяина убили метким попаданием в голову. Кому-то, видно, не угодил. Ванда сидела на почётном месте, по правую руку от хозяина…
Это был не единичный случай. Послевоенная жизнь западных областей Белоруссии по-прежнему оставалась напряжённой. Антисоветски настроенные элементы Армии Крайовой, оставшиеся «на кресах»*, местные единомышленники, а также скрывавшиеся от правосудия полицаи объединились в банды «лесных братьев» для борьбы с советской властью, "до последнего вздоха, до последней капли крови". Раздавались выстрелы, рвались гранаты, горели дома, исчезали и погибали люди. В январе-марте 1945 г. в нашем Вороновском районе погибло около 30 человек, в 1946 году – 45, 25 из них – партийные и советские работники**. В соседнем Радунском районе в 1946 г. было совершено 67 терактов, погибло 162 чел., 75 из них – активисты. Убивали не только ответственных работников, громили не только сельсоветы. Бандиты жестоко расправлялись с инакомыслящими. Так, они подкараулили машину, перевозившую киноаппаратуру, убили двух сотрудниц, разбили проектор и уничтожили все фильмы. Повсюду у «лесных братьев» были осведомители и помощники, так как многие не желали быть гражданами СССР и искренне помогали бандитам продовольствием и информацией. Кроме сочувствующих, были и запуганные. Около райцентра, под крышей католического храма, работала типография, выпускавшая антисоветские листовки и литературу. Верующих – а это практически всё население – активно настраивали против советской власти. Люди жили в постоянном страхе, они боялись советской власти не меньше, чем бандитов. Такая напряжённая ситуация была на руку "лесным братьям".
По наводке, ночью, они цинично грабили население: хозяева едва успевали погасить лампу и лечь спать, как через окно в комнату влетал булыжник, а затем отчаянно вопили животные. Не было ни малейшей возможности позвать на помощь соседей.
Первые крупные операции против "лесных братьев" начались в августе 1944 года, а последние сведения о преступлениях были отмечены в 1954 году.
*
В памяти отложилось событие 1953 или 54 года. Мой отец – партизан, коммунист, русский, председатель сельсовета – тоже находился под постоянным вражеским прицелом. Он знал о жестоких расправах над коллегами в других населённых пунктах района и области, знал, что встреча с бандитами неизбежна. Они пришли, и всё сделали по схеме. Оружия у отца не было. Он в бешенстве метался по дому с топором наготове. Бандиты понимали, с кем имеют дело, никто не сунулся в окна. Отец был настроен решительно, несколько человек вполне могли упокоиться от его топора. Была зима. Мама пыталась вставить подушку вместо разбитого стекла, я сидела в углу родительской спальни, младший брат спал. Бабушка стояла у окна и напряжённо вглядывалась в тёмные силуэты, суетившиеся во дворе на фоне снега. Пришельцы в одинаковых кожухах не таились, разговаривали громко. Никого не распознали по голосу. Визитёры прибыли на подводах, возможно, из дальних литовских лесов. Семья лишилась кабанчика и кур. Считай, повезло. Впоследствии я часто видела описанную картину во сне, в разных вариациях, но всегда в той же комнате, в сумерках зимней ночи, и вместо бабушки я сама, преодолевая страх, прилипала к стеклу...
Однажды мне, уже школьнице, сказала соседка, которая дневала и ночевала в нашем доме: «Когда вас, советов, погонят отсюда, я заберу себе все ваши пуховые подушки и перину». Я не поверила своим ушам. На мой вопрос, не шутка ли это, мама ответила: "Пани Марыся свято верит, что старые времена вернутся. И не только она так думает". Мы думаем, а время делает то, что считает нужным, как ни крути
*
Ю.Н. не выдержала разлуки, приехала к дочери и увидела, что Ванда бедствует: живёт без зарплаты, на хлеб и картофель зарабатывает вязанием и вышиванием. Мать осталась при дочери и стала налаживать жизнь из ничего. Не местных граждан – «советов» – не очень привечали. Бабушка и мама владели разговорным польским языком, поэтому они неплохо вживались в новую среду, да и должность имела вес – учителей уважали. К маме обращались по-польски - панна Ванда.
