Мокрый асфальт ночного перрона – как черная бездна, в глубине которой далеко-далеко качаются тусклые вспышки - отражения станционных фонарей, мерцающих сквозь косые полосы холодного августовского дождя. Поезд, замедляясь до полной остановки, тянется вдоль стоящих группками под зонтами пассажиров с горами поклажи и встречающих – налегке. В тамбуре томится очередь желающих на выход с баулами и чемоданами, нетерпеливо выглядывающих из-за спины твердо стоящей проводницы сквозь открытые уже двери вагона. Наконец остановились. Послышался знакомый с детства лязг поднимаемой плиты над подножкой. Проводница спускается на землю, очередь прибывших приходит в движение и я, наконец, углядываю среди однообразно черных людей на перроне суровое лицо сына под черным капюшоном. Невнятно поздоровавшись, он берет мою тяжелую сумку и, не дожидаясь, чтоб я поравнялась с ним, направляется к лестнице на перекидной мост. Чтоб никто никогда даже не заподозрил его в нежных чувствах к мамочке! Такой вот характер со времен отрочества, когда ласковый доверчивый ребенок резко отстраняется, отдаляется, очень многое переживает в себе, и, если не размышлять и не пытаться понять любимое чадо, очень легко впасть в обиды и депрессию, хотя чуткая мать по косвенным признакам может судить о внутреннем состоянии подростка и ненавязчиво, с мудростью и терпением, часто даже без слов, корректировать, помогать, предупреждать, а главное – не переставать любить, понимая, как трудно подростку входить во взрослую жизнь. Замкнутый характер сформировался у сына после пресловутого пубертатного периода, он практически не делился своими проблемами и радостями. То, что я дорога для сына, подтвердилось буквально года три назад (Кириллу было уже больше двадцати), когда провожала его – летел на какую-то тусовку в Анапу. Я привезла Кирилла и его двоих друзей, летевших компанией, в аэропорт. Он достал рюкзак из багажника, я на прощание подтянулась к нему, чтобы поцеловать. И, о чудо! Сын в ответ чмокнул меня в щеку, не стесняясь друзей!
Я вернулась из двухдневной поездки в соседний город. А вчера…
Дневной поезд, остановка на крупной станции, тесный проход плацкартного вагона начинает заполняться новыми пассажирами. Волоча за собой колесные чемоданы или придерживая рукой висящие на одном плече спортивные сумки, а то и просто таща по полу баулы из пластиковой мешковины в синюю клетку, они осторожно вполоборота пробирались мимо боковых мест, заполненных лежащими и сидящими людьми, играющими в карты, читающими желтую прессу, разгадывающими сканворды, тыкающими в телефоны, пьющими чай из граненых стаканов в привычных железнодорожных подстаканниках или хлебающими пластиковыми ложками китайскую лапшу из одноразовых корытц. Свисающие с верхней полки матрасы, простыни и голые пятки чуть ли не задевают лица новеньких, высматривающих свои места согласно купленным билетам, а ноги их то и дело запинаются за чью-то обувь или багаж.
Уже в конце стоянки на свободное боковое место села вошедшая в вагон стройная, как с обложки журнала , девушка. Длинные ноги в обтягивающих джинсах обуты в красивые, на последнем писке моды, ботильоны с тоненькими, высотой не меньше пятнадцати сантиметров, каблуками-шпильками. Под столик боковушки был запихнут чей-то чемодан, и девушке пришлось сесть вполоборота, выставив ножки в проход, коленка к коленке, опершись на них локтями, уронив низко опущенную голову на ладони. Прямые русые, как только от парикмахера, волосы рассыпались, полностью закрыв лицо, но было видно, что она плачет. Слезы капали на грязный пол, хотя девушка старалась вытереть их, размазывая по щекам. На плачущую девушку посматривало два полных пассажирами купе, но никто не решался из деликатности или равнодушия заговорить с ней. Временами она переставала всхлипывать, вытирала слезы и вскидывала голову, эффектно отбрасывая волосы, закрывающие глаза. Взору пассажиров представало приятное, печальное юное личико, безрадостно смотревшее -перед собой. Немного успокоившись, она сняла верхнюю куртку, оставшись в нежной белой шелковой блузке (а не в китайской футболке), сложила вещи на полку, расстелила на верхней полке матрас и простыни, а потом опять уселась внизу в той же позе и снова заплакала.
- Любовь-морковь, - подумалось мне.