Пришло известие: Казимир, брат мамы, пропал без вести. Мама посылала запросы, искала брата, и вот она - весть. Мать и сестра долго жили надеждой, которой не суждено было оправдаться.
4.
Через полтора года маму перевели в Беняконскую среднюю школу, находившуюся по соседству с Больтениками, где она и проработала до пенсии.
В то время это было хорошее место для жизни. Во-первых, местечко*** Бенякони, известное с ХVI века как Бенекойны, расположено в центре бойкого маршрута Вильнюс – Лида, протяжённость которого составляет 100 км. Наличие крупного железнодорожного узла и автомобильной дороги способствовало притоку населения и развитию инфраструктуры посёлка. Больница, аптека, амбулатория, средняя школа и детдом, клуб, почта, небольшие специализированные магазинчики, баня, рынок по выходным дням – в послевоенное время всё работало добросовестно.
Во-вторых, небольшие предприятия, такие как пекарня, маслозавод, мельница, лесопилка, овощная база, вагонами отправлявшая картофель в другие края, автобаза, обеспечивали жителей рабочими местами. Кроме того, процветала первая селекционно-опытная станция на территории Беларуси (1910-1959), проводившая опыты с сортами картофеля и зерна. Новый сорт озимой ржи "Беняконская" впоследствии стал "миллионником" (занимал площадь более миллиона гектаров). Со временем станции стало тесно на нашей земле, она переехала в Щучин и стала называться Гродненской областной государственной опытной станцией. Серьёзная потеря...
Детей привлекало интересное место – карьер, длинная полоса камней возле ж/д полотна, напротив административного здания. Пока шла работа, дети сидели в засаде и наблюдали. Подгонялись вагоны, мужчины и женщины в брезентовых рукавицах заполняли их камнями. Полуторки всё подвозили и подвозили свой груз, а люди всё работали и работали… Со временем вместо полуторок стали подъезжать самосвалы, появились экскаваторы, а камни увеличились в размере. Дети всё так же проводили свой досуг, дожидаясь конца рабочего дня, чтобы немного поупражняться в ловкости среди валунов.
Вся округа сдавала тряпьё, древесную кору, шкурки кротов, кости животных и прочую ненадобность в контору «Заготсырьё», за что получала дополнительную копеечку. Дети, руководимые желанием съесть конфетку «подушечку», а позднее и мороженое, становились активными сотрудниками конторы. Работало ещё два заготовительных объекта - "Заготлён" и "Заготтабак".
Население местечка вело оседлый образ жизни. Бенякони разрастались, росла и численность интеллигенции за счёт молодых учителей, врачей, медсестёр, культработников, присланных по распределению. Они создавали семьи и оседали в Беняконях.
*
Незаметно, потихоньку жизнь менялась. Население увеличивалось, а рабочие места сворачивались. Первой закрыли пекарню, и мы перешли на жуткий хлеб из райцентра, им стали кормить скот, а за вкусным хлебом ездили в Литву. Закрылся маслозавод, и у населения появились излишки молока, которые выливались свиньям. Затем появились запретные луга, коровам не стало хватать травы, нужно было их подкармливать дома. Кукурузные поля, где дети могли собрать мешок травы, охранялись. Поголовье рогатого скота сокращалось. Не стало предприятий, и народ потянулся на работу в Вильнюс. Сохранилась лесопилка, изрядно потрепавшая наш прекрасный лес после развала Союза (во благо Германии). Раньше на станции останавливались поезда дальнего следования, а сегодня она пропускает в основном товарные составы и дизельные поезда местного значения. Появилась таможня. Изгнанные из Литвы труженики потянулись в Лиду, так как на месте работы нет. Сегодня Бенякони - это окраина Беларуси, более глухое место, чем во времена моего детства.
*
Итак, на новом месте бабушка завела огород, и мама распрощалась с голодом навсегда. Потом мамино замужество, свой дом, дети. И всё это держалось на бабушке, она ловко повела хозяйство, появился достаток, который можно назвать скромным, так как в мамином гардеробе было всего два платья: одно – для работы в школе, другое – для всего остального. Не голодаешь – это уже достаток. Огород и лес кормили нас, да ещё небольшая река Сольча поставляла рыбу. У нас с братом было здоровое детство. Каждая семья колола поросёнка не чаще одного раза в год, поэтому мясо ели не часто. Еда не была культом, о ней не говорили так много, как это делают сейчас, на первом месте были житейские заботы, повседневный труд.
Судьба послала новое испытание – родители расстались, когда мне исполнилось шесть лет. И, как в былые времена, женщины снова, вдвоём, впряглись в заботы: двое детей, работа в школе, дом, 25 соток земли, домашний скот. Мамина небольшая зарплата, одна на всех - как тут обойтись без хозяйства? Накопленные деньги – все! – были переданы отцу на обустройство на новом месте. Сохранился документ об этом акте – расписка, заверенная свидетелями. Вопрос с алиментами решился просто: пришлёшь, когда сможешь. Очень долго отец не мог, несколько лет. Мама подала на алименты под давлением коллектива учителей.
Без лишних слов понятно, как жилось в деревне женщинам без хозяина. Многое знали и умели бабушка и мама, но не на всякую мужскую работу найдутся силы у женщины. На работу можно было нанять только пьющего, так как нормальным мужчинам с лихвой хватало работы в своих дворах. Постоянно искали того, кто распашет поле, кто поменяет столбик в заборе, подправит окно, переделает печь, почистит колодец, зацементирует, подвесит, выкопает. А работник – ещё и трудиться не начал, а уже просит налить. И так из года в год. Но – мои дорогие женщины терпели и не роптали. Шли вперёд, жили!
За всю жизнь мама один раз лечилась в санатории Миргорода, и была так счастлива, так благодарна…
5.
Я запомнила бабушку сухой, подвижной старушкой в белом платочке, с неизменной папиросой «Беломорканал». Кто-то подсказал ей, что табак «помогает» справляться с переживаниями. Она курила много лет, но в шестьдесят резко отказалась от курева. Однажды, забыв, что Ю.Н. бросила курить, я привезла ей сигареты с фильтром. Реакция была неожиданной – бабушка вспылила. Подобное проявление эмоций случалось крайне редко.
Когда дело касалось сантиментов, уверенная в себе Ю.Н., готовая ответить на любой житейский вопрос, вдруг тушевалась так, что трудно было узнать её. Я поступила в институт, и мама купила мне кримпленовый костюм. Вручить презент должна была бабушка, чтобы это выглядело так, будто подарок от неё, от бабушки. Дрожащими руками Ю.Н. протянула пакет, хотела сказать слова, но так разволновалась, что не смогла сказать ни слова. Она напрягалась, а мы ждали, вместо того чтобы сразу ей помочь. Эта пауза занозой застряла во мне на долгие годы. Искусственные ситуации – это не для бабушки, и вообще, нет в них проку - никому. Если бы только это, Господи…
Наша Ю.Н. была серьёзной женщиной. Однажды, в приливе чувств, будучи в юном возрасте, я подняла её, сухонькую, невесомую, и закружилась на месте. Бабушка дёргалась, вырывалась изо всех сил, а я, глупая, веселилась и не отпускала её. Не могла она ответить улыбкой на такое поведение, а мне не хватало чуткости и такта.
Бабушка прожила долгую трудовую жизнь. Никогда она не жаловалась на трудности, её всё устраивало, да и времени на пустые дела не было – всегда в работе, всегда бегом, в общении с соседями, близкими и дальними, с приезжими из других сёл. Она притягивала людей своим природным талантом хозяйственника и богатым жизненным опытом. Каждый человек, приходивший в наш дом, получал участие. К ней, как к мужчине, шли отцы семейств, чтобы поговорить об урожае, о скотине, о планах на будущее. Она знала, когда и что сажать, сеять, какая ожидается весна или лето. Не принято было сидеть за чаем – время ценилось, поэтому и праздных разговоров не было. У людей была потребность общаться, чтобы учиться друг у друга. Если встреча проходила на свежем воздухе, то обязательно присоединялся ещё кто-нибудь – соседи или прохожие, шло обсуждение насущных вопросов. Мы, дети, пристраивались в сторонке и внимательно слушали беседы взрослых. Нам это разрешалось, но было строго запрещено вклиниваться в разговор своими замечаниями и вопросами.