Хотелось чем-то помочь девушке, утешить, и я ждала подходящего момента. Скоро он представился. Ее соседка по боковушке пошла в конец вагона за водой, а я сидела как раз напротив по диагонали. Голова девушки сейчас была склонена над столиком, я тоже наклонилась к ней и тихонько заговорила:
- У царя Соломона было кольцо. Помните, кто такой был этот царь? – Я с улыбкой взглянула на девушку, чтобы увидеть ее реакцию на мои слова. Она подняла лицо, смотря на меня с удивлением и вопросом по- детски чистым взглядом, явно ожидая продолжения.
- Кольцо Соломону подарил его отец перед своей смертью, сказав: «Когда настанет такой момент в твоей жизни, что уже не захочется дальше жить, посмотри на это кольцо».
Выражение лица девушки смягчилось, на нем появилось некое подобие интереса. Я продолжала рассказывать притчу о царе Соломоне, которой, кстати, нет в Библии. И дойдя до финала, где царь Соломон в очень тяжкий момент жизни вспомнил совет отца, стал рассматривать кольцо и только на внутренней стороне ободка увидел надпись «Все проходит», я улыбнулась, смотря на собеседницу, и увидела, как расправляется в ответную улыбку грусть-печаль на юном личике. Вдруг ее головка вновь упала на лежащие на столике ладошки, и послышалось тихое прерывистое всхлипывание:
- Я… совершила… большую ошибку…
- Ну точно любовь-морковь, - мысленно сказала я себе, уже не сомневаясь в своих предположениях. А вслух (точнее, почти шепотом, так мы разговаривали), мягко продолжала утешать словами о том, что нужно принять то, что случилось и учиться жить в новой реальности.
- Я совершила большую ошибку, и теперь уже ничего не поправить. Вернее, исправить будет очень, очень трудно. Или все в моей жизни изменится…
- Надеюсь, ничего трагического? Все живы-здоровы?
Девущка замотала головой:
- Нет, нет, не это. Я из Екатеринбурга. А училась в Тюмени. Закончила геологический колледж при нефтегазовом. Мне очень, очень нравится моя специальность. И я поступила в университет на высшее, на геолога. А родители говорят,- девочка опять завсхлипывала, – говорят, нам надоело тебя содержать, иди работай в Сбербанк, а я не могу кассиром, это не мое, противно. Я хочу только по специальности, хотя бы лаборантом. И теперь мне надо работать самой, чтоб платить за квартиру и на жизнь, и учиться… Я не хочу в Екатеринбург, я так хочу обратно в Тюмень!
- Ты одна у родителей?
- Да, одна. И у меня есть квартира в Екатеринбурге.
- Сдаете?
- Нет, родители не хотят. Им жалко, что ее испортят. А я им скажу, что раз так, я ее продам и уеду в Тюмень!
- Как же они тебя учиться в Тюмень отпустили?
- Так они сами и отправили меня! А теперь говорят, чтоб я возвращалась! Ну почему, почему они мне только сейчас сказали, а не раньше?
Трудно дать адекватную оценку ситуации, выслушав только одну сторону, да еще в истерике. Что двигало родителями, явно не геологами и далеко не нуждающимися, отправить единственного совсем еще ребенка 15 лет в менее крупный город для учебы в непрестижном колледже? Но как могу я это выпытывать у девочки? Да и зачем? Не мое дело.
- Постарайся с родителями мягко, ласково поговорить, объясни им, как полюбила ты геологию. Только не иди на конфликт, терпение – ключ к взаимопониманию. Ведь они любят тебя, желают тебе только добра!
- Да, я знаю, у меня очень хорошие отношения с родителями! А тут вдруг мама сказала, что я у нее сижу на шее… И чтоб я работала в Сбербанке… Они мне отдавали мамину зарплатную карточку… Как я теперь буду? – девочка опять погрузилась в свою горесть.
Вернулась соседка девушки, мне пришлось вернуться на свою верхнюю полку. Пробовала читать – не смогла сосредоточиться, пробовала смотреть в окно – неудобно голову держать в вывернутом положении. Полежала, подремала, слушая нескончаемые разговоры двух нижних соседок по купе – о семьях, о детях, о кухонных рецептах и пристрастиях в еде. За окном мелькали пожелтевшие поля и зеленые опушки, перелески, опущенные шлагбаумы переездов с вереницей томящихся авто за ними. Скорый поезд мчался без остановок, минуя знакомые с детства невысокие красивые здания, выбеленные желтоватой известкой, местами облупившейся - вокзальная классика маленьких станций, милые сердцу названия-вывески над ними – Тугулым, Бахметка, Талица, Камышлов, Богдановичи.. С грустью подумалось, что совсем тоскливо теперь живется народу в них… Ужас безработицы, никаких надежд и перспектив в будущем у молодежи (учеба теперь везде платная), пьянство на детские пособие, бесцельность и безысходность. А теперь еще и ж/д станции придут в негодность и запустение – пригородные поезда и электрички отменили, а скорые на них не останавливаются… В общем, как у Некрасова «Быстро лечу я по рельсам чугунным, думаю думу свою». Ах, Николай Алексеич, как ты был прав! Ничто в России не меняется к лучшему!
У моей невольной подопечной мало-помалу высохли слезки, она занялась нехитрыми делами – сходила с полотенцем в конец вагона, полежала на своей верхней полке, спустилась вниз и пристроилась на временно освободившем нижнем месте с открытой косметичкой наводить марафет на заплаканном личике. Я сидела прямо напротив, мы потихоньку беседовали совсем уже спокойно, девочка подкрашивала веки, но, отвечая на мои вопросы, отводила карандаш и пудреницу с зеркальцем от глаз и разговаривала, внимательно глядя на меня. Я рассказала немного о себе, мы порадовались вместе, что оказались из одного вуза, нашли общих знакомых, я хорошо знала, оказывается, одного ее преподавателя.
- Ой, Малик Касимович такой замечательный! Такие здорово у него на лекциях, объясняет понятно и классно. Такой был крутой руководитель диплома!
- С Маликом мы познакомились еще в студенчестве, на слете СНО (студенческое научное общество), было такое в наше время, на зимних каникулах на 4 курсе. Подружились, хотя были и с разных факультетов. На том же слете у меня завязался роман с моим будущим мужем!
Девочка еще шире раскрыла глаза и даже рот от удивления. Я засмеялась:
- Что ж, думаешь, мы не были так же молоды, как ты?
Она слегка смутилась. Я уж не стала открывать подробности о том, что в те далекие зимние каникулы Руслан, мой будущий муж, и Малик были соперниками!
Я и моя юная соседка по вагону назвали друг другу свои имена и потом беседовали уже как близкие подруги о том, о сем.
Тем временем близилась цель нашего путешествия – славный город Екатеринбург. Люблю его давно, хотя бываю редко и помалу. Как в детстве, не устаю восхищаться его широкими проспектами, спокойной и величественной архитектурой, лишенной суеты и сиюминутности. Замелькали пригородные платформы со стоящими на них в томительном ожидании электричек усталыми дачниками, увешанными букетами цветов и огромными сумками с урожаем – капустой, огурцами, кабачками…. Они уныло всматривались в проносящийся мимо скорый. Дальше поезд ехал, сбавляя скорость, по самому городу, сплошной забор из металлопрофиля тянулся вдоль путей, закрывая промзону и жилые районы пригорода от проносящихся мимо железнодорожных монстров. Наши сумки и багаж стояли наготове, мы оделись в плащи и куртки, ожидая пассажирского вокзала и полной остановки поезда. Юля, моя новая знакомая, вопросительно на меня глянула:
- Может, мы встретимся в Тюмени?
- Конечно! –ответила я. - Давай обменяемся телефонами!
- Как хорошо, что Вы мне встретились! Большое спасибо!
- Да что ты! Звони, если что. Я, наверное, смогу помочь советом. Я ведь сама мама!
Мы улыбнулись друг другу на прощание и поспешили к выходу из поезда.
* * *
Есть одиночество и одиночество. Очень разные состояния и осознание их человеком. В полной мере его я ощутила сорок лет назад, после смерти мамы. Одна, совсем одна. Никого рядом близкого, родного – таковы были мои мысли и переживания. Много позже я стала понимать их эгоистичность. Даже написала рассказ (воспоминание, миниатюру – с жанром не определилась) «Записки эгоистки». Но вскоре мой будущий муж спас меня от уныния и депрессии своей любовью и вниманием ко мне. После свадьбы мы жили одной большой семьей с его мамой, бабушкой и сестрой. Что и говорить, не то что об одиночестве, даже о личном пространстве не приходилось говорить. Но хотя бы было какое-то личное время на книги, рукоделие. Родился сын – и этого не осталось. Практически не принадлежала себе, каждую минуту должна была и должна что-то кому-то (смена пеленок, кормление, прогулки с коляской, укачивание, стирка-глажка пеленок, уборка, кухня-обеды-завтраки-ужины, встреча-проводы мужа с работы-на работу, игры-чтение-развитие ребенка и т.д.) Читать удавалось только, когда ребенок засыпал в коляске и удавалось присесть на скамейку, чтоб капельку отдохнули ноги. Вот было блаженство! После младенчества – ясельный и дошкольный возраст, свои радости и проблемы, что и называется жизнью. Школа. Постоянные переживания за детей – как они в группе, в классе, во дворе, короче, проблемы их социализации. И так родили с периодом в шесть лет и вырастили троих детей.