Сказывалось влияние католической церкви: нецензурные слова не касались наших ушей, мужчины вели себя достойно.
Люди отнимали у бабушки много времени, её ожидали свои дела, но так она была устроена: пришёл человек – это свято.
Если заболевали животные, хозяева бежали за советом сначала к бабушке, а уж потом, если требовалось, к ветеринару. Мужчины, собравшиеся заколоть кабанчика, звали её на помощь, так как она быстро и точно определяла, где размещалось его сердце, и бедолага практически не мучился. А кабанчиков кастрировала сама, легко и просто, завершая операцию естественной дезинфекцией.
Были у неё способности исцелять людей от некоторых заболеваний, но пользовалась она ими редко, в крайнем случае, так как заботилась о репутации дочери. Дети к таким сеансам не допускались – могли проговориться. Лишь однажды я наблюдала, как бабушка снимала рожистое воспаление с помощью пучка колосков. Нас она ставила на ноги быстро, впрочем, серьёзных заболеваний у нас не было.
Годы жизни на хуторах научили Ю.Н. делать всё, что могло потребоваться семье, проживающей уединённо. Она могла приготовить любое блюдо: запечь молочного фаршированного поросёнка и гуся с начинкой, сделать домашнюю колбасу и знатный ливер, засолить свиной окорок; она регулярно пекла домашний хлеб, а по большим праздникам – высокие караваи с маком или изюмом. Волшебный аромат выбирался из печи и услаждал округу. От него мы становились невесомыми. Бабушка умела всё, но применяла свои кулинарные способности довольно редко: упомянутым молочным поросёнком нас «осчастливили» всего лишь один раз, в раннем детстве, потому что он оказался немощным и долго бы не протянул. Из нас не делали гурманов. Необычные блюда подавались в праздничный день, а праздники часто не случаются. Деликатесы постепенно уходили из обихода, так как магазины наполнялись продуктами, а бабушкины силы незаметно иссякали. С уходом Ю.Н. ушла из дома русская печь – навсегда.
Как только в наших краях появилась клубника, бабушка тут же завела несколько грядок, и вся округа потянулась к ней за рассадой, и каждый желающий щедро наделялся – сначала висевшими на «усах» отростками, а когда ягодное хозяйство разрослось, то и кустиками. Обе хозяюшки полюбили клубнику, относились к ней трепетно, с интересом, поэтому на участке регулярно появлялись новые сорта. Обе отдавали много сил полюбившейся ягоде.
Мы с братом тоже полюбили, но нас долго не пускали в огород: «Не топтать клубнику, сами вам нарвём!». А нам важен был процесс! Укрытые картофельной ботвой, мы ползли по-пластунски по крайней борозде, снимали ягодки в маленькие бумажные кульки, чтобы в случае опасности спрятать их в карман, а потом тайными путями забирались в сарай на прошлогоднее сено и по-братски делили добычу. Через полчаса нас звали домой. Мы вытирали губы, скатывались вниз. На столе нас ожидала большая посудина с клубникой…
В целом, нас воспитывали именно так – не ругали, не унижали, не читали нравоучений. Достаточно было пару раз угостить нас клубникой таким образом (мамина работа!), чтобы мы сделали выводы.
Бабушке не составляло большого труда собрать урожай и двинуться в большой город. Вильнюс рядом, реализация продукции производилась чаще всего там, но иногда она отправлялась в Ленинград (был прямой поезд) и в Украину. Любопытно, что толкало её на подобные «подвиги»? Хотелось вырваться из привычного мирка, увидеть другие края? Коммерческая жилка? За ценой она не гналась, из-за этого случались серьёзные неприятности с перекупщиками, но Ю.Н. твёрдо стояла на своём – никого она уже не боялась. Справлялась быстро, домой возвращалась с гостинцами, с городскими товарами – всё только самое необходимое, ничего лишнего. Вырученные деньги шли в сберкассу, накапливались, чтобы потом перейти к тому, кто строился, покупал корову или лошадь. Отказа никому не было, хотя не все деньги возвращались назад. И бабушке, и маме было важно иметь деньги в запасе, очевидно, крепко жила память о лишениях, да и сформированная привычка жить определённым образом была сильной.
Однажды в Ленинграде меня поразил холодильник знакомой женщины, до отказа забитый продуктами. Жила она с мамой, пережившей блокаду. На мой немой вопрос она ответила: «Ради спокойствия мамы, она не выносит, когда мало еды».
Бабушка провела всю жизнь возле дочери учительницы, но грамоте не выучилась. Не знаю, ходила ли она в польскую школу в детстве, скорее нет, чем да, а потом так складывалась жизнь, что было не до учёбы. Видно, не было у Ю.Н. такой потребности, однако по её просьбе мы регулярно читали ей свои детские книги. А со счётом проблем у неё не было.
Бабушка не изливала на нас словесной нежности, не сюсюкала, не подыгрывала, сама не брала к себе на колени, но мы знали, что нас любят. Смеялась редко. Она служила нам всем своим существом, ничего не требуя взамен. Всегда выделяла себе самый скромный кусочек или вообще обходилась без оного, ссылаясь на отсутствие зубов и половины желудка. Вставала раньше всех, отправляла на пастбище корову, находила дела во дворе, а к нашему подъёму на столе стояла горка горячих блинов. Любила бегать босиком, носила самую простую одежду, не имела никаких просьб и пожеланий лично для себя. Никого, похожего на Ю.Н., я не встречала. Дитя природы, начисто лишённое жадности, зависти, чувства превосходства, щедро наделённое отзывчивостью на нужды других людей - мне повезло расти под сенью могучего древа!
Помнится, поздним зимним вечером за окном завывала метель, а мне хотелось мочёных яблок. (Самые вкусные мочёные яблоки, которые мне довелось отведать – бабушкины, из кадки с капустой, антоновские, красивые, упругие). Без задней мысли я посетовала, что метель лишила меня любимого лакомства. Хитрая бабушка, ещё больше – любящая, повозилась немного в доме, а потом стала одеваться, сказав, что нужно кое-что проверить. Отговаривать не стали – что-то важное, коль решается выйти в такую непогодь. Вернулась с яблоками… Сколько таких – бесценных – уроков мы с братом получили от бабушки и мамы!
Бывало, соседи совершали не очень хорошие поступки по отношению к нам, но бабушка всех прощала. Иной раз казалось: ну, всё, всему есть предел, больше нога их не ступит в наш двор. Бабушка же вела себя так, будто ничего не произошло. Я удивлялась, а она махала рукой: да ладно, пустяки… Она искренне не видела «состава преступления». Как она была права! Мне понадобилось учиться не одно десятилетие, чтобы понять – самую малость, что такое Жизнь, а её никто не учил, она пришла в наш мир с правильным пониманием и легко применяла его в жизни.
Мы не расставались на долгое время, постоянно находились в поле зрения друг друга. Общая жизнь, общие интересы – мы были настоящей семьёй, хотя у нас не было отца. Бабушка была воплощением мужского начала, а мама – женского. К маме тоже тянулись люди, но по другим вопросам: обсудить взаимоотношения в семье и на службе, составить ходатайство в какую-либо инстанцию, поговорить о воспитании детей. Представляю, сколько секретов хранила мама!
Однажды она написала письмо в газету "Известия" Татьяне Тэсс, известной журналистке, освещавшей вопросы воспитания, и помогла отцу отсудить ребёнка у недостойной матери. Татьяна Тэсс посетила наши края и разобралась в деле, которое никак не решалось на месте.
Мама была послушной дочерью, никогда не спорила с бабушкой, не настаивала на своём. Я видела, что в некоторых вопросах бабушка отставала от жизни, лучше бы ей согласиться с мамой, но последнее слово было за бабушкой. Она не была авторитарной, просто мама считалась с ней. Так было всегда, вплоть до того времени, когда у Ю.Н. началась старческая проблема – забывчивость.