Дети не только росли, но и взрослели. Заканчивали не только гимназии, но и университеты. И уходили. Строить свои семьи, свои карьеры, свою жизнь, обретать свой личный опыт. А нам взамен не оставалось ничего, как только с открытым ртом, выражаясь фигурально, а на деле натянуто улыбаясь, махать платочками и желать счастья, любви, крепкой семьи, здоровых детей, карьерного роста. Но пока жили в одном городе, особого разрыва не ощущалось. Гостили, виделись, навещали. Появились внуки – особая, ни с чем не сравнимая, ранее не испытанная радость. И сдерживаемые эмоции, чувства, любовь с новой силой вылились на малышей.
Но теперь нас опять только двое. Младший сын живет в нашем городе, но отдельно. Пока видимся часто. Сужающийся круг когда-то большой шумной жизнерадостной семьи. Это гнетет. Противостою сама и пытаюсь утешать - шевелить мужа, перенесшего смерть сестры несколько месяцев назад. Муж на работе целыми днями, и это хорошо. В выходные ездим на дачу, гуляем по окрестностям, когда погода позволяет; устраиваем «дни добрых дел» - навещаем наших подопечных (тех, кому тяжелее, чем нам. Такие люди есть, их немало. Мы заботимся о двух-трех бабушках).
* * *
Двоюродная сестра, кузина, живущая в Е-Бурге, за восемь лет с интервалом в два-три года потеряла всех близких, похоронила племянницу, сына, мать, брата. Даже кота. Осталась одна, совсем. Как и о чем с ней разговаривать, чем утешить и поддержать? Для меня всегда это ужасная проблема, мой эгоизм. Читала в одной книге у Дорин Тови, что ее после смерти мужа стали избегать все друзья. Безусловно, со стороны выглядит эгоистично. Но чем и как утешить? Вопрос открытый и больной. И никто не даст ответа и совета. Вот просто нужно идти и не планируя никакого разговора и общения быть рядом с одиноким человеком. Не задумываясь и не подбирая тем, само придет. Иначе одиночество одинокого человека, потерявшего близких и покинутого родными и друзьями, невыносимо усиливается, возводится в квадрат, в куб, в энную степень.
Но на сей раз в Е-Бург я приехала с эгоистической целью – получить в консульстве визу на въезд в США. Записана на прием в этом важном заведении была на 9 часов утра, поэтому и выехала из Тюмени накануне днем, а вечером уже была на месте. Добиралась от ж/д вокзала до центра города (сестра живет в районе Восточной – проспекта Ленина) на автобусе с удовольствием – настоящее приключение для меня, автомобилистки.
Кузина ждала меня в своей стерильной холодной, нетесной, с высокими потолками квартирке на самом последнем этаже «сталинки» в старой части города, закутанной до крыш в густую зелень деревьев – ровесников зданий. А дома те проектировались и строились не в пример «хрущевкам», по три с лишним метра высоты каждый этаж и, естественно, без лифта, потому как всего их пять. Как обычно, пешком добираюсь без остановки только до четвертого, отпыхиваюсь, любуюсь цветами на подоконниках в подъезде и слышу, как наверху с характерным лязгом отпирается тяжелая железная дверь. Последний бросок по лестнице – и вот я уже обнимаюсь с сестрой полудежурно-полугорестно, в силу ее и раньше-то сдержанного, без излишней эмоциональности, характера, а уж в нынешней действительности… Безучастно-печальное лицо, обычные слова входить и располагаться.
Идеальная чистота, сверкающий холодный пол, всего один плащ на плечиках-вешалке, одни туфли на полу и одна сумочка на тумбочке в просторной прихожей, картины на стенах, фарфоровые вазочки с засушенными, покрытыми лаком ветками. Но красивая, изящная ваза темного стекла на пианино в гостиной– с тремя живыми розами, недавно у хозяйки был день рождения. «Я уже давно мертвая» - чуть позже выронит кузина. Кухня тоже поражает безукоризненным порядком, ни соринки на полу, ни лишней кружки на столе. Разогретые блинчиками из супермаркета невкусны, чай с каким-то непонятным привкусом жидок … Какая же я стала привереда!