Мне казалось, что мы обнаружим неживую бабушку где-нибудь в грядках – она была неутомимой труженицей. Но я ошиблась: она угодила на больничную койку и, тяжело переболев, покинула нас.
6.
С уходом Ю.Н. мы поняли, что по-настоящему осиротели. А ведь я была замужем и сама растила дочь! Вся наша жизнь держалась на ней, она имела крепкий корень и питала каждого, кто с ней соприкасался. Жизнь мудро растит нас: даёт, а потом отнимает, чтобы из нас тоже получился крепкий стержень – опора для тех, кто пока слабее.
Я часто видела Ю.Н. во сне. Однажды она прилегла на рыхлый холмик, похожий на могилку, и, улыбаясь, жестом пригласила меня к себе. Смятение длилось лишь секунду – я не позволила страху овладеть моим сознанием, растянулась на земле, оказавшейся приятной, тёплой, обняла бабушку, и сладчайшее блаженство обволокло меня… Мы очень любили друг друга здесь, разве там могло быть по-другому? Когда мне рассказывают о подобных встречах во сне (в Астральном мире), вызвавших страх и бегство от ситуации, я знаю: не любили.
В нашем дворе росла изумрудная муравушка, не требовавшая ухода. Её не могли испортить ни прожорливые гуси с утками, ни кабанчик, которого выпускали на свободу, ни корова, щипавшая травку перед отправкой на пастбище. Туристы, направлявшиеся в Прибалтику, каким-то чутьём обнаруживали наш «коврик» и просились на постой. Бабушка разрешала ставить во дворе и машину, и палатку, если гости не хотели стеснять нас в доме. Утром мы страдали, глядя на «раны», а бабушку они нисколько не волновали. Трава быстро восстанавливалась. Не стало бабушки, и трава опечалилась, потеряла свой изумрудный цвет, а потом и вовсе выродилась, без палаток и без машин, хотя мама старалась сберечь её в память о бабушке.
В то время ещё не говорили об экологии, а сегодня мы знаем, что дело – в энергетике человека, в том, что он несёт миру. Одни люди несут Знания, другие создают Красоту. У бабушки были свои задатки – она была человеком Действия и утверждала вокруг себя порядок. Не стало бабушки, и порядок пошатнулся, но никто в этом не виноват. Мама не пыталась повторить бабушкино искусство, она была устроена по-другому, следовательно, задачи перед ней стояли другие, а решала она их так, как умела. Как и каждый из нас – как понимаем и умеем.
Юлия Николаевна укрепила свой дух, приобрела необходимый ей опыт и унесла его туда, где царит коллективное сознание, в общую копилку – для всеобщего пользования. А здесь она подавала пример своей жизнью - каждый день, каждый час, он влиял на нас и делал своё правое дело, хотя мы об этом и не подозревали.
Мы склонны идеализировать своих родных, всё равно считать их безгрешными, понимая, что в этом мире грешны все. Верю: бескорыстие и смирение бабушки перед Жизнью перетянули весы в сторону прощения грехов, вольных и невольных.
Мужественные, самоотверженные Женщины ХХ века,
пережившие тяжелейшие войны,
крепко державшие в руках штурвал корабля под названием «Жизнь»,
не раскисавшие в самых трудных обстоятельствах,
в вечной упряжке трудовых будней,
недолюбленные и недолюбившие,
сумевшие вложить все силы своей души в доверенных детей и внуков,
СЛАВА ВАМ И НИЗКИЙ ПОКЛОН!
* "Кресы всходне" - восточные кресы. Польское название территорий Беларуси,
Украины и Литвы, входивших в состав Польши. Крес - граница, край, конец.
** Сведения из историко-документальной хроники "Память. Вороновский район."
"Бел. энциклопедия", Минск, 2004.
*** Местечко - разновидность поселения в Речи Посполитой. Местечки были
переименованы в посёлки и деревни.
На фото: мои дедушка и бабушка (стоит).