Немного отдохнув после поездки и ужина, я приняла душ, мы уселись на диван в гостиной, забравшись с ногами, чтоб теплее было, с комфортом подложив под спины мягкие подушки. Лицо Лиды, моей сестры, понемногу отогревалось. Про комнату можно сказать, выражаясь немного старомодно – благородных пропорций. Площадь немаленькая, потолок высоко, одно окно, неширокое, но достаточно вытянутое вверх; изящные прозрачные занавески не скрадывают солнечный свет. На подоконнике, где при жизни Лидиной матери, а моей тети Зои, красовалась коллекция редких кактусов – пусто. Радиатор отопления спрятан за красивой длинной панелью, проходящей вдоль всей стены к углу и оканчивающейся столиком для телевизора, напротив дивана - старое, знакомое с детства пианино (в пору моего детства в приличных семьях считалось обязательным дать детям музыкальное образование). В другом углу – книжный шкаф, рядом журнальный столик с парой газетных вырезок. На мебели украшения – красивые природные камни причудливой формы, друзы хрусталя, большая розовая морская раковина. Тетя Зоя была геологом, преподавала в вузе... Пара кресел старого дизайна, но не потертых, обитых заново несколько лет назад, когда все еще были. Роскоши нет, но обивка мебели, подушки, плед – весь текстиль подобран в тон, со вкусом. И – холодная чистота, порядок, как, впрочем, и везде.
Заговорили о насущном – моей семье, цели поездки, адресе консульства Это немного заинтересовало, сестра достала старую карту города, стала искать на ней улицу Гоголя. Я меньше всего генератор позитива, тем более считаю бестактным с увлечением рассказывать потерявшему все человеку о своей семье, детях-внуках… Поговорили о даче (у ее невестки есть дому в деревне), я поделилась своими успехами и проблемами на своем участке, включила на смартфоне изображения цветущих клумб, видами дома сквозь готический частокол розового люпина в косых лучах закатного солнца. Стали смотреть, я не смогла не похвастаться и пейзажными фото – цветы, лес, река, поля, роща, небо. Небесных снимков у меня много, особенно за последнее лето. Разглядывали и восхищались обе бесподобной красотой – облаками, бездонной синевой, нагромождениями туч с просветами яркого солнечного сияния, вереницами белых бесплотных барашков у горизонта. У кузины вырвалось:
- Как же здорово ты видишь небесное великолепие! Редко мы глаза вверх поднимаем. Я тоже иногда взгляну на небо и сердце замрет от красоты, величия, грандиозности! На этих кадрах такое разнообразие оттенков, потрясающие цвета!
Она внезапно резко встала с дивана, прошла к секретеру в углу комнаты, достала что-то из него и вернулась, держа в руках разрозненные альбомные листы с рисунками, похожими на детские.
- Я никогда не умела рисовать, - сбивчиво начала говорить сестра, по одному протягивая мне разрисованные пожелтевшие листы.
Старыми фломастерами, передающими разные оттенки одного цвета, тени и полутона, были изображены натюрморты, на одном - вазочка с прутиками, что я видела в прихожей, на другом - рассыпанные по скатерти фрукты, на третьем – что-то в стиле импрессионистов, бессмысленные мазки вблизи при взгляде издали обретают очертания живого, солнечного, яркого цветочного ковра. И будто преобразилась холодная комната. Кузина отрывисто говорила о внезапно посетившем ее желании раскрасить какой-то черно-белый рисунок в книге, о покупке раскрасок для взрослых, которые ей не понравились, о современных фломастерах на водной основе, которые не передают оттенки и полутона, бесстрастное лицо ее ожило, живой интерес проснулся во всем ее облике. Я слушала, широко раскрыв не только глаза, но и рот от удивления и радости.
- У меня никогда раньше не было такого! Возвращаюсь домой и просто несусь вверх по лестнице, чтобы начать рисовать! Но старые фломастеры кончились, а новыми, что есть в продаже не изобразишь того, что хочешь…
- Так попробуй другими средствами! Детскими мелками, например. Нет, не школьными, а другими, восковыми, они по толщине, как цветные карандаши, но полностью состоят из грифеля, красящей части. Я детям постоянно покупала, мы рисовали вместе, пока они не уехали… Этими мелками можно регулировать интенсивность цвета.
- Да уже и нет сейчас того желания. Я сама удивляюсь тому, что было…
- Это вдохновение. У творческих личностей это обычное дело, неважно, кто ты – писатель, художник, музыкант. Потому что любой творческий, да и любой другой талант - от Бога, от Духа Святого. Вдохновение, Дух – дар свыше. А Дух дышит, где хочет и когда хочет. И когда Он уходит, у одаренных Им личностей начинается депрессия. Некоторые пытаются вернуть вдохновение своими силами – алкоголь, наркотики. Это печально и крайние меры. Но ты не переживай. Благодари Бога за свой новый дар и молись. И вдохновение придет. Знаю по личному опыту! – я улыбнулась.
Я, конечно, не собиралась читать эту маленькую проповедь. Но так получилось по ситуации, и я высказала свое видение, свои выводы и размышления. Тема творчества, вдохновения и депрессии стала особенно волновать меня в последние годы, когда я сама стала писать.
А наутро мы неспешно собирались, встав довольно рано, с запасом времени. Утро было хмурое, осеннее, небо сплошь затянуто серой мглой, на балконе промозгло, в воздухе сыро. Нам же предстояло добираться пешком, с автобусами там неудобно. Накануне дома, собирая немногий, рассчитанный на полтора дня багаж, я все ж таки составила список необходимых вещей. Включила туда, естественно, платье, в котором прилично показаться в консульстве. К нему, конечно, дполагались туфли и, простите, колготки. Как обычно, в дорогу (в машине или другом транспорте, что в последнее время случается крайне редко), надеваю джинсы и кроссовки. Когда укладывала вещи по списку, этот маленький предмет туалета, к несчастью, забыла положить… Обнаружила свой промах только уже едучи в Екатеринбург, просто перебирая в памяти предстоящее событие и все, что для этого необходимо – документы, внешний вид, все ли в порядке… По прибытию (а было около восьми вечера, когда я добралась до Восточной), я попыталась купить злополучные колготки в окрестных ларьках и магазинчиках, но торговые точки или уже закрылись, или не было подходящего. Так ни с чем я и побрела. Вечером сестра нашла мне кое-что из своих запасов.
Но погода переиграла все мои планы о внешнем виде. Сын, к который в свой короткий летний приезд составлял за меня заявку на получение визы, заранее предупредил меня, что очередь на прием в консульство довольно приличная, люди стоят вне помещения, сотрудники вызывают по одному – два посетителя, записанных на соответствующее время, остальные ждут снаружи, под открытым небом, при любой погоде. Ко времени выхода из дома я уже была при параде – платье, туфли, соответствующий макияж. Но выйдя на балкон, обнаружила, что плюсом к общему ненастью еще и дождь пошел. Ну что поделаешь? Решение приняла в пользу здоровья – натянула все самое теплое, что захватила с собой, в том числе и джинсы прямо на колготки, а красивое платье, увы, повесила на стул, туфли запихнула обратно в дорожную сумку. До сих пор не понимаю, почему мы не вызвали такси. Кузина уверяла меня, что консульство совсем рядом. И мы бесстрашно ринулись под дождь, прихватив зонтиками.
Дождь поначалу мелко крапал, как обычно в это лето (то пойдет, то перестанет). Мы, с оптимизмом надеясь, что скоро он кончится, раскрыли зонтики и бодро зашагали по старой гранитной брусчатке проспекта Ленина. Начало рабочего дня, народные массы в большом количестве торопливо перемещаются среди хмурой сырости вокруг себя, пачками вываливаются из трамваев и автобусов, сплошным потоком поднимаются по лестницам переходов и метро, раскрывая зонты и добавляясь в общий людской поток. По закону подлости дождь и не думал прекращаться, а усиливался. Бурные потоки уже неслись по тротуарам под ногами под уклон к Исети, ливневка не справлялась, вода скапливалась широкими озерами у гранитных бордюров пешеходников, создавая проблему перехода на перекрестках. Шли мы довольно долго, около часа, окончательно промокая, даже поблуждали и пришлось немного возвратиться, обогнув искомый квартал, так как сквозь дождевые потоки толком не разглядели указатели улиц и маленько перепутали Гоголя и Горького.
Наконец-то узкая улочка Гоголя, вожделенное консульство, но сначала мы увидели довольно большое унылое разнородное людское скопление, вытянувшееся вдоль тротуара под навесом соседней, не относящейся к консульству новостройки. Косой дождь лил, хлестал, заплескивая за борт навеса на стоящих людей, проезжающие авто из-под колес взметывали на них фонтаны брызг грязной воды из луж на мостовой, а зонтики ожидающим приема в консульстве уже пришлось свернуть, стоя тесными рядами плечом или к плечу в такой привычной для России очереди. Нет нужды дальше описывать томительное ожидание в промокшем виде и на холоде среди изнывающей массы совершенно разных людей. Обязательно присутствующая в таких скоплениях (и хорошо, что одна, в нашем случае) пожилая леди, понятия не имеющая о записи на определенное время и пытающаяся всех построить в длинную унылую очередь. Наблюдая подобные сцены, постоянно делаю для себя выводы, что чем старше, тем больше надо следить за собой, не распускаться и не позволять себе выглядеть недостойно – и во внешнем виде, и в поведении, и в отношениях. Были, понятно, и другие типы публики. Семьи (молодые и не очень), даже младенец в коляске у одной пары. Молодые парни студенческого возраста или ли чуть постарше, такие же девушки. Кто-то заходил группами по два человека - по столько разрешал проходить охранник, показывая два пальца с высокого крыльца под солидным козырьком нам, жавшимся от дождя под строительным навесом. Семьи запускали вместе независимо от количества. Часть людей ожидала вошедших снаружи под непогодью, что-то вроде группы поддержки или просто родственники-друзья. Осталась и моя кузина с моей сумочкой и зонтиком (в консульство ничего нельзя с собой заносить, кроме документов).
Внутри здания, сразу у входа – рамка досмотра, после нее за барьерчиком люди в форме сверили мои документы со списком, попросили показать содержимое карманов, а потом даже вывернуть их наизнанку; наконец, дозволили подняться со своими важными бумагами на 4-ый этаж. Там еще один досмотр и приглашение в зал ожидания. Комната с рядами скамей со спинками, как на обычном вокзале, стойка-вешалка для верхней одежды, десятка два ожидающих – почти все те, кто мок в очереди под дождем. Ну здесь хотя бы сверху не льет, можно повесить мокрый плащ на плечики и присесть-отдохнуть. И тут же совесть замучила меня думой о кузине, оставшейся под дождем на тротуаре. Из динамика время от времени раздавался глухой звук, люди вытягивали шеи, напряженно вслушиваясь. Русские фамилии, произносимые консулом с заметным акцентом, воспринимались на слух не сразу даже их обладателями. За стеклянным окном №2 работала секретарь консула, фотогеничная женщина около сорока, сидевшая совершенно прямо за компьютером, ухоженное лицо серьезно и ответственно, безукоризненная прическа, строгий офисный пиджак и белоснежная женственная блузка. Она проверяла документы жаждущих получить визу и, если все было в порядке, передавала их консулу; если же были вопросы – называла фамилию без акцента и решала проблему с конкретным человеком. Консул беседовал с очередным претендентом на визу через окно №1, которое из зала видно не было, вход на квадратный пятачок перед окном консула был сбоку от окна секретарши. Обрывки его беседы с претендентами доносились до томившихся в ожидании людей – ничего особо интересного из того, что можно было разобрать. Так, о цели поездки, о работе, о родственниках. Что и предполагалось. Когда наконец назвали мою фамилию и я подошла к окну №1, молодой парень в белой рубашке и темном галстуке, стоя свободно и вполоборота склонившись над экраном компьютера, читая на нем мои данные по ту сторону стеклянного окна, своим видом несколько удивил меня. Очень непринужденно и доброжелательно стал говорить со мной, задавая короткие вопросы о сыне, сестре, работе. Заинтересовало консула направление электроэнергетики, которым я занимаюсь – уж не атомное ли? Я отрицательно замотала головой (не стану же я ему читать лекцию, как своим студентам, по распределительным сетям и электропотреблению и объяснять, что генерация – не моя область). Консула все вполне устроило, он кивнул «О’кей», и собеседование завершилось.
Посиневшая кузина, вцепившись онемевшими руками в две сумочки – свою и мою, почти превратившись в мокрую статую ждала меня на тротуаре под хлипким навесом. Я снова почувствовала себя безмерно виновной перед ней, тем более, когда узнала, что в насквозь промокших туфлях у нее хлюпает болото, сочувственно обняла ее и подхватила под ручку. Дождь не прекратился, мы двинулись в обратный путь, подъехав на автобусе две остановки по улице Малышева. По дороге я рассказывала подробности своего визита в консульство, сестра слушала с интересом и одобрением, черты лица ее немного розовели и распрямлялись.
Дома Лида приняла горячую ванну, а выйдя из нее, надела толстые носки с насыпанной внутрь горчицей, и мы сели обедать. До отъезда на вокзал оставалось несколько часов, и я не стала больше раздумывать, а вызвала такси.
- Знаешь, как мне хотелось бы жить в Тюмени, среди родни! Когда к Генке забежала бы, помогла ему, вымыла бы полы, когда с тобой, когда с Людой встретились бы… Но я не смогу сама все устроить! Вот был бы жив Миша Попов, он практичный человек был, наверное, у него бы получилось! – сестра поделилась мечтами. Я встрепенулась – обрадовалась, что у нее есть хоть какое-то желание:
- Ой, так надо это решать, думать, пробовать! Вот вернусь домой – обсудим с ними, с родственниками, что тут можно сделать!
* * *
В обратный путь билет удалось приобрести с нижним местом. Стоянка поезда большая, времени достаточно, чтобы устроиться. Зайдя в вагон, нашла свое купе быстро – оно было свободно от людей, но на трех местах, кроме моего, лежали постели. Кузина, по своему непреклонному правилу, всегда стояла у окна поезда, провожая до самого отправления. И теперь, сколько бы я ни маячила, что, мол, хватит, иди домой, она оставалась непреклонной. Да и я с тоской думала, что торопиться ей совершенно некуда… Поезд, наконец, тронулся, мы замахали друг другу в усиленном режиме, а когда провожающие скрылись из вида вместе с перроном, блаженно вытянула уставшие ноги во всю длину полки и прикрыла веки – наконец-то можно расслабиться! Вагон стал заполняться возвращающимися в свои купе пассажирами. Моими соседями оказались двое мужчин, один постарше, ближе к пятидесяти, другому за тридцать. Они оживленно говорили между собой о работе, о Севере, обсуждали методы сварки, жизнь на вахтах – в общаге; старший с плохо скрываемой гордостью демонстрировал на телефоне фото внучки на роликах, мечтательно рассказывал об отдыхе у моря всей семьей прошлым летом, пространно повествовал о талантах внучки в шахматах и «Лего». Напротив через проход (вагон плацкартный) лежал на нижней боковой полке грузный, если не сказать страдающий ожирением молодой парень с детским, временами капризным выражением лица. Около него время от времени появлялась суетливая быстроглазая пожилая женщина и начинала, не переставая тараторить, тормошить, теребить, пичкать лекарствами парня, доставать из-под сидений множество сумок с продуктами и раскладывать еду на столике в соседнем купе, кормить его, обратно укладывать, подтыкать одеяло и натягивать до подбородка. Затем женщина исчезала в недрах вагона, также не закрывая рта и обсуждая с кем попало из пассажиров все, что ей приходило в голову на данный момент. Как-то во время очередной ревизии сына она велела закрыть окно в нашем купе, сильно нагреваемом послеполуденным солнцем, подсела на мою полку и завела беседу с моими соседями, задав провокационный вопрос:
- А вы не боитесь жен оставлять одних, когда столько месяцев на вахте работаете?
Серьезные лица моих суровых соседей-вахтовиков слегка смягчились в снисходительных полуулыбках. Младший на сей раз промолчал, старший вступил в разговор, как это легко происходит в поездах среди совершенно незнакомых людей:
- Я считаю, если не доверять друг другу, зачем тогда создавать семью? – он посмотрел вокруг, взглядом призывая к рассуждению.
Я одобрительно улыбнулась из своего угла у окна. Сосед это заметил:
- Вот и женщина тоже так считает. У нас с женой уже и внуки растут, а до этого детей поднимали. Много всего пережили.
Быстроглазой пассажирке только зачин и нужен был, чтобы обрести очередную аудиторию. Не слушая ответов, она затараторила, выливая на нас неисчерпаемые сплетни-истории об изменах своего мужа, своих знакомых, родственников, чужих в экспедициях, в в/ч и т.д. Чего только не узнаешь в поездах! И не слышать бы, а куда денешься?
- Ну, началось, - вздохнула я про себя и достала электронную книжку, включила, поводила пальцем, открыла Льюиса, попробовала углубиться в чтение. Но говорливая сплетница никому не давала ни покоя, ни возможности сосредоточиться, наслаждаясь редкой свободой высказаться без ограничений.
- По три месяца, по полгода вахты. Север, Ямал, общага. Буровая. Полярная ночь – темно всю зиму. А летом ночью не уснешь – солнце светит. Толпы в столовке утром, в обед, в ужин. Бедные поварихи с ног сбиваются.
- Там на Ямале авария была лет пять назад. Погибли люди. У нас один студент-дипломник, умница, был на практике. Так страшно жаль, талантливый и любознательный, тоже погиб.
- Зачем матери вмешиваются в семейную жизнь своих детей? Приходят, распоряжаются, указывают, ссорят, разрушают семью…, - молодой сосед-вахтовик с печальной безысходностью смотрел в окно, не ожидая ничьего ответа, переживая вслух собственные проблемы. –Все, хватит.
- Знакомый один женился, уже не юнец. Сына родил, самому за сорок. Ну, мы подарок, понятное дело. Ну и одежки от своих детей-внуков насобирали и отвезли, огромный баул. Он сперва артачился, типа все есть, не надо ничего. А как стал малец подрастать – все пошло в ход. Растут они, как на дрожжах, до года. Да и потом все переходит т старших к младшим, не успевают износить, - старший вахтовик, наскучавшийся по семье, вспоминал всякие милые подробности.
Удивительное дело – поезд. Мгновенный срез человеческих судеб, жизненных историй, пересечение совершенно разных людей, оказавшихся на короткое время в одном замкнутом пространстве. Никогда ни при каких обстоятельствах эти люди не встретятся больше и никогда прежде не видели друг друга. Есть мнение, и я с ним абсолютно согласна – люди, встречающиеся нам, неважно на какое время, посылаются не просто так. Несколько часов, проведенных в поезде – уже само по себе захватывающее приключение, дающее огромную пищу для размышлений, анализа, выводов, познания. Я вдруг осознала, какой подарок судьбы получила – эту короткую поездку в соседний город.